ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
Біографическій очеркъ В. Шекспира написанъ профессоромъ Московского университета Н. И. Стороженко, примѣчанія П. И. Вейнберга, П. А. Каншина и др.
І) ГАМЛЕТЪ, ПРИНЦЪ ДАТСКІЙ. II) РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА и III) ОТЭЛЛО.
СЪ ПРИЛОЖЕНІЕМЪ ПОРТРЕТА АВТОРА И СЕМИ РИСУНКОВЪ.
Сделано исключительно для http://lib.ru и http://orel.rsl.ru
Эскалъ, герцогъ Веронскій.
Парисъ, молодой дворянинъ, родственникъ герцога.
Монтекки |
} главы враждующихъ между собой домовъ.
Капулетти |
Дядя Капулетти, старикъ
Ромео, сынъ Монтекки
Меркуціо, родственникъ герцога и другъ Ромео.
Бенволіо, племянникъ Монтекки и тоже другъ Ромео.
Тибальдо, племянникъ синьоры Капулетти.
Фра-Лоренцо, монахъ францисканецъ.
Фра-Джовани, монахъ того-же ордена.
Бадьдассарэ, пажъ Ромео.
Сансонэ, |
Грегоріо, } слуги Капулетти.
Пьетро, |
Абрамо, слуга Монтекки.
Торговецъ зеліями.
Три музыканта.
Хоръ.
Мальчикъ.
Пажъ Париса.
Офицеръ.
Синьора Монтекки.
Синьора Капулетти.
Джульетта, ея дочь.
Кормилица Джульетты.
Веронскіе граждане; нѣсколько родственниковъ и родственницъ обоихъ враждующихъ домовъ, стража, часовые, маски, свита.
Дѣйствіе большею частью происходить въ Веронѣ. Одна сцена (І-го дѣйствія) въ Мантуѣ.
Въ красивой Веронѣ, гдѣ происходитъ дѣйствіе, два одинаково знатныхъ дома давно враждовали между собою. Закоренѣлая вражда вспыхнула съ новою силою и должна повести къ ожесточеннымъ столкновеніямъ; руки веронцевъ обагрятся кровью своихъ согражданъ. Изъ роковыхъ нѣдръ обѣихъ враждующихъ семей, подъ вліяніемъ враждебныхъ одна другой планетъ, вышла юная чета влюбленныхъ, горькой и плачевной любви которыхъ суждено свести въ могилу многолѣтнія распри ея родителей. Ужасающія подробности этой обреченной на смерть любви, которой суждено пасть жертвою упорной взаимной ненависти обѣихъ семей, только тогда пришедшихъ къ примиренію, когда уже не стало ихъ дѣтей, будутъ въ теченіи двухъ часовъ изображены на нашей сценѣ. Если вы удостоите насъ терпѣливаго вниманія, мы силою усердія постараемся загладить недостаточность нашихъ дарованій.
Входятъ Сансонэ и Грегоріо, вооруженныые мечами и щитами.
Сансонэ. Честное слово, Грегоріо, не позволю я имъ казать намъ носы.
Грегоріо. Не такіе мы люди, чтобы это стерпѣть.
Сансонэ. А если они меня растормошатъ, я сейчасъ — мечъ на голо.
Грегоріо. Смотри, чтобы тебѣ рано или поздно не свернули за это шеи.
Сансонэ. Когда меня растормошатъ, я скоръ на удары.
Грегоріо. Но вотъ бѣда! растормошить-то тебя не скоро.
Сансонэ. Каждая собака изъ дома Монтекки способна меня растормошить.
Грегоріо. Растормошиться значитъ придти въ движеніе; истинно-же храбрый человѣкъ стоекъ, то-есть твердо стоитъ на мѣстѣ. Слѣдовательно, если тебя растормошатъ, ты придешь въ движеніе только для того, чтобы убѣжать.
Сансонэ. Каждая собака изъ этого дома заставитъ меня стоять твердо. Какъ только увижу кого-нибудь изъ этого дома, — парня или дѣвку, это все-равно, — сейчасъ упрусь о стѣну и ни съ мѣста!
Грегоріо. Вотъ и видно, что ты человѣкъ слабый; о стѣны опираются только люди слабые.
Сансонэ. Правда. Женщины существа слабыя, поэтому ихъ всегда припираютъ къ стѣнѣ. Вотъ и я, когда дѣло дойдетъ до вооруженной схватки, всѣхъ мужчинъ изъ дома Монтекки оттѣсню отъ стѣны, а всѣхъ женщинъ, напротивъ, къ ней припру.
Грегоріо. Враждуютъ между собою господа, а мы только ихъ слуги.
Сансонэ. Все равно, я буду неумолимъ, какъ тиранъ. Переколочу мужчинъ, примусь за женщинъ и за дѣвокъ. Всѣмъ имъ быть безъ головы или…
Грегоріо. Это кому, дѣвкамъ-то?
Сансонэ. Ну, да безъ головы иди безъ чего другаго; понимай, какъ хочешь.
Грегоріо. Поймутъ тѣ, кому придется почувствовать.
Сансонэ. О, я до тѣхъ поръ буду заставлять ихъ чувствовать, пока самъ въ силахъ буду стоять крѣпко… Ты, вѣдь, знаешь — я порядочный кусокъ мяса.
Грегоріо. Хорошо, что не рыба. Будь ты рыбой, никто не стадъ-бы тебя ѣсть. Вотъ идутъ люди изъ дома Монтекки. Обнажай свое орудіе. (Входятъ Абрамо и другіе слуги Монтекки).
Сансонэ. Мой мечъ обнаженъ. Ты затѣй ссору, а я стану у тебя за спиной.
Грегоріо. Чтобы удрать и тѣмъ показать спину?
Сансонэ. За меня не бойся.
Грегоріо. За тебя-то?.. Очень нужно!
Сансонэ. Или пусть лучше они затѣютъ ссору; тогда право будетъ на нашей сторонѣ.
Грегоріо. Проходя мимо нихъ, я нахмурюсь и окину ихъ грознымъ взглядомъ. Понимай они это, какъ знаютъ.
Сансонэ. Если хватитъ смѣлости понять. Я, глядя на нихъ, закушу большой палецъ. Позоръ, если они молча перенесутъ такое оскорбленіе.
Абрамо. Вы на насъ закусили палецъ, синьоръ?
Сансонэ. Да, закусилъ.
Аврамо. Я спрашиваю, вы на насъ его закусили?
Сансоеэ (Тихо товарищу). Останется-ли право за нами, если я отвѣчу «да»?
Грегоріо. Нѣтъ.
Сансонэ (Громко). Нѣтъ, синьоръ, не на васъ, но я все-таки его закусываю.
