Уха

И. А. Гончаров. Уха

—————————————————————————-
	 Оригинал находится здесь.  
—————————————————————————-
                                Очерк 
     В  городе  С.  из  одного  дома  выехали две телеги, запряженные каждая

парой   сытых  кормленых  лошадей.  В  первой  телеге  ехали  женщины:  жена

приказчика  одного  барского  имения,  жена  дьячка  местной  церкви  и жена

мещанина  из  города  — большие приятельницы между собой. Правил этой первой

телегой  пономарь  Ерема, человек набожный и на взгляд смирный. Спина у него

была  длинная,  а  ноги  короткие:  оттого  ему и не давали стихаря, хотя он

кроме  своей  обязанности  пономаря,  то  есть звонить в колокола, помогал в

местной  церкви  еще  дьячку.  Он  был холостой и все собирался жениться, да

никто  за  него  не шел, потому что он был колченогий и мало имел дохода. Он

помогал  дьячку  не в одной только церкви, ноя дома, колол дрова, носил воду

и  терпеливо  отмалчивался,  когда дьячок или жена его подтрунивали над ним.

Он  сидел  на  облучке  телеги и поворачивал голову то к ней, то к другой из

пассажирок,  когда  они  тыкали  его  зонтиками в спину. «Угадай, Ерема, кто

тебя  ткнул?»  —  спрашивали  они.  Он  молча показывал, оборачиваясь, белые

зубы,  то  в  ту,  то  в  другую  сторону.  «Хорошенько  его,  хорошенькой —

раздавалось сзади из другой телеги. — Ишь, баловень, уселся с бабами?»

     На  той  телеге, где сидели женщины и которою правил Ерема, был самовар

с  чашками  и  стаканами,  тарелки, хлеб, соль и разная провизия, — все, что

нужно было для стола и что могли забрать с собой женщины.

     В  другой  телеге ехали мужья этих женщин: дьячок, приказчик и мещанин.

С  ними  был  невод  и все потребное для рыбной ловли, также вино, наливки и

пиво.  Они  собрались  на остров на Волге наловить рыбы, сварить там же уху,

напиться  чаю и прочее. Словом, это был своего рода пикник, на который давно

собиралась эта компания.

     Ерема  был  вхож  во  все  три  семейства, и все, и мужчины, и женщины,

знали   его,   как   смирного  простяка  и  забавного  малого,  над  которым

безнаказанно  можно  потешиться вдоволь, Главную роль между женщинами играла

жена  приказчика.  Она  рассказывала  своим приятельницам какую-то городскую

сплетню;  те громко хохотали. «Хорошенько его, хорошенько, ишь как он лениво

правит!»  —  продолжали  кричать  сзади  мужчины. Женщины не заставляли себя

долго  просить;  они прерывали рассказ приказчицы, и то та, то другая тыкали

Ерему  в  спину  зонтиками.  Он  едва  успевал оборачиваться в ту или другую

сторону,  показывая  белые  зубы,  почмокивал  губами  на  лошадей и шевелил

вожжами.  «Угадай,  кто  тебя ткнул, Ерема?» — дразнила его та или другая из

женщин задорно. «Почем я знаю!»

     —  Пресвятая  Троица!  помилуй нас грешных! — говорил, крестясь, Ерема,

проезжая   мимо   церкви   Троицы.   Новый   толчок   в  спину  зонтиком  от

которой-нибудь  женщины. На второй телеге мещанин тоже что-то рассказывал, и

слушатели громко смеялись. По временам оттуда слышались восклицания.

     —  Хорошенько  его,  хорошенько!  — раздавались мужские голоса с другой

телеги.  Ерема оглянулся и на них, но ничего не сказал, показав только белые

зубы.

     В  это  время  съезжали  с  горы.  На  первой  телеге  раздалось пение:

«Юность,  юность,  веселися. Веселись, пока цветешь. Пой, резвися и кружися,

ибо  скоро ты пройдешь!» — пел женский голос. Между тем поровнялись с другой

церковью.   Ерема  снял  шапку  и,  осеняя  себя  широким  крестом,  набожно

проговорил: «Тихвинская мати, пресвятая богородица, помилуй нас!»

     Опять последовали тычки зонтиком и голоса с другой телеги:

     —  Хорошенько  его,  хорошенько  баловня!  Мужские  голоса  там  дружно

затягивали:  «Вниз  по матушке по Волге». Обе телеги подвигались все ближе и

ближе к реке. На горе опять показалась церковь.

     «Святой  Николай Чудотворец и угодниче божий, помилуй нас!» — крестясь,

говорил  Ерема,  снимая  шапку.  Женщины  не  унимались тыкать его зонтиком.

Ерема  продолжал показывать белые зубы, чмокать губами на лошадей и шевелить

вожжами.  Женщины  пели то «Среди долины ровныя», то «Я в пустыню удаляюсь».

Мужчины  из  другой  телеги или подтягивали им или пели унисоном «Не белы-то

снеги в поле забелелися».

