ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ ШЕКСПИРА.
ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,
выправленный и пополненный по найденному Пэнъ Колльеромъ,
старому экземпляру in folio 1632 года.
ГЕНРИХЪ V.
ГЕНРИХЪ VI,
ГЕНРИХЪ VI,
ГЕНРИХЪ VI,
ЧАСТЬ 1-я.
ЧАСТЬ 2-я.
ЧАСТЬ 3-я.
ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.
ВЪ ТИПОГРАФІИ В. ГРАЧЕВА И КОМП.
Генрихъ V, король Англіи.
Герцогъ Глостеръ, Герцогъ Бедфордъ, братья короля.
Герцогъ Экстеръ, дядя его.
Герцогъ Іоркъ, двоюродный братъ короля.
Графъ Сольсбёри, Вестморлэндъ и Варвикъ.
Архіепископъ Кэнтербёрійскій.
Епископъ Элійскій.
Графъ Кэмбриджь, Лордъ Скрупъ, Сэръ Томасъ Грей, заговорщики.
Сэръ Томасъ Эрпинамъ, Гооръ, Флюэлльнъ, Мэкморисъ, Джими, офицеры въ войскъ Генриха.
Батсъ, Кортъ, Вилльямсъ, солдаты того же войска.
Нимъ, Бардольфъ, Пистоль, прежніе прислужники Фольстафа, теперь солдаты въ войскѣ Генриха.
Мальчикъ имъ прислуживающій.
Герольдъ.
Хоръ.
Карлъ VI, король Франціи.
Людвигъ, дофинъ.
Герцоги Бургундскій, Орлеанскій и Бурбонскій.
Констабль Франціи.
Рамбуре и Гранире, французскіе лорды.
Градоначальникъ Гарфлёра.
Монжуа, французскій герольдъ.
Посланники къ королю Англіи.
Изабелла, королева Франціи.
Катарина, дочь Изабеллы и Карла VI.
Алиса, леди изъ свиты принцесы.
Квикли, хозяйка таверны и жена Пистоля.
Лорды, Леди, Французскіе и Англійскіе офицеры и солдаты, Гонцы и свиты.
Мѣсто дѣйствія въ началѣ въ Англіи, а потомъ во Франціи.
Входитъ Хоръ, какъ прологъ.
О, еслибы огненная Муза вознеслась къ свѣтлѣйшему небу вымысла! еслибы цѣлое королевство было сценой, принцы актерами, а короли зрителями великаго представленія! тогда воинственный Генрихъ явился бы въ своемъ настоящемъ видѣ — въ видѣ Марса, и у ногъ его, какъ собаки на сворахъ, ползали бы голодъ, мечъ и пламя, ожидая работы. Но вы, добрѣйшіе, простите уму неразумному, слишкомъ мало возвышенному, что вздумалъ вывести на этотъ недостойный помостъ предметъ столь великій: можетъ ли этотъ курятникъ вмѣстить въ себѣ обширныя поля Франціи? можемъ ли мы втиснуть въ этотъ деревянный О {Намекъ на театръ, въ которомъ эта піеса въ первый разъ давалась, и который, по своей круглой формѣ, назывался The Globe.} хоть одни шлемы, ужаснувшіе воздухъ Азинкурта? О, простите! вѣдь какая-нибудь каракулька можетъ же выражать милліонъ на самомъ маленькомъ клочкѣ,— почему жь и намъ, нулямъ этой огромной выкладки, не дѣйствовать на ваше воображеніе?— Представьте, что въ этихъ стѣнахъ совмѣщаются теперь два могучія государства, высокіе, почти соприкасающіеся берега которыхъ раздѣляетъ узкій, но опасный океанъ. Пополняйте наши недостатки вашимъ воображеніемъ: дѣлите одного человѣка на тысячу, создавайте цѣлыя арміи; воображайте, когда мы говоримъ о лошадяхъ, что вы видите, какъ онѣ оттискиваютъ гордыя копыта свои на воспріимчивой землѣ. Вашему воображенію придется теперь и убирать нашихъ королей, и переносить ихъ то туда, то сюда, и перескакивать времена, и сбивать событія многихъ лѣтъ въ одну часовую стклянку. Ради сего, позвольте мнѣ быть Хоромъ этой исторіи, и онъ, подобно прологу, смиренно попроситъ васъ прослушать нашу піесу терпѣливо и судить ее снисходительно.
