Bibra > Произведения > Все > Братья

Братья

Автор: Каронин-Петропавловский Николай Елпидифорович

Скачать

  

Собраніе сочиненій Каронина (Н. Е. Петропавловскаго).

Съ портретомъ, факсимиле и біографическимъ очеркомъ.

Редакція А. А. Попова.

Изданіе К. Т. Солдатенкова.

Том I.

Москва.

Типо-литографія В. Рихтеръ, Тверская, Мамоновскій пер., с. д.

1899.

OCR Бычков М. Н.

  

Братья.

  

I.

  

   Въ одинъ изъ степныхъ вечеровъ, когда жгучій жаръ немного ослаб?лъ, когда дышавшая зноемъ березовская степь сбросила съ себя полдневную дымку, придававшую ей видъ безконечнаго синяго моря, которое зажгли на вс?хъ точкахъ горизонта, и когда мировой судья счелъ возможнымъ над?ть халатъ, чтобы съ большимъ удобствомъ начать чаепитіе, трое его гостей ус?лись за столъ и принялись за чашки. Одинъ изъ нихъ — его городской пріятель; другіе два — березовскіе мужики, два брата Сизовы, только что сработавшіе судь? новое крыльцо. Ихъ судья усадилъ за свой столъ, какъ образчики степныхъ жителей вообще и березовцевъ въ частности: на, молъ, вотъ смотри и спрашивай. Статистикъ д?йствительно предлагалъ имъ сотни вопросовъ о м?стной жизни, но за нихъ долженъ былъ отв?чать самъ хозяинъ, потому что они были молчаливы, какъ глубокіе колодцы, изъ которыхъ статистику трудно было что-нибудь выудить; говорили о нихъ, спрашивали ихъ объ ихъ же жить?, но они не могли угоняться въ своихъ отв?тахъ за вопросами. Статистикъ, между прочимъ, интересовался вопросомъ: находятся-ли м?стные жители въ кабал?? Еще бы! У кого? У кулаковъ. Это пришлые люди? Кровные и доморощенные. Значитъ, березовцы въ собственной жизни заключаютъ причины зарожденія, развитія и питанія своихъ враговъ? Зд?сь мировой судья далъ отв?тъ простой и откровенный, въ томъ смысл?, что каналій всюду много, а въ темной мужицкой сред? больше, ч?мъ гд?-нибудь; при этомъ мужицкую среду онъ сравнилъ съ мутною водой, въ которой плаваютъ добрые караси и злыя щуки, сравнилъ и захохоталъ. На дальн?йшіе вопросы онъ отв?чалъ пространно.

   Одинъ изъ братьевъ, Петръ, слушалъ, повидимому, съ почтительнымъ вниманіемъ, но ничего неслыхалъ. У него въ печк? въ это самое мгновеніе сушилась ось, передъ значеніемъ которой вс? разглагольствованія хозяина были пустыми. Онъ не выдержалъ долго. «Домой бы мн? надо», — сказалъ онъ; на вопросъ: куда онъ торопится, онъ отв?чалъ: «Древо у меня въ печк? сушится — оно и безпокойно, какъ бы не пропало; чуточку перегоритъ и конецъ д?лу, сейчасъ треснетъ, хоть ревомъ реви»… Петръ былъ мрачно серьезенъ, говоря это и собираясь уходить; время, пока мировой судья говорилъ о народной жизни, онъ думалъ именно объ этомъ «древ?», которое въ его глазахъ уже представлялось курящимся и треснувшимъ. Какъ ни упрашивалъ его судья посид?ть, онъ ушелъ. Другой братъ, Иванъ, казалось, исполнялъ вс? д?йствія, считаемыя имъ неизб?жными при всякомъ чаепитіи; онъ наливалъ чай на блюдечко, дулъ на него и клалъ на пятерню; допивъ чашку, онъ опрокидывалъ ее вверхъ дномъ, клалъ на ея верхушку огрызокъ сахара и пытался благодарить за угощеніе. Но въ эту минуту хозяинъ кидалъ огрызокъ, наливалъ новаго чаю и приказывалъ дуть снова. И Иванъ дулъ. Это повторялось н?сколько разъ. Судья такъ увлекся своими разговорами, что не обращалъ вниманія ни на самого Ивана, обливавшагося потомъ, ни на его слова. И тяжело же было Сизову! Пропуская большинство мудреныхъ словъ хозяина, онъ понималъ, что тотъ много говорилъ несправедливаго, нев?рнаго, но какъ бы надо было говорить — не зналъ. Лицо его было весьма плачевно:, онъ конфузился, стыдливо посматривалъ на обоихъ господъ, какъ будто сид?лъ на скамь? подсудимыхъ. Онъ даже забылъ вытирать свое лицо, такъ что съ кончика его носа св?шивалась капля воды.

   — Миколай Иванычъ! Ты погоди… такъ нельзя, — говорилъ онъ, пытаясь собраться съ мыслями и возразить судь?.

   Посл?дній останавливался, чтобы выслушать его,

   — Что? Ну, говори.

   — Ты малость не тово, не такъ… Ты говори по порядку, чтобы выходило точка въ-точку… А эдакъ нельзя. Ты говоришь, я міро?дъ…

   — Ты слушай ушами, Иванъ, — разсердился хозяинъ, — я не говорю, что каждый изъ вашихъ мужиковъ кулакъ, но я утверждаю, что въ каждомъ изъ нихъ сидитъ будущій кулакъ. Дайте только каждому изъ васъ силу, такъ вы живьемъ съ?дите другъ друга.

   — Рази такъ можно? Ты суди по справедливости, — повторялъ Иванъ. Онъ, видимо, огорчался.

   — Такъ откуда же, по твоему, міро?ды-то ваши?

   — Откуда!

   — Да, откуда? Съ неба, что-ли, они къ вамъ валятся?

   — Зач?мъ съ неба? Ты погоди, Миколай Иванычъ, дай мн? срокъ… я теб? предоставлю, надо обсудить все какъ сл?дуетъ, по настоящему, — сказалъ Иванъ, во вс? глаза смотря поперем?нно то на того, то на другого барина и, повидимому, роясь въ своей голов? въ поискахъ за настоящими мыслями.

   Но вдругъ онъ, почувствовавъ всю горечь обвиненія, воскликнулъ:

   — Ахъ, ты Господи Боже мой! едакая притча!

   И замолчалъ.

   — Вотъ вы и слушайте его!— продолжалъ Николай Иванычъ, обращаясь уже къ статистику.— Никогда вы не добьетесь отъ него лучшаго отв?та… не можетъ… Я съ нимъ много говорилъ, да и со многими изъ нихъ говорилъ… никто не можетъ! Они даже удивляются при этомъ вопрос?, какъ будто міро?ды живутъ гд? то на островахъ Фиджи, а не въ Березовк?… Откуда кулаки?— на это, конечно, много отв?товъ, въ числ? которыхъ я выскажу и свой взглядъ. Я сказалъ: въ каждомъ мужик? сидитъ кулакъ. Но пусть это нев?рно, бросаю на время свое мн?ніе. Что же изъ этого? Вы скажете, что кулаки — посторонняя сила, наплывшая въ деревню извн?? Но я могу по пальцамъ перечесть вс?хъ зд?шнихъ міро?довъ и разсказать ихъ родословную, изъ которой вы увидите, что вс? они происхожденія домашняго. Зам?тьте, что въ эту глушь ни одна каналья не пойдетъ, не зная м?стныхъ обычаевъ и условій, потому что безъ этихъ условій его подлости не принесутъ ни мал?йшей выгоды. Это ясно, какъ день: мужико?дъ долженъ родиться въ той же м?стности, гд? ему предстоитъ совершить свой провиденціальный трудъ по?данія темнаго народа. Но даже и это слабо выражено. Міро?ды и кулаки прямо-таки родятся на м?ст?, такъ что постороннимъ кулакамъ и прі?зжать не зач?мъ: своихъ довольно. Вы хотя вотъ у него спросите (судья указалъ на Ивана), какими березовцы пришли сюда, какими стали теперь. Я разскажу. Пришли они изъ внутренней губерніи и поселились въ нашей степи при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ и на м?ст?, лучше котораго они и найти не могли. Кругомъ безбрежныя степи, неистощимый черноземъ; отр?зали имъ земли столько, что ее просто д?вать было некуда; кром? того, подъ бокомъ у нихъ были башкирскія степи и казенныя земли. Башкиры обыкновенно соглашались отдавать неизм?римыя пространства за щепоть спитаго чая, или за полпирога. По р?к? Зыби росли густыя чащи дубняку, осины, березы — дрова. Рожью они кормили свиней, въ прос? тонули мужики и умирали… Вы спросите только, что было тутъ! Нынче же этого ничего н?тъ. Л?съ весь вырубленъ, и топятъ навозомъ. Землю всю выпотрошили и теперь хнычутъ на малоземелье, собираясь идти дальше отыскивать кисельные берега. Башкирскія земли проз?вали. Но это къ слову… Я говорю это только зат?мъ, чтобы показать всю невозможность кабалы. Зач?мъ кабала? Зач?мъ они запакостили землю? Зач?мъ имъ понадобились кулаки, на которыхъ теперь у нихъ большое плодородіе, ч?мъ на хл?бъ насущный?

   — Миколай Иванычъ, а, Миколай Иванычъ! Ей-ей, нев?рно!— вставилъ Иванъ. Потомъ онъ накрылъ чашку, положилъ на нее огрызокъ сахара и благодарилъ за угощеніе хозяина.

   Посл?дній остановился, самъ отпилъ глотокъ чаю, налилъ молча новую чашку Ивану и приказалъ:

   — Пей!

   Посл? чего продолжалъ:

   — Забылъ еще объ одномъ: когда они появились на нын?шнія м?ста, они были одинаково слабы, немощны и голы… Вотъ онъ вамъ скажетъ, въ какихъ землянкахъ они прожили два года; иные прямо обитали въ ямахъ, образовавшихся естественно. Дикій народъ былъ, милостивый государь! Понимаете, зач?мъ я это припомнилъ? Равенство нищеты — вотъ, къ удивленію, необходимое условіе, безъ котораго они не могутъ жить дружно. Дай имъ только оправиться немножко, они уже начинаютъ ?сть другъ друга. Такъ это и происходило на самомъ д?л?. Пока они были голы, они работали дружно, безъ зависти, не заглядывая другъ другу въ карманы и не д?лились на міро?довъ и просто мужиковъ, а какъ только оправились, поползло все врозь… Я могу уступить только въ одномъ: отказавшись отъ мн?нія, что каждый мужикъ есть будущій кулакъ, я никогда не откажусь д?лить ихъ на міро?довъ и ротоз?евъ. Судите сами. Мало того, что они вырубили л?са, вытоптали луга, занавозили р?чку, гд? теперь, какъ вы сами вид?ли, плаваетъ зелень, отъ которой болятъ десна и глаза, мало того, что они проз?вали башкирскіе участки, захваченные нын? м?щанами, второй гильдіи купцами, отставными чиновниками и прочими проходимцами, самыя общинныя-то права свои они проротоз?или. Вы знаете сами, что значатъ міро?ды на ихъ сходахъ!

   — За угощеніе, Миколай Иванычъ!— перебилъ добродушно Иванъ, въ пятнадцатый разъ изъявляя нам?реніе кончить чаепитіе.

   Николай Иванычъ какъ будто не слыхалъ и налилъ новаго чаю.

   — Пей, — сказалъ онъ и продолжалъ: — Въ настоящее время у нихъ много богат?евъ, большая часть которыхъ претендуетъ на шеи березовцевъ, и кулаковъ, которые обзываютъ своихъ же односельчанъ «чернядью». Сходомъ управляютъ именно эти высокопоставленные люди, а «чернядь», только приспособляетъ свою шею для сдачи въ аренду… Это именно посл?дняя степень ротоз?йства. Все у нихъ ускользаетъ изъ рукъ, даже право распоряжаться собой. Вотъ именно это-то слюняйство и играетъ р?шающую роль въ появленіи и развитіи среди нихъ разнаго вида кулаковъ, и зд?сь оказывается, — я давно живу въ этихъ палестинахъ и могу похвастаться знаніемъ м?стныхъ мужиковъ, — оказывается ясно до очевидности, что березовцы, какъ самые коренные слюняи, никогда не м?шаютъ зарожденію кулака, даже не зам?чаютъ его, какъ кулака. Онъ просто для нихъ «богат?й». Они ему в?рятъ, какъ своему брату, и уважаютъ его, какъ умнаго челов?ка. Да онъ и на самомъ д?л? ихъ братъ, «плоть отъ плоти», иначе бы отъ него сторонились, пугались. А они уважаютъ его. Я ув?ренъ, что ихъ идеалъ именно этотъ «богат?й», который въ своемъ семейств? извергъ, а на міру — нахалъ и прохвостъ, который вертитъ міромъ безъ стыда. Только собственное слюняйство м?шаетъ каждому изъ нихъ осуществить такой милый идеалъ… Впрочемъ, я отвлекся отъ предмета. Я сказалъ, что они не зам?чаютъ кулака. Именно. Хватаются же за бока они только тогда, какъ»богат?й» за?детъ въ область кровныхъ правъ и выкинетъ какую-нибудь отчаянную гадости а до той поры имъ и въ голову не приходитъ сократить челов?ка, вреднаго для ц?лаго общества.

   Иванъ Сизовъ не понялъ и десятой доли въ р?чахъ хозяина; еще въ начал? онъ пытался возразить, но дал?е, подавленный массой мудреныхъ словъ, оп?шилъ окончательно и сид?лъ съ раскрытымъ ртомъ, какъ оглашенный. «Экъ честитъ!» — только и думалъ онъ.

   — Такъ вы думаете, что небрежность и поклоненіе сил? — главныя причины развитія кулачества въ этой м?стности?— спросилъ статистикъ.