Грегоріо. Вы, кажется, хотите затѣять ссору, синьоръ?
Абрамо. И не думаю, синьоръ.
Грегоріо. Если-же вы этого желаете, синьоръ, я къ вашимъ услугамъ. Нашъ господинъ ничѣмъ не хуже вашего.
Абрамо. Но и не лучше.
Сансонэ. Быть по вашему, синьоръ.
Вдали показывается Бенволіо.
Грегоріо (Тихо товарищу). Утверждай, что лучше. Сюда идетъ родственникъ синьоры Монтекки.
Сансонэ. Впрочемъ, нѣтъ, синьоръ. Нашъ много лучше.
Абрдмо. Это ложь.
Сансонэ. Обнажайте мечи, если вы мужчины. (Всѣ приготовляются къ бою). Грегоріо, не забудь прибѣгнуть къ своему прославленному удару. (Начинается бой, подходитъ Бенволіо и тоже обнажаетъ шпагу).
Бенволіо. Разойдитесь, жалкіе глупцы! Вложите мечи въ ножны. Вы сами не знаете, что дѣлаете. (Своею шпагою заставляетъ слугъ опустить мечи; входитъ Тибальдо).
Тибальдо. Какъ! и ты, обнажилъ шпагу! Охота связываться съ бездушною сволочью! Повернись ко мнѣ, Бенволіо, и взгляни въ глаза своей смерти.
Бенволіо. Я только хотѣлъ возстановить миръ. Спрячь свою шпагу въ ножны или, какъ я, употреби ее въ дѣло, чтобы разогнать этотъ людъ.
Тибальдо. Какъ! У тебя въ рукѣ обнаженная шпага, ты говоришь о мирѣ? Я ненавижу это слово, какъ ненавижу весь родъ Монтекки, а въ томъ числѣ и тебя. Ну, защищайся, трусъ! (Сражаются. Вбѣгаетъ нѣсколько сторонниковъ обоихъ домовъ и принимаютъ участіе въ бою; затѣмъ появляются горожане, вооруженные палками).
Горожане. Пускай въ ходъ палки, копья, бердыши! бейте, колотите, рубите! Долой всѣхъ Монтекки! Долой всѣхъ Капулетти! (Входятъ Капулетти въ спальней одеждѣ и синьора Капулетти).
Капулетти. Что здѣсь за шумъ?.. Эй, кто нибудь! Подайте мнѣ мой большой мечъ.
С-а Капулетти. Нѣтъ, зачѣмъ мечъ… Нуженъ костыль; и его достаточно.
Капулетти. Подать мнѣ мечъ, говорю я! Сюда идетъ Монттекки и еще издали съ вызывающимъ видомъ машетъ обнаженнымъ мечемъ.
Входятъ Монтекки, обнаживъ свой мечъ, и синьора Монтекки.
Монтекки. А, ты здѣсь, гнусный Капулетти! (Женѣ) Не удерживай меня, пусти!
С-а Монтекки. Ты не сдѣлаешь ни шагу къ своему врагу! (Входитъ герцогъ со свитою).
Герцогъ. Вы, мятежные подданные, враги мира, братоубійствомъ оскверняющіе свои мечи, кажется, совсѣмъ не хотите подчиняться моимъ приказаніямъ. А! Кто вы, люди или скоты, гасящіе пламя своей губительной злобы пурпурными струями, изливающимися изъ собственныхъ-же вашихъ жилъ? Но я заставлю васъ повиноваться, хотя бы даже пришлось прибѣгнуть къ пыткамъ! Пусть ваши обагренныя кровью руки сейчасъ-же бросятъ оружіе, опозорившее себя такимъ множествомъ преступленій, а затѣмъ выслушайте полный негодованія приговоръ своего государя. Три междоусобицы, поднятыя изъ-за пустого слова, уже успѣли нарушить тишину и спокойствіе нашихъ улицъ, a кто въ этомъ виноватъ? Ты, старикъ Капулетти, и ты, Монтекки. Три раза старѣйшіе обыватели Вероны, сбросивъ съ себя строгія, приличныя ихъ возрасту одежды, вынуждены были своими старыми руками хвататься за столь-же старые, изъѣденные ржавчиной бердыши, чтобы предоставить себя къ услугамъ разъѣдающей вражды своей партіи. Если вы еще когда-нибудь дерзнете своими распрями нарушить тишину нашихъ улицъ, вамъ придется жестоко поплатиться за такое нарушеніе. На этотъ разъ пусть всѣ разойдутся. Вы, Капулетти, теперь-же отправитесь со мною, а вы, Монтекки, чтобы узнать нашъ приговоръ по настоящему дѣлу, явитесь послѣ полудня въ старый замокъ Виллафранка,гдѣ обыкновенно собирается нашъ верховный судъ. Еще разъ — подъ угрозой смертной казни, — пусть всѣ разойдутся. (Уходить; за нимъ всѣ остальные, кромѣ Монтекки, синьоры Монтекки и Бенволіо).
Монтекки. Кто-же снова поднялъ старый споръ? Отвѣчай, племянникъ. Ты присутствовалъ при самомъ началѣ дѣла.
Бенволіо. Когда я пришелъ, слуги вашего противника и ваши уже успѣли бѣшено схватиться между собою. Чтобы разнять ихъ, я обнажилъ шпагу, а тутъ, тоже обнаживъ шпагу, подоспѣлъ пылкій Тибальдо и сталъ бросать мнѣ въ упоръ самые дерзкіе угрозы и вызовы, въ то-же время махая надъ головою своею шпагою, разсѣкавшею воздухъ и свистомъ какъ-бы обличавшею свое безсиліе. Пока мы отражали удары и наносили ихъ сами, успѣли явиться сторонники обѣихъ партій и тоже приняли участіе въ схваткѣ. Это продолжалось до тѣхъ поръ, пока не явился герцогъ и не рознялъ сражавшихся.
С-а Монтекки. Гдѣ-же, однако, Ромео? Я очень рада, что онъ не участвовалъ въ этой сумятицѣ.
Бенволіо. Мнѣ не спалось, синьора, и за часъ передъ тѣмъ, какъ восходящему солнцу выглянуть въ позлащенное окно востока, я вышелъ изъ дому и направился въ кленовую рощу, зеленѣющую на западной сторонѣ города. Несмотря на ранній часъ, я въ рощѣ увидалъ вашего сына. Я было направился къ нему, но онъ, завидѣвъ меня,тотчасъ-же скрылся въ лѣсной чащѣ. Судя о его ощущеніяхъ по моимъ собственнымъ, — а ощущенія эти никогда такъ сильно не захватываютъ человѣка, какъ въ тѣ минуты, когда онъ одинъ, — я за нимъ не пошелъ, умышленно не сталъ преслѣдоватъ человѣка, который, очевидно, тоже умышленно меня избѣгалъ.