Лондонъ. Передняя въ королевскомъ дворцѣ.
Входятъ Архіепископъ кэнтербёрійскій и Епископъ элійскій.
АРХІЕП. Да, лордъ, опять предложенъ тотъ самый биль, который на одиннадцатомъ году царствованія покойнаго короля прошелъ бы непремѣнно, несмотря на всѣ наши усилія, еслибъ смуты и безпокойства того времени не прекратили дальнѣйшихъ о немъ преній.
ЕПИСК. Какъ же отклонить его теперь?
АРХІЕП. Надо объ этомъ подумать. Пройдетъ — мы потеряемъ лучшую половину нашихъ владѣній. Мы все равно что лишимся всѣхъ мірскихъ земель, которыя люди набожные завѣщали церкви, потому что предполагается взымать съ нихъ столько, сколько нужно на содержаніе, въ честь короля, пятнадцати градовъ, тысячи пятисотъ рыцарей и шести тысячъ двухъ сотъ эсквайровъ,— да на устройство, для хилыхъ и престарѣлыхъ бѣдняковъ, не имѣющихъ силъ работать, ста, всѣмъ снабженныхъ богадѣленъ,— и сверхъ всего этого, ежегодно еще по тысячѣ фунтовъ въ казнохранилище короля. Таково содержаніе этого биля.
ЕПИСК. Порядочный глотокъ.
АРХІЕП. Глотокъ, который проглотитъ, и кубокъ, и все.
ЕПИСК. Какъ же отвратить его?
АРХІЕП. Король милостивъ, снисходителенъ.
ЕПИСК. И вѣрный сынъ святой церкви.
АРХІЕП. Его юность не обѣщала, конечно, этого. Но только что душа оставила тѣло его отца, и его буйство смирилось, какъ бы умерло точно также; мало этого,— въ тоже самое мгновеніе явилось, какъ ангелъ, и благоразуміе, и выгнало изъ него грѣшнаго Адама, сдѣлало его тѣло какъ бы раемъ, отверзтымъ только для свѣтлыхъ духовъ небесныхъ. Никогда, никто не дѣлался еще такъ быстро мудрымъ; никогда исправленіе не приливало еще такимъ кипучимъ потокомъ, смывая всѣ прежніе недостатки; никогда, гидра своеволія не лишалась еще своего престола такъ неожиданно; и все это такъ разомъ, вдругъ.
ЕПИСК. Благодатная для насъ перемѣна.
АРХІЕП. Послушайте только, какъ онъ разсуждаетъ о предметахъ божественныхъ, и, въ изумленіи, вы внутренно пожалѣете, что онъ не прелатъ; послушайте, какъ судитъ о дѣлахъ государственныхъ, и вы подумаете, что онъ только ими и занимался; прислушайтесь, когда разсказываетъ о войнѣ, и вы услышите страшную битву, переложенную на музыку; наведите на какой-нибудь политическій вопросъ, и онъ развяжетъ Гордіевы узлы его такъ же легко, какъ свою подвязку. Когда онъ говоритъ, и самый воздухъ, этотъ привилигированный повѣса, недвиженъ, и нѣмое изумленіе сторожитъ въ ушахъ каждаго, чтобъ не пропустить ни одного изъ его прекрасныхъ сужденій — такъ мудрыхъ, какъ будто бы вытекали не изъ одной теоріи, но и изъ глубокаго жизненнаго опыта. Непостижимо, какъ онъ пріобрѣлъ все это при своей прежней наклонности къ суетамъ жизни, въ обществѣ людей грубыхъ, безграмотныхъ, ничтожныхъ,— убивая время въ вѣчныхъ пирахъ, въ играхъ, въ бражничествѣ; когда и кто видѣлъ, чтобъ онъ занимался ученіемъ, уединялся, избѣгалъ мѣстъ увеселенія, обращенія съ простолюдинами?
ЕПИСК. Земляника ростетъ же и подъ крапивой, да и вообще здоровыя ягоды зрѣютъ какъ-то лучше въ сосѣдствѣ плодовъ низшаго достоинства. Такъ и принцъ скрывалъ свои знанія подъ покровомъ буйства, и знанія его росли, какъ ростетъ лѣтняя трава — ночью, невидимо, но тѣмъ сильнѣе.
