Ночное. Летняя сцена (из русского быта)

Ночное. Летняя сцена

(из русского быта)

 

Действующие лица:

Михеич, старик, старший работник на купеческом хуторе и караульщик на пасеке.

Дуня, девушка из ближнего села, внучка Михeича.

Ваня, пастух.

Мальчик, Ванин подпасок.

 

Сцена на степном хуторе, на берегу реки между пасекой и садом

(Вечер.)
ЯВЛЕНИЕ I.

 

Михеич (выходит из кустарника, оглядываясь назад; в руках у него путалища и оброти).

Вот так-то лучше! Лошадки в ночном-то походят. А то какое это хозяйство, скажите на милость? Под заводские табуны всю степь отдал, а рабочие лошади всю ночь на дворе стоят. И порядки это? Я ведь ни на кого не погляжу. Я ведь ему самому, хозяину, прямо сказал: чтó, я говорю, Кузьма Лукьяныч, рабочих лошадей в ночное не пускаешь? Луговина-то у нас за бахчами даром пропадает.— А где ж, говорит, мне людей набрать, за всякою кáлечью караул держать. — Да чтó же это, Господи Владыко, все люди, да люди, на всякое пустое дело? Мне-то что ж не приглядеть? Я сижу на пасеке, и за бахчами смотрю, и сад караулю; со мною, я говорю, здесь завсегда Ванька пастух: он у меня в шалаше ночует. Не диво какое ему на лето целковый прикинуть, он тут же будет и лошадей караулить. – Ну что ж, говорит, я прибавлю…. (смотрит за кусты) Тпр…. ты! сивой! Вишь, белогубой шут, лягаться вздумал, я тебя! У меня смотри: смирно ходить. –Право, так сказал, я прибавлю, говорит, целковый (подходит к берегу). Дай-ко посмотрю свою вчерашнюю приваду. Вóта, сколько рыбы набежало! (вынимает вершу и вытрясает рыбу в лукошко) Теперь попытаюсь, половлю-сь на удочку: мелкой много, стало и окунь есть; а кстати уж дудок нарежу из тростнику. (Закидывает удочку, идет с берега в тростник, и режет). Богатый здесь тростник на дудки – сухой, звонкой! Сколько, бишь, у меня их готовых, дудок-то? (вынимает из-за пазухи дудки и считает). Десять, двадцать, двадцать-девять, двадцать-десять: тридцать! По пятаку дудка, стало быть, три десятка — три полтины; еще три десятка нарежу, ан три рубля. Завтра на ярмарке в Пальне продам, куплю внучке платок: уж давно, ягодка, пристает: «купи же дедушка платочек-то»! (режет дудки) А знатной малой Ванька! изо-всех здешних робят Ваньку больше всех люблю. Да и как не любить, жалко: отца нет, мать слепая, убогая — и бедность не покрытая!… Хорош! умен, смирен, заправской малой! Кабы не бедность, ему бы не пастухом быть, я как погляжу, он в гуртоправы годится. Гляди-ка, как у него скотина нагулялась: смотри-ка, какие коровы-то стали: любо глядеть, как бóчки ходят.

 

ЯВЛЕНИЕ II.

 

Дуня (входя).

Дедушка, здорово!

 

Михеич.

А, внучка, здорово, ягодка моя родимая, видóм тебя не видать! Я уж по тебе соскучился.

 

Дуня.

А я вот и пришла. Я бы давно, дедушка, побывала, да все нельзя; такое дело–жнитвó: вчера только последний загон с тетушкой дожали. Уж и помучились! Рожь-то нынче дюжа, ядрена–такова. Все инда рученьки исколола, чуть было расперстница не сделалась, право – ей-Богу; да спасибо тетка уняла, все она мне чем-то руки привертывала – дал Бог, полегчело.

 

Михеич.

Ох ты мое дитятко милое, покажи-ка, где это пальчики-то болят ?

 

Дуня.

Нет, теперь помилуй Бог, ничего, поджили…. Тетушка велела спросить, чтó у вас сваха Матрена не бывала?

 

Михеич.

Нет. А что?

 

Дуня.

Да я не знаю, это она велела спросить. Она и сама к вам собиралась, да все, видишь ты, за домашним некогда. Я уж не дождалась её, одна к тебе отпросилась…. (смеется) Гостинчика принесла.

 

Михеич.

Ну-у? Да ты у меня девка почтенная!

 

Дуня.

Право, бражки принесла. Да вчера у нас лепешки пекли, я тебе и лепешечек завязала.

 

Михеич.

Ай да внучка! Спасибо родная! Ну что ж у вас дома-то? Тетка здорова?

 

Дуня.

Оно все слава Богу дома; вот только теткин ребенок грудной что-то было захворал: все кричит по ночам. Оно и тетушка ничего, да только все сухота, горе её сокрушило….

 

Михеич.

Чтó ж такое? какое горе?

 

Дуня.

Да вот, муж поехал на ярмарку, кожи повез продавать; товар-то дешев стал, он их не продал, все назад привез — такое горе! Телушка еще пала. Уж она голосила, голосила сердечная, тетушка-то! Да спасибо телушка-то нынешняя.

 

Михеич.

Ну, еще небольшое горе; а я думал летошняя.

 

Дуня.

Нет! Это плохая, хвóрая-то! А что ж, дедушка, куда лепешки-то положить, где бражку поставить?

 

Михеич.

Да вот ставь сюда, у котелка. Мы тут с Ванькой уху варим; ты с нами нынче не поужинаешь? У нас тут знатно: я-вот рыбки наловлю, а Ванька пастух лучку, да маслица постного на деревне раздобудется, вот у нас и уха.

