Bibra > Произведения > Все > Сокол

Сокол

Автор: Ишимова Александра Осиповна

Скачать

Брайан Уоллер Корнуолл

Сокол

The Falcon

Драматический этюд.

Перевод Пушкина А. С., Белана В. А., Ишимовой А. О.

   Действующие лица:

   Фредерико, сын Филиппо Альбериги — обедневший флорентинец, проживающий в Кампи.

   Джованна — молодая вдова, бывшая возлюбленная Фредерико.

   Бьянка — служанка Фредерико.

   Служанка Джованны.

Сцена 1.

Перед домом Фредерико, во время вечерней зари. Фредерико один.

   Фредерико.

   О бедность! Окончательно постиг

   Твой горький смысл я! Так отчего же

   Меня ты гонишь, властелин суровый,

   Довольства враг, бессонницы причина?..

   Что делал я, когда богатым был,

   О том мне вспоминать бы не хотелось:

   (О том упоминать я не намерен):

   В молчании добро должно твориться,

   Тем паче — зло. Разврат нам ненавистен

   Тем более, чем больше о себе

   Открыто он упоминает дерзко.

   Но нечего об этом толковать.

   Направлю в сторону иную я

   Все размышления мои. Я чую,

   Что участь страшная моя меня

   Лишь пригубила, но не погубила.

   А вот и солнце! Словно легендарный

   Бегун, со славой совершивший подвиг,

   Достигнувши своих, расставшись с жизнью,

   Оно в своём величье умирает!

   Его прощальный луч, равно красивый,

   Как при рассвете, так при угасанье,

   На западе горит, рядя в наряды

   Пурпурные шальные облака,

   И все оттенки придавая им,

   Какие только радуга содержит.

   Владыка яркий! Жаль тебе, наверно,

   Оставить мир, что возлюбил тебя,

   Оставить землю, всё, что наполняет

   Её, ему ты радость доставляло,

   И платишь дань безмолвием теперь;

   Среди ветров и волн неколебимых.

   И лишь предвестник скромный, одинокий

   Прорвётся через тишину и тьму,

   И снова — ничего! Одни часы,

   Что на соборе отбивают время,

   Своим тяжёлым медным языком,

   Как будто бы стучатся в двери утра,

   Как гости запоздалые. Теперь

   Они, однако, лишь одно твердят:

   «К полуночи здесь близится уж время».

   А я люблю бродить в часы такие,

   И слышать эти звуки, что спокойно

   Несутся к звёздам и самой луне,

   С мечтами человеческими схожи.

   Ах, лишь мечты — богатство бедняка!

Раздаются чьи-то шаги.

   Шаги? Кто там? Ты, госпожа? Джованна!

Входят Джованна и её служанка.

   Джованна. Да, это я, сеньор. У вас причина

   Есть удивляться моему приходу?

   Фредерико. Нет, это не простое удивленье,

   Любезная синьора, госпожа.

   Ты честь большую оказала мне,

   Став гостьей столь желанной в моём скромном

   И бедном, госпожа, теперь жилище!

   Джованна. А вы, сеньор, о прошлых временах

   Забыли?

   Фредерико. Нет, о госпожа моя;

   Цветы времён тех до сих пор хранятся

   Священно в книге памяти моей.

   И спрятаны от посторонних взглядов,

   Теперь они — одно мне утешенье,

   Они не иссякают, но я редко

   К ним обращаюсь, что б не вызвать слёзы.

   Джованна. Вас, Фредерико, сделала угрюмым

   Наверно, бедность ваша.

   Фредерико.                      О, прости

   Ужасно встретить гостью так угрюмо,

   Как встретил я тебя. Ты родилась

   Для счастья.

   Джованна.    О! Увы! Боюсь, что нет.

  

   Фредерико. Да, именно, всё будет хорошо.

   Пусть горе не коснётся вас вовеки,

   Печаль не отягчит такое сердце.

   Джованна. Хотите намекнуть, что беспечальность

   Есть холодность и равнодушие?

   Фредерико.                                    О нет!

