Bibra > Произведения > Все > Mэкбет

Mэкбет

Автор: Каншин Павел Алексеевич

Скачать

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ВТОРОЙ.

1) Цимбелинъ. II) Король Лиръ. III) Мэкбеть. IV) Іоркширская трагедія и примѣчанія.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

«ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ»

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.

1893.

OCR Бычков М.Н.

  

MЭКБЕТЪ.

  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

  

   Донкенъ, король шотландскій.

   Малькольмъ, |

                       } его сыновья

   Дональбенъ. |

  

   Мэкбетъ, |

                       } военачальники королевской арміи.

   Бэнкуо. |

  

   Мэкдофъ, |

   Леноксъ, |

   Россэ, |

   Ментэтъ, } знатные шотландцы

   Энгосъ, |

   Кэтнэссъ, |

  

   Фліэнсъ, сынъ Бэнкуо.

   Сивердъ, графъ Норсомберлендъ, англійскій полководецъ.

   Юный Сивердъ, его сынъ.

   Сетонъ, офицеръ при Мэкбетѣ.

   Сынъ Мекдофа.

   Англійскій врачъ.

   Шотландскій врачъ.

   Солдатъ.

   Привратникъ.

   Старикъ.

   Леди Мэкбетъ.

   Леди Мэкдофъ.

   Дама, состоящая при леди Мэкбетъ.

   Геката и три Вѣдьмы.

   Лорды, офицеры, воины, убійцы, свита и гонцы.

   Тѣнь Бэнкуо и другіе призраки.

  

Дѣйствіе происходитъ преимущественно въ Шотландіи, кромѣ конца IV-го дѣйствія, происходящаго въ Англіи.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Открытая мѣстность въ Шотландіи; гремитъ громъ, сверкаютъ молніи.

Появляются три вѣдьмы.

  

   1-я вѣдьма. Когда-же мы подъ проливнымъ дождемъ, при раскатахъ грома и при свѣтѣ молніи сойдемся все три вмѣстѣ?

   2-я вѣдьма. Когда затихнетъ громъ битвы, и побѣда останется за кѣмъ-нибудь изъ противниковъ.

   3-я вѣдьма. Значитъ, ранѣе, чѣмъ закатится солнце.

   1-я вѣдьма. A гдѣ именно?

   2-я вѣдьма. На пустынномъ полѣ…

   3-я вѣдьма. Чтобы встрѣтить тамъ Мэкбета.

   1-я вѣдьма. Меня зоветъ черный котъ… Иду!

   2-я вѣдьма. A меня жаба!.. Сейчасъ!

   Всѣ вмѣстѣ (Поютъ). Все ужасное прекрасно;—Все прекрасное ужасно. — Мчатся сквозь туманъ въ густую мглу (Исчезаютъ).

  

СЦЕНА II.

  

Лагерь близь Форэса; за сценой громъ битвы.

  

Выходятъ король Донкэнъ, Малькольмъ, Дональбенъ, Леноксъ и cвuma. Нa встрѣчу имъ попадается раненый воинъ.

  

   Донкэнъ. Что это за окровавлленный человѣкъ? Судя по его внѣшнему виду, можно надѣяться получить отъ него самыя свѣжія вѣсти о возстаніи.

   Малькольмъ. Это тотъ самый сержантъ, который дрался съ такимъ мужествомъ, чтобы избавить меня отъ плѣна. Здорово, храбрый товарищъ! Разскажи королю, въ какомъ положеніи находилось дѣло, когда ты покинулъ поле сраженія?

   Солдатъ. Въ самомъ сомнительномъ; оба войска можно было принять за двухъ утомленныхъ пловцовъ, когда они цѣпляются одинъ за другого и, только мѣшая другъ другу, не дають воспользоваться ни умѣніемъ, ни ловкостью. Безпощадный Мэкдонуальдъ, благодаря кишащимъ въ немъ безчисленнымъ прирожденнымъ порокамъ, вполнѣ призваный быть крамольникомъ, получилъ подкрѣпленіе съ западныхъ острововъ въ лицѣ керновъ и геллоглессовъ; судьба очевидно покровительствуеть проклятому возстанію и, какъ продажная блудница, отдавалась до сихъ поръ ложу крамольника. Побѣда легко доставалась Мэкдонуальду, пока не явился побѣдоносный Мэкбетъ, вполнѣ заслуживающій такое названіе. Презирая судьбу, очевидно покровительствовавшую его противнику, этотъ любимецъ доблести дымящимся отъ кровавой расправы мечемъ проложилъ себѣ дорогу къ гнусному измѣннику и не пожалъ послѣднему руки, и не распростился съ нимъ, пока не разсѣкъ ему головы отъ темени до челюстей и не выставилъ ея на позоръ на нашихъ укрѣпленіяхъ.

   Донкэнъ. Достойный нашъ родственникъ — истинный рыцарь.

   Солдатъ. Однако, скоро съ той стороны, откуда разливаются первые лучи солнца, но въ тоже время налетаютъ всесокрушающія бури и безпощадныя грозы, и изъ того-же источника, изъ котораго, казалось, истекало наше благополучіе, нахлынули на насъ новыя напасти. Слушай, король шотландскій, слушай! Едва правосудіе, поддерживаемое вооруженною отвагою, успѣло заставить быстро улепетывавшихъ керновъ показать намъ пятки, какъ выжидавшій только удобнаго случая король норвежскій напалъ на насъ съ свѣжими войсками, совершенно новые доспѣхи которыхъ, какъ жаръ, сверкали на солнцѣ.

   Донкэнъ. И тогда Мэкбетъ с Бэнкуо перепугались, растерялись?

   Солдатъ. Да, какъ способны орлы перепугаться воробьевъ, a львы зайцевъ. Чтобы не отступать отъ правды, я долженъ сказать, что оба они похожи были на двѣ пушки, заряженныя двойными зарядами картечи. Хотѣли ли они искупаться въ дымящейся крови или увѣковѣчить новую Голгоѳу — не знаю… Однако силы начинаютъ мнѣ измѣнять… раны мои громко взываютъ о помощи…

   Донкэнъ. Онѣ доблестны, какъ твой разсказъ и такъ-же, какъ онъ, дышатъ славой. Уведите его; пусть врачи окажутъ ему помощь (Солдата уводятъ; входитъ Россэ). Это кто?

   Mалькольмъ. Доблестный танъ Россэ.

   Леноксъ. Какое нетерпѣніе y него въ глазахъ! Такъ горятъ глаза только y вѣстниковъ чудесъ.

   Россэ. Да здравствуетъ король!

   Донкэнъ. Откуда ты, доблестный танъ?

   Россэ. Изъ Файфа, государь, гдѣ норвежскія знамена нагло развѣваются въ воздухѣ и навѣваютъ ужасъ на наши оторопѣлыя войска. Властелинъ Норвегіи, стоя во главѣ многочисленныхъ своихъ полчищъ и поддерживаемый гнуснымъ, вѣроломнымъ таномъ Каудора, вступилъ съ нами въ ожесточенный бой. Однако, онъ встрѣтилъ снльный и грозный отпоръ со стороны Мэкбета, нарѣченнаго жениха Беллоны, съ ногъ до головы закованнаго въ несокрушимые доспѣхи. Мечи ихъ скрестились, и вѣрная рука нашего мужественнаго витязя смутила кичливый духъ норвежскаго возмутителя… Словомъ, — побѣда осталась за нами.

   Донкэнъ. Какое счастіе!

   Россэ. Послѣдствіемъ этого оказалось то, что Суэнонъ, король норвежскій, проситъ теперь дозволенія вступить въ переговоры о мирѣ, но мы не дозволили ему даже приступить къ погребенію его убитыхъ, пока онъ на островѣ Сэнтъ-Кольмъ не внесетъ въ нашу казну десяти тысячь червонцевъ

   Донкэнъ. Теперь вѣроломному тану болѣе не придется измѣнять дорогимъ нашему сердцу интересамъ. Ступай, изрѣки ему смертный приговоръ и съ принадлежащимъ ему саномъ поздравь Мэкбета.

   Россэ. Будетъ исполнено, государь.

   Донкэнъ. Проигрышь Каудора составляетъ выигрышъ благороднаго Мэкбета (Всѣ уходятъ).

  

СЦЕНА III.

Поросшее верескомъ поле. Гремитъ громъ.

Входятъ три, вѣдьмы

  

   1-я вѣдьма. Гдѣ ты была, сестра?

   2-я вѣдьма. Душила свинью.

   3-я вѣдьма. A ты, сестра, чѣмъ была занята?

   1-я вѣдьма. У жены моряка былъ полный фартукъ каштановъ; она все жевала ихъ, жевала и жевала… «Подѣлись со мною», — сказала я. — «Прочь отъ меня, вѣдьма!» — отвѣтила откормленная всякою дрянью толстуха… За это мужъ ея поплылъ теперь шкиперомъ на «Тигрѣ» въ Алеппо; a я безхвостою крысою плыву за нимъ въ рѣшетѣ, плыву, плыву и плыву.

   2-я вѣдьма. Я пошлю тебѣ попутный вѣтеръ.

   1-я вѣдьма. Спасибо за услугу.

   3-я вѣдьма. A я тебѣ пошлю другой.

   1-я вѣдьма. Всѣ вѣтры теперь въ моей власти, какъ всѣ страны и берега, куда они, по намѣченнымъ y шкиперовъ путямъ, носятъ отважныхъ мореходовъ… Я изсушу его, какъ полевую былинку; сонъ не освѣжитъ его ни днемъ, ни ночью… Жить ему отнынѣ, словно окаянному; девятью девять ночей, взятыхъ семь разъ, стонать ему, ныть и изнывать! Корабль его не потонетъ отъ бури, однако, онъ не уйдетъ… A вотъ, взгляните, что y меня еще.

   2-я вѣдьма. Покажи, покажи!

   1-я вѣдьма. Большой палецъ морехода. Мореходъ былъ кормчимъ; кораблъ его на возвратномъ пути домой разбился, a онъ пошелъ ко дну (За сценой бьютъ барабаны).

   3-я вѣдьма. Барабанъ, барабанъ! Мэкбэть близится…

   Всѣ три вѣдьмы. Роковыя сестры, — рука объ руку носимся мы быстро — по землѣ, по водамъ.— Ходимъ мы все кругомъ, — кругомъ, кругомъ, кругомъ.— Три круга для старшей, —столько-же ддя средней, —столько-же для младшей!— Выйдеть ровно девять;— чары и готовы.

  

Входятъ Мэкбетъ и Бэнкуо.

  

   Мэкбетъ. Никогда не видывалъ я такого отвратительнаго и въ тоже время такого прекраснаго дня.

   Бэнкуо. Далеко-ли еще до Форэса?.. Что это за странныя существа?— худы, какъ щепки, и въ такой странной одеждѣ? Хотя онѣ и на землѣ, но нисколько не похожи на обыкновенныхъ смертныхъ… Скажите, кто вы такія? Живыя вы земныя существа или нѣтъ? и можете ли вы отвѣчать на вопросы человѣка?.. Видя, какъ каждая изъ васъ прижимаетъ къ изсохшимъ губамъ узловатые пальцы, можно подумать, что вы меня понимаете?.. Я принялъ-бы васъ за женщинъ, если-бы ваши бороды не говорили мнѣ, что я ошибаюсь.

   Мэкбетъ. Если вамъ это дозволено, отвѣчайте!

   1-я вѣдьма. Слава Мэкбету, тану Гламисскому!

   2-я вѣдьма. Слава Мэкбету, тану Каудорскому!

   3-я вѣдьма. Будущій король Мэкбетъ, слава тебѣ.

   Банкуо. Добрѣйшій лордъ, ты вздрогнулъ, словно отъ страха. Зачѣмъ пугаться такихъ блестящихъ предсказаній? Заклинаю васъ именемъ правды, отвѣчайте, въ самомъ-ли дѣлѣ вы те, чѣмъ кажетесь, или существа сверхъестественныя? Благородному моему спутнику вы сулите блестящую будущность, торжественно привѣтствуете его, какъ будущаго короля, a такія предсказанія, кажется, сильно его радуютъ… Что же вы ничего не скажете мнѣ? Если вамъ дана сила видѣть сѣмена времени и заранѣе знать, какое зерно взойдетъ и разростется, a какое нѣтъ, отвѣчайте мнѣ, не выпрашивающему вашего благоволенія, но и не боящемуся вашей вражды.

   1-я вѣдьма. Слава!

   2-я вѣдьма. Слава!

   3-я вѣдьма. Слава!

   1-я вѣдьма. Ты будешь меньше Мэкбета, но выше его.

   2-я вѣдьма. Не такъ счастливъ, какъ онъ, но много счастливѣе.

   3-я вѣдьма. Отъ тебя народится цѣлая вереница королей, хотя самъ ты королемъ не будешь. И такъ, слава вамъ, Мэкбетъ и Бэнкуо.

   1-я вѣдьма. Бэнкуо и Мэкбетъ, слава обоимъ вамъ, слава!

   Мэкбетъ. Стойте! предсказаніе ваше неполно! договарявайте все. Я знаю, что смерть Синэля сдѣлала меня таномъ Гламисса; но какъ-же мнѣ быть таномъ Каудора, когда тотъ, кому принадлежитъ этотъ титулъ, живъ и бдагоденствуетъ? Что-же касается предсказанія, будто я буду королеыъ, исполненіе его кажется еще болѣе невѣроятнымъ, чѣмъ предыдущее. Скажите, оть кого почерпнули вы странныя и неправдоподобныя эти свѣдѣнія? Зачѣмъ на этой пустынной равнинѣ преграждаете вы намъ дорогу и привѣтствуете меня своими черезъ чуръ заманчивыми пророчествамн? Отвѣчайте! Я вамъ это повелѣваю! (Вѣдьмы исчезаютъ).

   Бэнкуо. И на землѣ, какъ на водѣ, иногда вскакиваютъ наполненные воздухомъ пузыри… Они-то вскакивали передъ нами сейчасъ… Куда-же онѣ исчезли?

   Мэкбетъ. Онѣ испарились въ воздухѣ; то, что казалось тѣлеснымъ образомъ, разсѣялось, какъ дыханіе отъ дуновенія вѣтра, Какъ мнѣ досадно, что онѣ не остались здѣсь долѣе.

   Бэнкуо. Да неужели мы въ самомъ дѣлѣ-то, о чемъ говоримъ теперь. Не объѣлись ли мы того зловреднаго корня, который туманитъ разсудокъ и держитъ его въ оковахъ безумія?

   Мэкбетъ. Твои потомки будутъ королями…

   Бэнкуо. А ты самъ будешь королемъ.

   Мэкбетъ. И таномъ Каудора. Онѣ, вѣдь, и это говорили?

   Банкуо. Слово вь слово, буква въ букву. Однако, кто-же это спѣшитъ сюда?

  

Входятъ Россэ и Энгосъ.

  

   Россэ. Король съ величайшимъ удивленіемъ выслушалъ извѣстіе о твоихъ успѣхахъ, Мэкбетъ. Когда-же онъ прочелъ отчетъ о твоихъ подвигахъ во время боя съ мятежниками, удивленіе его дошло до крайнихъ предѣловъ и онъ казалось, не зналъ, за кого болѣе радоваться, за себя или за тебя. Когда-же до него дошли свѣдѣнія о дальнѣйшихъ твоихъ доблестныхъ дѣяніяхъ, во время того-же памятнаго дня, онъ и совсѣмъ онѣмѣлъ. Онъ какъ-будто собственными глазами видѣлъ тебя среди густыхъ рядовъ норвежцевъ, гдѣ ты дрался, какъ левъ, нисколько не пугаясь картинъ смерти, которыми онъ окружалъ себя самъ. Быстро смѣняющіяся извѣстія, словно градъ, сыпались одно за другимъ, и каждое изъ нихъ, исчисляя твои подвиги въ величавой защитѣ государства, повергло ихъ къ его стопамъ.

   Энгосъ. Мы присланы сюда ислючительно затѣмъ чтобы передать тебѣ благодарность нашего царственнаго повелителя; но не награду принесли мы тебѣ, a только приглашеніе предстать передъ его вѣнценосною особою.

   Россэ. Однако, въ видѣ задатка еще большихъ милостей въ будущемъ, онъ велѣлъ привѣтствовать тебя, какъ тана Каудорскаго. Да принесетъ тебѣ счастіе новый этотъ титулъ; онъ теперь неотъемлемое твое достояніе.

   Бэнкуо. Что это значитъ? Неужто дьяволъ можетъ говорить правду?

   Мэкбетъ. Танъ Каудора еще живъ. Зачѣмъ-же рядите вы меня въ чужую одежду?

   Энгосъ. Да, правда, тотъ, кто былъ Каудорскимъ таномъ, еще живъ; но надъ этою жизнью тяготѣетъ неумолимый приговоръ, и прежній танъ долженъ ея лишиться. Былъ ли онъ въ союзѣ съ норвежцами, помогалъ-ли втайнѣ мятежникамъ, дѣйствовалъ-ли заодно съ тѣми и съ другими, съ намѣреніемъ привести къ крушенію родную страну, этого я не знаю, но знаю, что измѣна его доказана, и что онъ долженъ за нее умереть, такъ-какъ самъ въ ней сознался.

   Мэкбетъ. Я уже танъ и Гламисса, и Каудора, a самое главное еще впереди. — Благодарю васъ за трудъ (Тихо Бэнкуо). Теперь, когда часть предсказаннаго мнѣ таинственными существами исполнилась, можешь надѣяться и ты, что твои потомки будутъ королями.

   Бэнкуо. Повѣрь имъ только, и тебѣ уже мало будетъ новаго танства; захочетея и королевской короны… Однако, какъ бы то ни было, это все-таки оченъ странно… Нерѣдко орудія тьмы, говоря намъ какъ будто правду, завлекаютъ насъ разными невинными пустяками, чтобы обмануть потомъ въ болѣе важныхъ дѣлахъ. Друзья мои, на одно только слово…

   Мэкбетъ. Два пророчества уже сбылись; они только служатъ какъ бы прологомъ могучей драмы, развязкой которой явится королевская корона. Благодарю васъ, господа.— Это сверхъестественное предсказаніе не можетъ служить дурнымъ предзнаменованіемъ, но не можетъ оно служить и хорошимъ. Если отъ него слѣдуеть ожидать зла, зачѣмъ-же, — словно въ залогь осуществимости всего остальнаго, — такъ благополучно исполнилась первая его часть; если оно предвѣщаеть хорошее, зачѣмъ-же при одной мысли о немъ, словно предъ чѣмъ-то ужаснымъ, волосы мои поднимаются дыбомъ, и мое крѣпко закованное сердце такъ неестественно сильно колотится о ребра… Не потому-ли, что воображаемые ужасы несравненно сильнѣе настоящихъ? Мысль моя, въ которой убійство — пока еще только одинъ плодъ воображенія, до того сильно потрясаетъ мое слабое человѣческое естество, что не начавшее еще существовать уже является чѣмъ-то существующимъ, и для меня только то и есть, чего еще нѣтъ.

   Бэнкуо. Посмотрите на нашего товарища… Какъ онъ глубоко поглощенъ своими думами.

   Мэкбетъ. Если судьбѣ угодно, чтобы я былъ королемъ, она можетъ доставить мнѣ корону безъ всякаго вмѣшательства съ моей стороны.

   Бэнкуо. Новыя почести — тоже, что новое платье, въ которомъ чувствуешь себя вполнѣ свободнымъ, только поносивъ его нѣсколько времени.

   Мэкбетъ. Будь, что будетъ! Съ теченіемъ времени и при помощи обстоятельствъ, туманъ, скрывающій будущее, разсѣется, и все станетъ ясно, какъ день.

   Бэнкуо. Доблестный Мэкбетъ, мы ждемъ, чтобы тебѣ заблагоразсудилось продолжать путь.

   Мэкбетъ. Простите, моя угрюмая мысль невольно погрузилась въ воспоминанія о забытомъ. Добрѣйшіе друзья мои, ваши услуги внесены мною въ памятную книжку, листы которой я переворачиваю и перечитываю ежедневно… Отправимтесь-же къ королю. — Не забывай того, что произощло здѣсь. Черезъ нѣсколько времени, взвѣсивъ хорошенько все это въ умѣ, я съ полною откровенностью открою тебѣ все, что y меня на душѣ.

   Бэнкуо. Хорошо.

   Мэкбетъ. A до тѣхъ поръ болѣе ни слова. — Идемте, друзья (Уходятъ).

  

СЦЕНА IV.

Въ Форэсѣ. Комната во дворцѣ. Трубы гремятъ.

Входтт Донкэнъ, Малькольмъ, Дональбенъ, Леноксъ и свита.

  

   Донкэнъ. Соитоялась-ли, наконецъ, казнь Каудора? Неужто тѣ, кому поручено было это исполнитъ, еще не вернулись?

   Малькольмъ. Посланные, государь, еще не вернулись, но я видѣлъ чедовѣка, присутствовавшаго при казни. По его словамъ—Каудоръ съ полною откровенностью признался въ своей измѣнѣ, просилъ заочно прощенія y вашего величества и выказалъ искреннее раскаяніе. Ни одно дѣяніе за всю его жизнь не дѣлаетъ ему столько чести, сколько минуты разставанія съ нею, когда человѣкъ, готовый къ смерти, заранѣе научившійся умирать и распрощавшійся съ этимъ драгоцѣннѣйшимъ изъ даровъ, разстается съ нею, словно съ ничего нестоющею бездѣлкой.

   Донкэнъ. Нѣтъ никакой возможности узнавать, по лицу человѣка, того, что таится y него на душѣ. Я считалъ его истиннымъ джентльменомъ и довѣрялъ ему безусловно (Входятъ Мэкбетъ, Бэнкуо, Россэ и Энгосъ). А, доблестный кузенъ Мэкбетъ, это ты?.. Грѣхъ неблагодарности уже начинаетъ тяготить мнѣ душу. Ты такъ быстро мчишься впередъ, что моя благодарность, какъ ни могучи ея крылья, не только не въ силахъ опередить, но и догнать твоего полета. Зачѣмъ ты такъ много сдѣлалъ для насъ? Если-бы твои услуги не были такъ велики, я имѣлъ-бы возможность отблагодарить и наградить тебя согласно твоимъ подвигамъ; теперь-же намъ остается только сознаться, что вполнѣ расквитаться съ тобою мы не въ состояніи и остаемся y тебя въ неоплатномъ долгу.

   Макбэтъ. Повиновеніе и вѣрность при исполненіи своихъ обязанностей относительно васъ находятъ награду въ самихъ себѣ. Вы, государь, имѣете полное право требовать оть насъ строжайшаго исполненія нашихъ обязанностей. Эти обязанности для государства и для вашего престола — тѣ-же дѣти и слуги, дѣлающіе для вашего счастія и благополучія все, что имъ возможно, все, что отъ нихъ зависитъ.

   Донкэнъ. Добро пожаловать. Я только еще насадилъ тебя и всѣми силами буду стараться способствоватъ твоему скорѣйшему произростанію. Честный Бэнкуо, услуги, оказанныя тобою такъ-же значительны и достойны такого-же полнаго признанія. Дай-же мнѣ расцѣловать тебя и прижать тебя къ своему сердцу.

   Бэнкуо. Если мнѣ удастся укорениться въ немъ, жатва будетъ принадлежать вамъ.

   Донкэнъ. Безмѣрная радость, переполняющая мою душу, невольно прорывается наружу, старается прикрыться личиною печали, выражающейся въ слезахъ. Всѣ вы, сыны мои, родственники, таны, вмѣстѣ съ ближайшими къ вамъ лицами, знайте, что мы королевскую нашу власть намѣрены завѣщать въ наслѣдіе старшему нашему сыну Малькольму, которому и повелѣваемъ носить отнынѣ титулъ принца Комбэрлендскаго. Нашею благосклонностью, какъ и сопряженными съ нею преимуществами, будетъ пользоваться не онъ одинъ; знаки отличія, словно звѣзды, засіяютъ на всѣхъ достойныхъ наградъ… Мэкбетъ, я поѣду отсюда въ Инверэссъ, чтобы сблизиться съ тобою еще болѣе.

   Мэкбетъ. Для меня и самый покой становится тяжелѣе труда, если онъ не употреблеяъ на пользу вашего величесгва. Я самъ буду вашимъ глашатаемъ, самъ обрадую жену извѣстіемъ о вашемъ прибытіи. Прощайте, государь.

