Perpetuum mobile

Автор: Зарин Андрей Ефимович

Андрей Зарин

Perpetuum mobile

   Было шесть часов утра, когда у дверей зазвонил молочник. Луша, молодая девушка, вскочила с постели, на которой спала полураздетая, потом села и стала с недоумением протирать глаза. Второй, более энергичный, звонок заставил ее совсем очнуться, в темноте найти калоши, заменявшие ей туфли, и поспешить открыть двери.

   В кухню с бутылкою в руке вошел молодой, краснощекий парень.

   — Ишь заспалась как! С пушки впору палить. Получайте свое! — сказал он шутливо, ставя бутылку на стол в то время, как Луша, зевая и вздрагивая, зажигала жестяную лампу.

   — Поработай с мое, и не так заснешь, — отозвалась она, — накось тебе, в третьем часу заснула!

   — Гости? — спросил парень.

   — У нас, что ни вечер, то сами в гости, или к нам гости! Заспишься тут! — ответила Луша и схватила со стола самовар.

   — Счастливо вам! — сказал молочник и вышел, хлопнув дверью.

   Луша начала ставить самовар.

   — Заспишься тут, — вполголоса бормотала она, — на тебе, в три легла, в шесть вставай!

   Она поставила самовар, а затем достала ваксу, щетки и начала чистить сапоги для молодого барина и для старого; самовар скоро начал шуметь.

   Луша торопливо обулась, схватила плетеную корзинку, заборную книжку, накинула на голову платок и побежала в булочную, заперев за собою дверь.

   — Газетку! — встретил ее на лестнице газетчик.

   — Давай сюда! — Луша на ходу сунула свернутую газету в корзинку и сбежала с лестницы.

   — Лукерье Васильевне! Наше вам! — воскликнул молодой дворник в огромной шубе, загораживая ей дорогу под воротами.

   — Пусти, леший, ну тя! — сердито отмахнулась Луша, скользнув мимо него.

   — Вот тебе и наше вам! — с хохотом крикнул денщик, входя под ворота; а Луша уже бежала стремглав по пустынной улице.

   Вбежав в булочную, она порывисто перевела дух и, поставив корзинку, сказала:

   — Как всегда!

   Следом за нею вошла кокетливо одетая горничная.

   — А, Луша! — воскликнула она, и они поздоровались.

   — Ну, что у вас? — спросила Луша.

   Горничная махнула рукой.

   — Представление целое! Теперь поссорились и сидят по комнатам: он — в кабинете, она у себя, а я им записки таскаю. Только и дела. Зовет барин: «Катя, передайте барыне!», а там барыня: «Катя, передайте барину!» я и бегаю…

   Луша рассмеялась и подхватила свою корзинку.

   — До свиданья, пока что!

   — Луша, здравствуй! — окликнула ее под воротами высокая девушка с корзинкой в руках.

   Луша поздоровалась и приостановилась.

   — А у нас Матрена уходит, — сказала девушка.

   — Да ну? С чего?

   — Слышь, барыня вчера пилить зачала. Мясо, видишь, жесткое. Уж она зудила, зудила. Матрена дверью хлоп, и ушла. Барыня кричит: «сейчас вон, мерзавка!», а Матрена ей в ответ: «Давайте расчет!» Нынче и уходит. Я стряпать буду.

   — А я Катю видела. Потеха у них… — и Луша рассказала, что услыхала в булочной.

   — Ах ты. Господи, — прервала она свой рассказ, — самовар-то, поди, ушел!

   — Лукерье Васильевне с добрым утром! Морген фри! — выколачивая генеральскую шинель на площадке лестницы, приветствовал Лушу бравый денщик.

   — Здравствуйте вам! — ответила Луша, быстро подымаясь по лестнице.

   Самовар шумел, бурлил и выплескивал кипящую воду.

   Луша быстро сняла трубу, поставила самовар на стол, сдунула с него золу и заварила чай. Потом достала из кухонного ящика масло, яйца, из которых два опустила в самовар, затопила плиту, поставила кипятить молоко и, ухватив сапоги, устремилась в комнаты.

   В маленькой комнатке с письменным столом, этажеркою и двумя стульями, свесив с подушки лохматую голову и раскрыв рот, храпел на клеенчатом умом диване, заменявшем постель, Борис Подопёнкин, гимназист 7-го класса.

   — Барин, — подошла к нему Луша, — вставайте! Половина восьмого! Пора!

   — Мммм… — промычал юноша, встряхнул головою, как лошадь, повернулся на другой бок и захрапел так, словно выругался.

   — Половина восьмого! — громко произнесла Луша, трогая спящего за плечо, — опять опоздаете, вставайте!

   — А? Что? — и, тараща глаза, он поднялся и сел.

   — Вставать пора! Половина восьмого! — повторила Луша, зажигая на столе лампу.

   — Лушечка, голубушка, — сипло заговорил гимназист, — дай мне сюда чай, пожалуйста!

   — Опять заснете!

   — Ей-Богу, нет! — и юноша опустился на подушку. Едва Луша вышла, как до нее донесся его басистый храп.

   Луша налила стакан чаю, нарезала булки, положила на тарелку два яйца и вернулась в комнату молодого барина, который храпел, уткнувшись носом в подушку.

   — Нате вам чай! — громко сказала Луша, подвигая стул и ставя стакан и тарелку. — Слышите, барин! Чай пить! Ах, ты, Господи! — ткнула она его в плечо: — уйду вот и будить не стану!

   — А? Что? Хорошо, хорошо! Я знаю. Не беспокойся, пожалуйста, — проворчал впросонках гимназист, зарываясь головою в подушку.

