Bibra > Произведения > Все > Русский наблюдатель в XIX веке

Русский наблюдатель в XIX веке

Автор: Измайлов Владимир Васильевич

Скачать

ЛИТЕРАТУРНЫЙ МУЗЕУМЪ

на 1827 годъ,

ВЛАДИМІРА ИЗМАЙЛОВА.

Издaніе Александрa Ширяева.

МОСКВА.

Въ Типографіи С. Селивановскаго.

1827.

  

Русскій наблюдатель въ XIX вѣкѣ.

  

   Въ наше время просвѣщенный человѣкъ, въ какой бы странѣ онъ ни родился, есть тотъ, который можетъ стоять рядомъ съ просвѣщеннымъ Европейцемъ, не уступая ему на въ понятіяхъ, ни въ мысляхъ, ни въ добродѣтеляхъ домашнихъ и гражданскихъ. Онъ любитъ преимущественно пользу своего отечества и народа; но въ то же время любитъ пользу всего человѣческаго рода. Ему не чужда судьба другихъ народовъ; не чужды произшествія міра, имѣющія вліяніе на ходъ просвѣщенія, на успѣхъ гражданственности, на жребій человѣчества; ему по сердцу братъ и дикій сынъ Аравійскихъ пустыней, и черный Негръ изъ Африки похищаемый корыстолюбіемъ на зло филантропіи, и островитянинъ на берегахъ Темзы, гордящійся своими преимуществами, и ораторъ съ трибуны говорящій народу Французскому о его пользѣ и чести, и Германецъ шепчущій про себя въ ученомъ кабинетѣ своемъ, и наконецъ храбрый потомокъ Леонида, стоящій подъ святою хоругвію за вѣру и отечество. Словомъ, ничто человѣческое ему не чуждо, ибо онъ человѣкъ. Такое понятіе составляю я себѣ о гражданинѣ истинно просвѣщенномъ.

   Когда съ этимъ образцемъ передъ глазами, и съ Діогеновымъ фонаремъ въ рукѣ, пробѣгаю верхніе и нижніе ярусы нашего общества, чтобы столкнуться съ просвѣщеннымъ человѣкомъ, мимо меня мелькаютъ тѣни людей, туманятъ стекло фонаря моего, едва не оставляютъ меня въ потьмахъ; и — повѣрите ли? — мнѣ представляются лица столь неясныя и темныя, что при всемъ вниманіи наблюдательнаго взора, не могу распознавать физіогномій, и опредѣлять характеры людей. Снаружи все Европейское: одежда, обращеніе, вѣжливость; a внутри, т. е. въ головѣ и на языкѣ (ибо я отношу слово ко внутренности, какъ выраженіе мысли) смѣсь Азіатской дикости съ Европейскою образованностію. Какъ далеки эти люди отъ образца моего! Я удивляюсь этому свѣтскому бродягѣ, который разноситъ по домамъ скуку и пустоту свою; но сколько болѣе удивляюсь ему, когда замѣчаю, въ его разговорѣ, невинность младенца. Далѣе своего обрѣзнаго горизонта онъ ничего не входитъ; о достоинствѣ и обязанностяхъ человѣка ничего не знаетъ, кромѣ затверженнаго ему дядькою отъ перваго его возраста, и тамъ мыслитъ о вещахъ, какъ будто бы законы міра ограничивалися властію его пестуна, a дѣло жизни безусловной покорностію тѣмъ рукамъ и помочамъ, на которыхъ онъ выросъ. Заговорите съ нимъ о высокой цѣли просвѣщенія, о надеждъ, мудрыхъ на дѣйствія разума, о нынѣшнемъ состояніи человѣческихъ познаній: вы увидите, что онъ чуждъ не только этихъ мыслей, но в самыхъ словъ, которыя выражаютъ понятія вѣка; онъ таскается еще по колеямъ, изъ которыхъ выдвинула Европу стремительная сила вещей. Онъ говоритъ вамъ не о бореніи мнѣній въ политикѣ и въ литературѣ, не о тяжбѣ классиковъ и романтиковъ, поборниковъ науки и враговъ просвѣщенія, но о старыхъ модахъ, дѣлахъ и людяхъ уже забытыхъ современниками; но этотъ современникъ XIX вѣка ничего не читаетъ; онъ тонетъ въ невѣжествѣ и не всплыветъ никогда съ быстрою волною просвѣщенія. Сколько же подобныхъ ему въ толпѣ мірянъ и на паркетѣ гостиныхъ! Признаемся, гостиныя наши имѣютъ свою чернь, и многіе ихъ герои, подобно площадному народу, стоятъ на послѣдней ступени умственнаго образованія.