   Донкэнъ. До свиданія, любезнѣйшій танъ каудорскій.

   Мекбетъ (Про себя). Принцъ Комбэрлендскій!.. Вотъ порогъ: чтобы не споткнуться и не упасть, я долженъ черезъ него перескочить, такъ-какъ онъ преграждаетъ мнѣ дальнѣйшій путь. Лучезарныя звѣзды, затаите свои огни; не озаряйте глубины тайныхъ моихъ замысловъ! Пусть даже глазъ не видитъ того, что дѣлаютъ руки, но все-таки, какъ-бы мнѣ страстно хотѣлось, чтобы скорѣе совершилось то, на что глазъ не можетъ взглянуть безъ ужаса! (Уходитъ).

   Донкэнъ. Твой отзывъ о высокой его доблести, Бэнкуо, совершенно справедливъ. Превозносить его — для меня праздникъ; похвалы ему — такъ сказать, — нравственная моя пища. Поѣдемъ-же за нимъ, за нимъ, чье усердіе отправилось впередъ, чтобы приготовить намъ радушный пріемъ. Такихъ родственниковъ на свѣтѣ не много (Уходятъ при громѣ трубъ и барабановъ).

  

СЦЕНА V.

Въ Инвэрнессѣ. Комната въ замкѣ Мэкбета.

Входитъ леди Мэкбетъ и читаетъ письмо.

  

   Леди Мекббтъ. «Онѣ попались мнѣ навстрѣчу въ самый день моего успѣха, и я впослѣдствіи имѣлъ случай вполнѣ убедиться, что ихъ познанія далеко превышаютъ познанія людей. Когда-же, сгорая желаніемъ узнать еще больше, я потребовалъ отъ нихъ дальнѣйшихъ свѣдѣній, онѣ обратились въ воздухъ и скрылись отъ нашихъ глазъ. Я еще не могъ придти въ себя отъ ихъ ошеломляющихъ предсказаній, когда отъ короля явились гонцы, провозгласившіе меня таномъ Каудорскимъ и тѣмъ осуществшіе одно изъ недавнихъ предсказаній вѣщихъ сестеръ, въ дальнѣйшемъ будущемъ сулившихъ мнѣ еще болѣе величія и привѣтствовавшихъ меня, какъ будущаго вѣнценосца. Считаю нужнымъ сообщить это тебѣ, дорогая подруга будущаго моего величія, чтобы невѣдѣніе ожидающей насъ блистательной доли не лишило тебя ни одной минуты радости, на которую ты имѣешь неотъемлемое, законное право. Затаи это въ своемъ сердцѣ, a затѣмъ прощай.»

   Теперь ты уже танъ Гламисса и Каудора и непремѣнно сдѣлаешься тѣмъ, что тебѣ обѣщано… Однако, я не совсѣмъ довѣряю твоей мягкой душѣ, до того переполненной млекомъ кротости и любовью къ человѣчеству, что она едва-ли допуститъ тебя избрать для достиженія цѣли кратчайшій путъ. Въ тебѣ есть честолюбіе, и ты не прочь-бы достигнуть величія, но только съ тѣмъ условіемъ, чтобы это не стоило тебѣ никакихъ хлопотъ. Ты хочешь, чтобы то, чего ты желаешь страстно, досталось тебѣ само собою. Плутовать въ игрѣ тебѣ-бы не хотѣлось, а, между тѣмъ, тебя сильно прельщаетъ выигрышъ, добиться котораго невозможно, играя честно. Твоя цѣль, мой благородный Гламиссъ, громко кричитъ тебѣ:— «воть, что ты обязанъ сдѣлать, чтобы достичь меня, но боязнь сдѣлать шагъ для достиженія желаемаго, кажется, превышаетъ самое желаніе добиться желаемаго!» Поспѣшай-же скорѣе сюда, чтобы я могла вдохнуть въ тебя свой непоколебимый духъ, чтобы смѣлая моя рѣчь побудила тебя сокрушить всѣ преграды, препятствующія тебѣ завладѣть золотымъ вѣнцомъ, повидимому, предназначеннымъ тебѣ и судьбою, и сверхъестественными силами (Входитъ слуга). Что скажешь?

   Слуга. Сегодня вечеромъ король будетъ здѣсь.

   Леди Мэкбетъ. Не сошелъ-ли ты съ ума? Возможное-ли дѣло, чтобы мой мужъ, находящійся при королѣ, не извѣстилъ меня объ этомъ заранѣе, дабы я могла приготовиться, если намѣреніе его величества посѣтить насъ дѣйствительно справедливо?

   Слуга. Однако, это такъ, и самъ благородный танъ вернется домой въ самомъ скоромъ времени. Отъ него прибылъ гонецъ, который едва живъ отъ усталости и едва переводить духъ, такъ-что съ величайшимъ трудомъ могъ выговорить то, что ему поручено сказать.

   Леди Мэкбетъ. Прими его какъ можно лучше. Доставленное имъ извѣстіе крайне важно (Слуга уходитъ). Даже воронъ, прокаркавшій о роковомъ пріѣздѣ Донкэна къ намъ въ замокъ, и тотъ охрипъ. О вы, злобные духи, служащіе помощниками кровожаднымъ замысламъ, лишите меня моего пола и отъ головы до пятъ преисполните меня самой истой жестокости! Сгустите мою кровь, преградите укорамъ совѣсти доступъ съ моему сердцу! Пусть ни одно, свойственное человѣческой душѣ, чувство состраданія не поколеблетъ твердой и прирожденой мнѣ рѣшимости, не станетъ преградой между моею волею и исполненіемъ ея намѣреній! О, вы, незримые пособники убійства, гдѣ-бы ни поджидали вы, чтобы надъ человѣческою природою произведено было насиліе, спѣшите сюда, прильните къ моимъ женскимъ грудямъ, высосите изъ нихъ все молоко и замѣните его желчью. Приди и ты, непроглядная ночь; окутай себя густымъ сумракомъ адскихъ испареній, чтобы заостренный ножъ мой самъ не видалъ той раны, которую ему суждено нанести, и чтобы даже взоръ неба не могъ проникнуть сквозь саванъ мрака и крикнуть мнѣ: — «Остановись! Остановись!» (Входитъ Мэкбетъ). А, доблестный Гламиссъ, великій Каудоръ и еще болѣе великій въ будущемъ! Твое письмо заставило меня совершенно утратить чувство настоящаго и жить однимъ только будущимъ.

   Мэкбетъ. О, безмѣрная любовь, Донкэнъ прибудетъ къ намъ сегодня вечеромъ.

   Леди Мэкбетъ. A когда думаетъ уѣхать?

   Мэкбетъ. Завтра. Таково его намѣреніе.

   Леди Мэкбетъ. О, никогда солнце не увидить этого «завтра!» Лицо твое, дорогой мой танъ, — словно открытая книга, въ которой можно вычитать много страшнаго. Чтобы обмануть всѣхъ, кажись такимъ-же, какъ всѣ. Пусть въ каждомъ твоемъ взглядѣ, въ каждомъ словѣ, въ каждомъ движеніи проглядываетъ сердечное радушіе; имѣй видъ невнннаго цвѣтка, но на самомъ дѣлѣ будь змѣей, скрывающеюся подъ цвѣтами. Того, кого ты ждешь, слѣдуетъ принять какъ можно лучше. Предоставь мнѣ великое дѣло этой ночи, которое обезпечитъ за нами царственное величіе и неограннченное могущество на всѣ грядущіе дня и ночи.

   Мэкбетъ. Мы поговоримъ объ этомъ послѣ.

   Леди Мэкбетъ. Хорошо; только кажись веселѣе. Слишкомъ рѣзкихъ перемѣнъ въ лицѣ слѣдуетъ всегда остерегаться. Все-же остальное предоставь мнѣ (Уходятъ).

  

СЦЕНА VI.

Передъ замкомъ Мэкбета.

Звуки трубъ. Слуги тана ожидаютъ въ отдаленіи. Входятъ Донкэнъ, Малькольмъ, Дональбенъ, Бэнкуо, Мэкдофъ, Россэ, Энгосъ и свита.

  

   Донкэнъ. Мѣстоположеніе замка прекрасное; самый воздухъ вѣетъ намъ въ лицо такъ пріятно и ласково.

   Бэнкуо. Пребываніе лѣтней гостьи храмовъ — ласточки, одно уже доказываетъ, что воздухъ здѣсь здоровый, благорастворенный. Нѣтъ ни одного выступа, ни одного карниза, ни одного столба, ни одного удобнаго угла, куда-бы эта птица не прилѣпила висячаго своего жилища, своей плодовитой колыбели. Я наблюдалъ, что всюду, гдѣ селятся и водятся ласточки, воздухъ всегда чистый и здоровый.

  

Входитъ Леди Мэкбетъ.

  

   Донкэнъ. Смотрите, смотрите, вотъ здѣшняя высокочтимая хозяйка. Миледи, внушенная намъ и преслѣдующая насъ любовь иногда бываетъ для насъ источникомъ непріятностей, но мы такъ-же доджны быть благодарны и за эти непріятности, какъ за самую любовь. Этимъ я хочу сказать, что вамъ слѣдуетъ благословлять и Бога, и насъ за то, что мы васъ утруждаемъ, и благодарить насъ за причиняемыя вамъ безпокойства.

   Леди Мэкбетъ. Если всѣ наши заботы удвоить во всѣхъ отношеніяхъ, а затѣмъ еще разъ взять ихъ дважды, онѣ были-бы только слабымъ выраженіемъ безпредѣльной благодарности за ту высокую честь, которую вы, государь, оказали намъ, осчастлививъ нашъ домъ своимъ посѣщеніемъ. За ваши прежнія милости, еще усиленныя недавними наградами, мы должны вѣчно молить за васъ Бога, какъ за своего благодѣтеля.

   Донкэнъ. Гдѣ-же самъ танъ Каудорскій? Мы скакали за нимъ по пятамъ и даже надѣялись обогнать его; но ѣздокъ онъ замѣчательный, а пламенная любовь, острая, какъ шпора, помогла ему примчаться домой ранѣе насъ. Прекрасная и уважаемая хозяйка, на сегодняшнюю ночь мы ваши гости.

   Леди Мэкбетъ. Вашихъ преданныхъ слугъ такъ, какъ и своихъ слугь, и жизнь нашу, и все, что мы имѣемъ, считайте только залогомъ, въ которомъ мы обязаны отдавать отчетъ вашему величеству и которымъ вы всегда можете располагать по своему усмотрѣнію.

   Донкэнъ. Дайте мнѣ вашу руку и проводите меня къ хозяину дома. Любя его всею душою, мы и на будущее время надѣемся относиться къ нему съ прежнею благосклонностью. И такъ, если вамъ угодно, миледи… (Уходятъ).

  

СЦЕНА VII.

  

Комната въ замкѣ y Мэкбета.

  

По сценѣ проходятъ слуги, несущіе факелы и играющге на гобояхъ; за ними другіе съ разными яствами; потомь входитъ самъ Мэкбетъ.

  

   Мэкбетъ. Если все это должно совершиться и затѣмъ кончиться, пусть кончается скорѣе. Хорошо, если-бы убійство повлекло sa собою одинъ только успѣхъ и никакихъ другихъ послѣдствій. Да, если-бы вмѣстѣ съ нанесеннымъ ударомъ все покончилось-бы хоть здѣсь, хоть только здѣсь, на этой движущейся песчаной отмели времени, я ринулся-бы въ жизнь, нисколько не думая о томъ, что будетъ далѣе; но бѣда въ томъ, что такого рода поступки постоянно влекутъ за собою судъ земной. Стоитъ только дать міру кровавый урокъ, и этотъ міръ, наученный полученнымъ урокомъ, безпощадно обрушится на самого-же учителя; безпристрастное правосудіе постоянно собственною рукою подноситъ къ нашимъ губамъ кубокъ съ нами-же самими отравленнымъ напиткомъ… Нѣтъ, здѣсь Донкэнъ не долженъ подвергнуться ни малѣйшей опасности; на это есть двѣ могучія причины. Во первыхъ, онъ мой родственникъ, a во вторыхъ, я его подданный. Обѣ причины настолько важны, что мысль моя не должна, не можетъ перейти въ дѣло. Къ тому-же онъ мой гость, и мнѣ слѣдовалобы крѣпко запирать двери, a не помышлять о нанесеніи смертельнаго удара… Потомъ самый этотъ король Донкэнъ съ такою кротостью пользуется своимъ могуществомъ, высокія свои обязанности онъ исполняетъ такъ безупречно, что, въ случаѣ его исчезновенія съ лица земли, самыя его добродѣтели, вооружась трубами, которыми ангелы возвѣстятъ наступленіе страшнаго суда, донесутъ міру о совершившемся анаѳемскомъ преступленіи, a состраданіе, словно совсѣмъ нагой, только-что родившійся младенецъ, несущійся на крыльяхъ урагана, или небесный херувимъ, мчащійся на незримыхъ, воздушныхъ коняхъ, каждаго заставитъ своимъ дуновеніемъ взглянуть на это дѣло широко раскрытыми глазами и выжметъ изъ глазъ цѣлые потоки слезъ… Чтобы шпорить бока своей рѣшимости, y меня только одно орудіе и есть — не въ мѣру разгулявшееся честолюбіе, которое можетъ, словно разъяренный конь, вскочить на дыбы и, опрокинувшись назадъ, придавить меня собою! (Входитъ Леди Мэкбетъ). Что новаго?

   Леди Мэкбетъ. Ужинъ почти оконченъ. Зачѣмъ ушелъ ты изъ столовой?

   Мэкбетъ. Спрашивалъ онъ меня?

   Леди Мэкбетъ. Развѣ ты этого не знаешь?

   Мэкбетъ. Далѣе въ этомъ дѣлѣ идти мы не должны. Король осыпаетъ меня почестями, да и обо мнѣ во всѣхъ слояхъ населенія сложилось такое лестное мнѣніе, что мнѣ слѣдуетъ сохранять это мнѣніе во всей его дѣвственной свѣжести, a не пренебрегать имъ, пока оно не установилось вполнѣ.

   Леди Мэкбетъ. Твоя надежда, когда ты въ нее рядился, должно-быть, была пьяна. Съ тѣхъ поръ она успѣла проспаться и теперь на то на что сама взирала такъ смѣло, глядитъ блѣднѣя и зеленѣя отъ ужаса. Таково-же на будущее время будетъ мое мнѣніе и о твоей любви. Смѣлость твоя проявляется только въ однихъ желаніяхъ; когда-же дойдетъ до рѣшимости, до самаго дѣла, ты тотчасъ начинаешь трусить. Тебѣ, я знаю, очень хотѣлось-бы получить то, что въ твоихъ глазахъ составляетъ лучшее украшеніе жизни, a между тѣмъ ты предпочитаешь навѣкъ остаться трусомъ въ собственныхъ глазахъ. Ты какъ будто говоришь: — «Очень-бы мнѣ хотѣлось это имѣть, да не хватаетъ смѣлости!» и тѣмъ уподобляешься жалкой кошкѣ народной поговорки.

   Мэкбетъ. Прошу тебя, замолчи! У меня хватитъ отваги на все, что подобаетъ человѣку; тотъ, кто отваживается на большее, уже перестаетъ быть человѣкомъ.

   Леди Мэкбетъ. Зачѣмъ-же было сообщать объ этомъ замыслѣ мнѣ? Когда этотъ замыселъ народился y тебя въ головѣ, ты былъ человѣкомъ и мужемъ. Если-же ты рѣшишься привести замыселъ въ исполненіе, ты только еще убѣдительнѣе докажешь, что ты человѣкъ и мужъ. Когда возникла мысль, ничто еще не благопріятствовало исполненію — ни время, ни обстоятельства, a ты все-таки надѣялся выискать удобное время, создать благопріятныя обстоятельства. Теперь-же, когда они явились сами собою, ты вмѣстѣ съ своею рѣшимостью обращаешься въ ничто. Я сама кормила грудью и знаю, какъ сильно мать любитъ ребенка, сосущаго ея молоко, a между тѣмъ, несмотря на нѣжную улыбку, съ которою сынъ смотрѣлъ мнѣ въ глаза, я вырвала бы сосецъ изъ беззубыхъ губъ и размозжила-бы младенцу голову, если-бы поклялась это сдѣлать, какъ клялся ты исполнить свое намѣреніе!

   Мэкбетъ. А если мы потерпимъ неудачу?

   Леди Мэкбетъ. Намъ потерпѣть неудачу! Напряги только какъ слѣдуетъ душевныя силы, и неудача немыслима. Едва успѣетъ король заснуть покрѣпче, — а, благодаря сегодняшней усталости, крѣпкій сонъ не заставитъ ждать себя долго, — я такъ угощу приближенныхъ къ нему слугъ виномъ и сладкимъ яблочнымъ напиткомъ, что память, стража ихъ мозга, превратится въ паръ, а вмѣстилище разсудка въ простой кубъ для кипяченія. Когда скотскій сонъ скуетъ ихъ упившееся тѣло, и они будутъ лежать, словно мертвые, кто помѣшаетъ намъ съ тобою сдѣлать съ беззащитнымъ Донкэномъ все, что намъ угодно? Чего только нельзя будетъ свалить на мертвецки пьяныхъ слугъ, непробуднымъ сномъ спящихъ въ одной комнатѣ съ королемъ? Они-то и окажутся виновниками ужаснаго убійства.

   Мэкбетъ. Рождай на свѣтъ только дѣтей мужского пола. Твоя неустрашимая природа должна рождать толъко мужчинъ!… Разумѣется, когда мы забрызгаемъ кровью обоихъ слугь, спящихъ въ комнатѣ короля, мы совершимъ убійство ихъ-же кинжалами, вся вина падетъ на этихъ слугъ. Каждый непремѣнно подумаетъ, что они убійцы.

   Леди Мэкбетъ. Кому придетъ въ годову подозрѣвать другихъ, особенно когда мы дадимъ полную волю нашему отчаянію, когда всѣ увидятъ, какъ горько мы оплакиваемъ его смерть.

   Мэкбетъ. Рѣшеніе принято! Я напрягу всѣ дѣятельныя силы своего существа и направлю ихъ на совершеніе страшнаго этого дѣла. Пойдемъ и своимъ невозмутимымъ весельемъ обманемъ всѣхъ, находящихся y насъ. Лживое лицо должно служить личиною лживому сердцу (Уходятъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Дворъ передъ замкомъ Мэкбета.

Входятъ Бэнкуо и Фліэнсъ. Впереди идутъ слуги, несущіе свѣтильники.

  

   Бэнкуо. Милый мой мальчикъ, какъ думаешь, который можетъ быть теперь часъ?

   Фліэнсъ. Боя часовъ я не слыхалъ, но мѣсяцъ уже закатился.

   Бэнкуо. A онъ, кажется, закатывается въ полночь?

   Фліэнсъ. Я думаю, отецъ, что теперь позже.

   Бэнкуо. Возьми-ка пока мой мечъ… Небо что-то заскупилось сегодня, погасило всѣ свои свѣчи… Возьми и это… Усталость тяготитъ меня, какъ свинецъ, a заснуть мнѣ все-таки не хотѣлось-бы. Милосердыя силы небесныя, отгоните отъ меня тѣ проклятыя мысли, которыя во время отдыха вторгаются въ душу человѣка!.. Дай сюда мечъ… (Входитъ Мэкбетъ; за нимъ слуга несетъ свѣтильникъ). Кто идетъ?

   Мэкбетъ. Свой.

   Бэнкуо. Какъ, ты, милордъ, еще не въ постели? A король уже легъ… Онъ былъ въ необыкновенно пріятномъ расположеніи духа и щедро наградилъ твоихъ служителей, a этотъ брилліантъ поручилъ мнѣ передать твоей женѣ, какъ радушнѣйшей изъ всѣхъ хозяекъ. Да, король остался безмѣрно доволенъ твоимъ пріемомъ.

   Мэкбетъ. Онъ засталъ насъ врасплохъ, поэтому наше гостепріимство поневолѣ должно было казаться недостаточнымъ. Не то было-бы, если-бы мы заранѣе знали о пріѣздѣ къ намъ короля.

   Бэнкуо. Все и такъ было прекрасно… Прошлою ночью мнѣ приснились вѣщія сестры. Относительно тебя ихъ пророчества начали уже отчасти сбываться.

   Mэкветъ. Я забылъ о нихъ и думать. Тѣмъ не менѣе, если выпадетъ свободная минута, мы еще поговоримъ объ этомъ дѣлѣ… разумѣется, если ты согласишься пожертвовать мнѣ часомъ-другимъ.

   Бэнкуо. Весь къ твоимъ услугамъ.

   Мэкбетъ. Если ты согласишься дѣйствовать заодно со мною, на твою долю выпадетъ не малая честь.

   Бэнкуо. Лишь-бы, стараясь ее увеличить, не утратить той, какая есть. Каковы-бы ни были твои совѣты, я охотно имъ послѣдую, если и честь, и спокойствіе совѣсти останутся при мнѣ.

   Мэкбетъ. Ну, a пока покойной ночи.

   Бэнкуо. Благодарю, и тебѣ желаю того-же (Уходитъ съ сыномъ).

   Мэкбетъ (Слугѣ). Отправься къ своей госпожѣ и скажи ей, чтобы она велѣла ударить въ колоколъ, когда напитокъ для меня будетъ готовъ, a самъ ложись спать (Слуга уходитъ). Что это такое передо мною? Кинжалъ, и рукоятка его обращена къ моей рукѣ… Дай мнѣ схватить тебя!.. Завладѣть тобою я еще не успѣлъ, но я все-таки вижу тебя… Роковое видѣніе, развѣ ты не настольтко-же ощутительно для осязанія, какъ для зрѣнія? Или ты кинжалъ не настоящій, a тоолько воображаемый, только плодъ распаленнаго и удрученнаго мозга?.. Однако, я вижу тебя, и ты кажешься мнѣ такимъ-же осязаемымъ, какъ и тотъ клинокъ, который я въ эту минуту вынимаю изъ ноженъ. Ты указываешь мнѣ дорогу, по которой я намѣревался пойти и безъ тебя, и ты именно то орудіе, которое я готовъ былъ пустить въ ходъ. Или зрѣніе — игрушка другихъ моихъ чувствъ, или оно одно стоить всѣхъ остальныхъ, взятыхъ вмѣстѣ?.. Я все еще продолжаю тебя видѣть… На твоемъ лезвеѣ и на рукояткѣ появились капли крови, которыхъ не было ранѣе… Вздоръ! нѣтъ здѣсь никакого кинжала; то въ моихъ глазахъ задуманное кровавое дѣло принимаетъ видимый образъ… Теперь такой часъ, когда, если не вся природа, то, по крайней мѣрѣ, цѣлая половина этого міра кажется мертвой, и когда злыя, обманчивыя грезы прокрадываются сквозь опущенныя занавѣсы полога, онѣ и смущаютъ покой спящихъ; когда чародѣйство своими жертвоприношеніями чествуетъ блѣдную Гекату, и чахлое убійство, поднятое на ноги своимъ часовымъ волкомъ, вой котораго служитъ условнымъ знакомъ, что минута дѣйствія настала, и оно, словно призракъ, воровской походкой обуреваемаго преступными замыслаыи Тарквинія, украдкой пробирается къ намѣченной цѣли… Куда-бы ни стремились мои шаги, ты, твердая и прочно стоящая земля, не прислушивайся къ нимъ, чтобы сами камни не стали при моемъ приближеши болтать между собою и не отняли y этой минуты ея нѣмого ужаса, который такъ къ ней идетъ!.. Пока я здѣсь угрожаю, тотъ все еще продолжаетъ жить… Слова своимъ дыханіемъ только расхолаживаютъ огонь дѣйствія! (Слышень ударъ колокола). Иду, и все будетъ исполнено мигомъ… Колоколъ меня зоветъ! Да не долетитъ до твоего слуха, Донкэнъ, этотъ погребальный звонъ, зовущій тебя или на небеса, или въ кромѣшный адъ (Уходитъ).

  

СЦЕНА II.

Тaмъ-же.

Входитъ Леди Мэкбетъ.