   — Пожалуй, — отв?чалъ судья.

   — И вы не находите вн?шнихъ причинъ этого развитія?

   — Никакихъ. Я потому-то и говорилъ почти объ одной Березовк?, что жизнь въ ней была обставлена такъ хорошо, какъ только можно желать. Сл?довательно, березовцы сами виноваты.

   Иванъ Сизовъ изобразилъ на своемъ лиц? виновность. На его почерн?вшемъ отъ солнца, а теперь лоснящемся отъ пота лиц? отражалось стыдливое смущеніе. Онъ въ посл?дній разъ опрокинулъ вверхъ дномъ свою чатку, положилъ на нее крошку сахару съ самою внимательною осторожностью и попробовалъ утереть лицо, въ то же время поглядывая со страхомъ на господъ, въ ожиданіи минуты, когда они снова начнутъ «честить». Но его честные, прямодушно мигавшіе глаза ни одного раза не сверкнули злобою; достаточно было одного ласковаго и милостиваго одобренія его со стороны судьи, который сказалъ статистику, что разговоръ не относится къ Ивану Тимо?еичу и что онъ — душа-челов?къ («люблю такихъ!»), достаточно было судь? высказать это и прекратить разговоръ о кулачеств?, чтобы зам?шательство и стыдливость его моментально прошли. Онъ весь какъ-то распустился отъ этой ласки, глаза засв?тились благодарностью, и онъ вдругъ сталъ шумно разговорчивымъ. Впрочемъ, всякій разговоръ скоро смолкъ, потому что статистикъ ушелъ побродить съ ружьемъ, а мировой судья с?лъ къ окну и принялся насвистывать маршъ. Иванъ долго сид?лъ въ молчаніи, не желая прерывать художественнаго занятія хозяина.

   — Миколай Иванычъ!— сказалъ онъ, наконецъ.

   — Что?— безсознательно откликнулся судья.

   — Я все насчетъ давишняго. Ты говоришь, сами виноваты, что даемъ волю богат?ямъ. Такъ. А какъ же не дать имъ воли? Надо судить по челов?честву… Не знаешь ты нашихъ д?ловъ, ей-ей, Миколай Иванычъ!

   — А какія ваши д?ла?— спросилъ также механически судья.

   — У насъ-то? Первое наше д?ло — міръ, стало быть, гр?хъ завсегда. Разъ.

   Судья засвисталъ, улыбаясь.

   — Второе наше д?ло — науки н?тъ. Два.

   Судья захохоталъ.

   — Все?— спросилъ онъ.

   Иванъ Сизовъ отороп?лъ. Онъ думалъ, что воочію доказалъ несправедливость словъ судьи и вдругъ надъ нимъ см?ются! Онъ постоялъ-постоялъ около косяка двери и собрался уходить, для чего сталъ прощаться съ хозяиномъ. Посл?дній выдалъ ему деньги за работу и отпустилъ съ приглашеніемъ заходить почаще. «Я люблю такихъ», — еще разъ повторилъ онъ, а на разговоръ просилъ не обижаться.

   Идя отъ дома судьи къ деревн?, Иванъ замечтался. Ночь была хорошая. Угостили его хорошо. И похвалили. «Душа», — припоминалъ онъ въ сотый разъ, и блаженн?йшая улыбка играла на его лиц? во всю дорогу, пока онъ не столкнулся съ братомъ. Петръ его сразу огорошилъ. «Получилъ?» — спросилъ онъ. Иванъ досталъ кошель и высыпалъ на ладонь вс? м?дяки. Двухъ коп?екъ не оказалось. «Гд?-жь он??» — спросилъ подозрительно Петръ. Оказалось, что судья по ошибк? не додалъ двухъ коп?екъ. Петръ презрительно осмотр?лъ брата и пошелъ тотчасъ же къ судь? за полученіемъ двухъ коп?екъ, которыя въ скорости и получилъ, за что бросилъ еще одинъ презрительный взглядъ на Ивана.

  

II.

  

   Два года, протекшіе со дня постройки двумя братьями крыльца у судьи, показали имъ невозможность не только совм?стныхъ построекъ крыльца, но просто сожительства въ одной изб?. Имъ стало т?сно.

   Началась разноголосица пустяками, кончилась полнымъ сознаніемъ безтолковщины въ общемъ хозяйств?. «Главная причина — бабы», — говорили потомъ оба брата. Д?йствительно, ихъ бабы довольно над?лали б?дъ. Смирныя, сносливыя и разсудительныя врозь, он? д?лались невыносимыми и оглашенными, когда об? вразъ торчали передъ печкой. Зд?сь он? кололи другъ друга словами, толкались локтями и подставляли другъ другу ухваты и кочерги. Все это мелочи, но он? заключали въ себ? ядъ, разлагавшій сложную семью. Опрокинутые горшки, уроненныя кочерги и прочая дрянь ничего не значили сами по себ?, но, какъ орудія подкапыванія и мести, они служили превосходно. Уронитъ и разобьетъ Авдотья глиняный черепокъ — и Алена дойметъ этимъ черепкомъ свою противницу такъ, что осколки его глубоко вр?зываются въ т?ло той и остаются памятными ей на всю жизнь. Та и другая взаимно наблюдали за собой, высл?живая каждая свой шагъ. Сунетъ потихоньку Алена своей д?вочк? кусокъ — Авдотья запомнитъ это и хоть заднимъ числомъ, но отравитъ съ?денную пищу. Каждая изъ бабъ колотила своихъ ребятъ такъ, какъ только «лупятъ» въ деревняхъ, гд? то и д?ло раздается отчаянный ревъ отшлепанныхъ челов?чковъ. Но стоило только Ален? щипнуть сынишку Авдотьи, какъ эта посл?дняя поднимала въ изб? ц?лый содомъ.

   Мелочи, дрянь, домашній соръ служили горючимъ матеріаломъ, разжигая враждебныя чувства женской половины избы. Братья отъ времени до времени вм?шивались въ распрю, стараясь потушить ее, но д?лали это такъ, что только увеличивали сумятицу взаимныхъ отношеній. На самомъ д?л?, они сами были причиной вражды и разногласія; если бабы раздували ненависть, то потому, что въ ихъ рукахъ всегда оказывается больше горючаго матеріала — сору. Если бы Иванъ и Петръ сами д?йствовали во всемъ согласно, то ихъ бабы никогда не р?шились бы употреблять соръ, но оба брата р?шительно во всемъ расходились.

   Иванъ былъ старшимъ, Петръ ему долженъ былъ подчиняться. Иванъ былъ большакъ, заправитель всей хозяйственной машины; однако, сос?ди выражали очень часто недоум?ніе, почему главенствуетъ Иванъ, а не Петръ, отличавшійся, по мн?нію вс?хъ, большими правами на главенство; у него каждая щепа шла въ д?ло, находя подъ его руками ц?лесообразное м?сто. Но такъ распорядился передъ смертью ихъ родитель. Отсюда и произошла вся безалаберщина. Петръ сначала послушался родительскаго слова, покорился Ивану, но мало-по-малу пришелъ къ заключенію, что Иванъ — баба, худой хозяинъ, разгильдяй, котораго не стоитъ слушать. Вышли наружу мелочи, дрянь, соръ, которые вс? пошли въ д?ло разъединенія двухъ хозяйствъ. Петръ, какъ и бабы, принялся въ каждый мигъ сл?дить за Иваномъ, который в?чно чувствовалъ на своей спин? подозрительный взглядъ брата, не понимая, за что онъ серчаетъ. Самъ онъ не способенъ былъ выглядывать, наблюдать; онъ никогда не подозр?валъ въ брат? черныхъ мыслей, просто потому, что, судя по себ?, не могъ ихъ допустить. Онъ думалъ: «Чай, мы братья, родительская-то кровь у насъ вопче». Ссориться онъ также не любилъ, но, т?мъ не мен?е, былъ ежедневно оскорбляемъ «родительскою кровью». Онъ спрашивалъ: какая причина? И не было отв?та. Ему иногда казалось, что, должно быть, онъ дурно поступаетъ, и давалъ себ? слово поступать по настоящему, какъ сл?дуетъ, чтобы не испытывать на себ? этого взгляда, который проникалъ въ его душу, возмущая его сов?стливость.

   — Чтой это ты, Петруха, глядишь?… На мн? ничего не написано. Ежели на что серчаешь, такъ ты, братъ, выложи все наружу, чтобы безъ подковырокъ было…

   — Ничего, — отв?чалъ Петръ.

   Или молчалъ. Иванъ принужденъ былъ ограничиться однимъ вздохомъ, сов?стясь, что сболтнулъ нехорошее слово.

   Впрочемъ, онъ такъ в?рилъ въ «родительскую кровь», что забывалъ ея оскорбленія. Видя, какъ братъ обдаетъ его холодомъ, онъ говоритъ хитро: «пущай!», а смотря на бабъ, которыя подчасъ рвали и метали, онъ добродушно думалъ: «ничего, перемелется — мука будетъ». Онъ в?рилъ, что достаточно не бередить гн?въ — онъ самъ пройдетъ; «потому, наприм?ръ, дерьмо… не трожь его — оно не будетъ и вонять». Ссоры бабъ даже часто доставляли ему удовольствіе, онъ дразнилъ ихъ, отпуская на ихъ счетъ простодушныя шуточки; сядетъ на лавку и см?ется. Забывая оскорбленія, онъ забывалъ свое нам?реніе поступать по настоящему, какъ сл?дуетъ. Эта неисправимость и б?сила Петра. Но это былъ только предлогъ — Петръ везд? вид?лъ предлоги уколоть Ивана… Бросилъ Иванъ на двор? тел?гу, оставивъ ее мокнуть на дожд?; Петръ это непрем?нно зам?чалъ, онъ нарочно съ трескомъ завозилъ въ сарай тел?гу, а возвратившись въ избу, кололъ: «Что ротъ-то разинулъ?»

   Петръ во вс?хъ поступкахъ Ивана сталъ вид?ть одну сплошную глупость. Правда, Иванъ любилъ пошутить, но безъ этого онъ не могъ обойтись, безъ этого жизнь не казалась бы ему красною. Любилъ онъ, наприм?ръ, своихъ д?тей и вс?хъ ребятъ брата безъ исключенія и никогда не въ силахъ былъ отказать себ? въ удовольствіи купить имъ пряниковъ. «Эй, ребята! Иди ко мн?, кто хочетъ гостинцевъ!… Лиса пришла!» — кричалъ онъ, выл?зая изъ тел?ги, бросалъ лошадь, забывалъ д?ло и возился съ ребятами. Поднимался шумъ. Вся гурьба маленькихъ сорванцовъ, которые любили его, л?зла ему на спину, крутилась около ногъ, дергала за бороду, рев?ла отъ восторга. Иванъ и самъ былъ въ восторг?, такъ что большую часть шума, производимаго д?лежомъ пряниковъ, Петръ приписывалъ ему. «Вонъ куда денежки-то уходятъ!» — говорилъ онъ, непрем?нно появляясь на м?ст? д?лежа пряниковъ. Одни эти слова приводили въ смущеніе Ивана, отравляя его удовольствіе. А все-таки безъ шуточки онъ не могъ обойтись. Изъ-за т?хъ же ребятъ выходили постоянно непріятности, выражавшіяся со стороны Петра колючими взглядами и словами, а со стороны Ивана горечью и недоум?ніемъ: «за что братъ серчаетъ?» Иванъ нер?дко ц?ликомъ входилъ въ интересы ребятъ, разсуждалъ съ ними, начиналъ препирательства, ссорился или вызывалъ нарочно борьбу между ними, когда вс?мъ д?лалось скучно. Между мальчишками происходилъ бой, они тузили другъ друга, оглашая дворъ ревомъ и тумаками. Иванъ горячо вм?шивался въ д?ло: подсм?ивался, если одинъ изъ противниковъ валился на землю, или стыдилъ, поощрялъ, когда боецъ слаб?лъ… «Ай-ай, Микитка! Плохъ, плохъ, братъ! — говорилъ онъ, принимая на себя стыдящее выраженіе.— Оченно плохъ, Микитка! Ужь этого не скроешь… Вонъ онъ какъ тебя двинулъ, Сенька-то!… А ты его самъ… ты его въ пузо дерни, садани его снизу… во какъ! Молодчина! ловко! Валяй его хорошенько… буцъ, буцъ!» Иванъ самъ приходилъ въ восторгъ, принимая жив?йшее участіе въ драк?; онъ принималъ вс? выраженія и позы дерущихся, вс?мъ существомъ отдаваясь игр?… Появлялся Петръ. Однимъ своимъ появленіемъ прекращалъ шумъ. Одинъ его взглядъ изъ подлобья, одни его тонкія, плотно сжатыя губы могли отравить всякое удовольствіе. Онъ это и самъ зналъ, но, не довольствуясь этимъ, радикально отравлялъ шутливое настроеніе Ивана какими-нибудь ?дкими зам?чаніями.

   — Работать бы надо… неч?мъ дразнить ребятъ… пустяковинный челов?къ!

   Петръ и на самомъ д?л? думалъ, что онъ работаетъ одинъ, а братъ только вы?зжаетъ на немъ. Эта мысль самого его отравляла, не давая ему покою; ему в?чно казалось, что онъ перед?лалъ, а Иванъ не дод?лалъ. Онъ не переставалъ, кажется, ни минуты безпокоиться о хозяйств?, въ т? же минуты думая, что съ Иваномъ хозяйства не соберешь, потому — пустяковинный челов?къ. Самъ онъ не сид?лъ ни минуты безъ д?ла, не шлялся безъ пути; притомъ, каждое его д?ло им?ло всегда осязательную ц?ль, было обдумано и приноровлено. Увидитъ безъ д?ла валявшійся гвоздь — приберетъ его къ м?сту, такъ что когда придетъ надобность въ гвозд?, онъ его употребитъ. У него ничего не пропадало даромъ, ни вещи, ни времени. Ц?лые дни онъ проводилъ въ томъ, что собиралъ и копилъ всякую чепуху, которая, однако, въ его рукахъ всегда находила надлежащее м?сто. Иванъ поступалъ вопреки ему и какъ будто даже на зло: на, молъ, вотъ теб?, выжига! Такъ казалось Петру, потому что тотъ заржавленный гвоздь, которому онъ нашелъ м?сто, Иванъ вынималъ и терялъ. Петръ зелен?лъ, когда вид?лъ это, а вид?лъ онъ все, что творилъ Иванъ.