   Мимо сихъ плоскихъ головъ, y которыхъ (мимоходомъ сказать) самъ Галлъ не ощупаетъ на черепѣ никакой чувствительной выпуклости, бѣгу я къ другимъ вѣроятно болѣ дѣльнымъ. Посѣщаю отца семейства, въ его домашнемъ святилищѣ, окруженнаго дѣтьми и супругою. Я люблю семейственныя картины; уважаю отцевъ и матерей, посвящающихъ себя великому долгу образовать достойныхъ сыновъ отечества, и съ особеннымъ участіемъ смотрю всегда на зрѣющее поколѣніе, какъ на лучшій цвѣтъ жизни и на прекраснѣйшую надежду отечества. Въ семъ случаѣ, какъ в въ другихъ отношеніяхъ, обильная жатва опытовъ обогатила вѣкъ нашъ новыми идеями. Изъ писателей XVIII столѣтія, Руссо одинъ опередилъ своихъ современниковъ въ открытіи истинъ, относящихся къ тайнѣ воспитанія; и онъ первый задалъ высокую мысль творятъ въ гражданинѣ человѣка способнаго во всѣмъ состояніямъ общества, ко всѣмъ превратностямъ жизни и судьбы. Послѣдовавшіе за нимъ писатели двинули умы впередъ; и не говоря о Госпожѣ Жанлисъ, не во всѣхъ отношеніяхъ достойной довѣренности, мы обязаны нѣсколькимъ другимъ Писательницамъ, Леди Гамильтовъ, Миссъ Эджевортъ, и недавно Графинѣ Гемюза и Госпожъ Гизо мыслями и совѣтами, соотвѣтственными нынѣшнему состоянію человѣческаго разума, для успѣховъ общаго воспитанія. Нынѣ, когда видишь отцевъ и матерей, приведенныхъ небомъ и собственнымъ ихъ сердцемъ въ священной обязанности руководить дѣтей къ цѣли, указанной просвѣщеніемъ, предполагаетъ въ родителяхъ свѣденія, необходимыя для сего великаго дѣла. Когда видишь съ другой стороны младенцевъ, сихъ подрастающихъ сыновъ Россіи, кажется, будто ихъ взоръ и улыбка говорятъ: мы оправдаемъ высокія надежды Отечества! Такъ думается; но что же въ самомъ дѣлѣ? дѣти, какъ и прежде, ввѣряются наемнымъ и невѣжественнымъ рукамъ, неспособнымъ трудиться для вѣковъ; y родителей нѣтъ заботы о томъ, чтобы слѣдовать за развитіемъ юныхъ умовъ, заглядывать въ книги и почерпать въ нихъ способы воспитанія, согласнѣйшіе съ новыми потребностями человѣческаго духа, и съ новыми измѣненіями человѣческихъ вещей. Остерегитесь, безпечные родители! Нынѣ молодый человѣкъ можетъ скорѣе нежели когда нибудь дойти до злоупотребленія своихъ способностей. Ему при нынѣшнемъ бореніи мнѣній, легче нежели когда нибудь смѣшать границы, отдѣляющія истины отъ заблужденій; и если онъ имѣетъ великую душу и выспренный умъ, то его ожидаетъ или вѣчная слава, или вѣчный позоръ. Не готовьте же ему и себѣ позднаго раскаянія. Нѣтъ! служите сыну просвѣщеннымъ Менторомъ, и съ любовію, подкрѣпленною довѣренностію, ведите его къ цѣли благородной, мимо обмановъ суетности и преткновеній времени.

