Bibra > Произведения > Все > Король Иоанн

Король Иоанн

Автор: Каншин Павел Алексеевич

Скачать

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

Томъ третій.

1) Король Іоаннъ. 2) Царствованіе Эдварда III. 3) Жизнь и смерть короля Ричарда II.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

«ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ»

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.

1893.

OCR Бычков М.Н.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   Король Іоаннъ.

   Принцъ Генрихъ, его сынъ, впослѣдствіи король Генрихъ III.

   Артуръ, герцогъ Бретанскій, сынъ Жофруа, послѣдняго герцога Бретаніи, и старшій братъ короля Іоанна.

   Уильямъ Марэшаль, графъ Пемброкъ.

   Джефри Фитцъ-Питэръ, графъ Эссэксъ, великій судья Англіи.

   Уильямъ Лонгсуордъ, графъ Сольсбери.

   Робертъ Биготъ, графъ Норфолькъ.

   Гьюбертъ дэ-Боргъ, камергеръ короля.

   Робертъ Фолькенбриджъ, сынъ Сэра Роберта Фолькенбриджъ.

   Филиппъ Фолькенбриджъ, его братъ, незаконный сынъ короля Ричарда I,— Пригулокъ.

   Джемсъ Гурни, слуга леди Фолькенбриджъ.

   Питэръ изъ Помфрэта, прорицатель.

   Филипъ, король Франціи.

   Людовикъ, дофинъ.

   Эрцгерцогъ Австрійскій.

   Кардиналъ Пандольфъ, папскій легагь.

   Мелонъ, французскій дворянинъ.

   Шатильонъ, французскій посолъ.

   Элеонора, вдова короля Генриха II и мать короля Іоанна.

   Констанца, мать Артура.

   Бланка, дочь Альфонса, короля Кастиліи, и племянница короля Іоанна.

   Леди Фолькенбриджъ, мать Роберта и Филиппа Фольконбриджа.

   Придворные обоего пола, граждане города Анжера.

   Шерифъ, герольды, офицеры, солдаты, гонцы и слуги.

  

Дѣйствіе поперемѣнно, то въ Англіи, то во Франціи.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Порсэмтонъ. Тронная зала во дворцѣ.

Король Іоаннъ, Элсопора, Пемброкъ, Эссэксъ, Сольсбери и другіе входятъ, сопровождаемые Шатильономъ.

   Король Іоаннъ. Говорите, Шатильонъ, чего желаетъ отъ насъ король Франціи?

   Шатильонъ. Послѣ обычныхъ привѣтствій, король Франціи поручилъ мнѣ передать вашему, возсѣдающему на англійскомъ престолѣ величеству, величеству заемному…

   Элеонора. Заемному? Начало странное.

   Король Іоаннъ. Не перебивай, дорогая матушка; дай выслушать до конца, что намъ велѣно передать.

   Шатильонъ. Король Франціи, Филиппъ, отъ имени Артура Плантадженета, сына покойнаго брата вашего Жофруа, требуетъ, чтобы вы возвратили племяннику этотъ прекрасный островъ, a вмѣстѣ съ нимъ Ирландію и провинціи Пуатье, Анжу, Турэнъ и Мэнъ. Требуетъ король еще, чтобы вы вложили въ ножны свой мечъ, при помощи котораго вы беззаконно завладѣли всѣми названными землями, и не смѣли поднимать его противъ своего племянника и законнаго государя Англіи.

   Король Іоаннъ. A что воспослѣдуетъ, если я отвѣчу отказомъ?

   Шатильонъ. Придется прибѣгнуть къ кровопролитной войнѣ, чтобы ея безпощадною силою отнять! y васъ все, беззаконно захваченное вами.

   Король Іоаннъ. Мы готовы отвѣчать на войну войною, кровью на кровь и насиліемъ на насиліе. Такъ и отвѣтьте королю Франціи.

   Шатильонъ. Услышь же изъ моихъ устъ вызовъ короля; это крайній предѣлъ моихъ полномочій.

   Король Іоаннъ. Передай ему и мой, a затѣмъ уѣзжай съ миромъ. Предстань, какъ молнія, предъ глазами своего повелителя, потому что не успѣешь ты еще къ нему доѣхать, какъ я уже буду во Франціи и оглушу ее громомъ моихъ пушекъ. Ступай-же отсюда; служи громогласною трубою нашему негодованію и явись зловѣщимъ предсказателемъ Франціи собственной ея погибели. Дать ему почетный конвой! Наблюди за этимъ, Пемброкъ. Прощай, Шатильонъ (Шатильонъ и Пемброкъ уходятъ).

   Элеонора. Ну ,что, мой сынъ? Не говорила ли я тебѣ всегда, что честолюбивая Констанца до тѣхъ поръ не успокоится, пока не успѣетъ воспламенить противъ тебя и Францію, и весь міръ, чтобы они вступились за права ея сына. Все это дѣло можно было предупредить и уладить при помощи ничего не стоющихъ дружескихъ заявленій, a теперь между обоими государствами должна разыграться жестокая, кровавая борьба.

   Король Іоаннъ. За насъ и могущество наше, и право.

   Элеонора (Тихо ему). Не столько право, сколько могущество, иначе и тебѣ, и мнѣ пришлось-бы плохо. Это шепчетъ тебѣ моя совѣсть, но словъ ея не услышитъ никто, помимо неба, тебя и меня.

  

Входитъ Норсэмтонскій Шэрифъ и говоритъ что-то на ухо Эссэксу.

  

   Эссэксъ. Государь, въ этомъ графствѣ возникла крайне странная, неслыханная тяжба. Обѣ спорящія стороны на судъ явились къ вамъ. Прикажете ихъ впустить?

   Король Іоаннъ. Пускай войдутъ (Шерифъ уходитъ). Средства для этого похода доставятъ наши аббатства и монастыри (Шерифъ возвращается; за нимъ входятъ Робертъ Фолькенбриджъ и побочный братъ послѣдняіг Филиппъ). Что вы за люди?

   Филиппъ Фолькенбриджъ. Вашъ вѣрноподданный, государь. Я родомъ джентльменъ изъ графства Норсэмтонъ я, какъ предполагаю, старшій сынъ Роберта Фолькенбриджа. Помимо того, я воинъ, на полѣ битвы возведенный въ санъ рыцаря, дарующей почести рукою Львинаго сердца.

   Король Іоаннъ. A ты кто такой?

   Робертъ Фолькенбриджъ. Сынъ и насіѣдникъ того-же Фолькенбриджа.

   Король Іоаннъ. Какъ-же такъ?— Онъ старшій, a наслѣдникъ ты? Вы, какъ видно, родились не отъ одной матери?

   Филиппъ. Отъ одной, государь. Въ томъ нѣтъ никакого сомнѣнія, и всѣ это знаютъ. Предполагаю также, что и отъ одного отца, но насколько это вѣрно, знаютъ только наша мать, да небеса; на этотъ счетъ y меня могутъ быть сомнѣнія, какъ и y каждаго человѣка, рожденнаго отъ человѣка.

   Элеонора. Стыдись, грубый человѣкъ. Ты позоришь родную мать и своимъ сомнѣніемъ кладешь пятно на ея честь.

   Филиппъ. Я, королева?— нисколько! У меня для этого нѣтъ никакого основанія. Это отзывъ моего брата, a не мой. Если ему удастся это доказать, онъ оттягаетъ y меня, по крайней мѣрѣ, пятьсотъ прекраснѣйшихъ фунтовъ стерлинговъ ежегоднаго дохода. Да хранятъ небеса честь моей матеря и мое наслѣдство.

   Король Іоаннъ. Малый прямой, хотя и грубый! Почему-же онъ, рожденный послѣ тебя, заявляетъ притязанія на твое наслѣдство?

   Филиппъ. Не знаю. Должно быть, потому, что ему хочется завладѣть моими землями. Онъ какъ-то обозвалъ меня незаконнорожденнымъ. Какъ я рожденъ: — въ законѣ-ли также, какъ онъ, или въ беззаконіи? — отвѣтить на это я разъ навсегда предоставляю моей матери. Но какъ именно я рожденъ, хорошо или дурно,— миръ костямъ, похлопотавшимъ о моемъ появленіи на свѣтъ!— вы, государь, можете рѣшить сами. Сравните только наши лица, и вы все увидите. Если старый сэръ Робертъ дѣйствительно отецъ намъ обоимъ, и вотъ этотъ сынъ похожъ на него, я на колѣняхъ готовъ благодарить небеса, что я не похожъ на тебя, сэръ Робертъ.

   Король Іоаннъ. Какого это сумасброда посылаютъ намъ небеса?

   Элеонора. Онъ и лицомъ, и звукомъ голоса очень сильно напоминаетъ Львиное сердце. Не замѣчаешь-ли ты и въ могучемъ сложеніи этого человѣка сходства съ моимъ сыномъ?

   Король Іоаннъ. Я хорошо вглядѣлся въ его наружность и нахожу, что онъ поразительно похожъ на Ричарда.— Ну, а теперь говори ты. На какомъ основаніи заявляешь ты притязанія на земли брата?

   Филиппъ. На томъ основаніи, что y него одна половина лица похожа на лицо сэра Роберта и вотъ за эту-то половину, не стоющую и фартинга, онъ хочетъ получить всѣ мои пятьсотъ фунтовъ годового дохода.

   Робертъ Фолькенбриджъ. Свѣтлѣйшій государь, когда мой отецъ былъ живъ, вашъ братъ часто пользовался его услугами.

   Филиппъ. Этимъ, сэръ, вы моихъ земель не оттягаете; разсказывайте лучше, какъ онъ пользовался ласками нашей матери.

   Робертъ Фолькенбриджъ. Такъ онъ однажды отправилъ его посломъ къ германскому императору для переговоровъ по какому-то важному дѣлу. Король этимъ воспользовался и все время, пока длилось отсутствіе моего отца, прожилъ y него въ домѣ. Я стыжусь разсказывать, какъ именно соблазнилъ онъ нашу мать, но, что было такъ, къ несчастію, правда. По собственнымъ словамъ моего отца, его, въ то время, когда былъ зачатъ вотъ этотъ дѣтина, отъ нашей матери отдѣляли громадныя пространства моря и суши. На смертномъ одрѣ, отецъ всѣ свои земли завѣщалъ мнѣ и смертнымъ часомъ поклялся, что вотъ этотъ сынъ моей матери нисколько ему не сынъ, a если и сынъ, то явился на свѣтъ четырнадцатью недѣлями ранѣе, чѣмъ слѣдовало. Поэтому, государь, прошу васъ, по желанію покойнаго отца, приказать возвратить мнѣ мои земли, на которыя я имѣю неотъемлемыя права.

   Король Іоаннъ. Странный ты человѣкъ! Твой братъ признанъ былъ законнымъ; жена твоего отца родила его уже по вступленіи въ бракъ. Если въ ея игрѣ и была передержка, вина эта ложится на нее одну. Такая-же непріятность можетъ постигнуть каждаго человѣка. Даже въ томъ случаѣ, если ты говоришь правду, будто о произведеніи на свѣтъ старшаго ребенка твоей матери похлопоталъ мой братъ, скажи, могъ-ли этотъ незаконный отецъ требовать своего сына y отца, считавшагося законнымъ? Нѣтъ, пріятель, отецъ твой имѣлъ полное право оставить за собою телка отъ своей коровы, требуй хоть весь міръ его выдачи. Да, онъ, разумѣется, имѣлъ полное право это сдѣлать. Положимъ, что ребенокъ дѣйствительно рожденъ отъ моего брата, но братъ мой никоимъ образомъ не могъ признать его своимъ сыномъ, точно такъ-же, какъ твой отецъ не имѣлъ никакой возможности не признать его своимъ. Изъ этого-же вытекаетъ слѣдующее:— если сынъ моей матери сдѣлалъ твоему отцу наслѣдника, то само-собою понятно, что и земли твоего отца должны перейти къ его наслѣднику.

   Робертъ. Итакъ, желаніе моего отца, чтобы его имѣнія не доставались сыну, рожденному не отъ него, ровно ничего не значитъ?

   Филиппъ. Для того, чтобы лишить меня наслѣдства, его желаніе значитъ такъ-же мало, какъ, по моему предположенію, было мало его участіе при моемъ зачатіи.

   Элеонора. Что предпочелъ-бы ты: — оставаться попрежнему Фолькенбриджемъ и, подобно твоему брату, владѣть землями, или быть признаннымъ какъ сынъ Львинаго сердца, но безъ всякихъ земель и ограничиться владѣніемъ только собственной твоей особой?

   Филиппъ. Ваше величество, если-бы y моего брата была такая наружность, какъ y меня, a y меня такая, какъ y него, то-есть, вмѣсто ногъ два прута, вмѣсто рукъ двѣ пустыя кожи отъ угря, a лицо такое, что я не рѣшился бы заткнуть за ухо себѣ розу, боясь, какъ бы люди не стали говорить: — «Взгляните на эту трехъ-фартинговую монету»! — да, если-бы вмѣстѣ съ землями мнѣ предложили взять м наружность брата, я до послѣдняго дюйма отдалъ бы эти земли, чтобы только теперешняя моя наружность осталась при мнѣ. Ни за что на свѣтѣ не захотѣлъ бы я быть похожимъ на сэра Ноба.

   Элеонора. Ты мнѣ нравишься. Если хочешь, откажись отъ наслѣдства, предоставь его брату и слѣдуй за мною. Я хотя и женщина, но тоже воинъ и собираюсь въ походъ противъ Франціи.

   Филиппъ. Братъ, бери мои земли, попытаю счастія на иномъ пути. Ты, благодаря своему лицу, пріобрѣлъ пять сотъ фунтовъ ежегоднаго дохода, но отдавай его хоть за пять пенсовъ, даже и такая цѣна за него покажется слишкомъ дорогою. Государыня, я готовъ идти за вами даже въ пасть смерти.

   Элеонора. Нѣтъ, лучше отправляйся туда прежде меня.

   Филиппъ. Въ нашей странѣ существуетъ обычай уступать дорогу старшимъ.

   Король Іоаннъ. Какъ твое имя?

   Филиппъ. Государь, зовутъ меня Филиппомъ; это имя дано мнѣ при крещеніи. Да, я Филиппъ, старшій сынъ жены добраго старика, сэра Роберта.

   Король Іоаннъ. Носи отнынѣ имя того, отъ кого ты унаслѣдовалъ наружность. Преклони колѣно, a когда встанешь, ты окажешься еще знатнѣе, чѣмъ прежде. Встань-же; теперь ты сэръ Ричардъ и Плантадженетъ.

   Филиппъ. Дай мнѣ руку, братъ мой по матери. Мой отецъ даетъ мнѣ честь, a твой тебѣ земли. Будь благословенъ тотъ часъ дня или ночи, когда я былъ зачатъ въ отсутствіе сэра Роберта.

   Элеонора. Въ немъ весь духъ Плантадженетовъ! Сэръ Ричардъ, я тебѣ бабка; такъ и зови меня.

   Филиппъ. Да, государыня. вы мнѣ бабка по случаю, но не по принятому закону. Впрочемъ, что за бѣда! Это почти одно и то же, немножко не прямо, нѣсколько съ лѣвой руки… Не все-ли равно войти въ окно или перелѣзть черезъ заборъ? Кто не можетъ ходить днемъ,тотъ ходитъ ночью. Что имѣешь, то твое, какъ-бы оно ни было добыто; стрѣляй хоть издали, хоть въ упоръ, но если попалъ куда слѣдуетъ, значитъ, прицѣлъ взятъ былъ вѣрно, и я,— все-таки я, какъ бы я ни явился на свѣтъ.

   Король Іоаннъ. Ступай, Фолькенбриджъ; желаніе твое исполнено. Безземельный рыцарь дѣлаетъ тебя владѣльцемъ большого количества земель. Идемте, матушка, идемъ, Ричардъ. Намъ надо отправляться во Францію скорѣе… Да, во Францію! Насъ торопятъ обстоятельства.

   Филиппъ. Братъ, прощай. Желаю тебѣ удачи во всемъ, хотя ты и добытъ честнымъ путемъ (Всѣ, кромѣ Филиппа, уходятъ). Вотъ я сталъ на одинъ футъ знатнѣе, чѣмъ прежде, но за то какого громаднаго количества футовъ земли я лишился! Ну, теперь изъ любой Джоанны я могу сдѣлать настоящую леди. «Добраго вечера, сэръ Ричардъ!» — «Благодарю, любезный» и будь ему даже имя Джорджъ, я все-таки назову его Питэромъ; вѣдь, новыя почести прежде всего научаютъ забывать, какъ зовутъ другихъ. Помнить это было-бы съ нашей стороны слишкомъ большою вѣжливостью, слишкомъ крупною любезностью… Вотъ является путешественникъ. Моя милость приглашаетъ къ себѣ обѣдать и его самого, и его зубочистку. Когда рыцарскій мой желудокъ вполнѣ удовлетворенъ, я, высасывая изъ зубовъ все, что въ нихъ застряло, и важно подпирая рукою голову, начинаю, словно по катехизису, разспрашивать своего поминутно охорашивающагося гостя, видѣвшаго столько странъ: — «Любезный сэръ», приступаю я съ вопросомъ: — «сдѣлайте одолженіе, разскажите»… Слѣдуютъ дальнѣйшіе вопросы, a за ними, какъ до азбукѣ: — «О, сэръ», слышится отвѣтъ: — «я весь къ вашимъ услугамъ; располагайте мною, какъ рабомъ!» — «Нѣтъ, сладчайшій сэръ!» произноситъ вопрошающій: — «не вы къ моимъ, a я весь къ вашимъ услугамъ». Вотъ такимъ-то образомъ ранѣе, чѣмъ отвѣчающему удастся узнать, о чемъ его спрашиваютъ, начинается обмѣнъ любезностей, a въ промежуткахъ между ними слѣдуютъ разсказы про Альпы, про Аппенины, про Пиренеи, про рѣку По, и такъ время проходитъ до ужина. Это разговоръ высшаго общества, приличный людямъ, подобно мнѣ желающимъ подняться на подобающую высоту, потому что всякій, не умѣющій приноровиться къ обычаямъ времени, навсегда останется такимъ-же пригулкомъ, какимъ до сихъ поръ былъ я. Однако, приноровлюсь я или не приноровлюсь, я все-таки останусь не болѣе какъ пригулкомъ, хотя и стану подражать не только пріемамъ, привычкамъ, обращенію и одеждѣ высшаго современнаго круга, но и его понятіямъ, внутреннимъ его побужденіямъ и стану разливать съ своихъ устъ столь сладкій, сладкій, сладкій ядъ нашего вѣка, — лесть и клеветы. Я изучу все это до тонкости не для того, конечно, чтобы обманывать другихъ, но для того, чтобы не обманывали меня самого. Это поможетъ мнѣ стать въ уровень съ моимъ новымъ положеніемъ… Однако, кто-же это такъ торопливо идетъ сюда? Что за гонецъ, въ дорожномъ женскомъ платьѣ? Неужто y нея нѣтъ мужа, чтобы возвѣстить трубами о ея прибытіи? (Входятъ Леди Фолькенбриджъ и Джемсъ Гурни). А! это моя мать! Скажите, добрѣйшая леди, что такъ поспѣшно привело васъ ко двору?

   Леди Фолькенбриджъ. Гдѣ твой братъ? Гдѣ онъ — гнусный холопъ, позорящій мою честь, топчущій ее въ грязь.

   Филиппъ. Вы спрашиваете о моемъ братѣ Робертѣ, о сынѣ стараго сэра Роберта? О новѣйшемъ великанѣ Кольбрандѣ, объ этомъ устрашающемъ человѣкѣ?.. Скажите, вы въ самомъ дѣлѣ ищете сына сэра Роберта?

   Лэди Фолькенбриджъ. Сына сэра Роберта! Да, наглый мальчишка, сына сэра Роберта! Какъ смѣешь ты глумиться надъ сэромъ Робертомъ, когда онъ отецъ твоему брату Роберту да и тебѣ тоже?

   Филиппъ. Джемсъ Гурни, уйди отсюда ненадолго.

   Гурни. Хорошо, добрѣйшій Филиппъ.

   Филиппъ. Филиппъ! Что такое Филиппъ? — крикъ воробья. Есть много новаго, Джемсъ; я все разскажу тебѣ позже (Гурни уходитъ). Миледи, старикъ сэръ Робертъ мнѣ не отецъ, онъ могъ-бы даже въ страстную пятницу съѣсть во мнѣ свою часть и ни сколько не оскоромиться. Сэръ Робертъ безспорно могъ дѣлать много хорошаго, но могъ-ли онъ сдѣлать меня? Нѣтъ, этого онъ не могъ: — мы знаемъ его работу. Поэтому, добрѣйшая моя матушка, скажите, кому я обязанъ своею статностью? Сэръ Робертъ не былъ-бы въ состояніи сотворить ни такихъ бедръ, ни такихъ икръ.

   Лэди Фолькенбриджъ. Что? Ты, кажется, заодно съ братомъ? Защищать мою честь тебѣ слѣдовало-бы, ради собственной пользы. Что значатъ эти укоры? Говори, презрѣнный холопъ!

   Филиппъ. Не холопъ, добрая матушка, a рыцарь, настоящій рыцарь! Такой-же рыцарь, какъ Базилиско! До меня дотронулся мечъ, и я до сихъ поръ чувствую его прикосновеніе къ моему плечу. Во всякомъ случаѣ, я сынъ не сэра Роберта. Я отрекся и отъ его имени, и отъ его земель. Законность рожденія, нѣтъ — ни о чемъ подобномъ теперь уже и рѣчи нѣтъ. Затѣмъ скажите, матушка, кто мой отецъ? Надѣюсь — человѣкъ не заурядный?

   Лэди Фолькенбриджъ. Ты отрекся отъ имени Фолькенбриджа?

   Филиппъ. Такъ-же вѣрно, какъ отрекся отъ дьявола.

   Лэди Фолькенбриджъ. Ты сынъ Ричарда Львиное сердце. Обольщенная долгимъ и страстнымъ преслѣдованіемъ, я согласилась дать ему мѣсто на постели моего мужа. Да проститъ мнѣ Господь мое прегрѣшеніе! Какъ ни боролась я противъ увлеченія, какъ ни защищалась, это ни къ чему не повело, и плодомъ этого сладкаго грѣха явился ты.

   Филиппъ. Миледи, клянусь сіяніемъ этого дня, если-бы мнѣ предложили родиться еще разъ, я не пожелалъ-бы лучшаго отца. Иныя прегрѣшенія на землѣ носятъ свое оправданіе въ самихъ себѣ; ваше прегрѣшеніе одно изъ нихъ. Ваша вина не была плодомъ безумія. Какая женщина на вашемъ мѣстѣ была бы въ состояніи не подчинить своего сердца царственной любви, не отдать этого сердца, какъ дань покорности великому Ричарду, противъ котораго не могъ устоять даже левъ и защитить свое царственное сердце. Тотъ, кто своею силою вырвалъ львиное сердце, могъ ли не покорить сердца женщины? Да, матушка, отъ всего сердца благодарю васъ за то, что вы дали мнѣ такого отца. Пусть кто нибудь изъ живущихъ дерзнетъ утверждать; будто вы поступили не хорошо, и я тотчасъ отправлю его душу въ адъ. Идемте, матушка, я представлю васъ новой моей семьѣ, гдѣ всякій скажетъ, что если-бы въ ту ночь, когда меня зачалъ Ричардъ, вы отказали ему въ своихъ ласкахъ, это было-бы съ вашей стороны великимъ грѣхомъ. Всякій, кто дерзнетъ сказать, что, отдавшись любви, вы совершили проступокъ, окажется лгуномъ, и я прямо въ глаза скажу ему:—«Ты лжешь!» (Уходятъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Во Франціи передъ стѣнами Анжера.

Въ сопровожденіи войскъ съ одной стороны входятъ Эрцгерцогъ Австрійскій, съ другой король Филиппъ, Дофинъ, Констанца, Артуръ и свита.

   Дофинъ. Привѣтъ вамъ передъ стѣнами Анжера, храбрый Эрцгерцогъ Австрійскій.— Артуръ, одинъ, изъ ближайшихъ твоихъ родственниковъ. — Ричардъ, вырвавшій сердце изъ груди льва и ведшій священныя войны въ Палестинѣ, преждевременно лишился жизни, благодаря именно вотъ этому доблестному эрцгерцогу. Чтобы загладить свою вину, онъ по нашей просьбѣ пришелъ вступиться за права потомка убитаго. Да, дитя, онъ развернулъ свои знамена для защиты твоихъ правъ, беззаконно присвоенныхъ себѣ твоимъ жестокосерднымъ дядей, королемъ англійскимъ Іоанномъ. Обними-же его, люби и благодари за приходъ сюда.

   Артуръ. Да проститъ вамъ Богъ смерть Львинаго сердца за то, что вы даете жизнь его потомку, осѣнивъ его права воинственнымъ своимъ крыломъ. Привѣствую васъ рукою, еще безсильною, и сердцемъ, полнымъ безупречной любви. Герцогъ, привѣтствую васъ передъ воротами Анжера.

   Дофинъ. Благородный мальчикъ, кто отказался бы вступиться за твои права?

   Эрцгерцогъ. Пусть горячій поцѣлуй, который я запечатлѣваю на твоей щекѣ, послужитъ залогомъ любви моей къ тебѣ. Даю обѣтъ до тѣхъ поръ не возвращаться домой, пока не вернутся тебѣ не только Анжеръ, но и все, на что ты имѣешь право во Франціи, также какъ и твой островъ, съ его бѣдными, бѣлыми мѣловыми берегами, ногою своею отталкивающій вспять напоръ ревнующихъ волнъ океана, которыя держатъ его обитателей въ отчужденіи отъ другихъ странъ міра; да, покуда вся Англія, защищаемая своими несокрушимыми водяными укрѣпленіями отъ возможности чужеземнаго вторженія и потому вполнѣ покойная за свою свободу, пока она вся, не исключая и самаго дальняго угла ея на западѣ не преклонитъ передъ тобою колѣна, какъ передъ своимъ королемъ, снова клянусь даже не помышлять о возвращеніи домой и упорно воевать, милый ребенокъ, за твои права.

   Констанца. Примите за это благодарность отъ его матери — вдовы, пока могучая ваша рука не дастъ ему возможности отблагодарить васъ за самоотверженіе болѣе дѣйствительнымъ образомъ.

   Эрцгерцогъ. Небо не откажетъ въ своемъ благословеніи тому, кто обнажаетъ мечъ и ведетъ войну по такому справедливому поводу, полному любви къ ближнему.