 

Дуня.

Это какой у вас пастух? Ванька что ли наш, зареченской?

 

Михеич.

Да тот-то самый, что прошлое лето у вас стадо стерег. Да и малой же знатной, внучка, лучше старого пастуха: работящий, смиренница, своему делу печальник. Куда-тебе, еще до зари, встанет–уйдет; такой парень важной.

 

Дуня.

Поди ж ты, куда бы, кажись, Ваньке работником быть? На улице поглядел бы его у нас: тут, был гуляка!

 

Михеич.

Гуляка? Кто, Ванька-то? Ну нет, вот уж не гуляка. Я тебе, внучка, скажу, я, вот тридцатой год пошел, как на хуторе сижу первым работником. Меня хозяин уж сколько раз хотел прикащиком поставить. Да нет; не то время, мне с нынешним народом не справиться, мне так-то лучше, спокойнее. Нынче какой народ-то стал, посмотри-ка: в красной рубахе, да в чуйке, да еще ремнем

подпоясан придет, а ремень-то с овсяным набором, да в сапогах! и придет это в батраки наниматься! Думаешь, где тебе прикащик, сам хозяин. А чтó в нем проку-то?.. Посмотри-ка, по вечерам что у них в избе-то, только что трубки, да карты! Ну, чего тут ждать? Нет, Ванька не таков, уж не гуляка; он с ними не якшается, свое дело отделает и все со мной сидит. Случится в чем и пособит; кое в саду за меня, кое на пасеке посидит. Он, дай Бог ему здоровье, мои старые кости переменяет. А то-то и хорошо; мы так-то сами в старину старикам пособляли, учились у них добру, да умом занимались. Даром что он в лаптях, да кафтанишка оборваной, а по моему он у нас на хуторе первый малой-вот что.

 

Дуня.

А как мы-то, бывало, с ним, да у нас на улице, песни примемся играть, никто нас не перекричит бывало; плясать пойдем, всех перепляшем.

 

Михеич.

Ох ты плясать, плясать! Ну какие ж твои года, плясать! Когда же это ты выучилась плясать?

 

Дуня.

Вота, дедушка! Да я еще и Ваньку-то переплясывала!

 

Михеич.

Видишь ты? О! да и плут же Ванька, век ему вина не нюхать! и не скажет мне никогда, что с тобой игрывал.

 

Дуня.

А уж песни горазд играть, дедушка, я экаго легкого голоса и не слыхивала.

 

Михеич.

Вот нынче придет, заставлю песенку сыграть. На жалейках он мастер; просил меня вчера жалеечку вырезать, — у него одна раскололась. Вот я ему вырезал, смотри какая!

 

Дуня. О! дедушка, сколько ты дудок-то нарезал, да и жалеек пропасть какая! Чтó это ты с ними делать будешь?

 

Михеич.

Завтра продам на ярмарке.

 

Дуня.

Видишь ты?

 

Михеич.

А тебе платочек куплю.

 

Дуня (радостно).

Ах, родименький мой дедушка, купи, миленький, кормилец; а то я и сплю, и вижу: мне дедушка платочек купить обещался.

 

Михеич.

Куплю, внучка; а ты будешь носить, дедушку помнить, а умру, поминать будешь.

 

Дуня.

Нет, ты поживи еще, дедушка, мне ведь за тобою-то лучше.

 

Михеич.

То-то и дело, дитятко, кабы дал мне Бог тебя при себе, да при живности еще пристроить.

 

Дуня.

Да кое же это пристроить?..

 

Михеич.

Да вот хоть бы за муж тебя при себе отдать.

 

Дуня.

Я, дедушка, за муж не хочу.

 

Михеич.

Все вы так-то девки за муж не хотите.

 

Дуня.

И не хочу-таки, не хочу! С какого это я лиха за муж пойду? Вижу я, как тетка замужем бьeтся; еще мне жизнь-то не надоела.

 

Михеич.

Дура! Да разве век проживешь так-то?

 

Дуня.

И не хочу! не хочу! (плачет) Вижу я, видно у тебя уж сваха Матрена побывала…. Это все тетушкины речи: за муж, да за муж. А за кого за муж-то! Да мне за энтаго-то идти, все ровно, что в озеро головой.

 

Михеич.

Чтó ты, чтó ты, круговая! какая это на тебя притча? никакой я свахи не видывал.

 

Дуня.

И не хочу! не хочу! Ни за что на свете! Я думала, вот я к дедушке схожу, свою скуку разговорю, а ты все тоже одно: за муж, да за муж.

 

Михеич.

Да полно тебе, ягодка, вишенка ты моя, внучка ты моя хорошенькая. Ты ведь у меня внучка первенькая, любименькая. Я тебе всею душенькою своею рад…. А не то, чтобы слезы твои видеть…. Не плачь, молчи, уймися. Какая эта сваха? да ну-ее и сваху…. Я тебя неволить не буду, слышь ты? Поди-ка лучше в сад, яблочек порви-ся.

 

Дуня.

(перестав плакать, с смеющимся лицом). А разве можно?

 

Михеич.

Я у хозяина одну яблонку, любимую твою, выговорил; нарочно для тебя берег, до Спаса-Преображенья тебе не сказывал. Смотри-ка яблоки-то какие: малиновой квас.

 

Дуня.

Ой-ли, не починал еще?! Дай же пойду, первое яблочко сорву (весело убегает в сад).

 

 

ЯВЛЕНИЕ III.