Монтекки. Да, его уже не разъ видали тамъ раннимъ утромъ. Онъ своими слезами усугублялъ холодную влагу утренней росы и своими тяжкими вздохами къ скопившимся уже облакамъ прибавлялъ новыя. Но едва все оживляющее солнце начнетъ на самомъ дальнемъ востокѣ откидывать тѣнистыя завѣсы у ложа Авроры, онъ, избѣгая веселаго дневнаго свѣта, утомленный, измученный, возвращается домой, запирается въ спальнѣ на ключъ и, опустивъ оконныя завѣсы, устраиваетъ у себя искусственный мракъ. Это мрачное настроеніе добромъ не кончится, если дружескій совѣть не устранитъ его причинъ.
Бенволіо. Извѣстны вамъ, благородный мой дядя, эти причины?
Монтекки. Нѣтъ, до сихъ поръ неизвѣстны. Я ничего не могъ отъ него добиться.
Бенволіо. Однако, вы все-таки добивались?
Монтекки. И лично, и при содѣйствіи многихъ друзей, но у его страстей единственный далеко неблагоразумный совѣтчикъ — онъ самъ. Онъ такъ скрытенъ, такъ непроницаемъ! Да, онъ такъ-же далекъ отъ мысли открыть кому-бы то ни было свою удрученную душу, какъ распуколка цвѣтка, подточенная жаднымъ червемъ, далека отъ возможности раскрыться и красоваться на солнцѣ своими прелестными лепестками. Если-бы мы могли только узнать причину его огорченій, мы съ такимъ-же усердіемъ приступили-бы к его исцѣленію, съ какимъ стараемся теперь развѣдать эти причины. (Вдали показывается Ромео).
Бенволіо. Вотъ онъ идетъ. Прошу васъ, удалитесь. Я разузнаю эти причины, или назовите меня лгуномъ.
Монтекки. Да поможетъ тебѣ Богъ добиться отъ Ромео полной исповѣди. (Женѣ) Пойдемъ. (Уходятъ).
Бенволіо. Добраго утра, Ромео.
Ромео. Развѣ такъ еще рано?
Бенволіо. Только-что пробило девять.
Ромео. Какъ медленно тянется время, когда у человѣка тяжело на душѣ. Съ тобою, кажется, разговаривалъ мой отецъ. Почему ушелъ онъ отсюда такъ торопливо?
Бенволіо. Да, онъ. Что-же, однако, это за душевная тяжесть, благодаря которой тебѣ кажется, что время тянется безконечно медленно?
Ромео. Неимѣніе того, что заставило-бы его идти скорѣе.
Бенволіо. Ты влюбленъ?
Ромео. Изнываю.
Бенволіо. Отъ любви?
Ромео. Нѣтъ, отъ того равнодушія, съ какимъ относится ко мнѣ та, кого я люблю.
Бенволіо. Какъ жаль, что любовь только на словахъ нѣжна, а на дѣлѣ самовластна и жестока.
Ромео. Какъ жаль, что слѣпая любовь даже и безъ глазъ находитъ путь къ тому, что ее влечетъ… Гдѣ мы обѣдаемъ сегодня?… Ахъ, да! Что здѣсь былъ за шумъ?… Впрочемъ, нѣтъ, не разсказывай; я самъ слышалъ все… Да, здѣсь на каждомъ шагу имѣешь дѣло съ враждою, ненавистью, а еще чаще съ любовью. Всюду — полная вражды любовь и любовь, полая вражды!… О, любовь, ты нѣчто, созданное изъ ничего, ты тяжеловѣсная вѣтренность! ты степенная суетность! безобразный хаосъ красивыхъ на видъ образовъ! свинцовый пухъ, лучезарный дымъ, холодный огонь, больное здоровье, вѣчно бодрствующій сонъ! Въ тебѣ все противуположно тому, что есть на самомъ дѣлѣ! Такую-то любовь чувствую я, хотя и былъ-бы радъ ея не чувствовать. Тебѣ не смѣшно?
Бенволіо. Нѣтъ, я скорѣе готовъ заплакать.
Ромео. О чемъ?
Бенволіо. О томъ, что у тебя такъ горько на твоей доброй душѣ.
Ромео. Привязанность постоянно заставляетъ дѣлать одну неизмѣнную ошибку; она усиливаетъ чужое горе. Тоска и такъ уже, словно камень, давитъ мнѣ сердце, а ты своимъ огорченіемъ хочешь еще увеличить эту тяжесть. Да, твое участіе прибавляетъ новую скорбь къ моимъ безмѣрнымъ скорбямъ. Любовь — угаръ, порождаемый дымомъ вздоховъ. Если она очищена отъ дыма, она представляется глазамъ влюбленныхъ ярко сіяющимъ пламенемъ; подавляемая, она превращается въ море слезъ… Что-же еще она такое? — Самое разумное безуміе, горькая желчь и медовая сладость… До свиданія, другъ.
Бенволіо. Я тоже пойду съ тобою. Ты очень меня огорчишь, если уйдешь одинъ и оставишь меня.
Ромео. Зачѣмъ? Я потерялъ самого себя… Меня здѣсь уже нѣтъ… Тотъ, кто стоить передъ тобою, не Ромео… Ромео совсѣмъ въ другомъ мѣстѣ.
Бенволіо. Скажи серьезно, ты влюбленъ и въ кого?
Ромео. Серьезно-ли? Значитъ ты хочешь слезъ и стоновъ?
Бенволіо. Нѣтъ, зачѣмъ слезы и стоны. А только безъ шутокъ.
Ромео. Я въ данномъ случаѣ такъ-же мало способенъ шутить, какъ и больной, пишущій свое завѣщаніе. Да, серьезно, я люблю женщину.
Бенволіо. Значитъ, сказавъ наугадъ, что ты влюбленъ, я какъ разъ попалъ въ цѣль?
Ромео. Ты отличный стрѣлокъ… Къ сказанному я еще добавлю, что она поразительно хороша собою.
Бенволіо. Чѣмъ поразительнѣе цѣль, тѣмъ легче въ нее попасть.
Ромео. На этотъ разъ ты промахнулся. Стрѣламъ Купидона не ранить ея сердца. У нея нравъ Діаны и она вооружена такимъ испытаннымъ цѣломудріемъ, что ей не страшенъ лукъ крылатаго божка. Любовныхъ увѣреній слышать она не хочетъ, старается укрываться отъ восторженныхъ взглядовъ и вполнѣ равнодушна къ золоту, которымъ легко подкупить даже праведницу. Она богата красотою, и жаль, что ея богатство умретъ вмѣстѣ съ нею.