   Король Филиппъ. Итакъ, за дѣло. Мы направимъ свои орудія противъ чела этого, сопротивляющагося намъ города. Пусть созовутъ нашихъ опытнѣйшихъ военачальниковъ, чтобы ихъ совѣты могли указать намъ, какое наиболѣе выгодное положеніе намъ слѣдуетъ занять. Мы подъ стѣнами этого города сложимъ наши царственныя кости, пройдемъ, направляясь къ главной его площади вбродъ черезъ потоки французской крови, но все-таки заставимъ его признать своимъ властелиномъ вотъ этого отрока.

   Констанца. Дождитесь прежде отвѣта отъ своего посла, иначе вы, пожалуй, безъ всякой нужды обагрите мечи чужою кровью. Можетъ быть, Шатильонъ вернулся изъ Англіи съ извѣстіемъ, что теперешній ея король готовъ, безъ нарушенія мира, уступить тѣ права, за которыя мы собирались воевать? Тогда намъ придется горько скорбѣть о каждой каплѣ крови, несправедливо пролитой изъ-за одной, не въ мѣру горячей, поспѣшности.

  

Входитъ Шатильонъ.

  

   Король Филиппъ. Смотрите, королева, какое чудо. Какъ бы по вашему желанію, Шатильонъ легокъ на поминѣ. Графъ, передайте въ короткихъ словахъ, какой отвѣтъ шлетъ намъ Англія? Мы готовы его выслушать совершенно хладнокровно. Говорите-же.

   Шатильонъ. Если такъ, государь, прекратите жалкую эту осаду и обратите ваши силы противъ болѣе могучаго непріятеля. Король Англіи, разсерженный справедливыми вашими требованіями, тотчасъ же взялся за оружіе. Пока я, въ ожиданіи попутнаго вѣтра, вынужденъ былъ стоять на мѣстѣ, мое бездѣйствіе дало ему возможность переправить сюда свои войска почти въ одно время со мною. Онъ быстро приближается къ этому городу; войска его многочисленны, солдаты надежны. Его сопровождаютъ королева-мать, настоящая Геката, подстрекающая сына на распри, на кровопролитіе, ея племянница, Бланка Испанская, Пригулокъ покойнаго короля,и цѣлый сонмъ всякихъ добровольцевъ, набранныхъ со всѣхъ концовъ королевства, людей съ безпокойнымъ нравомъ, но пылкихъ, отчаянныхъ, готовыхъ на все. Лица y нихъ хоть и женоподобныя, но въ груди пышетъ бѣшенная ярость драконовъ. Они продали все, что имѣли на родинѣ, и теперь, гордо взваливъ на спины свои прирожденныя права, являются сюда искать новыхъ средствъ къ обогащенію. Словомъ, никогда еще англйскія суда не перевозили, a волны морскаго прилива не поднимали на себѣ такихъ отборныхъ, необузданныхъ головорѣзовъ на бѣду и разгромъ всего христіанства (Слышенъ барабанный бой). Вторженіе ихъ барабановъ прерываетъ дальнѣйшія мои объясненія. Они уже близко. Спѣшатъ они сюда или для переговоровъ, или для того, чтобы вступить въ бой. Поэтому, государь, приготовьтесь.

   Король Филиппъ. Какъ неожиданно ихъ вторженіе.

   Эрцгерцогъ. Чѣмъ оно неожиданнѣе, тѣмъ сильнѣе должны мы разгорячить свое мужество, чтобы дать имъ надлежащій отпоръ. Вѣдь сила обстоятельствъ заставляетъ мужество возрастать; поэтому, добро пожаловать, господа; мы готовы.

  

Входятъ Король Іоаннъ, Элеонора, Бланка, Пригулокъ, Филиппъ Фолькенбриджь, Пемброкъ и войско.

  

   Король Іоаннъ. Миръ вамъ, король Франціи, если вы, государь, дозволите намъ мирно войти въ наши, безспорно законныя владѣнія. Если-же нѣтъ, пусть Франція обольется кровью, a миръ отлетитъ на небеса, пока мы, какъ орудія Божьяго гнѣва, не покараемъ ее за ея надменное презрѣніе, вынудившее миръ отлетѣть отъ земли.

   Король Филиппъ. Миръ королю Англіи, если войско его опять вернется въ Англію и будетъ тамъ жить, никого не задѣвая. Мы любимъ Англію и, только ради ея выгодъ, обливаемся теперь потомъ подъ своими тяжелыми доспѣхами, тогда какъ дѣлать это слѣдовало-бы тебѣ, a не намъ. Но въ тебѣ нѣтъ ни малѣйшей любви къ Англіи. Ты оттѣснилъ законнаго ея короля, нарушилъ порядокъ престолонаслѣдія, насмѣялся надъ правами несовершеннолѣтняго, насиліемъ воспользовался дѣвственною чистотою короны. Смотри сюда! Видишь черты этого ребенка; развѣ эти брови, эти глаза не точное воспроизведеніе бровей и глазъ твоего брата Жофруа? Въ этомъ отрокѣ только въ уменьшенномъ видѣ таится все, что умерло въ Жофруа, но рука времени придастъ этому сокращенію надлежащіе крупные размѣры. Жофруа былъ старше тебя, a этотъ ребенокъ его сынъ. Престолъ Англіи по всѣмъ правамъ принадлежалъ Жофруа, Артуръ-же, по волѣ Создателя, сынъ Жофруа. Отвѣчай, какъ случилось, что королемъ величаютъ тебя, когда живая кровь еще бьется въ жилахъ законнаго наслѣдника престола, a ты за этого наслѣдника выдаешь себя?

   Король Іоаннъ. Король Франціи, кто далъ тебѣ право обращаться ко мнѣ съ такими вопросами и требовать отъ меня отчета?

   Король Филиппъ. Тотъ Верховный Судья, который внушаетъ каждому властителю, крѣпкому своимъ законнымъ правомъ, благую мысль всматриваться въ пятна и въ обиды, нанесенныя чужимъ правамъ. Тотъ-же судья поставилъ меня попечителемъ надъ этимъ ребенкомъ: съ Его-то соизволенія я уличаю тебя въ преступленіи и при Его помощи надѣюсь воздать тебѣ доллжную кару.

   Король Іоаннъ. Нѣтъ, ты, какъ похититель, думаешь воспользоваться непринадлежащею тебѣ властью.

   Король Филиппъ. Напротивъ, я намѣренъ наказать похитителя чужого престола.

   Элеонора. Скажи, король Франціи, кого называешь ты похитителемъ чужого престола?

   Констанца. Государь, позвольте я отвѣчу ей. — Твоего преступнаго сына.

   Элеонора. Прочь, дерзкая! Ты добиваешься престола для своего незаконнорожденнаго щенка, чтобы самой быть королевой и предписывать законы всему міру!

   Констанца. Я всегда была вѣрнѣе ложу твоего сына, чѣмъ ты своему мужу. Этотъ мальчикъ болѣе похожъ наружностью на своего отца, чѣмъ похожи между собою ты и Іоаннъ, хотя между вами такое-же сходство, какъ между водою и дождемъ, какъ между дьяволомъ и его матерью! Мой-то сынъ незаконнорожденный! Нѣтъ,клянусь душой, едва ли его отецъ былъ зачатъ настолько-же законно, какъ онъ, да и не могло этого быть, когда ты его мать!

   Элеонора. Хороша y тебя мать, дитя; она позоритъ твоего отца.

   Констанца. Хороша y тебя бабка; она позоритъ тебя самого!

   Эрцгерцогъ. Перестаньте!

   Пригулокъ. Слушайте глашатая!

   Эрцгерцогъ. Это еще что за чортъ?

   Пригулокъ. Показалъ-бы я вамъ, что я за чортъ, если-бы мнѣ удалось одному захватить въ свои руки васъ и вашу шкуру. Сами-то вы что такое? — Заяцъ, y котораго, по извѣстной поговоркѣ, храбрости хватаетъ только на то, чтобы теребить за бороду мертвыхъ львовъ. Попадитесь мнѣ только, и я прокопчу ту шкуру, что y васъ надѣта на плечи! Берегись, пріятель, все будетъ такъ, какъ я говорю, да, именно, такъ.

   Бланка. Какъ къ лицу эта львиная шкура тому, кто укралъ ее y льва.

   Пригулокъ. Да, она такъ-же впору его плечамъ, какъ обувь великаго Алкида — ослу. Берегись, однако, милѣйшій мой оселъ, я сорву съ твоихъ плечъ эту тяжесть или прибавлю къ ней такую, что твои кости затрещатъ.

   Эрцгерцогъ. Это что еще за трещотка, оглушающая насъ трескотней своихъ ненужныхъ рѣчей?

   Король Филиппъ. Людовикъ, рѣшайте-же, какъ намъ поступить?

   Дофинъ. Замолчите всѣ, и вы, женщины, и вы, безумцы! Король Іоаннъ, вотъ наше рѣшеніе: — отъ имени Артура, я требую, чтобы ты цѣликомъ возвратилъ ему все, что составляетъ его собственность, то-есть, Англію, Ирландію, Анжу, Турэнь и Мэнъ. Согласенъ ты исполнить это требованіе и положить оружіе?

   Король Іоаннъ. Скорѣе соглашусь разстаться съ жизнью! Нѣтъ, король Франціи,ты мнѣ не страшенъ! Артуръ Бретанскій, довѣрься мнѣ, и отдайся мнѣ въ руки. Моя любовь сдѣлаетъ для тебя болѣе, чѣмъ когда-либо трусливая рука Франціи будетъ въ силахъ для тебя чего-нибудь добиться. Покорись мнѣ, дитя.

   Элеонора. Милый мой внучекъ, иди къ своей бабушкѣ.

   Констанца. Да, дитя мое, иди къ бабушкѣ; она отберетъ y тебя королевство, a тебѣ дастъ за это сливу, вишню или фигу. Ахъ, какая добрая бабушка!

   Артуръ. Перестань, милая матушка! Лучше-бы мнѣ лежать въ могилѣ, чѣмъ видѣть, какъ изъ-за такого ничтожества, какъ я, поднимаютъ столько шума.

   Элеонора. Бѣдный ребенокъ плачетъ; ему стыдно за мать.

   Констанца. Такъ это или нѣтъ, весь стыдъ долженъ пасть на тебя! Обиды его бабки, a не позоръ матери извлекаютъ изъ бѣдныхъ глазъ эти жемчужины, способныя вызвать состраданіе y самого неба. Онѣ окажутся своего рода платой, которая подкупитъ небеса, и они за эти блестящія бисеринки вступятся за его права и накажутъ васъ.

   Элеонора. О, чудовищная тварь, ты клевещешь на небо и на землю!

   Констанца. A ты сама чудовищно оскорбляешь и небо, и землю! Не смѣй называть меня клеветницей! Ты и твой Іоаннъ воровски захватили въ свои руки владѣнія, корону, всѣ права угнетаемаго этого ребенка. Онъ сынъ старшаго твоего сына, a между тѣмъ, одна ты, виновница всѣхъ его несчастій. Твои собственныя грѣхи караются въ лицѣ несчастнаго моего сына; гнѣвъ небесъ преслѣдуетъ его за то, что онъ только второе поколѣніе, вышедшее изъ твоего порочнаго чрева, могущаго зачинать только одно грѣховное!

   Король Іоаннъ. Замолчи, сумасшедшая!

   Констанца. Нѣтъ, дайте договорить,что нужно! Его не только постигла кара за ея грѣхи, но Богъ и ее самое, и ея грѣхи сдѣлалъ орудіемъ кары для ея-же потомка: Господь караетъ ребенка за нее и ея же рукою! Ея виновность — единственная вина его, a мечъ высшаго правосудія за ея виновность, за ея проступки обрушивается на моего несчастнаго сына! О, будь она проклята!

   Элеонора. Перестань ругаться, безразсудная тварь! Я могу представить завѣщаніе, уничтожающее всѣ права твоего сына.

   Констанца. Кто же сомнѣвается, что можешь?Завѣщаніе! Дрянное завѣщаніе, выражающее только волю женщины, волю гнусной бабки!

   Король Филиппъ. Довольно, герцогиня; замолчите или говорите умѣреннѣе. Намъ неприлично поощрять своимъ присутствіемъ такъ дурно звучащую перебранку… Пусть звуки трубы вызовутъ на стѣны гражданъ Анжера и пусть они выскажутъ, чьи права въ ихъ глазахъ законнѣе: — права Артура или Іоанна?

  

Трубятъ; на укрѣпленіяхъ показываются граждане.

  

   Гражданинъ. Кто вызываетъ насъ на укрѣпленіе?

   Король Филиппъ. Король французскій отъ имени Англіи.

   Король Іоаннъ. Король Англіи отъ собственнаго своего имени. Вы, граждане Анжера, не правда-ли, преданные мнѣ вѣрноподданные!

   Король Филиппъ. Жители Анжера, васъ, преданныхъ Артуру вѣрноподданныхъ, на укрѣпленія вызываютъ для мирныхъ переговоровъ.

   Король Іоаннъ. Нѣтъ, выслушайте прежде меня, такъ-какъ я отстаиваю вашу пользу. Французскія знамена, развѣвающіяся y васъ на глазахъ и въ виду вашего города, подошли къ нему съ гибельными для васъ намѣреніями. Утробы ихъ орудій полны сокрушительныхъ замысловъ. Пасти этихъ орудій направлены противъ васъ и готовы излить свое негодованіе, изрыгая на ваши стѣны цѣлый градъ чугунныхъ ядеръ. У французовъ все уже готово для кровопролитной осады и для другихъ враждебныхъ дѣйствій противъ васъ. Дула ихъ направлены противъ вашего города, какъ вы можете это видѣть, слегка пріотворивъ ваши запертыя ворота. Не подоспѣй мы вовремя, мирно спящіе камни вашихъ стѣнъ, окружающихъ васъ, словно поясъ, благодаря безпощаднымъ выстрѣламъ французовъ, не устояли бы на своемъ неподвижномъ, глиняномъ основаніи и были бы сдвинуты съ мѣста. Теперь въ стѣнахъ уже оказался бы широкій пробой, могущій дать кровожаднымъ войскамъ свободный доступъ въ вашъ городъ, чтобы нарушить спокойствіе его обитателей. Но при видѣ насъ, вашего законнаго короля, съ такимъ трудомъ и только при помощи необычайно быстрыхъ переходовъ явившагося y вашихъ воротъ противѣсомъ силѣ французовъ, чтобы спасти Анжеръ отъ царапинъ, угрожавшихъ его щекамъ, смотрите, изумленные нашимъ появленіемъ французы желаютъ вступить съ вами въ переговоры. Теперь, вмѣсто того, чтобы метать смертоносные,огненные снаряды, отъ которыхъ ваши стѣны задрожали-бы, какъ въ лихорадкѣ, они намѣрены стрѣлять въ васъ сладкими словами, окутывая ихъ дымомъ, чтобы предательски обмануть ими вашъ слухъ. Довѣрьтесь, любезные граждане, своему королю и впустите насъ въ свои стѣны. Мы утомлены тяжелымъ и быстрымъ переходомъ, поэтому отдыхъ намъ необходимъ, и мы его требуемъ.

   Король Филиппъ. Когда я кончу, вы разомъ отвѣтите намъ обоимъ. Смотрите, по велѣнію Божьей благодати, мы поднялись на защиту того, чья младенческая рука покоится въ данную минуту въ нашей правой рукѣ. То рука юнаго Плантадженета, сына старшаго брата, вотъ этого человѣка! Племяннику слѣдовало-бы стать королемъ надъ дядей и владѣть всѣмъ, что захватилъ въ свои руки теперешній король, Съ единственною цѣлью возстановить эти, нагло попранныя права, мы воинственными своими передвиженіями топчемъ зеленую траву передъ вашимъ городомъ. Враги мы вамъ настолько, насколько по совѣсти требуетъ наше ревностное желаніе возстановить законныя права ограбленнаго ребенка. Воздайте же должное тому, кому воздать его вы обязаны, а именно вотъ этому юному принцу, и наше оружіе, словно обузданный намордникомъ медвѣдь, окажется грознымъ по одному только виду; гнѣву нашихъ пушекъ придется безплодно угрожать только неуязвимымъ, бродящимъ по небу облакамъ, Затѣмъ, не смущая никого мирнымъ отступленіемъ, безъ единой зазубрины на мечахъ, не помявъ ни одного шлема, мы обратно принесемъ домой ту кипучую кровь, которую намѣревались пролить y стѣнъ вашего города, оставивъ въ покоѣ женъ вашихъ, дѣтей и васъ самихъ. Если-же вы безразсудно отвергнете наши предложенія, не надѣйтесь, чтобы дряхлыя ваши стѣны защитили васъ отъ нашихъ вѣстниковъ войны, хотя бы за окружностью этихъ стѣнъ нашло себѣ пристанище все прекрасно выдержанное англійское войско. Отвѣчайте-же, признаете вы своимъ королемъ юнаго принца, въ защиту котораго мы взялись за оружіе? Если нѣтъ, мы дадимъ волю справедливому своему гнѣву и при помощи кровопролитія добьемся того, что принадлежитъ намъ по праву.

   Гражданинъ. На это мы отвѣтимъ коротко. Какъ поданные короля Англіи, мы и нашъ городъ обязаны стоять за него.

   Король Іоаннъ. Такъ, признавая во мнѣ своего короля, впустите меня.

   Гражданинъ. Нѣтъ, мы этого не можемъ. Мы свою вѣрность докажемъ только тому, кто самъ докажетъ, что онъ дѣйствительно король Англіи. До тѣхъ поръ наши ворота не отворятся ни для кого въ мірѣ.

   Король Іоаннъ. Развѣ корона Англіи не доказываетъ, что я король? Если этого не достаточно, я могу представить тридцать тысячъ свидѣтелей, все истинныхъ сыновъ Англіи.

   Пригулокъ. Незаконнорожденныхъ и другихъ.

   Король Іоаннъ. Готовыхъ цѣною жизни отстаивать мои права.

   Король Филиппъ. У насъ не меньшее количество не менѣе благородной крови…

   Пригулокъ. Тоже, я думаю, безъ незаконнорожденныхъ не обходится?

   Король Филиппъ. Она возстаетъ противъ короля Англіи и оспариваетъ его притязанія.

   Гражданинъ. Пока вы не придете къ соглашенію, чьи права законнѣе, мы, въ ожиданіи законнаго короля, будемъ держаться въ сторонѣ отъ обоихъ.

   Король Іоаннъ. Отпусти-же, Господи, грѣхи тѣмъ несчастнымъ душамъ, которыя еще ранѣе, чѣмъ падетъ ночная роса, отыдутъ въ вѣчное свое жилище, павъ въ грозной борьбѣ за короля своего королевства.

   Король Филиппъ. Аминь! Аминь! Къ оружію, рыцари, на коней!

   Пригулокъ. Послужи намъ хорошенько защитой, Святой Георгъ, сокрушившій дракона и съ тѣхъ поръ все сидящій на конѣ надъ дверью моей хозяйки! (Эрцгерцогу). Слушайте, если-бы я былъ y васъ въ домѣ, то-есть, y васъ въ логовищѣ и засталъ васъ въ обществѣ вашей львицы, я къ вашей львиной шкурѣ придѣлалъ-бы бычачью голову и тѣмъ превратилъ-бы васъ въ чудовище.

   Эрцгерцогъ. Молчатъ! ни слова болѣе!

   Пригулокъ. Вотъ оно — рычанье-то льва! Фу, какъ страшно!

   Король Іоаннъ. Идемъ на равнину и выстроимъ тамъ войско.

   Пригулокъ. Постараемся занять наиболѣе выгодную позицію.

   Король Филиппъ. Такъ (Людовику). Мы займемъ противуположный холмъ, a вы будете y насъ въ запасѣ. Съ нами Богъ и наше право! (Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

Тамъ же.

Трубы гремятъ, происходитъ движеніе войскъ, потомъ отступленіе. Входитъ французскій герольдъ и трубитъ y воротъ города

   Герольдъ. Граждане Анжера, отворяйте шире ворота и впустите въ нихъ Артура, герцога Бретанскаго. Много слезъ вызоветъ сегодняшній день изъ глазъ матерей англичанокъ потому что, благодаря доблестной рукѣ Франціи, все поле, обагренное кровью, усѣяно трупами ихъ сыновей; много женъ останутся вдовами, такъ-какъ ихъ мужья валяются теперь, холодно обнимая сырую землю. Побѣда, доставшаяся при небольшой потерѣ, весело паритъ надъ развѣвающимися знаменами французовъ, приближающихся къ вашимъ воротамъ, чтобы войти въ нихъ торжествующими побѣдителями и провозгласить Артура бретанскаго королемъ Англіи и вашимъ.

  

Входитъ англійскій герольдъ съ трубачами.

  

   Англійскій Герольдъ. Радуйтесь, граждане Анжера, звоните въ колокола! Король Іоаннъ, законный король и вашъ, и Англіи, оставшійся побѣдителемъ въ горячей и ожесточенной сегодняшней битвѣ, приближается! Когда войска отправлялись въ бой, ихъ оружіе сверкало, какъ серебро, но теперь, при возвращеніи съ боя, оно все позлащено французскою кровью. Ни одно перо на англійскихъ шлемахъ не сорвано французскимъ копьемъ. Тѣ-же руки, которыя развернули наши знамена при отправленіи въ походъ, несутъ ихъ и теперь. Наши здоровенные англичане возвращаются послѣ сраженія, словно веселая толпа охотниковъ, съ руками, окрашенными кровью сраженныхъ ими непріятелей. Отворите-же ворота и впустите въ вашъ городъ побѣдоноснаго короля,

   Гражданинъ. Герольды, мы, съ высоты своихъ башенъ, видѣли весь бой съ самаго его начала и до конца; видѣли, какъ схватились оба войска и какъ они разошлись. Ни одинъ даже самый зоркій глазъ не могъ-бы рѣшить, за кѣмъ осталась побѣда: за кровь платилось кровью; на каждый ударъ отвѣчали ударомъ; сила сопротивлялась равной силѣ, могущество равному-же могуществу. Оба противника стоятъ одинъ другого, и мы одинаково расположены къ обоимъ. Необходимо, чтобы кто-нибудь изъ нихъ одержалъ верхъ надъ другимъ; пока они находятся въ полномъ равновѣсіи, мы станемъ охранять нашъ городъ отъ обоихъ и для обоихъ.

  

Входятъ съ одной стороны во главѣ своего войска король Іоаннъ съ нимъ Элеонора, Бланка и Пригулокъ; съ другой появляются король Филиппъ, Дофинъ Людовикъ, Эрцгерцогъ австрійскій и войско.

  

   Король Іоаннъ. Неужто, король Франціи, ты и теперь намѣренъ продолжать расточать свою кровь и сопротявляться потоку нашего права? Смотри, какъ-бы этотъ бурный потокъ, свободному теченію котораго ты ставишь преграды, не вышелъ въ ярости изъ своего естественнаго русла и не залилъ твоихъ прибрежныхъ странъ, если ты не дашь серебристымъ водамъ его мирно катиться къ океану.

   Король Филиппъ. Нѣтъ, король Англіи, въ горячей этой схваткѣ ты не сберегъ ни одной лишней капли крови противъ насъ, французовъ; нѣтъ, y тебя пролито ея даже болѣе, чѣмъ y насъ. Клянусь вотъ этою рукою, управляющею разстилающеюся передъ нами страною, что мы до тѣхъ поръ не положимъ оружія, поднятаго нами во имя справедливости, пока не заставимъ подчиниться тебя, противъ котораго мы его подняли, или не увеличимъ числа падшихъ жертвъ нашимъ царственнымъ трупомъ и не украсимъ списка убитыхъ въ эту войну именемъ короля.

   Пригулокъ. О, царственное величіе, какъ сильно ты разростаешься, когда воспламенится благородная королевская кровь. Теперь смерть снабдитъ сталью мертвыя свои челюсти: вмѣсто клыковъ и зубовъ ей будутъ служить мечи воиновъ; запируетъ она, благодаря распрѣ, возникшей между королями и пойдетъ раздирать на клочья человѣческое мясо. Зачѣмъ-же, короли, стоите вы другъ противъ друга въ какомъ-то изумленіи? Крикните войскамъ: — впередъ, на бой, на рѣзню! Вернитесь снова на окровавленное поле, о, вы, равные по силѣ, воспламенные умы! Пусть пораженіе одного будетъ источникомъ мира для другого, a до тѣхъ поръ пусть сыплются удары, льется кровь и свирѣпствуетъ смерть!

   Король Іоаннъ. Чьи-же права готовы признать горожане?

   Король Филиппъ. Граждане, отвѣчайте Англіи, кого признаете вы своимъ королемъ?

   Гражданинъ. Короля Англіи, когда мы будемъ знать, кто онъ.

   Король Филиппъ. Признайте его въ насъ, поддерживающихъ его права.

   Король Іоаннъ. Нѣтъ, насъ, говорящихъ самихъ за себя, собственной особой пришедшихъ завладѣть вами и провозгласить себя королемъ и Анжера, и вашимъ.

   Гражданинъ. Власть, стоящая выше насъ, отвергаетъ все это; слѣдовательно, пока споръ не будетъ рѣшенъ окончательно, мы остаемся при прежнемъ недоумѣніи и ни для кого не отворимъ городскихъ воротъ. Такого образа дѣйствія мы станемъ держаться до тѣхъ поръ, пока полное убѣжденіе не преодолѣетъ нашихъ сомнѣній и пока доказательства, представленныя верховною властью, не обратятъ этихъ сомнѣній въ ничто.

   Пригулокъ. Государь, клянусь этимъ небомъ, наглые анжерцы не хотятъ васъ знать. Они, спокойно спрятавшись за свои зубчатыя стѣны, разиня ротъ, словно на представленіе, глазѣютъ на вызванныя вами кровопролитныя стычки. Позвольте, государи, обоимъ вамъ предложить совѣть. Поступите такъ-же, какъ Іерусалимскіе возмутители, то-есть, превратитесь на время въ союзниковъ и направьте свои соединенные громы противъ этого города. Пусть Франція и Англія свои орудія, заряженныя по самое жерло всякими истребительными снарядами, направятъ противъ Анжера и примутся его громить съ востока и съ запада, пока ихъ чудовищный, всесокрушающій громъ не сокрушитъ каменныхъ реберъ этого надменнаго города. Я сталъ-бы тотчасъ стрѣлять по этимъ клячамъ, до тѣхъ поръ, пока камня на камнѣ не останется отъ ихъ стѣнъ и сами онѣ не окажутся ничѣмъ не защищенными, кромѣ обыкновеннаго воздуха. Когда это будетъ достигнуто, разъедините снова свои слившіяся на время силы; пусть перемѣшавшіяся ваши знамена раздѣлятся, и вы очутитесь челомъ противъ чела, окровавленнымъ остріемъ къ острію, и тогда счастіе живо изберетъ въ которой-нибудь изъ сторонъ своего любимца, сдѣлаетъ его героемъ сегодняшняго дня и поцѣлуемъ поздравитъ его съ блестящей побѣдой. Что скажете вы, могущественные государи, на этотъ, быть можетъ, дикій совѣтъ? Не отдаетъ-ли отъ него немного политикой?