   — Вот вам чай. Сейчас восемь будет! — крякнула с нетерпением Луша.

   — А? Что? — встрепенулся он и испуганно обернулся.

   — Чай принесла! Восемь часов!

   — Чай? Спасибо! — он повернулся на бок и протянул руку к стакану.

   — Выпьете, в стенку стукните! — сказала Луша, выходя из комнаты.

   Дверь с лестницы резко отворилась, и в кухню, согнувшись под тяжестью вязанки дров, вошел дворник. Он сделал два шага и с грохотом сбросил на пол вязку.

   — Наше вам почтение! — сказал он добродушно, вытягивая из-под дров веревку, — получай порцию.

   — Прачешную, Митрий, готовь! Завтра стирать буду! — проговорила Луша.

   — Что больно скоро? Ишь ты какая, ровно блоха прыгаешь, — усмехнулся дворник.

   — Попрыгаешь у нас! — отозвалась Луша, принимаясь бросать дрова в ящик, что стоял у двери.

   — Ладно, устроим! — сказал, уходя, дворник.

   — Ты чего пришла? — заговорила Луша, увидев скользнувшую в двери кошку. — Нашаталась, подлая!

   Кошка, осторожно обойдя дрова и совершенно игнорируя Лушу, прошла через кухню и скрылась в коридоре.

   — Ах ты, Господи! — проворчала Луша: — будет теперь потеха! — и, наскоро перебросав дрова, бросилась в комнаты за кошкой.

   — Ксс… ксс… — звала она шепотом кошку, которая уже пробиралась в спальную к барыне, но Луша успела перехватить ее.

   — Я тебя, подлая! Будешь у меня шляться! Иди! — она кинула кошку к кухне и вспомнила о молодом барине.

   — Спит! Так и есть! — с сокрушением и досадою проговорила она, входя к нему в комнату. — Барин, да что же это? Опять проспали! Глядите, девятый час! Барин! Я вот сейчас барыне скажу! Ей-Богу!

   — А? Что?

   — Да что! Будишь, будишь, добудиться сил нет!

   — Который час?

   — Девять скоро! Вот который!

   Юноша сразу очнулся.

   — Что ж ты меня раньше не разбудила, — сердито заговорил он, — ведь я же просил в половине восьмого!

   — Добудишься вас! — ответила Луша и тут же добродушно прибавила: — чаю-то подать, или встанете?

   — Стакан здесь выпью.

   — Ну, ну; не засните теперь еще! — она вышла, взяв стакан с холодным чаем, налила свежего и вернулась в комнату гимназиста. Он уже ел яйца и курил папиросу.

   — Теперь не заснете! — сказала Луша.

   — Почисть брюки. Я вчера их здорово отшлепал, — проговорил гимназист, прожевывая булку.

   Луша захватила брюки и прошла в кухню. На столе у самовара стояла ее большая чашка с налитым чаем, про который она позабыла.

   — Ишь, совсем остыл! — пробормотала она, взяв кусок черного хлеба и отхлебывая из чашки, в то же время доставая платяную щетку.

   Выпив чай и вычистив брюки, она ухватила половую щетку с тряпкой и направилась в комнаты, занеся гимназисту брюки.

   — Налей еще! — сказал он.

   — Вставать пора! — проговорила Луша, но взяла стакан, вернулась в кухню, налила чаю и, снеся его гимназисту, прошла в комнаты.

   В столовой и гостиной было сумрачно и тихо. Серое утро освещало буфет, в беспорядке оставленные стулья, стол, заставленный неубранной посудой, и засоренный пол. Из соседних комнат доносился храп.

   Луша принялась за уборку. Она осторожно перетаскала всю грязную посуду на кухню, стряхнула скатерть, расставила в столовой стулья и перешла в гостиную. Там она обтерла тряпкою пыль, расставила мебель и начала подметать пол, быстро и ловко сгребая щеткою весь сор в одну кучу.

   — Луша! Луша! — вдруг раздался резкий окрик самой Подопёнкиной.

   — Проснулась! — с досадою пробормотала Луша и, бросив щетку, устремилась в спальную барыни.

   Толстая, рыхлая Подопёнкина, с тоненькой косичкой, завернутой на самой маковке, протирала глава.

   — Что это ты там, словно Плевну берешь? — сердито встретила она Лушу. — Сколько раз говорила тебе, не убирай гостиной, пока я не проснусь! Никогда мне покоя не дашь! Который час? Принеси чаю! Подыми занавеску!..

   Луша подняла занавеску.

   — Ах, Господи, скоро ты мне чаю дашь! — проговорила Подопёнкина и закричала: — Убери кошку! Опять она в комнатах!

   — Ксс… ксс… иди сюда! — Луша опустилась на колени, залезла под кровать и вытащила оттуда кошку.

   Придя в кухню, она стала готовить для барыни чайшку чаю, хлеб, масло, яйла и понесла все это на подносе в спальную.

   Барыня притронулась к чашке и сердито заговорила:

   — Что ж ты это нарочно мне холодные помои налила! Разве я могу пить такой!..

   — Надо быть, остыл самовар, — сказала Луша.

   — Надо быть!.. Возьми эту гадость и разогрей сейчас самовар. И где у тебя голова только? Поставить самовар всего и дела, и то не можешь! Ну, шевелись!

   Луша взяла чашку с чаем, а барыня сердито повернулась на бок, достала со столика начатый ею вчера роман и стала читать.

   Луша долила самовар и начала раздувать его, когда в кухню вошел гимназист, подошел к раковине и принялся мыться под краном, далеко вокруг себя разбрызгивая воду.