   — Пустяковый челов?къ! Разоритъ онъ меня, идолъ!— говорилъ, въ упоръ смотря на Ивана, Петръ. Иванъ готовъ былъ плакать отъ горя. А Петръ думалъ про себя: «Ахъ, кабы я былъ одинъ хозяиномъ, кабы не было этой пустой башки!»

   Разъ такая мысль появилась въ семь?, посл?дняя на половину разрушена. Къ несчастію, Иванъ ничего этого не зам?чалъ, и когда Петръ бросалъ въ его сторону одно изъ своихъ колючихъ словъ, Иванъ бывалъ огорченъ, но думалъ, что онъ поступаетъ какъ сл?дуетъ, т?мъ бол?е, что самая жадность Петра, его алчное желаніе копить вызывали въ немъ одно уваженіе. Лично самъ онъ не былъ одаренъ этими хозяйственными свойствами и не считалъ всякую «погань», валявшуюся на двор?, годною къ какому-нибудь употребленію, но проявленіе этой алчности онъ прив?тствовалъ, какъ хозяйственность, какъ ум?нье наживать деньгу, какъ показатель ума Петра. «У-у, башка!» — говорилъ онъ при удобномъ случа?. И эта высокая нравственная оц?нка алчности, это см?шеніе алчности съ умомъ прямо противор?чили т?мъ поступкамъ, на которые онъ самъ былъ способенъ.

   Очень любилъ онъ сид?ть вечеркомъ на бревн?; это всегда приходилось на праздникъ. Сид?лъ онъ на бревн? передъ своею избой и калякалъ съ пріятелями, ведя нескончаемые разговоры о разнообразныхъ предметахъ, занимавшихъ его умъ. Это было одно изъ т?хъ удовольствій, и которыхъ онъ не могъ себ? отказать. Онъ часто засиживался на своемъ любимомъ м?ст? до темной ночи, когда шумъ деревенскій стихалъ и издалека, изъ степи, слышалась перекличка перепеловъ, а въ сос?днемъ озер? квакали лягушки, когда на неб? св?тился уже м?сяцъ, и шумный разговоръ самъ собою замиралъ. Понятно, что отъ такихъ сид?ній на бревн? по вечерамъ нельзя ждать какого-нибудь проку для хозяйства, такъ говорилъ ему Петръ, но онъ любилъ ихъ, какъ средство отвести душу; любилъ онъ самъ что-нибудь разсказать, наприм?ръ, о томъ, какъ онъ позапрошлый годъ чуть-чуть не поймалъ волка у себя въ с?няхъ, или какой у него умный меринъ: «Сейчасъ это увидитъ у тебя хл?бъ въ рук?, подкрадется и цапъ! Даже на удивленіе!» Любилъ онъ и слушать разсказы другихъ, то веселые и см?шные, то тихіе и тоскливые; любилъ онъ и ту минуту, когда посл? шумнаго разговора вдругъ вс? смолкнутъ, поочереди вздохнувъ, и гд?-нибудь въ степи раздастся ржаніе лошади, скрипъ запоздавшей тел?ги или степная п?сенка, заставляющая вдругъ заныть сердце, задуматься…

   Иванъ не пропускалъ ни одного сборища, и везд? принималъ на себя роль хозяина. Никто такъ не ум?лъ д?лить и подносить чарки общественной водки, когда міру удавалось содрать съ кого-нибудь «штрахъ». Иванъ въ такихъ случаяхъ былъ на верху блаженства, достижимаго въ той точк? земли, гд? стояла Березовка. Ц?лая деревня тогда обращала на него взоры и дов?ряла его ловкости, испытанной въ самыхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, когда, наприм?ръ, лакомокъ собиралось много, а вина было только полведра Иванъ въ совершенств? зналъ, сколько изъ даннаго количества выйдетъ чарокъ, сколько «останется въ залишк?» и куда д?вать этотъ залишекъ, выражавшійся часто такою дробью, которую можно было только лизать. Самъ Иванъ почти не пилъ,—до того онъ былъ погруженъ въ свою выдающуюся роль, довольствуясь общественнымъ дов?ріемъ къ его способностямъ. Для него самый процессъ распред?ленія чарокъ, во время котораго онъ снималъ шапку, кланялся, прося выкушать, казался праздникомъ. Впрочемъ, у него и дома иногда собирались гости на пирушку, но тогда онъ совс?мъ не могъ усид?ть на м?ст? отъ пожиравшей его радости; онъ суетился, упрашивать выкушать, и съ лица его не сходила блаженн?йшая улыбка.

   Еслибы кто назвалъ имя Ивана Сизова и спросилъ у любого изъ жителей Березовки: «знаете ли вы его?» — то непрем?нно получилъ бы такой отв?тъ: «Эва! какъ же его не знать!» Д?ло въ томъ, что Иванъ былъ самымъ искуснымъ распред?лителемъ луговъ, земли, огородовъ и прочей мірской собственности. Когда березовцы, около Острововъ, собирались на лугу и ссорились изъ-за кусточковъ, яминокъ и другихъ предметовъ общественной вражды, Иванъ являлся примирителемъ добросов?стнымъ и искуснымъ и, если угодно, единственнымъ. Онъ зналъ лучше всякаго, сколько вс?хъ спорныхъ кусточковъ, сколько даетъ с?на каждая яминка и черезъ какой пень надо провести грань, чтобы одинъ изъ спорящихъ не получилъ на дв? горсти больше корма. У него былъ превосходный глазом?ръ. Достаточно было для него лечь на брюхо на траву, сд?лать изъ рукъ подзорную трубу, посмотр?ть и объявить: «въ аккурат?!», чтобы брехавшіе другъ на друга спорщики умолкли, в?ря въ его подавляющій авторитетъ. Въ такіе дни онъ, высунувъ языкъ, б?галъ отъ одного конца луга въ другой, потому что вс? въ него в?рили и звали… «Тимо?еичъ!» — раздавалось на одномъ конц?. «Иваа-анъ!» — кричали его съ другого боку. Онъ и жеребья носилъ; когда наставала минута вынимать ихъ, онъ становился въ центр?, развертывалъ свою шапку, въ которой положены были жеребья, и трагически произносилъ: «Н-но, Господи благослови, вынимай!» Его лицо, въ обыкновенныхъ случаяхъ сердечное, д?лалось суровымъ. Такъ онъ служилъ міру.

   Пользуясь широкимъ дов?ріемъ общества, онъ поддерживалъ его вс?ми своими способностями и служилъ своей деревн? всею наличностью своей готовности. А готовность его лежать на брюх? въ трав? или д?лить на чарки ведра вина была только сотою долей т?хъ услугъ, которыя онъ оказывалъ своему міру. Онъ, наприм?ръ, зналъ, сколько коп?екъ въ прошлое л?то переплачено коровьему пастуху, сколько не доплачено свиному и сколько еще надо уплатить сала башкирцу, пасшему лошадей. Все это міру надо было держать въ ум?, помнить, и все это сохранялось, какъ въ кладовой, въ голов? Ивана Сизова. Какая важность въ этихъ пустякахъ для міра — объ этомъ Иванъ никогда не думалъ и не спрашивалъ себя. Взгляды его на свой міръ были лишены, такъ сказать, всякаго основанія и покоились за преданіи, которое отъ давности просто заскорузло. «Такъ міръ желаетъ» — это единственный отв?тъ, котораго можно было отъ него добиться на вопросъ, зач?мъ ему надо было ползать на брюх?, ради какой пользы онъ помнилъ сало и семь коп?екъ серебромъ? Онъ в?рилъ, что міръ всегда справедливъ и уменъ, но міръ въ его представленіи, что особенно зам?чательно, не совпадалъ съ наличностью вс?хъ березовцевъ, а былъ н?что отвлеченное, невидимое и неосязаемое, существо, въ одно и то же время справедливое и могущественное, сов?стливое и незыблемое. Міръ идетъ испоконъ в?ку; вс? «хрестьяне» также испоконъ в?ку жили на міру; представленіе о немъ дошло до Ивана по преданію, жизнь въ немъ отд?льныхъ единицъ давнымъ-давно отлилась въ опред?ленную рамку, которая застыла и запл?снев?ла: никто не сомн?вается ни въ его существованіи, ни въ справедливости его пріемовъ. Иванъ не былъ исключеніемъ. Онъ в?рилъ, что надо уважать его и оказывать ему услуги, в?рилъ, что онъ сила, но онъ чувствовалъ все это и никогда не подвергалъ критической мысли явленія въ этомъ міру, просто даже не думалъ о немъ. Онъ былъ для него такъ-же несомн?ненъ, какъ окружающій его воздухъ, и такъ же безсознателенъ. Никогда ему и въ голову не приходило спросить себя хоть разъ: что такое міръ? Зач?мъ онъ существуетъ? Точно-ли онъ уменъ и справедливъ? О своихъ д?лахъ Иванъ еще думалъ, о мірскихъ — никогда.

   Наоборотъ, Петръ Сизовъ обо всемъ соображалъ. Кажется, не было минуты, когда бы онъ о чемъ-нибудь не соображалъ. Правда, вс? его думы клонились къ пріобр?тенію какой-нибудь новой чепухи для хозяйства, и если существованіе шишки пріобр?тательности когда-нибудь подвергалось сомн?нію, то Петръ Сизовъ могъ бы представить себя въ качеств? несомн?ннаго обладателя ею. Но онъ думалъ и о мір?, только съ собственной точки зр?нія. Въ немъ не было ни одного намека на ту сердечность, которую носилъ въ себ? его братъ. Въ то время, какъ этотъ посл?дній откликался на всякій зовъ и б?галъ, высунувъ языкъ, по лугамъ, Петръ молча добивался лучшаго куска земли для себя, держась въ сторон? отъ споровъ за ямки, кустики и другіе сущіе пустяки; добивался онъ лучшаго куска какъ-то безъ шума, просто и быстро. Съ тою же д?ловитостью онъ присутствовалъ и на другихъ мірскихъ сборищахъ или просто молчалъ, если д?ло не касалось лично его, иногда, выслушивая на сход? кучу перебранокъ, болтливыхъ ссоръ и пустыхъ разсужденій о грошевыхъ д?лахъ, онъ презрительно оглядывалъ вс?хъ, бралъ шапку и уходилъ; съ его устъ срывалось не мен?е презрительное слово: «Дубье!» Это молчаливое презр?ніе ко всему, по его мн?нію, безд?льному дало ему со стороны березовцевъ уваженіе и боязнь, такъ что когда Иванъ Сизовъ говорилъ: «У-у, башка!», то вс? соглашались.

   Петръ Сизовъ не безд?льнымъ считалъ скор?е пріобр?теніе въ свою пользу ржаваго гвоздя, ч?мъ возню съ міромъ, который д?йствительно заржав?лъ. Шишка пріобр?тательности зуд?ла въ немъ такъ сильно, что онъ, наконецъ, зат?ялъ куплю и продажу хл?ба, собраннаго довольно замысловато, — зат?ялъ помимо согласія большака своего и минуя вс? пріемы обыкновеннаго крестьянина, главной обязанности котораго — обливать потомъ землю — Петръ не сочувствовалъ. Ивана онъ считалъ дуралеемъ, «почитай-что никуда негоднымъ», кром? безд?льнаго препровожденія праздничныхъ вечеровъ на бревн?, а потому куплю и распродажу хл?ба взялъ на себя. Онъ ?здилъ въ свободное время по деревнямъ, обм?нивалъ хл?бъ на м?дные кресты, кольца, пояски, гребенки, удочки и взялъ, такимъ образомъ, самую замысловатую часть предпріятія на себя. Д?ло же Ивана состояло только въ томъ, что онъ ?здилъ по св?жимъ сл?дамъ брата и собиралъ его обильную добычу, наваливая ее въ тел?гу въ вид? м?шковъ, м?шочковъ и узловъ. Онъ старательно исполнялъ выдумку брата, безъ всякой т?ни неохоты, хотя считался большакомъ. Самъ онъ ничего подобнаго не мотъ бы придумать и потому искренно называлъ брата «башкой». Мало того, онъ приходилъ въ восторгъ отъ своей промышленности, пораженный ея необыкновенною выгодой. Онъ не утерп?лъ, чтобы не разболтать объ этомъ на бревн? своимъ пріятелямъ, что было прямо противно вс?мъ правиламъ торговли. «Ловкую штуку зат?ялъ Петръ! — говорилъ онъ на бревн? пріятелямъ, слушавшимъ его съ разинутыми ртами.— Не гляди, что пояски, уды, ленты… тутъ, братцы мои, д?ло пахнетъ тыщами. Большую кучу деньжищъ можно заработать въ едакомъ промысл?! И работы никакой. Ты дашь поясокъ, а теб? насыпаютъ хл?бца. Такъ надо прямо говорить — умную башку надо носить на ше?, чтобы задумать такую прокламацію. Подставляй только пригоршни — деньги сами посыпятся, озолотишь себя»… Иванъ болталъ и дальше все въ такомъ же дух?, но его пріятели съ недов?ріемъ посматривали на него.