   Король Іоаннъ. Клянусь раскинувшимися подъ нами небесами, совѣтъ мнѣ по вкусу. Согласенъ-ли король Франціи дѣйствовать заодно съ нами, чтобы сравнять съ землею самонадѣянный Анжеръ, a потомъ снова обратиться одному противъ другого, чтобы рѣшить, кому быть королемъ?

   Пригулокъ. Вѣдь и тебѣ, государь, этотъ заносчивый городишко нанесъ такое-же оскорбленіе, какъ и намъ; поэтому, если въ тебѣ есть хоть искра королевской доблести, направь пасти своихъ орудій противъ наглыхъ его стѣнъ. Когда-же мы сроемъ ихъ до основанія, вызывайте снова другъ друга на бой и въ общей свалкѣ отправляйте противниковъ на небеса или въ адъ.

   Король Филиппъ. Пусть будетъ такъ. Съ какой стороны думаете вы открыть военныя дѣйствія?

   Король Іоаннъ. Мы станемъ съ запада метать разрушеніе въ самую грудь города.

   Эрцгерцогъ. A я съ сѣвера.

   Король Филиппъ. Мы-же разразимся своими громами съ юга и осыплемъ городъ дождемъ чугунныхъ ядеръ.

   Пригулокъ. (Про себя). Какое мудрое распоряженіе! Одни съ сѣвера, другіе съ юга; такимъ образомъ австрійцы и французы станутъ прямо стрѣлять другъ друту въ ротъ. Подзадорю ихъ еще сильнѣе (Громко). Идемте-же, идемте!

   Гражданинъ. Послушайте насъ, великіе государи! Повремените минуту, и я укажу вамъ,какъ заключить миръ при помощи прекраснѣйшаго союза. Тогда вы завладѣете этимъ городомъ, не нанеся ни одного удара, ни одной раны. Представьте слѣдующимъ за вами живымъ существамъ лучше спокойно умереть на своихъ постеляхъ, чѣмъ лечь костьми на кровавомъ полѣ.

   Король Іоаннъ. Мы позволяемъ тебѣ говорить и готовы выслушать твои слова,

   Гражданинъ. Взгляните на эту дѣвушку. Она дочь Испаніи и родственница Англійскому королю. Обратите вниманіе на года Дофина и этой прелестной дѣвушки. Когда чувство любви ничто иное, какъ сладостное желаніе обладать красотою, гдѣ-же найдете вы красоту, равную красотѣ Бланки? если любовь пожелаетъ добродѣтели, въ комъ-же искать ее какъ не въ той-же инфантинѣ? Если-же любовь честолюбива и требуетъ знатнаго происхожденія, чья кровь знатнѣе той, что течетъ въ жилахъ испанской принцессы? Насколько она щедро надѣлена совершенствами, настолько-же роскошно одаренъ ими и молодой дофинъ Людовикъ; y него есть всѣ тоже, что и y нея: — красота, добродѣтель и знатность. Если онъ въ чемъ-нибудь уступаетъ ей, то развѣ только въ томъ, что онъ не она, точно такъ-же единственный ея недостатокъ,— если это можно назвать недостаткомъ,— только то, что она не онъ. Дофинъ лишь на половину совершенный человѣкъ; пусть-же такая жена,какъ Бланка, сдѣлаетъ его совершеннымъ вполнѣ; если-же она, какъ и онъ, тоже лишь половина совершенства, пусть онъ пополнитъ то, чего ей недостаетъ. Сліяніе двухъ такихъ серебрянныхъ потоковъ послужить украшеніемъ объемлющихъ ихъ береговъ, a берегами ихъ славныхъ этихъ потоковъ можете оказаться вы, доблестные государи, если сочетаются бракомъ обѣ эти царственныя вѣтви. Такой союзъ сильнѣе воздѣйствуетъ на запертыя наши ворота, чѣмъ всѣ ваши орудія; онъ быстрѣе, чѣмъ порохъ, заставитъ ихъ растворяться настежь. Безъ него-же знайте, что разъяренное море не такъ глухо, львы не такъ рѣшительны, горы и скалы не такъ недвижимы, ни даже сама смерть не такъ изступленно преслѣдуетъ намѣченную ею жертву, какъ будемъ глухи мы, отстаивая свой городъ.

   Пригулокъ. Наконецъ-то остановился, a то, право, казалось, что онъ того и гляди вытряхнетъ изъ лохмотьевъ дряхлый скелетъ смерти. Языкъ y него за словомъ въ карманъ не лѣзетъ; онъ такъ и плюется смертью, горами, скалами и морями, и о рыкающихъ львахъ толкуетъ, какъ о чемъ-то коротко знакомомъ, словно тринадцатилѣтняя дѣвчонка, болтающая о щенкѣ своей собаченки. Онъ горячностью своей крови, должно быть, обязанъ какому-нибудь пушкарю и поэтому-то y него такъ и сыплятся съ языка пушки, огонь, дымъ и взрывы; его языкъ, кажется, способенъ наносить удары не хуже палочныхъ; онъ совершенно оглушилъ наши уши, и слова его разятъ сильнѣе, чѣмъ удары французскаго кулака. Клянусь Богомъ, съ тѣхъ поръ, какъ я въ первый разъ назвалъ отца моего брата тятей, мнѣ никогда еще не случалось быть такъ сильно отхлестаннымъ словами.

   Элеонора. Сынъ мой, согласись на этотъ бракъ. Дай за нашею родственницею хорошее приданое; этимъ ты укрѣпишь колеблющуюся на головѣ твоей корону, a для сына Констанцы не хватитъ солнечныхъ лучей, чтобы его развивающаяся почка расцвѣла и дала сочный плодъ. Я по глазамъ французовъ вижу, что они готовы сдаться. Смотри, какъ они перешептываются между собою. Дѣйствуй на нихъ нахрапомъ, пока ихъ души, увлеченныя честолюбіемъ, еще способны поддаться льстивымъ предложеніямъ; иначе ихъ теперешнее настроеніе можетъ растаять каждую минуту; явятся состраданіе, укоры совѣсти, и тогда расположеніе Франціи къ Артуру сдѣлается еще сильнѣе.

   Гражданинъ. Почему ихъ величества ничего не отвѣчаютъ на предложеніе города, которому они грозятъ своею карою?

   Король Филиппъ. Король Англіи, отвѣчай прежде ты, такъ какъ ты первый вступилъ въ переговоры съ городомъ. Что-же ты скажешь?

   Король Іоаннъ. Если дофинъ, царственный твой наслѣдникъ, съ умѣетъ прочесть въ этой книгѣ красоты слово «люблю», приданое Бланки окажется нисколько не менѣе значительно, чѣмъ приданое любой королевской дочери, потому что и Анжу, и прекрасная Турэнь, и Менъ, и Пуатье, словомъ все, за исключеніемъ этого осажденнаго города, чѣмъ мы владѣемъ по сю сторону моря, озолотитъ ея брачное ложе. Эти сокровища послужатъ добавленіемъ къ тому, что она уже имѣетъ, какъ-то: — титулы, право на почести и другіе дары, какъ красота, молодость, воспитаніе и проч. Обладая всѣмъ этимъ, она можетъ поспорить съ любой принцессой въ мірѣ.

   Король Филиппъ. Что скажетъ на это мой сынъ? Вглядись хорошенько въ лицо этой дѣвушки.

   Дофинъ. Это я и дѣлаю, государь. Въ ея глазахъ я открываю изумительное чудо. Въ нихъ я вижу волшебное отраженіе самого себя, a это отраженіе — тѣнь, производимая солнечнымъ сіяніемъ. Клянусь, никогда не нравился я себѣ такъ сильно, какъ увидавъ свое изображеніе въ льстивомъ зеркалѣ ея небесныхъ глазъ (Тихо разговариваетъ съ Бланкой).

   Пригулокъ. Вздернутый на дыбу льстивымъ зеркаломъ ея глазъ, на висѣлицу складкою нахмуренныхъ ея бровей, четвертованный въ ея сердцѣ, нашъ влюбленный считаетъ себя справедливо наказаннымъ за предательство въ любви. Какъ, однако, жаль, что такой олухъ вздернутъ на дыбу, повѣшенъ, четвертованъ и все это въ такомъ пріятномъ мѣстѣ!

   Бланка. Въ данномъ случаѣ, воля дяди — и моя воля. Если вы ему нравитесь, я не стану спорить противъ того, что пришлось ему по сердцу, но, согласно его волѣ, заставлю и свою волю находить это прекраснымъ. Если-же вы желаете, чтобы я выразилась болѣе опредѣленно, я даже съумѣю заставить себя полюбить васъ, и это не будетъ мнѣ трудно. Не стану льстить вамъ, государь, увѣряя, будто все, что я вижу въ васъ, достойно любви, a только скажу, что даже самый строгій самый предпріимчивый судья не найдетъ въ васъ ничего достойнаго ненависти или отвращенія.

   Король Іоаннъ. Что-же отвѣтитъ молодежь? Что скажешь ты, племянница?

   Бланка. Скажу одно, что я всегда и во всемъ буду поступать согласно мудрымъ вашимъ желаніямъ.

   Король Іоаннъ. A что отвѣтите вы, дофинъ? Можете вы полюбить эту дѣвушку?

   Дофинъ. Спросите лучше, легко-ли мнѣ сдерживать свою любовь? потому что я полюбилъ Бланку беззавѣтно.

   Король Іоаннъ. Если такъ, берите въ придачу къ ней и пять провинцій: — Волькессенъ, Турэнь, Мэнъ, Пуатье и Анжу; помимо этого еще тридцать тысячъ марокъ англійскаго чекана. Король Франціи Филиппъ, если ты согласенъ, прикажи своему сыну и своей дочери, чтобы они соединили свои руки.

   Король Филиппъ. Мы довольны, какъ нельзя болѣе. Дѣти мои, соедините ваши руки.

   Эрцгерцогъ. Не только руки, но и уста; я отлично помню, что сдѣлалъ это, когда былъ помолвленъ въ первый разъ.

   Король Филиппъ. Отворяйте-же свои ворота, граждане Анжера, и впустите къ себѣ друзей, которыхъ сами-же вы сблизили, a тамъ, въ часовнѣ святой Маріи, немедленно будетъ совершено торжественное бракосочетаніе жениха и невѣсты. A герцогини Констанцы здѣсь нѣтъ? Конечно, нѣтъ. При ней предстоящій бракъ уладился бы не такъ легко и скоро. Гдѣ-же она? Гдѣ ея сынъ? Не знаетъ ли этого кто-нибудь?

   Дофинъ. Она, удрученная горемъ, сидитъ въ палаткѣ вашего величества.

   Король Филиппъ. Можно смѣло поручиться, что нашъ союзъ не облегчитъ ея горя. Братъ мой, король Англіи, чѣмъ-бы намъ удовлетворить вдовствующую герцогиню? Мы пришли сюда, чтобы отстаивать ея права, a между тѣмъ, одинъ Богъ вѣдаетъ какъ мы сбились съ прежняго пути и пришли только къ собственнымъ выгодамъ.

   Король Іоаннъ. Мы уладимъ все: — признаемъ Артурга герцогомъ Бретонскимъ, дадимъ ему титулъ графа Ричмонда, да и самый этотъ цвѣтущій городъ отдадимъ въ его владѣніе. Надо позвать герцогиню Констанцу. Пусть кто-нибудь по скорѣе отправится къ ней и попроситъ ее присутствовать при нашемъ торжествѣ. Я надѣюсь, что мы, если и не въ полной мѣрѣ, то хоть отчасти удовлетворимъ ея требованіямъ. Идемте-же скорѣе, — насколько то позволятъ силы,— на неожиданное и не подготовленное торжество (Всѣ, кромѣ Пригулка, уходятъ; граждане удаляются со стѣнъ).

   Пригулокъ. Безумный свѣтъ! безумные короли! безумныя условія! Іоаннъ, чтобы положить конецъ требованіямъ Артура, добровольно соглашается разстаться съ частью своихъ владѣній, a Король Франціи, котораго будто бы заставила вооружиться сама совѣсть, котораго будто бы милосердіе вывело на поле битвы, какъ вождя Божіей рати, вдругъ оставляетъ на произволъ судьбы того, за кого ратовалъ. A изъ-за чего? Изъ-за личной выгоды, изъ-за непобѣдимой этой силы, заставляющей мгновенно измѣнять намѣренія, изъ-за лукаваго демона, ежедневно подстрекающаго нарушать данные обѣты, заставляющаго служить ему всѣхъ:— и королей, и нищихъ, и старцевъ, и юношей, и женщинъ, вынуждая бѣдныхъ дѣвушекъ, не имѣющихъ возможности потерять что-либо иное, приносить въ даръ этому божеству, съ ласково улыбающимся лицомъ, послѣднее свое достояніе — право называться дѣвушками. Да, ты, собственная выгода, ты, корысть, заставляешь весь міръ идти по кривому пути. Уравновѣшенный міръ двигался по прямому направленію и по ровной почвѣ, пока вдругъ корысть, дрянной, негодный этотъ камень, эта гнусная мелочь, это ничтожество не заставило его уклониться отъ направленія, даннаго ему царственною рукою, отъ указаннаго ему движенія, отъ его пути, отъ его цѣли! Эта-то самая корысть, эта-то мерзавка — побудительница, ходящая кривыми путями, эта сводня, эта сокрушительница обѣтовъ,соблазнила взглядъ короля Франціи, подстрекнула его измѣнить своимъ клятвамъ, заставила его промѣнять заранѣе обдуманную и уже начатую борьбу на позорный, своекорыстный миръ, заключенный на самыхъ гнусныхъ условіяхъ. Однако, почему я-то возстаю такъ сильно противъ корысти? Не потому-ли только, что она еще не поглалида меня своею ласковою рукою? Не знаю, хватило-ли бы y меня честности сжать свою руку, если-бы ей, корысти, вздумалось познакомить мою ладонь съ прелестными своими золотыми ангелами? Все дѣло въ томъ, что до сихъ поръ моя ладонь не познакомилась съ искушеніемъ, и я, въ качествѣ бѣдняка, обязанъ ратовать противъ богатства и своекорыстія. Если-бы я былъ богатъ, единственнымъ порокомъ въ моихъ глазахъ была-бы нищета. Если даже короли нарушаютъ свои обѣты, ради выгоды, будь моимъ божествомъ ты, корысть! Отнынѣ я стану поклоняться одной тебѣ! (Уходитъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Палатка французскаго короля.

Входятъ Констанца, Артуръ и Сольсбюри.

   Констанца. Отправились вѣнчаться! Отправились клясться другъ другу въ вѣчной вѣрности! Предательская кровь, вступая въ союзъ съ предательствомъ, отправляется скрѣплять узы дружбы! Неужто Бланка достается Людовику, а эти провинціи Бланкѣ?.. Не можетъ быть! Ты вѣрно оговорился, или ослышался? Справься хорошенько съ памятью и повтори мнѣ снова свои слова. Не можетъ этого быть; ты только говоришь, что такъ есть. Я тебѣ не вѣрю, не въ силахъ повѣрить, потому что слова твои пустой звукъ, вылетающій изъ груди ничтожнаго человѣка. Подумай самъ, могу-ли я тебѣ повѣрить, когда самъ король далъ мнѣ королевское свое слово? Ты будешь наказанъ за то, что пугаешь меня. Я больна, и этому способна пугаться. Меня гнететъ такая бездна неспрведливостей, что я полна всякихъ страховъ. Потомъ, какъ бояться всего вдовѣ, лишенной мужа? да и вообще женщина какъ будто рождена для чувства страха! Хотя бы ты и сознался теперь, что только пошутилъ, дрожь въ моемъ тѣлѣ не уймется во весь день. Зачѣмъ покачиваешь ты головою? Что хочешь ты этимъ сказать? Зачѣмъ такъ уныло смотришь моего сына? Зачѣмъ прижимаешь руку къ груди? Зачѣмъ словно воды рѣки, выступающей изъ береговъ, на твои глаза навертываются слезы. Должны эти признаки скорби служит подтвержденіемъ твоихъ словъ?.. Повтори-же все, что разсказывалъ… Нѣтъ, всего не повторяй, a только однимъ словомъ отвѣть, правду ты говорилъ или нѣтъ?

   Сольсбюри. Какъ мнѣ извѣстно, слова мои настолько же правдивы, насколько вы должны считать лживыми тѣхъ, кто вынуждаетъ меня сообщать вамъ горькую правду.

   Констанца. О, если ты хочешь научить меня вѣрить этому горю, научи-же и это горе, какъ скорѣе меня убить. Пусть убѣжденіе и жизнь вступаютъ между собою въ смертельный бой, какъ два бѣшеныхъ противника, которыя едва успѣвъ встрѣтиться, уже оба падаютъ и умираютъ. Людовикъ женится на Бланкѣ! О, если такъ, что-же будетъ съ тобою, дитя? Франція дружитъ съ Англіею! Что-же станетъ со мною, если такъ? Уйди отсюда, мой другъ; самый твой видъ мнѣ непріятенъ. Принесенныя тобою извѣстія сдѣлали для меня невыносимымъ твое присутствіе!

   Сольсбюри. Какъ-же, герцогиня, могъ обидѣть васъ, сообщивъ объ обидѣ, нанесенной вамъ другими?

   Констанца. Самая обида такъ ужасна, что дѣлаетъ ненавистнымъ каждаго, кто скажетъ о ней хоть слово.

   Артуръ. Умоляю тебя, матушка, покорись судьбѣ.

   Констанца. Если бы ты самъ, умоляющій меня, былъ настолько противенъ и безобразенъ, что утроба матери стыдилась-бы тебя; если-бы ты весь былъ покрытъ отвратительными прыщами и струпьями; если-бы ты хромалъ, былъ глупъ, горбатъ, черенъ, чудовищно гадокъ, весь испещренъ омерзительными бородавками и другими скверными болячками, мнѣ было бы все равно, и я могла-бы помириться, потому что тогда я тебя бы не любила! Тогда я не считала-бы тебя достойнымъ ни твоего высокаго происхожденія, ни короны. Но ты прекрасенъ, и при твоемъ рожденіи природа и счастіе подали другъ другу руку, чтобы возвести тебя на высоту величія. Природными своими дарами ты можешь поспорить съ лиліями и съ едва распускающимися розами. Что-же касается счастія, увы! его подкупили, и оно отвернулось отъ тебя, измѣнило; оно пребываетъ теперь въ незаконномъ сожительствѣ съ дядей твоимъ Іоанномъ. Позолоченная рука его до того увлекла короля Франціи, что вынудила его величество забыть свои клятвенныя обѣщанія, уваженіе къ своему королевскому сану и превратиться въ сводника. Да, король Франціи служитъ теперь сводникомъ для успѣховъ короля Іоанна; счастіе, какъ блудница, пало въ объятія Іоанна, похитителя англійскаго престола! Ну, a ты, пріятель, скажи, развѣ король Франціи не клятвопреступникъ? Осыпь его ядовитѣйшими словами или уйди. Оставь меня наединѣ съ этими гнетущими скорбями,посланными мнѣ на долю жестокою судьбой.

   Сольсбюри. Простите меня, герцогиня, но я не могу вернуться туда безъ васъ.

   Констанца. Можешь и долженъ вернуться; я за тобою не пойду; я научу свои страданія гордости, потому что страданіе должно быть гордо, должно придавать величіе своей жертвѣ. Пусть короли идутъ сюда ко мнѣ! Пусть они соберутся передъ величьемъ моей скорби, потому что скорбь моя такъ велика, что никто, кромѣ твердой и необъятной земли, не можетъ служить ей опорой (Бросается на землю). Здѣсь возсѣдаетъ мое горе; здѣсь его престолъ; пусть приходятъ короли и преклонятъ передъ нимъ колѣна!

  

Входятъ Король Іоаннъ, Король Филиппъ, Дофинъ, Бланка, Элеонора, Пригулокъ, Эрцгерцогъ австрійскій и свита.

   Король Филиппъ. Ты совершенно права, прелестная моя дочь. Благодатный сегодняшній день вѣчно будетъ считаться во Франціи праздникомъ. Для того, чтобы придать болѣе торжественности этому дню, само сіяющее солнце остановилось въ своемъ движеніи и, подобно алхимику, блескомъ своихъ лучезарныхъ глазъ, превращаеть скучную, грязную землю въ чистое золото. День этотъ при ежегодномъ своемъ возвращеніи будетъ праздникомъ.

   Констанца. Днемъ несчастія, a не праздникомъ! (Вскакиваетъ съ мѣста). За что такая честь этому дню? Что онъ далъ онъ такого, чтобы память о немъ золотыми буквами вносить въ мѣсяцесловъ въ числѣ святыхъ праздниковъ? Нѣтъ лучше вычеркните его совсѣмъ изъ недѣли, какъ день позора, угнетенія и клятвопреступленія! Или если уже нельзя вычеркнуть его совсѣмъ, пусть роженицы усердно молятъ Бога, чтобы разрѣшиться имъ пришлось не въ этотъ день, такъ-какъ онъ чудовищно обманетъ ихъ надежды. Пусть никакой другой день, кромѣ этого, не грозитъ крушеніемъ мореходамъ; пусть не расторгается ни одна торговая сдѣлка кромѣ тѣхъ, которыя заключены въ этотъ день; пусть всѣ начатое въ этотъ день, ожидаетъ неблагополучный конецъ, да, пусть сама правда въ этотъ день превращается въ безсодержательную ложь!

   Король Филиппъ. Клянусь небомъ, герцогиня, вамъ не за что осыпать проклятіями совершившееся въ этотъ день. Развѣ я не далъ вамъ королевскаго своего слова?

   Констанца. Вы обманули меня поддѣлкой, имѣющей сходство съ королевскимъ словомъ, которая, будучи не пробованной и невзвѣшенной, оказывается совсѣмъ не имѣющей никакой цѣны. Вы клятвопреетупникъ, да, клятвопреступникъ! Вы съ оружіемъ въ рукѣ пришли проливать кровь м его врага, a теперь протягиваете этому врагу руку, чтобы съ нимъ породниться! Могучія схватки войны остыли; складки на нахмуренномъ ея лбу распрямились; вмѣсто нихъ явили дружба и подкрашенный миръ, и весь этотъ союзъ основанъ на притѣсненіи, которое приходится мнѣ терпѣть. Вооружитесь-же, небеса, вооружитесь противъ царственныхъ клятвопреступниковъ! Вдова съ крикомъ взываетъ къ вамъ: — «Заступите мнѣ мѣсто мужа! Не дайте часамъ безбожнаго этого дня истечь благополучно; и прежде чѣмъ закатится солнце, посѣйте вооруженный раздоръ между обоими вѣроломными королями!» О, услышьте меня, услышьте!

   Эрцгерцогъ. Миръ, герцогиня.

   Констанца. Нѣтъ, война! война! Не хочу я мира! Миръ для меня война! О, Лиможъ! О, ты, австріецъ, позорящій окровавленную шкуру, висящую y тебя на плечахъ, ты, рабъ, ты негодяй, ты жалкій трусъ! Ты, малый въ честныхъ дѣлахъ, но крупный въ дѣлахъ гнусныхъ, ты, сильный только тѣмъ, что вѣчно льнешь только къ сильнымъ! Ты, прихвостникъ фортуны, только тогда вступающій въ бой, когда знаешь, что эта, прихотливая особа поможетъ тебѣ остаться здравымъ и невредимымъ! Ты, поклонникъ только сильныхъ, тоже клятвопреступникъ! Какъ-же быть такъ пошло, такъ непроходимо глупымъ, чтобы хвастаться, топать ногами и клясться, что готовъ посвятить всего себя моей защитѣ! Рабъ, съ холодной рыбьей кровью, развѣ твоя громовая рѣчь не разражалась противъ моихъ обидчиковъ? Развѣ ты не клялся быть бойцомъ за мои права? развѣ не убѣждалъ меня положиться на твою счастливую звѣзду, на твою преданность, на твою силу? — И кто-же, какъ не ты, передается на сторону моихъ враговъ? a еще носишь львиную шкуру! Сбрось ее, хоть ради стыда, и повѣсь на свои гнусныя плечи — телячью.

   Эрцгерцогъ. О, если-бы мужчина дерзнулъ обратиться ко мнѣ съ такими словами!

   Пригулокъ. Слышали? она совѣтуетъ на эти гнусныя плечи повѣсить телячью шкуру.

   Эрцгерцогъ. Не смѣй, шутъ, повторять ея словъ, или ты поплатишься за это жизнью.

   Пригулокъ. Однако, она все-таки говоритъ: — повѣсь на эти плечи телячью шкуру.

   Король Іоаннъ. Я не люблю подобныхъ шутокъ; ты забываешься.

  

Входить Кардиналъ Пандольфъ.

  

   Король Филиппъ. А, вотъ идетъ святѣйшій папскій легатъ.

   Пандольфъ. Божье благословеніе на васъ, вѣнчанные намѣстники небесъ! Мое священное посланіе касается тебя, Король Іоаннъ. На меня, Пандольфа, кардинала изъ прекраснаго Милана, святѣйшій нашъ отецъ, папа Иннокентій, возложилъ обязанность спросить тебя, зачѣмъ возстаешь ты такъ своевольно противъ церкви, священной нашей матери, и почему силою произвола возбраняешь Стифену Ленгдону, избранному въ архіепископы Кентэрбрійскіе, вступить въ управленіе этою святою епархіею? я отъ имени вышеназваннаго отца нашего, папы Иннокентія, требую отъ тебя отвѣта.

   Король Іоаннъ. Какое земное существо имѣетъ право подвергать допросу свободно дышащую особу помазаннаго короля? Ты-же, кардиналъ, надѣясь заставить меня отвѣчать, прибѣгнувъ къ имени папы, не могъ придумать ничего болѣе ничтожнаго, болѣе безсильнаго, даже болѣе смѣшного. Передай ему этотъ отвѣтъ да еще прибавь отъ имени короля Англіи, что ни одинъ итальянскій попъ никогда не получитъ съ нашихъ владѣній ни десятиннаго, ни какого либо иного побора; что, подвластные одному только Богу, тамъ, гдѣ мы царствуемъ съ Его соизволенія, мы не нуждаемся въ поддержкѣ чьей-бы то ни было смертной руки. Такъ и передай ему; я не намѣренъ стѣсняться передъ его самозванною властью!