   — Луша! — послышался тонкий, визгливый голос.

   — Сейчас, барышня! — отозвалась Луша и побежала по коридору в комнату Лидочки Подопёнкиной, двадцатилетней девицы, учившейся музыке и пенью.

   Она приподняла голову, на которой все волосы были завернуты в бумажки и, моргая глазами, пропищала:

   — Дайте мне чаю, Луша; и, пожалуйста, вычистите мою черную юбку и достаньте красную кофту. Знаете, блузкой которая…

   — Хорошо, барышня!

   Гимназист уже оделся.

   Луша вернулась в кухню и наскоро затерла шваброю наплесканную воду.

   — А калоши не вычистила, — с упреком сказал гимназист, входя в пальто и шапке в кухню.

   — И забыла вовсе! — ответила Луша и, взяв сырую тряпку, обтерла на ногах гимназиста калоши.

   Самовар зашумел. Луша заварила чай и стала готовить для барышни хлеб, масло и яйца; потом налила чай барыне с барышней и понесла в их комнаты.

   — Не забудьте юбку вычистить, — снова сказала барышня, — я сегодня до завтрака уйду!

   — Помню, барышня, — ответила Луша.

   — Ушла и пропала, — ворчливо сказала барыня, — долго ли самовар разогреть! Который час?

   — Десятый, барыня!

   — Дура! Если я тебя спрашиваю, ответь точно. Поди посмотри!

   Луша заглянула в столовую.

   — Десятого четверть!

   — Молодой барин ушел?

   — Ушли.

   — Ну, чего же ты стоишь, как столб. Или дела нет?

   Луша вышла из спальной и прошла в гостиную, где снова взялась за щетку.

   Она вымела сор через переднюю в столовую, когда снова раздался оклик барыни.

   — Налей еще, да не клади столько сахара!

   Луша взяла чашку.

   — Луша! — позвала ее барышня. — Налейте еще, только не так крепко. Да не забудьте юбку и кофточку! И умыться приготовьте. Я сейчас встану!

   Лидочка Подопёнкина и ее мать мылись теплою водою у себя в комнатах. Луша, обыкновенно, приготовляла воду, приносила в комнату табурет, таз и рукомойник и помогала им умываться.

   Она прошла в кухню, налила чай, разнесла по комнатам и снова ваялась за щетку подметать столовую.

   — Луша, вы здесь? — раздался сиплый голос, — принесите мне газету и чай!

   — Сейчас! — откликнулась Луша и, бросив щетку, устремилась в кухню. Хлеб, масло, яйца, стакан чаю, газета…

   Она вошла в комнату барина, который спал в своем кабинете на оттомане.

   — Благодарю вас, — сказал он, — дайте со стола папиросы и спички! Ну, все. Да, подымите шторку! Какова сегодня погода? Холодно? Ну, это хорошо. Подморозило, значит!

   — Луша! — закричала барыня. — Барин проснулся?

   — Проснулись. Чай пьют.

   — Кушают, надо сказать. Тебя учи не учи, как пень! Спроси его, когда Астафьев именинник? Не спутай имени!

   Луша прошла к барину.

   — Барыня спрашивает, когда Астафьев именинником будет?

   — Сеня, когда Иван Степанович именинник? — раздался пронзительный крик самой Подопёнкиной.

   — 13 ноября! — прокричал в ответ Подопёнкин.

   — А я думала — 12-го!

   — Есть Иван 12-го и есть 13-го — и они стали перекрикиваться, а Луша снова взялась за щетку и дотащила сор уже до коридора, когда барышня закричала, выглядывая из двери своей комнаты:

   — Умыться, Луша!

   — Сейчас, барышня, — ответила Луша, — домету только! — и на этот раз промела через коридор в кухню, до самой печки, после чего стала приготовлять для барышни воду.

   — Луша! — загремел голос барина.

   Она оставила воду и пробежала к барину.

   — Зовешь вас не дозовешься, — сказал он, — принесите мне еще стакан чаю! Да! Потом возьмите со стола полтинник. Нашли? Отлично! И купите мне 25 папирос. Только сейчас, пожалуйста.

   Луша вышла.

   — Луша, — вернул ее барин, — сперва дайте мне чаю.

   Луша заглянула к барышне.

   — Вы уж подождите малость. Барин за папиросами посылает!

   — Только скорее, Луша!

   — Мигом, барышня!

   — Луша! — позвала барыня.

   Луша снесла барину чай и прошла к барыне.

   — Тебя барин за папиросами посылает, так уж заодно купи, что надо, к завтраку.

   — Керосину нет.

   — Ну, и керосину купи. А сахар есть?

   — Не держи ты ее, пожалуйста, — раздался крик барина, — я без одной папиросы, а она ее не пускает!

   Барыня поспешно сунула портмоне назад под подушку и сказала:

   — Беги скорее! За завтраком потом сходишь!

   Луша прошла на кухню, набросила на голову платок и полетела в лавочку за папиросами.

   — 25 штук! — сказала она, кидая на прилавок полтинник.

   — «Пери» прикажете? — с галантной вежливостью спросил лавочник, оборачиваясь к шкафу с папиросами.

   — Известно, «Пери»!

   — Еще чего-с?

   — После приду еще. Давайте сдачу-то! — и захватив деньги и папиросы, она с такой же быстротою пустилась обратно.

   — Который раз? — спросила у нее на ходу высокая девушка, утром встретившаяся с ней под воротами.

   — Второй еще только! — ответила Луша.

   — А я, милая, уже четвертый! Вот тебе и за кухарку.

   Запыхавшаяся Луша передала барину папиросы и сдачу, а затем побежала помогать барышне умыться.