     Наконец   уже  близко  переезда  на  остров  была  еще  церковь  Иоанна

Предтечи.  «Святой  Иоанне  Крестителю,  моли Бога за нас!» — снимая шапку и

крестясь,  сказал  Ерема.  С  этим  вместе  обе телеги пустились вброд через

узенький рукав на острое.

     Там  еще  посмеявшись над Еремой вдоволь и женщины и мужчины, на что он

только  показывал  белые  зубы  и  ничего  не  говорил,  сняли  с телеги все

припасы,  как для обеда, так и для рыбной ловли. Приказчик, мещанин и дьячок

взяли  невод  и пошли на озеро ловить рыбу, предполагая наловить ее столько,

что  чересчур  станет  на  уху.  Чашки,  стаканы, вилки, ложки, ножики и всю

провизию  передали  женщинам,  а  лошадей  и овес, который с собой привезли,

отдали  на  руки  Ереме,  наказывая  ему, чтобы он когда придет время, задал

лошадям  корм. «Хорошо, ужо задам»,- лениво проговорил Ерема, поглядывая еще

ленивее  на  обе  телеги. Он отпряг лошадей, поставил телеги поодаль, а себе

устроил  род  шалаша  из  прутьев  и, прикрыв его захваченным приказчиком из

дома  пологом,  сам  растянулся  на  траве, подостлав под себя свой кафтан и

снятую с телеги кожаную подушку, и заснул.

     Дьячиха  пошла на озеро с мужчинами, которые, захватив невод, принялись

ловить  рыбу  на  уху. Но, увидев, что они заворотили панталоны выше колен и

вошли  в  воду, чтобы закидывать невод, она пошла обратно к прочим женщинам.

Муж  ее  из  воды  закричал ей, чтоб она зашла к Ереме посмотреть, все ли он

сделал,  что они ему наказывали, то есть отпряг ли лошадей, поставил ли их и

телеги  в  сторону,  как следует, где и как приютился сам и вообще сделал ли

все,  что  нужно.  «А  то,  пожалуй,  он тово, — заключил дьячок, — заснет и

ничего  не  сделает!  Ты  того,  посмотри за ним и разбуди его, коли что…»

Выслушав  мужа,  дьячиха тихо пошла навстречу к тому месту, где расположился

Ерема.  Через  час  она,  торопясь,  пришла  к  шалашу. Ерема лежал на своем

кафтане,  растянувшись  на  траве,  и  в  самом  деле  спал. Дьячиха сначала

заглянула  только  в  шалаш  к  Ереме,  подумала  немного,  потом вошла туда

совсем, разбудила спящего, присела и пробыла там с час…

     Остались  две  женщины,  хозяйничали  там, где их оставили мужчины. Они

расставляли  посуду,  чашки,  самовар  был  прежде отдан Ереме, чтобы он его

налил,  положил  угольев  и  сделал,  как нужно. Они разложили хлеб и прочую

провизию,  яйца,  жаркое  и все, что взяли с собой, и поджидали жену дьячка,

чтобы она помогала им управляться с закуской.

     —  Что  это  она нейдет: ужели все смотрит, как наши мужья рыбу в озере

ловят?

     —  Пойти  было,  позвать  ее сюда, — сказала жена приказчика и пошла ей

навстречу.  Но та пошла другой дорогой, в обход, и казалась возбужденной, от

долгой  ли ходьбы или от чего другого, неизвестно. Она прошла туда, где была

провизия  и  где  они  остановились.  Приказчица  между тем подошла к шалашу

Еремы  посмотреть,  что  он  делает. Она, нагнувшись, вошла в шалаш и нашла,

что  он  не  лежит,  а  сидит  на  своем  месте.  Сначала она осведомилась о

телегах,  о  лошадях,  потом  спросила,  поставил  ли  он самовар, где угли?

Мало-помалу  голоса  их становились все тише и тише, наконец, совсем смолкли

и  наступило  молчанье… Это продолжалось также около часу. Жена приказчика

тоже  в  возбужденном  состоянии  вышла  из  шалаша  Еремы  и пошла окольною

дорогой,  поправляя прическу и платье на себе, к тому месту, где были другие

женщины.  Но  она  застала  только жену дьячка, которая сказала ей, что жена

мещанина, соскучившись ждать ее, пошла ей навстречу, уже с полчаса назад.