   Король Филиппъ. Король Англіи, братъ мой, ты богохульствуешь.

   Король Іоаннъ. Всѣ вы, остальные короли христіанскаго міра, продолжайте позволять грубо руководить вами этому властолюбивому попу; страшитесь попрежнему его проклятій, отъ которыхъ можно откупиться деньгами; продолжайте цѣною гнуснаго золота, грязи и праха покупать себѣ подложныя отпущенія торгующаго ими человѣка, такъ какъ отпускаетъ вамъ грѣхи ваши только онъ самъ, а не Богъ. Пусть и ты, и всѣ другіе, подобно тебѣ поддающіеся наглому обману беззастѣнчиваго волхва, продолжаютъ подчиняться грубой его власти; пусть откармливаютъ его крупными подачками, я одинъ возстаю противъ папы и считаю моими врагами всѣхъ его друзей!

   Пандольфъ. Когда такъ, я силою даннаго мнѣ полномочія проклинаю тебя и отлучаю тебя отъ церкви. Благословенъ будь тотъ мятежникъ, кто стряхнетъ съ себя вѣрноподданничество еретику; и тотъ, кому какими-бы то ни было средствами удастся прекратить богомерзкую его жизнь, не только получить отпущеніе всѣхъ грѣховъ, но даже будетъ возвеличенъ, причисленъ къ лику святыхъ.

   Констанца. О, позвольте-же и мнѣ проклинать его заодно съ Римомъ! Добрый отецъ-кардиналъ, говорите «Аминь» на каждое мое заслуженное проклятіе, потому что никто, кромѣ меня, не съумѣетъ клясть его такъ, какъ онъ того достоинъ.

   Пандольфъ. Герцогиня, мое проклятіе законно; оно основано на данномъ мнѣ полномочіи.

   Констанца. A мое развѣ незаконно? Если законъ не въ силахъ защищать право, зачѣмъ-бы ему не разрѣшить беззаконія? Законъ не можетъ вернуть моему сыну его королевства, потому что законъ этотъ находятся въ тѣхъ-же рукахъ, какъ и самое королевство. Когда самъ законъ несправедливъ во всемъ, какъ можетъ онъ запретить мнѣ проклинать?

   Пандольфъ. Король Франціи, Филиппъ, подъ страхомъ проклятія приказываю тебѣ выпустить руку этого архи-еретика и, если онъ не согласится подчиниться Риму, направить противъ него свое войско!

   Элеонора. Король Франціи, ты поблѣднѣлъ. Не отнимай своей руки.

   Констанца. Смотря, дьяволъ, какъ-бы Франція не раскаялась и, отнявъ свою руку, не лишила адъ одной души.

   Эрцгерцогъ. Король Филиппъ, исполни волю кардинала.

   Пригулокъ. И накинь телячью шкуру на эти вѣроломныя плечи.

   Эрцгерцогъ. Хорошо, мерзавецъ! Я поневолѣ вынужденъ терпѣть эти обиды, потому что…

   Пригулокъ. Твои штаны стерпятъ ихъ еще лучше.

   Король Іоаннъ. Что-же ты отвѣтишь кардиналу, Филиппъ?

   Констанца. Онъ исполнитъ волю кардинала; отвѣчать ему больше нечего.

   Дофинъ. Сообрази, отецъ: — тебя ожидаетъ или тяжелое проклятіе Рима, или легкая возможность лишиться дружбы короля Англіи. Изъ двухъ золъ выбирай меньшее.

   Бланка. A это меньшее — проклятіе Рима.

   Констанца. Будь твердъ, Людовикъ! не поддавайся искушенію въ образѣ твоей недавней, еще дѣвственной жены.

   Бланка. Говорить это герцогиню Констанцу побуждаетъ не совѣсть, a только желаніе добиться того, что ей нужно..

   Констанца. Если ты допускаешь, что желаніе добиться того, что мнѣ нужно, такъ велико, что оно убиваетъ совѣсть, ты вынуждена будешь придти къ тому заключенію, что совѣсть оживетъ снова, когда я перестану добиваться того, что мнѣ нужно. О, если такъ, помогите мнѣ достигнуть необходимаго, и совѣсть моя воспрянетъ снова; мѣшая-же мнѣ, вы окончательно затопчите во мнѣ совѣсть.

   Король Іоаннъ. Король смущенъ и ничего не отвѣчаетъ.

   Констанца. Отшатнись отъ него и отвѣть, какъ слѣдуетъ.

   Эрцгерцогъ. Да, государь, поступите такъ и бросьте сомнѣнія.

   Пригулокъ. Не бросайте ничего, кромѣ телячьей шкуры на его плечи.

   Король Филиппъ. Я до того смущенъ, что, право, не знаю, что отвѣчать.

   Пандольфъ. Вслѣдствіе неразумнаго отвѣта, ты смутишься еще сильнѣе, когда тебя постигнетъ отлученіе отъ церкви и ея проклятіе.

   Король Филиппъ. Высокочтимый отецъ, поставьте себя на мое мѣсто и рѣшите, какъ поступили бы вы сами? Царственная эта рука только-что породнилась съ моею. Внутреннее душевное согласіе привело къ крѣпкому, нерасторжимому союзу, скрѣпленному священнѣйшими обѣтами. Каждое слово, что вмѣстѣ съ дыханіемъ вырывалось изъ груди, клялось въ ненарушимой дружбѣ, въ вѣрности, въ любви, какъ между нашими государствами, такъ и между обоими государями. Для скрѣпленія нашего союза рукопожатіемъ мы едва имѣли время вложить эти руки одну въ другую. Мало, очень мало времени,— и это знаетъ самъ Господь, — прошло съ тѣхъ поръ какъ передъ заключеніемъ мирнаго союза мы для рукопожатія омыли свои руки, окрашенныя безчеловѣчной кистью войны, оставившей на нихъ слѣды непріятельской крови, пролитой изъ-за ожесточеннаго спора двухъ раздраженныхъ королей. И вотъ эти руки, только что омытыя отъ крови, сближенныя взаимнымъ расположеніемъ такъ еще недавно, должны отвергнуть дружеское пожатіе и отказаться отъ добраго, искренняго примиренія. Неужто возможно такъ вѣроломно относиться къ вѣрности, играть ею такъ позорно? Нѣтъ, лукавить такъ постыдно передъ небесами, и, разнявъ обѣ ладони, обратить все дѣло въ дѣтскую игру, было-бы достойно только неразумныхъ ребятъ. Неужто намъ, отрекшись отъ всѣхъ данныхъ клятвъ, на травить цѣлыя кровожадныя полчища на брачное ложе улыбающагося намъ мира и на сіяющемъ челѣ искренней вѣрности снова начертать знаки грознаго раздора? Нѣтъ, святой, уважаемый отецъ, дозвольте, чтобы все приняло другой оборотъ. Пусть осѣняющая васъ благодать придумаетъ, проповѣдуетъ, прикажетъ намъ что-нибудь болѣе милостивее, и тогда мы оба, оставаясь друзьями, охотно покоримся вашему доброму желанію.

   Пандольфъ. Все, что не возстаетъ противъ дружбы съ Англіей, является образцомъ безобразія; оно не порядокъ, a безпорядокъ. Итакъ, къ оружію! Оставайся, какъ прежде, бойцомъ за нашу Церковь, иначе Церковь, наша общая мать, изречетъ тебѣ свое проклятіе, проклятіе матери возмутившемуся противъ нея сыну. Слушай, король Франціи! тебѣ было-бы лучше держать ехидну за ядовитый языкъ, держать льва за смертоносную его лапу или тигра за зубы, чѣмъ ту руку, которую ты держишь теперь въ своей.

   Король Филиппъ. Отнять свою руку я могу, но измѣнить вѣрности — нѣтъ.

   Пандольфъ. Какъ вижу, ты заставляешь вѣрность становиться врагомъ вѣрности. Ты, словно въ междоусобной войнѣ, противупоставляешь обѣтъ обѣту, a царственный свой языкъ вынуждаешь противорѣчить ему-же самому. Исполни-же прежде всего данную небесамъ клятву быть неизмѣннымъ защитникомъ нашей Церкви. Всѣ твои обѣты данные послѣ этого, противорѣчатъ первому твоему обѣту, ты имѣешь священное право ихъ не исполнять. Если, давъ слово поступать дурно, ты держишь данное слово и дѣйствительно поступаешь дурно, это предосудительно; но если, несмотря на данное слово, ты поступаешь хорошо, это очищаетъ тебя отъ всякаго нареканія въ клятвопреступленіи. Когда ты впалъ, такимъ образомъ, въ ошибку, лучшее, что тебѣ остается сдѣлать — это впасть въ другую. Отклонившись отъ прямого пути лучше всего отклониться и отъ новаго направленія; тогда ты самъ собою попадешь опять на прежній надлежащій путь. Въ такихъ случаяхъ вторая измѣна исправляетъ первую: такъ жаръ огня является лучшимъ цѣлебнымъ средствомъ противъ только-что полученной обжоги. Оставаться вѣрнымъ данной тобою клятвѣ тебя заставляетъ богобоязнь; но не забывай, что новая клятва идетъ разрѣзъ съ вѣрою и съ истинною богобоязнью. Итакъ, новый твой обѣтъ какъ разъ противорѣчитъ первому; не исполни второго, ты останешься вѣрнымъ первому и тѣмъ загладишь свое клятвопреступленіе. Если ты, сознавая, что клятвопреступленіе — грѣхъ, все-таки въ него впалъ, новое клятвопреступленіе лучшее средство омыться отъ новаго грѣха. Чѣмъ-же иначе были-бы прежніе обѣты? — не болѣе насмѣшками! Ты поклялся теперь нарушить данную клятву и окажешься еще вдвое болѣе клятвопреступнымъ, клятвопреступнымъ противъ самого себя, если рѣшишься ее сдержать. Новые твои обѣты противорѣчатъ прежнимъ, поэтому съ твоей стороны будетъ величайшею побѣдою, если ты вооружишь все, что есть въ тебѣ благороднаго и постояннаго, противъ неосторожныхъ поступковъ и своекорыстныхъ побужденій. За эту прекрасную рѣшимость на помощь къ тебѣ придутъ наши молитвы, если только ты самъ ихъ не отвергнешь. Въ противномъ случаѣ, знай: — на тебя обрушатся наши проклятія, обрушатся съ такою тяжестью, что стряхнуть ихъ съ себя не хватить силъ, и ты, полный отчаянія, умрешь подъ несокрушимымъ ихъ давленіемъ.

   Эрцгерцогъ. Мятежъ, подольщайся къ мятежу!

   Пригулокъ. Ты все еще разговариваешь? Придется заткнуть тебѣ ротъ телячьею шкурою; авось хоть тогда замолчишь.

   Дофинъ. Къ оружію, отецъ!

   Бланка. Какъ? Ужель ты омрачишь кровопролитіемъ день нашего брака и возстанешь противъ моего дяди, съ которымъ самъ теперь породнился? Неужто на свадебномъ нашемъ пиру будутъ подавать убитыхъ людей. Неужто крикливые возгласы трубъ и гулкій громъ барабановъ,— адскіе эти звуки,— займутъ мѣсто той нѣжной и сладкой музыки, которой слѣдуетъ сопровождать наше брачное торжество? Послушай, мужъ мой дорогой, — какъ еще ново для моего языка это слово «мужъ»! — хоть ради этого имени, которымъ мои уста никого еще не называли, на колѣняхъ молю тебя, не поднимай оружія противъ моего дяди!

   Констанца. На колѣняхъ, одеревенѣлыхъ отъ колѣнопреклоненій, умоляю тебя, доблестный дофинъ, не измѣняй своего рѣшенія, внушеннаго тебѣ небесами.

   Бланка. Теперь я увижу, любишь-ли ты меня. Чьи просьбы могутъ быть убѣдительнѣе просьбъ жены?

   Констанца. Совѣты того, что возвеличиваетъ и его самого, и тебя: — его чести. Не забывай, Людовикъ, о своей чести, не забывай о ней!

   Дофинъ. Удивляюсь, государь, что вы медлите, когда обстоятельства требуютъ, чтобы вы рѣшились скорѣе.

   Пандольфъ. Я медлить долѣе не стану; мое проклятіе разразится надъ его головою.

   Король Филиппъ. Въ этомъ нѣтъ надобности. Король Англіи, я разрываю съ тобою союзъ.

   Констанца. О! отринутое имъ самимъ королевское величіе вернулось къ нему снова!

   Элеонора. Какое гнусное доказательство французскаго непостоянства!

   Король Іоаннъ. Король Франціи, не пройдетъ и часа, какъ ты проклянешь этотъ часъ!

   Пригулокъ. Если старый часовщикъ — время, — оно-же и дерзкій могильщикъ, — поможетъ, Франціи придется залиться слезами.

   Бланка. Солнце какъ будто облилось кровью. Прощай прелестный день! Какой-же стороны слѣдуетъ мнѣ держаться? Я одинаково тѣсно связана и съ тою, и съ другою. Въ каждой арміи есть рука; каждая изъ нихъ ухватилась за меня и въ дикомъ своемъ изступленіи готова разорвать меня пополамъ. О мужъ мой, я не могу молить, чтобы побѣда осталась за тобою! Дядя, я поневолѣ должна молить, чтобы ты остался въ проигрышѣ! Отецъ мой, я не въ силахъ желать тебѣ успѣха! Бабушка, не могу также я желать, чтобы твои желанія осуществились! Кто-бы не остался побѣдителемъ въ этомъ дѣлѣ, платиться за все придется мнѣ! Даже ранѣе чѣмъ началась игра, я вижу, что въ проигрышѣ придется остаться мнѣ.

   Дофинъ. Иди со мною, жена моя; счастіе твое со мною обезпечено.

   Бланка. То, что обезпечиваетъ мое счастіе, сведетъ меня въ могилу.

   Король Іоаннъ. Племянникъ, стяни наши войска (Пригулокъ уходитъ). Король Франціи! Я одержимъ такимъ необузданнымъ гнѣвомъ, я пламенѣю такой жаждою безпощадной мести, что пылъ ихъ можетъ быть залитъ одною кровью. да, только кровью дорогой намъ до сихъ поръ Франціи!

   Король Филиппъ. Ярость твоя сожжетъ тебя самого ранѣе, чѣмъ ты успѣешь залить ее нашею кровью! Берегись, тебѣ грозитъ не малая опасность!

   Король Іоаннъ. Не болѣе той, которая грозитъ тебѣ! Къ оружію и впередъ! (Уходятъ въ разныя стороны).

  

СЦЕНА II.

Поле передъ Анжеромъ; сраженіе, движеніе войскъ.

Входитъ Пригулокъ съ головою Эрцгерцога.

  

   Пригулокъ. Клянусь жизнью, день становится жарокъ не въ мѣру, словно какой-то дьяволъ носится подъ небесами въ воздухѣ и сѣетъ на землю бѣду за бѣдой. Ну, ты, голова австрійца, полежи здѣсь, пока Филиппъ еще дышетъ.

  

Входятъ Король Іоаннъ, Артуръ и Гьюбертъ.

  

   Король Іоаннъ. Гьюбертъ, присмотри за мальчикомъ. Филиппъ, спѣши скорѣе на помощь къ нашей матери. Она въ нашей палаткѣ окружена непріятелемъ. Боюсь, не взята-ли она уже въ плѣнъ.

   Пригулокъ. Не бойтесь, государь, я ее уже выручилъ; ея величество въ полной безопасности. Впередъ, мой повелитель, еще небольшое усиліе, и наши труды увѣнчаются благополучнымъ концомъ (Уходятъ)

  

СЦЕНА III.

Другая часть поля подъ Анжеромъ.

Сраженіе оканчивается; французы отступаютъ. Входятъ: Король Іоаннъ, Элеонора, Артуръ, Пригулокъ, Гьюбертъ и свита.

  

   Король Іоаннъ (Матери). Итакъ, рѣшено: вы, ваше величество, съ достаточнымъ количествомъ войска остаетесь здѣсь (Артуру). Племянникъ, не смотри такъ уныло; твоя бабушка любятъ тебя, a дядя будетъ такъ-же ласковъ съ тобою, какъ твой покойный отецъ.

   Артуръ. Тоска обо мнѣ убьетъ мою мать.

   Король Іоаннъ (Пригулку). A ты, племянникъ, немедленно поѣзжай впередъ въ Англію, и ранѣе чѣмъ успѣемъ прибыть туда мы, прижми хорошенько заплывшихъ жиромъ аббатовъ и вытряси изъ ихъ мѣшковъ находящихся тамъ въ плѣну золотыхъ ангеловъ. Чѣмъ-же и питаться голоднымъ, какъ не ихъ жирными ребрами, откормленными миромъ? Даю тебя на это самыя широкія полномочія.

   Пригулокъ. Ни колоколъ, ни книги, ни свѣчи не заставятъ меня кипятиться, когда золото и серебро манятъ меня къ себѣ. Имѣю честь откланяться вашему величеству; за васъ-же, дражайшая бабушка, если на меня вдругъ нападетъ минута набожности, я буду молить Создателя,чтобы онъ еще на долгіе года сохранилъ драгоцѣнные ваши дни. Цѣлую вашу руку.

   Элеонора. Прощай, любезный внукъ.

   Король Іоаннъ. До свиданія, племянникъ (Пригулокъ уходитъ).

   Элеонора. Подойди ко мнѣ, дитя; послушай, что я тебѣ скажу (Отходитъ съ Артуромъ всторону).

   Король Іоаннъ. A ты, Гьюбертъ, подойди ко мнѣ я тоже дослушай, что скажу тебѣ я. Дорогой Гьюбертъ, мы обязаны тебѣ многимъ. За нашею плотскою стѣною таится душа, сильно разсчитывающая на своего заимодавца, въ надеждѣ скоро расквитаться съ нимъ за всѣ его услуги вполнѣ, даже съ лихвою. Добровольную твою преданность я лелѣю въ груди, какъ сокровище. Дай-же мнѣ руку. Я имѣю сказать тебѣ нѣчто важное, но отложу это до болѣе благопріятнаго времени. Честное слово, Гьюбертъ, я почти стыжусь высказывать тебѣ въ лицо, какого я высокаго мнѣнія о тебѣ.

   Гьюбертъ. Премного обязанъ вамъ, государь.

   Король Iоaннъ. Добрый другъ, благодарить пока еще не за что, но ты скоро получишь на это право. Какъ-бы медленно ни тянулось время, оно все-таки доползетъ до того, что ты подучишь отъ меня должное. Надо мнѣ кое-что тебѣ сказать… Но оставимъ это пока. Солнце еще свѣтитъ на небѣ, и гордый, ярко сіяющій день слишкомъ переполненъ всякими радостями, слишкомъ сильно гоняется за всякими пустяками; при его свѣтѣ я не могу говорить о томъ, что мнѣ нужно. Вотъ если-бы полночный колоколъ своимъ чугуннымъ языкомъ и своею мѣдною пастью смутилъ сонное теченіе ночи; если-бы мы стояли не здѣсь, a на кладбищѣ, и твоя душа была переполнена ненавистью и жаждою мести, тогда дѣло другое! Въ обыкновенное время кровь живо бѣгаетъ взадъ и впередъ по жиламъ, заставляя глаза сверкать, a лицо глупо улыбаться отъ какой-то нелѣпой и непонятной радости, но такое настроеніе совсѣмъ не подходитъ къ тому, что мнѣ надо тебѣ сказать. Нѣтъ, если-бы подъ давленіемъ чувства тоски кровь эта сгустилась, сдѣлалась лѣнивою, неповоротливою или если-бы ты могъ видѣть меня безъ помощи глазъ, могъ слышать безъ помощи ушей, отвѣчать, не прибѣгая къ содѣйствію языка, а только при посредствѣ одного пониманія, да, безъ глазъ, безъ ушей, безъ грубаго звука рѣчи, я, несмотря на сторожащій насъ лучезарный день, перелилъ-бы свою мысль тебѣ въ душу, но теперь этого не сдѣлаю. Да, теперь я отъ этого воздержусь, хотя люблю тебя очень сильно и хотя вполнѣ убѣжденъ, что и ты мнѣ преданъ.

   Гьюбертъ. Настолько преданъ, ваше величество, что какое-бы дѣло вы мнѣ ни поручили, я исполню его, если-бы оно даже грозило мнѣ гибелью.

   Король Іоаннъ. Развѣ я этого не знаю?… Гьюбертъ, Гьюбертъ, добрый мой Гьюбертъ, посмотри на этого мальчишку. Другъ мой, я признаюсь тебѣ, что онъ настоящая змѣя на моемъ пути, и куда-бы ни вздумала ступить моя нога, онъ всюду торчитъ предо мною. Понялъ ты меня? Будъьего сторожемъ.

   Гьюбертъ. Сторожить его я стану такъ, что онъ болѣе не будетъ помѣхой для вашего величества.

   Король Іоаннъ. Смерть…

   Гьюбертъ. Государь?

   Король Іоаннъ. Могила!

   Гьюбертъ. Онъ проживетъ недолго.

   Король Іоаннъ. Довольно. Теперь мнѣ легче будетъ дышать. Повѣрь, Гьюбертъ, я очень тебя люблю. Не скажу пока, что я готовлю для тебя… но помни это! Будьте готовы, матушка; я скоро пришлю вамъ обѣщанныя подкрѣпленія.

   Элеонора. Да благословитъ тебя Богъ.

   Король Іоаннъ. Ты, племянникъ, тоже отправишься въ Англію. Туда тебя проводитъ Гьюбертъ; онъ будетъ заботиться о тебѣ, станетъ служить тебѣ вѣрой и правдой. Итакъ, скорѣе въ Кале (Уходятъ).

  

СЦЕНА IV.

Тамъ-же. Палатка французскаго короля.

Входятъ Король Филиппъ, Дофинъ, Пандольфъ и свита.

   Король Филиппъ. Такъ ревущею бурею всѣ корабли непобѣдимой армады оторваны одинъ отъ другого и разметаны по лону бушующаго океана?

   Пандольфъ. Не падайте духомъ и надѣйтесь на будущее; все еще можетъ поправиться.

   Король Филиппъ. Легко-ли поправиться послѣ такого пораженія? Развѣ мы не разбиты на голову? Развѣ Анжеръ для насъ не погибъ? Развѣ Артуръ не взятъ въ плѣнъ? Развѣ множество друзей не легло на подѣ битвы и развѣ, несмотря на сопротивленіе Франціи, обагренные кровью англичане не возвращаются побѣдоносно въ отечество?

   Дофинъ. Они укрѣпили все, что завоевали. Скажите, бывали-ли примѣры такой обдуманности при такой поспѣшности дѣйствій, такого порядка среди смятенія кровопролитной битвы? Кто слыхивалъ или читывалъ о чемъ-нибудь подобномъ?

   Король Филиппъ. Мнѣ не больно отдавать справедливость Англіи; благодаря безпримѣрной доблести ея войскъ, наше пораженіе не такъ позорно (Входитъ Констанца; вoлосы ея въ безпорядкѣ). Смотрите, кто сюда идетъ. Вотъ она, могила души, наперекоръ своему желанію, все еще, какъ въ темницѣ, сохраняющая въ удрученной груди своей дыханіе жизни. Прошу васъ, милая герцогиня, уйдемте со мною отсюда.

   Констанца. Ну, что? Чѣмъ кончилась попытка вашего примиренія съ Англіей?

   Король Филиппъ. Терпѣніе, добрая герцогиня! Утѣшьтесь, благородная Констанца!

   Констанца. Прочь отъ меня всякіе совѣты, всякая помощь, кромѣ смерти, нашей истинной помощницы, съ которой никакіе совѣты уже не нужны, милая, желанная смерть, благоухающее зловоніе, нетлѣнное разложеніе, возстань ты, ненавистная большинству людей, наводящая ужасъ на живущихъ въ благополучіи, да, возстань съ своего окруженнаго вѣчно длящимся мракомъ ложа, и я съ восторгомъ буду лобызать твои отвратительныя кости! Я готова въ твои пустыя глазницы вложить свои глаза, вмѣсто колецъ обвить свои пальцы твоими прислужниками-червями, заткнуть отверстіе для дыханія твоимъ смердящимъ прахомъ и превратиться въ такой-же чудовищно отвратительный трупъ, какъ ты сама! Приди, оскаль на меня свои зубы, и я воображу, будто ты улыбаешься, стану тебя цѣловать, какъ нѣжная жена. О, любовница горя, приходи-же ко мнѣ, приходи скорѣе!

   Король Филиппъ. Прекрасная страдалица, успокойся!

   Констанца. Нѣтъ, нѣтъ, не успокоюсь, пока въ груди еще есть дыханіе для воплей! О, если-бы моему языку повиновались громы, какъ страшно потрясла-бы я весь міръ! Я пробудила бы отъ сна этотъ безчувственный остовъ, до котораго не долетаютъ мольбы слабой беззащитной женщины и который пренебрегаетъ ея безутѣшнымъ горемъ.

   Пандольфъ. Это уже не горе, a безуміе.

   Констанца. Грѣхъ тебѣ облыжно называть меня безумной! Я не сумасшедшая! Я сознаю, что эти волосы, которые я на себѣ рву — мои; что мое имя — Констанца; что я была замужемъ за Жофруа; что юный Артуръ — мой сынъ и что онъ для меня погибъ! Видишь, я помню все, значитъ, я не сумасшедшая! О, какъ благодарила-бы я небо, если-бы это была правда! Тогда я забыла-бы и самою себя, и все на свѣтѣ! Слушай, кардиналъ: наговори мнѣ побольше такихъ глубокомысленныхъ проповѣдей, чтобы я, наслушавшись ихъ, могла сойти съ ума, и тогда тебя причислятъ къ лику святыхъ! Видишь, не сохраняя полнаго разсудка, развѣ я была-бы въ силахъ съ такою ясностью помнить свое горе? Вся моя надежда на этотъ сохранившійся разумъ; онъ надоумитъ меня, какъ избавиться отъ мукъ, научитъ, зарѣзаться-ли мнѣ, удавиться или какъ-нибудь иначе покончить съ собою! Если-бы я была сумасшедшая, я забыла-бы о сынѣ или свернула себѣ изъ тряпокъ куклу и воображала, будто это онъ. Нѣтъ, я не сумасшедшая: — я слишкомъ, слишкомъ живо чувствую всѣ разнообразныя мученія каждой изъ моихъ пытокъ.