   — Лей больше! Довольно! Лей сюда! Полей на шею! — Луша послушно лила воду, и барышня плескалась, как утка, расплескивая кругом целые лужи.

   — Подотри, Луша, а то ходить нельзя! — сказала она, вытираясь полотенцем.

   Луша сбегала на кухню, вернулась с тряпкою и, нагнувшись, стала вытирать залитый пол, после чего подхватила таз с мыльной водою, а за ним рукомойник с табуреткою и унесла их на кухню.

   — Юбку не забудь, Луша! — крикнула вслед барышня, садясь к зеркалу и начиная развертывать папильотки.

   В красной бумазеевой юбке, в рубашке, спустившейся с одного плеча, в стоптанных туфлях на толстых, как поленья, ногах, с завернутой на макушке косичкой, поднявшаяся с постели Подопёнкина стояла посреди кухни и, едва вошла в нее Луша, заговорила:

   — A y тебя, милая, как говорится, и конь еще не валялся, — она показала на немытую нагроможденную на столе посуду, — половина одиннадцатого. У добрых людей уж обед готовят, а мы еще и посуды не убрали.

   — Да где же время-то было, барыня? Кажется, я… — начала Луша.

   — А ты бы спала меньше! — перебила ее барыня — Скажите! Утром встать, поставить самовар, убрать две комнаты да проводить молодого барина — всего и работы, а у нее времени нет! Тогда, милая, на местах не служи, а иди в барыни… Приготовь мне умыться! — и она зашлепала в свою спальную.

   Луша покачала головою, махнула рукой и торопливо стала ополаскивать таз и готовить барыне воду.

   — Луша, юбку и кофточку! — закричала барышня.

   — Сейчас! — ответила Луша, проносясь к барыне с табуреткой и тазом, а затем с рукомойником.

   Барыня обнажилась до пояса и начала мыться. Она не жалела воды, сопела, фыркала и все время, не переставая, говорила с Лушей:

   — Лей, лей! Не бойся! Что барышня кричит там? Юбку и кофту? Вот видишь, даже такого пустяка не приготовила. Стыдно! Нанялась служить, так служи. У нас не Бог весть что за работа. Четыре человека всего, а есть семьи, где восемь душ да ребенок маленький, — и служат! А спать нельзя. На все время, голубушка, есть. Подала вечером самовар, постлала постели и спи!.. Что?.. Воды нет! Ну, беги скорее!..

   Луша бросилась в кухню, чтобы снова наполнить рукомойник. Барышня у себя в комнате топала ногою и кричала:

   — Лушка противная, что ж ты мне юбку с кофточкою! Ведь я опоздаю!

   — Сейчас, барышня! — пробегая, ответила Луша, — не могу же я разорваться. Коли я барыне мыться даю!

   Барыня с намыленным лицом и шеей стояла, наклонясь над тазом.

   — Лей прямо! Вот так! Опять грубость в тебе. Ведь ты с барышней говоришь. Как же это кричать ей: «не разорваться мне!» Эх, придется нам с тобой расстаться! Дай полотенце.

   — Да я хоть сейчас! — угрюмо сказала Луша.

   — И сделай милость! — ответила тотчас барыня, — не держу! — и тотчас же обычным тоном заговорила: — Подай барышне, что ей там надо, да подотри здесь. Ишь сколько наплескала. Подать умыться не умеешь. А потом и в лавочку надо. Кофе готовить.

   Луша унесла таз, рукомойник и табуретку, достала из шкафа барышнины кофту с юбкой и бросилась на лестницу выбивать и чистить ее, а барышня в коротенькой голубой юбке с голыми плечами, руками и грудью, затянутая в корсет, прошла к мамаше и, сев на ее неприбранную постель, заговорила:

   — Опоздаю я из-за этой Лушки. Чуть проснулась, попросила ее, и вот до сит пор.

   Подопёнкина застегивала на себе корсет, отчего лицо ее налилось кровью, и глава, как у сумасшедшей, уставились в карниз печки.

   — Уф! — вздохнула она, когда щелкнула последняя застежка, — рохля она. Не может поспеть. Бестолочь! А ты куда так рано?

   — К Катриш зайти обещалась. Мы с ней сегодня весь день, а вечером она к нам!

   — Емельяновы будут! — сказала Подопёнкина. — Слыхала: у Федуловых гувернантка-то с этим Петей-дурачком ушла?

   — Да что ты, мамаша! — воскликнула Лидочка, и у нее вспыхнули щеки.

   — Барышня, юбка готова. Я вам положила, — сказала Луша, заглядывая в спальную.

   — Хорошо! — отмахнулась Лидочка и обратилась к матери. — Как же это? Когда? От кого вы узнали?

   — А видишь ли… — начала Подопёнкина, надевая верхнюю юбку, и закричала: — Луша! Приди с тряпкой, вытри воду! Ах, все-то ей ткнуть надо!.. Ну, видишь ли…

   Луша вошла с тряпкой и начала ерзать ею по полу, а Подопёнкина, медленно одеваясь, стала рассказывать дочери скандальную историю побега гувернантки Федуловых с Петей-дурачком. Лидочка всплескивала руками, вскрикивала и весело смеялась.

   Луша вытерла пол и пошла в кухню, где у крана мылся, брызгая и фыркая, сам Подопёнкин, маленького роста, с плешивой головою, большой рыжей бородою я толстым, неуклюжим, как сапожный каблук, носом.

   — Принесите-ка мне, Луша, полотенце! — сказал он, фыркая под струей воды.

   Луша пробежала к барыне, сняла с гвоздя полотенце и вернулась к барину.