  

   Леди Мэкбетъ. То, что напоило ихъ допьяна, придало мнѣ только смѣлости; то, что погасило въ нихъ все, зажгло во мнѣ огонъ отваги (Прислушивается). Что тамъ такое?.. Ничего!— То прокричала сова — роковой звонарь, такъ зловѣще желающій покойной ночи… Мужъ теперь тамъ и дѣлаетъ дѣло. Двери отперты, и пьяные служители громкимъ храпомъ какъ-будто издѣваются надъ своими обязанностями. Въ ихъ ночное пптье я подмѣшала столько снадобья, что смерть ведетъ теперь съ природой споръ, жить имъ или не жить.

   Мзкбетъ (За сценой). Кто тамъ?.. Эй! отвѣчай!

   Леди Мэкбетъ. Боже мой! Я боюсь, что они проснулись, a дѣло еще не доведено до конца!.. Боюсь, что насъ погубитъ не самое дѣло, a покушеніе на него… Надо прислушаться!.. Я вынула ихъ кинжалы изъ ноженъ, и они, конечно, не могутъ не попасться на глаза Мэкбету… Если-бъ король не такъ былъ похожъ на моего отца, я покончила-бы съ нимъ сама!.. Вотъ идетъ мужъ!

  

Входитъ Мэкбстъ.

  

   Мэкбетъ. Дѣло сдѣлано. Ничего ты не слыхала?

   Леди Мэкбетъ. Слышала крикъ совы и трещаніе сверчка… Да и ты самъ, кажется, что-то сказалъ?

   Мэкбетъ. Когда?

   Леди Мэкбетъ. Сію минуту.

   Мэкбетъ. Спускаясь съ лѣстницы?

   Леди Мэкбетъ. Да.

   Мэкбетъ. Слушай! Кто спитъ въ сосѣдней комнатѣ?

   Леди Мэкбетъ. Дональбенъ.

   Мэкбетъ (Разсматривая свои руки). Какое печальное зрѣлище!

   Леди Мэкбетъ. Твои слова глупы! что-же можетъ бфть въ этомъ печальнаго.

   Мэкбетъ. Одинъ засмѣялся во снѣ, a другой такъ громко крикнулъ:— «Убійство!» Странно, что они оба не проснулись. Я притаился и сталъ прнисушиваться къ ихъ словамъ. Они помолились и заснули снова.

   Леди Мэкбетъ. Оба прислужника спятъ въ одной комнатѣ?

   Мэкбетъ. Да. Затѣмъ одинъ воскликнулъ: — «Милосердіе Божіе, не покидай насъ грѣшныхъ»! A другой отвѣтилъ на это:—«Аминь!» Какъ будто они видѣли мои окровавленныя руки… Я слышалъ ихъ слова и, на воззваніе одного изъ нихъ къ Божьему Міиосердію, не могъ даже, въ свою очередь, проговорить — «Аминь!»

   Леди Мэкбетъ. Стоитъ-ли обращать на это вниманіе?

   Мэкбетъ. Отчего, однако, не хватило y меня силы сказать:—«Аминь?» Высшее милосердіе было мнѣ нужнѣе, чѣмъ кому-либо, а, между тѣмъ, я не въ состояніи былъ даже произнестіи: «Аминь!! Это слово какъ-бы застряло y меня въ горлѣ.

   Леди Мэкбетъ. О подобныхъ дѣлахъ не слѣдуетъ думать такъ, какъ думаешь ты. Такія мысли могутъ свести съ ума.

   Мэкбетъ. Мнѣ показалось, будто чей-то голосъ крикнулъ:—«Не спать тебѣ болѣе! Мэкбетъ убилъ сонъ!» Да, Мэкбетъ, дѣйствительно, убилъ невинный сонъ, сонъ, разматывающій запутанный мотокъ заботъ, сонъ — ежедневную смерть жизни, эту ванну, возстановляющую силы послѣ тяжкаго труда, цѣлебный бальзамъ для изъязвленныхъ душъ, вторую перемѣну за столомъ природы, питательнѣйшее блюдо на жизненномъ пиру!

   Леди Мэкбетъ. Что хочешь ты доказать?

   Мэкбетъ. Этотъ голосъ продолжалъ и продолжаетъ кричать на весь домъ:—«Не знать тебѣ болѣе сна! Гламиссъ убилъ сонъ! Каудоръ, тебѣ не спать! Не спать и тебѣ, Мэкбетъ!

   Леди Мэкбетъ. Кто-же могъ это кричать? Опомнись, благородный танъ! Ты такими нелѣпыми бреднями слѣпого воображенія только расшатываешь свое мужество. Добудь воды и смой съ руки обличающее пятно… Зачѣмъ ты не оставилъ этихъ кинжаловъ тамъ, гдѣ они лежали; они были какъ разъ на мѣстѣ. Отнеси ихъ назадъ и выпачкай кровью спящихъ служителей.

   Мэкбетъ. Ни за что на свѣтѣ не пойду туда опять! Мнѣ страшно подумать о томъ, что я сдѣлалъ!.. Увидать все это снова… нѣтъ, не могу!

   Леди Мэкбетъ. Какая жалкая слабость воли! Дай мнѣ кинжалы! Какъ мертвые, такъ и спящіе — не болѣе, какъ нарисованныя картины; только дѣти пугаются при видѣ нарисованныхъ чертей. Если кровь Донкэна продолжаетъ течь, я перепачкаю лица его прислужниковъ. Она доджна служить новою уликою, что убійство совершено именно ими (Убѣгаетъ; за сценой слышенъ стукъ).

   Мэкбетъ. Гдѣ это стучатъ? Съ какой стороны? Каково-же должно быть y меня на душѣ, когда ничтожный стукъ — и тотъ пугаетъ, эаставляетъ меня блѣднѣть? Что это за руки? Чьи онѣ? Онѣ вырываютъ мои глаза изъ ихъ очницъ! Хватитъ-ли всего океана, всѣхъ водъ великаго царства Нептуна, чтобы дочиста смыть съ моей руки эту кровь?.. Нѣтъ, скорѣе моя рука способна придать багровую окраску безчисленнымъ водамъ и превратить зеленую воду въ красный потокъ!

  

Леди Мэкбетъ возвращается.

  

   Леди Мэкбетъ. Ну, теперь и мои руки такого цвѣта, какъ и твои, однако, я постыдилась бы такъ мертвенно блѣднѣть, какъ ты (Стучатся). Кто-то стучится въ южныя ворота… Уйдемъ ко мнѣ въ спальню; тамъ небольшое количество воды омоетъ насъ отъ преступленія, и мы опять почувствуемъ себя легко… Ты по дорогѣ растерялъ все свое мужество (Стучатся). Слышишь?— стучатся опять… Одѣнься въ ночное платье… Можетъ-быть, намъ по какому-нибудь непредвиденному случаю придется показаться, и тогда всѣхъ удивитъ, что мы еще не ложились. Не теряйся такъ постыдно отъ одного наплыва своихъ мыслей.

   Мэкбетъ. Сознавать, что я сдѣлалъ, — лучше-бы не знать себя совсѣмъ! (Стучатся снова) Разбуди Донкэна своимъ стукомъ! Какъ былъ бы я радъ, если-бы тебѣ это удалось! (Уходитъ съ женою).

  

СЦЕНА III.

Тамъ-же.

Появляется Привратникъ. За сценою продолжаютъ стучатъ.

  

   Привратникъ. Вотъ такъ стучатъ! A что, если бы человѣкъ былъ привратникомъ y дверей ада, то-то пришлось-бы ему часто поворачивать ключъ. Вотъ и мнѣ тоже (Снова стукъ). Стучи, стучи, стучи!.. Кто тамъ, спрашиваю отъ имени Вельзевула!.. Не мызникъ-ли это, что повѣсился, потерявъ терпѣніе, въ ожиданіи хорошаго урожая? Если такъ, надо было приходить во время, а коль опоздалъ, хорошо сдѣлалъ, если припасъ побольше платковъ и салфетокъ, такъ-какъ тебѣ придется сильно здѣсь потѣтъ! (Стучатся). Стучи, стучи!.. Кто тамъ?—спрашиваю отъ имени другого дьявола! Не лжесвидѣтель-ли, дававшій подъ присягой показанія и за того, и за другого, и противъ обоихъ. Достаточно полжесвидѣтельствовалъ во имя Господне, a съ небесами все-таки не сговорился, и его туда не пустили… Пришлось стучаться въ адъ… Входите, господинъ лжесвидѣтель. (Стучатся). Стучи, стучи, стучи!.. Кто тамъ? Можетъ-быть англійскій портной, посланный въ адъ за то, что ухитрился воровать даже остатки отъ французскихъ штановъ?.. Входи, входи, вороватый портной. У насъ такая жара, что твой утюгъ раскалится докрасна (Стучатся). Стучи, стучи! Ни минуты нѣтъ покоя! Кто тамъ такой?.. Однако, здѣсь для преисподней достаточно таки холодно. Не хочу болѣе служить привратникомъ y дьявола. Стану отпирать людямъ всякаго разбора, идущимъ по пути, усѣянному цвѣтами и вѣчно озаряемому съ небесъ увеселительными огнями (Стучатся). Иду, иду; прошу васъ, помяните привратника (Отпираетъ ворота).

  

Входятъ Мэкдофъ и Леноксъ.

  

   Мэкдофъ. Поздно ты легъ, что-ли, спать, что такъ долго не просыпался?

   Привратникъ. Совершенная правда, сэръ! Мы прошедшею ночью пили до вторыхъ пѣтуховъ, a за выпивкой неизбѣжно слѣдуютъ три явленія.

   Мэкдофъ. Чтоже это за три явленія, неизбѣжно слѣдующія за выпивкой?

   Привратникъ. Слѣдствіемъ ея являются красный носъ, крѣпкій сонъ и моча. Что-же касается непотребныхъ желаній, она и порождаетъ ихъ, и уничтожаетъ: вызываетъ желаніе и мѣшаетъ исполненію. Поэтому чрезмѣрная выпивка относительно непотребства является двуличной. Она и нарождаетъ его, и истреблястъ; она его и возбуждаетъ, и разгоняетъ, подстрекаетъ и запугиваетъ, говоритъ ему: стой, a стоять не даетъ. Въ заключеніе она, предательски обманувъ его ожиданіе, нагоняетъ на него сонъ, a его самого повергаетъ ницъ.

   Мэкдофъ. Кажется, за прошедшуіо ночь опьяненіе повергло ницъ и тебя?

   Привратникъ. Точно такъ, сэръ; надуло меня вино самымъ непотребнымъ образомъ, то-есть вышло изъ меня, какъ и вошло, — черезъ горло. За то и я отплатилъ ему знатно. Хотя оно и лишило меня на нѣкоторое время употребленія ногъ, но я, зная, что я сильнѣе его, нашелъ все-таки средство отъ него избавиться.

   Мзкдофъ. Вдадѣлецъ замка проснулся… Его доджно-быть разбудилъ нашъ стукъ; вотъ онъ идетъ сюда.

  

Входитъ Мэкбетъ.

  

   Леноксъ. Добраго утра вамъ, благородный танъ.

   Мэкбетъ. Добраго утра вамъ обоимъ.

   Мэкдофъ. Скажите, любезный сэръ, король уже всталъ?’

   Мэкбетъ. Нѣтъ еще не вставалъ.

   Мэкдофъ. Онъ приказадъ мнѣ явиться какъ можно ранѣе. Я даже боялся, что проспалъ указанный часъ.

   Мэкбетъ. Я провожу васъ къ нему.

   Мэкдофъ. Я знаю, что такое безпокойство полно для васъ прелести, но все-таки оно безпокойство.

   Мэкбетъ. Трудъ, который намъ по душѣ, перестаетъ быть трудомъ. Вотъ дверь, ведущая съ королю.

   Мэкдофъ. Я возьму на себя смѣлость войти, такъ-какъ это составляетъ часть моей обязанности (Уходитъ).

   Леноксъ. Скажите, король уѣзжаетъ сегодня-же?

   Мэкбетъ. Да, сегодня; онъ самъ это объявлялъ.

   Леноксъ. A истекшая ночь прошла неспокойно. Тамъ, гдѣ мы ночевали, буря переломала всѣ трубы. Увѣряютъ будто въ воздухѣ слышались стоны, странные вопли смерти. Страшные голоса будто-бы грозно пророчили гибельня событія и кровавыя смуты, которыя своимъ порожденіемъ поведутъ къ цѣлому ряду несчастій. Ночная пгица безъ умолка прокричала напролетъ всю эту ночь, показавшуюся длиннѣе цѣлой жизни. Говорятъ, что даже сама земля дрожала, какъ въ лихорадкѣ.

   Мэкбетъ. Да, ночь дѣйствительно прошла неспокойно.

   Леноксъ. Въ молодой моей памяти не сохранилось ни одной, подобной сегодняшней.

  

Мэкдофъ возвращается.

  

   Мэкдофъ. О, ужасъ! ужасъ! ужасъ! Ни языкъ, ни сердце не могутъ ни постигнуть, ни выговорить ничего подобнаго!

   Мэкбетъ и Леноксъ. Что случилось?

   Мэкдофъ. Злодѣйство никогда еще не доходило до такихъ возмутительныхъ предѣловъ. Невѣроятное, святотатственное убійство ворвалось въ освященный храмъ Господень и похитило оттуда жизнь всего зданія!

   Мэкбетъ. Что вы говорите? Какую жизнь?

   Леноксъ. Можетъ-бытъ, вы хотите сказать:— жизнь государя?

   Мэкдофъ. Войдите, и новая Горгона поразитъ васъ слѣпотою! Не требуйте отъ меня словъ; войдите, взгляните и тогда говорите сами (Мэкбетъ и Леноксъ уходятъ). Проснитесь! Проснитесь всѣ! Бейте въ набатъ!.. Здѣсь убійство! Измѣна!.. Бэнкуо, Дональбенъ, Малькольмъ, проснитесь!.. Стряхните съ себя глубокій сонъ, эту поддѣлку подъ смерть, и взгляните на самую смерть!.. Вставайте, вставайте скорѣе и взгляните на ужасающее подобіе страшнаго суда!.. Малькольмъ! Бэнкуо! возстаньте, какъ изъ могилъ, спѣшите сюда, какъ призраки, чтобы только взглянуть на этотъ ужасъ! Звоните въ колоколъ! (Бьютъ въ набатъ).

  

Входитъ лсди Мэкбетъ.

  

   Леди Мэкбетъ. Что случилось? Къ чему эти ужасающіе звуки, нарушающіе покой спящихъ мирно и вызывающіе ихъ сюда? Говорите-же, говорите!

   Мэкдофъ. Нѣть, прекрасная миледи, не вамъ слушать то, что я могу сообщить. Передать женскому уму то, что произошдл, значило-бы нанести еще другую смертельную рану (Входитъ Бэнкуо). О, Бэнкуо, Бэнкуо! Нашъ царственный повелитель убитъ!

   Леди Мэкбетъ. Такое страшное злодѣйство!.. И у насъ въ домѣ!

   Бэнкуо. Гдѣ-бы его ни совершили, оно всюду было-бы слишкомъ ужасно! Дорогой Мэкдофъ. ради Бога, возьми свои слова назадъ; скажи, что этого не было!

  

Мэкбетъ и Леноксъ возвращаются.

  

   Мэкбетъ. О, зачѣмъ не умеръ я хоть-бы часомъ ранѣе этого страшнаго событія! Тогда я умеръ-бы счастливѣйшимъ человѣкомъ, потому что съ этого мгновенія для меня въ жизни не остается ничего стоющаго вниманія!.. Всюду одна пустота! Слава и благодать умерли! Чистое вино жизни слито, выпито, и въ пышномъ этомъ подвалѣ остались одни мутные подонки.

  

Входятъ Малькольмъ и Дональбенъ.

  

   Дональбенъ. Какое несчастіе случилось здѣсь?

   Мэкбетъ. Васъ постигла страшная бѣда и вы еще этого не знаете?! Ключъ, родникъ, первоначальный водоемъ вашей жизни пересталъ битъ! Онъ изсякъ въ самомъ источникѣ.

   Мэкдофъ. Царственный родитель вашъ умерщвленъ.

   Мадькольмъ. О, кѣмъ? Кѣмъ?

   Леноксъ. По всѣмъ вѣроятіямъ бывшими при немъ служителями. Руки и лица ихъ обагрены кровыо, такъ-же какъ и ихъ кинжалы, которые, когда мы вошли, еще не вытертые валялись y нихъ на постеляхъ. Сами служители совсѣмъ растерялись; глаза ихъ были неподвижно устремлены въ одну точку… Глядя на нихъ, никто не поручилъ-бы имъ охраны своей жизни.

   Мэкбетъ. Какъ глубоко раскаиваюсь я теперь, что не сдержалъ порыва бѣшенства и убилъ ихъ.

   Мэкдофъ. Зачѣмъ вы это сдѣлали?

   Мэкбетъ. Ктоже можетъ въ одно и то же мгновеніе быть и изумленнымъ, и разсудительнымъ, и сдержаннымъ, и взбѣшеннымъ, вѣрнымъ долгу и безпристрастнымъ? Разумѣется, никто. Необузданный пылъ моей привязанности опередилъ болѣе медленную въ своихъ рѣшеніяхъ разсудочность. Передо мною лежалъ Донкэнъ; серебристая его кожа была окрашена золотою его кровью, и его зіяющія раны казались проломами, пробитыми въ его груди, чтобы сквозь нихъ открыть въ его существо доступъ всесокрушающей смерти. Тутъ-же находились и убійцы, окрашенные цвѣтомъ своего ремесла; кинжаламъ ихъ, какъ-бы чудовищными ножнами, служяла запекшаяся кровь. Кто-же, въ чьемъ сердцѣ есть привязанность и мужество доказать ее на дѣлѣ, удержался-бы отъ того, что сдѣлалъ я?

   Леди Мэебетъ. Помогите! Уведите меня отсюда!

   Мэкдофъ. Придите на помощь къ миледи.

   Малькольмъ. Что-же мы-то молчимъ, когда имѣемъ право вмѣшаться въ это дѣло, какъ въ свое собственное?

   Дональбенъ. Что-же говорить намъ здѣсь, когда изъ каждой щели, изъ самой ничтожной скважины опасность можетъ ринуться на насъ и уничтожитъ насъ совершенно? Уйдемъ отсюда скорѣе! Несчастіе наше слишкомъ молодо; оно еще не выработало въ насъ слезъ.

   Мадькольмъ. Наше горе еще отнимаетъ у насъ силу дѣйствовать.

   Бэнкуо. Позаботътесь о леди. (Леди Мэкбетъ уносятъ). Прикрывъ какъ слѣдуеть нашу полунаготу, очень чувствительную къ утреннему холоду, — a это можетъ имѣть очень прискорбныя послѣдствія для здоровья, — мы снова соберемея вмѣстѣ и постараемся изслѣдовать всѣ страшныя подробности кроваваго этого дѣла. Насъ волнуютъ и ужасъ, и сомнѣнія. Самъ я отдаюсь во всемогущія руки Божіи и безъ страха примусь развѣдывать всѣ еще невѣдомыя намъ пружины возмутительной измѣны, кроваваго вѣроломства!

   Мэкдофъ. И я.

   Всѣ. И всѣ мы!

   Мэкбетъ. Облечемтесь въ доспѣхи, приличные воинамъ, a затѣмъ мы соберемся въ главномъ залѣ.

   Всѣ. Хорошо (Всѣ, кромѣ Малькольма и Дональбена, уходятъ).

   Mалькольмъ. Какія y тебя дальнѣйшія намѣренія? Мнѣ кажется, что намъ не слѣдуетъ съ ними связываться. Выставлять на показъ скорбь, которой нѣтъ въ душѣ, легко только людямъ фальшивымъ. Я думаю отправиться въ Англію.

   Дональбенъ. A я въ Ирландію. Отдѣлить судьбу одного отъ судьбы другого будетъ для обоихъ насъ безопаснѣе, a тамъ, гдѣ мы находимся, даже ласковыя улыбки тоже, что кинжалы. Проливъ однажды кровь, люди становатся кровожаднѣе.

   Малькольмъ. Смертоносная стрѣла, сокрушившая одну жертву, еще не вполнѣ достигла своей цѣли, и чѣмъ дальше находиться отъ этой цѣли, тѣмъ для насъ безопаснѣе. Поэтому — скорѣе на коней! Въ нашемъ положеніи нечего быть разборчивыми и соблюдать законы вѣжливости; намъ слѣдуетъ уѣхать какъ можно скорѣе, даже не простившись съ хозяевами. Ускользнуть украдкой совсѣмъ не позорно, когда нѣтъ иного средства для спасенія (Узгодятъ).

  

СЦЕНА IV.

Въ окрестностяхъ замка.

Входятъ Россэ и старикъ.

  

   Старикъ. Въ моей памяти отлично сохранилось все, что произошло за послѣднія семьдесятъ лѣтъ.За это время пришлось переживать не мало странныхъ часовъ, быть очевидцемъ множества страшныхъ событій, но все видѣнное до сихъ поръ — ничто въ сравненіи съ ужасами прошедшей ночи.

   Россэ. Да, добрый дѣдушка, ты самъ видишь, что небеса, возмущенныя поступками людей, грозятъ бѣдою крлвавой аренѣ ихъ дѣяній. День по часамъ теперь уже долженъ былъ-бы наступить, a между тѣмъ лучи странствующаго по небу свѣточа не могутъ до сихъ поръ одолѣть мрака ночи. Такое необычайное явленіе — торжество для ночи и позоръ для дня. Оно, какъ въ могилѣ хоронитъ ликъ земли, тогда какъ яркому свѣту давно бы слѣдовало покрывать этотъ ликъ своими поцѣлуями.

   Старикъ. Это настолько-же неестественно, какъ и то, что произошло въ прошедшій вторникъ: гордаго сокола, величаво парившаго въ поднебесьи, настигла и заклевалаьсова, которой въ пору охотиться только за мышами.

   Россэ. Еще непостижимѣе случай съ лошадьми Донкэна. До сихъ поръ эти красивыя, быстроногія животныя, лучшія украшенія своей породы, были послушны и смирны; вдругъ онѣ взбѣсились, какъ одичалыя, забыли всякое повиновеніе; переломавъ стойла, онѣ вырвались на свободу и принялись свирѣпствовать, словно объявили войну всемутчеловѣчеству.

   Старикъ. Говорятъ, онѣ пожрали однѣ другихъ.

   Россэ. Я самъ былъ этому свидѣтелемъ (Входитъ Мэкдофъ). Что новаго, добрый сэръ? Какъ дѣла?

   Мэкдофъ. Сами знаете.

   Россэ. Доискались-ли, наконецъ, кто совершнлъ это кровавое, болѣе чѣмъ гнусное дѣло?

   Мэкдофъ. Совершнли его тѣ самые слуги, которыхъ убихъ Мэкбетъ.

   Россэ. Странно. Что могло ихъ побудить?

   Мэкдофъ. Они были подкуплены. Сыновья короля, Малькольмъ и Дональбенъ, оба тайно бѣжали, поэтому подозрѣніе падаетъ прямо на нихъ.

   Россэ. Еще однимъ неестественнымъ дѣломъ болѣе. Позоръ тебѣ, безразсудное честолюбіе, не щадящее даже источника собственной своей жизни! При такихъ обстоятельствахъ, королемъ, по всѣмъ вѣроятіямъ, будеть Мэкбетъ.

   Мэкдофъ. Онъ провозглашенъ королемъ и уже уѣхалъ короноваться въ Скону.

   Россэ. A что сталось съ труяомъ Донкэна?

   Мэкдофъ. Онъ отправленъ на островъ Кольмескилль, въ священную усыпальницу, служащую хранильницею останковъ его предковъ.

   Россэ. Думаете вы тоже отправиться въ Сконъ?

   Мэкдофъ. Нѣтъ, я прямо отправляюсь въ Файфъ.

   Россэ. A я думаю отправиться въ Сконъ.

   Мэкдофъ. Оть души желаю, чтобы все тамъ шло благополучно, и чтобы вы не нашли, будто старое платье было удобнѣе и покойнѣе новаго. Прощайте.

   Россэ. Прощай, дѣдушка.

   Старикъ. Да будетъ благословеніе Божіе надо всѣми, желающпми обратить зло въ добро, a враговъ въ друзей.

(Уходятъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

  

СЦЕНА I.

  

Форэсъ. Комната во дворцѣ.

  

Входитъ Бэнкуо.

  

   Бэнкуо. Вотъ, танъ Каудора и Гламисса, ты теперь король; пророчество вѣщихъ сестеръ сбылось вполнѣ, но мнѣ сдается, что ты доститъ такого благополучія только при помощи весьма гнусныхъ средствъ. Однако тѣ-же сестры предсказали, что корона не останется за твоимъ родомъ, и что я буду отцомъ и родоначальникомъ длиннаго ряда королей. Bce, обѣщанное ими тебѣ, Мэкбетъ, сбылось, a это доказываетъ, что имъ дана способность говорить правду; почему-бы такъ-же не сбыться ихъ пророчествамъ и относительно меня? Будемъ-же надѣяться… Но довольно!.. Ни слова болѣе.

  

Трубы гремятъ. Входятъ Мэкбетъ и Леди Мэкбетъ, оба вь королевскомъ облаченіи; за ними Леноксъ, Россэ, придворные кавалеры, дамы и свита.

  

   Мэкбетъ. А, вотъ и первый изъ нашихъ гостей.

   Леди Мэкбетъ. Если бы онъ былъ забытъ, вслѣдствіе его отсутствія на большемъ пиршествѣ явился бы пробѣлъ, который испортилъ-бы все.

   Мэкбетъ. Сегодня, милорды, y насъ торжественный ужинъ, и мы просимъ васъ на немъ присутствовать.

   Бэнкуо. Для насъ желаніе вашего величества равносильно приказанію. Я, по крайней мѣрѣ, привязанъ къ вамъ неразрывными узами долга.

   Мэкбетъ. Думаете-ли вы и сегодня по обыкновенію проѣхаться верхомъ послѣ обѣда?

   Бэнкуо. Думаю, дорогой государь.

   Мэкбетъ. Мы всегда дорожили и дорожимъ твоимъ мнѣніемъ, которое постоянно бываетъ такъ основательно и полезно, поэтому, если-бы не это намѣреніе, мы попросили бы тебя участвовать въ совѣтѣ, который думали созвать сегодня; теперь мы отложимъ это до завтра… Далеко ли ты думаешь ѣхать?

   Бэнкуо. Достаточно далеко, государь, чтобы поѣздка заняла все время между настоящею минутою и ужиномъ. Если моя лошадь откажется бѣжать какъ слѣдуетъ, придется часъ или два занять y ночи.

   Мэкбетъ. Смотри, не опоздай къ пиру.

   Бэнкуо. Ни въ какомъ случаѣ не опоздаю, государь.

   Мэкбетъ. До насъ дошли слухи, что одинъ изъ кровожадныхъ братьевъ находится теперь въ Англіи, a другой въ Ирландіи. Боясь, какъ-бы ихъ самихъ не стали уличать въ отцеубійствѣ, они желающихъ слушать ихъ разсказы морочатъ самыми странными выдумками. Впрочемъ, и объ этомъ, и о другихъ государственныхъ дѣлахъ мы поговоримъ завтра въ совѣтѣ. Теперь садись скорѣе на коня; поѣзжай, куда задумалъ; прощай до твоего возвращенія сегодня вечеромъ. Фліэнсъ тоже ѣдетъ съ тобой?

   Бэнкуо. Да, государь; намъ, однако, пора.

   Мэкбетъ. Желаю, чтобы обоимъ вамъ попались кони рѣзвые, съ надежными ногами, и ввѣряю васъ крѣпости ихъ спинъ. Счастливаго пути (Бэнкуо уходитъ). Съ этой минуты и до семи часовъ вечера каждый воленъ располагать своимъ временемъ, какъ ему угодно. Чтобы впослѣдствіи вкусить еще большее удовольствіе въ обществѣ, мы до самаго ужина желаемъ остаться одни. До свиданія. (Леди Мэкбетъ и придворные уходятъ). Эй, слуга! (Входить слуга). Здѣсь люди, за которыми я посылалъ?

   Слуга. Они, государь, ждутъ y воротъ.

   Мэкбетъ. Приведи ихъ сюда (Слуга уходитъ). Я достигъ желаемаго положенія, но это еще ничего; надо, чтобы оно было прочно и безопасно, — это главное. Бэнкуо внушаетъ мнѣ глубокій страхъ. Въ его царственной душѣ таится много такого, чего дѣйствительно и можно, и слѣдуетъ бояться. Онъ человѣкъ способный отважиться на многое, a такъ-какъ съ неустрашимымъ закаломъ его души неразрывно связана замѣчательная мудрость, руководящая его смѣлостью, онъ постоянно дѣйствуеть навѣрняка. Это единственный человѣкъ, чье существованіе внушаетъ мнѣ непреодолимый страхъ; онъ могучимъ своимъ духомъ совершенно подавляетъ меня, какъ нѣкогда Цезаря подавлялъ Маркъ Антоній. Онъ навелъ даже страхъ на вѣщихъ сестеръ, когда тѣ привѣтствовали меня, какъ будущаго короля; онъ заставилъ ихъ прорицать и ему. Тогда онѣ пророческимъ голосомъ привѣтствовали и его, какъ будущаго родоначальника цѣлой вереницы королей! Онѣ увѣнчали мою голову безплодной короной, вручили мнѣ безплодный скипетръ, который вырветъ y меня чуждая мнѣ рука, такъ-какъ ни одному изъ дѣтей моихъ не суждено унаслѣдовать моего престола. Если такъ, ради кого наложилъ я себѣ на душу неизгладимое клеймо? — ради потомковъ Бэнкуо! Ради нихъ умертвилъ я добраго и милостиваго Донкэна, ради нихъ отравилъ укорами совѣсти кубокъ своего спокойствія! Да, все это ради нихъ однихъ! Драгоцѣннѣйшій свой перлъ, душу свою я отдалъ во власть всеобщему врагу рода человѣческаго, чтобы потомки Бэнкуо были королями, чтобы царствовали они!.. Нѣтъ, когда такъ, выходи ты, судьба, на единоборство и сразимся не на животъ, a на смерть!.. Кто тамъ? (Слуга возвращается; за нимь входятъ двое убійцъ). Ступай теперь за дверь и жди тамъ, пока я тебя не позову (Слуга уходитъ). Кажется, съ вами я говорилъ вчера?

   1-й убійца. Точно такъ, ваше величество.

   Мэкбетъ. Хорошо-ли вы поразмыслили о томъ, что я вамъ говорилъ? Я знаю, что васъ сильно притѣсняютъ, но въ этомъ виноватъ одинъ онъ, a нисколько не я; вы-же между тѣмъ виноватымъ считаете меня. Во время нашего послѣдняго разговора я доказалъ вамъ это съ полною ясностью. Я доказалъ вамъ, какимъ образомъ васъ обманывали до сихъ поръ, кто былъ главнымъ дѣятелемъ обмана и при томъ доказалъ такъ неопровержимо, что даже самый ограниченный, самый тупоумный или даже совсѣмъ безумный человѣкъ сказалъ-бы: — «Да, виноватъ во всемъ одинъ Бэнкуо».

   1-й убійца. Благодаря вашему величеству, мы это поняли.

   Мэкбетъ. Это мнѣ удалось и дало возможность перейти къ тому, чего должна коснуться рѣчь во время сегодняшняго нашего свиданія. Неужели природѣ вашей такъ свойственно терпѣніе, что вы способны мириться съ такимъ порядкомъ вещей, и вы до того покорны слову Божію, что способны молиться за этого человѣка, за его благоденствіе, когда его тяжкая рука пригнула васъ къ землѣ и сдѣлала васъ нищими.

   1-й увійца. Что дѣлать, государь? Мы люди.

   Мэкбетъ. Да, въ огульныхъ спискахъ вы значитесь людьми, такъ-же какъ гончія, борзыя, болонки, шавки, лягавыя, волкодавы и всякіе другіе помѣси и ублюдки носятъ общее названіе собакъ; но по другому дѣленію, на этоть разъ уже по способностямъ, отпущеннымъ природой на долю каждой породы, однѣ значатся рѣзвыми или лѣнивыми, охотничьими или дворняшками. Поэтому, кромѣ общаго названія «собака», онѣ имѣютъ и другія, особенныя. Такъ и y людей. Теперь, если y васъ есть данныя, дающія вамъ права быть занесенными въ особые списки отдѣльно отъ всей сѣрой толпы, составляющей подонки народа, заявите объ этихъ правахъ. Тогда я довѣрю вамъ одинъ планъ, который, сокрушивъ главнаго вашего врага, заставитъ его исчезнуть съ лица земли, a такъ-какъ его существованіе вредно отзывается на нашемъ здоровьѣ, и возстановить послѣднее вполнѣ можетъ только его смерть, я отведу вамъ почетное мѣсто въ своемъ сердцѣ, возлюблю васъ, какъ своихъ дѣтей, если вы избавите меня отъ этого ненавистнаго человѣка.

   2-й yбійца. Государь, я одинъ изъ тѣхъ, кого унизительные удары и пощечины, полученные отъ сильныхъ міра, озлобили до того, что я готовъ пойти на все, что угодно, лишь бы только насолить этому угнетающему меня міру.

   1-й убійца. А меня въ борьбѣ съ судьбою до того утомили, измучили всякія неудачи и несчастія, что я не остановлюсь ни передъ чѣмъ. Пусть жизнь моя или улучшится хоть немного, или мнѣ совсѣмъ ея не нужно.

   Мэкбетъ. Вы оба знаете, что Бэнкуо злѣйшій вашъ врагъ.

   2-й убійца. Знаемъ, государь.

   Мэкбетъ. Врагъ онъ и мнѣ; каждая минута его существованія угрожаетъ нанести моей жизни смертельный ударъ. Я, разумѣется, могъ бы избавиться отъ него открыто; для этого достаточно было бы одного моего желанія; но мнѣ не слѣдуетъ прибѣгать къ этому. У меня съ нимъ есть общіе друзья; не хотѣлось-бы мнѣ утратить ихъ любовь, и вотъ, ради нихъ, я даже обязанъ оплакивать его смерть. Вслѣдствіе важнѣйшихъ причинъ, мнѣ необходимо скрыть это дѣло отъ глазъ толпы; поэтому-то я и прибѣгаю къ вамъ…

   2-й убійца. Мы исполнимъ все, что прикажетъ намъ ваше величество.

   1-й убійца. Мы готовы даже цѣною жизни…

   Мэкбетъ. По одному вашему лицу я вижу, что вы народъ рѣшительный. Не позже, какъ черезъ часъ, вы узнаете отъ меня, гдѣ вамъ слѣдуетъ спрятаться, a также и рѣшительную минуту, когда будетъ удобнѣе всего произвести нападеніе. Дѣло, во чтобы то ни стало, должно быть исполнено нынче-же вечеромъ неподалеку отъ замка, и не забывайте, что мнѣ изъ него слѣдуетъ выйти вполнѣ чистымъ; a чтобы не оставалось нигдѣ ни сучка, ни задоринки, сопровождающаго Бэнкуо сына его, Фліэнса, оть котораго мнѣ также необходимо избавиться, какъ и отъ его отца, должна въ сумрачный часъ ночи постигнуть таже участь. Подумайте, посовѣтуйтесь, я вернусь къ вамъ сейчасъ-же.

   2-й убійца. Государь, намѣреніе наше непокодебимо.

   Мэкбетъ. Такъ подождите въ сосѣдней комнатѣ; я не задержу васъ долго (Убійцы уходять). Рѣшено и подписано. Если душѣ твоей, Бэнкуо, суждено найти путь на небеса, ты найдешь его сегодня-же вечеромъ (Уходитъ).

  

СЦЕНА II.

Другая комната въ томъ-же дворцѣ.

Входятъ леди Мэкбетъ и служитель.

  

   Леди Мэкбетъ. Уѣхалъ Бэнкуо?

   Служитель. Уѣхалъ, но къ ночи вернется.

   Леди Мэкбетъ. Скажи королю, что мнѣ необходимо переговорить съ нимъ.

   Служитель. Сію минуту, государыня (Уходитъ).

   Леди Мэкбетъ. Нѣтъ никакой пользы въ томъ, что цѣль достигнута, если съ достиженіемъ ея не сопряжено полное удовлетвореніе, полное спокойствіе. Лучше быть тѣмъ, кто исчезъ съ лица земли, чѣмъ вслѣдствіе его исчезновенія вкушать радость, поминутно отравляемую тревогами и сомнѣніями (Входитъ Мэкбетъ). Что съ вами, государь? Зачѣмъ остаетесь вы одни или, вѣрнѣе, въ обществѣ мрачныхъ грезъ и мыслей, которыя давно должны были умереть вмѣстѣ съ тѣми, о комъ онѣ вспоминаютъ? О томъ, чему уже нѣтъ средствъ помочь, нечего и думать. То, что сдѣлано, —сдѣлано.

   Мэкбетъ. Мы только изрубили змѣю, но еще не совсѣмъ ее убили. Куски ея срастутся; она снова станетъ собою, и ядовитый зубъ ея по прежнему будетъ грозить нашей бѣдной и безсильной злобѣ… Пусть я буду свидѣтелемъ гибели всего существующаго, разрушенія обоихъ міровъ, мнѣ легче будетъ помириться съ такимъ зрѣлищемъ, чѣмъ продолжать ѣсть хлѣбъ мой въ безпрерывномъ страхѣ, спать подъ гнетомъ мучительныхъ сновидѣній, отъ которыхъ обоихъ насъ каждую ночь брооаетъ въ дрожь. Много-бы лучше быть на мѣстѣ того мертвеца, котораго мы, для достиженія его мѣста, отправили на вѣчный покой, чѣмъ вѣчно терпѣть нравственную пытку и поминутно подвергаться ея неутомимымъ терзаніямъ. Донкэнъ лежитъ теперь въ могилѣ и послѣ лихорадочныхъ судорогъ жизни вкушаетъ невозмутимый сонъ. Измѣна относительно его израсходовала весь запасъ своихъ козней. Ни кинжалъ, ни ядъ, ни внутреннія смуты, ни иноземное вторженіе уже не въ силахъ ни огорчить его, ни встревожить.

   Леди Мэкбетъ. Другъ и властелинъ мой, полно! Разгладь свое нахмуренное чело. Будь при гостяхъ и оживленъ, и веселъ.

   Мэкбетъ. Я, радость моя, буду и веселъ, и оживленъ; прошу о томъ-же и тебя. Дѣлай видъ, будто мысль о Бэнкуо занимаетъ тебя болѣе всего; дай и словами, и взглядами почувствовать другимъ, какого высокаго мы о немъ мнѣнія. Положеніе наше такъ еще шатко, что мы должны потоками льстивыхъ рѣчей омывать наше юное величіе, и наши лица должны служить забралами тому, что происходитъ y насъ на душѣ, чтобы кто-нибудь не подсмотрѣлъ того, что тамъ таится на самомъ дѣлѣ.

   Леди Мэкбетъ. Перестань объ этомъ думать.

   Мэкбетъ. О, дорогая жена, душа моя полна скорпіоновъ. Ты, вѣдь, знаешь, что Бэнкуо и Фліэнсъ еще живы.

   Леди Мэкбетъ. Оба они люди, a люди не вѣчны.

   Мэкбетъ. Да, они смертны, и эта мысль утѣшительна. Радуйся-же: ранѣе, чѣмъ летучая мышь прекратитъ свой полетъ, или чѣмъ, по приказанію черной Гекаты, жесткокрылый жукъ возвѣститъ своимъ жужжаніемъ, что наступаетъ дремотный часъ вечера, совершится нѣчто, выходящее изъ ряда по своему ужасу.

   Леди Мэкбетъ. Что-же такое? О чемъ ты говоришь?

   Мэкбетъ. Нѣтъ, дорогая моя курочка, лучше тебѣ не знать этого заранѣе. Будетъ время порадоваться, когда придетъ вѣсть, что все исполнено успѣшно. Приходи скорѣе, ослѣпляющая ночь, и надѣнь завязку на глаза не въ мѣру сострадательному дню. Уничтожь своею незримою кровавою рукою, разорви въ клочья узы, заставляющія меня блѣднѣть! Однако, дневной свѣтъ начинаетъ меркнуть, и черный грачъ уже направляетъ свои крылья туда, гдѣ ночуютъ цѣлыя стаи ему подобныхъ. Все доброе, живущее при дневномъ свѣтѣ, поддается дремотѣ, a все злое, служащее пособникомъ черной ночи, выходитъ на добычу. Тебя удивляютъ мои рѣчи? Не удивляйся! Начатое при помощи зла, укрѣпляется только при посредствѣ зла. A затѣмъ, — прошу тебя, — идемъ (Уходятъ).

  

СЦЕНА III.

  

Неподалеку отъ воротъ, примыкающихъ къ замку парка.

  

Входитъ трое убійцъ.

  

   1-й убійца. Кто прислалъ тебя сюда?

   3-й убійца. Мэкбетъ.

   2-й убійца. Онъ съ такою точностью указываетъ намъ наши обязанности, что намъ сомнѣваться въ немъ нечего.

   1-й убійца. Оставайся-же съ нами. На западѣ еще догараютъ полосы дневного свѣта. Наступаетъ часъ, когда запоздалый путникъ начинаетъ усиленнѣе шпорить лошадь, чтобы, вовремя добраться до ночлега… Но тише! вотъ приближаются лица, которыхъ мы поджидаемъ.

   3-й убійца. Слышите лошадиный топоть?

   Бэнкуо. Эй, посвѣтите сюда!.

   2-й убійца. Это онъ; всѣ остальные уже въ сборѣ.

   1-й убійца. Лошади куда-то сворачиваютъ.

   3-й убійца. Да, здѣсь объѣздъ почти въ цѣлую милю, и эти всадники, какъ, впрочемъ, и всѣ другіе, слѣзаютъ на этомъ мѣстѣ съ коней и оканчиваютъ дальнѣйшій путь къ замку пѣшкомъ.

  

Входятъ Бэнкуо, Фліэнсь и служитель съ факеломъ.

  

   2-й убійца. Съ факеломъ, съ факеломъ!

   3-й убійца. Это онъ.

   1-й убійца. Надо держаться крѣпче.

   Бэнкуо. Ночью непремѣнно будетъ дождь.

   1-й убійца. Пусть будетъ! (Бросаетси на него).

   Бэнкуо. Измѣна!.. Спасайся, Фліэнсъ! бѣги, бѣги, отсюда! Ты отомстишь за меня!.. О, рабъ! (Падаетъ; Фліэнсъ и слуги убѣгаютъ).

   3-й убійца. Кто погасилъ факелъ?

   1-й убійца. A развѣ такъ не было вѣрнѣе.

   3-й убійца. Убитъ только одинъ; сынъ убѣжалъ.

   2-й убійца. Мы не совершили главной половины нашего дѣла.

   1-й убійца. Хорошо, все-же пойдемъ сказать, что сдѣлали (Уходятъ).

  

СЦЕНА IV.

Большая зала въ замкѣ, гдѣ все приготовлено для пира.

Входятъ Мэкбетъ, Леди Мэкбетъ, Россэ, Леноксъ, лорды, леди и служители.

  

   Мэкбетъ. Садитесь, господа! Каждый знаетъ занимаемое имъ положеніе. Мы одинаково рады какъ первому, такъ и послѣднему.

   Гости. Благодаримъ ваше величество.

   Мэкбетъ. Мы сами смѣшаемся съ другими гостями и займемъ среди нихъ скромное мѣсто. Хозяйка-же сядетъ на почетномъ мѣстѣ, но, когда настанетъ для этого время, мы будемъ ждать отъ нея любезнаго привѣтствія.

   Леди Мэкбетъ. Государь, привѣтствуйте всѣхъ нашихъ друзей за меня. Мое-же сердце можетъ сказать только одно:— оно радо имъ всѣмъ.

   Мэкбетъ. Они, въ свою очередь, благодарятъ тебя тоже отъ души. Обѣ стороны заняты; я сяду вотъ здѣсь, посрединѣ. Будьте всѣ веселы! Я сейчасъ пущу въ ходъ круговой кубокъ (Въ дверяхъ появляется первый убійца; Мэкбетъ незамѣтно подходитъ къ нему). На лицѣ y тебя кровь?

   1-й убійца. Если есть, —это кровь Бэнкуо, —государь.

   Мэкбетъ. Мнѣ пріятнѣе видѣть ее на тебѣ, чѣмъ въ немъ. Убитъ?

   1-й убійца. Зарѣзанъ, государь; онъ убитъ мною.

   Мэкбетъ. Ты отличный горлорѣзъ. То-же самое скажу я о томъ, кто спровадилъ на тотъ свѣтъ Фліэнса. Если и это сдѣлалъ ты, равнаго тебѣ нѣтъ на свѣтѣ.

   1-й убійца. Ваше величество, Фліэнсъ бѣжалъ.

   Мэкбетъ. Прежній припадокъ возвращается. Если-бы вы убили Фліэнса, я былъ бы здоровъ, какъ мраморъ, крѣпокъ, какъ утесъ, свободенъ, какъ принадлежащій всѣмъ окружающій воздухъ, a теперь я снова опутанъ, сдавленъ, связанъ, скованъ невыносимыми сомнѣніями и страхами. Но Бэнкуо, въ надежномъ-ли онъ мѣстѣ?

   1-й убійца. Да, добрый государь. Онъ лежитъ теперь въ вѣрнѣйшемъ мѣстѣ, — въ прудѣ; и на головѣ y него ранъ двадцать, изъ которыхъ каждая была-бы смертельна.

   Мэкбетъ. За это спасибо. Отъ взрослой змѣи мы избавились, а спасшійся змѣенышъ хоть и будетъ со временемъ тоже ядовитъ, но теперь y него зубы еще не выросли. Ступай. Завтра, снова ставъ самими собою, мы распросимъ тебя еще разъ (Убійца уходитъ).

   Леди Мэкбетъ. Ты, царственный супругъ мой, совсѣмъ не поощряешь нашихъ гостей къ веселости. Если вниманіе хозяина не обращено на пирующихъ ежеминутно, имъ начинаетъ казаться, будто они ѣдятъ и пьютъ за собственныя деньги, a не участвують въ пиршествѣ, предложенномъ отъ чистаго сердца. Если ограничиваться одною ѣдой, не лучше-ли каждому оставаться дома? Привѣтливость хозяина — лучшая приправа для кушаній; безъ нея самыя изысканныя блюда становятся безвкусными.

   Мэкбетъ. Довольно, милая ворчунья! Желаемъ нашимъ гостямъ хорошаго аппетита и такого-же пищеваренія, чтобы ужинъ пошелъ всѣмъ на доброе здоровье.

   Леноксъ. Не угодно-ли будетъ вашему величеству сѣсть.

  

Появляется призракъ Бэнкуо и садится на мѣсто Мэбета.

  

   Мэкбетъ. Все, что есть самаго высокаго и славнаго въ нашемъ королевствѣ, оказалось-бы теперь на лицо, если бы и Бэнкуо былъ съ нами. Дай Богъ, чтобы его отсутствіе явилось только слѣдствіемъ забывчивости или нелюбезности относительно насъ, a не было вызвано какимъ-нибудь несчастіемъ.

   Россэ. Отсутствіе, свидѣтельствующее о его забывчнвости, само служитъ ему укоромъ. Осчастливьте насъ царственнымъ своимъ обществомъ.

   Мэкбетъ. Кажется, нѣтъ ни одного свободнаго мѣста.

   Леноксъ. Вотъ это приготовлено нарочно для вашего величестаа.

   Мэкбетъ. Гдѣ?

   Леноксъ. Здѣсь, государь… Что могло такъ встревожить ваше величество?

   Мэкбетъ. Кто изъ васъ сдѣлалъ это?

   Гости. Что такое, государь?

   Мэкбетъ. Никто не можетъ доказать, что виноватъ въ этомъ я! Не встряхивай, глядя на меня, своими окровавленными кудрями!

   Россз. Встанемъ, господа, изъ-за стола; его величеству нездоровится.