   Между тѣмъ, къ чести Рускаго Народа, есть y насъ исключенія, заслуживающія вниманіе и похвалу. Вижу отцевъ и матерей, достойныхъ сего имени. Первыхъ, которые мнѣ встрѣчаются, обнимаю съ восторгомъ, какъ бы самъ Руссо обнялъ ихъ… Въ самомъ дѣлѣ благословенная чета! Не даромъ Небо надѣлило ее, съ одной стороны, силою Сампсона, a съ другой плодородіемъ Рахили; вокругъ ихъ, рой дѣтей, сихъ плодовъ вѣчной любви и залоговъ щастливой будущности; и плѣнительную домашнюю картину вѣнчаетъ дѣло воспитанія. Даю полную волю языку хвалишь ихъ, а сердцу и уму наслаждаться твореніемъ просвѣщенныхъ родителей; но — къ удивленію моему — не читаю на лицѣ ихъ выраженія того щастія, которое приносятъ доброе дѣло и чистая совѣсть. Хозяинъ, угадывая мое сомнѣніе, объясняется со мною: Другъ мой, признаться ли тебѣ? Едва не раскаяваюсь, и почти отчаяваюсь въ трудахъ, которые ты одобряешь пріятною улыбкою и добрымъ словомъ. Какъ трепещетъ отеческое сердце, когда взоромъ и мыслію провожаю дѣтей изъ домашнихъ стѣнъ на открытое поприще свѣта, гдѣ ожидаетъ ихъ слѣпая толпа. Я внушилъ имъ добродѣтели, которымъ рѣдкіе не смѣются; я просвѣтилъ умъ ихъ истинами, которыхъ многіе боятся; я воскрылилъ къ нихъ страсти мужественныя, героическія, благородныя, для которыхъ нѣтъ, можетъ быть, мѣста между ихъ вѣтреными сверстниками и современниками. Какимъ вѣроломнымъ образомъ обманутъ ихъ довѣренность въ мудрости опыты жизни и свѣта! Какія искушенія предстоятъ имъ въ бореніи съ пороками, въ сношеніяхъ съ людьми! Изъ упорнаго боя съ заблужденіями т безпорядками, вынесутъ ли они добродѣтельныя правила свои чистыми и неприкосновенными? и пробьются ли когда-нибудь сквозь толпу невѣждъ, тѣснящихъ умъ и достоинство, на свободное поле, гдѣ могутъ дѣйствовать съ пользою и славою для Отечества? или не утомятся ли скорѣе сами въ подвигахъ великодушія, чѣмъ утомятъ другихъ, держащихся въ окопахъ безумія? Не скучатъ ли наконецъ усиліями безполезной дѣятельности, и не отрекутся ли отъ имени человѣка и гражданина, чтобы, подобно другимъ празднолюбцамъ, заснуть умомъ и чувствомъ въ пустынѣ большаго свѣта? Читаю на лицѣ твоемъ возраженіе. Развѣ истинныя заслуги не вывалятъ y насъ достойныхъ мужей изъ лѣни безвѣстности на яркую степень государственной или ученой славы? Такъ: мудрое Правительства всегда обратитъ вниманіе на достоинство истинное и ему видное. Но до того времени, чтобы открыть себѣ дорогу и дать себя замѣтить, не требуется ли во многихъ случаяхъ происковъ, гибкости, искуства втираться жабой и ужомъ {См. Отецъ съ сыномъ, басню И. И. Дмитріева.}? Вспомни урокъ Поэта:

  

   Покорность иногда достоинствамъ замѣна;

   Чтобъ людямъ угодить, одинъ ли нуженъ трудъ?