   Король Филиппъ. Заплети снова свои косы. Какая бросающаяся въ глаза любовь живетъ въ неисчислимой безднѣ этихъ волосъ. Гдѣ-бы въ нихъ ни появилась серебристая нить, къ ней съ замѣчательнымъ единодушіемъ тотчасъ-же начинаютъ льнуть десятки тысячъ дружественныхъ волосковъ, какъ-бы желая раздѣлить съ нею общее горе: такъ вѣрные, преданные, искренно, взаимнолюбящіе друзья еще ближе сходятся при несчастіи.

   Констанца. Итакъ, въ Англію, если вы согласны?

   Король Филиппъ. Прежде всего подберите и заплетите свои волосы.

   Констанца. Пожалуй, подберу… но зачѣмъ мнѣ это дѣлать? Когда я рвала ихъ на себѣ, a потомъ распустила, я, и сколько хватало силъ, кричала: — «О, если бы эти руки, такъ легко освободившія мои волосы, могли такъ-же легко освободить и моего сына!» Но теперь мнѣ становится завидно смотрѣть на ихъ свободу, и я готова подвергнуть ихъ прежней неволѣ, потому что бѣдное дитя мое въ плѣну! Отецъ кардиналъ, я помню, ты какъ-то говорилъ, что на небесахъ мы снова свидимся съ своими друзьями; если это правда, скажи, увижусь-ли я тамъ съ нимъ, съ моимъ ненагляднымъ мальчикомъ? О, со дня рожденія Каина, перваго явившагося на свѣтъ ребенка мужского пола и до послѣдняго, рожденнаго вчера, міръ не видывалъ такого прелестнаго созданія, какъ мое дитя! Неужто губительница-печаль совсѣмъ загложетъ мою распукольку, сокрушитъ красоту моего ребенка, заставитъ его поблѣднѣть настолько, что его можно будетъ принять за призракъ, изсушитъ его хуже, чѣмъ изнурительная лихорадка? Такъ онъ умреть, a когда оживетъ снова, я, встрѣтившись съ нимъ на небесахъ, быть можетъ, совсѣмъ его не узнаю! Поэтому никогда, никогда мнѣ болѣе не видать милаго, прелестнаго моего Артура!

   Пандольфъ. Вы влагаете въ свою скорбь слишкомъ много невависти.

   Констаеца. Слова эти могъ произнесть только человѣкъ никогда не имѣвшій сына.

   Король Филиппъ. Кажется, вамъ самое ваше страданіе не менѣе дорого, чѣмъ вашъ сынъ.

   Констанца. О, страданіе пополняетъ собою пустое мѣсто, оставленное сыномъ; оно лежитъ на его опустѣлой постели, всюду слѣдуетъ за мною, принявъ его красивыя черты, повторяетъ каждое милое его слово и напоминаетъ каждое прелестное его движеніе, наполняетъ собою его осиротѣвшія одежды, поэтому я имѣю основаніе любить свое горе. Прощайте! Если бы вы понесли такую же потерю, какая выпала на долю мнѣ, я съумѣла-бы утѣшить васъ лучше, чѣмъ вы меня! (Срываетъ съ себя головной уборъ). Долой съ головы моей этотъ герцогскій вѣнецъ! Не хочу, чтобы онъ долѣе стѣснялъ мою голову; отъ него только мутятся мысли!.. О Господи! Мой милый мальчикъ, мой Артуръ, мой ненаглядный сынъ, гдѣ ты? Жизнь моя, радость моя, питаніе души моей, ты! бывшій для меня цѣлымъ міромъ, отрадою моего вдовства, цѣлебнымъ средствомъ отъ моихъ печалей, гдѣ-же ты? (Уходитъ).

   Король Филиппъ. Боюсь, какъ бы отчаяніе не довело ее до какого-нибудь крайне сумасброднаго поступка, поэтому иду за нею. (Уходитъ).

   Дофинъ. Все такъ печально, что, кажется, въ цѣломъ мірѣ не осталось ничего, что могло-бы меня обрадовать. Жизнь такъ-же скучна, какъ дважды выслушанная сказка, убаюкивающая полусоннаго ребенка. Горькій вкусъ стыда отравилъ всѣ мои сладкія радости и не оставилъ по себѣ ничего, кромѣ этой горечи.

   Пандольфъ. Именно передъ тѣмъ, какъ мучительной болѣзни начать уступать усиліямъ леченія, да, именно въ ту минуту, когда намъ возвращаютъ здоровье, недугъ кажется наиболѣе тяжкимъ. Страданія при своемъ удаленіи даютъ себя чувствовать всего сильнѣе. Скажи, что потерялъ ты лично среди потерь этого дня?

   Дофинъ. Всю прежнюю славу, радости и счастіе.

   Пандольфъ. Потерялъ бы ты ихъ только въ томъ случаѣ, если бы побѣда осталась за тобою. Всегда такъ: въ ту минуту, когда счастіе готово улыбаться человѣку, онъ смотритъ него самымъ угрожающимъ окомъ. Было бы страшно преждевременно исчислять, какъ много проигралъ король Іоаннъ благодаря своей побѣдѣ. Огорчаетъ тебя, что Артуръ взятъ въ плѣнъ?

   Дофинъ. Меня это огорчаетъ настолько же, насколько оно радуетъ короля Іоанна.

   Пандольфъ. Твой умъ, я вижу, такъ же юнъ, какъ твоя кровь. Теперь выслушай, что скажу тебѣ я, владѣющій даромъ пророчества. Дыханіе того, о чемъ я намѣренъ говорить, будетъ сметать съ твоего пути каждую песчинку, каждую малѣйшую помѣху и прямо приведетъ тебя къ подножію англійскаго престола. Поэтому слушай: — Іоаннъ взялъ въ плѣнъ Артура. Мыслимо-ли, чтобы сидящій не на своемъ мѣстѣ Іоаннъ имѣлъ хоть одинъ часъ, хоть одну минуту, нѣтъ, даже одинъ мигъ покоя, пока горячая жизнь еще играетъ въ жилахъ ребенка. Скипетръ, захваченный дерзновенною рукою, слѣдуетъ удерживать за собою съ тою же дерзостью, съ какого онъ былъ захваченъ. Никто изъ стоящихъ на скользкомъ пути не пренебрегаетъ даже самой ничтожною опорою. Для того, чтобы Іоаннъ могъ удержаться на престолѣ, необходимо, чтобы Артуръ исчезъ съ лица земли. Да и будетъ такъ, потому что не можетъ быть иначе.

   Дофинъ. Какая-же мнѣ-то польза изъ того, что погибнетъ юный Артуръ?

   Пандольфъ. Ты отъ имени жены своей, принцессы Бланки, будешь въ правѣ требовать того-же, чего добивалась для сына Констанца.

   Дофинъ. И не только ничего не получить, но даже лишиться жизни, какъ тотъ-же Артуръ?!.

   Пандольфъ. Какъ ты еще молодъ и зеленъ въ этомъ старомъ мірѣ! Всѣ козни Іоанна какъ будто съ умысломъ направлены въ твою пользу, и самое время тоже готово вступить съ тобою въ заговоръ противъ него. Помни: — тотъ, кто надежду на спасеніе окунаетъ въ праведную кровь, находитъ одно только кровавое и при томъ обманчивое спасеніе. Такое гнусно задуманное злодѣяніе охладитъ къ королю сердца всѣхъ его подданныхъ и до такой степени оледенитъ ихъ усердіе, что они съ радостью воспользуются первымъ попавшимся предлогомъ, чтобы свергнуть съ себя иго его владычества. Народъ каждому самому естественному явленію на небѣ, каждой случайной игрѣ природы, каждому дню, не соотвѣтствующему времени года, каждой обыкновеннѣйшей бурѣ, каждому обыденнѣйшему событію, не обращая вниманія на всю ихъ естественность, будетъ придавать таинственное значеніе, называя ихъ метеорами, чудесами, знаменіями, глаголами небесъ, требующими низверженія Іоанна.

   Дофинъ. Можетъ-быть, онъ даже не умертвитъ Артура, a только строжайшимъ заточеніемъ ребенка оградить себя отъ опасности съ этой стороны?

   Пандольфъ. Нѣтъ, принцъ, если даже умерщвленіе юнаго Артура не совершится ранѣе, чѣмъ получится извѣстіе о вашей высадкѣ въ Англію, извѣстіе это умертвитъ его мгновенно. Тогда сердца всего народа отринутъ отъ себя убійцу, и уста этого народа съ восторгомъ прильнутъ къ устамъ еще неизвѣданной перемѣны; самъ Іоаннъ обагренной кровью рукою подастъ своимъ подданнымъ могучій поводъ къ ненависти и къ возстанію. Мнѣ уже чудится, будто я вижу этотъ крѣпко ставшій на ноги мятежъ, и какъ много еще болѣе заманчиваго таится для васъ въ будущемъ! Пригулокъ Филиппъ Фолькенбриджъ грабитъ теперь англійскіе монастыри, ругается надъ святынею. Если-бы теперь въ Англіи находилась хоть дюжина вооруженныхъ французовъ, они явились-бы набатнымъ колоколомъ и переманили-бы на свою сторону десятокъ тысячь англичанъ; такъ катящаяся снѣжинка мало-по-малу превращается въ снѣговую лавину. Доблестный Дофинъ, пойдемте со мною къ королю. Просто изумительно, что можно извлечь изъ предстоящаго раздраженія народа противъ Іоанна! Раздраженіе это быстро дойдетъ до крайнихъ предѣловъ. Пойдемте, я подстрекну вашего отца.

   Дофинъ. Да, смѣлыя мысли иногда влекутъ за собою неожиданныя послѣдствія. Идемте-же къ королю. Если вы станете говорить «да», онъ не скажетъ «нѣтъ» (Уходятъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Въ Норсэмтонѣ. Комната въ замкѣ.

Входятъ Гьюбертъ и двое прислужниковъ.

   Гьюбертъ. Раскалите до бѣла этотъ желѣзный прутъ сами-же стойте за коврами и ожидайте минуты, когда я ногою топну о полъ. Тогда поспѣшите сюда и покрѣпче привяжите къ стулу того мальчика, котораго увидите здѣсь со мной. Будьте внимательны. Ступайте и, чуръ, — не дремать.

   1-й прислужникъ. Надѣюсь, всю отвѣтственность за это вы принимаете на себя?

   Гьюбертъ. Глупое недовѣріе! Бояться вамъ нечего. Смотрите-же, чтобы все было исполнено (Прислужники уходитъ.) Ну, дитя, выходи сюда; мнѣ надо съ тобою поговорить.

  

Входитъ Артуръ.

  

   Артуръ. Добраго утра, Гьюбертъ.

   Гьюбертъ. Добраго утра, маленькій принцъ.

   Артуръ. Да, маленькій принцъ, имѣющій столько правъ сдѣлаться большимъ принцемъ. Ты что-то печаленъ сегодня?

   Гьюбертъ. Правда, я часто бывалъ веселѣе.

   Артуръ. Прости меня, Господи! мнѣ кажется, что никогда не о чемъ печалиться, кромѣ меня… Однако, помню, когда я еще жилъ во Франціи, тамъ были молодые придворные, желавшіе казаться мрачнѣе ночи; но все это было одно только притворство. Клянусь словомъ христіанина, если-бы меня освободили отъ заключенія и заставили хоть-бы пасти овецъ, я былъ-бы веселъ съ утра до ночи. Былъ-бы я веселъ даже и здѣсь, если-бы не подозрѣвалъ, что дядя замышляетъ противъ меня что-то недоброе. Онъ боится меня, a я его. Развѣ виноватъ, что я сынъ его брата Жофруа? Конечно, нѣтъ. О какъ благодаренъ былъ-бы я небу, если-бы моимъ отцомъ оказался ты, Гьюбертъ. Ты любилъ-бы меня.

   Гьюбертъ (Про себя). Если я стану съ нимъ разговаривать, онъ своею невинною болтовнею, пожалуй, пробудитъ во мнѣ уснувшее состраданіе, поэтому надо торопиться. Затѣмъ и конецъ дѣлу.

   Артуръ. Не боленъ-ли ты, Гьюбертъ? Ты сегодня такъ блѣденъ. Мнѣ кажется, что ты немного нездоровъ. Если такъ, я всю ночь буду ухаживать за тобою. Ручаюсь, что я люблю тебя болѣе, чѣмъ ты меня.

   Гьюбертъ (про себя). Его слова проникаютъ въ самую глубь моей души. Прочти вотъ это Артуръ (Показываетъ ему бумагу, потомъ говоритъ про себя). Это что такое? Глупый насморкъ? Прочь отъ меня чувствительность, иначе жестокая пытка сдѣлается невыносимою. Надо покончить скорѣе, или твердое мое намѣреніе разрѣшится одними безсильными женскими слезами. Ты, кажется, не можешь прочесть. Развѣ не разборчиво написано?

   Артуръ. Слишкомъ разборчиво, Гьюбертъ, для такого гнуснаго дѣла. Тебѣ приказано раскаленнымъ желѣзомъ выжечь мнѣ глаза.

   Гьюбертъ. Да, дитя, приказано.

   Артуръ. И ты это исполнишь?

   Гьюбертъ. Исполню.

   Артуръ. И y тебя хватитъ на это духа? Вспомни, когда у тебя какъ-то заболѣла только голова, развѣ я не перевязалъ ее своимъ платкомъ, да еще лучшимъ, какой y меня былъ, такъ какъ его вышивала особа королевской крови, и развѣ я когда-либо требовалъ, что-бы ты мнѣ его возвратилъ? A ночью развѣ я не сжималъ тебѣ головы руками, стараясь насколько возможно облегчить твои страданія? Развѣ по мѣрѣ того, какъ минута протекала за минутой, я не спрашивалъ, что съ тобою и что y тебя болитъ? Развѣ не спрашивалъ, что мнѣ сдѣлать, чтобы тебѣ стало легче? Мало-ли сколько дѣтей простолюдиновъ спало—бы на моемъ мѣстѣ спокойно и ни однимъ словомъ не выразило-бы тебѣ своей привязанности? Но для того, чтобы ухаживать за тобою, около тебя оказался не простолюдинъ, a несчастный принцъ… Ты можешь считать мою привязанность притворствомъ, одною только хитрою уловкой. Считай ее чѣмъ хочешь, когда тебѣ необходимо зломъ отплатить мнѣ за любовь. Если такъ, если небеса рѣшили, что я долженъ потерпѣть отъ тебя пусть будетъ такъ, какъ угодно имъ. Ты хочешь лишить меня зрѣнія? — Лишай! Да, лишай меня этихъ глазъ, никогда не бросившихъ на тебя ни одного неласковаго взгляда.

   Гьюбертъ. Я поклялся выжечь тебѣ глаза и обязанъ это исполнить.

   Артуръ. О, кто-бы рѣшился на это, если-бы не жилъ въ наше желѣзное время? Даже самое докрасна раскаленное желѣзо, приближаясь къ моимъ глазамъ, утолило бы свою жгучесть моими слезами, и огненная злоба его смилостивилась бы при взглядѣ на меня, ни въ чемъ не повиннаго. Оно покрылось бы ржавчиной отъ одного стыда, что таившійся въ немъ огонь направленъ былъ противъ моихъ глазъ. Ужель ты болѣе непреклоненъ и жестокъ, чѣмъ само кованное желѣзо? Если бы мнѣ явился даже ангелъ и сказалъ, что Гьюбертъ выжжетъ мнѣ глаза, я и ему-бы не повѣрилъ; но словамъ самого Гьюберта не вѣрить я не могу.

   Гьюбертъ (Топая ногой). Эй, сюда! (Прислужники приносятъ веревки, желѣзо и пр. ). Исполняйте то, что я приказалъ.

   Артуръ. О, спаси меня, Гьюбертъ, спаси! Мои глаза готовы ослѣпнуть отъ однихъ звѣрскихъ взглядовъ этихъ кровожадныхъ людей!

   Гьюбертъ. Свяжите его, a желѣзный прутъ подайте мнѣ!

   Артуръ. Зачѣмъ такая безчеловѣчная жестокость? Я не вздрогну; буду стоять неподвижно, словно каменный. Именемъ небесъ заклинаю тебя, Гьюбертъ, не вели меня вязать! Гьюбертъ, услышь меня, прогони отсюда этихъ людей, и я буду сидѣть покорно, какъ ягненокъ. Я не пошевельнусь, не стану отбиваться, не произнесу ни одного слова, даже не буду сердито смотрѣть на раскаленное желѣзо. Прогони этихъ людей, и я прощу тебѣ всѣ мученія, какія-бы ты ни заставилъ меня терпѣть.

   Гьюбертъ. Уйдите и стойте за дверью, оставьте меня одного съ нимъ.

   1-й прислужникъ. Очень радъ, что не обязанъ присутствовать при такомъ звѣрскомъ дѣлѣ (Оба прислужника уходятъ).

   Артуръ. Боже мой, я прогналъ отсюда человѣка, чувствовавшаго ко мнѣ жалость! Взглядъ y него жестокій, но сердце мягкое. Вороти его, чтобы онъ своимъ состраданіемъ вызвалъ состраданіе и въ тебѣ.

   Гьюбертъ. Довольно, дитя! Приготовься.

   Артуръ. Неужто нѣтъ спасенія?

   Гьюбертъ. Никакого: — тебѣ придется лишиться глазъ.

   Артуръ. Создатель мой! О Гьюбертъ, если-бы тебѣ въ глаза попала хоть пещинка, хоть мошка, хоть соринка, хоть пылинка, хоть волосокъ рѣсницы, что бы то ни было постороннее, ты почувствовалъ-бы, какъ это непріятно; насколько-же мучительнѣе та пытка, которой ты рѣшаешься подвергнуть меня?

   Гьюбертъ. Такъ-то ты держишь свое слово? Ты обѣщалъ молчать.

   Артуръ. Ахъ, Гьюбертъ! Даже двухъ языковъ было-бы мало, чтобы молить о спасеніи пары глазъ! Не заставляй меня молчать, о, не заставляй! Нѣтъ, если хочешь, отрѣжь мнѣ лучше языкъ, но пощади глаза. Да, пощади ихъ, если не ради чего-нибудь другого, то хоть для того, чтобы я могъ видѣть тебя!.. Клянусь жизнью, орудіе пытки уже остыло и болѣе не можетъ мнѣ вредить!

   Гьюбертъ. Дитя, я могу приказатъ раскалить его снова.

   Артуръ. Нѣтъ, ты этого не прикажешь; конечно, нѣтъ! Палящій жаръ его погасъ отъ огорченія, что созданный на пользу намъ, онъ вынужденъ былъ служить такому жестокому дѣлу. Посмотри самъ, y этого чугуна вредить мнѣ не хватитъ болѣе силъ. Дыханіе небесъ выдуло изъ него весь его палящій огонь, и поверхность его покрылась пепломъ раскаянія.

   Гьюбертъ. Стоить мнѣ дыхнуть и огонь оживетъ снова.

   Артуръ. Если ты это сдѣлаешь, Гьюбертъ, ты своимъ поступкомъ вынудишь его поблѣднѣть и опять покраснѣть со стыда. Нѣтъ, нѣтъ, въ твоихъ глазахъ загорается только вынужденный гнѣвъ, какъ иной разъ собака бываетъ вынуждена сопротивляться и противъ своего желанія кусать того, кто ее натравливаетъ на другихъ. Все необходимое для моего истязанія отказывается тебѣ повиноваться. Только въ одномъ тебѣ нѣтъ состраданія, тогда какъ оно есть даже y всесокрушающаго огня и y раскаленнаго желѣза, y этихъ орудій безпощадной злобы, неспособныхъ, казалось-бы, поддаваться состраданію.

   Гьюбертъ. Если такъ, живи, сохранивъ зрѣніе! Ни за какія сокровища твоего дяди я теперь не рѣшился бы дотронуться до твоихъ глазъ! Однако, дитя, я далъ слово, я поклялся, что этимъ самымъ желѣзомъ выжгу тебѣ глаза.

   Aртyръ. О, теперь ты опять становишься для меня прежнимъ Гьюбертомъ. До сихъ поръ ты сегодня казался мнѣ или переряженнымъ, или кѣмъ-то совсѣмъ не тѣмъ, что ты есть.

   Гьюбертъ. Молчи, ни слова болѣе! Твой дядя не долженъ знать, что ты не умеръ. Я постараюсь хитростью обмануть собачье чутье его шпіоновъ они успокоятъ короля ложными донесеніями. Милый ребенокъ, спи спокойно и даже не тревожь себя никакими сомнѣніями. За всѣ сокровища міра Гьюбертъ не рѣшится сдѣлать тебѣ хотя-бы тѣнь зла.

   Артуръ. Боже мой!.. Благодарю тебя, Гьюбертъ!

   Гьюберть. Молчи, ни слова болѣе! Я уведу тебя отсюда тайно. Изъ-за тебя я подвергаюсь жесточайшей опасности (Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

Тамъ-же. Тронный залъ во дворцѣ.

Входятъ Король Іоаннъ, въ коронѣ; Пемброкь, Сольсбюри и другіе.

   Король Іоаннъ. Вотъ мы послѣ вторичнаго коронованія снова садимся на престолъ и, надѣюсь, подданные мои смотрятъ на это безъ чувства непріязни.

   Пемброкъ. Если-бы не воля на то вашего величества, вторичное коронованіе было бы совершенно излишнимъ. Вы уже были однажды коронованы на царство, и съ тѣхъ поръ никто не отнималъ y васъ королевскаго вашего сана. Вѣрность вашихъ подданныхъ не запятнала себя ни однимъ возстаніемъ. Желаніе перемѣнъ или улучшеній ни разу не нарушило спокойствія вашихъ владѣній.

   Сольсбюри. Поэтому окружать себя двойнымъ великолѣпіемъ значитъ то же, что прибавлять новые галуны на безъ того уже роскошно расшитыя одежды; это значитъ класть позолоту на чистѣйшее золото, раскрашивать лилію, обливать благоуханіями фіалку, полировать ледъ и при помощи восковыхъ свѣчей стараться усилить дневной свѣтъ, разливаемый лучезарнымъ окомъ неба. Все это — ненужный и даже, пожалуй, смѣшной излишекъ великолѣпія.

   Пемброкъ. Не будь вторичное коронованіе прямымъ желаніемъ вашего величества, оно имѣло-бы сходство съ старою сказкой, разсказанною съизнова и кажущеюся скучной при новомъ повтореніи, когда это повтореніе не является необходимостью вслѣдствіе требованія времени.

   Сольсбюри. Да, оно, обезобразило наши древніе, хорошо всѣмъ извѣстные обычаи, нарушивъ ихъ величавую простоту. Какъ прихотливый вѣтеръ, безъ толку вздувающій паруса, такое нарушеніе заставляетъ вилять изъ стороны въ сторону направленіе мыслей, пугать умы и повергаетъ ихъ въ смятеніе. Оно туманитъ здравый смыслъ и подстрекаетъ его относиться съ недовѣріемъ къ истинѣ, когда она рядится въ такія черезъ чуръ бросающіяся въ глаза и непривычныя ей одежды.

   Пемброкъ. Когда ремесленникъ старается сдѣлать еще лучше и такъ уже хорошо исполненную вещь, онъ избыткомъ усердія только портитъ свое произведеніе и губитъ даромъ свои способности. Очень часто, стараясь найти извиненіе своей ошибкѣ, мы самымъ этимъ стараніемъ дѣлаемъ эту ошибку еще хуже. Такъ, благодаря заплатѣ, наложенной на небольшую прорѣху, съ намѣреніемъ скрыть изъянъ, прорѣха эта еще сильнѣе бросается въ глаза.

   Сольсбюри. Вотъ, государь, тѣ основанія, на которыхъ мы дерзали отговаривать васъ отъ вторичнаго коронованія, но вамъ не угодно было обратить вниманіе на наши возраженія, и всѣ мы должны быть теперь довольны, потому что каждое желаніе вашего величества должно быть исполнено безпрекословно.

   Король Іоаннъ. Иныя изъ причинъ, побудившихъ меня прибѣгнуть къ вторичному коронованію, я вамъ уже сообщилъ; однако, помимо нихъ есть много и очень много другихъ, правда, менѣе для меня грозныхъ, но ихъ вы узнаете впослѣдствіи. Впрочемъ, я не прочь отвѣчать вамъ и теперь, дабы убѣдить васъ, что я такъ-же охотно отвѣчаю на разумные вопросы, какъ всегда готовъ послѣдовать разумному совѣту.

   Пемброкъ. Если такъ, являясь отголоскомъ всей націи и олицетворяя собою ея мнѣнія и чувства, мы и отъ ея имени, и отъ своего, но главнымъ образомъ отъ имени справедливости и вашей безопасности, служащей первѣйшею заботою какъ всей націи, такъ и моей, я требую немедленнаго освобожденія Артура. Его заточеніе даетъ пищу ропщущимъ устамъ; недовольныхъ оно надоумливаетъ предаваться невыгоднымъ для васъ изслѣдованіямъ и задаваться вопросомъ, какое основаніе, какое право имѣете вы владѣть тѣмъ, чѣмъ владѣете? Они спрашиваютъ еще, какія опасенія, кромѣ тѣхъ, которыя, по ихъ мнѣнію, наглядно обличаютъ васъ въ нарушеніи чужихъ правъ, заставляютъ васъ держать въ заключеніи вашего юнаго родственника, отдавать его молодость во власть гнусному невѣжеству и лишать его свободныхъ упражненій, могущихъ укрѣпить его юныя силы. Если наше мнѣніе можетъ имѣть какой-нибудь вѣсъ, даруйте Артуру, государь, свободу.

   Король Іоаннъ. Пусть будетъ такъ; я отдаю его молодость на ваше попеченіе (Входитъ Гьюбертъ). Что скажешь новаго, Гьюбертъ?

   Пемброкъ. Вотъ тотъ самый человѣкъ, которому поручено совершить кровавое преступленіе. Онъ показывалъ свое полномочіе одному изъ моихъ пріятелей. Въ самомъ его взглядѣ видна безпощадность, видна готовность идти на какое угодно звѣрство. Такая угрюмость, какъ y него, доказываетъ, что его мятежная душа способна на все, и меня сильно тревожитъ опасеніе, не совершилось-ли уже то, что было ему поручено, и чего мы имѣли столько основаній бояться.