Бенволіо. Она вѣрно дала обѣтъ вѣчнаго цѣломудрія?
Ромео. Дала, и это для міра сущее раззореніе потому что свято соблюдая обѣтъ, она лишаетъ этотъ міръ своего потомства. Она слишкомъ прекрасна, слишкомъ разумно прекрасна, и она добьется вѣчнаго блаженства тѣмъ, что доведетъ меня до отчаянія. Она поклялась не любить никогда, и эта клятва убиваетъ меня, въ то-же время оставляя меня въ живыхъ, какъ ты это видишь изъ того, что я съ тобою разговариваю.
Бенволіо. Прими мой дружескій совѣтъ: перестань о ней думать.
Ромео. Да, сказать это легко; но какъ исполнить?
Бенволіо. Давъ волю глазамъ. Смотри на другихъ красавицъ.
Ромео. Сравненіе ея съ другими заставитъ меня еще живѣе вспоминать о ея совершенствѣ. Счастливыя черныя маски, прикрывающія лица женщинъ, заставляютъ насъ предполагать, что за ними скрывается красота. Человѣкъ, пораженный слѣпотою, никогда не забудетъ того сокровища, которое онъ утратилъ вмѣстѣ съ зрѣніемъ. Покажи мнѣ самую красивую женщину; чѣмъ будетъ для меня ея красота, какъ не напоминаніемъ, что есть другая, далеко превосходящая ее красотою… Прощай; тебѣ не научить меня забвенію.
Бенволіо. Нѣтъ, научу, во что-бы мнѣ это ни обошлось.
Входятъ Капулетти, Парисъ и Шутъ.
Капулетти. Монтекки связанъ такимъ-же обязательствомъ, и подъ угрозой одинаковой кары. Казалось-бы, что такимъ старикамъ, какъ мы оба, не трудно жить въ мирѣ.
Парисъ. Вы пользуетесь одинаковымъ положеніемъ, одинаковымъ почетомъ, и весьма прискорбно, что вы столько лѣтъ враждуете между собою. Но теперь, синьоръ, что отвѣтите вы на мое предложеніе?
Капулетти. Повторю то же, что отвѣтилъ тогда. Моя дочь въ свѣтѣ совсѣмъ еще чужая; ей нѣтъ полныхъ четырнадцати лѣтъ. Пусть еще два раза поблекнетъ пышная красота лѣта, и только тогда мы найдемъ ее достаточно зрѣлой для замужества.
Парисъ. Иныя и помоложе, а все-же благополучно дѣлались матерями.
Капулетти. Эти слишкомъ рано вышедшія замужъ матери очень скоро увядаютъ. Земля поглотила всѣхъ моихъ первенцевъ, всѣ мои раннія надежды; въ живыхъ осталась одна Джульетта, много обѣщающая наслѣдница моихъ земель… Однако, любезный Парисъ, я не запрещаю вамъ ухаживать за нею, добиваться ея любви; мое согласіе въ сильной степени зависитъ отъ того, что скажетъ она; если вы съумѣете вызвать въ ней взаимную любовь, я выбору ея противиться не стану. Сегодня вечеромъ у меня пиръ; гостей пригласилъ я много, — все такихъ, которые мнѣ по сердцу. Приходите и вы. Число дорогихъ гостей увеличится тогда однимъ изъ самыхъ мнѣ любезныхъ. Сегодня въ моемъ скромномъ жилищѣ вы увидите столько звѣздъ, хотя и ходящихъ по землѣ, но способныхъ затмить своимъ блескомъ свѣтила небесныя. Появленіе наряднаго апрѣля, являющагося взамѣнъ хромающей старухи-зимы, всегда вызываетъ восторгъ въ кипящей жизнью молодости; приготовьтесь-же ощутить такой-же восторгъ у меня сегодня въ домѣ при видѣ роскошнаго букета едва распускающихся цвѣтовъ въ женскомъ образѣ. Присмотритесь ко всѣмъ, прислушайтесь ко всѣмъ и изберите ту, которая соединяетъ въ себѣ наибольшее количество всякихъ совершенствъ. Въ числѣ другихъ будетъ и моя дочь, хотя, конечно, не одною изъ первыхъ, но и не изъ послѣднихъ. Идемте со мною. (Шуту). А ты, бездѣльникъ, обѣгай всю нашу красавицу Верону, разъищи всѣхъ, чьи имена значатся въ этомъ спискѣ, и скажи имъ, что мой домъ радушно открытъ для нихъ сегодня. (Отдаетъ шуту бумагу и уходитъ вмѣстѣ съ Парисомъ).
Шутъ. Разъищи всѣхъ, чьи имена значатся въ этомъ спискѣ! Легко сказать! Мало-ли что значится? Значится, напримѣръ, что башмачникъ долженъ знать свой аршинъ, портной колодку, рыбакъ кисти, живописецъ сѣти. Мнѣ говорятъ: — «разъищи всѣхъ, чьи имена внесены въ этотъ списокъ», а почемъ я знаю, какія имена вздумалось занести сюда составлявшимъ списокъ? Надо обратиться къ грамотнымъ людямъ. А вотъ кстати… (Входятъ Бенволіо и Ромео).
Бенволіо. Полно! Одинъ жаръ подавляется другимъ жаромъ; одно страданіе тоскою новаго страданія. Если кружится голова, начни вертѣть въ противуположную сторону, и головокруженіе пройдетъ. Новое горе исцѣляетъ отъ стараго. Отрави свой взоръ новымъ ядомъ, и старый ядъ утратитъ свое губительное свойство.
Ромео. Въ такомъ случаѣ листъ придорожника, должно быть, отличное средство.
Бенволіо. Въ какомъ случаѣ?
Ромео. Когда переломлена нога.
Бенволіо. Съ ума ты сошелъ, Ромео?
Ромео. Нѣтъ, не сошелъ, но связанъ крѣпче, чѣмъ связываютъ съумасшедшихъ, посаженъ въ тюрьму, гдѣ меня морятъ голодомъ, сѣкутъ, истязаютъ (Подходитъ шутъ). Добраго вечера, любезный.
Шутъ. То-же и вамъ… Синьоръ, будьте добры, скажите, умѣете вы читать?
Ромео. Прочесть въ книгѣ судебъ, что я обреченъ на страданія, могу.
Шутъ. Вы, можетъ быть, прочли это, не зная грамоты… Но, будьте добры, вы съумѣете прочесть все, что-бы ни было написано?
Ромео. Да, если буквы и языкъ мнѣ знакомы.
Шутъ. Опять-таки не отвѣтъ. Счастливо оставаться (Собирается уходитъ).