 

Михеич (один).

Девка-то в прыску! Надо девку пристроить. — Говорит : не хочу за муж. Врет, хочет! Это она недаром про сваху Матрену закидывала. Только это-вот словечко к чему она молвила: что мне лучше в озеро головой, чем за того-то. Кто ж это такой, тот-то? Я допытаюсь. Постой, меня не очень кругом объезжай. По моему вот бы ей линия была…. гм!… Помолчу еще, погляжу, она за него пожелает ли? Посмотрим, поглядим, потолкуем, зимой в коноплях переночуем…. (Смотрит на удочку). А! вот и рыба наклюнула, штука должно быть крупная (вытаскивает рыбу). У! да и рыба же, братцы вы мои! Окунище-то какой! Ну, ну! (кладет окуня в кошелку). Сигай, сигай! Нечего сигать коли попался! Вот уж нынче для внучки уха будет, и Ванька тут же.

 

 

ЯВЛЕНИЕ IV.

 

Ваня: (при последних словах Михеича вбегает, с зайцем в руке).

Чтó, Михеич? ай рыба хороша попалась, что ухой хвалишься? Ну, а у меня лучше того попалось, смотри-ка, вот тебе заяц в кашицу!

 

Михеич.

Ой-ли? ведь и взаправду заяц! Ну малой ты провор! Где ты это зайца подцепил? Либо ты его, на логове палкой сонного убил…. ведь у тебя нет ружья.

 

Ваня.

Уж и палкой! разве бы я тебе такого битого принес? Это откóлоный, как следует. А поймал-то мой щенок половой; уж и собака же будет, дядя! Я, слышь ты, гоню стадо низом-то, оба пало речки-то, глядь, а он, косая шельма, под межой на бугре и лежит. И пулится, глядит на меня! Я думаю – постой же, врешь ты, криводушник косой, меня не обманешь…. Я зашел ему прямо насупротив, а собака за мною, да как ухну! Как он вскочит, да в кусты! что ж ты, Михеев, поверишь ли, мой половой-то? как учил его кто: разом его от кустов-то и отхвати! Да как пóчал его трепать горою-то! Угонку, две, три, я только стою, да ахаю! чтó же, ведь еще щенок, братец ты мой, первая осень, а все ровно как старая собака мастерит. Ну чтó из него дальше-то будет? Правда и есть в кого: помнишь ты его родителя-то, краснопегого Крылата? Уж то-то была собака!

 

Михеич.

Ну, ну что ж, поймал?

 

Ваня.

Да как же не поймать? Видишь, вот он, с третей угонки так и потащил. Смотри-ка, зайчина-то какой, матерый! Сейчас его освежуем, да и в кашицу; нынче кстати у нас день скоромный.

 

Михеич.

Вот у нас и уха, и кашица! А маслица-то принес?…

 

Ваня.

И маслица, и лучку – все есть. Какая рыба-то нынче у нас крупная. Дай-же котелок поставлю, огонь разложу. Достану ножик, да рыбу вычищу.

 

Михеич.

Ай да малой, тебе бы только поваром быть. А ты чтó толкуешь про рыбу, да про зайца; нынче у нас еще бражка есть, да лепешки к ужину.

 

Ваня.

Ну? кто ж это принес?

 

Михеич.

Внучка моя.

 

 

Ваня.

Дуняша? Да где ж она, или ушла?

 

Михеич.

Сейчас воротится, я послал ее в сад яблочек порвать-ся. Вместе поужинаем.

 

Ваня.

Вот это ладно, мой заяц-то и не пропадет.

 

Михеич.

Чтó ладно, али ты рад?

 

Ваня.

Мне-то что ж радоваться? Я, то-есть, так сказал ладно, что у нас, примерно, лепешки есть к ужину. А мне чтó же радоваться: ведь она тебе внучка, а не мне родня.

 

Михеич.

То-то!

 

Ваня.

Вот и то-то. Эх дядя! хорошо тебе смеяться, ты сидишь на пасеке барином, всегда на народе, вишь, какой у тебя шалаш сгорожен, а я-то? Посадил бы я другого кого, одного в поле? День-то деньской сидишь-сидишь, как не соскучиться? Известное дело, все веселее, как с кем побалакаешь.

 

Михеич.

Вот и скучно ему стало, от чего же прежде скучно не было? Все ты весело хочешь жить, ты пожил бы по нашему, как мы прежде живали.

 

Ваня.

Эх дядя! твое время одно, а мое другое. Ты небось сорок целковых в год получаешь, а сам вот еще дудки режешь, продавать их хочешь — и тебе деньги нужны. А я-то, вот целое лето за двенадцать серебра хожу, да еще матушку кормлю.

 

Михеич.

Ну а я тебе у хозяина еще целковый заработать помог —  лошадей в ночном стеречь. Посмотри-ка, как они у меня за кустами-то ходят, как ученые.

 

Ваня.

За это спасибо тебе.

 

Михеич.

То-то спасибо! Ты учись у нас, у старых людей; мы сами по немножку начинали, а потом и хорошо бывало. Уж я, друг, это знаю, я все произошел, я и сам прежде кой-чем приторговывал. А с чего я торговать-то пошел, ты спроси-ка. Вот с чего, видишь, с дудок.
Ваня.
Уж и будто с дудок?
Михеич.