   Но Иванъ Сизовъ не могъ долго выдержать. Несогласіе съ братомъ сразу усилилось по одному пустому поводу. Разъ онъ по?халъ по окрестнымъ деревнямъ, по св?жимъ сл?дамъ брата, чтобы собрать всю его недавнюю кулацкую добычу. Между прочимъ, онъ долженъ былъ взять н?сколько фунтовъ льняного с?мени отъ одной старухи въ сос?дней деревн?. Прі?халъ, остановился возл? ея избы и сталъ привязывать лошадь къ воротному столбу. Но въ это время въ изб? шелъ разговоръ, часть котораго Ивану невольно пришлось, къ его изумленію, выслушать, потому что окошко было открыто.

   — Кто это тамъ приперся къ намъ?— спрашивалъ мужичій голосъ.

   — Кажись, Иванъ Сизовъ; должно, онъ, — отв?чалъ старушечій, дребезжащій и шепелявый голосъ, не регулируемый зубами, которыхъ старуха не досчитывалась.

   — Это который маклачитъ?

   — Маклачитъ. Двое братьевъ изъ Березовки.

   — За какимъ же д?ломъ?

   — Да я пром?няла с?мячка на три пояска, да на хрестъ. Только, каторжные, они, должно думать, облапошили старую дуру — с?мячка-то ровнехонько девять фунтиковъ, а пояска-то только три, да хрестикъ… Мошенники, должно думать!

   Иванъ дрогнулъ. Никогда онъ не думалъ, что удивительное предпріятіе, выдуманное братомъ, есть мошенничество; онъ, напротивъ, восхищался имъ.

   Неровными и несм?лыми шагами отправился онъ въ ворота, зад?лъ плечомъ за калитку, нер?шительно остановился передъ с?нною дверью, но все-таки согнулся въ три погибели, чтобы прол?зть въ косую дыру, называвшуюся дверью, и съ смущеніемъ остановился у порога. Ему стыдно было даже вспомнить о с?мячк?, и онъ долго стоялъ растерянно молчаливымъ, усиленно приглаживая волосы… А раньше онъ всегда начиналъ длинное балагурное каляканіе. «Маклакъ… мошенникъ, должно думать» — это поразило его. Вм?сто того, чтобы спросить долгъ, онъ попросилъ огоньку. Старуха подала ему горячій уголь, и онъ заткнулъ его въ трубку, долго не попадая въ отверстіе; руки его дрожали. Еслибы сама старуха не вынесла ему м?шка съ с?мячками, онъ долго бы еще простоялъ у порога и все шлепалъ бы губами о чубукъ, показывая видъ, что онъ никакъ не можетъ раскурить. Взявъ м?шокъ подъ мышку, онъ черезъ мгновеніе сид?лъ уже въ тел?г?, направляясь домой. Больше ему никуда не хот?лось заглянуть. Онъ пустилъ лошадь на произволъ; та и шла всю дорогу л?ниво, то зад?вая тел?гой за кусты, то совс?мъ сворачивая въ сторону отъ дороги, чтобы сорвать и съ?сть верхушку травы. Иванъ не трогалъ ея. Онъ задумался. Шапка его сдвинулась на затылокъ. Въ голов? переваривались слова: «должно думать, мошенникъ»,

   Съ т?мъ же задумчивымъ видомъ Иванъ разсказывалъ о своей неудач? въ промышленности и посл?, сидя на бревн? съ пріятелями и сос?дями. Удивительную промышленность онъ бросилъ съ той поры совс?мъ, но ни за что не могъ объяснить, почему бросилъ. «Не задача!— говорилъ онъ загадочно, кивая головой.— В?рно говорю — тыщи! Только я сплоховалъ, бросилъ».

   — Отчего бросилъ?— спрашивали у него пріятели. Иванъ качалъ головой, конфузился. Разговоръ ему былъ непріятенъ. Каждое слово надо было вытягивать изъ него силой. Онъ д?лался упрямъ.

   — Неспособно, — возражалъ онъ.

   — Эдакое-то д?ло! Какъ неспособно?

   — Такъ. Неподходяще.

   — Да отчего? Барыша н?тъ?

   — Какъ барыша н?тъ! Барышъ прямо руками загребай. В?рно.

   — Такъ что же ты?

   Иванъ задумался.

   — Проторговался?

   — Карахтеру н?тъ, — проговорилъ онъ загадочно. Такъ ничего и не добились отъ него.

   Петръ скоро увид?лъ, что его брату наскучила выдуманная имъ промышленность; онъ еще больше сталъ злобиться на него, пересталъ его совс?мъ слушаться и старался ускорить разд?лъ. «Пустая башка» — единственное названіе, которое съ той поры онъ сталъ давать Ивану, прямо въ глаза высказывая, что онъ не хочетъ больше работать на дураковъ, а этимъ именемъ Петръ называлъ вс?хъ своихъ односельцевъ, исключая людей, за которыми онъ признавалъ умъ, потому что они, подобно ему, обладали шишкой пріобр?тательности. Ни мал?йшей привязанности къ своей деревн?, изъ которой онъ готовъ былъ въ каждую данную минуту выйти, у него не существовало; мірскому одобренію онъ не придавалъ никакой ц?ны; день, когда онъ пустилъ срамъ на свой прародительскій умъ, насталъ очень скоро, и разд?лъ произошелъ быстр?е, ч?мъ даже онъ ожидалъ.

   Въ этотъ день дворъ братьевъ Сизовыхъ представлялъ зр?лище разрушенія и вражды; валялись неприбранными тел?ги, сани, кадушки, корыта, но вс? эти предметы д?лились на дв? кучи, изъ которымъ одна оставалась за братомъ Иваномъ, другая отходила къ брату Петру. Надъ дворомъ то и д?ло поднималась пыль, слышался трескъ. Самый разд?лъ происходилъ молча. Петръ ходилъ по вс?мъ закоулкамъ и каждую вещь осматривалъ подозрительно. Иванъ ходилъ за нимъ, какъ потерянный, ходилъ и соглашался на все, что предлагалъ братъ. Онъ, видимо, съ трудомъ переносилъ зр?лище разоренія и торопился покончить д?ло. Все хозяйство, нажитое съ такимъ трудомъ, сразу ему опостыл?ло. Ему уже ясно представлялась картина, какъ приходятъ къ воротамъ сос?ди и безчисленное число разъ разспрашиваютъ его о д?лежк?. Поэтому, въ это утро онъ не казалъ глазъ никому, чувствуя весь срамъ отв?чать на собол?знующіе или насм?шливые вопросы, Д?йствительно, срамъ ему испытать пришлось. Сначала прошелъ мимо и заглянулъ во дворъ безногій солдатъ Лапинъ. Осв?домился:

   — Д?литесь?

   — А теб? какое д?ло?— оборвалъ Петръ.

   — Я такъ… Мн? чудно. Жили до сей поры въ согласіи, какъ подобаетъ единоутробнымъ…

   — Да-а, единоутробные! А ты изъ какой утробы вышелъ, что пришелъ разспросы д?лать? Проваливай, безногая кочерыжка! — еще разъ оборвалъ Петръ любопытнаго Лапина, который поскребъ ладонью спину и удалился.

   За нимъ появились другіе любопытные.

   Петръ воспользовался потерянностью брата. Онъ отбиралъ себ? все, что попадалось на глаза. Попалась скворечница — взялъ. Отдавая ее Микитк?, онъ приказалъ ему спрятать ее въ пазуху. «Можетъ, пригодится», — пояснилъ онъ. Но все-таки, несмотря на потерянную уступчивость Ивана, д?ло не обошлось безъ суда. Петръ возъим?лъ притязаніе на лишнюю корову и свинью, — на первую потому, что онъ самъ купилъ, между т?мъ какъ второй онъ своими руками обр?залъ на всякій случай уши, положивъ свою м?тку. Ивану было все равно, только бы не вид?ть срамоты, но баба его возмутилась до глубины души и заявила, что она лучше даетъ выцарапать себ? глаза, ч?мъ уступитъ корову и свинью. «Грабители! — кричала она.— Ишь что захот?ли! Облопаетесь!…» И она рев?ла, плевала въ сторону Петра и жены его, б?гала по двору и безъ толку гоняла спорныхъ животныхъ изъ одного конца въ другой.

   — Слышь, братъ, — сказалъ Иванъ, обращаясь къ Петру съ ужаснымъ лицомъ.— Петръ, слышь, что я скажу теб?.

   — Слушаю, — возразилъ Петръ.

   — Не срами насъ, уходи!

   Петръ презрительно молчалъ.

   — Родительскій домъ…

   — Слыхали мы это!

   — Помнишь, что родитель-то сказалъ? «Чтобы жить вамъ безъ сраму»… Чай, не забылъ? И уходи. Не пущай на весь міръ худой славы…

   — Отдай корову и свинью, — перебилъ Петръ.

   — Не дамъ, не дамъ, лучше и не суйся!— кричала Иванова баба, подступая къ Петру.

   Нечего д?лать, пошли въ судъ, гд? Илья Савельевъ еще три дня тому назадъ выпилъ дв? косушки на счетъ Петра и съ?лъ при этомъ чашку капусты. Петръ былъ р?шительно во вс?мъ предусмотрительный челов?къ.

   Передъ дворовъ братьевъ скоро собралось множество любопытныхъ, изъ которыхъ одни просто глаз?ли, другіе см?ялись надъ Ивановой бабой, поощряя ее, вс? же вообще сулили Петру хорошую будущность, жал?я Ивана, которому пришелъ, по всеобщему мн?нію, «теперича чистый капутъ». Вс? интересовались также вопросомъ, кому достанутся корова и свинья, которыхъ, въ качеств? вещественныхъ доказательствъ, повели въ судъ баба Ивана, державшая на веревк? свинью, и Петръ, ведшій корову. Онъ сверкалъ глазами на толпу, окидывая ее презрительными взглядами… Свинья рев?ла, влекомая Ивановой бабой; Иванова баба плакала и ругалась; толпа отпускала на счетъ д?йствующихъ лицъ шуточки. На улиц? поднялся гвалтъ.

   Иванъ не могъ вынести этого позора. Онъ посп?шно взялъ заступъ и ушелъ въ огородъ, чтобы скрыться отъ взглядовъ сос?дей, чтобы не вид?ть самому собственнаго посрамленія. Обработка огорода когда бы подождать, — была еще ранняя весна, — но Иванъ принялся рыться въ земл?. Глубоко вонзая заступъ, онъ выворачивалъ огромныя глыбы, но не чувствовалъ ихъ тяжести, не сознавая даже, что у него трещитъ спина, что онъ страшно работаетъ. Мысленно онъ былъ тамъ, на улиц?, откуда слышался гвалтъ, см?хъ и визгъ свиньи. «Повели», — думалъ онъ; тогда лопата его съ силой вонзалась въ землю, р?зала прутья, корни, глину… Сд?лавъ одну гряду, онъ принялся за другую, не чувствуя утомленія. Онъ представлялъ въ воображеніи свой дворъ, откуда доносился трескъ, гд? вид?лъ онъ безпорядокъ, разореніе, и новая гряда была кончена. «Осрамили… покойный родитель»…— думалъ Иванъ — ему казалось, что теперь нельзя будетъ показать глаза на міру — осм?ютъ. И онъ продолжалъ вонзать заступъ въ землю, выворачивая пудовыя глыбы, р?залъ щепы; и глыба за глыбой ложилась на гряд?, гряда за грядой равнялась въ рядъ… разъ, два, три, четыре… Шапка его сл?зла на затылокъ. Ситцевая рубаха прилипала къ мокрому т?лу. Руки его тряслись отъ усталости. Звен?ло въ ушахъ. Но онъ кончилъ весь огородъ и только тогда почувствовалъ, какъ мозжила его спина, ныли ноги, стучало въ вискахъ. Работа его успокоила. Онъ разогнулъ спину, с?лъ на гряду и оперся на заступъ, прислушиваясь, не слышно-ли? Но была уже ночь.

  

III.

  

   Большая часть избъ въ этой безл?сной сторон? строилась изъ особаго рода кирпичей, состряпанныхъ доморощеннымъ путемъ изъ глины и соломы, — матеріала, который л?томъ впитывалъ въ себя весь дождь, а зимой весь холодъ, такъ что л?томъ деревенскіе дома походили на губки, зимой на ледяныя пещеры. Заборы выкладывались изъ т?хъ же кирпичей, только бол?е низшаго разряда, отчего, черезъ годъ посл? ихъ постановки, они представляли развалины, оставленныя посл? нашествія иноплеменниковъ; впрочемъ, ребятишки сверлили въ нихъ норы для своихъ игръ, гд? потомъ обитали воробьи и стрижи. Крыши избъ р?дко покрывались соломой, — что, разум?ется, не надо приписывать благоразумной предусмотрительности противъ пожаровъ — почти никогда не крылись тесомъ, очень дорогимъ въ этихъ м?стахъ, а просто пластами земли, которая давала черезъ н?которое время произрастенія, въ вид? богородской травы и ковыля, въ совокупности придававшихъ деревн? очень пріятный видъ, если смотр?ть издалека. Но вкусъ иногихъ жителей возмущался противъ висячихъ луговъ; такіе покрывали свои обиталища камышомъ и кугой, въ видахъ двойной ц?ли: для прикрытія жилищъ отъ непогоды и ради обладанія своеобразными водосточными трубами.