     Обе  женщины,  обыкновенно  большие  болтуньи,  на этот раз рассеянно и

молча  стали  хозяйничать,  расставляли  стаканы,  чашки  с  одного места на

другое   без   всякой  цели  и  потом  переставляли  их  на  прежнее  место,

раскладывали  провизию  и  мало  занимались  друг другом. Все это со времени

ухода  мужчин  продолжалось  часа  три.  Никто  не показывался, ни мужчины с

неводом  и  рыбой,  ни жена мещанина из шалаша Еремы, ни сам Ерема с кипящим

самоваром…

     .  .  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     Наконец,  часа  в  три дня явились и мужчины с рыбой для ухи. Уха вышла

на  славу,  совершенно  Демьянова уха. Женщины набрали сухих ветвей, развели

огонь,  все  молча  налили большую кастрюлю водой, вскипятили, положили туда

живых  стерлядей,  ершей,  сазанов  и  стали  варить  уху. Они распорядились

прочей   провизиею   и   стали   поджидать  жену  мещанина,  которая  что-то

замешкалась.   Оно   и   не  мудрено:  место  было  малоизвестное,  можно  и

заблудиться!  Уха  давно  уже  была готова, как она, запыхавшись и поправляя

дорогой  также  прическу и платье, пришла туда, где ждали ее другие. «Где же

Ерема,  что  он  не  идет?  Ах,  он  подлец!»  —  сказал приказчик. «Придет,

придет!»  —  нехотя  и  небрежно  отвечала жена мещанина. «Право, подлец!» —

прибавил приказчик.

     —  Вот  и  Ерема  идет!  — сказал мещанин. — Где ты пропадал, подлец? —

спросил приказчик, — что не несешь самовара и уха ждет тебя тоже!

     —  Сейчас,  сейчас!  —  лениво  сказал Ерема, — вот вам и самовар! — Он

поставил  самовар,  сам  сел  на  одно  пустое место, ни на кого не глядя, и

нехотя взял ложку, как и другие.

     —  Что  вы  на  него  взъелись,  в самом деле! Он тоже человек, как все

люди, а не то, что какой-нибудь! — сказала одна из женщин.

     Все начали есть уху и прочее, что привезено было из городу, с собой.

     Мужчины  всячески задирали Ерему, но он ел, как молодой рекрут, много и

молча,  а  женщины,  которых  подзадоривали  их мужья, смотрели тоже молча в

разные стороны…

     —  Да  что  с  вами поделалось? Обворожил, что ли, вас Ерема? — спросил

мещанин.  Но  Ерема  ничего не сказал и не показал по обыкновению своих зуб,

женщины тоже ели и пили, не говоря ни слова.

     —  Ну,  давайте пить водку! Коли так! — решил мещанин и вынул знакомый,

всем  штоф  вина,  который  улыбкой  приветствовали все мужчины, не исключая

Еремы.  Для  женщин  приказчик  привез из города наливки, меду и пива. Потом

все стали есть, пить и веселились до вечера.

     Поздно вечером все начали лениво подниматься с своих мест.

     — А что лошадям задал ли ты овса, Ерема? — спросил дьячок.

     —  Задал! — отвечал Ерема. — Теперь поди уж чай съел! — Так напой их да

закладай, нечего тут прохлаждаться! — добавил тот.

     Ерема  ушел.  Трое  мужчин  стали  убирать  невод, а жены их укладывали

самовар,  чашки  и  прочее,  что  было  взято  из  города. Скоро обе телеги,

запряженные  лошадьми,  тронулись  в город, когда на небе вызвездило и вечер

был  тихий и ясный. Переехали опять вброд рукав Волги, отделявший от твердой

земли,  и  стали  подниматься  в  гору. Но женщины уже не тыкали зонтиками в

спину  Ерему, хотя с другой телеги мужчины то и дело подстрекали их словами:

«Хорошенько   его,   баловня!  Хорошенько  ero!»  Женщины  продолжали  молча

смотреть  в  разные стороны. Ерема пошевеливал вожжами и правил лошадьми, не

обращая,  кажется,  на  них  большого внимания. Когда поровнялись с церковью

Иоанна  Предтечи:  «Святой  Иоанне  Крестителю,  моли Бога за нас!» — снимая

шапку  и  крестясь,  сказал  Ерема.  «Ах  ты,  разбойник!  Вот я тебе дам! —

говорил  мещанин.  — Отдуйте-ка его зонтиком! Слышите?» Но женщины не отдули

его,  продолжали  сидеть  молча,  и  Ерема  на  них  не оглядывался. «Святой

Николай,  чудотворче  и  угодниче  Божий,  помилуй нас!» — говорил он, опять

крестясь,  снимая  шапку, когда проезжали мимо церкви Николая Чудотворца. «Я

дам   тебе  угодниче  Божий,  будешь  ты  у  меня  в  церкви,  вот  этак  же

разговаривать!  Ну-ка его в три зонтика!» — сказал с другой телеги дьячок. В

первой  телеге  все молчали, все три женщины и Ерема, и зонтиками не трогали

его в спину.

     —   Тихвинская   Мати,  Пресвятая  Богородица,  моли  Бога  за  нас!  —

проговорил Ерема, когда поровнялись с церковью Божьей Матери.

     —  Вот  я тебе дам! Ишь, баловень! Залез к бабам! Чего вы там смотрите!

Эй,  вы,  барыни!  Хорошенько его! — кричал мужской голос сзади. Но в первой

телеге  ехали  молча.  Только  один Ерема, поровнявшись с последней церковью

Троицы  и  крестись,  сняв  шапку, произнес: «Пресвятая Троица, помилуй нас,

грешных!»

     С  этими  словами  обе  телеги остановились у дома, из которого выехали

утром. 
                                                                  1891