   Сольсбюри. Смотрите, краска то заливаетъ лицо короля, то сбѣгаетъ съ него; служа отраженіемъ совершающейся въ немъ борьбы между желаніемъ и совѣстью, цвѣтъ его лица напоминаетъ гонцовъ, поминутно снующихъ между двумя могущественными и враждебными одно другому войсками. Нарывъ его страсти назрѣлъ окончательно и долженъ непремѣнно лопнуть.

   Пемброкъ. A когда лопнетъ, какъ-бы вмѣстѣ съ отвратительнымъ гноемъ не вытекла жизнь несчастнаго ребенка.

   Король Іоаннъ. Что-же дѣлать? Мы не въ силахъ остановить всесокрушающей руки смерти. Добрѣйшіе лорды, какъ ни были мы готовы исполнить ваше желаніе, оно, увы! неисполнимо: вотъ этотъ вѣстникъ сообщаетъ намъ, что Артуръ прошедшею ночью скончался.

   Сольсбюри. Мы уже давно предполагали, что у юнаго принца болѣзнь неизлечимая.

   Пемброкъ. Дѣйствительно, до насъ извѣстія о неминуемомъ исходѣ болѣзни принца доходили ранѣе, чѣмъ принцъ успѣлъ почувствовать себя нездоровымъ. Въ этомъ-ли или въ томъ мірѣ за это придется отвѣчать жестоко.

   Король Іоаннъ. Что смотрите вы на меня такъ торжественно и мрачно? Ужъ не думаете-ли вы, что я управляю ножницами судьбы! Развѣ жизнь и смерть человѣка зависятъ отъ меня?

   Сольсбюри. Это, очевидно, плутовская игра, и какой позоръ, что къ ней такъ явно прибѣгаетъ королевское величіе, Государь, желаю вамъ дальнѣйшихъ успѣховъ на этомъ пути, a затѣмъ — прощайте.

   Пемброкъ. Подождите, лордъ Сольсбюри, отправимся вмѣстѣ отыскивать наслѣдіе умершаго, его маленькое королевство — его могилу, въ которую его безвременно уложило насиліе. Да тому, кому по праву рожденія долженъ былъ принадлежать весь этотъ островъ, теперь достаточно и трехъ футовъ земли. Какъ, однако, гнусенъ тотъ міръ, среди котораго мы живемъ! Но это не останется безнаказаннымъ. Произойдетъ отчаянный взрывъ нашихъ скорбей и нашего негодованія, и надо полагать, что день этотъ уже не за горами (Лорды уходятъ).

   Король Іоаннъ. Въ нихъ кипитъ негодованіе, и я раскаяваюсь въ своемъ поступкѣ. Если основаніемъ зданія послужила кровь, основаніе это ненадежно. Своей жизни не спасешь смертью другого (Входитъ Гонецъ). Отчего твои глаза полны такого ужаса? Гдѣ та кровь, которая, какъ я видалъ не разъ, играла на твоихъ щекахъ? Такія тучи не разсѣются безъ бури; разражайся-же скорѣе принесенной съ собою грозою. Говори, какъ идутъ дѣла во Франціи?

   Гонецъ. Франція уже вторглась въ Англію. Никогда такое громадное войско, предназначенное для наступательной войны, не выростало изъ нѣдръ ни одной страны въ мірѣ. Они научились y васъ быстротѣ дѣйствія и въ то время, когда до васъ должно было бы дойти извѣстіе о томъ, что Франція вооружается, вамъ приходится узнать, что войска ея уже высадились на вашихъ берегахъ.

   Король Іоаннъ. Что-же дѣлала наша бдительность? Напилась она, что-ли, и спала? Чего смотрѣла наша мать? Какъ могла она не знать, что противъ насъ во Франціи поднимается такое громадное войско.

   Гонецъ. Государь, уши королевы Элеоноры заткнуты землей. Перваго апрѣля ваша царственная мать скончалась, a за три дня передъ тѣмъ въ припадкѣ изступленія умерла и герцогиня Констанца. Я говорю со словъ молвы и не могу ручаться, справедливъ этотъ слухъ иди ложенъ.

   Король Іоаннъ. О, случайноств, повремените своимъ грознымъ натискомъ хоть до тѣхъ поръ, когда я разсѣю неудовольствіе моихъ перовъ. Моя мать умерла, слѣдовательно, дѣла наши во Франціи идутъ какъ нельзя хуже. Скажи, кто идетъ во главѣ высадившагося y насъ войска?

   Гонецъ. Дофинъ.

  

Входятъ Пригулокъ и Питэръ изъ Помфрэта.

  

   Король Іоаннъ. Ты совсѣмъ оглушилъ меня своими гнусными извѣстіями (Пригулку). Ну, что говоритъ Англія о твоихъ распорядкахъ? Только, пожалуйста, не вздумай набивать мнѣ голову дурными вѣстями; она и такъ полна ими не въ мѣру.

   Пригулокъ. Если вы такъ боитесь услыхать худшее, это худшее обрушится на вашу голову неожиданно.

   Король Іоаннъ. Извини меня, племянникъ. Меня захлестнула и чуть не задушила нахлынувшая волна прилива, но теперь я снова всплылъ на поверхность и въ силахъ выслушивать все, чтобы мнѣ ни говорили. Итакъ, что же ты скажешь?

   Пригулокъ. Какъ расправлялся я съ духовенствомъ, лучше всего объяснятъ вамъ значительныя собранныя мною суммы; но, на возвратномъ пути сюда, я былъ пораженъ страннымъ настроеніемъ народа. Его волнуютъ какія-то бредни, вызванныя какими-то нелѣпыми слухами; онъ чего-то боится, хотя и самъ не знаетъ, чего именно. Вотъ я привелъ съ собою нѣчто въ родѣ пророка, схваченнаго мною на улицахъ Помфрэта. По пятамъ за нимъ слѣдовали многія сотни людей изъ простонародья, a онъ имъ въ грубыхъ стихахъ, съ неблагозвучными рифмами, распѣвалъ нѣчто въ родѣ предсказанія, что въ полдень будущаго Вознесенія, вы, ваше величество, лишитесь престола и вѣнца.

   Король Іоаннъ. Полупомѣшанный прорицатель, зачѣмъ распространялъ ты подобныя бредни?

   Питэръ. Не бредни; такъ оно именно и будетъ.

   Король Іоаннъ. Уведи его, Гьюбертъ, и засади въ тюрьму. Пусть онъ будетъ повѣшенъ ровно въ полдень того самаго дня, на который онъ предсказываетъ мое низверженіе. Отведи-же его въ надежное мѣсто, а самъ возвратись сейчасъ-же, потому что ты мнѣ нуженъ (Питэръ и Гьюбертъ уходятъ). Ну, любезный племянникъ, скажи, слышалъ ты, какія вѣсти доходятъ до насъ изъ чужихъ краевъ?

   Пригулосъ. Вы, государь, говорите о французахъ? y всѣхъ на языкѣ только и рѣчи, что о ихъ высадкѣ. Помимо этого, я встрѣтилъ лорда Бигота, лорда Сольсбюри и многихъ другихъ. У всѣхъ глаза были красны, какъ только-что зажженый огонь; всѣ отправлялись отыскивать могилу Артура, по ихъ словамъ убитаго прошедшею ночью по вашему будто-бы приказанію.

   Король Іоаннъ. Любезный родственникъ, ступай и присоединись къ ихъ обществу; y меня есть средство вернуть себѣ ихъ любовь снова. Приведи ихъ съ собою ко мнѣ.

   Пригулокъ. Отправлюсь ихъ отыскивать.

   Король Іоаннъ. Только поскорѣе. Пусть одна нога перегоняетъ другую. Избавь меня отъ опасности имѣть враговъ среди подданныхъ, когда такая бездна враговъ чужестранныхъ пышностью своего могущественнаго вторженія наводитъ ужасъ на мои города. Будь Меркуріемъ; окрыли свои пятки; лети къ нимъ съ быстротою мысли и такъ-же быстро вернись ко мнѣ.

   Пригулокъ. Потребность времени научитъ меня быстротѣ (Уходитъ).

   Король Iоаннъ. Это рѣчь истиннаго и храбраго джентльмена. Ступай за нимъ, такъ какъ ему, быть можетъ, понадобится гонецъ, чтобы служить посредникомъ между мною и перами. Этимъ посредникомъ будешь ты.

   Гонецъ. Отъ всей души готовъ служить моему государю (Уходитъ).

   Король Іоаннъ. И такъ, моя мать умерла (Гьюбертъ возвращается).

   Гьюбертъ. Государь, разсказываютъ, будто прошедшею ночью на небѣ разомъ появилось цѣлыхъ пять лунъ. Четыре изъ нихъ оставались неподвижными, a пятая вертѣлась, какъ вихрь, и описывала вокругъ остальныхъ изумительные круги.

   Король Іоаннъ. Ты говоришь: — пять лунъ?

   Гьюбертъ. Старики и старухи ходятъ по улицамъ и на основаніи этого явленія распространяютъ въ народѣ самыя тревожныя пророчества. У всѣхъ только и рѣчи, что о смерти юнаго Артура, При этихъ разговорахъ всѣ задумчиво покачиваютъ головами и что-то шепчутъ другъ другу на ухо; при этомъ говорящій, сильно сжимая руку слушающему, хмуритъ брови, потрясаетъ головою и дико вращаетъ глазами. Я видѣлъ, какъ одинъ кузнецъ стоялъ, вотъ такъ, поднявъ молотъ, a пока его желѣзо простывало на наковальнѣ, самъ онъ, разиня ротъ, слушалъ новости, передаваемыя ему портнымъ. A портной этотъ, съ ножницами и съ мѣркою въ рукахъ, надѣвъ въ торопяхъ туфлю съ правой ноги на лѣвую и наоборотъ, разсказывалъ про многотысячное французское войско, уже стоящее въ Кентѣ въ боевомъ порядкѣ. Другой — ремесленникъ, жалкій и неумытый, перебилъ его извѣстіемъ о смерти Артура.

   Король Іоаннъ. Зачѣмъ стараешься ты запугивать меня своими страшными извѣстіями, зачѣмъ безпрестанно напоминаешь о смерти юнаго Артура? Умертвила его твоя рука. У меня была могучая причина желать его смерти, но y тебя убивать его никакой.

   Гьюбертъ. Какъ, государь, никакой? Не вы-ли мнѣ приказали?

   Король Іоаннъ. Не истинное-ли несчастіе королей имѣть къ своимъ услугамъ рабовъ, принимающихъ дозволеніе за приказаніе насильственно и кровопролитно ворваться въ жилище, гдѣ обитаетъ жизнь? — намекъ власти за непреложный законъ, и подъ вліяніемъ дурного расположенія духа наморщенный лобъ за твердое и обдуманное намѣреніе.

   Гьюбертъ. Вотъ приказаніе мнѣ сдѣлать то, что я сдѣлалъ, подписанное вашею рукою и скрѣпленное вашею печатью.

   Король Іоаннъ. О, когда придется сводить послѣдній           счетъ между небомъ и землею, только тогда и эта подпись, и печать послужатъ уликами для нашего осужденія! если-бы не подвернулся мнѣ ты, уже по одному своему облику предназначенный, какъ будто самою природою отмѣченный для позорныхъ дѣяній, мнѣ и на умъ не пришло бы убійство. Но, видя передъ собою твое, наводящее ужасъ лицо, какъ разъ пригодное для совершенія кровавыхъ злодѣяній, обличающее въ тебѣ человѣка, способнаго, не долго думая, пустить въ ходъ кинжалъ, я только случайно намекнулъ тебѣ, что убить Артура было-бы для меня выгодно, a твою совѣсть желаніе угодить королю не удержало отъ убійства принца.

   Гьюбертъ. Государь!

   Король Іоаннъ. Стоило-бы тебѣ только укоризненно покачать годовою, многозначительно помолчатъ въ то время, когда я темно высказывалъ тебѣ свое намѣреніе, или если-бы ты недовѣрчиво взглянулъ мнѣ въ лицо и тѣмъ вынудилъ меня высказаться въ болѣе опредѣленныхъ выраженіяхъ, одинъ внутренній стыдъ заставилъ бы меня образумиться тогда-же: твой ужасъ сообщился бы и мнѣ. Но ты понялъ мое желаніе по внѣшнимъ его проявленіямъ и на основаніи понятаго вошелъ въ общеніе съ грѣхомъ. Да, твое сердце безъ малѣйшихъ колебаній согласилось на все, и это побудило жестокую твою руку исполнить то гнусное дѣло, которое назвать по имени не рѣшается ни мой, ни твой языкъ. Вонъ отсюда и никогда не смѣй опять показываться мнѣ на глаза! Мои дворяне отъ меня отпадаютъ; y самыхъ воротъ моего королевства мнѣ грозятъ неисчислимыя полчища чужестранцевъ. Даже въ плотской груди этого королевства, въ этомъ источникѣ жизни и дыханія, вспыхиваетъ вражда и междоусобица между мною и смертью моего племянника.

   Гьюбертъ. Вооружитесь противъ другихъ вашихъ непріятелей, a я примирю васъ съ вашею совѣстью: — юный Артуръ живъ; моя рука еще сохраняетъ свою дѣвственную невинность; она еще не замарана багряными каплями крови. Въ душу мою никогда еще не вкрадывалось ужасающее побужденіе сдѣлаться убійцей. Вы въ моемъ лицѣ оклеветали природу. Какъ ни были бы суровы мои черты, за ними все таки таится душа настолько мягкая, что она не отважилась бы стать палачемъ ни въ чемъ невиноватаго ребенка.

   Король Іоаннъ. Артуръ еще живъ? О, спѣши скорѣе къ пэрамъ и охлади этимъ извѣстіемъ ихъ разъяренную злобу укроти ихъ до повиновенія! Прости меня, что подъ вліяніемъ горячности я судилъ о тебѣ только по внѣшнему твоему виду. Меня ослѣпляло бѣшенство и, благодаря крови, чудившейся моимъ глазамъ, ты мнѣ показался много ужаснѣе, чѣмъ ты на самомъ дѣлѣ. Не отвѣчай ничего, a какъ можно скорѣе приведи въ мою рабочую комнату разгнѣванныхъ лордовъ: моя мольба слишкомъ медленна; бѣги быстрѣе, чѣмъ она (Уходитъ).

  

СЦЕНА III.

Тамъ-же. Передъ замкомъ.

На стѣнѣ показывается Артуръ.

   Артуръ. Стѣна высока, но я все-таки спрыгну внизъ. Добрая земля, будь сострадательна и не дай мнѣ о тебя ушибиться! Знаютъ меня немногіе, или даже не знаетъ никто. Если бы даже знали, эта одежда юнги дѣлаетъ меня совершенно неузнаваемымъ. Страшно! однако, я все-таки рѣшусь на попытку. Если я соскочу внизъ и не переломаю костей, мнѣ не трудно будетъ найти тысячи средствъ, чтобы выбраться отсюда. Не всели равно, умереть-ли спасаясь или оставаться здѣсь u все таки умереть? (Прыгаетъ внизъ). О, горе мнѣ! У этихъ камней сердце моего дяди! Небо, прими мою душу, a ты, Англія, сохрани мои кости! (Умираетъ).

  

Входятъ Пемброкъ, Сольсбюри и Биготъ.

  

   Сольсбюри. Благородные лорды, для встрѣчи съ нимъ я отправлюсь въ Сентъ-Эдмондсбюри. Въ этомъ наше спасеніе, и мы не можемъ не воспользоваться милостивымъ его предложеніемъ въ такое опасное время.

   Пемброкъ. Кто привезъ письмо отъ кардинала?

   Сольсбюри. Графъ Мелонъ, благородный французскій дворянинъ. То, что графъ передавалъ мнѣ лично, еще яснѣе выражаетъ расположеніе къ намъ дофина, чѣмъ сказанное въ письмѣ.

   Биготъ. Итакъ, отправимся къ нему навстрѣчу завтра утромъ.

   Сольсбюри. Нѣтъ, отправимся лучше сегодня-же, такъ-какъ, лорды, намъ предстоитъ два долгіе дня пути, чтобы до него добраться.

  

Входитъ Пригулокъ.

  

   Пригулокъ. Очень радъ, сердитые лорды, что мнѣ суждено вторично увидать васъ сегодня. Король черезъ мое посредство требуетъ вашего немедленнаго прибытія во дворецъ.

   Сольсбюри. Король самъ лишилъ себя нашего повиновенія. Мы не хотимъ, чтобы наша незапятнанная честь служила подкладкой его ничтожной, загрязненной мантіи и не намѣрены слѣдовать за человѣкомъ, чья нога оставляетъ по себѣ кровавый слѣдъ всюду, куда бы она ни ступила. Ступай и повтори ему это; мы знаемъ про него самое худшее.

   Пригулокъ. Чтобы вы о немъ ни думали, мнѣ кажется, вамъ лучше было-бы отвѣтить добрымъ словомъ.

   Сольсбюри. Разсуждаетъ теперь не наша вѣжливость, a наше негодованіе.

   Пригулокъ. У васъ нѣтъ никакого основанія негодовать, поэтому было-бы разумнѣе прибѣгнуть къ вѣжливости.

   Пемброкъ. Знайте, сэръ, что y выведеннаго изъ себя терпѣнія есть свои права.

   Пригулокъ. Совершенно вѣрно: — но это вредитъ только тому, кто вышелъ изъ себя, и никому болѣе.

   Сольсбюри. Вотъ тюрьма… (Увидавъ трупъ Артура). Это что лежитъ здѣсь?

   Пемброкъ. О, смерть, гордись ясною и царственною красотою своей жертвы! У земли не нашлось ямы, чтобы скрыть подобное дѣянье!

   Сольсбюри. Убійство, какъ-бы ненавидя то, что само-же совершило, оставило трупъ непокрытымъ, чтобы онъ взывалъ къ мщенію.

   Биготъ. Или потому лишило его погребенія, что нашло такую красоту слишкомъ царственно-драгоцѣнной для могилы.

   Сольсбюри. Что скажете на это вы, сэръ Ричардъ? Теперь видите сами! Случалось-ли вамъ слышать, читать или слышать о чемъ-либо подобномъ? Неужто, не смотря на свидѣтельство вашихъ глазъ, вы почти не отказываетесь вѣрить что видите именно то, что дѣйствительно видите? Могли ли вы, если-бы не такое доказательство, подумать, что совершится нѣчто подобное? Это макушка, вершина, вѣнецъ, вѣнецъ надъ вѣнцомъ того, что могло совершить оружіе убійства! Это кровавѣйшій позоръ, дичайшая дикость, гнуснѣйшій ударъ, нанесенный слѣпою ненавистью или безумнымъ изступленіемъ, оплакивать который приходится слезами вызванными укоромъ задѣтой за живое совѣсти.

   Пемброкъ. Рядомъ съ этимъ убійствомъ всѣ прежде, совершенныя дѣянія, кажутся извинительными. Оно такъ единственно въ своемъ родѣ, такъ несравнимо ни съ чѣмъ, что очищаетъ ненародившіеся проступки времени, придаетъ имъ даже святость. Всѣ ихъ смертоносные удары, всѣ ихъ кровопролвтія покажутся пустяками въ сравненіи съ этимъ гнуснымъ зрѣлищемъ!

   Пригулокъ. Да, это кровавое преступленіе достойно проклятія; оно безчеловѣчное дѣяніе безпощадной руки, если только оно совершено чьею-нибудь рукою.

   Сольсбюри. Совершено-ли оно чьею-нибудь рукою? Предвидѣніе еще ранѣе проливало для насъ нѣкоторый свѣтъ на то, что воспослѣдутъ. Это позорное дѣяніе совершено рукою Гьюберта, покорнаго исполнителя замысла и приказаній короля, повиноваться которому отнынѣ отказывается моя душа. Преклоняя колѣна предъ этою загубленною нѣжною жизнью, предъ этими чудными бездыханными останками, я даю обѣтъ, священный обѣтъ, который, какъ ѳиміамъ, вознесется къ небесамъ. Да, клянусь, не вкушать никакихъ радостей міра, не поддаваться заразѣ наслажденій, не знать ни покоя, ни отдыха, пока не покроется сіяніемъ славы эта рука, всецѣло посвящаемая мною дѣлу мести!

   Пемброкь и Биготъ. Мы отъ всей души сочувствуемъ, твоему обѣту.

  

Входитъ Гьюбертъ.

  

   Гьюбертъ. Благородные лорды, я до того торопился разыскать васъ, что весь горю. Артуръ живъ, и король прислалъ меня за вами.

   Сольсбюри. Какова наглость? Онъ не краснѣетъ даже при видѣ смерти! Вонъ отсюда, ненавистный злодѣй! Уходи скорѣе!

   Гьюбертъ. Я не убійца.

   Сольсбюри (Обнажая мечъ). Неужто я вынужденъ отнять y правосудія принадлежащую ему жертву?

   Пригулокъ. Вашъ мечъ, сэръ, слишкомъ чистъ для такого дѣла. Вложите его снова въ ножны.

   Сольсбюри. Не вложу до тѣхъ поръ, пока не сдѣлаю для него ноженъ изъ шкуры убійцы!

   Гьюбертъ. Назадъ, лордъ Сольсбюри! Говорю вамъ: — назадъ! Клянусь небомъ, я думаю, что мой мечъ настолько-же остръ, какъ и вашъ! Мнѣ не хотѣлось-бы, милордъ, чтобы вы забывались; не хотѣлось-бы также подвергать васъ опасности законной моей самозащиты. Не заставьте-же меня своимъ изступленіемъ забыть ваше достоинство, ваше величіе и вашу знатность.

   Биготъ. Прочь отсюда, навозная куча! Какъ смѣешь ты угрожать дворянину?

   Гьюбертъ. Я не угрожаю, но защищать свою невиновность сталъ-бы даже противъ императора.

   Сольсбюри. Ты убійца.

   Гьюбертъ. Не вынуждайте меня имъ сдѣлаться. Нѣтъ, я не убійца! Тотъ, чей языкъ взводитъ на другого напраслину, говоритъ неправду, a кто говоритъ неправду, тотъ лжетъ!

   Пемброкъ. Изрубить его на куски!

   Пригулокъ. A я говорю вамъ стойте смирно.

   Сольсбюри. Посторонитесь, Фолькенбриджъ, или я задѣну и васъ.

   Пригулокъ. Тебѣ было-бы лучше задѣть дьявола, чѣмъ меня. Сольсбюри! Если ты даже посмотришь на меня хмуро, если допустишь свою ногу сдѣлать ко мнѣ хоть шагъ или позволишь своему черезъ-чуръ воспламеняющемуся гнѣву стыдить меня, я убью тебя на мѣстѣ. Убери-ка свой мечъ по добру-поздорову, или я такъ искрошу тебя и твой вертелъ, что ты подумаешь, будто самъ дьяволъ вырвался изъ ада!

   Биготъ. Что ты дѣлаешь, прославленный Фолькенбриджъ? Ты заступаешься за злодѣя, за убійцу?

   Гьюбертъ. Я не злодѣй и не убійца!

   Биготъ. Кто-же убилъ принца?

   Гьюбертъ. Не болѣе часа тому назадъ я оставилъ его совершенно здоровымъ. Я относился къ нему съ уваженіемъ, любилъ его, и до послѣдняго своего дня не перестану оплакивать такую дорогую, безвременно погибшую жизнь.

   Сольсбюри. Не довѣряйте лживой влагѣ, выступающей y него на глазахъ: — злодѣйство всегда готово прослезиться, a этотъ негодяй, давно искусившійся въ своемъ ремеслѣ, старается придать слезамъ видъ потоковъ, вызванныхъ состраданіемъ и невинностью. Пойдемте со мною всѣ, чьей душѣ противны удушливыя испаренія бойни; меня тошнитъ отъ смраднаго запаха преступленія.

   Биготъ. Ѣдемте прямо въ Бюри къ находящемуся тамъ Дофину.

   Пемброкъ. Скажи королю, что онъ можетъ освѣдомиться о насъ тамъ (Лорды уходятъ).

   Пригулокъ. Хорошъ народецъ! (Гьюберту). Отвѣчай: зналъ ты, что подготовлялось это прекрасное дѣло? Если это чудовищное убійство совершено тобою, какъ ни безконечно велико милосердіе небесъ, не жди себѣ пощады, Гьюбертъ; надъ тобою разразится проклятіе.

   Гьюбертъ. О, только выслушайте меня, сэръ!

   Пригулокъ. Нѣтъ, прежде выслушай меня ты. Если дѣйствительно ты убилъ несчастнаго ребенка, нѣтъ мрачнѣе того проклятія, котораго достоинъ ты. Оно будетъ такъ-же страшно, какъ проклятіе, тяготѣющее надъ княземъ ада — Люциферомъ, потому что во всей преисподней не найдется на одного демона чернѣе тебя, если ты убилъ это дитя.

   Гьюбертъ. Клянусь душой!

   Пригулокъ. Даже если убивалъ не ты самъ, a только далъ согласіе на такое жестокое дѣяніе, простись съ надеждой на помилованіе! Когда такъ, — тебѣ нужна веревка, и самой тончайшей нити паутины, когда-либо выпряденной утробою паука, будетъ достаточно, для удавленія тебя и тростинки, для твоей висѣлицы; если-же захочешь утопиться налей немного воды въ ложку, и эта вода превратится въ цѣлый океанъ, который зальетъ собою такого мерзавцада какъ ты. Я сильно тебя подозрѣваю.

   Гьюбертъ. Если не только дѣйствіемъ или согласіемъ, но даже мыслью я помогалъ выкрасть душу, жившую въ этомъ прелестномъ тѣлѣ, пусть адъ изобрѣтаетъ для меня еще неслыханныя муки. Я оставилъ ребенка совершенно здоровымъ.

   Пригулокъ. Ступай, возьми его на руки и унеси. Я совсѣмъ ошеломленъ! Мнѣ чудится, будто я сбился съ пути среди шиповъ и опасностей этого свѣта… Какъ легко уносишь ты на рукахъ всю Англію. Съ настоящей минуты, вмѣстѣ съ этимъ умершимъ кусочкомъ королевскаго, величія и жизнь, и справедливость, и правда отлетѣли отъ Англіи къ небесамъ. Теперь ей остается только, ради удовлетворенія частной алчности, расхватывать, растаскивать, рвать зубами это выморочное государство. Пускай отнынѣ за эту обглоданную кость королевскаго величія дворной песъ войны бѣшено щетинитъ свою шерсть и дико лаетъ на милый всѣмъ обликъ мира. Теперь чужія войска и свои неудовольствія заключили между собою союзъ и неизбѣжно должны встрѣтиться лицомъ къ лицу съ похитителемъ престола. Громадная смута, словно воронъ, парящій надъ издыхающимъ животнымъ, только выжидаетъ полнаго паденія въ конецъ сокрушенной власти. Какъ счастливъ тотъ, кому набрюшникъ и плащъ помогутъ теперь вынести такую бурю. Унеси ребенка и скорѣе слѣдуй за мною. Я иду къ королю. У насъ на рукахъ цѣлыя тысячи непріятныхъ дѣлъ, a само небо смотритъ на нашу страну угрюмымъ окомъ (Уходятъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Тамъ-же. Комната во дворцѣ.