АРХІЕП. Должно быть такъ. Вѣдь времена чудесъ миновались; теперь, по неволѣ, надо допускать естественныя объясненія.
ЕПИСК. Но, добрый лордъ, какъ же отвратить этотъ биль, о которомъ такъ хлопочутъ общины? Его величество за, или противъ?
АРХІЕП. Кажется не рѣшилъ еще; полагаю однакожь, что склоняется болѣе на нашу сторону, чѣмъ на сторону противниковъ; потому что я предложилъ его величеству, созвавъ лордовъ духовенства, собрать для него — во уваженіе настоящаго положенія дѣлъ, въ отношеніи къ Франціи, которое я изложилъ ему подробно,— такую сумму, какой, единовременно, духовенство до сихъ поръ, никогда не жертвовало еще ни одному изъ его предшественниковъ.
ЕПИСК. Какъ же принялъ онъ это предложеніе?
АРХІЕП. Чрезвычайно милостиво; но не имѣлъ времени — хотя, какъ я замѣтилъ, ему и очень хотѣлось,— выслушать полное изложеніе ясныхъ и неоспоримыхъ доказательствъ его правъ, но великому его прадѣду Эдуарду, на нѣкоторыя герцогства, и вообще на корону и престолъ Франціи.
ЕПИСК. Что жь помѣшало?
АРХІЕП. Французскій посланникъ, просившій ауедіенціи. Однакожь, назначенный ему часъ, я думаю, наступилъ уже. Есть четыре?
ЕПИСК. Есть.
АРХІЕП. Такъ пойдемте, послушаемъ что за причина его посланія, хоть я и могъ бы, по догадкѣ, сказать ее вамъ прежде, чѣмъ Французъ вымолвитъ слово.
ЕПИСК. Идемъ; мнѣ весьма интересно узнать ее.
Входятъ Король Генрихъ, Глостеръ, Бедфордъ, Экстеръ, Варвикъ, Вестморлэндъ и свита.
К. ГЕН. Гдѣ почтенный лордъ Кэнтербёри?
ЭКСТ. Его нѣтъ еще.
К. ГЕН. Пошлите за нимъ, добрый дядя.
ВЕСТМ. Не позвать ли посланника, ваше величество?
К. ГЕН. Нѣтъ, подождите; намъ хотѣлось бы прежде разрѣшить довольно важное недоумѣніе на счетъ нашихъ отношеній ко Франціи.
Входятъ Архіепископъ кэнтербёрійскій и Епископъ элійскій.
АРХІЕП. Господь и его Ангелы да хранятъ вашъ священный престолъ и да даруютъ долгіе дни вашему величеству!
К. ГЕН. Искренно благодаримъ васъ. Теперь прошу, мой ученый лордъ, продолжать — объяснить намъ безпристрастно, по совѣсти: уничтожаетъ, или не уничтожаетъ салическій законъ Франціи права наши? Но, да сохранитъ васъ Богъ, мой добрый и вѣрный лордъ, отъ всякаго натянутаго, криваго толкованія, отъ сознательнаго обремененія вашей души возбужденіемъ притязаній несправедливыхъ, въ сущности противныхъ истинѣ; потому что Богу извѣстно, сколь многимъ, теперь совершенно здоровымъ, придется пролить кровь свою для поддержанія того, что ваше преподобіе внушите намъ. Обдумайте поэтому хорошенько, какой отвѣтственности подвергаете вы насъ; изъ-за чего пробуждаете спящій мечъ войны. Именемъ Бога, прошу васъ быть осмотрительнѣе; вѣдь борьба двухъ такихъ государствъ никогда не обходилась безъ страшнаго пролитія крови, и каждая невинная капля ея будетъ воплемъ, жестокой жалобой на того, чья неправда отпустила мечъ, производящій такое опустошеніе между недолговѣчными смертными. Принявъ все это въ соображеніе, говорите, лордъ, и мы выслушаемъ и примемъ ваше мнѣніе, убѣжденные, что все, что вы скажете, омыто вашей совѣстью, какъ грѣхи крещеніемъ.