   Подопёнкин стал вытираться и говорить:

   — У вас и плита еще не топится, а мне на службу торопиться надо! Поспешите с кофеем.

   — Сейчас, барин, — ответила Луша, — я это скоро!

   — Луша! — послышался оклик барыни.

   Луша устремилась в комнаты.

   Подопёнкина в черном платье, перехваченная корсетом, отчего фигура ее стала похожа на подушку, стянутую посередине ремнем, с напудренным лицом, накладный волосами и с кольцами на пальцах, являлась теперь представительной дамой, как и подобало жене начальника отделения.

   — На тебе деньги, купи, что надо, и скорее завтрак готовь. Купи сосисок! — сказала она, давая деньги. — А за провизией потом пойдешь!

   Луша наскоро затопила загасшую плиту, поставила в кастрюле воду, оделась сама, ополоснула лицо, захватила жестянку для керосина и понеслась в мелочную лавку, оттуда в булочную, из булочной — в молочную, из молочной в колбасную и снова домой в четвертый этаж.

   Подопёнкин уже надел свой вицмундир и пересматривал нужные бумаги.

   — Что, скоро дашь кофе? — спросил он вошедшую в кабинет жену.

   — Сейчас. Вот Луша только из лавки вернется.

   — Можно было пораньше ее послать.

   — Что же я сделаю с ней? Не поспевает! Вот и твоей комнаты до сих пор не убрала. Безобразие!

   — Только, пожалуйста, кричи на нее без меня. Терпеть не могу этого содома.

   — Тогда бы не заводил семьи! — обидчиво ответила Подопёнкина и с шумом вышла из кабинета.

   Луша вбежала в столовую и суетливо начала накрывать на стол. Она поставила приборы, достала водку, рюмку, принесла посуду и, наконец, внесла горячие сосиски, хлеб и кофейник.

   — Сеня, иди завтракать! — примирительным голосом позвала Подопёнкина мужа, — Лида, садись!

   Луша вооружилась щеткой с тряпкою и пошла убирать остальные комнаты, в которых господа спали. Она складывала постельное белье, убирала постели, раскладывала по местам разбросанные вещи, расставляла мебель, вытирала, подтирала и выметала; потом собрала все лампы, подсвечники и пепельницы, чтобы налить лампы керосином, заправить свечи и вычистить испачканные пепельницы.

   Подопёнкин ушел на службу; Лидочка захватила свой портфель с надписью «Musique» и отправились к подруге; Подопёнкина величественно вплыла в кухню.

   — Как уберешься, — сказала она, — сейчас иди в лавки. Смотри, уже половина первого, а еще в провизии нет. Когда управишься! Обед нужен непременно к пяти часам! Я уйду. Вернется из гимназии молодой барин, покорми его. Ну, проводи меня! — и она поплыла в прихожую.

   Луша, вытерев о передник руки, пошла за нею.

   Она надела на барынины ноги калоши, помогла надеть шубу, нашла муфту и перчатки, после чего барыня двинулась, наконец, к двери.

   — Если кто придет, скажи, что меня дома нет! — сказала она, выходя на лестницу.

   — Слушаю! — ответила Луша, запирая дверь, и с облегчением вздохнула.

   В квартире на время наступила тишина.

   Луша снова стала возиться с лампами, запев звонким голосом: «Го-рели венчальные свечи…» Потом она разнесла по комнатам заправленные лампы, вернулась и стала одеваться сама. Она старательно умылась под краном, оправила платье и причесала волосы; затем ваяла большую корзину для провизии, спрятала в кошелек деньги, накинула неизменный платок и весело пошла в лавки, заперев за собою квартиру.

   Через полчаса она вернулась домой, запыхавшаяся под тяжестью, и тотчас принялась за работу. Она обмыла мясо и поставила вариться суп, разнесла по комнатам дрова и затопила печки, после чего принялась за мытье посуды.

   В плите потрескивали дрова, на плите бурлил кипяток, солнце бросало косые лучи в кухню. Луша перемывала тарелку за тарелкой, а перед нею стояла невысокого роста плотная курносая девушка, зашедшая взять ключ от общего чердака, и вполголоса говорила:

   — Вот те Христос уйду! Да разве это можно, чтобы никакого покоя! Чуть ночь — и сейчас либо сам, либо сын его… Охальники! Я честная девица; а барыня что твоя пила. Нетто можно жить? Ты сколько получаешь?

   — Семь на своем горячем!

   — Ну и я также, а только так никак невозможно! Теперь мне лавочник, Никандр Сафоныч, обещал место… А тебе хорошо?

   — Распрекрасно, — ответила Луша, — в воскресенье гулять не пустила даже. Ну их ко псам! Где хорошо-то?

   — Ну, я пойду, а то моя пила спохватится! — девушка взяла ключ и ушла, а Луша окончила мытье посуды, прошла по комнатам, помешала в печках и, вернувшись, села чистить картофель. Суп бурлил и кипел, когда в прихожей раздался оглушительный звонок.

   Луша бросила ножик и побежала в прихожую, чтобы впустить молодого барина. Он сбросил калоши, пальто и в фуражке направился в свою комнату, говоря:

   — Есть, есть давай! Вот ты меня не разбудила сегодня, и мне влетело!

   — Да ежели вы так спите!

   — А ты за ноги тащи! Ну, давай есть. Дома никого?

   Луша наскоро поставила ему прибор и подала тарелку супу, а пока гимназист с жадностью уплетал суп, изжарила ему кусок мяса.