А то что же? сначала дудки резал— продавал, а там прянички сусленые, да подсолнушки с грушками по сельским ярмаркам важивал. Наменял холстины, стал набойку набивать. А там лычко, да деготек, да шкуры скупал, а напослед и хлебцем заторговал. Пошел было в гору, ну не дал Бог, чтó делать; за все слава Богу! Так-то жито-то. Вот и тебя увидит хозяин, что пастух хорош, табунщиком сделает, а там и до гуртоправа дойдешь.

 

Ваня.

Далеко, мне еще, до гуртоправа, когда бы твоими устами да мед пить! Ты не сули мне журавля в небе, дай синицу в руки. Ты мне обещался жалеечку-то вырезать, что ж, вырезал?

 

Михеич.

Вот она, нарочно для тебя и резал!
Ваня.

Да хороша ли будет?

 

Михеич.

Слушай, я сыграю, а ты подтяни. Мне Дуня сказывала, что ты песни играть горазд, а мне не споешь никогда, не повеселишь старика.

 

Ваня.

Какую же бы тебе песню спеть? Ну ладно: валяй, бычка, а я тебе подыграю.

ПЕСНЯ.

Крепок дедушка Михеевич, старик,

Одинешек на пасеке сидит,

Хочет дедушка деньжонок сколотить,

Ужимается, усиживает,
Он в жалеечку поигрывает.

То-то жалобно играет старина:

Нет ни племени, ни роду у меня,

Только роду, что жалеечка одна.

Дай пойду я во дуброву к старику,

К старику я свою скуку сволоку —

Выходи ты, горемыка-сирота,

Отворяй ты нам ребятам ворота,

Мы ребята все с хозяйского двора.
Собралися с тобой скуку разделить —
Что-то буйная головушка болит.

 

Михеич.

Эх ты, в рожь тебя закопать, ведь это про меня песню ребята сложили. И все не складно, ну какой я сирота? У меня и дети есть и внучки.

 

Ваня.

Есть-то, есть, а сам ты в чужих людях живешь при старости лет.

 

Михеич.

Да, живу, а от чего живу? от ума, цыплячья твоя голова; да, а ты думал от глупости, что ли?

 

Ваня.

Вот уж ты и обиделся! Ведь из песни слова не выкинешь, так ее сложили про тебя. А отчего сложили? Кабы тебя ребята-то хуторские не любили, и песен про тебя не складывали бы. Ты ведь всем, нам голова, у нас тверже тебя человека нет.

 

Михеич.

Уж и сложили складно! Вы бы по нашему по старому складывали. Сыграй-ка ты мне на жалейках: «Поехала дуброва, да и в лес по дрова». А я тебе свою песенку подпою (поет).

Ах головка моя,

Ты победненькая,

Уж ты что ж захирела,
Что ты больно болишь?
Я больна, голова,

Со вчерашнего дня,

Что вчерашнего дня
Была дюже хмельна.

Уж и чем же мне, братцы,
Свою боль полечить,
Голове пособить?
Наезжали коновалы,
Городские лекаря,

Уж хотят они головушку
Лекарствами лечить.

А заморские лекарства
Привередливые,
Неприлюбчивые —
Прилюбила моя душенька
Зеленое вино;

Оно голову лечит

И сердечко веселит,
Зашибет и поправит,

И здоровьица даст.

 

Ваня.
Молодец Михeич! Вот песня, так песня!

 

Михеич.

Вестимо песня. А когда бы еще мне кто косушечку поднес, я и не такую бы спел. Вот ты ходишь каждый день ко мне ужинать, а хоть бы раз винцом поподчивал.

 

Ваня.

Мне-то из-за чего подчивать? Я и сам только летось один стаканчик выпил, как хозяин на Покрове ребят вином угощал. А с тех пор, скоро год вот, и не знаю какое вино на свете живет.

 

Михеич.

Сам-то ты и не пей, век тебе вина не нюхать, да меня-то угости.

 

Ваня.

Михеич! было бы из чего.

 

Михеич.

А целковый-то тебе хозяин прибавить посулился? Эко ты! из целкового-то можно бы пятиалтынничек пропить (припевает)

Вот я было б моей душеньке

Зеленое вино!

 

 

ЯВЛЕНИЕ V.

Те же и Дуня (несет в платке яблоки).

 

Дуня.

Чтó это я посмотрю: с чего у меня нынче дедушка разгулялся? и поет, и в жалейки играет! А все это ты, видно, Иван Егорыч, его добру учишь?

 

Ваня.

Да где ж мне, Авдотья Кондратьевна, Михеича учить; он сам еще меня поучит; смотри-ка, какие он песни-то знает. Здравствуйте! Давно не видались.

 

Дуня.

Здорово, Ванюшка! Вот вам за работу яблочек, что вы песни хорошо поете.

 

Михеич.

Ваня, а Ваня! у кого детки, у того и ягодки, так что ли? Чтó, внучка, каково у нас на хуторе – песни, да игры, что ваше село?

 

Дуня.

Уж вы наше село с своим хутором сравняли; ну где вам? Как у нас, дедушка, оногдась торгаш проезжал, вот песню-то пел, так песню!

 

Ваня.

Какая ж это такая?

 

Дуня.

Да вот сыграйка-ка, Ваня: «Хороша наша деревня» — она на этот голос.

ПЕСНЯ.