Ромео. Стой, пріятель! Я тебѣ прочту (Читаетъ). «Пригласить синьора Мартино съ супругою и съ дочерьми; графа Ансэльмо съ его красавицами-сестрами; вдову синьора Витрувіо; синьора Плаченціо съ его прелестною племянницею; Меркуціо и его брата Валентина; моего дядю Капулетти съ супругою и съ дочерьми; хорошенькую мою племянницу Розалину; Ливію; синьора Валецціо съ двоюроднымъ братомъ его Тибальдо; Лючіо и остроумную Елену» (Возвращаетъ списокъ). Собраніе блестящее. Гдѣ оно состоится?
Шутъ. Что?
Ромео. Я спрашиваю, гдѣ состоится ужинъ?
Шутъ. У насъ.
Ромео. У кого-же это «у васъ»?
Шутъ. У моего господина.
Ромео. Съ этого вопроса мнѣ бы и слѣдовало начать.
Шутъ. Я вамъ и безъ всякихъ вопросовъ разскажу. Мой господинъ — прославленный и богатѣйшій синьоръ Капулетти; если вы не принадлежите къ роду Монтекки, имѣю честь пригласить васъ на пиръ и распить бутылочку-другую. Желаю вамъ всякихъ радостей. (Уходитъ).
Бенволіо. На этомъ обычномъ празднествѣ Капулетти въ числѣ другихъ красавицъ Вероны будетъ присутствовать и ужинать та самая прелестная Розалина, въ которую ты влюбленъ. Отправимся на этотъ пиръ и мы. Окинь безпристрастнымъ окомъ и другія лица, которыя укажу тебѣ я, сравни ихъ съ Розалиной, и ты увидишь, что твой бѣлая голубка только ворона.
Ромео. Пусть мои слезы превратятся въ огонь, если я на святыню моихъ глазъ дерзну взнести такую клевету! Пусть эти глаза, утопавшіе такъ часто, но все сохранившіе жизни, совсѣмъ утонуть въ жгучихъ слезахъ, какъ сгораютъ въ огнѣ казнимые клеветники. Да есть-ли въ мірѣ женщина красивѣе той, кого я люблю! Всевидящее солнце никогда не видывало ничего подобнаго съ самаго сотворенія міра.
Бенволіо. Полно! Ты только потому считаешь ее такою ослѣпительною красавицею, что она одна у тебя передъ глазами, и у нея не было иного противника, кромѣ ея самой. Взвѣсь на своихъ кристальныхъ вѣсахъ красоту Розалины и красоту другихъ женскихъ лицъ, которыя въ полномъ ихъ блескѣ я укажу тебѣ на пиру, я она сразу утратитъ весь блескъ, ослѣплявшій тебя до сихъ поръ.
Ромео. Хорошо, я пойду съ тобою, но не затѣмъ, чтобы увидать то, что ты хочешь мнѣ показать, но чтобъ упиться лицезрѣніемъ очаровательной Розалины. (Уходятъ).
Комната въ домѣ Капулетти.
Входятъ синьора Капулетти и Кормилица.
С-а Капулетти. Гдѣ-же дочь, кормилица? Позови ее.
Кормилица. Звала! и это такъ-же вѣрно, какъ-то, что я въ двѣнадцать лѣтъ была дѣвственницей. (Зоветъ). Гдѣ-же ты, моя овечка, божья моя коровка, если не грѣхъ такъ говорить?.. Гдѣ-же эта дѣвчонка? Гдѣ ты, Джульетта? (Входитъ Джульетта).
Джульетта. Кто меня зоветъ?
Кормилица. Вотъ кто — матушка зоветъ.
Джульетта. Я здѣсь, синьора. Что вамъ угодно?
С-а Капулетти. Кормилица, уйди пока отсюда; намъ необходимо переговорить наединѣ. Или нѣтъ! — вернись, кормилица, я сообразила, что и тебѣ слѣдуетъ присутствовать при нашемъ совѣщаніи. Ты знаешь, наша дочь входитъ въ возрастъ.
Кормилица. Мнѣ-ли не знать ея лѣтъ? Я могу сказать ихъ вамъ часъ въ часъ.
С-а Капулетти. Ей скоро сравняется четырнадцать.
Кормилица. Да, скоро, но готова прозакладывать четырнадцать своихъ зубовъ, — хотя, на бѣду, ихъ во рту у меня осталось всего четыре, — полныхъ четырнадцати ей еще нѣтъ. Сколько осталось до Св. Петра — въ веригахъ?
С-а Капулетти. Съ чѣмъ-то двѣ недѣли.
Кормилица. Ну, съ чѣмъ-то или ровно — все-равно. Сколько-бы дней въ году ни было, а въ ночь подъ этотъ день ей исполнится ровно четырнадцать. Она и моя Сусанна,— упокой, Господи, всѣ христіанскія души! — были ровесницы. Моя Сусанна теперь передъ престоломъ Всевышняго… Я, должно-быть, оказалась недостойною такого сокровища!.. Но, какъ-бы то ни было, Джульеттѣ въ ночь на l-е августа исполнится ровно четырнадцать… да, равно, даю въ этомъ честное слово… Я все отлично помню. Со дня землетрясенія прошло ровно одиннадцать лѣтъ, а я въ этотъ день какъ разъ отняла ее отъ груди, и межь всѣми днями, сколько-бы ихъ ни было въ году, никогда не забуду, что отняла ее отъ груди именно въ этотъ день… Какъ теперь помню, натерла я груди полынью и сидѣла прислонясь спиною къ голубятнѣ, а вы и вашъ супругъ находились тогда въ Мантуѣ… О, память у меня здоровая!.. Ну, вотъ, какъ я уже говорила, натерла я груди полынью, а когда дочурка-то ваша почувствовала горечь, посмотрѣли бы вы, какъ она разозлилась на горькій сосокъ… словно ополоумѣла!.. Вдругъ чувствую — голубятня-то дрожитъ… Клянусь Богомъ, — нечего и говорить, что я давай Богъ ноги и дала тягу!.. Да, этому какъ разъ одиннадцать лѣтъ… Она не только уже умѣла ходить безъ чужой опоры, но даже бѣгала и туда, и сюда. Какъ разъ наканунѣ она упала и у нея вотъ какая шишка вскочила на лбу!.. Мой мужъ, — упокой, Господь, его душу! — шутникъ бытъ. Помогъ онъ малюткѣ встать да и говоритъ: — «Вотъ ты теперь все ничкомъ падаешь, а станешь поумнѣе, такъ небось все больше будешь падать навзничь? Такъ, вѣдь, Джуджу?» A она-то, плутовка, — что-бы вы думали? — плакать перестала, остановилась и говоритъ: — «Да». Посмотрите, шутка это, вѣдь, а какъ вышло справедливо! Проживи я еще хоть тысячу лѣтъ и тогда не забуду, какъ мужъ сказалъ: — «Такъ, вѣдь, Джуджу?» — а она-то остановились и въ простотѣ сердечной говоритъ — «Да».