   — Очень хорошо! — сказал младший Подопёнкин, — теперь я ухожу. Спросят, куда, — скажи на каток! — и он ушел; а Луша, заперев за ним дверь, начала рубить для котлет мясо.

   Подопёнкины, муж в жена, вернулись вместе.

   — Обед готов? — спросила барыня, входя в переднюю и опускаясь на стул. Луша тотчас нагнулась снимать с нее калоши.

   — Почти готов, котлеты только…

   — Накрывай на стол. Барышню ждать не будем. Молодой барин вернулся?

   Луша объяснила.

   — Ну, давай обедать. Скорее! Эту корзинку возьми к себе. Для вечера!

   Луша подхватила с полу корзинку, которую внес барин.

   — Отчего в комнатах темно? Знаешь, я не выношу этого. Что мне лбом стукаться, что ли? Зажги лампы! И что ты делала все время!

   Подопёнкина устала, проголодалась, ей было тяжело в корсете, и она чувствовала раздражение.

   — Опять лук на плите поджаривала! — кричала она из своей комнаты, переодеваясь в капот и снимая корсет, — все комнаты продушила! А печки вытопила?

   — Вытопила! — отозвалась Луша из столовой.

   — Закрыла без угара?

   — Без угара.

   — Знаю я тебя, без угара! Ну, торопись с обедом! — и, переодевшись, она пошла по комнатам, заглядывал в печки и ища в них неперегоревшие угли.

   Луша заметалась. Она накрыла на стол, поставила приборы, налила в миску суп и, подав, позвала барыню кушать, а затем торопливо стала готовить и жарить котлеты.

   После обеда господа пили чай, а Луша убирала со стола, и Подопёнкина ей говорила:

   — Вечером гости будут. Непременно вычисти самовар, а то он у тебя чуть не зеленью порос! Да сама оденься. Передник перемени! Корзинку открой и все оттуда за окно поставь. Потом, как уберешься, приди ко мне. В лавку сходить надо!

   Господа отпили чай и пошли, каждый в свою комнату, отдохнуть после обеда.

   Луша убрала со стола, стряхнула скатерть, вымела комнату и, придя на кухню, сдвинула к краю грязную посуду и села обедать сама.

   Однако, она не успела сделать несколько глотков, как звякнул звонок, и, бросив ложку, она побежала отворить двери.

   Вернулась барышня с подругой.

   — Наши пообедали?

   — Только что. Спать легли.

   — Ты покорми нас, Луша, — вполголоса сказала барышня, пока Луша стаскивала с нее и ее подруги калоши. — Катриш, пойдем ко мне!

   Луша поставила на стол два прибора и подала обед барышне и ее гостье.

   — Чаю подать?

   — Да, Луша, ко мне в комнату!

   Луша снесла две чашки чаю, снова унесла грязную посуду, стряхнула скатерть, подмела комнату и вернулась к своему обеду.

   Кончив еду, она принялась за мытье посуды, а затем чистку самовара, когда вдруг услышала подле себя голос Подопёнкиной:

   — Я ей сказала, а она хоть бы что! Когда же ты в лавку пойдешь? А?

   Луша обернулась.

   — Вот только вычищу самовар…

   — Два часа все самовар чистишь! Эх, ты горе-работник! Ну, торопись! — и Подопёнкина еще раз перечислила все, что она должна купить и приготовить к вечеру, и ушла со словами:

   — Голову причеши себе да чистый передник надень!

   Луша с ожесточением стала тереть суконкою самовар, вертя его во все стороны.

   — Пойдешь, Луша, в лавки, — сказал, входя, сам Подопёнкин, — купи папирос 100 штук. Только в табачной, пожалуйста!

   Он положил рубль и вышел.

   — Луша, душечка, — вбежала барышня, — пойдешь в лавку, купи, пожалуйста, карамель с гаданьем. Мы гадать будем!

   Барышня положила кучу медных монет и вышла.

   Луша накинула на голову платок, ухватила корзину и выбежала из кухни.

   — Али опять в лавку? — спросила ее на площадке второго этажа толстая, краснолицая кухарка.

   — Гости у наших. Ужинать будут.

   — И много?

   — А шут их знает! — ответила Луша и, не вытерпев, начала жаловаться, — то сами в гости, домой ночью вернутся, чай подавай, раздеваться помогай! То у самих гости до зари. Шныряй, как оглашенная. А днем толчешься, толчешься и все ей мало.

   — Бранится?

   — Шпыняет. Ровно в пекле работаю!

   — Известно, в услужении, — качая головой, сказала кухарка

   Луше словно полегчало после этой жалобы, и она весело побежала по лавкам: в мелочную, табачную, булочную, мясную, зеленную.

   У ворот сидел уже дворник в овчинной шубе, когда она возвращалась с покупками.

   — Приходи покалякать, — сказал он.

   — Покалякаешь тут! — увертываясь из его объятий, ответила Луша и побежала вверх по лестнице.

   Не успела она вбежать в кухню, как в двери выглянула сама Подопёнкина и взволнованно сказала:

   — Звонят! Надень передник и беги отворить!

   Луша мигом переодела передник и, завязывая на бегу его тесемки, поспешила отворить двери.

   Звеня коньками, в прихожую вошел младший Подопёнкнн.

   — Ты?! — с досадой сказала Подопёнкина, — мог бы и с черного хода прийти. Только людей тревожишь.

   — А зачем я с черного хода пойду! — сбрасывая калоши ответил сын.

   Луша вернулась в кухню. Кошка, подняв хвост, терлась у ее ног и мяукала.

   — Ах ты Господи! Тебя-то, я и не накормила! Ну, ну, жри, подлая! — я Луша наскоро набросала ей на плошку остатки мяса. Кошка заурчала и уткнулась в плошку.