   Не думал я, Джованна, так. Пускай

   Твоя вся ненависть меня наполнить,

   Когда бы посмел тебе я что-то намекнуть.

   Что значу я, несчастием томимый,

   Холодной бедности отмеченный приходом,

   Несчастный расточитель и безумец?

   Джованна. Причиной всему этому была я.

   Фредерико. Нет, нет. Я сам во многом виноват,

   Что до сих пор за мною остаётся,

   Как тяжесть. Ещё раз скажу тебе:

   Что значу я, что б о себе напомнить?

   Так перестань об этом помышлять!

   Считай меня рабом своим лишь верным,

   Что клятву дал всю жизнь свою отдать

   Тебе и умереть с тобою в мыслях.

   Джованна. Прочь прошлое! Упьёмся настоящим!

   Служанка. Пришла к вам отобедать госпожа.

   Джованна. Да, это правда.

   Фредерико.                           Велика та честь,

   Которую ты оказала, слишком.

   Мне ль нищенскую трапезу свою

   С тобой делить? О, если б можно сердцем

   Своим кого-то угостить, то я

   Тебя бы угостил по-королевски…

   Но я о снисхождении прошу…

   Джованна.

   О! Я довольна буду вашим пиром.

   Умею я ценить и простоту,

   И быть великодушной к бедным людям.

   В саду, сеньор, я вашем прогуляюсь:

   Приятен там вечерний ветерок.

   Итак, прощайте. До свидания!

   Фредерико.                                  Прощай же,

   Сеньора милая. Ты там немало встретишь…

   Но… Ах! Не оступись! Поберегись!

   Джованна. Да, в самом деле, здесь легко споткнуться.

   Фредерико. Ты там найдёшь немало книг в беседке,

   На полке под зелёною листвой.

   Там всё стихи. Любила ты их, помню,

   Считала, что приводят человека

   Они к великой красоте и правде.

   Теперь же все глупцы и все смеются

   Стихам.

   Джованна. Я помню хорошо, сеньор.

   Ведь этому… Ах, дайте сосчитать…

   Ведь этому без малого шесть лет.

   Фредерико. Да, около того.

   Джованна.                             Вас все считали

   Наследником великого отца,

   Филиппа графа. Но он рассердился

   На вас. За что?

   Фредерико.       За маленький пустяк.

   Джованна.

   Нет, расскажите, ведь мне говорили,

   Что всё неблагодарность ваша…

   Фредерико.

                                                              Нет!

   Я не женился, как велел отец.

   Джованна. Так вот причина?

   Фредерико.

                                                     Вот она, и только.

   Джованна. Не знала раньше этого. Прощайте.

   (Уходит).

   Фредерико. Она изволила со мной обедать! Как же,

   Со мною, нищим? Стыд. О, чем богиню

   Могу я угостить. Нет ни дуката,

   Клянусь Олимпом, и ни одного

   Приятеля, занять что б у него.

   Она ж с высот достоинства и сана…

   Нет, нет и нет. Лишь гордость у неё.

   Но если я начну просить прощенья,

   Она узнает, как я всё же беден,

   И скажет, что презренный голод губит

   Цвет рыцарства, высокий дух дворянства.

   Довольно: честь спасая, угощу.

   Ах! Нет и нет. Не это только. Бьянка!

Входит Бьянка.

   Здесь отобедает сеньора эта.

   Бьянка.

   Что говорите вы, сеньор? Едва ли

   Во всём жилище отыскать съестного

   Сейчас возможно. Разве что плоды?

   Фредерико. Так я возьму свой лук и раздобуду

   Пернатое из воздуха.

   Бьянка.

                                          Нельзя.

   Обед такой, что ужином быть может.

   Да и наш старый Марс всех прочих птиц

   Давно уж запугал, — не подлетают.

   Фредерико. Так он поплатится за это. Позови!

   Бьянка. Как? Сокола, сеньор?