АРХІЕП. Выслушайте же меня, мой добрый государь, и вы, перы, обязанные жизнью, вѣрностью и службой этому царственному престолу,— Противъ правъ вашего величества на Францію можно возразить только постановленіемъ, которое они приписываютъ Фарамунду и по которому: In terram Salicam mulieres ne succedant — женщины въ землѣ салической не наслѣдуютъ. Но Французы называютъ землей салической Францію, а издателемъ этого закона, исключителемъ женщинъ — Фарамунда, совершенно несправедливо. Ихъ же собственные достовѣрные писатели утверждаютъ, что земля салическая находится въ Германіи, между рѣками Салой и Эльбой, гдѣ Карлъ великій, покоривъ Саксонцевъ, поселилъ часть Французовъ, которые, презирая германскихъ женщинъ за нѣкоторые нечестные обычаи, постановили закономъ, что женщины въ землѣ салической не наслѣдуютъ, и эта салическая земля, находящаяся, какъ я сказалъ, между Эльбой и Салой, и до сихъ поръ извѣстна въ Германіи подъ названіемъ Мейсена. Такимъ образомъ ясно, что законъ этотъ былъ постановленъ нисколько не для Франціи; что Французы овладѣли салической землей только спустя четыреста двадцать одинъ годъ по смерти мнимаго виновника этого закона — короля Фарамунда, который умеръ въ четыреста двадцать шестомъ году по пришествіи нашего Спасителя, а Карлъ великій покорилъ Саксонцевъ и поселилъ Французовъ за Салой въ восемьсотъ пятомъ. Кромѣ того, ихъ писатели говорятъ, что король Пепинъ, свергнувшій Гильдерика, доказывалъ свое право на корону Франціи происхожденіемъ отъ Блитгильды, дочери короля Клотара. Точно также и Гуго Капетъ, завладѣвшій короной Карла, герцога лореньскаго — единственнаго мужскаго наслѣдника по прямой линіи отъ Карла великаго,— чтобъ придать своему похищенію хоть нѣкоторую тѣнь права, котораго въ сущности не имѣлъ, выдалъ себя за наслѣдника леди Лингаръ, дочери Карломана, сына императора Людвига, сына Карла великаго. Точно такъ и король Людвигъ десятый, единственный наслѣдникъ похитителя престола Капета, нося корону Франціи, не могъ успокоить своей совѣсти до тѣхъ поръ, пока не убѣдился, что прекрасная королева Изабелла, его бабушка, происходила по прямой линіи отъ леди Эрменгарды, дочери вышеупомянутаго Карла, герцога лореньскаго, и что этимъ бракомъ линія Карла великаго соединилась опять съ короной Франціи. Изъ всего этого ясно, какъ лѣтнее солнце, что права Пепина, Гуго Капета и успокоеніе Людвига основывались на родствѣ съ женщинами, на правахъ женщинъ. Этихъ правъ короли Франціи держатся, и доселѣ; на законъ же салическій опираются для того только, чтобъ уничтожить твои. Имъ лучше запутаться въ своихъ собственныхъ сѣтяхъ, чѣмъ обнаружить, что ихъ право властвованія похищено у тебя и твоихъ предковъ.
К. ГЕН. И я могу предъявить мои требованія, не грѣша ни противъ права, ни противъ совѣсти?
АРХІЕП. Да падетъ этотъ грѣхъ на мою голову! потому что и въ «книгѣ числъ» сказано: умираетъ сынъ — наслѣдіе переходитъ къ дочери. Вступись же, государь, за свою собственность; разверни кровавое знамя; оглянись назадъ, на твоихъ могучихъ предковъ; ступай къ могилѣ твоего великаго прадѣда, отъ котораго ведутся права твои; призови воинственный духъ его и твоего прадяди, Чернаго принца Эдуарда, разыгравшаго страшную трагедію на поляхъ Французскихъ, разбивъ всѣ силы Франціи,— между тѣмъ, какъ могущественный отецъ его стоялъ на холмѣ и, улыбаясь, смотрѣлъ, какъ его львенокъ упивается кровью Французскаго дворянства.— О, дивный примѣръ англійской доблести! половина войска побораетъ гордыню всей Франціи, а другая стоитъ, улыбаясь, безъ всякаго дѣла, хладнокровнымъ зрителемъ!