Входятъ Король Іоаннъ, Пандольфъ, съ короною въ рукахъ, и свита.

   Король Іоаннъ. И такъ, я передалъ въ ваши руки вѣнецъ, олицетворяющій мое могущество.

   Пандольфъ. Примите его отъ меня обратно, какъ даръ святѣйшаго папы, a вмѣстѣ съ нимъ и королевскую власть, и королевское величіе (Отдаетъ королю Іоанну корону).

   Король Іоаннъ. Но и вы теперь исполните свято данное вами слово. Отправьтесь-же скорѣе въ станъ французовъ и властью святѣйшаго папы остановите дальнѣйшее движеніе ихъ войска, потому что мы безъ того уже охвачены пожаромъ. Недовольныя нами графства возмущаются, отказываются повиноваться, принося присягу въ вѣрноподданничествѣ, въ сердечной любви чуждой намъ крови, иностранной королевской власти. Одни только вы можете остановить этотъ бурный приливъ неудовольствій. Поэтому не медлите; недугъ настоящаго времени такъ силенъ, что цѣлебныя средства должны быть пущены въ ходъ безотлагательно, чтобы не пришлось имѣть дѣла съ непоправимыми послѣдствіями.

   Пандольфъ. Вся эта буря вызвана моимъ дыханіемъ за ваше упрямое сопротивленіе волѣ папы; но разъ вы покорно обратились на путь раскаянія, мой языкъ снова возстановитъ ясную погоду въ вашемъ королевствѣ, охваченномъ крамолой. Помните-же хорошенько: только вѣря вашему обѣту покорности святѣйшему папѣ, я сегодня-же, въ день Вознесенія, отправлюсь въ станъ французовъ и заставлю ихъ положить оружіе (Уходитъ).

   Король Іоаннъ. Сегодня Вознесеніе… Помнится, предсказатель пророчилъ, что въ этотъ денъ ранѣе полудня я сложу съ себя королевскій свой вѣнецъ. Я дѣйствительно сложилъ его съ себя; тогда я вообразилъ, будто вынужденъ буду это сдѣлать насильно, но, благодаря Богу, я исполнилъ это по собственному побужденію.

  

Входитъ Пригулокъ.

  

   Пригулокъ. Все графство Кейтъ передалось на сторону непріятеля; держится только замокъ Дувръ. Лондонъ встрѣтилъ дофина, какъ желаннаго, давно ожидаемаго гостя. Ваши лорды отказываются вамъ повиноваться и предлагаютъ свои услуги непріятелю. Дикое изумленіе заставляетъ метаться во всѣ стороны небольшое количество вашихъ, далеко ненадежныхъ, приверженцевъ.

   Король Іоаннъ. Неужто лорды не захотѣли вернуться ко мнѣ даже и тогда, когда узнали, что юный Артуръ еще живъ?

   Пригулокъ. Они нашли его уже мертвымъ; сброшенный сверху трупъ его лежалъ на улицѣ; онъ оказался пустымъ футляромъ, изъ котораго чья-то проклятая рука выкрала и унесла хранившійся въ немъ драгоцѣнный камень жизни.

   Король Іоаннъ. Мерзавецъ Гьюбертъ увѣрялъ меня, однако, что ребенокъ живъ.

   Пригулокъ. Клянусь, онъ это говорилъ, потому что самъ такъ думалъ. Однако, зачѣмъ падаете вы духомъ? Зачѣмъ смотрите такъ печально? Будьте на столько-же велики въ дѣлѣ, насколько были велики мыслями. Не допускайте, чтобы свѣтъ подмѣтилъ, что страхъ и прискорбное недовѣріе отражаются во взглядѣ короля. Дѣйствуйте такъ-же быстро, какъ время; относительно огня являйтесь тоже огнемъ; грозите сами угрожающимъ вамъ; смотрите съ презрѣніемъ въ лицо кичливому нахальству. Тогда въ глазахъ у низшихъ, во всемъ подражающихъ пріемамъ высшихъ, подъ вліяніемъ вашего примѣра, загорится огонь неукротимаго духа непреклонной рѣшимости. Въ походъ! Сіяйте, какъ богъ войны, когда онъ намѣренъ ринуться на поле битвы; докажите свою отвагу и всепобѣждающую увѣренность въ себѣ. Неужто дозволить имъ придти отыскивать льва въ его пещерѣ, вынудить вступить въ бой, заставить его трепетать? Не допускай этого! впередъ, государь! спѣшите навстрѣчу къ бунтовщикамъ, схватитесь съ ними въ открытомъ полѣ и сокрушите ихъ ранѣе, чѣмъ они успѣютъ подойти къ самому вашему порогу.

   Король Іоаннъ. Сейчасъ y меня былъ легатъ папы и мнѣ удалось заключить съ нимъ счастливый миръ. Онъ обѣщалъ распустить войска, пришедшія сюда съ дофиномъ.

   Пригулокъ. Союзъ безславный! Неужто въ то время, когда непріятельская нога попираетъ нашу землю, мы на вооруженное вторженіе будемъ отвѣчать только исполненіемъ чужихъ приказаній, полюбовными сдѣлками, уступками и гнусной покорностью? Неужто безбородый мальчишка, пѣтушащійся, одѣтый въ шелкъ безумецъ, будетъ безнаказанно попирать наши поля, подзадоривать свое мужество нашею воинственною почвою, издѣваться надъ нашимъ воздухомъ при помощи своихъ нагло развѣвающихся знаменъ и не встрѣтитъ отпора? Къ оружію, государь! Можетъ быть, кардиналу и не удастся заключить обѣщанный миръ, a если и удастся, пусть, по крайней мѣрѣ, знаютъ, что мы вполнѣ были готовы къ оборонѣ.

   Король Іоаннъ. Поручаю тебѣ руководить всѣмъ этимъ дѣломъ.

   Пригулокъ. Итакъ, смѣлѣй впередъ! Я убѣжденъ, что наше войско можетъ выдержать столкновеніе и съ болѣе могучимъ врагомъ (Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

Равнина близь Сэнтъ Эдмондсбюри.

Въ полномъ вооруженіи входятъ Дофинъ, Людовикъ, Сольсбюри, Мелонъ, Пемброкъ, Биготъ и воины.

  

   Дофинъ. Графъ Мелонъ, прикажите переписать этотъ договоръ и оставьте копію намъ для памяти, a подлинникъ возвратите благороднымъ этимъ лордамъ, чтобы и мы, и они, имѣя въ рукахъ подписанное нами условіе и перечитывая его статьи, знали, ради чего мы принимали Святое Причастіе, и хранили договоръ свято и нерушимо.

   Сольсбюри. Мы съ своей стороны никогда его не нарушимъ. Однако, доблестный дофинъ, хотя мы безъ всякаго принужденія, a по доброй волѣ обязались служить вашему правительству вѣрой и правдой, меня все-таки нисколько не радуетъ, что для врачеванія язвъ времени приходится прибѣгать къ такому пластырю, какъ ненавистная междоусобица, и, чтобы излечить родину отъ одной застарѣлой раны, наносить ей множество другихъ. Меня до глубины души печалитъ, что приходится обнажать висящій у меня на боку мечъ для того, чтобы женъ превращать во вдовъ и при томъ въ такомъ государствѣ, гдѣ все громко взываетъ къ имени Сольсбюри, призывая его на благородную защиту родной страны, на освобожденіе ея отъ непріятеля. Но такова уже зараза нашего времени, что мы для исцѣленія, для оздоровленія нашихъ правъ вынуждены прибѣгать къ помощи явной несправедливости и краснѣющаго за себя зла. Не горько-ли, о мои опечаленные друзья, сыны и друзья этого острова, что мы родились затѣмъ, чтобы дожить до такой горькой поры, какъ эта, когда мы, идя слѣдомъ за чужестранцемъ, вынуждены попирать ногами, о, родина, милую твою грудь и увеличивать собою ряды твоихъ враговъ? Я вынужденъ замолкнуть, потому что меня душатъ слезы. Да и какъ не плакать при одной мысли о томъ пятнѣ, которымъ насъ клеймитъ непроизвольное участіе въ этомъ прискорбномъ дѣлѣ, когда намъ суждено украшать собою ряды дворянства далекой намъ страны и слѣдовать за невѣдомыми намъ знаменами? И слѣдовать куда-же? — сюда, сюда! О родная страна, если бы ты могла сдвинуться съ мѣста! О, если-бы Нептунъ, сжимающій тебя въ своихъ объятіяхъ, заглушилъ въ тебѣ самосознаніе и перенесъ тебя на какой-нибудь языческій берегъ, гдѣ эти христіанскія войска могли бы слить въ одно русло союза враждующую кровь и не проливать ея такъ не по-сосѣдски.

   Дофинъ. Ты этимъ вполнѣ высказываешь благородство своей души; великія привязанности, борящіяся въ твоей груди всколыхнули ее словно подземный раскатъ грома и вызвали этотъ взрывъ благородства. Какую доблестную борьбу выдержалъ ты между необходимостью и тѣмъ, что такъ достойно уваженія! Позволь мнѣ стереть ту росу чести, которая серебристою влагой смачиваетъ ваши щеки. Слезы женщинъ нерѣдко трогали мою душу, хотя женскія слезы только самое обыденное изліяніе; но эти мужественныя слезы, этотъ ливень, вызванный наружу жестокою душевною бурею, дѣйствуютъ на мое зрѣніе сильнѣе; онѣ изумляютъ меня такъ-же, какъ изумилъ бы меня видъ высокаго небеснаго свода, усѣяннаго огненными метеорами. Подними свое чело, прославленный Сольсбюри; освободи глубокимъ вздохомъ могучую свою грудь отъ свирѣпствующей въ ней бури, a эту влагу предоставь глазамъ дѣтей, никогда не видавшихъ исполинскаго міра, доведеннаго до изступленія, составившихъ себѣ понятіе о счастіи только по пиршествамъ, разгорячающимъ кровь, полнымъ веселья и безпечной болтовни. Ну, полно печалиться! Ручаюсь, что ты будешь такъ-же глубоко запускать руку въ мошну благоденствія, какъ и самъ Людовикъ; то же станете дѣлать и всѣ вы, лорды, если свяжете силу своихъ рукъ съ силою моихъ. (Входитъ Пандольфъ со свитою). И вотъ теперь мнѣ чудится, будто голосъ ангела мнѣ говоритъ:— «Смотри, вотъ поспѣшно идетъ сюда святѣйшій легатъ; онъ вамъ несетъ полномочіе, дарованное десницею небесъ, и священнымъ своимъ словомъ даетъ вашимъ дѣйствіямъ наименованіе права».

   Пандольфъ. Привѣтъ тебѣ, благородный дофинъ Франціи. Вотъ-что я долженъ тебѣ сообщить: — король Іоаннъ помирился съ Римомъ; его духъ, такъ долго возстававшій противъ святѣйшей Церкви, теперь покорился ея митрополіи, престолу римскаго первосвященника: поэтому сверни свои грозныя знамена, укроти дикій духъ свирѣпой войны, чтобы онъ, подобно прирученному льву, страшному по одному только виду, покорно легъ къ ногамъ желаннаго мира.

   Дофинъ. Да проститъ меня ваше преподобіе, но назадъ я не пойду. Своимъ рожденіемъ я поставленъ слишкомъ высоко, чтобы я согласился быть подчиненнымъ, второстепеннымъ лицомъ, отдающимъ отчетъ другимъ, полезнымъ прислужникомъ или орудіемъ какой-бы то не было власти или страны въ мірѣ. Кто-же первый, какъ не вы своимъ дыханіемъ, разжегъ угасавшую головню войны между этимъ караемымъ королевствомъ и мною? Кто, какъ не вы, доставилъ горючее вещество для поддержанія огня? — a теперь этотъ огонь разгорѣлся такъ сильно, что его уже не погасить тому слабому дыханію, которое его воспламенило. Вы научили меня смотрѣть правдѣ прямо въ лицо; вы познакомили меня съ настоящими потребностями этой страны, и кто-же, какъ не вы, натолкнулъ мое сердце на это предпріятіе? Теперь-же вы вдругъ приходите и говорите: — «Король Іоаннъ помирился съ Римомъ!» Какое мнѣ дѣло до этого примиренія, когда я въ силу моего брачнаго союза и за смертью малолѣтнято Артура имѣю право считать эту страну своею собственностью? Неужто, когда она уже наполовину завоевана, я только потому обязанъ снова вернуться домой ни съ чѣмъ, что Іоаннъ помирился съ Римомъ? Развѣ я подданный Рима? Развѣ Римъ, чтобы поддержать это дѣло, помогъ мнѣ хоть однимъ пенни денегъ, людьми или припасами? Развѣ всѣ расходы я не взялъ на одного себя? Кто, кромѣ самого меня и тѣхъ, кто, будучи связанъ съ моими притязаніями, обливается въ этомъ предпріятіи потомъ, въ правѣ рѣшить, продолжать-ли войну или нѣтъ? Развѣ я, проходя по здѣшнимъ городамъ, не слыхалъ, какъ ихъ обыватели кричали: — «Vive le roi«? Развѣ самыя лучшія карты въ игрѣ не y меня, чтобы выиграть служащій въ ней ставкою королевскій вѣнецъ, и развѣ я откажусь отъ выигрыша, когда онъ уже почти y меня въ рукахъ? Клянусь небомъ, не бывать этому никогда!

   Пандольфъ. Вы обращаете вниманіе на одну только внѣшнюю сторону дѣла.

   Дофинъ. На внѣшнюю или на внутреннюю — все равно! Я до тѣхъ поръ не вернусь домой, пока моя попытка не увѣнчается тѣмъ успѣхомъ, на который я возлагалъ самыя роскошныя надежды еще ранѣе, чѣмъ собралъ эти блистательныя войска, чѣмъ оторвалъ эти пламенные умы отъ ихъ мирныхъ занятій и повелъ ихъ сюда, чтобы, стремясь къ побѣдѣ, вырвать славу изъ самой пасти опасности и смерти! (Гремятъ трубы). Что возвѣщаютъ намъ веселые возгласы этихъ трубъ?

  

Входитъ Пригулокъ; за нимъ свита.

  

   Пригулокъ. Предполагая, что вамъ не чужды обычаи свѣта я рѣшаюсь просить васъ меня выслушать. Я затѣмъ и присланъ, чтобы говорить. Святѣйшій кардиналъ миланскій, я отъ имени короля являюсь узнать, что вы для него сдѣлали и, смотря по вашему отвѣту, я буду, знать, въ какой мѣрѣ слѣдуетъ пользоваться правами и преимуществами, данными мнѣ и моей рѣчи.

   Пандольфъ. Дофинъ слишкомъ упорно стоитъ на своемъ и не хочетъ слушать моихъ совѣтовъ. Онъ говоритъ на отрѣзъ, что не положитъ оружія.

   Пригулокъ. Клянусь всею кровью, которую когда-либо воспламенялъ гнѣвъ, этотъ юноша отвѣчаетъ хорошо; теперь выслушайте, Дофинъ, что говоритъ нашъ англійскій король, потому что моими устами говорить его величество. — Король приготовился и имѣлъ на то полное основаніе. Это обезьянски-глупое и грубое вторженіе въ наши границы, это маскарадное облаченіе въ военные доспѣхи, это нелѣпое предпріятіе, эта безсмысленная, неслыханная наглость тѣхъ безбородыхъ мальчишекъ, изъ которыхъ состоитъ ваше войско, вызываютъ y короля только улыбку. Онъ вполнѣ готовъ наградить вашихъ подростковъ, ваше состоящее изъ карликовъ войско, ударами розогъ и тѣмъ выгнать ихъ изъ его владѣній. Та рука, y которой достало силы ударами палокъ исколотить васъ y самыхъ вашихъ воротъ, заставить васъ плясать подъ ея дудку, нырять, словно бадьи, въ стѣнахъ скованнаго источника, прятаться подъ навозъ хлѣвовъ; которая съумѣла запереть васъ, какъ пѣшекъ, въ ящики для шахматъ, любезничать со свиньями, искать благовоннаго убѣжища въ подвалахъ и тюрьмахъ; которая съумѣла заставить васъ дрожать и трепетать при одномъ крикѣ вашего народнаго пѣтуха, принимаемаго вами за крикъ вооруженнаго англичанина; да, неужто вы думаете, что эта побѣдоносная рука, умѣвшая карать васъ въ самыхъ вашихъ жилищахъ, окажется болѣе слабою здѣсь? Нѣтъ! Знайте, что мой доблестный властелинъ готовъ встрѣтить васъ во всеоружіи. Онъ, словно орелъ, парящій надъ своимъ высокимъ гнѣздомъ, готовъ вступить въ неумолимый бой со всякимъ, кто дерзнетъ нарушить спокойствіе этого гнѣзда! A вы, выродки, вы неблагодарные бунтовщики, вы, кровожадные Нероны, терзающіе дорогую утробу родившей васъ матери — Англіи, краснѣйте отъ стыда, потому что наши жены и наши блѣднолиція дѣвушки, словно Амазонки, спѣшатъ на зовъ барабановъ, мѣняя свои наперстки на воинственные наручники, свои иголки на копья и свое мягкое сердечное влеченіе на неумолимое и безпощадное настроеніе войны.

   Дофинъ. Покончи на этомъ, самохвалъ, и съ миромъ обратись къ намъ пятами! Я понимаю, что тебѣ пріятно поносить насъ. Итакъ, будь здоровъ. Мы находимъ, что наше время слишкомъ драгоцѣнно, чтобы терять его, слушая такого крикливаго хвастуна, какъ ты.

   Пандольфъ. Дайте мнѣ сказать теперь слово.

   Пригулокъ. Нѣтъ, говорить буду я!

   Дофинъ. Я не стану слушать ни того, ни другого. Бейте въ барабаны! Пустъ громогласный языкъ войны говоритъ въ защиту нашей пользы и оправдываетъ наше присутствіе здѣсь.

   Пригулокъ. Какъ ни громко будутъ стонать ваши барабаны, вы сами застоните еще громче, когда васъ разобьютъ на голову. Вызови только эхо рокотомъ своего барабана и на этотъ рокотъ тотчасъ же и настолько-же громогласно отзовется другой, уже готовый къ отвѣту барабанъ. Загремитъ другой, и все поднебесье огласится такимъ оглушительнымъ отвѣтомъ, который своимъ зычнымъ голосомъ ни въ чемъ не уступитъ грому небесъ. Знай, что нисколько не довѣряя этому неустойчивому прелату, къ услугамъ котораго король прибѣгъ болѣе ради шутки, чѣмъ по необходимости, воинственный Іоаннъ уже приближается. На своемъ челѣ онъ несетъ смерть съ ея обнаженными ребрами; ея обязанностью будетъ сегодня пировать на трупахъ цѣлыхъ тысячъ убитыхъ французовъ.

   Дофинъ. Бейте въ барабаны; идемъ навстрѣчу опасности!

   Пригулокъ. И ты ее встрѣтишь; не сомнѣвайся въ этомъ, дофинъ! (Всѣ уходятъ).

  

СЦЕНА III.

Тамъ-же. Поле битвы.

Гремятъ трубы. Входятъ Король и Гьюбертъ.

   Король Іоаннъ. Скажи, Гьюбертъ, какъ идутъ наши дѣла?

   Гьюбертъ. Боюсь, что дурно. Но какъ здоровье вашего величества?

   Король Іоаннъ. Лихорадка, которою я страдаю такъ долго, совсѣмъ меня измучила. Я боленъ сильно, очень сильно (Входитъ гонецъ).

   Гонецъ. Государь, вашъ доблестный родственникъ Фолькенбриджъ проситъ ваше величество удалиться съ поля битвы, a также сообщить ему, куда вы думаете отправиться?

   Король Іоаннъ. Скажи, что я направлюсь къ Суинстиду и остановлюсь тамъ въ аббатствѣ.

   Гонецъ. Имѣю я также сообщить вамъ утѣшительную вѣсть: значительныя подкрѣпленія, которыя дофинъ поджидалъ здѣсь, три ночи тому назадъ погибли въ Гудуанскихъ пескахъ; это извѣстіе только сейчасъ дошло до Ричарда. Французы дерутся холодно и, кажется, намѣрены отступить.

   Король Іоаннъ. Бѣда мнѣ! Мучительный недугъ жжетъ меня до того, что не даетъ даже порадоваться добрымъ вѣстямъ. Отправимтесь-же въ Суинстидъ. Проводите меня прямо къ носилкамъ. Болѣзнь до того обезсилила меня, что я того и гляди лишусь чувствъ (Гьюбертъ и гонецъ уводятъ короля).

  

СЦЕНА IV.

Тамъ-же. Другая часть поля.

Входятъ Сольсбюри, Пемброкъ, Бэготъ и другіе.

   Сольсбюри. Я никакъ не предполагалъ, что у короля столько еще друзей.

   Пемброкъ. Попытаемъ еще разъ счастіе. Ободримъ французовъ. Если они потерпятъ неудачу, потерпимъ ее и мы.

   Сольсбюри. Незаконный этотъ Фолькенбриджъ, — настоящій дьяволъ; онъ почти одинъ оспариваетъ y насъ побѣду.

   Пемброкъ. Говорятъ, королю Іоанну такъ дурно что онъ покинулъ поле сраженія (Входитъ раненый насмерть Мелонъ; его ведутъ солдаты).

   Мелонъ. Проводите меня къ англійскимъ бунтовщикамъ.

   Сольсбюри. Когда счастье намъ улыбалось, насъ называли иначе.

   Пемброкъ. Это графъ Мелонъ.

   Сольсбюри. Онъ раненъ смертельно.

   Мелонъ. Бѣгите, спасайтесь, благородные англичане. Вамъ измѣнили, васъ продали! Вырвитесь изъ узкаго игольнаго ушка крамолы и водворите вѣрность снова въ своихъ душахъ, изгоните изъ нихъ измѣну. Отыщите короля Іоанна и припадите къ его стопамъ, потому что, если побѣда въ этотъ славный день останется за французскимъ дофиномъ, онъ въ награду за труды намѣренъ отрубить вамъ головы. Исполнить это онъ, при мнѣ и при многихъ другихъ, поклялся на томъ-же алтарѣ Сэнтъ Эдмондсбюри, на которомъ всѣ мы клялись вамъ въ искренней дружбѣ и въ вѣчной любви.

   Сольсбюри. Можетъ-ли быть? Неужто все это правда?

   Мелосъ. Развѣ ужасающая смерть не носится передъ моими глазами, оставляя во мнѣ только самое ничтожное количество жизни, истекающей вмѣстѣ съ кровью, заставляющей меня таять, какъ восковое изображеніе подъ вліяніемъ огня? Что на свѣтѣ могло бы принудить меня обманывать васъ, когда мнѣ болѣе нѣтъ никакой пользы отъ обмана. Зачѣмъ мнѣ лукавить, когда мнѣ суждено умереть здѣсь, a въ дальнѣйшемъ жить одною только правдой. Когда побѣда останется сегодня за Людовикомъ, онъ окажется клятвопреступникомъ, если ваши глаза когда-либо еще увидятъ на востокѣ восходящую зарю. Въ самую эту ночь, когда ея тлетворныя испаренія уже дымятся вокругъ гордаго шлема состарившагося, ослабѣвшаго солнца, уставшаго отъ дневного своего пути; да въ эту самую ночь, если при вашемъ содѣйствіи восторжествуетъ Людовикъ, онъ, при помощи вашего доказаннаго вѣроломства, положитъ конецъ этому вѣроломству. Пусть нѣкій Гьюбертъ передастъ королю все, что я вамъ сообщилъ. Любовь къ этому законному моему королю, — такъ-какъ предокъ мой былъ англичанинъ, — побудила мою совѣсть высказать все то, въ чемъ я вамъ покаялся. Затѣмъ, молю васъ, унесите меня куда-нибудь подальше отъ смятенія и шума битвы, гдѣ бы я могъ мирно собраться съ остатками мыслей, а душа моя имѣла возможность разстаться съ этимъ тѣломъ въ созерцаніи небесъ и среди благочестивыхъ помысловъ.

   Сольсбюри. Мы тебѣ вѣримъ, и пусть на мою душу ляжетъ проклятіе, если я не радъ случайности, доставляющей мнѣ желанную возможность загладить вѣрностью гнусное бѣгство изъ-подъ законныхъ знаменъ. Словно побѣжденный и вынужденный отступать приливъ, затопившій собою не подлежащіе ему берега, мы снова мирно потечемъ къ океану по руслу, указанному намъ великимъ королемъ Іоанномъ. Мои руки помогутъ унести тебя отсюда, потому что я вижу по твоимъ глазамъ, что тебя уже томятъ муки смерти. Идемте-же, друзья, отсюда. Новое это бѣгство опять направляетъ насъ на путь прежней вѣрности.

(Всѣ уходятъ, унося Мелона).

  

СЦЕНА V.

Другая часть того-же поля. Станъ французовъ,

Входятъ Дофинъ, Людовикъ; за ними свита.

   Дофинъ. Мнѣ показалось, будто солнце медлило закатиться и остановилось на небѣ, заставляя западную часть неба покраснѣть отъ стыда, при видѣ того, какъ англійскія войска, отступая, измѣрили собственную свою страну. Какъ доблестно закончили мы свою задачу, когда послѣ такого, кроваваго дѣла пожелали непріятелю доброй ночи дружнымъ, хотя и безполезнымъ залпомъ изъ нашихъ орудій! Хорошо также, что мы только тогда свернули свои прострѣленныя знамена, когда остались послѣдними на полѣ битвы! (Входитъ Гонецъ).

   Гонецъ. Гдѣ принцъ? Гдѣ дофинъ?

   Дофинъ. Здѣсь. Какія вѣсти?

   Гонецъ. Графъ Мелонъ убитъ. Англійскіе лорды, вслѣдствіе его убѣжденій, снова передались на сторону короля, a подкрѣпленія, которыхъ вы ожидаете такъ давно, потерпѣли крушеніе на песчаныхъ отмеляхъ Гудуина.