   Посл?дняя особенность относится и къ изб? Петра Сизова, не усп?вшаго еще купить деревянную крышу, вопреки сильному желанію обладать ею. За то вс? остальныя части хозяйственныхъ строеній, по прошествіи съ небольшимъ года посл? разд?ла, уже получили отъ рукъ хозяина типъ, р?зко отличавшійся отъ прочихъ беззаботныхъ построекъ въ Березовк?: он? были прочны и плотны. Изба поставлена была изъ толстыхъ сосновыхъ бревенъ, заборъ сд?ланъ изъ досокъ; такого же матеріала ворота съ жестяными зв?здами и съ массивнымъ засовомъ. Зданія постройки носили на себ? тотъ же характеръ прочности и плотности, не им?я ни одной дыры, которая могла бы соблазнить вора, чего Петръ Сизовъ вообще сильно боялся, или дать просторъ для любопытныхъ глазъ, соглядатайство которыхъ онъ, повидимому, терп?ть не могъ. В?роятно, по т?мъ же чувствамъ хозяина и ворота р?дко отпирались, придавленныя массивнымъ засовомъ, не вошедшимъ въ обыкновеніе другихъ березовскихъ мужиковъ. Желаніе Петра исполнилось: онъ на простор?, для себя и ради одн?хъ своихъ ц?лей хозяйничалъ.

   Д?ятельность его, конечно, не приняла еще т?хъ разм?ровъ, когда ему было бы можно жить скромно, вдали отъ любопытнаго нахальства односельцевъ, привыкшихъ ходить на распашку. Еще долго оставалась въ немъ привычка копить всякую чепуху, на другой взглядъ никуда негодную. Большой дворъ его содержалъ ц?лыя кучи этой дряни, которую онъ подбиралъ въ выброшенномъ позади сор?. Въ одной куч? лежали обломки оглоблей, сгнившія чурки, отвалившіяся, повидимому, отъ колесъ, худое корыто, бочки съ выбитымъ дномъ; въ другой куч? сложены были ремни отъ шлей, старыя подошвы, н?сколько клочковъ отъ голенищъ, лохмотья отъ шубъ и пр. и пр. Все это, очевидно, было уложено и навалено систематически, съ разд?леніемъ по царствамъ природы.

   Иногда Петръ Сизовъ откапывалъ въ сору какую-нибудь вонючую вещь и, глядя на нее, задумывался, почесываясь и недоум?вая, какое бы дать ей употребленіе, чтобы она принесла доходъ. Выходя со двора на задворки, онъ не пропускалъ ни одной вещи, чтобы не осмотр?ть ея и не подумать, годна-ли она на пользу челов?ку, или н?тъ, и никогда не ускользнула отъ его вниманія вы одна щепа, которой бы онъ не поднялъ, возвращаясь, такимъ образомъ, домой, онъ всегда несъ у себя подъ мышкой н?что: связку прутьевъ, горсть щепокъ, обрывки бичевокъ, — все ему годилось; да и дорогой онъ старался присовокупитъ еще что-нибудь.

   — Богъ помочь, Петръ! Что ты тутъ д?лаешь?— спрашивалъ его кто-нибудь, зам?тивъ, что онъ копается въ сору.

   — А вотъ прутья, — отв?чалъ Петръ Сизовъ и не обращалъ вниманія на проходившаго, продолжая накладывать себ? подъ мышку замаранныя щепочки.

   — Ишь ты! — возражалъ прохожій задумчиво и шелъ дальше, и только черезъ н?которое время, собравшись съ мыслями, принимался хохотать.

   Но мелочи и занятіе ими были только привычкой; съ этого можно начать, но кончить Петръ Сизовъ желалъ бол?е крупнымъ. Все вниманіе его, вс? помыслы пом?стились пока въ амбар?, сверху до низу набитомъ разнаго вида хл?бомъ, который лежалъ въ закромахъ, въ куляхъ, м?шкахъ и м?шочкахъ. Петръ дни и ночи копался въ своей житниц?, то молчаливо обдумывая что-то, то сортируя м?шки и узелки, то считая на счетахъ какіе-то барыши. Тутъ же въ ящикахъ спрятаны были у него т? пустяки, которыми барышничалъ онъ: крестики, кольца, удочки. Періодически Петръ складывалъ м?шки и м?шочки въ возъ и отвозилъ ихъ въ городъ.

   Область его предпріятій все бол?е и бол?е расширялась. То и д?ло къ нему приходили старухи и молодыя бабы, принося съ собой узлы, а унося вещи, стоившія буквально плевка, потому что Петръ при покупк? ихъ ум?лъ «нажечь» самаго опытнаго торговца. Потомъ стали похаживать мужики. У каждаго изъ нихъ была нужда и они л?зли за помощью къ Петру Сизову. Петръ началъ зам?тно обособляться. Онъ не былъ кулакомъ; онъ выражалъ собой личность, понявшую свои права, особу, р?шившуюся существовать единственно ради себя, челов?ка, желавшаго жить помимо и даже вопреки міру, который Петръ презиралъ. Ни въ комъ онъ бол?е не зналъ нужды, но къ нему, напротивъ, обращались. Міръ для него почти-что не существовалъ. У него были, вм?сто него, м?дныя кольца и «аглицкія удочки». Чего еще надо?

   Петръ Сизовъ р?дко ходилъ на сходъ, хотя встр?чалъ тамъ большую склонность въ собравшихся снимать передъ нимъ шапки. Онъ говорилъ мало, пользуясь услугами н?которыхъ своихъ товарищей по «башк?», между которыми былъ и Павелъ Жоховъ. Посл?дній былъ краснор?чивъ, какъ вс? міро?ды, и нахаленъ, какъ вс? кулаки, не было м?ры безстыдства, которой онъ побоялся бы и не предложилъ бы на сход?. Широкая пасть, помощью которой онъ рев?лъ на сходахъ, способность мигать обыкновеннымъ манеромъ, когда въ лицо его бросали обвиненія, ум?нье пропускать мимо ушей обильную брань, нер?дко сыпавшуюся на него, — такимъ являлся Жоховъ. Онъ помогалъ Петру, Петръ помогалъ ему, и они жилили отъ міра лучшія поля и все, что требовалось имъ, вм?ст? съ н?которыми другими заправителями вс?ми мірскими д?лами. Это была плотная кучка людей, которыхъ нельзя было прошибить никакою сов?стливостью. Общественныя тяготы давили только б?дняковъ, а не эту плотную кучку, которая спокойно стряхивала съ себя всякую тяжесть.

   Березовскій сходъ подчинялся этой кучк? почти безусловно, отстаивая свое верховное владычество только по форм?, по отношенію къ пустякамъ. Петръ Сизовъ и Павелъ Жоховъ д?лали, что хот?ли. Мало того, имъ подчинялись не по безсилію; разв? ц?лая деревня не могла съ ними совладать? Имъ покорялись, уважая ихъ. Ихъ боялись, признавая въ нихъ силу; имъ в?рили, воображая, что они такіе же міряне православные, какъ и вс?, только «башки»; про нихъ думали, что они стоятъ за міръ — это ми?ическое существо, сд?лавшееся орудіемъ въ рукахъ ловкихъ людей. Кром? того, что Петръ Сизовъ и другіе были умныя головы, ихъ уважали за ум?нье наживать коп?йку. Поклоненію этой коп?йк? не было бы м?ста, если бы сов?сть вс?хъ березовцевъ находилась въ бол?е благопріятныхъ условіяхъ.

   Когда березовцы жили въ одной изъ внутреннихъ губерній, у нихъ «была одна душа», — такъ говорятъ старикіи «потомъ пошла эта самая воля и пришелъ развратъ», — прибавляютъ они, качая сивыми головами. Если въ это время вблизи находились молодые мужики, то принимались насм?хаться надъ сивыми головами, «скалили зубы» или окидывали ихъ колючими взорами, какъ д?лалъ Петръ Сизовъ. Удивительно то, что, всл?дъ за насм?ханіемъ надъ сивыми головами, молодые мужики серьезно говорили: «в?рно, развратъ», но не признавали, что «допрежь лучше было».

   Д?йствительно, многое изм?нилось съ той давней поры, которую сивыя головы обозначили словомъ «допрежь».

   Вс? еще въ деревн? помнятъ то время, когда они селились на этихъ м?стахъ, и тотъ день, когда они дружно принялись работать.

   Былъ вечеръ. Т?ни ложились уже на прос?ку, которую березовцы нашли подл? р?ки. Вокругъ плотно облегалъ ихъ густой л?съ, гд? стояли стол?тнія березы и ольха, а снизу, изъ-подъ ногъ, несло на нихъ запахомъ гнилой листвы, обратившейся въ перегной. Переселенцы были одни на пятьдесятъ верстъ кругомъ. Станъ ихъ т?сно сбился на т?сной л?сной прогалин?; въ одномъ углу пасся скотъ, въ другомъ скучились тел?ги и люди… Варился ужинъ. Разсуждали о трудности завести въ такой глуши селеніе. Вырубить л?съ? Это каждаго пугало. Недалеко разстилалась степь, но тамъ не было воды. И сотни разъ переселенцы стремились въ л?сной мракъ и мысленно боролись съ нимъ… А время шло. Пошли еще разъ посмотр?ть съ пригорка на степь, которая восторгала ихъ своею безконечностью. Н?сколько разъ уже они ходили на этотъ пригорокъ и думали, что д?лать, И теперь собрались вс? на холм?, съ бабами и ребятами, и обсуждали свое положеніе, то громко, вслухъ, то молчаливо, каждый про себя, смотря въ степь, м?ряя глазами «несм?тную силу л?са» или ощупывая землю. Постояли и пошли къ ужину, ничего не р?шивъ. Потемн?ло небо, настала ночь; переселенцы подбросили хворосту въ костры и думали, думали молча… подъ трескъ и въ дым? огня, подъ глухой шумъ л?са, подъ вой волковъ, раздававшійся на той сторон? р?ки. Прошла такъ ночь. Раннимъ утромъ, на сл?дующій день, кто-то молча взялъ топоръ, его прим?ру посл?довалъ другой и поплевалъ на руки, поднялся третій и сказалъ: «Господи, благослови!», вс? взяли топоры и принялись рубить. Не было сказано ни одного слова, но никто не отказался отъ работы. И пошелъ трескъ по всему л?су, застонали березы и ольха, падая подъ ударами топоровъ, запылало зарево пожара, пущеннаго переселенцами, и черезъ нед?лю м?сто для поселенія было расчищено. Началось копаніе землянокъ, которыя рылись также общими средствами.

   Около двадцати л?тъ прошло съ т?хъ поръ. Много перем?нъ совершилось, много мыслей проползло по головамъ березовцевъ. Переселенцы, наприм?ръ, привыкли мало-по малу считать себя вольными людьми, независимыми отъ барина, привыкли и къ н?которому матеріальному довольству, какого они не знали на старыхъ м?стахъ. Но самая поразительная изъ этихъ перем?нъ произошла въ темной области сов?сти и мысли. Глухая работа зд?сь шла незам?тно, но неумолимо впередъ. Происходила невидимая борьба между особью и міромъ. Мало-по-малу каждый сельскій житель сталъ сознавать, что онъ в?дь челов?къ, какъ вс?, и созданъ для себя, и больше ни для кого, какъ именно для себя! И каждый в?дь самъ можетъ жить, устраиваясь безъ помощи бурмистра, кокарды и «опчисва». Вс? прежнія тяготы слились въ неразд?льную кучу. Въ доказательство этого открытія, въ сос?днихъ съ Березовкой м?стахъ поселились прим?ры. Первый прим?ръ прі?халъ изъ сос?дняго города, купилъ у казны небольшой участокъ степи и сталъ жить на немъ, подъ видомъ м?щанина Ермолаева, и зажилъ, по ув?ренію вс?хъ березовцевъ, «дюже шибко». Другой прим?ръ носилъ кокарду, самого его никто не видалъ, но, вм?сто него, с?лъ на степь второй гильдіи купецъ Пролетаевъ — «превосходная шельма». Третій прим?ръ проявился въ этихъ м?стахъ врод? непомнящаго родства, потому что ни одинъ изъ березовцевъ не зналъ его происхожденія и званія: «Кажись, мужичекъ по обличью, но ужь очень сурьезности въ емъ много». Зат?мъ масса другихъ обладателей степи, которыхъ березовцы и въ глаза не видали, возбуждала къ себ? сильный интересъ: «Болтаютъ, быдто они шельмовствомъ зацапали земли, а кто ихъ знаетъ». А прочіе-то люди, жившіе въ пред?лахъ деревни, люди, ни къ какому обществу неприписанные и ни съ ч?мъ несвязанные, разв? они не были в?скими доводами въ пользу новой жизни? Каждый изъ сельскихъ жителей очень часто думалъ объ этихъ явленіяхъ; и р?шительно не было ни одного чехов?ка, который въ свободныя минуты не думалъ бы купить себ? участочекъ, завести «лавочку, что-ли, иль кабакъ». Никто изъ мужиковъ не осуждалъ нравственно людей, жившихъ подобными предпріятіями; напротивъ, «любезное это д?ло!» Людей такого сорта уважали за умъ, считали «шельмовство» одною изъ способностей челов?ческаго разума. И въ то же самое мгновеніе каждый изъ березовцевъ уважалъ міръ, покоряясь ему и продолжая жить въ немъ.

   Сов?сть мужика раскололась тогда пополамъ; къ одной половин? отлет?ли «прим?ры», на другой остался міръ. Явились дв? сов?сти, дв? нравственности. Мужикъ уважалъ міръ, но уважалъ и челов?ка, который жилъ безъ всякаго міра; онъ думалъ, что надо жить въ мір?, но было бы, пожалуй, лучше вы?хать изъ него; онъ былъ общинникъ, признавая въ то же время права на полную особность; онъ держался равенства (ползаніе на брюх? по трав?), признавая превосходство; онъ жилъ въ деревн? «соопча», не считая дурнымъ д?ломъ бросить ее и зажить въ лавочк?; онъ растерялся въ этихъ мысляхъ, не р?шивъ, какъ лучше — пахать мірскую землю или попробовать другое «рукомесло», остаться на міру, «иль кабакъ» завести, считать міръ храмомъ или обворовать его и не считать такого д?ла постыднымъ.

   Этотъ расколъ сов?сти сд?лалъ возможными такія явленія, въ возможность которыхъ никто раньше не пов?рилъ бы… Это произошло публично, на сход?, при св?т? б?лаго дня.