   — Все купила? — спросила, входя, Подопёнкина, снова представляя своей фигурою перетянутую подушку. — Ну, теперь ставь скорее самовар, да накрывай стол для чая. А как сядем пить чай, ты сейчас же картофель ставь, а то не уварится. Хрен свари, а сметану за окно.

   Луша торопливо выкладывала из корзинки свои покупки.

   — Папиросы дай мне. Я барину занесу.

   — Купила карамельки? — спросила, вбегая, барышня.

   — А таких и нет, — ответила Луша, — спросила в булочной. Всякие есть, а с гаданьем и нет!

   — Ах, Боже мой! — воскликнула барышня, — да ты во фруктовой спросила бы. Сбегай, пожалуйста!

   — Некогда ей теперь, — заступилась сама Подопёнкина, — надо самовар ставить и на стол накрывать. Пусть Борька сбегает!

   — Дудки! Я набегался! — отозвался Подопёнкин младший из своей комнаты.

   — Я сбегаю, барышня, только вот с самоваром управлюсь, — сказала Луша, — малость подождите!

   — Пожалуйста!

   В это время раздался звонок. Луша бросилась в прихожую. Пришли первые гости.

   Луша помогла им раздеться, повесила их шубы, прибрала платки и шапки, и гости прошли в гостиную.

   Луша побежала в кухню.

   Она налила в самовар воды и приготовила растопку, когда раздался снова звонок, и она опять устремилась в переднюю. Наконец, ей удалось поставить самовар.

   В кухню вошла барыня.

   — Самовар скорее! Что это как ты копаешься? Пока что, иди на столь накрывай!

   В комнатах шумели гости.

   Луша накрыла на стол, поставила все, что надо, подала самовар, и через десять минут барыня позвала ее разносить чай.

   Она брала на поднос чашки, стаканы и относила их гостям в гостиную, в кабинет, к барышне в комнату; одному приносила лимон, другому сливки, третьему булки, в кабинет — коньяк, а к барышне — конфеты.

   — Вы, Луша, как управитесь, — сказал барин, снимая с подноса стакан чая, — слетайте нам за картами. Игру, две колоды, 1-го разбора. Поняли?

   — Слушаю-с!

   Подопёнкина разливала чай и беседовала с Мошкаровой, вдовой титулярного советника, на неиссякаемую тему о прислугах.

   — Девушка ничего себе, — говорила Подопёнкина, только с ленцой немного, все поторапливать надо. И готовит неважно. Надо за всем доглядеть.

   — И то спасибо скажите. Нынче они так избаловались, так распустились, — с азартом отвечала Мошкарова, — прямо сладу нет. Я вот за один месяц пятерых сменила. То ничего не знает, то ленивая, а денежки подай!..

   — Вообще нравственность упала, — сказала Подопёнкина. — они теперь все норовят вольничать. Только у меня не больно повадно им… Возьми и скорее долей самовар! — приказала она Луше.

   Луша подхватила самовар.

   — А со двора часто ходит?

   — В две недели раз. И гостей никаких!..

   Мошкарова одобрительно кивнула, так что конец кружевной наколки упал ей на нос.

   Луша снова долила и поставила самовар, после чего побежала в лавку за картами, вспомнив и о барышниных конфетах.

   — И что это ты летаешь таким соколом! Держать не удержишь! — воскликнул у ворот дворник, обнимая Лушу.

   — Пусти, черт! — вырвалась Луша, — гости у наших-то вот и гоняют.

   — А ты плюнь!

   — Плюнешь, поди! — и Луша полетела по улице.

   Едва переводя дух от быстрого бега, вернулась она на кухню и тотчас ухватилась за самовар.

   — Где ты была? — строго спросила ее барыня, — я тебя зову, зову. Там посуду убрать надо, а тебя и на кухне нет!

   — Коли меня барин за картами посылал!

   Луша снесла барышне карамель «Гаданье» и барину карты.

   — Разложите стол! Здесь разложите! — приказал барин.

   Луша раскрыла ломберный стол, поставила свечи, пепельницы, достала щетки и два крошечных мелка.

   — Это и все? — воскликнул Подопёнкин. — Ну, как знаете, а бегите за мелками! Да скорее только! Господа, по маленькой! — обратился он к гостям.

   Луша подошла к барыне.

   — Барин приказал мелков купить!

   — А что ж ты думала, когда карты брала?

   — Разве я знаю?

   — Снеси сперва чай, а потом пойдешь в лавку — кстати вот деньги разменяешь: на 5 руб. мелочи возьми. И меди! Вы ведь сыграете в лото? — обратилась она к Мошкаровой.

   Луша снова полетела в лавочку и обратно.

   — Ну, и носит тебя! — сказал дворник.

   — И не скажи! — на ходу откликнулась Луша.

   — Уберешь со стола и ужин готовь! — сказала барыня.

   Луша стала убирать посуду.

   Из комнаты барышни раздавались визг, хохот и крикливые голоса; в гостиной чей-то сиплый голос выкрикивал:

   — Шестнадцать, семьдесят семь, восемь!..

   А из кабинета доносилось:

   — Без козыря, два без козыря, три трефы, пас! Я скажу в червях три!..

   Луша загромоздила в кухне весь стол убранной посудой, растопила плиту, начистила картофель и поставила его варить, после чего начала вытаскивать из-за окна бутылки и закуски.

   Время от времени ее звали в комнаты, и, оставляя работу, она бежала на зов, чтобы подать стакан воды иди достать папиросы, или поднять закатившуюся под диван монету. Потом возвращалась в кухню и принималась за стряпню.