С-а Капулетти. Будетъ объ этомъ, кормилица; перестань.
Кормилица. Сейчасъ, синьора! но меня каждый разъ смѣхъ разбираетъ, какъ только я вспомню, что она, глупенькая, перестала плакать да и говоритъ: — «Да»… Однако, клянусь чѣмъ хотите, ушиблась она здорово; шишка-та на лбу вскочила съ доброе куриное яйцо. Крику-то, крику-то было!.. Вдругъ мужъ говоритъ: — «Ты теперь ничкомъ падаешь, а выростешь — станешь больше падать навзничь. Такъ, вѣдь, Джуджу?» — а она перестала плакать да и говоритъ: — «Да».
Джульетта. Перестань, кормилица, прошу тебя.
Кормилица. Кончила, кончила, синьора! Будьте покойны… Да не обойдетъ тебя Создатель своими радостями… Мало-ли дѣтей я выкормила, но куколки лучше тебя не было ни одной. Дожить-бы мнѣ только до твоей свадьбы; больше мнѣ ничего не нужно.
С-а Капулетти. Вотъ о свадьбѣ-то я и хотѣла говорить. Скажи мнѣ, Джульетта, есть у тебя желаніе выйти замужъ?
Джульетта. О такой чести я до сихъ поръ даже и не думала.
Кормилица. «О такой чести!»… Каково? A? Не будь я сама твоею единственною кормилицею, право, я бы сказала, что ты всосала мудрость съ молокомъ.
С-а Капулетти. Совѣтую тебѣ объ этомъ подумать. Даже здѣсь, въ Веронѣ, къ тому-же въ высшемъ кругу многія твои ровесницы, иныя даже моложе тебя, а уже матери. Если не ошибаюсь, я сама сдѣлалась матерью ранѣе того возраста, котораго достигла ты, а ты, дорогая моя, даже еще не замужемъ… Ну, въ двухъ словахъ: — знатный Парисъ проситъ твоей руки.
Кормилица. Вотъ это, милочка моя, такъ мужчина… Еще такого мужчины не сыщешь, хоть обойди весь міръ… Другаго такого даже изъ воска не вылѣпишь.
С-а Капулетти. Среди всего цвѣтника веронской молодежи лучшій цвѣтокъ — онъ.
Кормилица. Цвѣтокъ, истинный цвѣтокъ!
С-а Капулетти. Что ты на это скажешь? Можешь ты полюбить его? Сегодня вечеромъ у насъ пиръ. Вглядись хорошенько въ Париса, въ его черты, отмѣченныя печатью красоты. Вглядись, сколько гармоніи въ этихъ чертахъ, какъ онѣ соотвѣтствуютъ одна другой, и если тебѣ въ этой великолѣпной страницѣ что нибудь покажется неяснымъ, ищи объясненія въ его краснорѣчивыхъ глазахъ. Этой драгоцѣнной книги любви, чтобы достигнуть полнаго совершенства не достаетъ только достойнаго футляра. Хорошая рыба живетъ только въ самыхъ глубокихъ мѣстахъ, и внѣшняя красота становится еще цѣннѣе, когда она идетъ объ руку съ красотою душевною. Какъ-бы драгоцѣнна ни была книга, ея золотое содержаніе получаетъ двойную стоимость, если и застежки у нея золотыя. Итакъ, выйдя за него замужъ, ты пріобрѣтешь все, что имѣетъ онъ, не утративъ ничего изъ того что имѣешь сама.
Кормилица. Ей-то утратить? — Нѣтъ, жены отъ мужей бываютъ не съ убылью, а съ прибылью.
С-а Капулетти. Скажи, можешь-ли ты отвѣчать на любовь Париса?
Джульетта. Посмотрю, можетъ-ли зрѣніе пробудить любовь; но во всякомъ случаѣ дальше тѣхъ поощреній, которыя мнѣ дозволяетъ ваше желаніе, я не пойду (Входитъ слуга).
Слуга. Синьора, гости начинаютъ собираться. Ужинъ готовъ. Освѣдомляются, гдѣ синьорина… въ кухнѣ-же проклинаютъ кормилицу. Прикажете подавать ужинъ? — все готово. Умоляю васъ, синьора, приходите скорѣе.
С-а Капулетти. Хорошо, сейчасъ (Слуга уходитъ). Идемъ, Джульетта, твой отецъ насъ ждетъ.
Кормилица. Ступай, моя радость. Да пошлетъ тебѣ Богъ, въ добавокъ къ блаженнымъ днямъ, столько-же блаженныхъ ночей (Уходятъ).
Въ сопровожденіи слугъ, несущихъ факелы, входятъ одѣтый пилигримомъ Ромео, Меркуціо, Бенволіо и еще человѣкъ пять или шесть замаскированныхъ молодыхъ людей.
Ромео. Слѣдуетъ-ли при входѣ произнесть какую-нибудь оправдывающую насъ рѣчь или можно войти безъ всякихъ извиненій?
Бенволіо. Многословныя рѣчи вышли теперь изъ употребленія; онѣ такъ-же устарѣли, какъ грубо раскрашенные купидоны, съ завязанными шарфомъ глазами, съ колчанами, полными стрѣлъ, своимъ безобразнымъ видомъ заставляющіе молодыхъ женщинъ убѣгать отъ нихъ, какъ отъ пугалъ. Не нужно никакихъ прологовъ, за отсутствіемъ подсказчика, произносимыхъ по запискамъ и возвѣщающихъ о нашемъ прибытіи. Пусть насъ принимаютъ за кого угодно. Мы потанцуемъ, а затѣмъ удалимся.
Ромео. Дайте мнѣ факелъ. Я мраченъ, поэтому хочу свѣтить другимъ.
Меркуціо. Нѣтъ, добрѣйшій мой Ромео, мы хотимъ, чтобы и ты потанцовалъ.
Ромео. Ну, этого отъ меня не ждите! Всѣ вы въ бальныхъ башмакахъ съ тонкими подошвами; вамъ легко, a y меня на душѣ свинецъ, едва дозволяющій мнѣ передвигаться съ мѣста на мѣсто.
Меркуціо. Все оттого, что ты влюбленъ. Возьми у купидона на прокатъ его крылья, и ты полетишь еще легче нашего.
Ромео. Нѣтъ, стрѣлы купидона изранили меня такъ тяжело, что мнѣ не вспорхнуть даже и при помощи легкихъ его крыльевъ. Я окованъ и въ такомъ видѣ не въ силахъ вознестись надъ своею скорбью. Я склоняюсь ницъ подъ тяжестью давящей меня любви.
