Домовой

Взывает нас голос Царя на войну

Отстаивать грудию землю родную!

Надену доспехи, покину жену —

Кому ж поручу я жену молодую?

Еще ты верна,

Подруга-надежа!

Но слишком пригожа

И слишком страстна —

Кто ж будет хранителем брачного ложа?

 

Старуха ли няня? надежда плоха —

Глупец, кто вверяется этой надежде.

Когда уже минуло время греха,

Ум женщины туп, и не то, что был прежде!

A юность остра,

Затейна, лукава,

Увертлива; право,

Безбожно хитра —

Обман, да измена для ней лишь забава!

 

Кому ж поручу я за нею надзор?

Дворецкому разве: он верен и честен,

Догадлив и бдителен, строг и хитер,

И нрав неподкупный его мне известен!

Ее сторожить

Он ревность приложит;

A ночью — не может

При барыне быть —

A ночь-то меня всего пуще тревожит!

 

И так-то, признаться, никто из людей

Жены молодой сторожить не сумеет,

Как юная кровь разыграется в ней,

Как ум расторопный лукавство затеет.

A кроме людей

Есть добрые духи,

Умнее старухи,

Дворецких хитрей —

На них-то, кажись, не бывает прорухи!

 

Я верю: в жилище моем домовой,

С домашним житьем и порядком он дружен;

Он верно хитрее жены молодой;

Вот сторож, какой для жены-то мне нужен!

— И так, домовой,

Незлобный, негневный,

Мой друг задушевный,

Кормилец ты мой!

Будь барынин дядька, всемощный, вседневный!

 

«Любовников грозно от ней отгоняй;

Держи непокорную в крепкой неволе,

И голосом совести ей попеняй;

A буде послушна, держи ее в холе.

Являйся ко мне

Порой с утешеньем,

С твоим донесеньем,

В полуночном сне.

Доволен ли буду ее поведеньем»

 

«Прости же, голубушка! » — Плачет жена,

И мужа объемлет, и стонет, и вопит:

В ней искренность горького горя видна.

Растроганный ратник отъезд свой торопит,

Узнав по всему,

Что мил он ей точно,

Что быть и заочно

Любимым ему,

Что счастье семейное, кажется, прочно!

 

Но в дальнем походе, на ратном коне,

Ha ложе ночлега и в битве кровавой —

Повсюду при мысли о милой жене

Его подозреньем смущает лукавый.

Победа сама

Ему не потеха:

Ему ли до смеха?

Он сходит с ума!

Да, ревность веселью большая помеха!

 

Нет из дому вести, нейдет домовой:

В народе шататься старик, знать, не любит;

Не ведает он, домосед холостой,

Как ревность супружняя мучит и губит!

В яву и во сне,

Печально, сурово,

Он ждет домового

В чужой стороне….

» Явись же, старинушко! молви хоть слово!»

 

И друга дождался!… Полночной порой

Является сонному некто мохнатый —

Медведь не медведь, a и чорт не простой,

Но леший косматый, старик волосатый….

На цыпочках он,

Запачканный, гадкой,

Ступает украдкой;

Отвесил поклон

С еврейской ужимкой, с злодейской ухваткой.

 

— Что скажешь, мой милый! давно тебя жду;

A женки моей каково поведенье? —

— » Ну барин,» в ответ он: «себе на беду

Я горькое принял твое порученье!

Дай дух перевесть!

При ней я бессменно

И нощно и денно

Стерёг твою честь:

Совсем изнемог, одурел совершенно!

 

«Не смел я досель отлучаться от ней:

Какую дурную ей враг дал повадку —

Скорее я сладил бы с сотней чертей!

Ну, вот, расскажу тебе все по порядку —

Ты ж сердцем скрепись!

По муже сначала

Она горевала,

И слезки лились;

A там уже хитрость ей в душу запала!

 

«Еще не на деле, но смутным умом

Голубка твоя принялась куролесить

И мысленно ведаться с тайным грехом;

A тут пожелала на деле чудесить:

Понравился ей

Какой-то господчик;

Смазливый молодчик

Стал ластиться к ней —

И больно слюбился ей милый дружочек!

 

«В местах, недоступных для нас, домовых,

Где люди гнушаются грешным желаньем,

Там встречи назначены были у них;

И я, наконец, беспримерным стараньем

Проведать успел,

Что в час полуночной,

Порою урочной,

Придет к ней пострел —

И будет осмеян мой барин заочный!

 

«С сердцов я ее пожурил, побранил

И тайную задал я ей потасовку;»

Но выбился я безуспешно из сил!

Что было мне делать? оставить плутовку

На брачном одре;

A друга милого,

Как вора ночного,

Поймать на дворе —

Как раз проучить шалуна молодого!