   Кончив с нею, она стала накрывать на стол, заполняя его приборами, рюмками, стаканчиками, бутылками и приготовленной закускою в жестянках и на тарелках.

   Гости с шумом и веселым говором двинулись в столовую.

   — Луша, передай сюда грибы! Открой бутылку! Убери тарелки, подай чистые! Голубушка, принесите мне стакан воды! Луша, принеси пиво! Подыми салфетку! Давай следующее!

   И Луша металась с одного конца стола к другому, принимала, подавала, убирала, откупоривала бутылки, устремлялась на кухню, возвращалась бегом в столовую, пока барыня не сказала:

   — Поди, поставь самовар да приготовь чай! Господа, а мы еще сыграем!..

   Гости шумно поднялись от стола, а Луша на кухне уже ставила самовар и перемывала стаканы, чашки, чайные ложки и блюдца.

   В столовой уже не было возможности быстро прибраться, и барыня приказала Луше самой разливать чай на кухне и разносить его желающим.

   — Этому фанту что делать? — выкрикивал Борис Подопёнкин в комнате сестры, где собрались его приятели и барышни.

   — Не ходи одна! Вот мы ее цап! — раздавалось из кабинета следом за щелканьем карты, а в гостиной снова кто-то выговаривал глухим басом:

   — Тридцать два, двадцать четыре, восемь!

   Луша моталась из стороны в сторону.

   — Мне, голубушка, еще сахару! Налейте мне стаканчик! Луша, принеси пива! Ополосни этот стакан! Выбрось из пепельницы!

   И она опять подавала, принимала, убирала и металась из кухни в комнаты и назад.

   Был уже четвертый час, когда гости все разом поднялись домой.

   — Луша, помоги одеться! — закричала Подопёнкина.

   — Милая, а где мое боа! Найдите калоши: буква С.! Мое пальто на зеленой подкладке!

   Луша искала пальто на вешалке, искала калоши под вешалкой, находила платки, боа, шапки, подавала шубы и надевала калоши, а потом, взяв лампу, проводила гостей до самого низа

   Возвращаясь наверх, она встряхивала на ладони два двугривенных, которые придали ей бодрости.

   — Ой, устала я, Луша! — проговорила барыня, едва Луша вошла в прихожую и заперла дверь. — Скорее стели всем кровати, да и спать! Уберешь уже завтра все, — прибавила она милостиво.

   Луша прошла в кабинет, вынесла из него ломберный стол и стала стлать постель. На письменном столе стояли стаканы и недопитые бутылки, и всюду валялись окурки папирос.

   Луша прошла к барышне, потом к молодому барину, быстро постилая постели, и, наконец, в спальную барыни.

   Господа, между тем, сидели в гостиной и жаловались на усталость.

   Сам Подопёнкин не доспал после обеда, работал, «как лошадь», на службе и завтра должен к 12 часам уже быть в департаменте.

   — А мне к девяти, и Лушка проспит, наверное! — воскликнул младший Подопёнкин.

   — Ой, мочи нет, глаза не глядят, — сказала сама Подопёнкина, — до свиданья. Я спать. Натолклась за день! — и она прошла в спальную, где Луша оканчивала уборку.

   — Ох, смерть моя! Сними мне сапоги! — она плюхнулась на кровать, расстегивая лиф, развязывая тесемки и протянув толстую ногу. Луша опустилась на колени и сняла с нее сапоги.

   — Ты уж прямо ложись, Луша, — сказала Подопёнкина, — а завтра лучше встань пораньше да белье грязное собери. Я встану и сосчитаем!

   Она сбросила последнюю юбку и полезла в кровать.

   — Ну, иди! Погаси лампы и ложись!

   Луша пошла гасить лампы. В гостиной по полу валялись бумажки от конфет, апельсинные корки, окурки папирос и куски булки; на столах лежали кучи скорлупы от орехов. В столовой весь стол был заставлен грязной посудой, недопитым и недоеденным, а пол был и залит, и замусорен.

   Луша загасила везде лампы и пошла на кухню.

   — Не забудь разбудить меня! — крикнул ей младший Подопёнкин.

   — Ладно!

   Луша добрались до своей кровати и упала в нее, не раздеваясь. Все вокруг нее заволновалось, всколыхнулось, в она словно поплыла куда-то, чувствуя, как сладостный отдых разливается по всем ее членам.

   — Луша! А, Луша! — услышала она голос, и кто-то толкал ее в плечо.

   — А? Что? — она вскочила и села, не понимая, что с ней и где она.

   Перед нею при свете выгоравшей и чадившей лампы, в одном белье, стоял молодой Подопёнкин и говорил с тревогой:

   — Так ты смотри, Луша, разбуди меня. В семь часов. Поняла? В семь!

   — Поняла, — пробормотала Луша и опять упала на подушку, и опять закачало и понесло ее.

   Как хорошо!.. Жаркое лето, душный день. На деревне храмовой праздник. Парни и девки идут по улице; вон сам старшина, такой ли важный, едет из церкви. Колокольчик под дугой так и громыхает: динь-динь- динь!.. Хорошо

   Динь, динь, динь! дзззинь! дррр…

   Луша вскочила, села и спросонья протирает глава. В кухне темно, а звонок так и вздрагивает, так и трезвонит.

   — Господи, да никак и вправду! — спохватывается Луша и бежит к двери.

   В кухню входит молочник и сердито говорит:

   — Уж и здорова же ты спать! Хоть из пушки пали!..

   Утро наступило. День начался…

  

—————————————————-

   Первая публикация: журнал «Русское богатство». Том 12, 1908 г.

   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.