   Фредерико.                                Да, чуждой кровью

   Упившегося. Часто он губил

   Невинных мелких птиц. Теперь пусть сам

   Кому-нибудь послужит пищей. Пусть же

   Хотя б из благодарности погибнет:

   Один хоть раз за всех послужит мне!

   Не часто ль, не исправно ль нёс он службу?..

   Что делать! Пусть его свернётся шея,

   И госпожу свою я угощу!

Бьянка уходит, затем возвращается с мёртвым соколом.

   Бьянка. Вот он, сеньор.

   Фредерико.                      Нет, нет. Смотреть не буду.

   Бьянка. Так он заколот уж.

   Фредерико.

                                                    Уйди отсюда.

   И птицей мёртвой не тряси везде.

Бьянка уходит.

   Какая глупая!.. Зову её я глупой,

   А сам умнее ли? Я ль не болван

   Напыщенный, раздутый? Этот сокол…

   Пойти на кухню, что ль, да посмотреть,

   Как приготовила. Любил я эту птицу,

   Да и теперь… Ну, что же, умертвил!

   Итак, мой Марс, мой храбрый верный сокол,

   Я заколол тебя, вернейшего слугу,

   Той самой рукой, которой пищу

   Давал когда-то. Ты, кто был мне предан,

   Когда другие бросили меня,

   С тобой уже не будем мне охоты,

   И ты не будешь притворяться мёртвым!..

   Ах, мёртвым. Слово страшное, и песней

   Своей не будешь веселить меня!

   О, никогда, мой старый Марс, что князем

   Иль герцогом средь птиц других считался,

   Ты больше не воскреснешь на земле,

   Не будешь реять гордо в поднебесье,

   Высматривая дичь. Тебе не страшен

   Был сильный горный ветер, утомлявший

   Других крылатых тварей. Я видал,

   Как царь всех птиц, орёл давал дорогу

   Тебе по уважению, как все

   Лесные птицы наши знали силу

   Когтей твоих и клюва, видел я,

   Как несся ты по воздуху стрелою,

   Пугающею всех. И помню так же,

   Как ты принёс однажды мне, тирану

   Немилосердному, вдруг лебедя. О да,

   Я помню это, как сражался ты

   С могучим коршуном, и как от крови

   Пунцовые ты перья разметал

   Его всё для меня, а я — покончил

   С тобой! Несчастный, ты достоин человека,

   И кажется мне (чувствую дрожанье

   Преступных рук), что совершил теперь

   Какую-то ужасную ошибку.

Сцена 2.

Комната.

Фредерико, Джованна.

   Джованна. Моё пришествие не кажется ль вам странным?

   Фредерико. Нет, право, нет.

   Джованна.                              Должно казаться так,

   Я это чувствую.

   Фредерико.          Глубоко благодарен

   Тебе за то.

   Джованна.

                                Послушайте меня.

   Как вы считаете, что вас со мной связало?

   Хочу просить вас об одном я деле.

   Фредерико. Должна ты только лишь произнести:

   И безраздельно пользоваться можно.

   Сомненье в этом оскорбит меня.

   Джованна. Я полагаю так же. Начинаю.

   Послушайте меня, сеньор любезный.

   Дитя имею я. Быть может никогда

   Мать не любила так у нас своё дитя,

   Как я. О, как прекрасен сын, как нежен!

   Но вам зачем рассказывать о том,

   Что было мило в нём: вы знаете его,

   Сеньор, я чувствую, что сердце ваше

   Печалью бы наполнилось, когда бы

   Малютка бедный умер, а сегодня

   Его здоровье стало ухудшаться.

   Когда б могли бы вы внимать тому,

   Как он по имени вас призывает,

   Как говорит, что друг вы для него!..

   Фредерико. Не нужно плакать. Чем могу утешить

   Я мальчика? И мне он так же друг.

   Я бы сказал, что я люблю, как сына,

   Но это — ложь. Не любит так отец,

   Ты знаешь, так, как я. И в нём я вижу

   Твой облик, словно в зеркале, в тебе —

   Его. Прекрасный, дивный, чудный отрок!

   Джованна. Сеньор!