             Умѣй и подгибать колѣна (1).

  

   (1) См. басню того же Сочинителя: Верблюдъ и носорогъ.

  

   Слѣдственно надобно для успѣха пожертвовать гордостію, которой не измѣняютъ никогда благородныя души. Въ самомъ дѣлѣ, что выгоды жизни, что даже польза славы для мудраго передъ внутреннымъ наслажденіемъ говоришь себѣ: я не ползалъ и не раболѣпствовалъ; духъ мой изъятъ отъ укоризны величавой совѣсти; она спаслась отъ общаго крушенія. Но, другъ мой, не съ эдакими мыслями и правилами удается въ дѣлахъ жизни и за поприщѣ міра.— Онъ замолчалъ. Я задумался.

   Посмотримъ же на другія лица и званія…. вижу людей болѣе жадныхъ къ приобрѣщенію титловъ и почестей, нежели ревнующихъ къ части своего имени и къ пользамъ своего народа. Для сколькихъ искателей мѣстъ пока еще давнишняя истина, что не мѣста возвышаютъ людей, a люди возвышаютъ мѣста! Этотъ хочетъ присудствовать въ суду; тотъ облачиться въ тогу; иной отворить себѣ двери въ Академію. Но спросите перваго, знаетъ ли онъ, что для блюстителя правосудія не довольно затвердить много-томные памятники законовъ и реэстръ всѣхъ указовъ старыхъ и новыхъ; ему должно обнять общій духъ законодательства, изслѣдовать мнѣнія всѣхъ вѣковъ и народовъ о предметѣ столь важномъ, и допрашивать не только совѣсть, не только навыкъ дѣла, но и творенія великихъ умовъ, Монтескье, Беккаріевъ и другихъ, съ которыми совѣтовалась съ трона Екатерина II, и по которымъ начертала безсмертный Наказъ свой; намъ не стыдно учиться y просвѣщенныхъ народовъ и y новѣйшихъ писателей науки правъ и законовъ. Спросите другаго: извѣстно ли ему, что званіе, которое онъ имѣетъ въ виду, чтобы оправдать свое высокое происхожденіе, требуетъ не суетнаго тщеславія, но возвышенности духа, благородной смѣлости въ защищеніи истины и справедливости, и великаго искуства излагать если не краснорѣчиво, то по крайней мѣрѣ ясно свои мысли изустно или письменно; знанія человѣческаго сердца, свойства и нравовъ во всѣхъ ихъ измѣненіяхъ, видныхъ въ исторіи народовъ, общихъ понятій о вещахъ и людяхъ и множество другихъ свѣденій и способностей, чтобы стоять за общую пользу и дѣло согражданъ, какъ посреднику между великимъ народомъ и могущественнымъ Государемъ. Спросите наконецъ послѣдняго, убѣжденъ ли онъ въ томъ, что достоинство автора не въ титлахъ Академика, но въ славѣ таланта, a труды разума не въ словахъ, но въ мысляхъ; что возрастающее съ вѣками просвѣщеніе имѣетъ въ предметѣ улучшеніе человѣческаго бытія чрезъ открытія наукъ, чрезъ сообщенія ученыхъ мужей и чрезъ благотворное дѣйствіе книгъ на умы и сердца народовъ, и что способствовать сему дѣлу есть высокое назначеніе писателей. Нѣтъ, я вижу ихъ лукавую усмѣшку; слышу ихъ рѣшительный приговоръ: ты умствуешь не кстати, не y мѣста, и не по людямъ нашего времени, т. е. не по насъ.

   Въ сихъ отношеніяхъ я могъ бы также указать на многія изключенія; но объ нихъ поговоримъ въ другое время, чтобы длинною статьею не наскучить читателямъ.

В.И.