   Леди Мэкбетъ. Нѣтъ, дорогіе гости, сядьте опять за столъ; государь съ самаго дѣтства подверженъ такимъ припадкамъ. Они скоро проходять; едва успѣетъ онъ сдѣлаться, какъ смотришь, его уже нѣтъ… Ради Бога, сядьте опять… Вы очень обидите короля, если обратите слишкомъ много вниманія на его нездоровье… Продолжайте кушать и не смотрите на него… (Тихо Мэкбету). Опомнись! Ты, вѣдь, мужчина!

   Мэкбетъ. Да, мужчина и мужчина смѣлый, способный взглянуть прямо въ лицо тому, что привело-бы въ ужасъ демона.

   Леди Мэкбетъ. Все вздоръ! Вѣроятно, тебя опять напугала такая-же, созданная твоимъ воображеніемъ, греза, какъ тотъ привидѣвшійся тебѣ воздушный кинжалъ, который, — по твоимъ словамъ, — указывалъ тебѣ путь къ Донкэну! Вся эта растерянность, всѣ эти страхи — только жалкія подобія настоящаго ужаса. Вѣрить такому вздору позволительно только женщинамъ, наслушавшимся розсказней старухи-бабушки, сидя зимнимъ вечеромъ y топящагося камелька… Стыдись!.. Что заставляетъ тебя такъ страшно мѣняться въ лицѣ? Дѣло сдѣлано, и передъ тобою только пустой табуретъ.

   Мэкбетъ. Нѣтъ, умоляю тебя, посмотри, посмотри сама, вглядись хорошенько!.. Говори, вилишь ты что нибудь? Впрочемъ, мнѣ-то какое дѣло!.. (Призраху). Если ты можешь кивать головою, то можешь и говорить!… Если могилы и склепы будутъ возвращать намъ назадъ то, что въ нихъ похоронено, пусть надгробными памятниками надъ умершими будутъ зобы коршуновъ (Призракъ исчезаетъ).

   Леди Мэкбетъ. Неужто страхъ совсѣмъ лишаеть тебя не только мужества, но и разсудка?

   Мэкбетъ. Я видѣлъ его, — это такъ-же вѣрно, какъ то, что я стою на этомъ мѣстѣ.

   Леди Мэкбетъ. Какой стыдъ!

   Мэкбетъ. Проливалась кровь и ранѣе… въ самыя древнія времсна, когда спокойствіе общества не охранялось еще законами… Да и послѣ того совершались убійства, о которихъ даже страшно слышать. Но въ прежніе дни размозжатъ бывало человѣку голову, — онъ умретъ; съ тѣмъ и конецъ… Но въ наше время, не смотря та цѣлые десятки смертельныхъ ранъ, полученныхъ въ голову, мертвые воскресаютъ и сгоняютъ насъ съ мѣстъ… Вотъ это непостижимѣе самаго страшнаго убійства.

   Леди Мэкбетъ. Государь, вы забываете, что гости по васъ скучаютъ.

   Мэкбетъ. Совсѣмъ изъ ума вонъ… Не удивляйтесь моей забывчивости, друзья мои. Я съ дѣтства страдаю недугомъ, на который всѣ, знающіе меня коротко, давно перестали обращать вниманіе. Выпью за ваше здоровье и за нашу дружбу, a затѣмъ сяду на свое мѣсто. Налейте мнѣ вина! Наполните кубокъ до самыхъ краевъ! (Призракъ Бэнкуо является снова). Пью вообще за здоровье всѣхъ пирующихъ за этимъ столомъ и въ особенности за здоровье Бэнкуо, отсутствіе котораго очень насъ печалитъ. Какъ жаль, что его нѣтъ съ нами! Мы утоляемъ жажду, осушая кубокъ и за него, и за всѣхъ присутствующихъ… Пейте всѣ за всѣхъ!

   Гости. Благодаримъ, ваше величество, и отвѣчаемъ тѣмъ-же.

   Мэкбетъ. Прочь! Исчезни съ глазъ моихъ! Сгинь въ нѣдрахъ земли! Мозгъ высохъ въ твоихъ костяхъ! Кровь твоя похолодѣла. У твоихъ глазъ нѣтъ болѣе взгляда, a между тѣмъ они ослѣпляютъ.

   Леди Мэкбетъ. Благородные лорды, не придавайте его недугу особеннаго значенія; это явленіе обычное… Только прискорбно, что оно разстраиваетъ веселье пира.

   Мэкбетъ. Я готовъ дерзнуть на все, на что можетъ дерзать человѣкъ! Явись въ образѣ косматаго, русскаго медвѣдя, броненоснаго носорога или гирканскаго тигра, явись въ какомъ угодно видѣ, кромѣ избраннаго тобою теперь, и мои невозмутимые нервы даже не вздрогнутъ. Или явись снова живымъ человѣкомъ, вызови меня на смертный бой, среди какой угодно пустынной мѣстности, и если ты замѣтишь во мнѣ хоть малѣйшій трепетъ, назови меня трусомъ, куклой, способной служить только забавой дѣвченкѣ!.. Вонъ отсюда, ужасающая тѣнь! (Призракъ исчезаетъ). Вонъ, насмѣхающійся надо мною призракъ!.. Да, это такъ!… Стоитъ ему исчезнуть, и я снова дѣлаюсь человѣкомъ… мужчиной…. Прошу васъ, оставайтесь на своихъ мѣстахъ.

   Леди Мэкбетъ. Вы, государь, непонятнымъ своимъ поведеніемъ спугнули веселье и смутили пріятное настроеніе общества.

   Мэкбетъ. Развѣ подобнаго рода видѣнія могутъ являться намъ, нежданно налетать на насъ и исчезать, словно лѣтнія облака, не вызывая въ насъ особаго изумленія?.. Всѣ вы заставляете меня предполагать, что я до сихъ поръ сильно заблуждался въ себѣ, въ своемъ мужествѣ. У васъ при подобномъ зрѣлищѣ на лицѣ сохраняется прирожденный румянецъ, тогда какъ мои щеки мертвѣютъ отъ страха.

   Россз. При какомъ зрѣлищѣ, государь?

   Леди Мэкбетъ. Умоляю васъ, не разговаривайте съ нимъ. Ему дѣлается все хуже и хуже, a чужіе распросы выводятъ его изъ себя. Покойной ночи всѣмъ вамъ… Не дожидайтесь очереди, a уходите всѣ разомъ.

   Леноксъ. Покойной ночи, королева. Желаемъ его величеству скорѣйшаго выздоровленія.

   Леди Мэкбетъ. Покойной ночи и добраго здоровья всѣмъ (Гости и слуги удаляются).

   Мэкбетъ. Кровь прольется непремѣнно. Говорятъ, будто кровь вызываетъ кровь… Иногда видали, что камни двигались сами собою, и слыхали, какъ говорили деревья. Увѣряютъ, будто предсказатели и другіе вѣщіе люди при помощи сорокъ, галокъ и грачей обличали въ кровопролитіи даже такихъ убійцъ, которые лучше другихъ умѣли прятать концы въ воду… Который теперь часъ? Вѣроятно, уже очень поздно?

   Леди Мэкбетъ. Теперь тотъ неопредѣленный часъ, когда ночь борется съ утромъ.

   Мэкбетъ. Что скажешь ты о Мэкдофѣ, не смотря на наше торжественное приглашеніе, отказывающемся прибыть сюда.

   Леди Мэкбетъ. Посылалъ-ли ты къ нему кого-нибудь?

   Мэкбетъ. Нѣтъ, я увѣдомлялъ его косвеннымъ путемъ, a теперь пошлю нарочнаго… Нѣтъ ни одного шотландца съ большимъ или меньщимъ значеніемъ, къ которому я не приставилъ-бы кого-нибудь изъ слугъ, состоящихъ y меня на жалованіи…. Завтра я, какъ можно ранѣе, отправлюсь отыскивать вѣщихъ сестеръ. Я заставлю ихъ высказаться подробнѣе, такъ-какъ готовъ прибѣгнуть къ самымъ худшимъ мѣрамъ, чтобы узнать худшее… Ради собственной пользы, я буду безъ разбора пользоваться всякими средствами. Я уже такъ глубоко погрязъ въ потокѣ крови, что мнѣ одинаково трудно и перейти потокъ, и вернуться назадъ. Голова моя полна саыихъ чудовищныхъ замысловъ, которые настоятельно требуютъ содѣйствія руки и должны быть исполнены ранѣе, чѣмъ успѣешь обдумать ихъ хорошенько.

   Леди Мэкбетъ. Тебѣ недостаетъ того, что служитъ самымъ вѣрнымъ, цѣлебнымъ средствомъ для всѣхъ живущихъ, мирнаго сна.

   Мэкбетъ. Пойдемъ. Попытаюсь уснуть. Къ новому моему положенію слѣдуетъ привыкнуть; всѣ мои страхи, все неумѣніе управлять собою, свойственные новичку, происходятъ только отъ недостатка привычки. Въ такихъ дѣлахъ мы еще дѣти (Уходятъ).

  

СЦЕНА V.

Пустынная, поросшая верескомъ, мѣстность. Гроза.

Входитъ Геката и встрѣчается съ тремя появляющимися съ разныхъ сторонъ вѣдьмами.

  

   1-я вѣдьма. Что съ тобою, Геката? Ты, кажется, сердишься…

   Геката. Какъ-же могу я не сердиться, когда вы, безстыжія хрычевки, посмѣли вступить въ сношенія съ Мэкбетомъ, по поводу разныхъ таинственныхъ убійствъ и предсказаній, даже не посовѣтовавшись со мною, какъ были-бы должны это сдѣлатъ, ради наибольшаго торжества нашего искусства? Развѣ вы забыли, что я главная владычица сокровенныхъ чаръ, главнѣйшая изобрѣтательница всякихъ золъ и бѣдъ? Но этого еще мало! Хуже всего то, что вы связались съ человѣкомъ упрямымъ, злопамятнымъ, жестокимъ и неблагодарнымъ, какъ большинство изъ нихъ, вступившихъ въ сношенія съ вами только изъ любви къ самимъ себѣ, a не къ вамъ. Однако, еще есть время исправить вашу ошибку. Теперь уйдите, но завтра явитесь ко мнѣ въ пещеру Ахерона, куда придетъ и онъ вопрошать о дальнѣйшей своей судьбѣ. Приготовьте-же всѣ ваши орудія, заговоры и чары, словомъ, все необходимое; я-же утону въ воздухѣ и посвящу всю ночь страшному и пагубному дѣлу, которое должно быть непремѣнно исполнено ранѣе полудня. У одного изъ роговъ луны виситъ капля сгустившихся паровъ; я должна завладѣть ею, прежде чѣмъ она успѣетъ разлиться надъ землею. Если при помощи нашихъ волшебныхъ силъ перегнать эту влагу какъ слѣдуетъ, она поможетъ намъ вызывать духовъ, которые своими обольщеніями приведутъ его къ вѣрнѣйшей гибели. Онъ возстанетъ противъ воли рока, вызоветъ на единоборство самую смерть и вознесется надеждами за крайніе предѣлы благоразумія, состраданія и страха, a вамъ извѣстно, что излишняя самоувѣренность лютѣйшій врагъ всѣхъ смертныхъ.

  

                       Пѣніе за сценой.

  

                       Спѣши ко мнѣ, Геката,

                       Скорѣй, скорѣй, скорѣй!

  

   Геката. Слышите, меня зовутъ? Мой малютка-духъ уже сидитъ на туманномъ облачкѣ и поджидаетъ меня (Уходитъ).

   1-я вѣдьма. За дѣло, сестры; не будемъ терять времени; она скоро вернется (Исчезаютъ).

  

СЦЕНА II.

Комната въ Форэсскомъ дворцѣ.

Входятъ Леноксъ и другой лордь.

  

   Леноксъ. Изъ немногихъ моихъ словъ, сказанныхъ до сихъ поръ, однако, произведшихъ на васъ впечатлѣніе, вы можете сами выводить заключенія. Я только повторю, что обстоятельства сложились очень странно. Мэкбетъ скорбѣлъ о добромъ Донкэнѣ, да и было о чемъ, такъ-какъ Донкэнъ умеръ. Доблестный Бэнкуо ѣздилъ верхомъ и задумалъ вернуться домой слишкомъ поздно… Такъ-какъ бывшій съ нимъ Фліэнсъ бѣжалъ, вы можете заключать, что именно онъ убилъ отца. Не слѣдуетъ ѣздить верхомъ такъ поздно!.. И кто-же въ состояніи будетъ отрѣшиться отъ чудовищной мысли, что изверги Малькольмъ и Дональбенъ сами умертвили августѣйшаго своего родителя?.. Проклятый поступокъ!.. и какъ глубоко огорчилъ онъ Мэкбета, немедленно въ порывѣ благороднаго изступленія изрубившаго въ куски обоихъ виновныхъ служителей, пока тѣ еще находились подъ властью сна и опьяненья! Развѣ это не доблестный подвигъ? Разумѣется, доблестный и въ тоже время благоразумный, потому что чье-же чуткое сердце не возмутилось-бы, слушая, какъ виновные нагло отрицаютъ свою вину. Словомъ — я говорю, что теперешній король какъ нельзя лучше уладилъ дѣло, и думаю, что, держи онъ подъ замкомъ сыновей Донкэна, — a этого, — Богъ дастъ, — не случится, — они скоро узнали-бы, чѣмъ платятся за такое преступленіе, какъ отцеубійство… Узналъ-бы это и Фліэнсъ, но лучше объ этомъ молчать;— я недавно слышалъ, будто Мэкдофъ впалъ въ немилость за то, что позволилъ себѣ говорить слишкомъ громко и отказаться отъ приглашенія на пиршество къ тирану… Не можете-ли вы сказать мнѣ, гдѣ всѣ они укрываются?

   Лордъ. Тотъ изъ принцевъ, которому по рожденію принадлежалъ престолъ, безъ всякаго права занимаемый тираномъ, находится теперь при англійскомъ дворѣ. Благочестивый король Эдвардъ относится къ бѣжавшему принцу такъ милостиво, что превратности судьби нисколько не лишили послѣдняго почестей, приличныхъ его сану. Туда-же направляется и Мэкдофъ. Онъ намѣренъ просить короля-праведника дать ему въ помощники стоящихъ во главѣ значительныхъ войскъ — храбраго Норсомберленда и воинственнаго Сиверда, чтобы при ихъ содѣйствіи возвратить намъ возможность и ѣсть, и спать спокойно, избавить наши пиры и празднества отъ вторженія кровавыхъ ножей и возвратить намъ право воздавать и самимъ получать почести по заслугамъ, чего мы всегда жаждали. Эти извѣстія до того взбѣсили короля, что онъ тотчасъ-же принялся за дѣятельныя приготовленія къ войнѣ.

   Леноксъ. Посылалъ онъ кого-нибудь къ Мэкдофу?

   Лордъ. Посылалъ, но посолъ, получивъ рѣшительный отвѣть:— «И не подумаю!» — обратился спиной къ отвѣтившему и проворчалъ что-то въ родѣ:— «Дорого придется тебѣ поплатиться за эти слова».

   Леноксъ. Это должно послужить Мэкдофу предостереженіемъ и научить его, предосторожности ради, держаться подалѣе отъ Шотландіи. Какъ было-бы хорошо, если-бы еще ранѣе его пріѣзда какой-нибудь добрый ангелъ сообщилъ англійскому двору цѣль прибытія благороднаго бѣглеца и тѣмъ ускорилъ освобожденіе нашей родины, такъ жестоко страдающей подъ давленіемъ проклятой руки!

   Лордъ. Я и свои пожеланія, и молитвы присоединяю къ вашимъ (Уходятъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Темная и мрачная пещера: на срединѣ ея стоитъ кипящій котелъ. Громъ и молніи.

Входятъ три вѣдьмы.

  

   1-я вѣдьма. Трижды промяукала пестрая кошка.

   2-я вѣдьма. Да, трижды, a ежъ проворчалъ одинъ разъ.

   3-я вѣдьма. A Гарпія кричитъ:— «Пора! пора!»

   1-я вѣдьма. Давайте ходить вокругъ котла и бросать въ него всякую отраву, всякую нечисть. Ты, жаба, цѣлыхъ тридцать сутокъ спавшая и день, и ночь подъ холоднымъ камнемъ и накоплявшая въ себѣ за это время разрушительный ядъ, варись первая въ волшебномъ котлѣ.

   Всѣ три. Подбавляйте и чаръ, и огня,

             Чтобъ кипѣлъ и шумѣлъ нашъ котелъ;

             A зловредная пѣна его

             Выливается пусть черезъ край.

   2-я вѣдьма. Вотъ мясо болотной змѣи, лапка лягушки, глазъ саламандры, шерсть летучей мыши, песій языкъ, раздвоенное жало ехидны, палецъ ящерицы, кожа мѣдяницы, крыло совенка. Пусть все это кипитъ въ нашемъ котлѣ адскимъ ключемъ, чтобы усилить чары! Кипите, варитесь!

   Всѣ три. Подбавляйте и чаръ, и огня,

             Чтобъ шумѣлъ и кипѣлъ нашъ котелъ,

             A зловредная пѣна его

             Выливается пусть черезъ край.

   3-я вѣдьма. Чешуя дракона, волчій зубъ, остовъ колдуньи, желудокъ и пасть опустошающей моря акулы, корень омега, вырытый въ потьмахъ, печень жида-богохульника, желчь козла, листья тисса, набранные во время луннаго затменія, носъ турка, губы татарина, палецъ младенца, рожденнаго въ канавѣ потаскушкой и тутъ-же задушеннаго матерью, — кипите, варитесь, чтобы усилить чары! Бросайте туда-же и кишки тигра!

   Всѣ три. Подбавляйте и чаръ, и огня,

             Чтобъ кидѣлъ и шумѣлъ нашъ котелъ,

             A зловредная пѣна его

             Выливается пусть черезъ край.

   2-я вѣдьма. Охладивъ потомъ варево кровью павіана, мы увеличимъ и волшебную силу его, и крѣпость.

  

Входитъ Геката; за нею другія вѣдьмы.

  

   Геката. Превосходно! Хвалю за усердіе. Каждой придется получить свою часть изъ прибыли. Теперь, взявъ другъ друга за руки, словно эльфы или феи, ходите вкругъ котла… Отъ этого окрѣпнутъ чары того, что вы туда побросали.

  

                       Пѣніе.

  

                       Духи черные и бѣлые,

                       Духи красные и сѣрые.

                       Всѣ вокругъ котла вертитесь

                       И мѣшать въ немъ не лѣнитесь.

  

   2-я вѣдьма. По мурашкамъ въ большихъ пальцахъ я догадываюсь, что сюда приближается окаянный человѣкъ. Отворяйтесь, замки, передъ тѣмъ, кто сюда постучится.

  

Входитъ Мэкбетъ.

  

   Мэкбетъ. Ну, что дѣлаете въ неурочный часъ вы, таинственныя старушонки, дочери тьмы?

   Всѣ. Дѣло, которому нѣтъ имени!

   Мэкбетъ. Откуда-бы вы ни черпали свои познанія, заклинаю васъ именемъ того, чему вы служите, отвѣчайте мнѣ! Когда-бы вамъ пришлось разнуздать буйные вѣтры и заставить ихъ разрушать святые храмы; когда-бы вспѣненныя ваши волны разбили въ щепы и поглотили всѣ суда; когда-бы свирѣпая буря пригнула къ землѣ колосья злаковъ и повырывала съ корнями всѣ деревья; когда рушились-бы замки, погребая подъ развалинами своихъ обитателей; когда бы вершины дворцовъ и пирамидъ свалились къ своимъ основаніямъ; когда-бы всѣ зародыши въ сокровищницѣ природы перепутались между собою и послѣдовало разрушеніе всего существующаго, отвѣчайте на мои вопросы.

   1-я вѣдьма. Говори!

   2-я вѣдьма. Спрашивай!

   3-я вѣдьма. Мы будемъ отвѣчать.

   1-я вѣдьма. Изъ чьихъ усть желаешь ты слышать отвѣтъ:—ьизъ нашихъ или изъ устъ нашихъ властелиновъ?

   Мэкбетъ. Вызывай своихъ властелиновъ; покажи мнѣ ихъ.

   1-я вѣдьма. Лейте въ котелъ кровь свиньи, пожравшей девять штукъ своихъ поросятъ, a также сало, вытекшее изъ тѣла повѣшеннаго убійцы!.. Пусть все это кипитъ и варится!

   Всѣ. Снизу поднимайтесь, сверху ниспускайтесь и на зовъ являйтесь, скорѣй, скорѣй, скорѣй!

  

Гремитъ громъ. Изъ подъ земли показывается голова въ шлемѣ.

  

   Мэкбетъ. Скажи мнѣ, невѣдомая сила…

   1-я вѣдьма. Ему твоя мысль извѣстна. Слушай его, но самъ не говори ни слова.

   Видѣніе. Мэкбетъ! Мэкбетъ! Мэкбетъ! остерегайся Мэкдофа, остерегайся Файфскаго тана… Отпусти меня… Съ тебя довольно.

   Мэкбетъ. Кто-бы ни быдъ ты, благодарю за полезное предостереженіе. Ты затронулъ во мнѣ самую живую струну, постоянно дрожавшую подъ вліяніемъ тревоги и страха… Скажи мнѣ еще одно только слово… (Видѣніе исчезаетъ).

   1-я вѣдьма. Этотъ не вфноситъ принужденія… Вотъ другой; онъ сильнѣе (Снова гремитъ громъ. Изъ-подъ земли показывается окровавленный ребенокъ).

   Видѣніе. Мэкбетъ! Мэкбетъ! Мэкбетъ!

   Мэкбетъ. Слушаю! Сталъ-бы слушать тремя ушами, если-бы они y меня были!

   Видѣніе. Будь кровожаденъ, смѣлъ, рѣшителенъ! Насмѣхайся сколько угодно надъ могуществомъ человѣка, потому что ни одинъ человѣкъ, рожденный отъ женщины, не можетъ причинить Мэкбету ни малѣйшаго вреда (Исчезаетъ).

   Мэкбетъ. Если такъ, Мэкдофъ, живи! Зачѣмъ мнѣ тебя бояться! Или нѣтъ! — я сдѣлаю свою безопасность вдвойнѣ безопасною, подчиню себѣ самую судьбу! Тебѣ, Мэкдофъ, не жить, чтобы я могъ малодушному и блѣдному страху сказать: — «Ты лжешь!» и затѣмъ спать спокойно, несмотря на грозу. (Ударъ грома; появляется ребенокь, съ короною на головѣ и съ деревцемъ въ рукѣ). A кто такой этоть ребенокъ, съ царственно увѣнчаннымъ челомъ? По золотому обручу его можно принять за потомка королей…

   Всѣ. Слушай, но не произноси ни слова.

   Видѣніе. Будь гордъ и неустрашимъ, какъ левъ. Не обращай вниманія ни на чей ропотъ, ни на чью ярость, ни на чьи заговоры. Мэкбета не побѣдитъ никто, пока великій Бирнэмскій лѣсъ не двинется на него къ высокому Донзинэнскому холму (Исчезаетъ).

   Мэкбетъ. Этому не бывать никогда! Кто въ силахъ повелѣвать лѣсу, заставить деревья вырвать изъ земли глубоко пущенные въ нее корни? Сладкое предсказаніе! Прекрасно! Не смѣй-же, мятежъ, поднимать голову до тѣхъ поръ, пока за тебя не возстанетъ самъ лѣсъ Бирнэмскій! Ты, нашъ такъ высоко вознесшійся Мэкбетъ, будешь спокойно жить въ своемъ величіи до того часа, когда настанетъ назначенный природой обычный срокъ для расалаты съ жизнью, и она съ послѣднимъ вздохомъ не вылетитъ изъ груди… Однако, сердце мое все-таки продолжаетъ нетерпѣливо биться, желая узнать что-нибудь еще. Скажите мнѣ, — если вамъ дано это знать, — будутъ-ли когда-нибудь царствовать въ Шотландіи потомки Бэнкуо?

   Всѣ. Не пытайся узнавать болѣе того, что тебѣ уже сказано.

   Мэкбетъ. Я требую полнаго удовлетворенія; если вы мнѣ въ немъ откажете, пусть надъ вами вѣчно тяготѣетъ проклятье!.. Говорите мнѣ все… Почему проваливается котелъ, и что значить этотъ шумъ? (Трубный звукъ).

   1-я вѣдьма. Явитесь!

   2-я вѣдьмк. Явитесь!

   3-я вѣдьма. Явитесь!