Меркуціо. Встрепенись, и ты самъ одолѣешь такого нѣжнаго ребенка, какъ купидонъ.
Ромео. Это купидонъ-то нѣжный ребенокъ? Нѣтъ, онъ грубъ, свирѣпъ и могучъ. Онъ, словно терновникъ, царапаетъ и колетъ.
Меркуціо. Если любовь обходится съ тобою грубо, и ты будь съ нею грубъ. Если она царапается, и ты царапай ее своими шипами… Она укротится разомъ (Слугамъ). Подайте мнѣ черное лицо, чтобы надѣть его на бѣлое (Надѣваетъ маску). Если чей-нибудь любопытный взглядъ заподозритъ мое безобразіе, мнѣ, съ этимъ лицомъ на лицѣ, такое любопытство не страшно; не мнѣ самому придется краснѣть за свое безобразіе, а только моимъ густымъ бровямъ.
Бенволіо. Пора; постучимся и войдемъ, а только войдемъ, сейчасъ-же заставимъ работать ноги.
Ромео. Дайте мнѣ свѣтильникъ. Пусть тѣ, у кого легко на сердцѣ, скользятъ ногами по тростниковымъ цыновкамъ, а я, ограничиваясь степенною ролью, буду свѣтить и смотрѣть. Моя грусть явилась-бы чернымъ пятномъ среди общаго веселья. Мнѣ-же не до веселья; я совсѣмъ разбитъ.
Меркуціо. Э, ночью всѣ кошки сѣры, какъ выразилось одно должностное лицо. А если ты въ самомъ дѣлѣ обратился въ разбитую клячу, мы, — извини за выраженіе, — все-таки вытащимъ тебя изъ тины или изъ любви, въ которой ты увязъ по уши. Идемте, мы только даромъ сжигаемъ здѣсь дневной свѣтъ.
Ромео. Что-то не понимаю.
Меркуціо. Этимъ, синьоръ, я желаю сказать, что долѣе терять время такъ-же безполезно, какъ зажигать свѣтильники при дневномъ свѣтѣ. Отдай справедливость нашему доброму намѣренію; въ немъ впятеро больше смысла, чѣмъ у всѣхъ насъ пятерыхъ въ головѣ.
Ромео. Мы на этотъ пиръ отправляемся съ умными намѣреніями, а все-таки, отправляясь туда, поступаемъ глупо.
Меркуціо. Можно спросить, почему?
Ромео. Я видѣлъ сонъ.
Меркуціо. И я видѣлъ.
Ромео. Что-же ты видѣлъ?
Меркуціо. А то, что разсказывающіе свои сны часто лгутъ.
Ромео. Лжетъ только тотъ, кто отрицаетъ дѣйствительность видѣннаго.
Меркуціо. Эхъ, милый другъ! вижу я, что тебя посѣтила царица Мебъ. Она повивальная бабка фей. Вся-то она не больше маленькаго агатоваго камня на указательномъ пальцѣ судьи. Колесницу ея везутъ два крошечныхъ атома, и она безпрепятственно разгуливаетъ по ногамъ спящихъ. Спицы этой колесницы сдѣланы изъ длинныхъ ножекъ пауковъ-косцовъ, верхъ изъ крыла кузнечика, возжи изъ тончайшей паутины, а сбруя соткана изъ луннаго свѣта; кнутовищемъ служить косточка сверчка, а самымъ кнутикомъ полоска тончайшей плевы. Возницей у нея крошечный сѣрый комаръ не болѣе крошечнаго круглаго червя, вынимаемаго иголкой изъ-подъ ногтя лѣнивой служанки. Кузовъ изъ пустой орѣховой скорлупы обточенъ замѣчательной столярныхъ дѣлъ мастерицей — бѣлкой или старымъ червемъ, съ незапамятныхъ временъ исполняющими у фей должность каретниковъ. Въ такой колесницѣ разъѣзжаетъ она каждую ночь. Проѣдетъ она по мозгу влюбленнаго, и ему снится любовь; проѣдетъ по колѣнямъ придворнаго и ему снится, будто онъ отвѣшиваетъ поклоны; дотронется до пальцевъ законника, и ему снятся незаконные доходы; проѣдетъ по губамъ молодой женщины, и ей снятся поцѣлуи. Женщинъ сердитая Мебъ часто награждаетъ прыщами и нарывами за то, что онѣ подкрашиваютъ губы разными снадобьями и отъ этого у нихъ не свѣжо дыханіе. Иногда она галопомъ промчится по носу искателя должностей, и онъ нюхомъ чуетъ доходное мѣсто, а иной разъ она щетинкой, вырванной изъ хвоста поросенка, пощекочетъ въ ноздрѣ спящаго аббата, и ему снится двойной десятинный сборъ. Промчится она по шеѣ солдата, и ему грезится, будто онъ перерѣзываетъ непріятельское горло, снятся приступы, засады, исполинскіе клинки и кубки, впятеро объемистѣе обыкновенныхъ, слышится барабанный бой. Солдатъ вздрагиваетъ и просыпается. Въ испугѣ онъ прочитываетъ одну молитву-другую и засыпаетъ снова. Та-же самая Мебъ заплетаетъ по ночамъ лошадямъ гривы, а такъ-же и людямъ перепутываетъ волосы, намазывая ихъ какою-то скверною клейкою жидкостью, такъ-что расчесать ихъ становится не только невозможно, но и опасно. Эта-же вѣдьма давить дѣвушекъ, когда онѣ спятъ на спинѣ, и первая научаетъ ихъ чувствовать на себѣ постороннюю тяжесть; тѣмъ она подготовляетъ ихъ къ исполненію настоящаго назначенія женщины. Она-же…
Ромео. Перестань, Меркуціо! Довольно! Ты говоришь вздоръ.
Меркуціо. Нѣтъ, не вздоръ. Я говорю о снахъ, объ этихъ чадахъ празднаго мозга, которыя въ сущности ничто иное, какъ нелѣпая игра воображенія; эта игра настолько-же лишена какого-нибудь прочнаго основанія, какъ и воздухъ, и она настолько-же измѣнчива, какъ вѣтеръ, то ласково, какъ теперь, вѣющій съ юга, то вдругъ оборачивающійся лицомъ къ увлаженному росою югу и, разсвирѣпѣвъ, начинающій дуть съ неистовою злобой.
Бенволіо. Вѣтеръ, о которомъ ты говоришь, кажется, уноситъ у васъ изъ головы всѣ наши планы. Ужинъ, вѣроятно, теперь уже окончился, и мы, пожалуй, явимся слишкомъ поздно.
