Плач остающегося в городе при виде переезжающих на дачу

Автор: Бенедиктов Владимир Григорьевич

Уж май. Весь Петербург сбирается на дачу. 
Все едут: я один смотрю и горько плачу. 
Все едут: я один, опальный сын земли, 
Жить должен в городе, томясь в сухой пыли, 
Средь раскаленных плит и толстых стен кирпичных, 
Понурив голову над грудой дел обычных! 
Уж пусть бы, думаю, богатство лишь одно
На дачу ехало! Ему уж суждено
Все блага пить! так нет ; - туда ж несет и бедность
Сбою лохмотьями обвернутую бледность, 
Свой волчий аппетит - природы щедрый дар, 
Своих чреватых жен и свой любовный жар. 
Весною бедность та в грязи со мною ж вязнет, 
А тут и поднялась и мимоездом дразнит
Меня, бездачного. Мы едем: погляди! - 
Все это говорит , - а ты себе сиди! 
Какой прекрасный день! Как солнце светит ярко ! 
Посмотришь : тянется с домашним скарбом воз
И разной утварью наполненная барка, - 
И кофе пить спешит в страну лилей и роз
С блаженной прачкою счастливая кухарка. 
И сколько чудных встреч на барке, на возу! 
Подушка встретилась со щеткою в тазу; 
Там, поглядишь, с бельем в союзе небывалом, 
Фарфор или хрусталь под старым одеялом; 
Перина и сундук знакомиться спешат, 
И сколько тайных чувств выходит на поверку: 
К кофейной мельнице тут ластится ушат, 
А тут тюфяк привстал и обнял этажерку; 
Там - хлама разного громадные узлы; 
И - что за дерзкий вид! - И стулья и столы
Пред всею публикой (у них стыда ни крошки)
Сцепились, ножки вверх, и ножки через ножки
Продеты так и сяк, - трясутся, дребезжат, 
Являя чудный вид подвижных баррикад; 
Метла глядит в ведро и в спину трет гитару; 
Там "здравствуй" говорит корыто самовару, 
Который, уж давно не ездит со двора, 
Прегордо высунул Свой кран из - под ковра; 
С вещами дамскими вверху бечевкой тонкой
Крест - накрест связаны картонка над картонкой, 
Где скипетр и венец из кружев, блонд и лент
С державой газовой до времени сокрыты, 
Где все, пред чем потом поникнут без защиты
И свежий прапорщик, и розовый студент. 
Вот едут курицы в корзине под лоханью, 
Вот глиняный горшок с чахоточной геранью! 
Ну вот, я думаю, поправится и та, 
Когда ее свезут в эдемские места! 
И эта тощая герань полуживая, 
Держась позадь всего, меж кадок и корыт, 
Колышется и, мне насмешливо кивая, 
"На дачу едем мы: прощайте! " - говорит, 
И кланяется всем проезжим и прохожим: 
"Прощайте! - говорит: - вас взять с собой не можем; 
На дачу едем мы". - И тронутый до слез, 
Глазами грустными слежу я этот воз. 
Вдруг взор мой поражен знакомым мне диваном, 
С горбатой спинкою, обтянутой сафьяном, 
Где прошлою зимой я часто восседал, 
Как в дремлющем кругу стихи свои читал; 
И словно Архимед, решивший вдруг задачу, 
Кричу: открыл! Они поехали на дачу - 
Они! - И стол их - вот! И этот мне знаком; 
Он был опорою моих торжеств минувших; 
В него я ударял, бывало, кулаком, 
Чтоб стих усилить мой и разбудить уснувших, 
А бедный стол страдал; на дачу едет он. 
Быть может, и диван в пружинах изнурен: 
Лечиться надобно. Все это поюнеет, 
Телесность всякая воскреснет, пополнеет
И поздоровеет, - и в платьице ином
Придется уширять прекрасных мест объем. 
Все вспрянет - каждая чуть дышащая личность, 
И бодрость петуха, и курицы яичность, 
Цыплята явятся. Не только мир живой, 
Но и бездушное как - будто обновится, 
И мебель дряблая, трещавшая зимой, 
