Три письма на 1812 года компанию, написанные русским офицером, убитым в сражении при Монмартре. 1814-го года

Денис Васильевич Давыдов

ТРИ ПИСЬМА НА
1812 ГОДА КОМПАНИЮ, НАПИСАННЫЕ РУССКИМ ОФИЦЕРОМ, УБИТЫМ В СРАЖЕНИИ ПРИ
МОНМАРТРЕ. 1814-ГО ГОДА

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

Ты любопытен знать, почтеннейший друг мой, общий ход событий
достопамятного 1812 года. Удаленным от круга действий, он представляется как
волшебная опера, в которой гром, молния, морские волны, мгновенная перемена
декораций, все восхищает зрителей! Но находящийся на сцене часто видит: и
жестяные лучи, и полотняные волны, и хрубкие колеса, и ржавые блоки, коими
движется сия (в некотором расстоянии) очаровательная механика.

Не оставляя от первого выстрела до занятия Москвы, а потом до
берегов Рейна сцену сей кровопролитной драмы, наблюдая бдением критика от начала
до конца все ее действие, я более, может быть, другого в состоянии удовлетворить
твое любопытство. Не ожидай красноречия, я солдат и пишу по-солдатски, но как
солдат люблю истину, и потому многие из деяний, описанных в журналах и реляциях,
представятся в другом виде в рассказе моем, посвященном дружеству и чуждом
раболепству.

Прежде, нежели войдем в подробности, обымем целое. Мы увидим с
одной стороны государство, хотя обширное, но малолюдное в сравнении с своею
обширностию, с истощенною казною после нескольких браней, противных ее выгодам,
и пятилетнего препядствия в торговле; занятое войнами с двумя сильными
восточными державами, угрожаемое на севере завистливым соседом, не готовое к бою
на западных границах своих, где армии им собираемые, едва достаточны
противоборствовать авангарду армий, на него посягающих. А с другой — все
вооруженные силы Европы, предводительствуемые опытнейшими начальниками и
величайшим полководцем в летописях вселенной; силы, движимые непоколебимым
уверением в победе, неизменно украшавшей шестнадцать лет сряду знамена их
предводителя.

Вот какое взаимное было положение государств, одних восставших
с духом алчности и насилия, другого предпочитавшего гибель постыдному покою!
(…)

***

13-го июля Мюрат, подкрепленный 4-м корпусом, атаковал
Остсрмана и Палена; корпус Докторова и дивизия Коновницина подошла на подпору.
Битва сия продолжалась два дни! Наши отступали к Витебску, где все ожидали
генерального сражения; по оправдательному письму ген[ерала] Барклая видно, что и
он склонен был на сие пагубное предприятие, ибо он говорит: "мое намерение было
сражаться при Витебске, потому что я чрез сражение сие достигнул бы важной цели,
обращая на сию точку внимание неприятеля, останавливая его, и доставляя тем
к[нязю] Багратиону способы приближиться к 1-й армии". Но он, кажется, не принял
в уважение, что неприятель, занимая его при Витебске, одним или двумя корпусами,
мог обратить все силы свои к Смоленску, и что по овладению им сим городом, все
способы к соединению обеих армий пресекутся.(…)

К счастию, на 15-е число ге[нерал] Барклаи проник опасности и
вследствие сего армия предприняла того дня отступление. Оставя без подпоры
вступивший уже тогда в дело арьергард гр[афа] Палена, она следовала тремя
колоннами к Смоленску: 1-я чрез Рудню, а 2-я и 3-я чрез Поречье. (…)

26-го числа с вечера, обе армии поднялись с места и направились
1-я в Ведро, а 2-я в Катань, оставя отряд на дороге к Поречью для наблюдения над
вице-королем италийским. Намерение наше было воспользоваться развлеченным
положением неприятельской армии, и чрез поражение Нея и Мюрата разорвать ее
линию. Мысль похвальная! Но, к нещастию, нерешительность и тут
председательствовала в совете! Страх наш простирался до того, что при стремлении
нашем к Рудни, мы опасались действия вице-короля от Поречья на наш правый фланг,
тогда как всякое неприятельское движение, сколько было опасно от юга, столько
благоприятствовало от севера, ибо обращало нас (хотя и против воли нашей) к
выгоднейшему положению — к заслонению изобильнейшаго края отечества. Грусно и
смешно сказать, что в совете положено было ни под каким предлогом не отходить
более трех переходов от Смоленска, хотя бы случилось совершенно истребить
корпуса Мюрата и Нея и тем разрезать надвое неприятельскую армию! Зачем же было
двигаться с места? Зато исполнение соответствовало соображению! 27-го атаман
Платов и ген[ерал]-лейтенант граф Пален соединенно разбили при дер. Инкове
несколько полков неприятельской кавалерии, под командою генерала Сабостияни и
Монбрюна находившияся.

Тем началось и кончилось великое предприятие! Остальное время
армии вместо наступления ходили с места на место, выбирая позиции к сражению и
даже (неизвестно по каким причинам) два раза возвращались к Смоленску и обратно
приходили к Рудни.