   Всѣ. Покажитесь его глазамъ и опечальте его сердце; покажитесь, легкія тѣни, и исчезните!

  

Появляются одинъ за другимъ восемь королей и проходятъ мимо Мэкбета. У восьмого вь рукахъ зеркало. За ними слѣдуетъ Бэнкуо.

  

   Мэкбетъ. Ты слишкомъ похожъ на призракъ Бэнкуо! Сгинь! Твой царственный вѣнецъ жжетъ мнѣ зѣницу глазъ!.. Ты, второй, съ своимъ увѣнчаннымъ челомъ, точь въ точь похожъ на перваго, a третій точь въ точь второй… Омерзительныя карги, зачѣмъ показываете вы мнѣ это?.. И четвертый такой-же!.. Притупись мое зрѣніе! — старайся ничего не видать!.. Неужто этотъ безконечный рядъ протянется до дня страшнаго суда?.. А! вотъ шестой, седьмой… Не хочу болѣе смотрѣть… Вотъ восьмой!.. У него въ рукѣ зеркало, a въ зеркалѣ видно много еще другихъ… У нѣкоторыхъ — двойныя державы и тройные скипетры… Какое ужасное видѣніе!.. Понимаю! Теперь болѣе нѣтъ нпкакого сомнѣнія! Обагренный кровью призракъ Бэнкуо, улыбаясь мнѣ насмѣшливою улыбкой, съ торжествомъ показываетъ на нихъ, какъ на свое потомство… Неужто все такъ и будетъ?

   1-я вѣдьма. Будетъ, будетъ такъ! Ноьпочему стоить Мэкбетъ въ оцѣпенѣніи? Ну, сестры, ободримъ его упавшій духъ и усладимъ его взоръ нашими забавами. Я зачарую воздухъ, чтобы заставить его звучать, a вы подъ эти звуки кружитесь всѣ въ нашей древней пляскѣ, чтобы великій король не могъ сказать, будто мы приняли его безъ должнаго почета и не были рады его посѣщенио (Слышна музыка; вѣдьмы пляшутъ и постепенно исчезаютъ).

   Мэкбетъ. Куда-же онѣ дѣвались?.. Исчезли!.. Пусть несчастный этотъ день будетъ отмѣченъ въ календаряхъ особымъ знакомъ!.. Проклятіе ему!.. Кто тамъ?— войдите!

  

Входить Леноксъ.

  

   Леноксъ. Что угодно вашему величеству?

   Мэкбетъ. Видѣлъ ты вѣщихъ сестеръ?

   Леноксъ. Нѣтъ, государь.

   Мэкбетъ. Развѣ онъ не проходили мимо тебя?

   Леноксъ. Я никого, государь, не видалъ.

   Мэкбетъ. Да пропитается заразой воздухъ, по которому онѣ мчатся! Да будетъ проклять всякій, кто имъ вѣритъ!.. Я слышалъ лошадиный топотъ… Кто прискакалъ сюда?

   Леноксъ. Двое или трое гонцовъ, привезшихъ вашему величеству извѣстія, что Мэкдофъ бѣжалъ въ Англію.

   Мэкбетъ. Бѣжалъ?.. Въ Англію?

   Леноксъ. Точно такъ, государь.

   Мэкбетъ. Время, ты предупреждаешь грозные мои подвиги! Никогда не настигнуть крылатаго замысла, если исполненіе не пойдетъ съ нимъ рука объ руку. Отнынѣ первенцы моей души будутъ и первенцами моей руки. Чтобы увѣнчатъ мысль свою дѣломъ, я сегодня-же нападу на замокъ Файфъ, предамъ его огню и мечу, умерщвлю и жену Мэкдофа, и малодѣтнихъ его дѣтей, и всѣхъ тѣхъ здополучныхъ созданій, которыя имѣютъ несчастіе состоять съ нимъ въ родствѣ. Это не глупое хвастовство; все будеть исполнено ранѣе, чѣмъ успѣетъ остыть мой замыселъ… Но довольно съ меня волшебства… Гдѣ гонцы? Веди меня къ нимъ (Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

  

Комната въ принадлежащемъ Мэкдофу замкѣ Файфъ.

Входятъ леди Мэкдофъ, ея сынъ и Россъ.

  

   Леди Мэкдофъ. Онъ долженъ-былъ бѣжать?.. Вслѣдствіе какого-же проступка?

   Россэ. Вооружитесь терпѣніемъ, миледи.

   Леди Мэкдофъ. Его-то, какъ видно, и не доставало мужу. Его бѣгство — просто безуміе! Часто не дѣла наши, a трусость превращаютъ насъ въ измѣнниковъ.

   Россэ. Вѣдь ты еще не знаешь что заставило его бѣжать:— благоразуміе или трусость?

   Леди Мэкдофъ. Бросить на произволъ судьбы жену, малолѣтнихъ дѣтей, все имущество — развѣ все это признаки благоразумія? Въ немъ нѣтъ къ намъ любви; это естественнѣйшее изъ всѣхъ чувствъ ему чуждо, между тѣмъ какъ крапивникъ, самая крошечная изъ всѣхъ птицъ, и та защищаетъ гнѣздо съ птенцами отъ нападенія хищной совы. Въ его поступкѣ все говоритъ о страхѣ и ничто о любви. Его бѣгство такъ безсмысленно, что о благоразуміи не можетъ быть и рѣчи.

   Россэ. Полно, успокойся, любезная кузина, держи себя въ рукахъ. Что-же касается твоего мужа, — онъ благороденъ, разуменъ, предусмотрителенъ и лучше чѣмъ кто-либо знаетъ, какъ слѣдуеть поступить въ переживаемое нами время. Не рѣшаясь высказываться болѣе опредѣленно, я только замѣчу, что тяжело, должно быть, переживать такое время, когда мы становимся измѣнниками, сами того не зная, когда мы, на основаніи ходящихъ слуховъ, чувствуемъ страхъ, сами не зная, чего боимся, и только носимся изъ стороны въ сторону по бурно разъяренному морю, не понимая, зачѣмъ и куда. Теперь пока прощай; я скоро увижусь съ тобою опять. Настоящее положеніе дѣлъ достигло такихъ невозможныхъ предѣловъ, что оно должно или кончиться совсѣмъ, или вернуться къ прежнимъ порядкамъ. Прощай, хорошенькій племянникъ; да хранитъ тебя небо!

   Леди Мэкдофъ. Отецъ y него живъ, а онъ уже полусирота.

   Россэ. Оставаться здѣсь долѣе было-бы съ моей стороны крайнею нелѣпостью. Этимъ я повредилъ-бы и себѣ, и вамъ. Поэтому; прощайте (Уходитъ).

   Леди Мэкдофъ. Бѣдное дитя мое! Теперъ отецъ твой все равно что умеръ. Что станешь ты дѣлать? Какъ жить?

   Ревенокъ. Какъ живутъ птички, мама.

   Леди Мэкдофъ. Будешь питаться мухами и червяками?

   Ребенокъ. Всѣмъ, чѣмъ раздобудусь. Вѣдь и онѣ живутъ такъ-же?

   Леди Мэкдофъ. Бѣдный мой птенчикъ! Неужто тебя не пугаютъ ни сѣти, ни силки, ни западни?

   Ребенокъ. Чего-же ихъ бояться, мама? Силки и сѣти разставляютъ не для бѣдныхъ и ничтожныхъ птичекъ. Потомъ, что ты ни говори, я знаю, что отецъ живъ.

   Леди Мэкдофъ. Нѣтъ, онъ умеръ. Какъ обойдешься ты безъ него?

   Ревеносъ. Какъ ты-то обойдешься безъ мужа, мама?

   Леди Мэкдофъ. Мужей я могу купить себѣ хоть двадцать на каждомъ рынкѣ.

   Ребенокъ. Купишь, чтобы продать ихъ опять?

   Леди Мэкдофъ. Ты сулишь по крайнему своему разумѣнію и для своихъ лѣтъ далеко не глупо.

   Ревенокъ. Ты сейчасъ говорила, что отецъ мой измѣнникъ?

   Леди Мэкдофъ. Да, это такъ.

   Ребенокъ. A что значитъ измѣнникъ, мама?

   Леди Мэедофъ. Человѣкъ, который лжеть, принимая присягу.

   Ребенокъ. И всякій, кто такъ поступаетъ — измѣнникъ?

   Л еди Мэкдофъ. Да, всякій; онъ долженъ быть за это повѣшенъ.

   Ребенокъ. И каждый, кто присягаетъ и лжеть, долженъ быть повѣшенъ?

   Леди Мэкдофъ. Каждый.

   Ребенокъ. Кто-же станетъ ихъ вѣшать?

   Леди Мэкдофъ. Честные люди.

   Ребенокъ. Значитъ лгуны и измѣнники дураки. Ихъ такъ много, что они сами могли-бы перебить и перевѣшать тѣхъ, кто вѣшаетъ ихъ.

   Леди Мэкдофъ. Да не оставитъ тебя Господь своими милостями, бѣдная обезьянка! Однако, все-таки кто-же замѣнитъ тебѣ отца?

   Ребенокъ. Если-бы онъ въ самомъ дѣлѣ умеръ, ты стала-бы о немъ плакать, a такъ-какъ ты не плачешь, это значитъ, что y меня скоро будетъ опять отецъ.

   Леди Мэкдофъ. Полно болтать! Ты говоришь вздоръ.

  

Входитъ гонецъ.

  

   Гонецъ. Пракрасная леди, да благословить васъ господь. Вы меня не знаете, но я-то отлично знаю, что вы занимете высокое положеніе; знаю также, что вамъ въ самомъ недалекомъ времени грозитъ страшная опасность. Если вы не желаете, чтобы васъ застигли въ расплохъ, не пренебрегайте совѣтомъ человѣка, желающаго вамъ добра, и не оставайтесь здѣсь ни минуты долѣе. Бѣгите куда-нибудь съ вашими малютками, бѣгите скорѣе! Объясняться подробнѣе я не въ силахъ; мнѣ и такъ уже тяжело пугать васъ… Обойтись съ вами еще хуже было-бы просто безчеловѣчною жестокостью… А, между тѣмъ, это худшее близко… Да придетъ вамъ на помощь небо; мнѣ-же нельзя оставаться здѣсь долѣе (Уходитъ).

   Леди Мэкдофъ. Куда бѣжать и зачѣмъ? Ничего дурного я не сдѣлала. Да, но теперь приходитъ на мысль, что я на землѣ, гдѣ дурные поступки считаются иногда похвальными, а хорошіе опасною глупостью. Не прибѣгнуть-ли къ этой чисто женской оборонѣ:— не заявить-ли, что ни въ чемъ дурномъ я не виновата?.. (Входятъ убійцы). Что это за люди?

   1-й убійца. Гдѣ твой мужъ?

   Леди Мэкдофъ. Надѣюсь, что мѣсто, гдѣ онъ находится, не настолько проклятое, чтобы ты могъ найти его тамъ.

   1-й убійца. Онъ измѣнникъ!

   Ребенокъ. Лжешь, лопоухій негодяй!

   1-й yбійца. Ахъ, ты неоперившійся цыпленокъ (Наноситъ ему ударъ). Вотъ, гнусный приплодъ измѣны!

   Ребенокъ. Мама, онъ закололъ меня!.. Молю тебя, бѣги! (Умираетъ; Леди Мэкдофъ, съ криками: «убиваютъ» — бѣжитъ, преслѣдуемая убійцами).

  

СЦЕНА III.

Англія. Комната въ Королевскомъ дворцѣ.

Входятъ Малькольмъ и Мэкдофъ.

  

   Малькольмъ. Отыщемъ какой-нибудь укромный пріютъ и выплачемъ тамъ всѣ душащія насъ слезы.

   Мэкдофъ. Схватимся лучше за смертоносный мечъ, какъ подобаетъ настоящимъ мужчинамъ. Вступимся за свои попранныя права! Съ каждымъ новымъ разсвѣтомъ раздаются вопли новыхъ вдовъ, стоны новыхъ сиротъ; новыя бѣдствія бьютъ въ набатъ о небесный сводъ, и это небо, какъ бы сочувствуя несчастной Шотландіи, повторяетъ каждое слово, каждыи слогъ народной скорби.

   Mалькольмъ. Я готовъ оплакивать то, чему я вѣрю, готовъ вѣрить тому, что вижу, и даже, когда представится удобный случай, поправить то, что отъ меня зависитъ. Все, что вы говорите, можетъ быть, и справедливо. Тирана, отъ одного имени котораго нашъ языкъ покрывается язвами, когда-то всѣ считали человѣкомъ хорошимъ, честнымъ, и вы сами любили его искренно… Онъ и до сихъ поръ не обидѣлъ васъ еще ничѣмъ. Я, правда, молодъ, но, поступившись мною, можно заслужить отъ него большую благодарность. Почему бы и не пожертвовать бѣднымъ, слабымъ, невиннымъ ягненкомъ, чтобы укротить разгнѣванное божество. Это даже было-бы очень благоразумно.

   Мэкдофъ. Я не измѣнникъ.

   Малькольмъ. Но про Мэкбета сказать того-же нельзя. Грозный приказъ короля можетъ поколебать самую строгую добродѣтель. Простите мнѣ эти слова; къ вамъ они относиться не могутъ, и ваша благородная душа отъ нихъ не измѣнится. Хотя лучезарнѣйшій изъ ангеловъ и палъ, но другіе остаются такими-же чистыми и свѣтлыми, какъ прежде. Если иногда зло ггрикрывается личиной добра, добро все-таки должно сохраяить видъ добродѣтели.

   Мэкдофъ. Всѣ надежды мои рушились.

   Малькольмъ. Можетъ-быть, тамъ-же, гдѣ во мнѣ впервые возникли сомнѣнія. Зачѣмъ вы разстались съ женою, съ дѣтьми, зачѣмъ покинули эти сокровища, къ которымъ приковывали васъ узы нѣжнѣйшей любви, и притомъ покинули такъ поспѣшно, что не успѣли даже проститься съ ними? Прошу васъ, поймите, что моя недовѣрчивость происходитъ совсѣмъ не изъ подозрительности, обидной для вашей чести, a изъ простого чувства самосохраненія. Какого-бы я нибылъ о васъ мнѣнія, вы все-такт можете оставаться безукоризненно честнымъ.

   Мэкдофъ. Обливайся, обливайся кровью, бѣдная страна! Утверждайся крѣпче на своемъ основаніи, торжествующее тиранство, когда y твоихъ враговъ нѣтъ ни силы, ни желанія возстать противъ тебя! Наслаждайся захваченными правами безпрепятственно, когда ихъ признаютъ чуть не священнымъ твоимъ достояніемъ! Прощайте, принцъ. Предлагайте мнѣ тотъ клокъ земли, который находится въ когтяхъ тирана, прибавьте къ нему всѣ сокровища Востока, я и тогда не соглашусь быть такимъ предателемъ, какимъ вы меня считаете.

   Мадькольмъ. Не обижайтесь, Мэкдофъ! Я говорю такъ не потому, чтобы именно вы внушали мнѣ недовѣріе и страхъ. Я самъ вижу, что бѣдная наша родина изнываетъ подъ гнетущимъ игомъ, что она обливается слезами и кровью, что каждый день къ прежнимъ ея ранамъ прибавляются новыя… Думаю я также, что нашлось-бы не мало рукъ, готовыхъ схватиться за оружіе для защиты моихъ правъ, и даже самъ благочестивый король Англіи предлагаетъ мнѣ тысячи такихъ рукъ!— Но что-же изъ этого? Если-бы мнѣ даже удалось попрать пятою голову тирана или насадить ее на конецъ моего меча, родинѣ отъ этого не только не станетъ легче, но состояніе ея ранъ еще ухудшится. При новомъ преемникѣ ея короны, она будетъ страдать еще сильнѣе, чѣмъ при теперешнемъ тиранѣ.

   Мэкдофъ. Кто-же этотъ преемникъ?

   Малькольмъ. Я подразумѣваю самого себя. Я знаю, что ко мнѣ привито такое громадное количество всякихъ пороковъ, что стоитъ имъ обнаружиться — и даже самъ черный отъ преступленій Мэкбетъ окажется бѣлѣе снѣга, и каждый, сравнивъ его проступки съ моими зловредными дѣяніями, назоветъ его невиннымъ агнцемъ.

   Мэкдофъ. Даже среди легіоновъ, населяющихъ нѣдра кромѣшнаго ада, не найдется такого окаяннаго дьявола, который могъ-бы сравняться съ Мэкбетомъ.

   Малькольмъ. Онъ кровожаденъ, сластолюбивъ, алченъ, скрытенъ, фальшивъ, грубъ, золъ, словомъ, въ немъ гнѣздятся всѣ пороки, имѣющіе названіе на языкѣ людей. Со всѣмъ этимъ я согласенъ. Но моему сластолюбію нѣтъ ни дна, ни границъ. Ваши жены и дочери, какъ почтенныя, такъ и дѣвственныя, не наполнятъ бездонной пропасти моихъ похотливыхъ желаній, и никакія преграды, воздвигаемыя моей волѣ, не сдержатъ напора моихъ сластолюбивыхъ страстей. Лучше Мэкбетъ, чѣмъ такой король, какъ я.

   Мэкдофъ. Безмѣрное сластолюбіе — только тиранія природы. Оно нерѣдко производило преждевременную пустоту на королевскихъ престолахъ и паденіе многихъ королей. Однако, все-таки не бойтесь сдѣлать своимъ достояніемъ то, что и такъ принадлежитъ вамъ по праву. Вы будете имѣть возможность до пресыщенія удовлетворять свою излюбленную страсть и все-таки слыть холоднымъ въ глазахъ ослѣпленной толпы. У насъ не мало очегь сговорчивыхъ на этотъ счетъ женщинъ. Сидящій въ васъ ястребъ не можетъ поглотить всего, что предложать вашему величеству, какъ только узнаютъ ваши наклонности.

   Малькольмъ. Вмѣстѣ съ безмѣрнымъ сластолюбіемъ въ моей развращенной природѣ таится бездна другихъ пороковъ, а въ числѣ этихъ другихъ такая неутолимая жажда стяжанія, что я, кажется, въ состояніи буду перерѣзать всѣхъ тановъ, чтобы только завладѣть ихъ имуществомъ. Мнѣ понадобятся земли одного, драгоцѣнныя вещи другого, дома и усадьбы третьяго, и каждое новое пріобрѣтеніе будетъ для меня только острою приправою, которая станетъ только усиливать мой ненасытный голодъ. Я буду затѣвать беззаконныя ссоры съ вѣрнѣйшими, преданнѣйшими слугами отечества и буду содѣйствовать ихъ гибели, чтобы только завладѣть ихъ помѣстьями.

   Мэкдофъ. Любостяжаніе вырываетъ болѣе бездонныя пропасти и глубже пускаетъ корни, чѣмъ временное, скоропреходящее и быстро пресыщающееся сладострастіе. Оно — безпощадный мечъ, низложившій многихъ изъ нашихъ королей. Не бойтесь, однако, и его. Шотландія настолько богата, что ей не трудно будетъ, — даже тѣмъ, что и такъ уже принадлежитъ вамъ, — вполнѣ насытить вашу алчность къ стяжанію. Съ этими недостатками можно еще помириться въ виду добродѣтелей, служащихъ имъ противовѣсомъ.

   Малькольмъ. Въ томъ-то и дѣло, что во мнѣ нѣтъ ни одной добродѣтели, необходимой для вѣнценосца. Ни правосудія, ни правдивости, ни воздержанія, ни строгости, ни милосердія, ни постоянства, ни смиренія, ни набожности, ни терпѣнія, ни храбрости, ни силы во мнѣ нѣтъ и помина; за то душа моя изобилуетъ всевозможными пороками. Если-бы власть была y меня въ рукахъ, я вылилъ-бы въ адъ сладостное молоко согласія, возмутилъ-бы спокойствіе всей вселенной, такъ-что миръ исчезъ-бы съ лица земли.

   Мэкдофъ. Шотландія, Шотландія!

   Малькольмъ. Скажи, неужто такой человѣкъ, какь я, достоинъ быть правителемъ страны, a я именно таковъ, какимъ описывалъ себя.

   Мэкдофъ. Не только править страной, но и жить-то ты недостоинъ. Несчастная страна, отданная во власть похитителю короны, держащему въ рукахъ кровавый скипетръ, долго-долго не увидать тебѣ снова свѣтлыхъ дней, когда законный наслѣдникъ твоего престола самъ отрекается отъ себя, предаетъ себя проклятію и богохульствуетъ надъ своимъ ропщеніемъ… Малькольмъ, твой державный отецъ былъ святѣйшимъ изъ всѣхъ государей; королева, носившая тебя въ чревѣ своемъ, большую часть жизни проводила на колѣняхъ въ молитвахъ и каждый день умирала понемногу… a ты!.. Прощай!.. Пороки твои, въ которыхъ ты уличаешь себя самъ, окончательно изгоняютъ меня изъ Шотландіи… О, бѣдное мое сердце!—конецъ всѣмъ твоимъ надеждамъ!

   Малькольмъ. Мэкдофъ, твое благородное негодованіе изгладило изъ души моей черныя сомнѣнія и примирило мысль мою съ твоею правдивостью, съ высокою твоею честностью. Чертовски коварный Мэкбетъ уже не разъ старался подобными-же хитростями завлечь меня въ свои руки; только благоразумная осторожность отъучила меня отъ излишней довѣрчивости. Но теперь пусть одинъ Всевышній будетъ посредникомъ между мною и тобою. Руководи мною. Съ этой минуты я отдаюсь тебѣ вполнѣ и совершенно отказываюсь отъ всѣхъ клеветъ, вознесенныхъ мною на себя, такъ какъ пороки, которые я приписываль себѣ, нисколько не присущи моей природѣ. До сихъ поръ я еще не прикасался къ женщинѣ, никогда не измѣнялъ своему слову и даже къ получкѣ того, что принадлежитъ мнѣ по праву, отношусь довольно равнодушно; никогда бы даже демона не продалъ демону. Правду я люблю такъ-же сильно, какъ самую жизнь, и то, что я наговорилъ на себя сегодня — первая моя ложь. То, что я на самомъ дѣлѣ, свое настоящее я, отнынѣ я посвящаю несчастной своей родинѣ и буду служить ей подъ твоимъ руководствомъ. На помощь ей, еще до твоего прибытія десять тысячъ храбрѣйшихъ воиновъ, во главѣ которыхъ стоитъ старикъ Сивердъ, были уже вполнѣ готовы двинуться противъ Мэкбета. Теперь мы отправимся вмѣстѣ. Наше дѣло вполнѣ правое и, Богъ дастъ, — успѣхъ будетъ достоинъ его!.. Что-же ты ничего не скажешь?

   Мэкдофъ. Такія противоположности разомъ примирить не легко; переходъ отъ разочарованія къ радости слишкомъ внезапенъ.

  

Входитъ врачъ.

  

   Малькольмъ. Мы еще поговоримъ объ этомъ послѣ.— Скажите, состоится сегодня выходъ короля.

   Врачъ. Состоится непремѣнно. Цѣлая толпа несчастныхъ ожидаетъ его. Противъ ихъ болѣзни все наше искусство безсильно; ее врачуетъ только одно его прикосновеніе. Такую святую вдасть даровало его рукѣ само небо.

   Малькольмъ. Благодарю васъ (Врачъ уходитъ).

   Мэкдофъ. О какой болѣзни говоритъ онъ?

   Малькольмъ. Особаго названія y нея нѣтъ; ее просто называютъ «королевскою немощью». Въ этомъ отношеніи онъ просто творитъ чудеса, и я со времени своего пріѣзда сюда видалъ ихъ не разъ. Какъ, вслѣдствіе какихъ молитвъ ниспосланъ ему этотъ даръ — извѣстно только ему одному, но людей, одержимыхъ ужаснымъ недугомъ, до того обезображенныхъ нарывами и язвами, что на нихъ страшно смотрѣть, a лечить отказываются всѣ врачи, онъ исцѣляетъ только своимъ прикосновеніемъ, чтеніемъ молитвъ и возложеніемъ на шею больному золотой монеты. Говорятъ, будто цѣлебная эта способность станетъ переходить къ его потомкамъ и прямымъ наслѣдникамъ его престола. Кромѣ этой способности онъ надѣленъ еще многими другими, какъ, напримѣръ, даромъ пророчества, что ясно показываетъ, насколько переполненъ онъ небесной благодати.