Уж я думала, гадала,
Как мне пир пировать,
Как гостей созывать.
И гостей созвала,
Да нетоплена изба;
Нету жару в печи,
Нет ни дров, ни воды;
Уж я по воду пойду,
Сама к повару зайду-
Повар, повар, выручай,
Пришли гости не взначай.
Пирогов напеки,
Будут сыты старики,
А старушкам по вотрушке,
Молочка по зубам,
А молодушкам, товаркам,
На тарелочку медку,
Чтобы кушали, хвалили,
Да напиться попросили.
А у нас на руке
И вино в кабаке.
Как и в нашем кабаке
Пьют солдатушки вино,
Они пьют, да едят,
Про меня все говорят:
Уж и та-та у нас баба,
Не богата, да смела,
Не варила, не пекла,
А гостей назвала.
Хоть и нечего есть,
За то есть и где сесть.
Уж давайте же мы, братцы,
Бабу выручим,—

Мы в жалеечку играть

Бабу выучим;

Станет баба играть,

Станут гости плясать,

Нашу бабу хвалить,

Нам вина подносить.

 

Какова песенка?

 

Ваня.

Что толковать, ты споешь – всякая песня хороша будет. Ты петь-то мастерица.

 

Михеич.

Эх вы, мастера, мастера, а все плясовые песни поете, вы бы какую пожалостней, попротяжнее бы сыграли, — я и сам бы вам подтянул.

 

Ваня.

Дуня? Али дедушку потешить! Помнишь нашу любимую-то?

 

Дуня.

Ну что ж, подлаживай, я запою.
ПЕСНЯ.
Строфа 1-я.

 

Ваня.

 

Ах вы злые дни, мои горькие,
Неудалые,

Вы года мои, гóды прежние,
Миновалые!

Отбывали вы, не сказалися,
Не прощалися,

Миновали вы, укатилися,
Потерялися.

Ах скажи ж ты мне, моя молодость

Молодецкая,

Ты куда, моя разудалая,

Укатилася?

Откликайтесь вы, отзывайтеся,

Ворочайтеся,

Гóды прежние, вихри буйные,

Песни звонкие!

 

Строфа 2-я.

 

Ваня и Дуня.

 

Уж как прежние дни,
Вихри буйные,

Не добром-то они
Отзываются,

Надо мной молодцом
Издеваются:

Хоть ты кличь, хоть не кличь,
Добрый молодец,

Хоть зови-не зови,

Не воротимся!

Уж как мы ли года,

Гóды прежние,

Отводили следы
Перебежные;

Отводивши следы
Излукавили,

Излукавимши след
Запорóшили.

Запорошенный след
Позабыт совсем,
Позабыт, позабит,
Запростыл — лежит.

Уж как след-то простыл,
Стал мне свет постыл —
Не во времени жизнь

Мне нерадостна….

 

Строфа 3-я.
Ваня, Дуня и Михеич.

 

Ах раздольная, ты просторная,
Распросторная степь родимая!

Уж я выду-ль в степь, в поле чистое
Широко поле расстилается;
Во чистом поле тихой Дон-река.
Он течет—плывет, не колыхнется:
Подойду к реке добрый молодец,
Сяду на берег, да возгóворю:
Донеси меня река быстрая,
Дон Иванович, в море синее.
На синем море корабли стоят,

Корабли стоят, чайки носятся!

 

 

ЯВЛЕНИЕ VI.

Те же и мальчик.

 

Мальчик.

Дядюшка! Михеевич! там тебя зовут,

 

Михеич.

Кто зовет?

 

Мальчик.

Баба какая-то,

 

Михеич.

Какая-такая? Зачем, яблоки что-ли покупать!
Мальчик.

Нет; говорит, так надо.
Михеич.

Кто бы это такой? Ну, детки, я пойду, а уж вы за котелком поглядите.

 

Дуня (в сторону).

Это сваха Матрена.
(Михеич уходит с мальчиком).

 

 

ЯВЛЕНИЕ VI.

Ваня и Дуня (подкладывают дрова под котелок).

 

Ваня (оглядываясь).

Дунятка, а Дунятка! Что ж? того-то?
Дуня.
Чего?
Ваня.

Об чем мы с тобой прежде-то говаривали. Надумалась что-ли?

 

Дуня.

Да об чем мне надуматься-то?

 

Ваня.

Ай забыла, как прежде любила? Донюшка! Доня! Видно не хочешь больше любить?

 

Дуня.

Кого мне любить-то?

 

Ваня.

Да меня-то, голубушка ты моя! Кабы ты знала, как я тебе рад нынче. Как же? Сколько не видались! Завтра ярмарка, я тебе — что твоей душеньке угодно, скажи только, чего тебе? Жамочек-ли, орехóв, шматынки куплю!

 

Дуня.

Да отстань ты от меня; с какой стати ты эти речи заводишь? К чему это пристало?

 

Ваня.

Ай разлюбила? (тихо) Дуня! я ленту куплю алую, право куплю.

 

Дуня.

Полно тебе пустяки-то молоть, я и слушать тебя больше не хочу!

 

Ваня.

Дуняшка! Мыла куплю! Фунт целый куплю, ну, довольно тебе? На весь целковый разшибусь – уж для тебя не пожалею! Вот как!

 

Дуня.

Экая невидаль: ленты, да мыло!

 

Ваня.

Да чего ж тебе еще?

 

Дуня: (отворачивая голову в сторону).

Да ничего.

 

Ваня (с досадой).

Что ж, видно у вас по селу торгаши ездят? Не бось и сережки дарят. То-то.

 

Дуня (твердо смотря ему в глаза).

Еще этому, кажись, не бывать, чтобы я стала от кого-нибудь подарки брать!

 

Ваня.

А как я тебя прежде даривал, ты бирала!

 

Дуня (по прежнему).

Глупа была, а теперь умней стала. Любила я тебя, а ты, разбессовестный! Чем ты за любовь мою заплатил? Ну, быть так; спасибо, что уму выучил!