Там трещины сожмет и в силах укрепиться. 
Воображаю я: приедет этот воз
К жилищу, Скрытому под сению берез, 
И разгрузит свое торжественное лоно; 
Адель уж там - и ждет: она из пансиона
Недавно вырвалась и вдруг на дачу - прыг! 
Сюда! Скорей - сюда! И нежный детский лик
Сияет прелестью и новостью заботы. 
Помада, скляночки, флаконы, книги, ноты, 
Картонки, зеркало, собачка - все ли тут? 
И милой барышни все это подают. 
О кухне между тем ее maman хлопочет; 
Разбилось кое - что... дочь смотрит и хохочет: 
"Оставьте, - говорит, - оставьте всё! Да вы
Взгляните, маменька, места - то каковы! 
Ведь это - прелести! Вам разве не понятно, 
Что воздухом одним питаться здесь приятно! 
На это время пусть уж будет позабыт
Весь прозаический хозяйственный ваш быт! "
А маменька - свое, все о своей потере
Толкует, думает: к какой прибегнуть мере
И все устроить так, чтобы не быть беде. 
"Где ж рынок? - говорит: - говядину - то где
Мы будем покупать? Ты, Адичка, пустого
Мне не рассказывай: захочется мясного! "
А Адичка, давно стан легкий округля, 
Подвысив платьице и выправляя ножки, 
По полисаднику несется вдоль дорожки
И делает шасси с припевом: тра - ля - ля. 
А там, преплыв Неву, у радостного брега
Явилась ладия - род ноева ковчега - 
И высадку творит. А там уже давно
Все наслаждается и все населено: 
Поутру на крыльцо с приветным звоном чашек
Выносится поднос; кудрява, как барашек, 
Выходит Лидия; в пиджаке и в очках
Эрнест, с дымящейся гаванною в зубах, 
Идёт с небрежностью, не чуждою претензий, 
И сел, раскинувшись под шапками гортензий; 
Проснулся самовар, зафыркал, заворчал, 
И с моккским нектаром кофейник зажурчал, - 
Живой источник сил и всякого здоровья, 
Тут масло, сливки, сыр - вся благодать коровья - 
Соседней фермы дар. Уж подан тайный знак
Из меткого окна пригоженькой соседке... 
И пёстрый попинька, в своей качаясь клетке, 
В привет хозяину, уж прокричал: дурак! 
И Васька - старый кот, чтоб милую картину
Дополнить, развалясь на солнце, выгнул спину
И лёг философом; - он чужд огня в крови, 
Быв в юности лишён способности к любви. 
Но что картины все, без них - моих любимых - 
Сих истых дачников - детей неукротимых? 
Вот, вот они - друзья! В бездетности своей
Я - старый холостяк - боготворю детей: 
Не этих скованных, одетых по рисунку, 
Учёных напоказ и вытянутых в струнку, 
Но этих маленьких разбойников земных, 
Растущих весело в разгульной их свободе, 
Где светской петли нет на детской их природе, 
И, кажется, что я люблю так крепко их, 
Как крепко не люблю разбойников больших. 
Творец мой! Как хорош раскинутый по дачам
Сей шумный мир детей с их смехом, визгом, плачем! 
Вот вечер! Поглядишь: там садик, здесь балкон
Приезжих группами приятно оживлён: 
Тут гости; в их кругу и старичок почтенный, 
С звездой и лысиной, совета президент, 
И Бетси, и Мими, и он - вышереченный - 
Тот свежий прапорщик и розовый студент. 
В саду скрипит качель; там сквозь деревьев ветки
Блаженная чета мелькает у беседки. 
Вот август подойдёт, стемнеют вечера: 
Там музыка гремит, там - пенье, там - игра, 
Блестят фонарики и хлопают ракеты; 
У Излера восторг и прелестям нет сметы. 
Там угол оглашён весёлым звоном чаш; 
Там хохот; тут любовь; здесь шум и ералаш. 
О боже! Май настал, а я сижу и плачу
При виде едущих на летний пир - на дачу.

1859