   Петръ Сизовъ вдругъ заговорилъ. Онъ не просилъ, но прямо требовалъ отъ схода уступки ему земли возл? церкви, гд? стояла избушка безногаго солдата Лапина, который л?томъ пугалъ на огородахъ воробьевъ, зимой няньчилъ ребятъ, за что пользовался иногда горячими лепешками или кашей, добывая остальную часть пропитанія не мен?е полезными занятіями.

   Но Петру надо было построить новый амбаръ. По обыкновенію, онъ выгляд?лъ изподлобья и, когда кончилъ, отошелъ въ сторону, молча ожидая р?шенія схода. Березовцы подняли вой. На Петра Сизова съ ожесточеніемъ набросились. Но черезъ н?которое время набросились по обычаю, другъ на друга, обвиняя другъ дружку въ нахальств?. «Стало быть, теперича кто вздумаетъ слимонить какую хошь уйму земли, тотъ, наприм?ръ, слимонитъ? Какъ зовется такое безстыжество?» — кричалъ одинъ. А ему возражалъ другой: «Ты бы, Митрій, помолчалъ малость. Помнишь прошлогодній осьминникъ то? То-то. А какъ зенки у тебя бестыжіе, то ты и кричишь». И пошли чесать другъ друга, пріискивая за каждымъ такіе случаи, которые подтверждали несомн?ннымъ образомъ безстыжество вс?хъ вм?ст? и каждаго порознь, Петръ слушалъ-слушалъ, сдвинулъ шапку на глаза и объявилъ, что ежели такъ, то онъ кланяться міру уже не станетъ, н?-?тъ!

   — Не радъ, что и связался съ дурачьемъ! — сказалъ онъ и пошелъ домой.

   На другой день опять происходилъ сходъ. Березовцы чего-то испугались, Павелъ Жоховъ такого тумана напустилъ, что вс? признали просьбу Петра Сизова справедливою. Притомъ, каждый боялся за себя, не желая вооружаться открыто противъ Сизова, къ которому при случа?, пожалуй, придется приб?гнуть. Послали за Петромъ. Пришелъ. Возвысилъ голось староста. На минуту все смокло.

   — Тимо?еичъ!— сказалъ староста.

   — Что?— возразилъ Сизовъ.

   — Тимо?еичъ… міръ р?шилъ уважить тебя: не замай, говоритъ, пользуется… челов?къ онъ заслуженный. Но и ты уважь міръ, сд?лай вносъ.

   — Вносъ? А не жирно-ли будетъ?

   — Тимо?еичъ, не обижай насъ. Вынимай красную и довольно. Уважь міръ.

   — Покудова не за что! — хладнокровво сказалъ Сизовъ.

   — Какъ? міръ-то? Ты кто, откуда взялся? Православные! Спить съ него за едакія слова пять ведеръ!— закричало н?сколько голосовъ съ негодованіемъ. Началась опять перепалка. Ругали Петра. Но скоро его оставили, разд?лившясь на дв? партіи. Одна, бол?е благоразумная, старалась на Петра под?йствовать уб?жденіемъ и просьбою, другая хот?ла взять силой.

   — Господа православные! Гнать его или пущай поклонится міру?— спрашивала одна сторона.

   — Пущай тащитъ пять ведеръ!— кричала разъяренная другая сторона. Вышла полная разногласица.

   Петръ постоялъ постоялъ и, видя полн?йшій хаосъ, собрался уходить.

   — Куда ты сп?шишь? Погоди. Ишь какой обидчивый! — говорилъ староста.

   Но Петръ не обращалъ вниманія на эти просьбы. Онъ говорилъ, что «ежели такъ, то и наплевать»; староста говорилъ: «пущай пользуется землей, только бы уважилъ міръ», третья сторона желала, чтобы престижъ міра былъ возстановленъ пятью ведрами. Униженіе схода и безалаберщина на сход? были полныя. Сбавили ц?ну, только просили, чтобы оказано было уваженіе. Петръ не согласился. Тогда дошли до забвенія себя. Староста, въ лиц? большинства, взволнованно сказалъ:

   — Да ты хошь испитъ-то намъ дай!

   — Смерть какъ не люблю, ежели клянчутъ. Самъ знаю.

   — Тамъ дашь водочки-то? Одно ведро бы…

   — На, два ведра! Лопайте!— сказалъ Петръ Сизовъ.

   Обрадовались. Ругань прекратилась на время. Веселое оживленіе, см?хъ, шуточки балагурныя. Солдата забыли. Міръ представлялъ себя въ образ? пьянчуги; его интересы понимались въ смысл? двухъ ведеръ. Лопайте! И вс? были удовлетворены.

   Жестокая разногласица возобновилась только посл? того, какъ уже были принесены два ведра. Стали пить. Петръ только обмочилъ губы и съ презрительными взглядами, относившимися ко вс?мъ присутствующимъ, вышелъ. Продолжали пить. Но когда между шутками р?шено были снести избу безногаго солдата Лапина на другое м?сто, многіе взб?сились. Они инстинктивно защищали міръ. «Ахъ, вы, пьяная сволочь!» — закричало н?сколько голосовъ. Ихъ ругали, но слушали. «Зач?мъ вы міръ-то продаете?» — сказалъ кто-то, стуча стаканомъ объ столъ. Такимъ отв?чали бранью, попрекая ихъ глупостью. Даже пирушка не кончилась благополучно. Когда одно ведро было выпито, одинъ мужичекъ взялъ его и пол?зъ на пирующихъ, съ нам?реніемъ стукнуть кому-нибудь въ голову. Ведро у него отняли, онъ пол?зъ на кулаки. Вышло побоище между двумя напившимися. Срамъ произошелъ ужасный. Разошлись, остервен?въ другъ на друга.

   Петръ былъ не мен?е озлобленъ. На другой день часть схода пришла къ нему, къ дому, и потребовала еще вина передъ началомъ перенесенія избы солдата Лапина. Не ум?я «совладать» съ нимъ и удержать его, они думали наверстать водкой. Онъ принужденъ былъ дать. Понявъ, что у него ушло пропасть денегъ, онъ озлился на весь міръ.

   Сколько ни д?лали ему уступокъ, ему все было мало. Съ деревней у него не было почти ничего общаго. Интересы его клонились къ другому. Онъ былъ самъ по себ?. Всякія жертвы чужимъ людямъ, — а міръ сталъ ему чуждъ, какъ врагъ, — казались ему страшными,

   Во имя чего сходъ пожертвовалъ ему безногаго солдата? Лапинъ не былъ въ тягость никому; у него была одна нога, къ другой прид?лана была деревяшка, но это ничего не значитъ. Кром? пуганія воробьевъ съ огородовъ и нянчанья грудныхъ ребятъ л?томъ, онъ являлся для деревни челов?комъ во многихъ отношеніяхъ полезнымъ. Онъ еще занимался наукой. Правда, его обученіе грамотности носило своеобразный характеръ; собравъ ребятъ, онъ выстругивалъ изъ лучины палочки, раздавалъ ихъ ученикамъ и, задавая урокъ, говорилъ грознымъ голосомъ: смирно! Остальная часть его методы состояла въ томъ, что онъ держалъ на показ? ремень, постоянно жал?я, что, по слабости, не можетъ употреблять его въ д?ло, отчего, по его мн?нію, и происходили худые усп?хи его обученія: ученики только усп?вали протыкать насквозь книжки деревянными указками… Все это правда, но все-таки Лапинъ старался горячо заработать пропитаніе и не даромъ получалъ горячія лепешки, кашу и другой хл?бъ насущный.

   Наконецъ, простое чувство справедливости должно бы было спасти его избу отъ перенесенія на другое м?сто, еслибы продолжали существовать иныя времена. Но березовцы жили уже по другому складу.

   Посл? вторичнаго угощенія они пришли къ солдату и объявили ему р?шеніе. Лапинъ сперва разгн?вался до безумія. Простодушное лицо его побагров?ло. Онъ топалъ въ б?шенств? одною ногой, ругался. Онъ пустилъ въ ходъ вс? средства устрашенія. Одно изъ нихъ было оригинально. Онъ приц?пилъ на грудь свою старую медаль и обвелъ нахаловъ убійственнымъ, по его мн?нію, взглядомъ.

   — Это что-жь такое?

   — Кавалеръ, — пояснилъ Лапинъ.

   Нахалы недоум?вали.

   — Я васъ, сиволапые! Нал?во кругомъ маршъ!— крикнулъ онъ.

   Къ удивленію его, это не под?йствовало. Мужики захохотали. Одинъ шутникъ спросилъ даже: есть-ли у него крупа, чтобы стр?лять?

   Тогда Лапинъ вдругъ палъ духомъ. Онъ безпомощно прис?лъ на порогъ избы своей и просилъ не трогать его. Онъ челов?къ б?дный, всякій его можетъ обид?ть; у него деревянная нога — куда ему таскаться съ м?ста на м?сто?… Лапинъ заплакалъ. Это под?йствовало. Явилась жалость. Мужики обласкали солдата, тутъ же постановивъ, что они будутъ кормить его в?чно.

   А все-таки избу его снесли, уб?ждая хозяина ея, что на новомъ м?ст? ему будетъ лучше.

   Ни одинъ изъ березовцевъ не подумалъ въ этотъ день, зач?мъ у нихъ существовалъ міръ. Чтобы прит?снять безпомощныхъ? Но въ то же время никто не сомн?вался въ его д?йствительномъ существованіи. О немъ и его порядкахъ не думали, но чувствовали его. Не подвергая его критик?, въ него в?рили. Какимъ онъ былъ раньше, этотъ пресловутый міръ, такимъ и остался. Служили ему и жили въ немъ безъ разсужденія, только эта служба походила на ту, которую исполняютъ бонзы. Объ обновленіи и перестройк? этого древняго храма никому и въ голову не приходило. Не придетъ-ли день, когда его снесутъ такъ же, какъ снесли избу солдата съ деревянною ногой, Лапина?

  

IV.

  

   Въ дом? Ивана Сизова шли сборы въ дорогу. Хозяйка его приготовляла для мужа котомку. Самъ Иванъ сид?лъ за столомъ и разсказывалъ, какъ, наконецъ, деревня р?шила снять участокъ казенной земли на в?чныя времена.

   Изъ его разсказа оказывалось, что этотъ несчастный участокъ давно возбуждалъ всеобщее вниманіе и перебранки. Десятки разъ вся деревня, въ полномъ состав?, ходила высматривать его, причемъ одни являлись туда п?шими, другіе конными. Первые осматривали кустики, ложбинки, яминки, чтобы не промахнуться. Вторые взирали его во всемъ его ц?ломъ, объ?зжая вокругъ, какъ бы невзначай не врюхаться. Денегъ за него просятъ много, а проку выйдетъ мало; на каждую душу приходится по самой малости. Изъ-за этого и спорили… сколько тутъ было брани — не приведи Богъ! Б?днота желала купить, богачи говорили: «Песъ съ нимъ! На какого онъ шута? Это по осьминнику-то на душу? Такъ эдакой пустяковиной ни одна душа не будетъ довольна». И ругались. Должно быть, десять разъ приходили на участокъ, притоптали его весь, запомнили вс? кочки. Слава Богу, что кончилась эта канитель.

   — Прор?шили?— спросила жена.

   — Разомъ. Сболтнулъ какой-то шутъ, что на этотъ участокъ уже многіе зарятся… и заразъ надумали. Лупи, говорятъ, Ванюха, въ городъ, оправь намъ все, какъ сл?дуетъ, чтобы только участокъ-то нашъ былъ… Чуть св?тъ завтра надо вы?зжать.

   Иванъ сид?лъ веселый. Ребята л?зли ему на кол?ни, на загорбокъ, прося его купить гостинцевъ. Иванъ разыгрался. Одному онъ показалъ пальцами рога коровы и, въ подражаніе ей, вдругъ зарев?лъ: бу-у! отчего мальченко опрометью бросился къ порогу; другого взялъ поперегъ живота, положилъ его на кол?ни и принялся щекотать бородой. Поднялся д?тскій хохотъ, въ которомъ принималъ участіе и самъ Иванъ; лицо его св?тилось, глаза искрились отъ см?шныхъ слезъ. Тутъ же онъ об?щалъ, что изъ города привезетъ золотыхъ и красныхъ барановъ и пряниковъ… Потомъ вдругъ онъ нахмурился, переставъ играть. Онъ задумчиво досталъ изъ-за пазухи кожаный кошель, съ какимъ-то страхомъ осматривая его.

   — На-на вотъ, зашей, — сказалъ онъ, подавая хозяйк? кошель, — мірская казна. Сохрани Богъ отъ гр?ха. Только разинь ротъ — сейчасъ цапъ у тебя! И реви тогда… Глыбже засунь.

   Хозяйка зашила «мірскую казну» въ онучу. Никакой жуликъ не догадался бы, какія дорогія онучи носилъ Иванъ.

   — Такъ-то вотъ в?рн?е. На-ка теперь, понюхай… много ли увидишь?— сказалъ Иванъ, и лицо его снова заплыло широкою улыбкой.

   Однако, еще разъ въ этотъ день ему пришлось смутиться до глубины души.

   — Не слыхать, когда братъ-то ?детъ?— спросила жена, воткнувъ этимъ вопросомъ ножъ въ сердце Ивана.

   Онъ насупился и замолкъ.

   — Я почемъ знаю!— только огрызнулся онъ.