 

Ваня.

Не греши, девка, не обижай меня занапрасно, слышь ты? Я тебя разве не любил, говори-ка.

 

Дуня.

Разве эта она любовь живет: приворотить, да и бросить? Вот с самой Масляной, хоть бы ты глаза ко мне показал. Я ли не сокрушалася, я ли не плакала? Сохнуть стала. Да подумала, подумала: что ж мне из-за него, пропадать что ли? Дай же, я говорю, эту думу лучше из головы брошу! Кинула и думать забыла. Так-то. Ищи других, обманывай дурь-то, я тебе не таковская досталась.

 

Ваня.

Так-то, оно-то! Ну, Бог же с тобой, Дунятка! Все видно вы девки таковы. За вами лебезить, да ухаживать, то и значит по вашему любить; а что я за своим делом здесь день и ночь пропадаю, около деда твоего стараюсь — это все ничего по твоему?

 

Дуня.

Мне-то что ж из этого проку?

 

Ваня.

А от что! Ты слушай, Дунятка. Помнишь, на Троицын день, ты ко мне от хоровода отбилась, сели мы с тобой под березою…. Матушка ты моя родимая! Пока жив этого дня не забуду. Тут я тебя полюбил! Эх! Полюбил!… С тех-то пор я и задумал про дело. Помнишь, как ты бывало летом в поле пойдешь, нарочно всякой раз мимо стада? Мы с тобой во ржах посидим, побалакаем…. Ты мне про все дела досконально рассказывала. С тех пор я и стал думать: за меня, мол, ее так не отдадут; — тетка с дядей станут отговаривать, что я беден. Ну, вот видишь ты: дай, мол, пойду около ее деда постараюсь; он старик старой, один-одинешенек, в чужих людях живет — старику должно быть скучно. Что ж? Ласковый теленок двух маток сосет, под лежачий камень вода не течет; попытка не шутка, а спрос не беда, дай попытаюсь. Вот хорошо; нанялся я нынче летом сюда на

хутор в пастухи; что-то будет, думаю. И что ж, родимая ты моя, ведь Михеич меня полюбил, как сына родного полюбил, я на него в надежде… Денег-то не даст, да и не надо — я и не прошу никогда; эти старики скупы – их пуще в сумление приведешь. Я из другого чего стараюсь, ты как думаешь, из чего?

 

Дуня.

Я-то почем знаю.

 

Ваня.

Ты не знаешь? Забыла ты, чтó я тебе говорил? Что мне бы только тридцать целковых добыть, тогда я и женюсь. Я не безумный какой. Теперь ни у тебя, ни у меня за душой ни копейки нет. Дети пойдут, чем жить-то будем, а я еще матушку убогую кормлю. Избенка наша вся развалилась, на 15 целковых я бы ее перебрал, — это раз. На десять целковых корову бы купил, да овечек парочку — это два. А на пять бы целковых свадьбу сыграли. По нашим достаткам и этого будет.

 

Дуня.

Мало чего ты не говорил – меня умасливал, да все как-то по твоим речам не делается.

 

Ваня.

Не делается? (достает из-за пазухи кожаный мешок, привязанный к кресту).

Смотри-ка! Вот как у меня не делается! Считать умеешь что ли? Ведь денежки — двенадцать целковеньких! Я великой пост на мельнице в мукосеях жил, шесть целковых заработал; целковый матушке отдал, а пять-то вот-они! За стадо с хозяина шесть целковых вперед получил, да мне Михеич еще выговорит целковик за лошадей, что мы их теперь в ночном стережем. Вот они и двенадцать целковых! А время-то много впереди, при расчете с хозяина еще шесть получу, а за зиму я еще двадцать добуду, так вот как я об тебе не думаю! Мне Михеевичевых денег не надо, а то мне дорого, как он увидит, сколько я денег-то заработал на его глазах — он и на тетку и на дядю не посмотрит. Взял, да прямо сватов-то к нему послал, уж он не откажет.

 

Дуня (со вздохом).

Думай, думай как лучше, Иван Егорович! Спустя лето, в лес по малину не ходят. Я тебе говорила и теперь говорю: успевай вовремя, а ты упрям — всё свое толкуешь: сто рублей, да сто рублей. А на что сто рублей? и с сорока рублями люди свадьбы играют. Перебились бы как-нибудь. А то сто рублей найдешь, а Дунятку потеряешь… Время-то не терпит….

 

Ваня (грустно).

Так ты бы так и сначатья говорила, что тебе ждать меня долго…. За чем же ты меня обнадеживала?

 

Дуня.

Я-то ждать не хочу, Ваня? Не знаешь ты моей беды-то! От чего я тебе говорила: спеши сватов засылать, — от чего?

 

Ваня.

Ну что же?

 

Дуня.

От того, друг ты мой милый, что ведь меня теперь за муж отдать хотят!

 

Ваня.

Тебя? За муж?

 

Дуня.

Вот то-то и дело! Ты живешь, об этом не подумаешь, а я давно уж это вперед видела: тетка меня просватала за Архипа за Лысаго; каково мне? Архипу ведь слишком 50 годов – он весь седой, лысой, да к-тому же вдовец, детей куча, семья большая, мужик он грозный.

 

Ваня.

Как же ты подумала за кого другого идти кроме меня?.. Ну…. и после того что ты мне говорила, помнишь? Ну, смотри, девка, сама…. стало быть ты меня обманывала… вольно тебе.

 

Дуня.