 

«И вот! он тихохонько крадется — хвать!

Попался — и лопнула злая затея!

Не стыдно ль чужую жену соблазнять?

И тут положил я зарок на злодея —

И дух в нем сперся,

И кровь охладела,

И плоть помертвела,

Язык отнялся —

Теперь не затеет он глупого дела!» —

 

— Куда же девался ты с ним? — был вопрос:

«Ну, тотчас бы камень на шею, да в воду! —

— «Ты выслушай, барин! не кончен донос;

Ну, как не жалеть молодого народу!

Сыскался другой,

Сыскался и третий —

Боярские дети —

И оба чредой,

Что красные звери, попались мне в сети!

 

«И тот же на них положил я зарок:

В амбаре стоят они рядом все трое;

Безмолвно клянут свой проступок и рок,

В ужасной недвижности, в мертвом покое!

И так простоят

В тяжелой неволе,

Покуда ты в поле;

Приедешь назад —

Тогда-то натешишься ими по воле!

 

«И так наконец увидала жена

И мыслит; меня вот уж третий дурачит!

И в люди с тех пор не выходит она,

Все дома сидит, все тоскует да плачет.

И вот, до того

Ей скучно на свете,

Что нет на примете

У ней никого;

Ha время оставила глупости эти.» —

 

— Спасибо, дружок! торопись же домой;

За нею смотри неусыпно и строго.

Тебя награжу я, честной домовой!

Лети же стрелою, лети, ради Бога!…

Набили же мне

Боярские дети! —

И ратник во сне

Сердитой рукою искал своей плети.

 

Труба затрубила…. и витязь, со сна,

Подумал, что друг домовой его кличет,

Что снова затеяла что-то жена….

Ошибся! но горькое горе он мычет.

Врагам-то беда:

Их жестоко рубит,

Колотит и губит —

A сердце всегда

Ужасно болит и неверную любит.

 

Домой возвращается рать наконец;

И каждого манит родная хорома;

Лишь витязь наш сердится — горе-свинец

Лежит на душе…. Очутился он дома —

И женка бежит

Встречать дорогого;

На шее милого,

Целуя, висит —

A тот вспоминает рассказ домового.

 

И следственно пасмурен ратника вид.

— Жена, перестань: что за глупые ласки! —

Жена с удивленьем на мужа глядит;

Слезами наполнились светлые глазки:

— «Помилуй, мой друг!

Скажи, что с тобою?

Простился со мною,

Как добрый супруг —

И вот, воротился с постылой душою! » —

 

И был ей загадочен мужа ответ;’

И няню бранит он, дворецкого то же;

Всю челядь домашнюю, город, вес свет —

A челядь в полголоса: Господи Боже!

В амбар он идет

С женой невеселой,

Со дворнею целой —

И верно найдет

Своих супостатов — народ помертвелый!

 

Уж отперт замок, растворяется дверь —

И, первый, хозяин вошел, оглянулся,

Глазами поводит, что яростный зверь,

И что-то увидев, глядит — и надулся….

Три кади стоят:

Одна с чечевицей

И две со пшеницей;

Все рядом торчат —

Не пахнут они никакой небылицей.

 

Он щупает кади, да режет ножом —

И щепки валятся, но крови не видно.

Уверился барин в обмане своем,

И стало ему перед дворнею стыдно.

Дивится она,

Не весь, чего ради

Изрезал он кади;

Не весь и жена,

Зачем их осматривать спереди, сзади?

 

— Ну, скучно ли было тебе без меня? —

Спросил он, оставшись глаз на-глаз с женою.

Ответ: — » Я не знала веселого дня,

И даже я ночью не знала покою:

Ведь злой домовой

У нас поселился;

Всенощно возился

Бесстыдник со мной….

Не ведаю: в яве ль, во сне ль он мне снился?

 

«Лежу и гляжу: старичишка стоит —

Мохнатый, ужасный, как враг-всегубитель,

И речи негодные мне говорит;

Как варом, меня обдает соблазнитель

Дыханьем своим….

За дерзость такую

В глаза ему плюю,

Ругаюся с ним

И драться хочу, но бессилие чую.

 

«Хочу от него оградиться крестом —

Нет мочи, так сильно он держит мне руки

Смеется: «Голубушка, дело не в том!

Меня полюби — перестанут докуки! »

И так-то злой дух

И мучит и давит,

Пока не избавит

Спаситель-петух

И сгинуть ночного врага не заставит.» —

 

Хозяин винится во всем пред женой

И чистосердечно прощения просит,

И вопит во гневе: «Подлец домовой!»

И верность жены молодой превозносит:

«Ах, женка, мой свет!

Для друга милого

Не помни былого! «

A женка: — «Нет, нет!» —

И тотчас он выкурил вон домового!