Между тем французская армия 29-го июля предприняла движение к
Росасне, и 5-й корпус подвинулся из Могилева в Романове. Мюрат и Ней заняли
позиции на правом берегу Днепра против дер. Холиной. …Тот же день вся
кавалерия Мюрата, подкрепленная 3-м корпусом (Нея), подошла к Красному и
атаковала ген. Неверовского, который геройскою неустрашимостию изгладил
проступок без пользы защищать пустой город и без надежды на подкрепление
отступать 45-ть верст, окруженным всею кавалериею. Отряд сей ночевал в 5-ти
верстах от Смоленска.

Что же предпринимал Барклай при быстром стремлении неприятеля к
сему городу, угроженному занятием прежде возвращения обеих армий?

Проходя, так сказать, ощупью девять дней вдоль правого берега
Днепра, он 4-го числа в разстройстве бежал с армиями к Смоленску, приказав ген.
Раевскому, находившемуся ближе других к городу, подкрепить ген. Неверовскаго и
защищать Смоленск до прибытия армии. (…)

В сей день был жестокой приступ; Бонапарте, пользуясь
несоразмерностию сил с своей стороны, употреблял всю мощь свою дабы занять город
прежде прибытия наших армий, но неколебимость духа и искусная защита Раевского
заменила малочисленность войск его, и поправила сколько-нибудь нелепую нашу
прогулку к Рудни. Обе армии прибыли ночью на высоты против города, где
остановились на несколько часов. (…)

Вечером старшие генералы ездили к главнокомандующему умолять
его, чтобы хотя день замедлить здачею города, взяв в уважение несметную потерю
неприятеля, котораго даже резервы состояли в огне два дни сряду. Все прозьбы и
предложения были тщетны; Барклай приказал оставить Смоленск и решился отступить
к Дорогобужу.

Я не против сего отступления. Но должно было еще 4-го числа
взвесить выгоду и невыгоду удержания Смоленска. Естьли оно представляло первое,
то надлежало не уступать города и погрестись под стенами онаго. Естьли
представляло второе, то следовало отступить к Соловьеву еще в ночь на 5-е число
и не терять даром несколько тысяч храбрых, которыя сразились бы в другом месте с
большею пользою! (…)

ПИСЬМО ВТОРОЕ

(…) 17-го августа прибыл в Царево-Займище новой
главнокомандующий к[нязь] Кутузов и приездом своим возвысил дух в армии, видимо
у падший от беспрерывных и безполезных пожертвований жизни и покоя в течение
двухмесячного действия. Все чины явно оскорблялись хотя неизбежному, но столь
продолжительному отступлению без генерального сражения, все его требовали… и
может быть светлейший неосторожно пожертвовал пользою общею для угождения
великодушному желанию гордых воинов! Он бросил взор на Бородинские равнины и
определил их театром наижесточайшей и кровопролитнейшей битвы в летописях
вселенной. (…)

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

(…) Итак покамест Наполеон находился в Москве, армия наша в
укрепленном лагере при Тарутине, усиливаясь многочисленною милицию, прибывающими
из резервов и депо свежими войсками и с Дону доброконными полками, в избытке
всех жизненных и военных потребностей, коих транспорты покрывали Тульскую и
Калужскую дорогу до глубины Малороссии, готовилась к великим предприятиям.
(…)

6-го числа октября Мюрат был атакован при реке Чернишне. Атака
ведена была на левой фланг и тыл неприятеля десятью казацкими полками и 20-м
егерским полком под командою ген[ерала] г[рафа] Орлова-Денисова, с подкреплением
трех легких кавалерийских гвардейских полков и одного драгунского под
начальством генерала барона Меллера-Закомельского. 2-й, 3-й и 4-й пехотные
корпуса боковым движением вправо усиливали натиск Орлова и Меллера. План атаки
был превосходен! Естьли бы в последующих повелениях было более точности, тогда
Мюрат и авангард его погибли бы несомненно! При всем том, он отступил не без
урона, оставя 1000 человек пленными, 38 орудий, большой парк, весь обоз
авангарда и свой собственной.

Успех сей пробудил Наполеона, представя ему меру силы и духа
русской армии. (…)

Генерал Дорохов, занимавший Боровск, 9-го числа уведомил о
усилении неприятельскаго 4-го корпуса в Фоминском, но полагал в рапорте своем,
что корпус сей ни к чему более не назначен как для сделания связи авангарда
французской армии с Большою Смоленскою дорогою?! Вследствие чего 6-й корпус
(Докторова) определен был согласно с отрядом Дорохова нечаянно напасть на
французской корпус и принудить его к отступлению. Неутомимый Сеславин открыл как
силы, так и настоящее направление неприятеля, и немедленно уведомил о сем
Докторова, находившагося в селении Аристове на марше к Боровску, но покамест
дошло о сем донесение до главной квартиры, Наполеон занял Боровск. Положение
наше было критическое! Малейшая медленность отверзала бездны нещастия! Оставался
один пункт — Малой Ярославсц; судьба России, французской армии и, может быть,
Европы решалась его обладанием. Ген[ерал] Ермолов, находившийся в качестве
начальника Главного штаба 1-й армии при Докторове, предложил ему пути к Малому
Ярославцу. Докторов колебался. Ермолов взял на себя ответственность и повел
корпус форсированно к сему городу, но, прибывши к нему в ночь на 12-е число,
нашел его хотя слабо, но уже занятым неприятелем. В 5 часов завязалось дело,
которое с приближением обеих воюющих армий сделалось весьма значительным.
Бонапарте подвинул в огонь весь 4-й корпус (вице-короля), поддерживая его 5-ю и
3-ю дивизиею 1-го корпуса. С нашей стороны подкрепили Докторова 7-м и 8-м
корпусом. Битва усилилась: город был занимаем и уступаем семь раз сряду, до
самой полночи, и, наконец, остался в руках неприятеля. (…)