  

Входитъ Россэ.

  

   Мэкдофъ. Кто это приближается сюда еще?

   Малькольмъ. Кто-то изъ соотечественниковъ, но кто именно?— не знаю.

   Мэкдофъ. ІІривѣтъ тебѣ, любезный нашъ землякъ и братъ, Россэ.

   Малькольмъ. Теперь и я узналъ его. Всеблагій и великій Боже, уничтожь скорѣе причины, заставляющія насъ скитаться на чужбинѣ!

   Россэ. Аминь.

   Мэкдофъ. Скажи, Шотландія все въ томъ-же горькомъ положеніи?

   Россэ. Бѣдная родина! она какъ-будто боится узнавать самое себя. Ее приходится называть теперь уже не нашей матерыо, a нашею могилою. Улыбаться теперь въ ней можетъ только тотъ, кто ничего не понимаетъ. Хотя раздирающіе воздухъ произительные ея крики, стоны и вопли слышатъ всѣ, но они уже никого не поражаютъ, a ея глубокую скорбь и отчаяніе всѣ считаютъ притворствомъ. Похоронный звонъ раздается такъ часто, что никто уже не освѣдомляется, по комъ звонитъ колоколъ. Жизнь хорошихъ людей кь Шотландіи такъ скоротечна, что она блекнетъ скорѣе, чѣмъ цвѣты на шляпахъ.

   Мэкдофъ. Сообщеніе это, къ несчастію, слишкомъ точно и къ то же время слишкомъ вѣрно.

   Малькольмъ. Скажите, какое горе было самымъ послѣднимъ, самымъ новымъ?

   Россэ. Каждый, кому вздумалось-бы передавать печальное событіе, совершившееся часъ тому назадъ, былъ-бы ошиканъ слушателями, какъ разсказчикъ старыхъ вѣстей, такъ-какъ прискорбные случаи ежеминутно слѣдують одинъ за другимъ.

   Mэкдофъ. Какъ поживаетъ жена?

   Россэ. Ничего.

   Мэкдофъ. A дѣти?

   Россэ. Тоже ничего.

   Мэедофъ. Тиранъ оставляетъ ихъ въ покоѣ, не преслѣдуеть ихъ?

   Россэ. Когда я разставался съ ними, ничто еще не нарушало ихъ покоя.

   Мэкдофъ. Не будьте такъ скупы на слова; разсказывайте все, какъ есть.

   Россэ.Когда я отравлялся сюда съ вѣстями, давившими меня своею тяжестью, ходили слухи, будто много хорошихъ людей возстало противъ тирана, и судя по тому, что все войско его на ногахъ, я готовъ повѣрить справедливости этихъ слуховъ. Минута освобожденія, слѣдовательно, настала. Одинъ вашъ взглядъ народилъ-бы вамъ бездну приверженцевъ въ Шотландіи. Женщины — даже и тѣ ринулись-бы въ бой, чтобы положить конецъ своимъ тревогамъ и страданіямъ.

   Малькольмъ. Пусть радуются! Мы отправляемся въ Шотландію. Милостивый король Англіи посылаетъ съ нами старика Сиверда, во главѣ десяти тысячъ человѣкъ. Другого такого опытнаго и доблестнаго воина не найдется во всемъ христіанскомъ мірѣ.

   Россэ. Какъ былъ-бы я счастливъ, если-бы могъ отвѣтить тѣмъ-же на радостную вѣсть, но то, что предстоитъ сообщить мнѣ, лучше было-бы простонать въ пустынѣ, чтобы ничье живое ухо не уловило моихъ словъ.

   Мэкдофъ. Кого-же касается это извѣстіе: — общаго-ли положенія дѣлъ или оно должно мучительною болью отозваться въ груди только одного лица?

   Россэ. Нѣтъ такого честнаго человѣка, душа котораго отъ него-бы не содрогнулась, хотя оно и касается только васъ.

   Мэкдофъ. Если оно касается меня, зачѣмъ-же его отъ меня скрывать? Говорите скорѣе всю правду.

   Россэ. Да не проклянуть моего языка ваши уши за то, что онъ сообщитъ имъ такія ужасныя вещи, какихъ онѣ никогда не слыхивали!

   Мэкдофъ. Догадываюсь въ чемъ дѣло.

   Россэ. Тиранъ завладѣлъ вашимъ замкомъ и безчеловѣчно умертвилъ и жену вашу, и дѣтей. Разсказывать подробности этой гнусной расправы — значило-бы прибавить и васъ къ числу убитыхъ.

   Малькольмъ. Милосердое небо!.. Нѣтъ, друтъ мой, не надвигай на брови шляпы и не мѣшай скорби излиться въ словахъ. Переполненное страданіемъ сердце, перенося страданія безмолвно, того и гляди разорвется.

   Мэкдофъ. И дѣти тоже убиты?

   Россэ. Жена, дѣти, слуги, — словомъ, всѣ находившіеся въ замкѣ.

   Мэкдофъ. И меня не было тамъ!.. Ты говоришь, жена убита?

   Россэ. Я уже отвѣтилъ на этотъ вопросъ.

   Малькольмъ. Утѣшься! Пусть безпощадное мщеніе послужить цѣлебнымъ средствомъ противъ смертельнаго горя.

   Мекдофъ. У него нѣтъ дѣтей!.. О, бѣдныя мои малютки! Вы сказали, всѣ? О, адскій коршунъ, всѣ? Какъ! Онъ пробрался въ гнѣздо и разомъ заклевалъ всѣхъ:— и мать, и птенцовъ!

   Малькольмъ. Борись съ своимъ горемъ, какъ подобаетъ мужчинѣ.

   Мэкдофъ. Я такъ и сдѣлаю. Но я, вѣдь, человѣкъ и немогу не чувствовать горя, не могу разомъ помириться съ мыслью, что y меня отнято все, что было y меня самаго дорогого. Неужто небо, видѣвшее все это, не захотѣло за нихъ вступиться?!. Несчастный Мэкдофъ, всѣ они убиты за твои гірегрѣшенія! Не за свои грѣхи сдѣлались они жертвою убійства, a за твои, негодный Мэкдофъ! О, милосердый Боже, упокой ихъ души съ миромъ!

   Малькольмъ. Пусть скорбь послужитъ тебѣ оселкомъ, чтобы острѣе отточить на немъ свой мечъ! Не смягчай своего сердца, а, напротивъ, доводи его до изступленія!

   Мэкдофъ. О, глазами я могъ-бы уподобиться теперь женщинѣ, a языкомъ самохвалу!.. Нѣтъ, всеблагое небо, положи разомъ конецъ всѣмъ проволочкамъ — дай мнѣ скорѣе сойтись лицомъ къ лицу съ врагомъ Шотландіи и моимъ собственнымъ! Сведи меня съ нимъ на разстояніи шпаги и дай помѣриться съ нимъ силами! Если-же онъ и тутъ ускользнетъ отъ меня, прости ему, Господи, и всѣ остальныя его прегрѣшенія.

   Малькольмъ. Вотъ, наконецъ, слова, достойныя мужа! Идемъ сейчасъ-же къ королю. Войска готовы, и намъ остается только откланяться его величеству. Мэкбетъ вполнѣ дозрѣлъ; его стоитъ только встряхнуть, чтобы онъ упалъ, какъ переспѣлый плодъ, a силы небесныя готовы пустить въ ходъ свои орудія. Пользуйся всѣмъ, что можетъ принести тебѣ уіѣшеніе; безразсвѣтная ночь безконечно длинна (Уходятъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Комната въ Донзинэнскомъ замкѣ.

Входятъ врачъ и придворная дама.

  

   Врачъ. Я цѣлыя двѣ ночи наблюдалъ вмѣстѣ съ вами и все-таки не замѣтилъ ничего, что подтверждало-бы ваши слова. Когда она въ послѣдній разъ дѣлала свой обходъ?

   Дама. Съ тѣхъ поръ, какъ его величество отправился на войну, я не разъ видала, какъ она вставала съ постели, накидывала на себя спальнее платье, отпирала столъ, доставала бумагу, складывала ее, писала что-то, перечитывала написанное, a затѣмъ, запечатавъ его, снова возвращалась къ постели; все это она дѣлала, не переставая спать крѣпкимъ сномъ.

   Врачъ. Великое противорѣчіе природы! Она пользуется благотворнымъ сномъ и, въ тоже время, поступаетъ, какъ не сонная: это служитъ доказательствомъ, что все существо ея сильно потрясено. Помимо того, что она и во снѣ какъ-будто продолжаетъ бодрствовать, ходитъ, пишетъ, говоритъ она чтонибудь?

   Дама. Говорить, но что именно? — я не разскажу ни за что на свѣтѣ.

   Врачъ. Мнѣ-то вы не только можете, но и должны сказать.

   Дама. И вамъ не разскажу, какъ никоыу другому, потому что никто не можетъ подтвердить мои слова (Входитъ Леди Мэкбетъ со свѣчою). Смотрите, смотрите, вотъ она идетъ. Такъ постоянно бродитъ она по ночамъ. Клянусь душою, что она спитъ и теперь. Подойдите поближе и наблюдайте.

   Врaчъ. Гдѣ достала она свѣчу?

   Дама. У себя въ спальнѣ. Тамъ, по ея приказанію, постоянно горитъ ночью огонь.

   Врачъ. Вы видите, глаза y нея открыты.

   Дама. Да, но она ничего ими не видить.

   Врачъ. Что она дѣлаетъ? Смотрите, она постоянно третъ одною рукою другую.

   Дама. Это всегда такъ; она постоянно какъ-будто моетъ руки. Я какъ-то видѣла, что она терла ихъ цѣлые четверть часа.

   Леди Мэкбетъ. A пятно все еще есть.

   Врачъ. Слушайте! она что-то говоритъ. Запишу каждое ея слово, чтобы ни одно изъ нихъ не изгладилось изъ моей памяти.

   Леди Мэкбетъ. Исчезни, проклятое пятно!.. Исчезни! Вотъ одно… Вотъ другое… Пора… теперь какъ разъ пора за дѣло… Въ аду мрачно… темно… Стыдись, мой милый, стыдись!.. Развѣ воину прилично трусить? Намъ нечего бояться, что кто-нибудь объ этомъ провѣдаетъ; наша власть такъ сильна, что никто не посмѣетъ призвать насъ къ отвѣту… Но все-таки кто-бы могъ подумать, что въ старикѣ столько крови?

   Врачъ. Слышите вы это?

   Леди Мэкбетъ. У тана Файфскаго была жена… Гдѣ она теперь?.. Неужто мнѣ никогда не вымыть рукъ до чиста?.. Полно, милый! Чтобы этого никогда болѣе не было! Ты своимъ испугомъ, свопмъ волненіемъ портишь все.

   Врачъ. Понимаю! она узнала то, чего ей совсѣмъ не слѣдовало-бы знать.

   Дама. Нѣтъ, я убѣждена, что она высказала болѣе чѣмъ бы слѣдовало. Одному Богу извѣстно то, что знаетъ она.

   Леди Мэкбетъ. Все этотъ несносный запахъ крови!.. Всѣ благовонія Аравіи не возвратятъ этой маленькой рукѣ прежней мягкости ея и чистоты!.. О-о-о! О-о-о!

   Врачъ. Какъ она горько стонетъ… Видно, что на сердцѣ y нея очень тяжело.

   Дама. За всѣ почести, воздаваемыя ей, я не согласилась бы, чтобы y меня въ груди билось такое-же удрученное сердце!

   Врачъ. Хорошо, хорошо, хорощо.

   Дама. Молите Бога, чтобы все дѣйствительно было хорошо.

   Врачъ. Противъ ея недуга наука моя безсильна. Однако, я не разъ видалъ людей, ходившихъ во снѣ, но имъ это не помѣшало спокойно умереть въ постели, какъ и остальнымъ людямъ.

   Леди Мэкбетъ. Вымой руки, надѣнъ спальнее платье да не будь такъ блѣденъ. Повторяю тебѣ:— Бэнкуо зарытъ и изъ могилы не выйдетъ.

   Врачъ. Неужто это въ самомъ дѣлѣ такъ?

   Леди Мэкбетъ. Въ постель, скорѣе въ постель… Кто-то стучится въ ворота… Идемъ-же, идемъ, идемъ, идемъ… Дай мнѣ руку.. Что сдѣлано, того уже не воротишь… Въ постель, въ постель, въ постель…

   Врачъ. Она въ саыомъ дѣіѣ ляжетъ въ постель?

   Дама. Сейчасъ-же.

   Врачъ. По всей странѣ ходятъ самые тревожные слухи… Противоестественные поступки ведуть къ противоестественнымъ-же тревогамъ. Одержимой гнилой заразой совѣсти необходимо высказаться хоть кому-нибудь, хоть глухой подушкѣ… Ей болѣе нужна небесная, чѣмъ врачебная помощь… Милосердный Боже, прости намъ всѣмъ наши согрѣшенія! Слѣдуйте за нею! Постарайтесь удалять отъ нея все, что можеть ей повредить, и смотрите за нею хорошенько… A затѣмъ, покойной ночи… Она смутила мою душу и изумила мои глаза… Многое приходигь мнѣ на мысль, чего я не смѣю высказать.

   Дама. Покойной ночи и вамъ (Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

Въ окрестностяхъ Дэнзинэна.

Трубы и барабаны гремятъ, знамена раэвиваются. Входятъ Ментэтъ, Кэтнэссъ, Энгосъ, Леноксъ и воины.

  

   Ментэтъ. Аглійскія войска приближаются. Ихъ ведетъ Малькольмъ, дядя его Сивердъ и храбрый Мэкдофъ. Они пылаютъ мщеніемъ. Обиды, нанесенныя имъ, такъ велики, что способны возмутить и вызвать на безпощадное кровавое возстаніе даже отрекшагося отъ міра отшельника.

   Энгосѣ. Мы встрѣтимся съ ними около Бирнэмскаго лѣса. Они идутъ именно этимъ путемъ.

   Кэтнэссъ. Не знаетъ-ли кто-нибудь, находится Дональбенъ при братѣ или нѣтъ?

   Леноксъ. Я знаю навѣрное, милордъ, что нѣтъ. У меня есть списокъ всѣмъ джентльменамъ, находящимся въ англійскомъ войскѣ. Сынъ Сиверда тамъ, a также значительное число безбородыхъ юношей, впервые стремящихся доказать, что и они взрослые люди.

   Ментэтъ. A что подѣлываетъ тиранъ?

   Кэтнэссъ. Онъ укрѣплялся въ Дэнзинэнѣ. Одни увѣряють, будто онъ сошелъ съ ума, a ненавидящіе его менѣе говорятъ, будто онъ сгораетъ геройскимъ изступленіемъ. Однако, подожительно извѣстно одно, a именно, что онъ уже не въ силахъ затянуть свое значительно разстроенное дѣло въ ремень прежняго порядка.

   Энгосъ. Теперь только чувствуетъ онъ, какъ тайныя его убійства липнутъ къ его рукамъ. Ежеминутныя возмущенія караютъ его за собственное его вѣроломство. Всѣ еще остающіеся подъ его начальствомъ повинуются только приказаніямъ, а непреданности вождю. Онъ самъ понимаетъ, что все его величіе спадаетъ съ него, словно платье, сшитое на исполина и надѣтое воромъ-карликомъ.

   Ментэтъ. Кто-же станетъ порицать его за то, что всѣ его полныя смятенія чувства содрогаются теперь отъ ужаса при одной только мысли, что они находятся именно въ немъ,.

   Кэтнэссъ. Отправимся-же къ нашему законному властелину и повергнемъ нашу покорность къ его августѣйшимъ стопамъ. Приникнемъ-же съ врачу больной родины и вмѣстѣ съ этимъ прольемъ, радя ея исцѣленія, всю нашу кровь до послѣдней капли.

   Леноксъ. Или, по крайней мѣрѣ, столько, чтобы полить царственный цвѣтъ и затопить всѣ сорныя травы. Направимся-же всѣ къ Бирнэмскому лѣсу (Уходятъ церемоніальнымь маршемъ).

  

СЦЕНА III.

  

Зало въ Дэизинэнскомъ замкѣ.

  

Входятъ Мэкбетъ, врачъ, и нѣсколько чемвѣкъ изъ свиты.

  

   Мэкбетъ. Не передавайте мнѣ болѣе никакихъ извѣстій… Пусть бѣгутъ отъ меня хоть всѣ. Пока Бирнэмскій лѣсъ не двинется къ Дэизинэну, страхъ не можетъ быть доступенъ моей душѣ…Что значитъ для меня мальчишка Малькольмъ? Развѣ онъ не рожденъ женщиной? Духи, которымъ извѣстны судьбы всѣхъ смертныхъ, вынесли мнѣ такое предсказаніе: «Тебѣ, Мэкбетъ», —сказали они: — «бояться нечего; ни одному человѣку, рожденному женщиной, тебя не побороть…» Измѣняйте-же мнѣ, предатели таны! Передайтесь на сторону эпикурейцевъ англичанъ!.. Никакія опасенія не смутятъ моего духа; никогда сердце мое не забьется отъ страха (Входитъ служитель). Чтобы чорть заставилъ почеркѣть твою побѣлевшую, какъ молоко, рожу! Откуда взялся y тебя этотъ глупый видъ перелуганнаго гуся?

   Слуга. Тамъ ихъ цѣлыхъ десять тысячъ.

   Мэкбетъ. Кого? гусей?

   Слуга. Нѣть, воиновъ, государь.

   Мэкбетъ. Ты, трусъ, съ молочнаго цвѣта печенью, нащипли свои щеки, чтобы подъ этимъ искусственнымъ румянцемъ скрыть свой малодушный страхъ!.. Какихъ солдатъ, тряпка ты этакая? Чорть возьми твою душу! Одна твоя помертвѣлая рожа можетъ перепугать на смерть хоть кого! Про какихъ воиновъ говоришь ты, сметанная харя?

   Слуга. Про англійское войско, государь.

   Мэкбетъ. Долой съ моихъ гдазъ! Тошно становится, когда подумаешь… Гдѣ же ты пропадаешь, Сэтонъ? Оглохъ ты, что-ли? Предстоящее столкновеніе или окончательно утвердить меня на престолѣ, или свергнетъ меня съ него теперь же. Прожилъ я достаточно. Весну моей жизни изсушило бездождіе, и листва ея пожелтѣла безвременно; того-же, что краситъ годы старости, — уваженія, любви, послушанія, близкихъ, семьи, друзей, — мнѣ нечего ожидать. Вмѣсто всего этого меня ждутъ хотя безмолвныя, но все-таки жестокія проклятія, одни только заявленія уваженія на словахъ, но и отъ этого охотно воздержались-бы робкія сердца, если-бы только смѣли!.. Эй, Сэтонъ!

  

Входитъ Сэтопъ.

  

   Сэтонъ. Что угодно вашему величеству?

   Мэкбетъ. Что новаго?

   Сэтонъ. Всѣ новѣйшія извѣстія, государь, подтверждаютъ преажнія.

   Мэкбетъ. Я буду сражаться до тѣхъ поръ, пока мое тѣло, изрубленное въ куски, не отпадетъ отъ костей… Подай мнѣ доспѣхи.

   Сэтонъ. Они вамъ еще не нужны.

   Мэкбетъ. Я хочу облечься въ нихъ заблаговременно. Двинуть коняицу впередъ! Пусть она объѣдетъ и очиститъ окрестность!.. A каждаго, кто только пикнетъ о страхѣ, повѣсить тотчасъ же! Подайте-же мнѣ доспѣхи… (Врачу). Какъ чувствуетъ себя моя больная?

   Врачъ. Она, государь, не столько страдаетъ отъ болѣзни, сколько отъ мучительныхъ грезъ и видѣній, не дающихъ ей покоя.

   Мэкбетъ. Излечи ее отъ этого скорѣе! Развѣ ты и душу не можешь врачевать такъ же, какъ тѣло, исторгнуть изъ памяти укоренявшееся въ ней горе, изгладить запечатлѣвшіяся въ мозгу тревоги и, при помощи какого-нибудь, дающаго забвеніе снадобья, избавить грудь отъ опаснаго вещества, гнетущаго сердце?

   Врачъ. Въ подобныхъ случаяхъ больному слѣдуетъ врачеватъ себя самому.

   Mэкбетъ. Брось, если такъ, всѣ свои врачебныя снадобья псамъ! Не хочу болѣе ничего о нихъ слышать!.. Помогите мнѣ облечься въ боевые доспѣхн!.. Подать мнѣ жезлъ главнокомандующаго! Сэтонъ, прикажи конницѣ произвести вылазку… Ты, любезный врачъ, конечно, слышалъ, что таны отпадаютъ отъ меня одинъ за другимъ. — Ну, скорѣе!— Если-бы ты, почтенный, могъ изслѣдовать мочу моего королевства, открыть, въ чемъ состоитъ его болѣзнь и, давъ ему чистительнаго, вернуть странѣ прежнее здоровье, я сталъ-бы прославлять тебя такъ, что извѣстность твоя облетѣла-бы весь міръ. Вырви зло, говорю я! Нельзя ли хоть ревенемъ, александрійскимъ листомъ или какимъ-нибудь другимъ слабительнымъ снадобьемъ очистить Шотландію отъ англичанъ? Ты слышалъ о нихъ?

   Врачъ. Да, государь, слышалъ. О приближеніи ихъ, мы узнали изъ воинственныхъ приготовленій вашего величества.

   Мэкбетъ. Пусть доспѣхи несутъ за мною. Пока бирнамскій лѣсъ не двинстся на Дэнзинэнъ, мнѣ не будутъ страшны ни смерть, ни потеря престола (Уходитъ).

   Врачъ. Если-бы мнѣ удалось выбраться изъ Дэнзинэна по добру, по здорову, меня никакою корыстью не заманили-бы сюда опять (Уходитъ).

  

СЦЕНА IV.

  

Неподалеку отъ Дэнзинэна. Вдали виденъ лѣсъ.

  

При звукѣ барабановъ и съ развѣвающимися знаменами входятъ Малькольмъ, старикъ Сивердъ и его молодой сынъ, Мэкдофъ, Ментэтъ, Кэтнэссъ, Энгосъ, Леноксъ и Россэ. За ними торжественымь маршемъ слѣдуетъ войско.

  

   Малькольмъ. Надѣюсь, друзья мои, что недалекъ уже тотъ день, когда мы снова вернемся къ мирнымъ нашимъ очагамъ.

   Ментэтъ. Мы въ этомъ нисколько не сомнѣваемся, принцъ.

   Сивердъ. Что это за лѣсъ передъ нами?

   Ментэтъ. Онъ называется бирнэмскій.

   Мальколыіъ. Пусть каждый воинъ срѣжетъ большую вѣтвь и несетъ ее передъ собою. Мы этимъ окутаемъ мракомъ численность нашего войска и введемъ въ заблужденіе непріятельскихъ развѣдчиковъ.

   Воины. Мы это исполнимъ сейчасъ-же.

   Сивердъ. Достовѣрно извѣстно только то, что тиранъ, вполнѣ уповая на свое счастіе, засѣлъ въ Дэнзинэнѣ я ждетъ, чтобы мы его осадили.

   Малькольмъ. Тамъ сосредоточены послѣднія его надежды, такъ какъ всюду, гдѣ только представляется удобный случай, и великіе, и малые отъ него отпадаютъ. Около него остаются только люди, вынужденные къ этому силою обстоятельствъ, но сердца даже этихъ людей не лежатъ къ своему повелителю.

   Мэкдофъ. Такъ-ли это, покажетъ время, a до тѣхъ поръ благоразуміе велитъ намъ разсчитывать только на наше мужество и на опытность въ военномъ дѣлѣ.

   Сивердъ. Уже приближается то время, когда опытъ вполнѣ достовѣрно покажетъ намъ, въ чемъ наша сила и въ чемъ y насъ изъянъ. Предположенія рождаютъ однѣ гадательныя надежды, и только однѣ битвы съ непріятелемъ имѣютъ рѣшающее значеніе. Поэтому не слѣдуетъ медлить, a скорѣе идти впередъ (Всѣ уходятъ воинственнымъ маршемъ).

  

СЦЕНА V.