   Фредерико.                Я не забыл. Люблю, сеньора,

   Его, а разве надо что-нибудь

   Ещё? Разве любовь моя…

   Джованна.                             Да что вы?

   За это всё я благодарна вам.

   Фредерико. Джованна! Как?

   Джованна.                                Ценю любовь к нему.

   Как он страдает. В целом мире только

   Одно его удерживает. Это,

   Поймите, вещь одна, какой…

   Фредерико.

                                                         Не мне ли

   Принадлежит она?

   Джованна.                  Да, да. Но стыдно

   Просить у вас. Что с просьбой обращаться

   К тому, кто скоро сам просить начнёт

   О пропитании? Но матери так больно…

   Фредерико. Всё дам ему, хоть голову свою.

   Джованна. То сокол ваш. Я знаю, как неловко,

   Ведь вам дороже он. Но где ж достать

   Поблизости другого. Время ценно.

   Меня простите.

   Фредерико.           Я готов! Вот жертва.

   Джованна. Я чувствую безумие своё.

   Вы не должны с ним расставаться, знаю,

   С тем бедным, верным другом…

   Фредерико.                                      Сын твой — друг мне!

   Других отныне не найду себе.

   Джованна. Не будем говорить об этом больше:

   Жестока, я прося у вас такое.

   Сеньор, не буду брать его у вас!

   Ведь я вас граблю…

   Фредерико.

                                         Хорошо. Не знаю,

   Я не испортил ли его? Как знать,

   Ведь может и не подойти. Не знал я,

   Как обернётся всё. Я дам, я дам,

   Но ты ему не говори, прошу я,

   Его известье это умертвит,

   Когда узнает, жив какой ценою!

   Джованна. Что вы хотите мне сказать?

   Фредерико.                                                    Увы!

   Он, может быть, испорчен безнадёжно.

   Что дам я вам? Лишь жалкие останки.

   Джованна. Останки? Нет! Я видела его,

   Он даже жив был, как сюда вошла я.

   Фредерико. Нет. Не в живых, а вообще. Скажу,

   Сударыня, нет больше этой птицы.

   Могла бы ты и раньше попросить,

   Перед началом трапезы. О горе!

   Джованна. Перед началом трапезы?

   Фредерико.                                            Уж поздно!

   Джованна. Не нужно, оправданья не нужны.

   Скажите, да иль нет?

   Фредерико.                 Моя сеньора!

   Я не настолько скуп, не лицемерен.

   Но как теперь его спасти, — на свете

   Моей нет птицы. Вижу, смущена ты.

   Послушай же. Явилась ты ко мне,

   Желая пищу разделить со мною,

   А это был критический мой день.

   И денег не имел я, что б купить

   Приличных яств для титулов и званий,

   Которые имеем. О, гордыня!

   Как лют, как жгуч её сильнейший яд!

   Кого любил я прежде, чьего сына

   Теперь люблю, сошла ко мне с небес

   И посетила скромное жилище

   Того, кто был отвержен почти всеми.

   Когда-то я любил потолковать

   О свойствах, о всех признаках любви, —

   Холодный ум способен утешаться!

   Теперь об истинности я молчу!

   Что за любовь, коль спесь всё отравила!

   Ведь род мой княжеский, он знаменит,

   И духом всем и сердцем был я полон

   Примет сословья своего. И свыше

   Моих вдруг стало сил во всём признаться.

   Упрямство глупое! Не мог никак

   С тобой расстаться, изверг, без обеда!

   Мне показалось, что твоя служанка

   Тогда бы рассмеялась мне в лицо.

   Сеньора! Как сказал, так я и сделал.

   Несчастный Марс мой дал такое блюдо,

   Которое подал бы и Юноне!

   Джованна. Что говорите?

   Фредерико.                           За обедом съели

   Мы эту птицу, пред которой бы

   И феникс благородный преклонился!

   Та птица честь мою спасла, любовь же

   Ей не спасти… За что же она гибнет!