   Дофинъ. Возмутительныя, проклятыя извѣстія! Будь проклятъ за нихъ и ты по самое сердце! Я нынѣшнею ночью не ожидалъ такого огорченія, въ какое повергли меня эти гнусныя извѣстія. Кто-же говорилъ, будто король Іоаннъ вынужденъ былъ покинуть поле сраженія за часъ или за два передъ тѣмъ, какъ наступающая темнота заставила наши усталыя войска прекратить сраженіе?

   Гонецъ. Сообщавшій вамъ это сказалъ совершенную правду.

   Дофинъ. Хорошо. Разставить по всему стану часовыхъ, пусть они зорко наблюдаютъ за всѣмъ. Грядущее утро встанетъ не ранѣе насъ, и мы посмотримъ, что скажетъ намъ завтрашній день (Уходятъ).

  

СЦЕНА VI.

Открытая мѣстность передъ Суинстидскимъ аббатствомъ.

Пригулокъ и Гьюбертъ входятъ съ разныхъ сторонъ и встрѣчаются.

   Гьюбертъ. Кто идетъ? Отвѣчай! Эй, отвѣчай скорѣе иди я выстрѣлю!

   Пригудокъ. Другъ. Самъ ты кто такой?

   Гьюбертъ. Сторонникъ Англіи.

   Пригулокъ. Куда идешь?

   Гьюбертъ. Тебѣ какое до этого дѣло? Почему-бы и мнѣ не спросить о твоихъ дѣлахъ, какъ ты спрашиваешь о моихъ?

   Пригулокъ. Мнѣ кажется, ты Гьюбертъ?

   Гьюбертъ. Угадалъ какъ разъ. Мой голосъ, кажется, такъ хорошо тебѣ знакомъ, что я на всякій случай готовъ признать тебя за друга. Кто-же ты на самомъ дѣлѣ?

   Пригулокъ. Кто хочешь. Впрочемъ, если желаешь удружить мнѣ, можешь принять меня за одного изъ потомковъ Плантадженетовъ.

   Гьюбертъ. Несносная память! тебѣ и безглазой ночи я обязанъ своимъ стыдомъ. Прости, храбрый воинъ, прости, что мой слухъ не призналъ тебя по знакомому твоему голосу.

   Пригулокъ. Полно, полно! Безъ любезностей! Что новаго?

   Гьюбертъ. Я какъ разъ бродилъ здѣсь подъ покровомъ ночной темноты въ надеждѣ встрѣтить васъ.

   Пригулокъ. Говори-же скорѣе, какія вѣсти?

   Гьюбертъ. Милѣйшій сэръ, вѣсть какъ разъ подъ пару этой ночи: черная, страшная, ужасная, приводящая въ отчаяніе.

   Пригулокъ. Показывай скорѣе самую болящую язву этой вѣсти; я не женщина, въ обморокъ не упаду.

   Гьюбертъ. Я боюсь, что король отравленъ монахомъ. Я оставилъ его почти безъ языка и ушелъ только затѣмъ, чтобы извѣстить васъ о такомъ внезапномъ горѣ, дабы вы, узнавъ о немъ сейчасъ-же, могли заблаговременно принять должныя мѣры противъ грозящей намъ бѣды.

   Пригулокъ. Какъ могли его отравить? Кто отвѣдывалъ пищу?

   Гьюбертъ. Я уже говорилъ вамъ, что монахъ, готовый на все злодѣй, чьи внутренности послѣ того мгновенно разорвались. Король не совсѣмъ лишился употребленія языка и, быть-можетъ, еще поправится.

   Пригулокъ. Кого оставилъ ты при его величествѣ?

   Гьюбертъ. Какъ, развѣ вы не знаете? Мятежные лорды вернулись и привезли съ собою принца Генриха. По просьбѣ принца король простилъ ихъ, и всѣ они теперь при больномъ.

   Пригулокъ. О, укроти свое негодованіе, всемогущее небо, и не подвергай насъ испытаніямъ, превышающимъ наши силы! Вотъ-что я скажу тебѣ, Гьюбертъ: — лучшая половина нашихъ войскъ погибла, проходя по здѣшнимъ болотамъ; ее поглотили линкольнскія топи; я самъ едва спасся, да и то благодаря доброму коню. Идемъ, однако! Проводи меня къ королю. Я боюсь, какъ бы онъ не умеръ ранѣе, чѣмъ мы придемъ (Уходятъ).

  

СЦЕНА VII.

Садъ при Суинстидскомъ аббатствѣ.

Входятъ Принцъ Генрихъ, Сольсбюри и Бэготъ.

   Принцъ Генрихъ. Поздно! Жизнь его погибла, потому что поддерживающая ее кровь заражена, анесвязныяслова, доказывающія болѣзненное состояніе мозга, этого нѣжнаЛ вещества, служащаго, какъ увѣряютъ иные, хрупкимъ мѣстопребываніемъ души, тоже говорятъ, что смертельный исходъ неизбѣженъ (Входить Пемброкъ).

   Пемвросъ. Его величество все еще продолжаетъ говорить. Онъ убѣжденъ, что если-бы его вынесли на свѣжій воздухъ, это облегчило-бы жгучее дѣйствіе терзающаго его лютаго яда.

   Принцъ Генрихъ. Пусть его перенесутъ сюда въ садъ (Бэготъ уходитъ). Онъ все еще продолжаетъ неистовствовать въ бреду?

   Пемброкъ. Теперь онъ нѣсколько спокойнѣе, чѣмъ въ ту минуту, когда вы ушли. Онъ было запѣлъ.

   Принцъ Генрихъ. Горькое тщеславіе болѣзни! Больной перестаетъ, наконецъ, чувствовать жестокія и упорно продолжающіяся страданія. Смерть, истерзавъ нашу тѣлесную половину, дѣлаетъ ее нечувствительной къ боли и всѣ свои усилія направляетъ противъ нашихъ душевныхъ способностей, коля и раня ихъ при помощи цѣлыхъ легіоновъ странныхъ грезъ, a дикія грезы, скопляясь и тѣснясь около послѣдней этой опоры, сами уничтожаютъ одна другую. Не удивительно-ли, что умирающій способенъ пѣть?.. Что я такое? — птенецъ, рожденный отъ поблѣднѣвшаго теперь и ослабѣвшаго подъ властью смерти лебедя, самого поющаго себѣ погребальную пѣсню и извлекающаго изъ хрупкой органной дудки звуки, убаюкивающіе и душу, и тѣло, помогая имъ перейти въ вѣчность.

   Сольсбюри. Мужайтесь, принцъ! Вы родились на свѣтъ затѣмъ, чтобы придать надлежащій обликъ тому, что переходитъ къ вамъ въ такомъ грубомъ, необдѣланномъ видѣ (Входятъ Бэготъ и нѣсколько слугъ, несущихъ короля въ креслѣ).

   Король Іоаннъ. Вотъ прекрасно! Душа моя чувствуетъ теперь просторъ. Ей нѣтъ болѣе надобности рваться къ окнамъ и къ дверямъ. Въ груди y меня такое знойное лѣто, что всѣ мои внутренности превращаются въ пыль. Я теперь же болѣе, какъ жалкій набросокъ перомъ на пергаментѣ, коробящемся отъ дѣйствія огня.

   Принцъ Генрихъ. Какъ вы себя чувствуете, государь?

   Король Іоаннъ. Дурно. Я отравленъ, поэтому все для меня кончено; я погибаю, умираю! О, неужто никто изъ васъ не захочетъ приказать зимѣ придти, чтобы она своими холодными перстами разверзла мнѣ челюсти? Неужто никто не хочетъ заставить всѣ рѣки моего королевства течь по моимъ воспламененнымъ внутренностямъ, не принудитъ холодный сѣверъ освѣжить своимъ поцѣлуемъ мои запекшіеся уста? Я требую отъ васъ не слишкомъ много: — я прошу васъ только холодомъ облегчить мои страданія, a вы такъ неумолимы, такъ неблагодарны, что отказываете мнѣ даже въ этомъ!

   Принцъ Генрихъ. О, если-бы такую силу имѣли моя слезы, я помогъ-бы тебѣ, отецъ!

   Король Іоаннъ. Нѣтъ, содержимая въ нихъ соль слишкомъ горяча! Въ груди y меня цѣлый адъ, направляющій всѣ свои старанія на то, чтобы терзать безповоротно осужденную, на гибель жизнь! (Входитъ Пригулокъ).

   Пригулокъ. Я весь горю отъ быстрой ходьбы и отъ нетерпѣнія увидать ваше величество.

   Король Іоаннъ. Ты, племянникъ, прибылъ затѣмъ, чтобы закрыть мнѣ глаза. Узы, связывающія меня съ жизнью, всѣ порваны, всѣ перегорѣли; всѣ паруса, приводившіе въ движеніе мою ладью, превратились въ нити, не толще волоса, да и вся жизнь моя виситъ на волоскѣ и едва дотянетъ до того, чтобы услыхать то, что ты имѣешь мнѣ сказать. Скоро все, что ты видишь передъ собою, превратится въ комъ земли, въ призракъ угасшаго королевскаго величія.

   Пригулокъ. Дофинъ направляется сюда противъ насъ, и одинъ только Богъ вѣдаетъ, какъ мы ему отвѣтимъ, потому что прошедшею ночью лучшая часть моихъ войскъ, въ то время, когда я для нашей-же пользы счелъ нужнымъ отступить, была въ расплохъ застигнута въ топяхъ неожиданною прибылью воды и вся погибла (Король умираетъ).

   Сольсбюри. Убійственныя эти извѣстія вы сообщаете уже мертвому уху. О, государь! О, мой властелинъ! Еще за минуту онъ былъ королемъ, a чѣмъ онъ сталъ теперь?

   Принцъ Генрихъ. И меня ожидаетъ такой-же путь и такой-же конецъ. Что-же есть на свѣтѣ прочнаго? На что надѣяться, на что полагаться, когда тотъ, кто только за минуту былъ королемъ теперь сталъ прахомъ?

   Пригулокъ. Ты скончался! Неужто это правда? О, я только потому не слѣдую за тобою, что беру на себя обязанность за тебя отомстить! Когда-же моя душа встрѣтится на небесахъ съ твоею, она будетъ готова такъ-же преданно служить тебѣ и тамъ, какъ служила на землѣ. — A вы, заблудшія было свѣтила, снова попавшія на законную свою дорогу, покажите свою вернувшуюся на путь истины вѣрность согласіемъ сейчасъ-же отправиться со мною изгонять опустошеніе и вѣчный позоръ изъ слабыхъ воротъ нашей обезсилѣнной родины. Прибѣгнемъ скорѣе къ нападенію, чтобы непріятель не напалъ на насъ самъ. Дофинъ бѣшено слѣдуетъ за мною по пятамъ.

   Сольсбюри. Я вижу, вамъ извѣстно менѣе, чѣмъ намъ. Кардиналъ Пандольфъ, вернувшись отъ дофина, уже съ полчаса отдыхаетъ въ аббатствѣ. Онъ явился отъ французскаго главнокомандующаго съ мирными предложеніями, на которыя намъ возможно согласиться не только безъ стыда, но даже съ выгодою для себя. Принцъ намѣренъ прекратить военныя дѣйствія немедленно.

   Пригулокъ. Онъ прекратитъ ихъ еще скорѣе, если увидятъ, что мы готовы къ оборонѣ.

   Сольсбюри. Нѣтъ, дѣло это до нѣкоторой степени уже совершившееся: дофинъ уже отправилъ множество подводъ къ морскому берегу, давъ полномочіе кардиналу уладить всѣ споры съ нами, всѣ неудовольствія. Если угодно вамъ и другимъ лордамъ, мы сегодня послѣ полудня отправимся къ кардиналу, чтобы привесть это дѣло къ благополучному окончанію.

   Пригулосъ. Пусть будетъ такъ. A вы, принцъ, вмѣстѣ съ другими принцами, которымъ тоже слѣдовало-бы находиться здѣсь, конечно, дождетесь похоронъ вашего родителя?

   Принцъ Генрихъ. Его прахъ долженъ покоиться въ Уорстэрѣ; таково было желаніе усопшаго.

   Пригулокъ. Оно должно-быть исполнено, a затѣмъ пусть бразды правленія переходятъ въ руки вашей всѣми любимой особы на благо и на славу родной страны! Покорно преклоняя колѣно передъ вашимъ величествомъ, клянусь вамъ въ неизмѣнной преданности и въ вѣчной готовности служить вамъ вѣрою и правдой.

   Сольсбюри. Мы съ своей стороны предлагаемъ вамъ такую-же неизмѣнную любовь, на которой никогда не появится ни одного пятна.

   Принцъ Генрихъ. Моя растроганная душа и рада бы поблагодарить васъ, но не умѣетъ сдѣлать этого иначе, какъ слезами.

   Пригулокъ. Посвятимъ текущимъ событіямъ только необходимое количество скорби, такъ-какъ они уже получили въ задатокъ значительную ея часть. Наша Англія никогда не лежала y ногъ торжествующаго побѣдителя и никогда не ляжетъ, если только сама не поможетъ этому, нанося себѣ неисцѣлимыя раны. Но теперь, когда ея защитники стоятъ на своихъ мѣстахъ, пусть на нее со всѣхъ сторонъ земли нагрянутъ вооруженныя полчища, мы съумѣемъ ихъ отразитъ! Ничто не можетъ насъ побѣдить, если сама Англія останется вѣрной себѣ! (Уходятъ).

  

ПРИМѢЧАНІЯ

  

   Стр. 1. «Король Іоаннъ» появился впервые въ печати въ изданіи сочиненій Шекспира in folio въ 1623 году. Но уже въ 1598 году въ «Palladis Tamia» Фрэнсисъ Мересъ упоминаетъ объ этой пьесѣ, какъ о выдающемся произведеніи Шекспира. Однако, издатели, относящіе созданіе этой пьесы къ болѣе позднему времени, говорятъ, что Фрэнсисъ имѣлъ въ виду другую пьесу, раздѣленную на двѣ части и написанную въ 1597 году подъ заглавіемъ «Тревожное царствованіе короля Іоанна Англійскаго съ нахожденіемъ незаконнорожденнаго сына Ричарда Львиное Сердце, называемаго въ просторѣчіи пригулкомъ Фолькенбриджемъ, a также со смертью короля Іоанна въ Сьюинсбидскомъ Аббатствѣ». Первое изданіе этой пьесы было выпущено въ свѣтъ безъ имени автора, на второмъ изданіи въ 1611 году появились буквы W. S., a на третьемъ, сдѣланномъ за годъ до появленія in folio, выставилась полная фамилія Шекспира. Появились вопросы; не было ли это юношеское произведеніе Шекспира? Не было ли это чужое произведеніе, которымъ онъ воспользовался при обработкѣ. Не былъ ли имъ еще раньше написанъ какой-нибудь «Король Іоаннъ?» Стивенсъ напечаталъ въ своемъ изданіи Шекспира эту старую пьесу, a Тикъ, любившій всякія сомнительныя пьесы, увидалъ тутъ чистѣйшаго Шекспира. Было-бы долго слѣдить здѣсь за полемикой и соображеніями, вызванными этой пьесой, которая, по словамъ Мэлона, напримѣръ, написана именно въ 1596 году «потому что Констанца горячо оплакиваетъ своего сына, a y Шекспира въ этомъ году умеръ его сынъ!». Догадки, въ родѣ догадокъ Мэлона, высказываютъ и другіе изслѣдователи: Джонсонъ видитъ въ похвалахъ Шатильона англійской арміи намекъ на взятіе Кадикса въ 1596 году; Чальмерсъ видитъ въ эрцгерцогѣ Австрійскомъ портретъ эрцгерцога Альбрехта и въ осадѣ Анжера осаду Аміена, относя время созданія пьесы вслѣдствіе этихъ соображеній къ 1596—1597 году. Гервинусъ говоритъ о происхожденіи короля Іоанна слѣдующее: «Есть старая пьеса епископа Бэля «Kynge Iohann», написанная никакъ не позже начала царствованія Елизаветы; но она осталась неизвѣстяою ле только Шекспиру, но и сочинителю древнѣйшей драматической хроники: «Король Іоаннъ». (въ двухъ частяхъ), по которой Шекспиръ обработалъ свою пьесу. Эта древнѣйшая пьеса дошла до насъ во многихъ изданіяхъ, изъ которыхъ первое относится къ 1591 году, a третье, вслѣдствіе спекуляціи, ложно носитъ на заглавномъ листѣ имя Шекспира. Въ отношеніи историческаго матеріала Шекспиръ въ своей драмѣ вполнѣ слѣдовалъ этому произведенію, и можно утвердительно сказать, что только изъ одного мѣста его пьесы можно заключить, что онъ справлялся иногда съ хроникой. Въ художественномъ отношеніи онъ усвоилъ себѣ весь внѣшній строй этой пьесы, слилъ обѣ ея части въ одну, удержалъ всѣ основныя черты характеровъ и только тоньше разрисовалъ ихъ, — словомъ, здѣсь онъ поступилъ со своимъ оригиналомъ такъ же, какъ поступилъ нѣкогда въ двухъ послѣднихъ частяхъ Генриха VI, только сдѣлалъ это не робко, не какъ новичокъ, a совершенно свободно, какъ мастеръ».

   Стр. 6. «Половиной лица». — Шекспиръ намекаетъ на худобу лица старшаго своего брата, сравнивая его съ серебрянымъ гротомъ (groat, гротъ, монета въ 4 пенса), на которомъ изображеніе королевскаго лица было сдѣлано въ профиль, такъ что видна была только половина лица, тогда какъ на всѣхъ другихъ монетахъ, вплоть до Генриха VII, головы королей изображались съ полнымъ лицомъ, въ коронахъ, и только мелкія монеты были съ лицами въ профиль.

   Стр. 8. Серебряная монета въ три фартинга (фартингъ составлялъ 1/4 пенса, полушку) была очень мала. На ней изображалась роза рядомъ съ профилемъ королевы Елизаветы. Кругомъ была надпись: «Rosa sine spina» — «роза безъ шиповъ».

   Стр. 8. «Сэръ Нобъ» — общеупотребительное сокращеніе «сэра Роберта».

   Стр. 8. «Многіе думаютъ, что Плантадженетъ есть фамилія англійскаго королевскаго дома, начиная съ Генриха II, говоритъ Мэлонъ, тогда какъ, это, по замѣчанію Камдена въ его «Romaines» 1614 года, совершенно ошибочно. Плантадженетъ была не фамилія, a шутливая кличка, дданная внуку Жоффруа, перваго графа Анжу, по поводу носимаго имъ украшенія на шляпѣ изъ шильной травы (planta genista)».

   Стр. 10. Въ двѣнадцатой пѣснѣ «Поліольбіона» Драйтонъ разсказываетъ о битвѣ въ присутствіи короля Ательстана между датскимъ великаномъ Кольбрандомъ и знаменитымъ Гюи Варвикомъ. Гигантъ былъ убитъ послѣднимъ.

   Стр. 10. «Что такое Филиппъ? Крикъ воробья». Во времена Шекспира словомъ Филиппъ выражался крикъ воробья. Существуетъ цѣлая поэма Скельтона «Филиппъ Воробей».

   Стр. 11. Базилиско — очень популярная въ старыхъ англійскихъ комедіяхъ личность. О немъ упоминается уже y Наша въ 1596 году. Филиппъ Фолькенбриджъ намекаетъ своими словами на одну сцену глупой драмы «Солиманъ и Перседа», написанной въ 1599 году, гдѣ клоунъ Пистонъ вскакиваетъ на спину Базилиско и заставляетъ того говорить все, что вздумается ему, Пистону.

   Стр. 12. Героическая борьба короля со львомъ была въ средніе вѣка предметомъ множества романовъ. Одинъ изъ хроникеровъ такъ говоритъ объ этой борьбѣ: «Говорятъ, что одинъ левъ былъ посаженъ въ темницу Ричарда, чтобы уничтожить послѣдняго. Левъ открылъ пасть, король глубоко вступилъ въ нее руку и захватилъ сердце льва, котораго и убилъ этимъ. Вотъ почему, говорятъ нѣкоторые, онъ и былъ названъ Ричардомъ Львинымъ сердцемъ.

   Стр. 16. Констанца намекаетъ на измѣны Элеоноры первому мужу Людовику VII, когда тотъ былъ въ Святой землѣ. Послѣ изгнанія ея мужемъ и развода съ нимъ она вышла въ 1151 году за Генриха II.

   Стр. 17. Эрцгерцогъ Австрійскій. убившій Ричарда Львиное Сердце, носилъ львиную шкуру, принадлежавшую убитому королю.

   Стр. 17. Слова короля Филиппа: «Людовикъ, рѣшайте-же, какъ намъ поступить?» отнесены въ нѣкоторыхъ изданіяхъ Шекспира къ концу рѣчи Эрцгерцога, который, потерявъ терпѣніе отъ выходокъ Пригулка, восклицаетъ: «Король, Людовикъ, рѣшайте-же» и т. д. Но и въ томъ, и въ другомъ случаѣ отвѣчаетъ на эти слова Дофинъ: «Вы, женщины, и вы, безумцы». Только y Франсуа Виктора Гюго эта реплика приписана королю Филиппу.

   Стр. 23. Вмѣсто гражданина города Анжера, являющагося въ этой сценѣ, во многихъ изданіяхъ говоритъ Гьюбертъ.

   Стр. 25. Предлагая королямъ Франціи и Англіи поступить по примѣру Іерусалимскихъ мятежниковъ, Филиппъ, конечно, указываетъ на то, что враждовавшіе между собою еврейскія партіи соединились воедино при приближеніи общаго врага императора Тита. Мэлонъ указываетъ на одинъ трудъ, который переведенъ съ еврейскаго и который могъ быть знакомъ Шекспиру; это «Послѣднія времена іудейской республики», гдѣ указывается на вышеприведенный фактъ.

   Стр. 27. «Наконецъ-то остановился». Эта коротенькая фраза возбудила длиннѣйшую и горячую полемику. Джонсонъ читалъ ее. «Here sa flau». Беккетъ видѣлъ здѣсь: «Неге’s a say»; Мэлонъ и Стивенсъ посвятили ей двѣ страницы, чтобы доказать, что ее нужно читать: «Here’s a stay» — «вотъ остановка или перерывъ».

   Стр. 29. Волькессенъ, по латыни Pagus Velocassinus, есть старое названіе древней французской области Вексинъ (Vexin). Часть этой области, называвшаяся Нормандской, съ главнымъ городомъ Жизоромъ; была предметомъ спора между Филиппомъ и Іоанномъ.

   Стр. 34. «Что сдѣлалъ этотъ день, чтобы память о немъ вписывать золотыми буквами въ мѣсяцесловѣ?» Въ старинныхъ календаряхъ отмѣчались, между прочимъ, дни, считавшіеся счастливыми или несчастливыми.

   Стр. 35. Въ пьесѣ Шекспира герцогъ Австрійскій и Виконтъ Лиможскій — одно лицо и потому Констанца смѣшиваетъ ихъ въ своемъ восклицаніи. Въ исторіи же это были двѣ отдѣльныя личности. Леопольдъ герцогъ Австрійскій засадилъ въ темницу въ 1193 г. Ричарда. Видомаръ виконтъ Лиможскій былъ владѣтель замка Шалю, передъ которымъ Ричардъ въ 1199 году былъ раненъ на смерть стрѣлкомъ Бертраномъ де Бурдономъ.

   Стр. 43. Пригулокъ, по сказаніямъ Голиншеда, убилъ не эрцгерцога, a графа лиможскаго въ 1199 году.

   Стр. 59. «Лишать его свободныхъ упражненій» — въ средніе вѣка, необходимыми для хорошаго воспитанія принцевъ и благородныхъ юношей считались военныя упражненія и тому подобное. Вотъ почему Пемброкъ упоминаетъ здѣсь именно о лишеніи Артура тѣлесныхъ упражненій, какъ главной части воспитанія.

   Стр. 61. Этотъ Питэръ изъ Помфрэта былъ, пустынникомъ весьма почитаемымъ простымъ народомъ. Хотя, какъ извѣстно, его пророчества сбылись, но несчастный былъ безчеловѣчно привязавъ къ хвостамъ лошадей и въ такомъ видѣ протащенъ по улицамъ Варгама, a затѣмъ вмѣстѣ съ своимъ сыномъ, повидимому, еще болѣе невиннымъ, чѣмъ отецъ, повѣшенъ на висѣлицѣ. Объ этомъ упоминается въ хроникѣ Голиншеда за 1213 годъ.

   Стр. 62. О томъ, что явилось на небѣ пять лунъ, разсказываетъ въ своей хроникѣ Голиншедъ: «Первая была на западѣ, вторая на востокѣ, третья на сѣверѣ, четвертая на Югѣ, a пятая, окруженная многочисленными звѣздами, посреди ихъ. Эти луны обращались одна вокругъ другой пять или шесть разъ почти втеченіи часа и потомъ исчезли».

   Стр. 63. Слова короля о рабахъ, принимающихъ дозволеніе за приказаніе — ясный намекъ на случай Дэвисона въ дѣлѣ Маріи Шотландской.

   Стр. 65. Голиншедъ пишетъ: «Неизвѣстно навѣрное, какъ погибъ Артуръ, но тѣмъ не менѣе король Іоаннъ, по отношенію къ его гибели, остался въ большомъ подозрѣніи, справедливо или нѣтъ — то извѣстно одному Богу»; французскіе писатели прямо указываютъ на убійство Артура королемъ Іоанномъ.

   Стр. 80. Еще Голиншедъ упоминаетъ по поводу Элеоноры Кобгэмъ и ея союзниковъ о восковыхъ изображеніяхъ, представлявшихъ короля: мало-по-малу они растапливались и такъ должна была таять изображаемая ими личность. Въ этотъ способъ «изводить» людей вѣрили очень долго наивные люди. Отсюда сравненіе Мэлона.

   Стр. 83. Говорятъ, что одинъ монахъ, желая отомстить королю за обидную для себя рѣчь, отравилъ кубокъ съ элемъ и, подавъ его королю, отпилъ самъ съ цѣлью ввести короля въ заблужденіе, послѣ чего вскорѣ умеръ. Томасъ Уайкесъ первый сообщаетъ объ этомъ въ своей «Хроникѣ», какъ о фактѣ. Согласно-же болѣе достовѣрнымъ даннымъ, Іоаннъ умеръ въ Ньюаркѣ, отъ лихорадки. Голиншедъ, приводя между другими версіями смерти короля и разсказъ объ отравленіи монахомъ, указываетъ, что причиной отравленія послужили не религіозные взгляды, a притѣсненія страны. Король Іоаннъ царствовалъ съ 1199 по 1216 годъ.

Е. Соловьевъ.