Ромео. А я, напротивъ, боюсь, не слишкомъ-ли рано. Мою душу гнететъ предчувствіе, что нѣчто недоброе, еще таящееся въ нѣдрахъ моей звѣзды, приступитъ къ своимъ всесокрушающимъ дѣяніямъ; оно поведетъ за собою страшную развязку, жертвой которой сдѣлается жизнь, бьющаяся у меня въ груди, и приведетъ меня къ преждевременной смерти. Но пусть тотъ кормчій, который управляетъ моею судьбою, направить мой парусъ! Идемте, веселые друзья!
Бенволіо. Бейте въ барабаны (Всѣ уходятъ.)
Музыканты ожидаютъ. Входитъ нѣсколько слугъ.
1-й слуга. Гдѣ Сотейникъ? Что-же онъ не помогаетъ убирать? Должно-быть, облизываетъ тарелки. Онъ только это и знаетъ.
2-й слуга. Когда всѣ чистыя должности поручены одному иди двоимъ, а они не успѣваютъ вымыть рукъ, дѣло всегда выйдетъ очень грязное.
1-й слуга. Прочь табуреты. Уберите буфетъ и смотрите за серебряною посудою (Одному изъ слугъ). Припрячь мнѣ кусокъ марципана да впусти Сусанну и Нэлли. Эй, Антоніо Сотейникъ!
3-й слуга. Что нужно?
1-й слуга. Тебя ждутъ, спрашиваютъ, зовутъ, ищутъ повсюду, а тебя нигдѣ нѣтъ.
3-й слуга. Не могу-же я быть и здѣсь, и тамъ, и всюду. Ну, ребята, живѣе за дѣло. Кто останется послѣднимъ, тому все, что осталось (Уходятъ въ глубину. Появляются оба Капулетти, гости u маски).
Мл. Капулетти. Добро пожаловать, господа! Дамы, не страдающія мозолями на ногахъ, желаютъ съ вами потанцовать. Кто-же изъ васъ, дорогія гостьи, откажется отъ танцевъ? Если-же которая-нибудь станетъ жеманиться и отказываться, я приму присягу, что у нея болятъ мозоли. Этимъ я затрогиваю васъ за больное мѣсто? Не такъ-ли? (Входятъ другіе замаскированные гостѣ). Добро пожаловать, господа! Было время, когда и я, прикрывъ лицо маской, нашептывалъ любовныя рѣчи на ухо красивымъ дамамъ и дѣвицамъ. Дамамъ и дѣвицамъ нравились мои рѣчи. Но время это, увы, прошло, прошло! прошло!.. Добро пожаловать, синьоры. Эй! музыканты, играйте… Балъ начинается… Очистите мѣсто для танцевъ!.. Синьорины, выступайте впередъ (Музыка играетъ. Начинаются танцы. Младшій Капулетти обращается къ слугамъ). Побольше огней! Убрать столы совсѣмъ, да потушить каминъ; здѣсь становится слишкомъ жарко. (Увидавъ старшаго Капулетти.) А, дорогой дядюшка, наконецъ-то! Я уже терялъ надежду увидать васъ сегодня. Но радость видѣть васъ тѣмъ сильнѣе, чѣмъ она неожиданнѣе. Сядьте, любезный дядюшка, такъ-какъ время, когда мы оба танцовали, къ сожалѣнію, миновало. А сколько времени прошло съ тѣхъ поръ, какъ мы съ вами были въ послѣдній разъ подъ масками?
Ст. Капулетти. Лѣтъ тридцать будетъ. Да, клянусь Пресвятой Дѣвой, не менѣе.
Мл. Капулетти. Нѣтъ, не можетъ быть, чтобы такъ давно. Гораздо меньше. Мы, вѣдь, въ послѣдній разъ танцовали на свадьбѣ Люченціо, а это какъ разъ въ Духовъ день; съ тѣхъ поръ прошло не болѣе двадцати пяти лѣтъ… Мы оба были въ маскахъ.
Ст. Капулетти. Нѣтъ, больше. Его сыну уже полныхъ тридцать лѣтъ.
Мл. Капулетти. Какъ вы можете это говорить? Его сынъ еще два года тому назадъ былъ несовершеннолѣтнимъ.
Ромео (Одному изъ слугъ). Кто эта синьорина, осчастливливающая вотъ того молодаго человѣка, идя съ нимъ подъ руку?
Слуга. Не знаю, синьоръ.
Ромео (Глядя на Джульетту). Какъ хороша! Она своимъ присутствіемъ заставляетъ огни горѣть свѣтлѣе! На фонѣ черной ночи она является безцѣнною жемчужиной въ ухѣ эѳіопа. Такая красота слишкомъ цѣнна, чтобы обладать ею; она слишкомъ дорога для земли. Она, когда сравнишь ее съ другими красивыми женщинами, кажется бѣлоснѣжною голубкой среди воронъ. Когда она окончитъ танецъ, выслѣжу, гдѣ ея мѣсто, подойду, и моя осчастливленная рука коснется ея руки… Сердце мое, любило-ли ты до сегодняшняго дня? Зрѣніе мое, поклянись, что нѣтъ! До нынѣшняго вечера я не видывалъ настоящей красоты.
Тибальдо. Я узнаю его по голосу; онъ непремѣнно Монтекки. Пажъ, принеси мнѣ шпагу. Какъ! Этотъ наглецъ дерзнулъ подъ прирытіемъ безобразной маски явиться сюда, чтобы своимъ присутствіемъ издѣваться надъ нашимъ пиромъ и позорить его. Клянусь честью нашего рода, что убить этого дерзкаго мальчишку не было-бы грѣхомъ.
Мл. Капулетти. Что съ тобою, племянникъ? Ты рвешь и мечешь… Изъ-за чего?
Тибальдо. Дядя, здѣсь одинъ изъ нашихъ враговъ — Монтекки. Этотъ наглецъ осмѣлился явиться сюда, чтобы дразнитъ насъ и надругаться надъ нашимъ пиромъ.
Мл. Капулетти. Это, кажется, юный Ромео?
Тибальдо. Да, гнусный Ромео.
Мл. Капулетти. Угомонись, любезный племянникъ; оставь его въ покоѣ. Онъ ведетъ себя вполнѣ прилично, какъ настоящій дворянинъ. Говоря по правдѣ, Верона гордится имъ, считая его благовоспитаннымъ и во всѣхъ отношеніяхъ прекраснымъ юношей. Я за всѣ сокровища этого города не согласился-бы, чтобы его хоть чѣмъ-нибудь обидѣли у меня въ домѣ. Поэтому, вооружись терпѣніемъ и не обращай на него вниманія. Я такъ хочу, и если мое желаніе имѣетъ для тебя цѣну, перестань хмуриться. Во время пира это неприлично.
Тибальдо. Все прилично, когда въ числѣ гостей есть негодяй. Я этого не стерплю.
Скачать