   Джованна. О нет! Я знаю, верно, что вы тот,

   Кто может мне опорой стать надёжной

   В печали и в страданиях.

   Фредерико.                        Быть может,

   Болезнь не так опасна?

   Джованна.                       Бог всесилен.

   Пока сын жив мой. Так вы с ним дружны,

   И так меня вы цените меня, как мать

   Его, такой почёт нам оказали,

   Что сердце у меня полно любовью

   И благодарностью. Но чем вознаградить

   Вас за самоотверженность такую?

   Фредерико. Как? Что сказать ты хочешь? Не вздымай

   Моей души и сердца высоко так,

   Что бы оно на части не распалось

   Мельчайшие в падении.

   Джованна.

                                               Оно

   Не упадёт, коль поддержать смогу я,

   И коль вознаградить способна я

   Испытанную, длительную верность.

   Явилась, Фредерико, я не так,

   Как девица, жеманиться, краснеть,

   Притворно сомневаться в вашем сердце,

   Которое давно принадлежит,

   Я знаю, нам двоим. Верны мне были,

   И к сыну дружба непритворна, верю.

   Простите же мне то, что я так долго

   Казалась вам безжалостной, причина

   Есть этому, когда-нибудь открою

   Я вам её. Не родилась жестокой,

   Хотя, быть может, заставляла думать

   Так обо мне вас.

   Фредерико.

                                   Что могу сказать?

   Джованна.

   Не знаю, но понять способна я,

   Что в сердце вашем в этот час творится.

  

   Фредерико.

   Оно готово разорваться, но

   Скорей от радости, от радости, Джованна.

   О, как блаженны будут наши дни!

   Коль исцелится он, то заживём мы

   Так счастливо, как счастливы лишь пчёлы,

   Таящие средь сот душистый мёд,

   Как высшее сокровище, и так

   Легко и беззаботно, словно два

   Весёлых мотылька, но мы-то будем

   Умнее их: рабом я вечным буду,

   Сударыня, у сына твоего.

   О нет! Не так! Любовь моя, что жизнь

   Ему дала, прекраснейшая, чудо

   Вселенной, — освещу, как Солнце, я

   Жизнь сына твоего, не изменяясь

   С теченьем времени, а он пусть будет

   Моим неувядаемым цветком,

   Моим не распустившимся ещё

   Соцветьем красоты, моим пионом,

   Достойным королевских цветников,

   Нести с тобой его я образ буду,

   Пока жив, в сердце, он же никогда

   В нём не увянет. Буду я любить

   Его с могучей страстью, о царица

   Моя, и в летний зной навею я

   Прохладу для обоих вас, баюкать

   Начну прекрасной музыкой, тем пеньем

   Сладчайшим птиц лесных. Я буду клясться,

   Что у него глаза подобны звёздам.

   Да! Звёздам, только блещут их приятней.

   Что стан его прекраснее фигур

   Известных в древности красавцев стройных,

   Которые, поэтам коль поверить,

   В аркадских рощах некогда резвились.

   Сокровище моё! Я увенчаю

   Его венком из лилий самых белых

   И, как поклонник истинной любви,

   Пред ним склонюсь и буду обожать.

   Итак, ты согласишься быть моею,

   Что бы с моею любовью был я рядом?

   Моя любовь! Любовь моя! В какой же

   Мы нежности жизнь нашу проведём,

   Соединив свои сердца навечно.

   Мы пронесёмся с ним через тот мир,

   Который может назван быть юдолью

   Страданий и хлопот, как птицы из рассказов

   Бывавших здесь когда-то чужеземцев.

   Джованна. В бреду вы, Фредерико!

   Фредерико.                                          Я хранить

   Начну своё сокровище, как скряга,

   И наблюдать за ним бесперестанно:

   С утра, под вечер, ночью, даже днём.

   Часы отмерят радости минуты,

   Которые ценнее серебра

   И золота, записывать я буду

   То время и вести дневник любви.