По всем расщетам пункт Мало-Ярославца совершал приговор одной
из двух армий, не взирая на то, по общему удивлению, 14-го числа оба великие
предводители перенесли назад главные свои квартиры! Наполеон, оставя вовсе
Мало-Ярославец, отошел в Боровск, а светлейший в с[сло] Гончарове, повелев двум
казацким отрядам нс терять из виду неприятеля, и поспешнее доносить о его
движении. (…)

Неприятель после Мало-Ярославца нигде уже не воспрещал нашему
движению, а поспешно следовал по опустошенному им пути к Смоленску. Окруженный
партизанами и легкими отрядами, ни денно, ни ночно не имея спокойствия, лишаясь
в следовании своем парков, орудий и обозов, и теряя великое число пленными,
усталыми, бродягами и убитыми, он таким образом прибыл к с[слу] Федоровскому,
что перед Вязьмою, где 22-го числа был атакован всеми преследующими его
отрядами, подкрепленными авангардом армии. (…)

Прибывши 28-го числа в Смоленск, он оставил город сей 1-го
ноября, и 3-го занял гвардиею г[ород] Красный, неотступно тревожанный на пути
своем партизанами, действовавшими в промежутках колонн и отбивавшими обозы,
орудии и целыя взводы пехоты. 4-го числа армия наша расположилась на ночлег не
доходя 5-ти верст до Краснова, близ большой дороги. 5-го числа она двинулась на
поражение неприятеля. (…)

Авангард г[енерала] Милорадовича, состоявший из 2-го и 7-го
корпусов и 2-го кавалерийского, находясь при большой дороге у селения Мерлина,
допустил приближение корпуса Давуста к Красному, куда в то время двинулся 3-й
корпус и 2-я кирасирская дивизия. Неприятель остановился и приготовился к бою,
но стремление войск наших столько было дружно и решительно, что Давуст
принужденным нашелся предпринять отступление, которое потом обратилось в
бегство. (…) Еще корпус ф(ельдмаршала) Нея оставался в Смоленске и только 5-го
числа утром долженствовал оставить город сей, вследствие чего г[енерал]
Милорадович получил в подкрепление 8-й корпус и повеление, занявши селение
Чернышню и Сырокоренье, ожидать неприятеля; прочие же войска обратились в
преследование за главными силами Наполеона, следующими поспешно в Оршу. 6-го
числа около трех часов пополудни казаки открыли неприятеля, приближавшегося к
нашей позиции с твердым намерением пробиться сквозь оную. Отпор был жестокой и
соразмерен нападению. Два раза маршал Ней возобновлял атаку и два раза в
расстройстве оставлял поле сражения! Но, наконец, общий натиск кавалерии и
пехоты нашей довершил поражение французов, большая часть их положила оружие, но
маршал с остальными войсками перешел Днепр при Сырокореньи и успел чрез
несколько дней соединиться с Бонапартом! Число пленных простиралось до 100
офицеров, 12000 рядовых и 27 орудии. Естьли б атаман Платов, следующий чрез
Катань, успел в тот день прибыть против Сырокоренья, или село сие было бы занято
Милорадовича войсками вследствие предписания, то, без изменения, и сам маршал не
избегнул бы участи своего корпуса.

Однако атаман, отбивши у вице-короля еще 112 орудий под
Смоленском и занявши город сей 5-го числа утром, оставил в нем 20-й егерский
полк с сотнею казаков, и, отправя вслед за маршалом Неем генерала Денисова с
двумя казачьими полками и 6-ю ескадронами драгун при двух орудиях, сам с 15-ю
полками казаков. конною донскою артиллериею и с 1-м егерским полком взял
направление на Катань к Орше правым берегом Днепра. Польза движения сего была
ощутительна, но время уже было упущено! (…)

15-го числа вся Белостокская губерния освободилась от
неприятеля, 1-го января главная квартира ИМПЕРАТОРА и светлейшего перешла в
Мерич. Войска же продолжали преследование, стараясь направлением своим отделить
австрийския и саксонския войска от 20-ти тысячной французской армии, следовавшей
почти без артиллерии и в совершенном разстройстве, частию на Торунь, и частию на
Данциг.

Вот тебе, почтеннейший мой друг, естьли не красноречивое, то по
крайней мере точное обозрение 1812 года кампанию!