Не вольнó, а невольно. Мне тетка уж давно попрекает, что я у них живу, только семью объедаю. И что ж? Это правда! Их дело бедное; у Архипа они деньги брали, тот нажимает – отдай, говорит, за меня племянницу, а то с бирки срежу!

 

Ваня.

Да что ж это он к тебе, лысый, привязался, разве нет ему богатых невест?

 

Дуня.

Диви бы не было, а то мне-то он нигде проходу не дает; где ни встретится, на улице ли, или на поле…. и глазищи уставит , выпулится на меня, словно слопать хочет! Уж я ж его боюсь! Пуще смерти. Да все его речи, да шутки-то такие…. О чтоб его! Когда и засмеется-то, и то как пес цепной зарычит. Тут он мне не мил, тут постыл… (вздыхает). А отдадут они меня за него, чует мое сердечко! А как мне за него идти, ты сам-таки посуди!…

 

Ваня.

Да что ж это такое? Какую они над тобою волю взяли? ты Михеичу пожалься.

 

Дуня.

Из чего же я стану говорить? если б у меня теперь сейчас был другой жених – ну такое дело…  а то тетка говорит, либо ты, говорит, у меня за Архипа иди, либо со двора долой! Куда же я денусь? Дед, ведь ты знаешь, куда ушел? Это она к нему сваху Матрену прислала, все об этом же деле.

 

Ваня.

А ты бы еще дольше молчала, пока они по рукам ударят! Эх-ма! Коли такое дело, мы и на двадцать рублей свадьбу сыграем — зевать-то некогда. Доня! молчи, это все в наших руках. Зови сюда деда, скажи прямо, вот, мол, кто у меня жених!

 

Дуня.

С ума ты сошел? Мне-то девке с какой стати говорить об этом?

 

Ваня.

Тебе не к-стати, так мне к-стати! Он сам нынче на угощенье назывался; побегу в кабак, принесу полкварты; вот погляди, он мне тебя с разу отдаст, вот увидишь!

 

Дуня.

Ну так беги скорее, а то он меня пожалуй еще прежде отдаст.

 

Ваня.

Пора там, прежде! У меня одна нога там, а другая здесь будет. (Уходит поспешно).

 

 

ЯВЛЕНИЕ VIII.

 

Дуня (одна).

Ай да я! говорила я девкам, что выду за Ваньку, а они все смеялись; молчи, Дунька, молчи, обманет он тебя. Видали мы таких-то плясунов да песельников. Ан нет, обманет кто-нибудь, да не он; кого-нибудь обманет, да не меня! Этакая душа простая, да этак любивши, как я его любила, да обмануть? Да после этого и жить нельзя на свете…. Как-то дедушка только…. Как бы у него деньжонок-то…. Да нет, крепок, не даст. А уж тогда бы мы с Ванькой зажили, никому бы кланяться не стали. Ох, как бы он меня за Архипа-то неволить не стал: тот мужик богатый, а дедушка сам деньгу любит.

 

 

ЯВЛЕНИЕ IX.

 

Те же и Михеич.

 

Михеич (Задумчиво ложится у огня и долго смотрит на Дуню).

Ты одна? А где же Ванька?

 

Дуня.

Не знаю!… Пошел….

 

Михеич.

Хм!.. Пошел. А чтó, внучка, я с тобой хочу словечко перемолвить.

 

Дуня.

Говори, кто не велит.

 

Михеич.

Я вот что думаю: слава тебе Господи, не токма деток, я и внучек дождался на возрасте. Ну, вот это хорошо. А еще того лучше, что я в настоящей поре и с детками и с внучками. А еще всего лучше будет, как внучку пристрою, да дождусь правнучков, а? Так что ли?

 

Дуня.

Чтó ж…. Я не знаю, об чем ты, дедушка, толкуешь!

 

Михеич.

Об чем толкую? А вот об чем: сваха была, Матрена приходила. Сватается за тебя человек хороший, богатый…. Знаешь его, или нет? Архип Кудимыч.

 

Дуня.

Хорош… (в сторону) лысой, чтоб ему….

 

Михеич.

То-то девка, у него земли двадцать десятин.

 

Дуня: (в полголоса).

Двадцать ему болячек в бок.

 

Михеич.

Чтó ты там себе под нос-то бурчишь…. У него лошадей одних десять голов.

 

Дуня.

Да; десять детей от первой жены.

 

Михеич.

Все не то ты толкуешь…. Пчел восемь колодок.

 

Дуня.

Да во дворе восемь золовок.

 

Михеич.

Ох-ма! Денег куры не клюют!

 

Дуня.

Кабы они ему лысину-то расклевали, я бы ему еще дегтем сверху помазала.

 

Михеич.

Дура! Ведь и я не савоська! Я сам к вам жить пойду, Слышь ты? С деньгами пойду жить. Ты за мной бы в большом дворе барыней жила.

 

Дуня.
За тобой что-ли мне жить у него, у лысого?

 

Михеич.

А то за кем же?

 

Дуня.

За кого за муж пойду, за тем и жить буду?
Михеич.
А за кого-ж ты пойдешь?

 

Дуня.

За кого захочу.

 

Михеич.

Ловко девка отрезала! Стало быть об этом и толковать нечего, по-твоему?

 

Дуня.

Чему не бывать, об том нечего и толковать.

 

Михеич.

А как если я тебя спрашиваться не стану, да по рукам ударю, тут-то как? а? (молчание).

 

Дуня: (со слезами причитает).

Дедушка! мой миленькой, родименькой,

Не отдай ты меня за муж за стараго!

За что он, собака, чужой век заест?