   Петръ Сизовъ былъ также выбранъ въ покупатели участка. Онъ даже раньше былъ выбранъ, потому что березовцы прежде всего къ нему обратились: «Петръ, лупи въ городъ и чтобы все чисто было. Ты у насъ башка, знаешь куда и какъ. Чтобы только земля была наша». Зат?мъ уже былъ указанъ Иванъ Сизовъ. Между т?мъ, оба брата давно не видались. Встр?чаясь другъ съ другомъ, они не снимали шапокъ, не кланялись, причемъ Иванъ терялся и съ недоум?ніемъ чесалъ голову, а Петръ отворачивался, смотр?лъ въ землю, какъ будто зам?тилъ какую-то брошенную вещь и нам?ревался поднять ее для хозяйства. Легокъ на помин?!

   Петръ всталъ около порога и крестился на образа. Потомъ внимательно и неторопливо осмотр?лъ вс?хъ находящихся въ изб?. За то находящіеся въ изб? были поражены. Иванова баба стояла посредин? избы со сложенными на живот? руками и не могла произнести ни слова. Иванъ также безмолствовалъ; онъ сид?лъ неподвижно и держалъ въ рукахъ онучу, которая за минуту передъ т?мъ приводила его въ радостное настроеніе. Одинъ парнишка засунулъ въ ротъ палецъ, не сводя глазъ съ дяди; другой, поменьше, при его вход? стремглавъ бросился на печку, съ быстротой молніи зарылся тамъ въ лохмотья, оставивъ одну только маленькую щелочку, изъ которой скоро показался испуганный с?рый глазъ.

   — Здравствуйте, — сказалъ Петръ.— Пришелъ пров?дать. Не знаю, угодилъ-ли въ добрый часъ. Но теперича ссориться намъ не изъ-за чего.

   — Не изъ-за чего…— повторилъ Иванъ, не зная, что говорить.

   — Потому д?лить нечего.

   — Нечего…

   — Пришелъ пров?дать…

   — В?рно!

   — Братнино-то сердце отходчиво. Иль все сердитъ?— пытливо спросилъ Петръ.

   Иванъ былъ взволнованъ, онъ, видимо, не зналъ, что д?лать. Но вдругъ онъ всталъ, подошелъ къ брату, взялъ его за руку и потащилъ къ столу. «Добро пожаловать! Гость будешь. Хозяйка, миръ! Пришелъ съ повинной… кланяйся!» — говорилъ Иванъ и крутился по изб?, пока, наконецъ, не успокоился, усвоивъ фактъ примиренія съ братомъ.

   Черезъ часъ оба брата сид?ли уже за столомъ. Происходилъ пиръ. Иванъ былъ подвыпивши. Петръ им?лъ мен?е колючій видъ. Иванъ ежеминутно угощалъ своего гостя, называя его «дорогимъ». На глазахъ его то и д?ло появлялась влага. Блаженн?йшая улыбка разлилась по всему его лицу. Иногда онъ хлопалъ брата ладонью по ног? и въ сотый разъ спрашивалъ его: братъ онъ ему или н?тъ?

   — А какъ же! Самый настоящій, — въ сотый разъ отв?чалъ Петръ.

   — Единоутробный?— шутливо осв?домился Иванъ.

   — Единоутробный.

   До полуночи въ изб? Ивана св?тился огонь, и все это время Петръ не могъ вырваться изъ-за стола.

   На другой день братья вм?ст?, на одной лошади, по?хали въ городъ. Они сид?ли рядомъ. Иванъ много говорилъ, Петръ много слушалъ. Старшій добродушно оглядывалъ младшаго, младшій внимательно смотр?лъ на старшаго. Впрочемъ, случай далъ и посл?днему возможность заговорить, только говорилъ онъ всегда о д?л?, пропуская пустяки мимо ушей.

   Они подъ?зжали уже къ городу. Вдали видн?лись колокольни, зеленые куполы, б?лые дома. Но очертанія города. были еще не ясны, надъ вс?мъ городомъ вис?ла мгла, а когда солнце стало клониться къ западу, и лучи его пали отв?сно, отъ города былъ вид?нъ только осл?пительный блескъ. Жаръ спадалъ. Но пыль по дорог? сд?лалась еще бол?е удушливою. Она густыми клубами поднималась отъ лошадиныхъ ногъ, колесъ и набивалась въ тел?гу, садясь на одежду братьевъ. Братья сид?ли въ ней, какъ въ пятой стихіи; облака ея часто были такъ густы, что они не видали другъ друга, молча глотая ее. Поэтому, должно быть, старшину сос?дней волости, ?хавшаго имъ навстр?чу изъ города, они зам?тили только тогда, когда онъ поровнялся съ ними. Иванъ и Петръ сняли шапки и поздоровались. Старшина величественно про?халъ мимо, что-то пробормотавъ.

   Петръ н?сколько разъ оглядывался назадъ, стараясь хорошенько разгляд?ть новую сбрую съ бляхами, жирнаго мерина, прочную и щегольскую тел?жку богатаго старшины. На мгновеніе оба брата покрылись пылью, скрывшую отъ ихъ глазъ отъ?зжающаго. Но Петръ сказалъ:

   — Подлинно, голова!

   — А что?— откликнулся Иванъ.

   — Разбогат?лъ. Теперича куда — и шапку не ломаетъ! Уменъ, шельма.

   — Старшина. Обыкновенно…

   — Ничего не «старшина». Старшина одна причина, а умъ — другая.

   — Должно быть, на руку нечистъ, — зам?тилъ наивно Иванъ, удивляясь отчего его братъ нахмурился. Петръ говорилъ твердо, но задумчиво, смотря на дно тел?ги.

   — Допрежь голь мужиченко былъ. — зам?тилъ онъ, — Значитъ, башка-то не дерьмомъ набита, есть же, значитъ, разсудительность. Слыхалъ, какъ онъ пошелъ въ ходъ? Семеновцы, вотъ такъ же, какъ, къ прим?ру, мы, задумали прикупить лугъ. Хорошо. Выбрали. А старшину послали за купчей. А онъ, не будь простъ, денежки-то да лужокъ-то въ карманъ спустилъ. Туда-сюда, а купчая-то ужь въ кармашк?. См?ется! Конечно, какъ надъ дураками не см?яться? Такъ и бросили.

   — Безсов?стный и есть!— съ негодованіемъ воскликнулъ Иванъ.

   — Не безъ того. А между прочимъ, какъ судить? Судить надо по-просту. Оно и выйдетъ, что ловко вывернулся, уме-онъ! Ум?етъ жить.

   — Разбойствомъ-то…

   — Для чего разбойствомъ? Все по закону. Ныньче, братъ мой, все законъ, бумага.

   — А гр?хъ?— спросилъ Иванъ, смотря на брата сквозь слой пыли.

   — Вс? мы гр?шны.

   Иванъ помолчалъ.

   — А Богъ?— потомъ спросилъ онъ.

   — Богъ милостивъ. Онъ разберетъ, что кому. А жить надо.

   — Разбойствомъ! В?дь онъ, стало быть, выходитъ, воръ?

   — Ну-у! — протянулъ глухо Петръ.

   Впродолженіи н?сколькихъ минутъ длилось молчаніе. Лошадь шла шагомъ. Кругомъ было тихо. Солнце с?ло, и по степи разлился полу-св?тъ, въ которомъ вс? предметы приняли иныя формы и цв?та.

   — Сов?сть, братъ, темное д?ло, — прервалъ молчаніе братъ Петръ.

   — А міръ?— спросилъ Иванъ.

   — Какой такой міръ?— презрительно зам?тилъ Иванъ.

   — Да какже, а семеновцы-то?

   — Каждый свою пользу наблюдаетъ, хотя бы и въ міру. Рази міръ тебя произродилъ?

   — Что-жь…

   — Міръ тебя поитъ-кормить?

   — Ты не туда…

   — Н?тъ, я туда. Каждый гонитъ свою линію. Какъ есть ты челов?къ и больше ничего. А міра н?тъ… Ну, будетъ по-пустому болтать, слышь?

   — Ась?— откликнулся задумавшійся Иванъ.

   — Подбери возжи!— р?зко сказалъ Петръ.

   Лошадь, пущенная во время разговора на произволъ судьбы, завезла тел?гу въ сторону. Правыя колеса катились по самому краю рва. Прямо передъ глазами былъ городъ. Иванъ посп?шно задергалъ возжами, направляя лошадь на настоящую дорогу. Онъ еще что-то хот?лъ спросить брата и уже обернулся къ нему лицомъ, но тел?га въ?хала на камни мостовой, загрем?ла, затряслась и отбила у Ивана охоту вести разговоры.

  

V.

  

   Странно, что мужичекъ, за?хавшій въ чужое м?сто по д?ламъ, сразу д?лается безпомощнымъ. Все ему ново и непонятно, словно онъ переселился въ н?которое царство, въ н?которое государство, за горы и моря… Буквально онъ подвергается самымъ удивительнымъ несчастіямъ, испытывая баснословныя приключенія; то его помоями обольютъ, то зад?нутъ метлой по физіономіи.

   Иванъ не подвергся, къ счастію, б?дамъ. Онъ только зал?зъ на первыхъ порахъ въ какую-то кухню, вм?сто присутствія, а оттуда поваръ его живо выпроводилъ, въ то же время указавъ, куда сл?дуетъ идти. Притомъ, у него былъ братъ, больше его знающій и опытный.

   Оба они пришли очень рано, и когда поваръ указалъ. Ивану надлежащее м?сто, они с?ли возл? парадной двери на улиц? и стали ждать. Въ ожиданіи часа, когда можно было вид?ть «начальника», Иванъ разулся, распоролъ онучу и вынулъ изъ нея деньги. Это потребовало много времени, такъ что когда отъ онучи было отнято ея привилегированное положеніе, а сапоги очутились на должномъ м?ст?, ожидаемое время настало. Петръ сначала держался въ сторон?; онъ не могъ дать ни одного сов?та брату, молчалъ и неподвижно сид?лъ на тротуар?, задумчиво вперивъ глаза въ землю. Идти съ Иваномъ онъ на первыхъ порахъ также отказался. «Допрежь ты иди», — возразилъ онъ на просьбу идти вм?ст?. Иванъ повиновался, но отсутствіе брата вселило въ него еще больше робости, съ которой онъ и пошелъ.

   Половину дня Иванъ торчалъ въ прихожей, у вс?хъ спрашивая и ожидая какого-то «главнаго начальника». Къ нему подходило н?сколько чиновниковъ, предлагавшихъ ему сд?лать все, что надо, но онъ со страхомъ отказывался отъ предложенія, въ то же время думая: «Хитеръ народъ, погляжу! И насъ тоже не проведешь!» И онъ все ждалъ главнаго начальника. Впрочемъ, на вопросы присутствующихъ, какого именно главнаго начальника ему надо, онъ ничего не могъ отв?тить. Пробило три. Иванъ терп?ливо ждалъ. Наконецъ, его выпроваживать стали. Уперся. Потомъ приб?гъ къ посл?днему средству — онъ зналъ, что въ каждомъ присутствіи есть секретарь, «большой также начальникъ», но только съ нимъ д?ла не сд?лаешь, а посов?товаться можно. Вызвали секретаря.

   — Какое д?ло?

   — Земли хотимъ купить, ваше благородіе; Это самое.

   — Гд? земли, какой земли, кто?

   — Мы, березовскіе хрестьяне…

   — Да тебя-то какъ звать? Кто это «мы»?

   — Иванъ Тимо?еевъ, а прозываюсь Сизовъ. Съ братомъ мы прі?хали купить…

   Отв?тивъ это, Иванъ посмотр?лъ на секретаря, и ему показалось, что тотъ окончательно разсердился. Сердце его ёкнуло. Онъ сталъ объяснять, какой такой участокъ.

   — Хорошо, хорошо. Завтра, — сказалъ секретарь и отд?лался отъ просителя.

   Но это завтра растянулось на ц?лую нед?лю.

   Въ сл?дующіе дни Иванъ взялъ на себя только наблюдательную роль. Въ то время, какъ Петръ говорилъ съ «начальниками», подавалъ имъ просьбы, документы, Иванъ стоялъ въ прихожей, не произнося ни слова. Онъ сознавалъ, что Петръ ловч?е его. Онъ только не зналъ, отчего Петръ ловч?е… Иванъ простаивалъ часы и дни въ прихожей, безъ словъ и неподвижно, глубоко в?ря, что эти безсловесныя и неподвижныя стоянія необходимы, чтобы свято выполнить мірское порученіе. Онъ боялся вымолвить слово, чтобы какъ-нибудь не промахнуться. Та же боязнь заставляла его постоянно ощупывать карманъ, гд? были спрятаны деньги. Петръ одинъ разъ мрачно потребовалъ этихъ денегъ, въ видахъ скорой уплаты, но онъ не далъ. «Я самъ», — проговорилъ онъ недов?рчиво, какъ ребенокъ, у котораго просили игрушку.

   Кром? стоянія въ присутствіи, однажды вечеромъ отыскалъ барина, съ которымъ н?когда у мирового судьи пилъ чай; онъ пришелъ посов?товаться съ нимъ. Статистикъ принялъ его хорошо, только просилъ придти въ другое время покалякать на досуг?. Когда Иванъ разсказалъ ему свое д?ло, онъ одобрилъ березовцевъ.

   — Хорошее д?ло вы задумали.

   — Да, д?ло любезное. Какъ бы его только оправить въ настоящемъ вид?, — сказалъ весело Иванъ.

   — Ничего, оправишь… А помнишь, какъ васъ ругалъ Николай Иванычъ?

   Иванъ кое-что помнилъ.

   — Онъ говорилъ, что вы передъ міро?дами кланяетесь и что у васъ никакого порядку н?тъ… кажется, такъ? Я думаю, что оттого у васъ никакого порядку н?тъ, что вы ничего сами не ум?ете. Налетитъ на васъ нахалъ, а вы не знаете, какъ съ нимъ справиться… а? Учиться надо.

   — Худыхъ людей всюду много, — отв?чалъ Иванъ.

   — Да не въ этомъ д?ло. Защищаться-то вы не ум?ете. Пожалуй, и защищаетесь, да только боками своими.