   Сегодня я улыбку запишу,

   А завтра — новый взгляд, блеск быстрых глаз,

   Звучанье голоса, как струны арфы

   Эоловой перед осенним ветром,

   Такого нежного, как лунный свет,

   Упавший на гитару под балконом

   Влюблённого, поёт кто серенаду, —

   Как изменяется он, как растёт

   И развивается, — из этого ничто

   Я незамеченным, конечно, не оставлю.

   Домашним будет он божком, Эротом

   Моим. Не выражай ты недоверья

   И головой с сомненьем не качай,

   Клянусь тебе, что это будет так, —

   Да, это будет так, о мать моей любви.

   Джованна. Вы не в уме, мой милый Фредерико!

   Фредерико. О нет! Был некогда ваятель, почитавший

   Обточенный им мрамор белоснежный,

   Пока, как басня древняя гласит,

   Богиня-киприотка иль другое

   Какое божество благое жизнь

  

   В холодный камень не вдохнули, стал он

   Невестой для Пигмалиона, но

   И до тебя, которой мать-природа

   Ещё не все свои дары дала, теперь

   Любовь коснулась с красотой своею:

   Ты вдвое более достойна обожанья, —

   Пигмалион ты сыну своему.

   Ты… Но позволь мне отдохнуть, а то

   Дыханья моего не хватит больше.

   Джованна. От празднословия?

   Фредерико.                                  И от восторга.

   Но вас могу я молча обожать.

   Джованна. Стемнело, вечер. Мне пора идти.

   Прощайте, друг, до завтра…

   Фредерико.                                  Сам не свой я!

   Готов бежать в твой дом, что б лишь взглянуть

   В глаза ему… О, посмотри, Луна

   Явилась в небе, льёт свой нежный свет

   На всех влюблённых. Погляди, она

   Нам улыбается и предвещает счастье.

   Коль не могу с тобой идти, так задержись.

   Джованна. Простите, нет, мне надобно идти.

   Фредерико. А почему же не могу? Пойдём же

   С тобой вместе!

   Джованна.          Не сегодня, нет

   Меня ждут возле хижины рыбачьей.

   Фредерико. Так, ещё несколько скажу я слов,

   Что бы потом с тобой расстаться на ночь.

   Позволь войти мне завтра, — ты позволишь,

   Я знаю, — я войду и принесу

   С собой любовь и положу её

   К ногам ребёнка твоего. Ах! Ты

   Мне будешь милым путеводным светом

   До тех пор, пока Солнце я не встречу —

   Малютку твоего. Халдеи как-то

   С высоких башен наблюдали, как

   Проходят в небе звёзды и планеты

   И подтверждали власть их над Землёю,

   Так, милая Джованна, и я буду

   Здесь идолопоклонство защищать.

   Знай, доводы сильны, они в тебе

   И сына красоте, в очарованье

   Его лазури тёмной ясных глаз,

   Похожих на твои, как отраженье,

   В челе его и в кудрях вас обоих,

   Рассыпанным волнами по плечам,

   В достоинстве твоём спокойном, в резвом

   Младенчестве его, в его словах,

   В которых слышен отроческий ум,

   И в женской прелести твоей, в его

   Очарованье детском и в любви, —

   Любви, что благосклонна и ко мне,

   Последнему в сём мире бедняку!

   Такие доказательства способны

   Меня оставить в этом заблужденье.

Джованна, смущённая, поднимается и уходит. Фредерико долго следит за нею, затем выходит в другую комнату.

  

   1817 г.

  

   Фредерико из фамилии Альбериги любил знатную девицу и не был любим ею. Благотворительностью и слишком щедрыми пирами он расточил всё своё богатство, и у него остался только один сокол. Случилось, что неблагосклонная любезная посетила его в это время; не имея, чем угостить её, он решился приготовить редкое и лакомое кушанье из своего сокола. Будучи побеждена такой чрезвычайной преданностью, она переменила прежние чувства свои к нему, избрала его супругом своим и сделала богатым человеком.

   Д. Боккаччо, «Декамерон». (Старинное предание). День пятый, новелла 9.

   «Современник», Т. 8, 1837 г. С. 156 — 175.