Дворъ Дэнзинэнскаго замка.

Входятъ Мэкбетъ, Сэтонъ и воины. Трубы и барабаны гремятъ, знамена развѣваются.

  

   Мэкбетъ. Выставить знамена и на наружныхъ укрѣпленіяхь замка. Окликъ все тотъ-же:—«Идутъ!» Замокъ укрѣпленъ такъ сильно, что его твердыня съ презрительнымъ смѣхомъ смотритъ на осаждающихъ и выжидаетъ, когда голодъ и болѣзни поглотятъ самонадѣяннаго врага. Если-бы измѣнившіе намъ не усилили непріятельскихъ рядовъ, мы ринулись-бы на нихъ съ неудержимою отвагой и скоро прогнали-бы англичанъ во свояси… Что тамъ за крики?

   Сэтонъ. То вопли женщинъ, государь.

   Мэкбетъ. Я почти совсѣмъ забылъ ощущеніе страха. Было время, когда чувства мои способны были холодѣть отъ каждаго ночного крика, и когда мои волосы, словно живые, становились дыбомъ отъ какого-нибудь страшнаго разсказа. Я пресытился всевозможными ужасами, и самый ужасъ, неразлучный съ моими злодѣйскими мыслями, утратилъ надо мною всякую силу.Чтоозначаетъ этотъ крикъ?

   Сэтонъ. Королева, государь, скончалась.

   Мэкбетъ. Не могла она подождать хоть немного? Всегда было-бы время услыхать такое извѣстіе и позже… Завтра, послѣ завтра, a затѣмъ опять завтра; тихимъ, едва замѣтнымъ шагомъ крадется день за днемъ до самаго послѣдняго слога въ росписяхъ времени, и всѣ наши «вчера» только и дѣлали, что освѣщали передъ безумцами дорогу къ смерти, обращающей въ прахъ все живое. Угасай-же, угасай скорѣе, догорающій огарокъ!.. Жизнь не болѣе, какъ блуждающій призракъ, жалкій фигляръ, который въ указанный часъ покрасуется, поломается на подмосткахъ, a когда сойдетъ съ нихъ, о немъ больше нѣтъ и помина; это сказка, разсказанная идіотомъ; много въ ней треска, много неистовства, но смысла ровно никакого (Входитъ гонецъ). Ты, вѣроятно, явился затѣмъ, чтобы дать своему языку возможность сообщить мнѣ нѣчто; говори-же скорѣе, въ чемъ дѣло?

   Гонецъ. Государь, я долженъ сообщить вамь то, что несомнѣнно видѣлъ своими глазами, но рѣшительно не знаю, какъ это сдѣлать.

   Мэкбетъ. Говори прямо все, какъ есть.

   Гонецъ. Стоя неподалеку отсюда на часахъ, я нечаянно взглянулъ на бирнэмскій лѣсъ и вдругъ увядалъ, что лѣсъ этотъ двинулся впередъ.

   Мэкбетъ. Лжешь, гнусный рабъ! (Бьетъ его).

   Гонецъ. Подвергните меня какому угодно наказанію, если это неправда. Вы сами можете убѣдиться, что онъ дѣйствительно идетъ сюда и находится не далѣе какъ въ трехъ миляхъ.

   Мэкбетъ. Если ты лжешь, я велю повѣсить тебя на первомъ попавшемся деревѣ, и ты будешь висѣть тамъ, пока весь не изсохнешь оть голода. Если-же ты говоришь правду, мнѣ все равно, тогда и ты со мною сдѣлаешь то же самое. Вѣра моя въ мою непобѣдимость начинаетъ колебаться; я замѣчаю, что нечистая сила въ своихъ двусмысленныхъ отвѣтахъ разомъ и лжетъ, и говоритъ правду. Духи сказали мнѣ:— «Не бойся ничего, пока бирнэмскій лѣсъ не двинется на Дэнзинэнъ».— И вотъ, теперь онъ движется!.. Къ оружію! къ оружію, и впередъ на враговъ! Если этотъ бездѣльникъ говоритъ правду, незачѣмъ ни бѣжать, ни оставаться здѣсь. Свѣтъ солнца начинаетъ мнѣ надоѣдать, и я желалъ-бы, чтобы весь міръ рухнулъ въ эту минуту… Бейте въ набатъ! Бушуйте, вѣтры! Безъисходное крушеніе, несись сюда скорѣе! Умремъ, по крайней мѣрѣ, въ доспѣхахъ и съ оружіемъ въ рукахъ! (Уходшт).

  

СЦЕНА VI.

Равнина передъ замкомъ.

  

Съ барабаннымъ боемъ и съ распущенными знаменами входятъ Mалькольмь, старикъ Сивердъ, Мэкдофъ и другіе. Каждый воинъ несетъ передъ собою по зеленой вѣтви.

  

   Малькольмъ. Теперь мы уже недалеко отъ цѣли. Бросьте свои зеленые щиты и покажитесь такими, какими вы есть. Вы, уважаемый дядя, вмѣстѣ съ своимъ сыномъ и дорогимъ моимъ кузеномъ, начните бой, a я и доблестный Мэкдофъ, согласно плану, составленному ранѣе, возьмемъ на себя остальное.

   Сивердъ. Когда такъ, до свиданія! Лишь-бы встрѣтиться сегодня съ непріятельскимъ войскомъ, пусть насъ расхлещатъ какъ угодно, если окажется, что мы не умѣемъ сражаться, какъ настоящіе герои.

   Мэкдофъ. Пусть гремятъ воинственныя трубы! Пусть гремятъ изо всѣхъ силъ и, давая знать о нашемъ прибытіи, служатъ предвѣстниками крови и смерти! (Уходятъ. Продолжительные звуки трубъ).

  

СЦЕНА VII.

Другая часть равнины передъ Дэнзинэномъ.

Входитъ Мэкбетъ.

  

   Мэкбетъ. Они привязали меня къ столбу. Бѣжать мнѣ невозможно, и я, словно медвѣдь на травлѣ, долженъ держаться во чтобы то ни стало. Гдѣ-же тотъ, кто не рожденъ женщішой. Одинъ только онъ мнѣ и страшенъ, кромѣ его — никто.

  

Входитъ молодой Сивердъ.

  

   Молодой Сивердъ. Твое имя?

   Мэкбетъ. Оно приведетъ тебя въ ужасъ.

   Молодой Сивердъ. Будь оно страшнѣе всѣхъ именъ ада, я и тогда его не испугаюсь.

   Мэкбетъ. Мнѣ имя «Мэкбетъ».

   Молодой Сивердъ. Самъ дьяволъ не произнесъ-бы клички болѣе мнѣ ненавистной.

   Мэкбетъ. И болѣе страшной.

   Молодой Сивэрдъ. Лжешь, презрѣнный тиранъ! Мой мечъ докажетъ, что я нисколько тебя не боюсь! (Сражаются; молодой Сивсрдь падаетъ).

   Мэкбетъ. Ты, какъ видно, рожденъ женщиной. И мечи, и другое оружіе въ рукахъ каждаго рожденнаго женщиной мнѣ только смѣшны (Уходитъ. Шумъ сраженія продолжается).

  

Появляется Мэкдофъ.

  

   Mэкдофъ. Въ этой сторонѣ громъ битвы сильнѣе… Показывай-же, тиранъ, свое лицо. Если ты падешь не отъ моей руки, души жены и дѣтей не перестанутъ меня преслѣдовать во всю остальную мою жизнь. Не убивать-же мнѣ несчастныхъ и нищихъ керновъ, служащихъ y тирана по найму изъ-за однѣхъ только денегъ. Мнѣ необходимъ одинъ ты, Мэкбетъ; иначе мой мечъ вернется въ ножны безъ малѣйшей зазубрины и не сдѣлаетъ ровно ничего. Ты долженъ быть тамъ, такъ-какъ, судя по ожесточенію схватки и по грому оружія, въ той сторонѣ, вѣроятно, дерется кто-нибудь изъ самыхъ могущественныхъ лицъ. О, судьба, дай мнѣ повстрѣчаться съ нимъ! Больше я ничего не прошу (Убѣгаетъ).

  

Входятъ Малькольмъ и старый Сивердъ.

  

   Сивердъ. За мною, принцъ! Сюда!.. Замокъ сдался безъ сопротивленія; прежніе слуги тирана сражаются въ обѣихъ арміяхъ; благородные таны дерутся на славу. Судьба сраженія почти рѣшена вь вашу пользу; еще немного, и все будетъ кончено.

   Малькольмъ. Намъ попадаются непріятели, которые дерутся объ руку съ нами.

   Сивердъ. Войдите-же въ замокъ, принцъ (Уходятъ. За сценой трубятъ тревогу).

  

Мэкбетъ возвращастся.

  

   Мэкбетъ. Зачѣмъ мнѣ разыгрывать изъ себя римскаго глупца и погибать оть собственнаго меча? Пусть его удары лучше направляются противъ живыхъ людбй, пока такихъ людей я вижу предъ сооою!

  

Мэкдофъ возвращается.

  

   Мэкдофъ. Стой, адскій песъ, и обратись ко мнѣ лицомъ!

   Мэкбетъ. Изъ всѣхъ живущихъ я избѣгалъ только тебя одного. Оставь меня! На моей душѣ и безъ того уже достаточно крови.

   Мэкдофъ. У меня нѣтъ для тебя отвѣта; онъ принадлежитъ моему мечу, потому что, кровожадный злодѣй, твоей гнусности не передать никакими словами! (Сражаются).

   Mэкбетъ. Всѣ усилія твои напрасны! Тебѣ своимъ острымъ мечомъ легче поранить неосязаемый воздухъ, чѣмъ пролить хоть одну каплю моей крови! Пусть твои удары сыплятся на тѣхъ, кого они въ силахъ поранить; но моя жизнь зачарована, и меня не сокрушатъ никакіе удары отъ руки человѣка, рожденнаго женщиной.

   Мэкдофъ. Перестань возлагать надежды на волшебныя чары, и пусть тотъ духъ, которому ты служилъ и служишь до сихъ поръ, повѣдаеть тебѣ, что Мэкдофъ раньше времени былъ исторгнутъ изъ чрева своей матери.

   Мэкбетъ. Да будетъ проклятъ языкъ, сообщающій мнѣ это, потому-что онъ разомъ убилъ во мнѣ все, что есть лучшаго въ человѣкѣ! Пустъ никто болѣе не вѣритъ лживымъ бѣсамъ, только издѣвающимся надъ нами своими двусмысленными пророчествами, исполняя ихъ только съ наружной сторояы и въ тоже время нагло обманывая всѣ наши надежды!.. Я не буду съ тобою драться.

   Мэкдофъ. Если такъ, сдавайся, трусъ! и живи на изумленіе, на посмѣяніе своему времени. Мы будемъ выставлять тебя на показъ, какъ прибиваютъ къ столбамъ изображенія разныхъ рѣдкихъ уродовъ и чудовищъ, a подъ твоимъ изображеніемъ будетъ красоваться такая надпись:— «здѣсь показывается тиранъ Мэкбэтъ!»

   Мэкбетъ. Нѣтъ, я не сдамся тебѣ, чтобы цѣловать землю передъ юнымъ Малькольмомъ или чтобы служить предметомъ надругательствъ для гнусной черни! Хотя бирнэмскій лѣсъ и придвинулся къ Дэнзинену, и хотя моимъ противнпкомъ являешься ты, не рожденный отъ женщины, я все-таки дѣлаю отчаянную попытку и прикрываю отъ тебя свое тѣло надежнымъ щитомъ. Рази-же, Мэкдофъ, и да будетъ проклятъ тотъ, кто первый крикнетъ: — «Остановись, довольно!» (Уходитъ, продолжая сражаться; трубы и барабаны гремятъ отступленіе).

  

——

  

Съ развевающимися знаменами входятъ Малькольмъ, старый Сивердъ, Россэ, Леноксъ, Энгосъ, Кэтнэссъ, Ментэтъ и войско.

  

   Малькольмъ. Какъ былъ-бы я счастливъ, когдабы друзья, которыхъ мы не досчитываемся, и теперь находились съ нами, здравыми и невредимыми.

   Сивердъ. Многихъ придется не досчитаться; на войнѣ это дѣло неизбѣжное. Тѣмъ не менѣе, при видѣ тѣхъ, кто остался въ живыхъ, нельзя сказать, чтобы нынѣшній день обошелся намъ слишкомъ дорого.

   Mалькольмъ. Среди насъ недостаетъ Мэкдофа и вашего благороднаго сына.

   Россэ (Сиверду). Вашъ сынъ, милордъ, исполнилъ долгъ воина. Онъ дожилъ только до той поры, когда сдѣлался взрослымъ человѣкомъ. Едва успѣвъ доказать своею доблестною стойкостью, что онъ достоинъ такого названія, онъ, не отступая ни на шагъ передъ непріятелемъ, палъ въ бою, какъ подобаетъ настоящему мужчинѣ и воину.

   Сивердъ. Онъ убитъ?

   Россэ. Да, его уже мертвымъ унесли съ поля битвы. Мѣрой вашей скорби не должны служить его высокія достоинства, потому что въ такомъ случаѣ скорби этой не было-бы конца,.

   Снвердъ. Куда нанесена ему смертельная рана? — вѣдь спереди, надѣюсь, a не въ тылъ?

   Россэ. У него разсѣченъ лобъ.

   Сивердъ. Теперь онъ будетъ воиномъ Божьей рати. Имѣй я столькоже сыновей, сколько y меня волосъ на головѣ, я всѣмъ имъ не пожелалъ-бы болѣе достойной смерти. Пусть эти слова замѣнятъ ему погребальный звонъ.

   Малькольмъ. Онъ стоитъ большаго сожалѣнія, и я долго по немъ не утѣшусь.

   Сивердъ. Зачѣмъ-же о немъ жалѣть, когда говорятъ, что онъ умеръ доблестно, вполнѣ, исполнивъ свой долгъ относительно отечества? A затѣмъ — Господь съ нимъ! Вамъ-же, принцъ, несутъ новое утѣшеніе.

  

Входить Мэкдофъ, неся на остріѣ копья голову Мэкбета.

  

   Мэкдофъ. Привѣтъ тебѣ, кородь Малькольмъ, такъ-какъ теперь ты на самомъ дѣлѣ король! Смотри, гдѣ теперь находится проклятая голова похитителя твоего престола. Наша отчизна теперь свободна! Пусть всѣ, окружающіе тебя, эти истые перла твоего царственнаго вѣнца, громко воскликнутъ вмѣстѣ со мною:— да здравствуетъ король Шотландіи!

   Всѣ. Да здравствуетъ король Малькольмъ! (Музыка).

   Малькольмъ. Мы не замедлимъ вознаградить какъ слѣдуетъ каждаго изъ васъ за преданность и за услуги. Благородяые мои родственшіки и доблестные таны, называйтесь отнынѣ графами и первые носите этотъ почетный титулъ, до сихъ поръ неизвѣстный въ Шотландіи. Что-же касается другихъ мѣропріятія, на которыя требуется болѣе времени, какъ-то, вызова изъ чуждыъ странъ дружественныхъ намъ изгнанниковъ, бѣжавшихъ отъ очей неусыпно зоркаго тирана, розыска приверженцевъ умершаго кровопійцы, какъ и исполненія всѣхъ другихъ, лежащихъ на насъ обязанностей, все при помощи Господней будетъ совершего нами въ свое время и на своемъ мѣстѣ. О сатанинской-же королевѣ не можетъ быть и рѣчи, так какъ она не дождалась смерти мужа, a умерла ранѣе, по слухамъ, сама покончивъ съ собою. Затѣмъ намъ остается, еще разъ поблагодаривъ всѣхъ вообще и каждаго въ особенности, пригласить васъ на наше коронованіе въ Скону (Всѣ уходятъ при громѣ трубъ и барабановъ).

  

МЭКБЕТЪ.

  

   Стр. 197. Въ числѣ изданій Шекспировскихъ пьесъ in quarto, сдѣланныхъ при жизни Шекспира, до насъ не дошло изданіе Мэкбета. Онъ появляется впервые въ изданіи in folio 1623 г. Опредѣлить время созданія этой пьесы можно только приблизительно. Во всякомъ случаѣ она была написана до 1611 г., потому что докторъ Форманъ, записная книжка котораго уцѣлѣла до нашего времени, упоминаетъ въ ней, подъ числомъ «20 апрѣля 1611 г.» что онъ видѣлъ на сценѣ Мэкбста. Въ мартѣ 1603 года умерла королева Елизавета и на престолъ вступилъ Іаковъ I, соединившій Англію, Ирландію и Шотлавдію. Конечно, вступленіе на престолъ этого государя оказало вліяніе на выборъ сюжета Шекспиромъ для этой пьесы, гдѣ говорится о Бэнкуо, отъ котораго и произошли Стюарты. Вь 1606 году англійскій дворъ посѣтилъ датскій король, и есть предположеніе, что именно въ это-то время былъ поставленъ на сцену Мэкбетъ. Въ этомъ-же году появилось изслѣдованіе, вь которомъ говорится о происхожденіи короля Іакова и, вѣроятно, поэтъ узналъ объ этомъ именно въ эту пору. Шекспиръ предусмотрительно уклонился отъ изображенія характера Бэнкуо въ томъ видѣ, какъ онъ рисуется въ исторіи, такъ какъ Бэнкуо на самомъ дѣлѣ принимаетъ участіе въ убійствѣ короля Донкэна. Историческимъ источникомъ при созданіи Мэкбета послужила исключительно хроника Голиншеда, такъ какъ въ исторіи шотландскихъ королей Бюханэна, появившейся вь 1583 г., факты передаются въ иномъ ввдѣ. Англійскаго псрсвода этой исторіи, написанной по латыни, во времена Шекспира еще не было.

   Стр. 199. Чорнаго кота вѣдьмы зовутъ Греймалькиномъ; жабу — Пэддокъ.

   Cxp. 199. «Лагерь близь Фореса». Это опредѣленіе сдѣлано коментаторами на основаніи вопроса Бэнкуо, обращеннаго въ слѣдующей сценѣ къ Мэкбету. Форесъ — маленькій городъ на сѣверѣ Шотландіи, на берегу океана. Армія Донкэна расположилась на югѣ города, чтобы остановить движеніе возставшихъ къ сѣвернымъ королевскимъ резиденціямъ.

   Стр. 200. Керны и Геллоглесы — ирландскія племена. Керны легковооруженная пѣхота, снабженная только особаго рода топорами; Геллоглесы — резервныя войска, тяжело вооруженныя.

   Стр. 201 и 223. Островъ Сэнъ-Кольмъ, Кольмескидь, есть знаменитая Іона, одинъ изъ острововъ, которыи посѣтилъ и описалъ докторъ Джонсонъ. Онъ находится недалеко отъ Файфа, y Эдинбургскаго залива. На кладбищѣ главнаго собора Іоны имѣется сорокъ восемь гробницъ королей шотландскихъ, ирландскихъ и норвежскихъ. Между ними есть, какъ говорятъ, могилы Донкэна и Мэкбета.

   Стр. 202. «Тангламисскій». Замокъ Плалисскій находился въ пяти миляхъ отъ Форфэра. Шотландскія хроники указываютъ на него, какъ на мѣсто гибели Донкэна. До 1372 г. здѣсь находилась двухъ-этажная постройка, съ которой: въ одну сторону были видны Дэндзиненскія высоты, a въ другую — Бирнэмскій лѣсъ.

   Стр. 202. Танкаудорскій. Каудорскій замокъ находится на сѣверѣ Шотландіи въ шести миляхъ оть Найрна. Шотландскіе хроникеры указываютъ на него, какъ и на замокъ Гламисъ, какъ на мѣсто убійства короля; указываютъ даже на комнату, гдѣ было совершено убійство, и на убѣжище, гдѣ скрывался одинъ изъ слугъ короля.

   Стр. 203. Синэль — отецъ Мэкбета.

   Стр. 206. Форесъ. Комната во дворцѣ.— На восточномъ концѣ Фореса находится возвышенность, на которой имѣются развалины древняго замка съ крѣпкими стѣнами. По преданію, еще до постройкѣ замка, на этомъ мѣстѣ былъ убитъ король Дуфусъ. Есть основаніе предполагать, что укрѣпленный замокъ служилъ мѣстопребывагіемъ Догкэга, a потомъ и Мэкбета, когда дворъ бывалъ въ Форесѣ.

   Стг. 207. «Принцъ Комбэрлэндскій». Шотландская корона не была первоначально наслѣдственною. Если наслѣдникъ былъ назначаемь при жизни короля, что нерѣдко случалось, то ему присвоивался титулъ пршща Комбэрлэндскаго. Комбэрлэндъ былъ въ то время ло владѣніи Шотландіи, какъ ленъ англійской короны.

   Стр. 212. «Кошка народной поговорки». Намекъ на латинскій стихъ: «Catus amat pisces, sed non vult tingere plantas», что и переводилось по aнглійски: «кошкѣ хотѣлось поѣсть рыбки, но она боялась замочить лапки».

   Стр. 216. Ночное питье. Напитокъ, который пили на ночь, ложась спать, состоялъ обыкновенно изъ молока и вина.

   Стр. 219. «До вторыхъ пѣтуховъ» по объясненію Малона — до трехъ часовъ.

   Стр. 223. Городъ Скона, какъ предполагаютъ, былъ главный городъ пиктовъ. Въ церкви этого города находилось знаменитое кресло, которое долгое время служило при коронованіи шотландскихъ королей и было перенесено въ Вестминстерское аббатство Эдуардомъ I. До сихъ поръ показывается вдѣланный въ это кресло камень, который служилъ изголовіемъ Іакову, когда онъ видѣлъ во снѣ лѣстницу ангеловъ.

   Стр. 230. Фліэнсъ скрылся въ Уэльсѣ и былъ принятъ привѣтливо дочерью тамошняго короля, которая, по словамъ хроники Голиншеда, «согласилась изъ любезности родить отъ него ребенка». Это дитя получидо имя Вальтера; потомъ Вальтеръ сдѣлался важнымъ придворнымъ сановникомъ шотландскаго короля съ титуломъ лорда Стюарта; отъ него произошло многочисленное потомство. Изъ этого рода произошелъ знаменитый домъ Стюартовъ.

   Стр. 239. «Носъ турка, губы татарина». Стивенсъ говоритъ, что примѣсь этихъ снадобій объясняется ненавистью къ туркамъ по поводу крестовыхъ походовъ. Эта ненависть, общая съ французами, отъ которыхъ англичане заимствовали многіе обычаи и суевѣрія, была во Франціи такъ велика, что цѣлями при военныхъ упражненіяхъ служили изображенія сарацинскихъ головъ.

   Стр. 240. Видѣніе, представляющееся Мэкбету символично: голова въ шлемѣ это голова Мэкбета, окровавленный ребенокъ — Мэкдофъ. Ребенокъ съ короною на головѣ и вѣтвью въ рукахъ — царственный Малькольмъ.

   Стр. 240. «Рожденный отъ женщины не принесетъ вреда». Мэкдофъ, побѣдившій Мэкбета, не былъ рожденъ, a былъ «вырѣзанъ изъ чрева матери». Подобныя рожденія при помощи кесарева сѣченія уже издавна обратили на сеоя вниманіе, съ цезаревскихъ временъ существуетъ повѣрье, что вырѣзанныя изъ утробы матери дѣти одарены отъ природы болѣе другихъ людей. Это или великіе люди, или злодѣи.

   Стр. 242. «Двойныя державы и тройные скипетры» — любезность по адресу короля Іакова I, присоединившаго къ Англіи Ирландію и Шотландію.

   Стр. 243. Въ Файфшайрѣ почти въ трехъ миляхъ отъ Дизарта еще имѣются четырехугольныя башни замка, который, какъ предполагаютъ, принадлежали Мэкдофу.

   Стр. 249. «Королевская немочь». Все это мѣсто, повидимому, внушено хроникою Голиншеда, говорящею объ Эдуардѣ Исповѣдникѣ: «Онъ имѣлъ даръ пророчества, a также даръ исцѣленія недуговъ и убожества. Онъ имѣлъ обычай помогать страдавшимъ такъ называемою королевскою немочью и оставилъ эту способность, какъ часть наслѣдія, своимъ потомкамъ, королямъ англійскимъ».

Е. Соловьевъ.