На тебя я, дедушка, в надежде была,

Дай ты мне на свете пожить, порадоваться!
(Кланяется ему в ноги).

 

Михеич.

Ох дитятко, да ведь жених-то богатый?

 

Дуня (голося).

Не с богатством жить, дедушка, с человеком, не с высокими хоромами, с советом, не с частыми переходами, с любовью.

 

Михеич.

Ох дитятко, полно; не надрывай ты моего сердечка. Полно, уймися; давай подумаем; голубушка ты моя, садись сюда. Красавица ты у меня! Да молодо твое дело; послушай-ка, ведь у меня деньги есть, право есть. А деньги бы к деньгам–хорошо! Послушайся меня, поди за богатого. Хочешь?

 

Дуня (рыдая). Не хочу!

 

Михеич.

А не хочешь, Бог с тобой! Мне не два века жить. Мне и душа надобна. Ох, Доня! Себя я в черном теле держал, а детей в строгости, а ты у меня внучка первенькая, тебя я баловал. Скажи, внучка, будешь ли ты меня при старости лет покоить, будешь ли почитать меня?

 

Дуня.

Дедушка! Выдашь ты меня за муж за богатого, и рада бы спокоила, да нельзя будет. Муж всему голова, — у него тебе просить милости надо будет.

 

Михеич.

Это правда твоя. Ну, а пойдешь ли ты за того бедного, за кого я похочу? Нет, говори правду.

 

Дуня.

Коли мил, пойду.

 

Михеич.

А не мил, не надобно? И за то опять умна девка. Кто же тебе мил, ты мне скажи.

 

Дуня.

Скажи ты сам, дедушка.

 

Михеич.

Есть у меня, Дуня, человек на примете, не знаю, по душе ли тебе придется. А на мои глаза — самая бы тебе линия была….

 

 

ЯВЛЕНИЕ X.

Те же и Ваня.

 

Ваня (вбегая ставит между Дуней и Михeичем штоф).

А вот что тебе линия! Видишь штоф-то. Это самая к ужину линия-то и будет.

 

Михеич.

Это что? Ты откуда взялся?
Ваня.

Откуда не взялся, а вот тебе стакан, пей, да внучку пропивай.

 

Михеич.

Что это – пропивай. Кто тебе сказал, что я ее за тебя отдать хочу?

 

Ваня.

Я говорю! Пей уж Михеич, не ломайся пожалуста, чтò тут толковать? Ведь это ты про меня сейчас хотел сказать, что самая бы Дуне линия была…. ты не успел договорить, так я досказываю.

 

Михеич.

А Дуня-то что скажет?

 

Дуня (кланяясь и закрывая лицо).

Твоя воля, дедушка!

 

Михеич (взявшись за бороду).

Эге!

 

Ваня.
Чего же тебе еще? Эх ты, Михеев! Разве я даром за тобой все лето-летское ухаживал?
Михеич (по прежнему)

Эге-ге! у вас видно давно дело улажено?

 

Ваня.

Дедушка-батюшка! ты видишь ведь какой я человек – у меня вся душа на ладонке. Не погневайся ты на меня, что сам я сватаюсь, нет у меня родных никого, только матушка одна убогая, сватом посылать некого! а Бог тебе свидетель, я тебя за отца родного почитаю; никто лучше меня с Дуняшей тебя при старости лет не спокоит.

 

Михеич (покачивая головой).

Эге-ге-ге! Живет пословица: «молодость не корысть», ну оно выходит и старость не радость! Эх я! голова затылком!.. Дуня, пить что-ли?

 

Дуня (посмеиваясь).

Поизволишь, выкушай себе на здоровье!

 

Михеич.

Наливай же, Ванька! (пьет). Это значит, я тебе внучку пропил, бери ее! Еще! (пьет): это значит, у меня скоро правнучки будут. Еще!

 

Дуня.

Будет, дедушка, не захмелей.

 

Михеич.

Наливай-знай! Дунька молчи, не ворóшь меня, я сам за вино заплачу (Ваня наливает). Стой! бери скребку.

 

Ваня.

Какую скребку?

 

Михеич.

В шалаше возьми скребку, говорят тебе. Беги скорее, поворачивайся. (Ваня бежит).

 

Михеич.

Внучка, видишь старую липу у пасеки?

 

Дуня.

Вижу, дедушка.

 

Михеич.

Зажги лучину, ступай к ней со мною. (Идет к липе и меряет от нее по три шага в длину и в ширину; Ваня подходит со скребкою).

 

Михеич.

Ванька, здесь рой! (Ваня роет). Глубже, еще! ну, довольно; смотрите: вот вам моя казна! (вынимает кубышку с серебряными деньгами).

 

Дуня.

Дедушка-голубчик! Что-ж это?

 

Михеич.

Твое приданое, внучка! Разживайтесь с него, помоги вам Господи! Помните деда, а умру, поминайте Михeича.

 

Ваня и Дуня (кланяясь в ноги).

Дедушка, родимый! да стоим ли мы этого?

 

Михеич (поднимая стакан).

Нишкни! знай про себя! не вешай головы, не печаль хозяина! (пьет). Эх, горько; жених, подсласти! (Ваня целует Дуню). Еще! вот так-то вот! (допивает). Сладко! Ну, детки, теперь небось наша уха уверилась, садитеся ужинать. (Все садятся вокруг котла, и хлебая уху, передают друг другу одну деревянную ложку. Всходит месяц).

 

1854 г. Сентябрь.
С. Пальна.

 

Москвитянин № 3 1855