   Баринъ засм?ялся.

   — Учиться надо, — повторилъ онъ.

   — Учить, изв?стно, насъ надо, — подтвердилъ Иванъ.

   Этимъ нравоученіемъ и кончилось все. Баринъ заторопился куда-то.

   Иванъ посл? этого еще н?сколько дней провелъ въ торчаніи, терп?ливо, мученически ожидая развязки. Утромъ рано его вид?ли сидящимъ на тротуар? возл? казеннаго дома; тамъ же иногда зам?чали часа въ четыре, потому что онъ выходилъ на воздухъ подышать и размять ноги. Это было чистое страданіе. Н?тъ хуже состоянія, когда челов?къ ждетъ, ничего не зная… Онъ томился до замиранія сердца, стоялъ до мозжанія въ ногахъ и ожидалъ до того, что голова его кружилась, а мысли верт?лись колесомъ. Онъ просто дур?лъ. По выход? изъ присутствія Петра, онъ только спрашивалъ:

   — Скоро?

   — Да, должно быть, скоро, — возражалъ Петръ.

   Д?ло кончилось. Ивана позвали въ настоящее присутствіе и потребовали денегъ. Иванъ оглянулъ вс?хъ недов?рчиво, подозрительно: «Хитеръ тоже народъ!» — думалъ онъ. Онъ медлилъ. Петръ р?зко вел?лъ ему выкладывать деньги, и онъ пол?зъ въ карманъ. Четверть часа онъ вынималъ, другую четверть часа считалъ, для чего онъ нарочно ушелъ въ самый дальній уголъ комнаты и по временамъ оглядывался подозрительно, не прим?чаетъ-ли кто его денегъ. Его ругали. Ругался Петръ. Ругался чиновникъ, перелистывавшій бумаги. Но Иванъ думалъ: «Д?ло мірское… долго-ли промахнуться?» Съ т?мъ же нам?реніемъ («чтобы все было чисто»), подавъ деньги, онъ въ то же мгновеніе протянулъ руку за бумагой. Но Петръ р?зкимъ движеніемъ отстранилъ его, самъ взялъ документъ, а въ сторону чиновника пояснилъ:

   — Братанъ мой.

   Все кончилось. Документъ въ рукахъ. Когда Иванъ вышелъ изъ присутствія, онъ глубоко вздохнулъ и широко перекрестился на церковь. Петръ былъ возбужденно-веселъ, хотя смертельная бл?дность искажала его лицо; казалось, что онъ за минуту передъ т?мъ изб?гъ опасности и еще не можетъ отъ всей души радоваться, оправившись отъ страха. Онъ также перекрестился на церковь. Но къ Ивану возвратилась обычная разговорчивость; камень съ души его свалился. По выход? совс?мъ изъ той части города, гд? стоялъ казенный домъ, онъ съ шумомъ сказалъ: «Баста!» — снялъ шапку, над?лъ ее опять, сдвинулъ на затылокъ… Главное, получена была бумага.

   Но кому бумага, какая бумага?

   Злов?щія в?сти разносятся въ деревн? раньше, ч?мъ он? оправдываются. Не усп?ли братья Сизовы прі?хать изъ города, какъ уже вся деревня была взволнована подозрительными мыслями. Живо собрался сходъ; мужики массою двинулись къ изб? Ивана Сизова. «Подавай бумагу» — кричали десятки голосовъ въ его окно. Иванъ вышелъ изъ вороты раскланялся и сказалъ, что бумага у Петра. Двинулись къ Петру. Подозрительность и волненіе доросли уже до такой степени, что Ивана взяли подъ руки и повели силой, какъ пойманнаго вора.

   Петръ только-что возвратился домой, но не могъ утерп?ть, чтобы не обойти своего хозяйства. До отъ?зда онъ не усп?лъ покрыть избу тростниковыми снопами. Теперь, едва по?лъ, зал?зъ наверхъ избы и принялся укладывать крышу, какъ ни въ чемъ не бывало. Онъ былъ весь охваченъ волненіемъ и злобой, а когда увид?лъ приближеніе схода, руки его затряслись, но онъ не бросилъ работы и чисто укладывалъ тростникъ, пригоняя снопы другъ въ другу.

   — Петръ, сл?зай!— послышался крикъ.

   — Для какой надобности?— хладнокровно спросилъ Петръ.

   — Подавай бумагу! Гд? она?

   — Не для васъ она прописана.

   Петръ, высказавъ это, продолжалъ возиться на крыш?.

   Сходъ за минуту замеръ. Значитъ, правда, что бумага-то ушла изъ рукъ? Правда, что деньги-то пропали? Правда, что участка-то н?тъ? Н?сколько голосовъ еще разъ машинально повторили: «Петръ, сл?зай!» Но Петръ не сл?зъ. Онъ сказалъ, что деньги скоро отдастъ, и… и больше ничего не сказалъ, подаривъ лишь мужиковъ взглядомъ полн?йшаго пренебреженія. Его бл?дное лицо, казалось, говорило: «Ахъ, вы шуты, шуты соломенные!» Только руки его дрожали и снопы не укладывались съ тою аккуратностью, какую онъ желалъ.

   Вниманіе схода было отвлечено въ другую сторону. Вдругъ вс? вспомнили объ Иван?. Оглянулись и увидали его. Полет?ла брань. Иванъ передъ т?мъ былъ оставленъ на свобод?, но онъ не пытался уйти изъ толпы. Онъ только самъ теперь сообразилъ все. Видъ его былъ убитый. Онъ едва-ли слыхалъ раздавшуюся въ эту минуту страшную брань и не видалъ разъяренныхъ лицъ. Онъ самъ такъ обомл?лъ, что не пытался выговорить слово оправданія. Только чуть слышно произнесъ, обращаясь къ брату:

   — Братъ! Что ты со мной сд?лалъ?…

   Эти слова еще больше разъярили толпу. «A! ты ссылаешься на брата?!» Ивана н?сколько рукъ схватили и тянули въ разныя стороны. За первыми потянулись другіе, потомъ потянулись вс?… Каждый хот?лъ схватить и встряхнуть… Онъ все это вид?лъ; вид?лъ также злов?ще гор?вшіе глаза, но не думалъ оправдываться. «Пусть лучше прибьютъ», — думалъ онъ. Его д?йствительно начали бить… Онъ ничего не видалъ.

   Въ это время н?сколько опытныхъ стариковъ б?гали по сходу и уговаривали бросить… Они знали, ч?мъ это можетъ кончиться. Случай имъ помогъ вырвать Ивана. Чей-то мальченка, заинтересованный вс?мъ происходящимъ, пол?зъ черезъ заборъ, который съуживалъ его поле зр?нія, и подвергъ себя неожиданной опасности, зац?пившись рубахой за колъ. Онъ повисъ и зарев?лъ отъ ужаса. Отчаянный ревъ его возбудилъ всеобщее вниманіе. Оглянулись, увидали… и сперва появились улыбки, потомъ веселый см?хъ, превратившійся моментально въ хохотъ и шутки. Хохотали вс? собравшіеся. А староста незам?тно увелъ Ивана.

   Когда мужики черезъ минуту вспомнили о немъ, его уже не было. Поднялся невообразимый гвалтъ. Н?которые предлагали идти искать Ивана и бить его. Другіе сов?товали над?ть на него хомутъ, обсыпать куриными перьями и въ такомъ вид? водитъ его по улиц?. Но староста объявилъ, что Ивашка сидитъ уже въ темной. Это, повидимому, сразу успокоило сходъ. Онъ перекинулся на другого брата. Но никто не требовалъ отъ него бумаги; его просили… «Отдай, Тимо?еичъ!» Петръ сл?зъ съ крыши и повторилъ, что деньги отдастъ, прибавивъ, что если къ нему станутъ приставать, то не дастъ… ни коп?йки! Сказавъ это, онъ захлопнулъ калитку, гд? стоялъ. Березовцы принуждены были еще разъ остолбен?ть.

   Н?сколько дней всл?дъ зат?мъ въ деревн? продолжались смятенія и сходы. Березовцы послали въ городъ ходоковъ разузнать, какъ и почему? Оба ходока, одинъ за другимъ, летали въ городъ, изъ города въ другой. Ничего не вышло. Отв?ты были убійственные. Одинъ прі?халъ и объявилъ:

   «Сами мы, братцы, глупый народъ»» Отв?тъ другого былъ таковъ: «рохли!»

   Кончилось это происшествіе очень скоро, неожиданно и почти незам?тно. Собрали березовцы посл?дній сходъ по своему нел?пому д?лу. Но обсужденія шли вяло, никто ничего не зналъ, и вс? предложенія были такъ же нел?пы, какъ и самое д?ло. Скажутъ слово и помолчатъ. Каждый понялъ всю безнадежность мірского предпріятія. Скажетъ слово и помолчитъ. Это надо?ло. Случилось вотъ что. Вдругъ вс? вразъ и каждый поочереди поняли, что у каждаго есть дома свое собственное д?ло, всякій желалъ наверстать потерянное время; мысль, что мірское д?ло потерп?ло крушеніе, придала жгучесть другой мысли, что дома есть настоящее д?ло, упустивши которое останешься безъ ничего. Настало смущеніе. Собравшіеся перестали гляд?ть другъ на друга. Было чего-то сов?стно. Мужики незам?тно разбрелись по домамъ. Одинъ всталъ, взялъ шапку и сказалъ, ни къ кому не обращаясь, что пора бы по домамъ. За нимъ всталъ другой, за нимъ третій, у вс?хъ нашлись причины. Одному надо было пойти дегтю купить; у другого провалился сарай; третьему явилась настоятельная необходимость шишку ср?зать на ног? мерина. Каждый бралъ шапку и уходилъ въ смущеніи. И скоро съ сборной изб? никого не осталось. На лужк? сид?ли одни сивые старики, которые принялись-было разсуждать о допотопныхъ временахъ, да и т? скоро умолкли, увидавъ, что говорить нечего.

   Иванъ вс? эти дни провелъ въ темной. Но на него также деревня махнула рукой.

   — Ну его, шалава проклятая!

   Это все, ч?мъ ему мстили. Онъ вышелъ изъ темной на восьмой день, глухою ночью, которая помогла ему украдкой придти домой. Тамъ онъ зал?зъ въ с?ни, никому не объявившись изъ домашнихъ, и забился въ уголъ. Общественное негодованіе придавило его; онъ уже думалъ, что никогда ему не оправиться во мн?ніи людей.

  

VI.

  

   Сизовскій участокъ затихалъ. Вокругъ главнаго хутора, еще не отстроеннаго, съ раскрытою крышей, безъ оконъ и безъ дверей, навалены были груды земли, соломы, прутьевъ; валялись горы щепъ и кирпичей и бревна съ воткнутыми въ нихъ топорами. Рабочіе пошабашили и готовились въ ?д?. Между ними большинство было изъ Березовки. Сизовъ позвалъ, и они… почему же и не помочь ему построить хуторъ? Деньги онъ даетъ хорошія. Большинство лежало на земл?; одни навзничь, другіе на брюх?. Ц?лый день работавшіе теперь сд?лали ночной привалъ, отдыхая. Кое-кто, впрочемъ, починивалъ одежду; иные точили пилы. Кое-гд? обм?нивались л?нивымъ разговоромъ; кто-то зап?лъ. Но л?нивые разговоры обрывались, а п?сня совс?мъ смолкла, потушенная темнотой и сномъ. Торопились привалиться поскор?е и заснуть. Ужинали однимъ хл?бомъ, пол?нившись сварить что-нибудь.

   Иванъ сид?лъ поодаль отъ другихъ. Онъ также стоялъ на работ? у брата наравн? съ другими. Въ его дом? въ это короткое время случилось много несчастій: волкъ зар?залъ пять овецъ, опилась лошадь, захворала хозяйка. Чтобы оправиться, онъ нанялся на хуторъ. Теперь онъ безмолвно осматривалъ топоръ. Въ ц?лый день никто еще не слыхалъ отъ него слова. Онъ боялся, что его осадятъ: воръ! Но ему дали названіе «шалавы» — и больше ничего. Знали, что самъ онъ отъ брата ничего не получилъ. Большинство работавшихъ относилось къ нему съ сожал?ніемъ: «Ахъ, глупый!»

   Осмотр?въ топоръ, онъ открылъ м?шокъ, вытащилъ оттуда хл?бъ и принялся закусывать. Вдругъ ему пришла въ голову мысль.

   Онъ пересилилъ себя, подошелъ къ лежавшимъ и сд?лалъ предложеніе.

   — Братцы, какъ бы намъ артелью…— сказалъ онъ.

   — Что артелью?— спросило н?сколько голосовъ.

   — Кашу бы варить.

   — Ничего, давайте артелью. Ребята, слышь?

   Заговорили. Предложеніе вызвало всеобщее одобреніе и было принято. Самому Ивану поручено привести его въ исполненіе.

   — Что-жь, пущай варитъ. Слышишь, Иванъ? Вари.

   Иванъ бросился хлопотать. Онъ сразу поднялся въ собственныхъ своихъ глазахъ. Забывъ усталость, онъ принялся б?гать, одинъ поднялъ огромный котелъ и, над?въ его для удобства на голову, принесъ на м?сто д?йствія, задыхаясь и радуясь. Онъ развелъ костеръ, который сначала все не разгорался, во изб?жаніе чего ему н?сколько разъ приходилось распластаться по земл? и дуть въ огонь до слезъ. Но онъ забылъ усталость и старался.

   Громадный костеръ пылалъ, разсыпая вокругъ себя искры, выбрасывая клубами дымъ. Вокругъ костра ус?лись рабочіе. Одинъ Иванъ былъ на ногахъ. Т?нь прежней блаженной улыбки, играла на его лиц?. Въ рукахъ онъ держалъ ложку, которой отъ времени до времени пом?шивалъ артельную кашу.