ЕПИСК. Пробуди воспоминаніе объ этихъ славныхъ покойникахъ, возобнови мощной рукой своей ихъ подвиги. Ты ихъ наслѣдникъ, сидишь на ихъ тронѣ; кровь и мужество, прославившія ихъ, текутъ въ твоихъ жилахъ, и ты, мой трижды могущественный повелитель, хоть и въ майскомъ еще утрѣ юности, но созрѣлъ уже для дѣлъ славныхъ, для предпріятій великихъ.
ЭКСТ. Твои братья короли и земные властители ждутъ, что ты возстанешь, какъ предшествовавшіе тебѣ львы твоей крови.
ВЕСТМ. Они знаютъ, что ваше величество имѣете на это причину, средства, силы,— и вы, въ самомъ дѣлѣ, имѣете ихъ. Ни у одного еще изъ королей Англіи не было дворянства богаче, подданныхъ вѣрнѣе, и сердца ихъ, оставивъ тѣла свои въ Англіи, расположились уже станомъ на равнинахъ Франціи.
АРХІЕП. Пусть же и тѣла послѣдуютъ за сердцами съ мечемъ, огнемъ и кровью, чтобъ возвратить права твои. Для этого мы, духовные, соберемъ твоему величеству, такую сумму, какой въ одинъ разъ духовенство никогда не собирало еще ни для одного изъ твоихъ предшественниковъ.
К. ГЕН. Но намъ надо вооружиться не для одного похода во Францію; необходимо оставить еще достаточныя силы и противъ Шотландцевъ, которые, безъ того, легко могутъ вторгнуться въ наши владѣнія.
АРХІЕП. Но наши предѣлы, мой повелитель, и безъ того достаточно защищены отъ хищныхъ пограничниковъ.
К. ГЕН. Мы разумѣемъ не однихъ бродягъ; мы боимся общаго вторженія Шотландіи, которая, для насъ, всегда была алчнымъ сосѣдомъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Who hath been still а giddy neighbour… По экземпляру Колльера: Who hath been still а greedy neighbour…}. Вы можете прочесть, что при каждомъ походѣ моего великаго прадѣда во Францію, Шотландцы стремительно вторгались въ его незащищенное королевство огромными полчищами, какъ потокъ въ промоину, тревожили обезсиленную страну жестокими попытками, облагали города и замки тягостной осадой, и что беззащитная Англія приходила въ ужасъ отъ этого опаснаго сосѣда.
АРХІЕП. Который, однакожь, не столько вредилъ, сколько пугалъ; потому что вотъ, ваше величество, какой примѣръ подала себѣ сама же Англія: — когда все ея рыцарство было во Франціи, когда она оставалась печальною вдовицей своего дворянства, она не только съумѣла защитить себя, но взяла еще въ плѣнъ короля Шотландіи, заключила его какъ забѣглаго звѣря, и потомъ переслала во Францію, чтобъ увеличить свиту Эдуарда {Въ прежнихъ изданіяхъ: To fill king Edward’s fame… По экземпляру Колльера: То fill king Edward’s train…} плѣнными королями, чтобъ обогатить наши лѣтописи, какъ обогащается илъ морскаго дна потонувшими кораблями и несмѣтными сокровищами.
ВЕСТМ. Есть однакожь очень старая и очень справедливая пословица: «Хочешь восторжествовать надъ Франціей — управься прежде съ Шотландіей». Вылетѣлъ только орелъ-Англія на добычу, и ласка-Шотландія, тотчасъ же вползаетъ въ неохраненное гнѣздо его, высасываетъ царственныя яица, и разыгрывая мышь въ отсутствіи кошки, рветъ и душитъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: То spoil and havock… По экземпляру Колльера: То tear and havock…} болѣе, чѣмъ можетъ съѣсть.
ЭКСТ. Изъ чего слѣдуетъ, что кошка должна оставаться дома? но это нисколько не неизбѣжная еще необходимость {Въ прежнихъ изданіяхъ: Yet that is but а crush’d necessity… По экземпляру Колльера: Yet that is not а crush’d necessity…}, такъ какъ у насъ есть и замки для храненія запасовъ, и отличныя ловушки для воришекъ. Между тѣмъ какъ вооруженная рука сражается внѣ государства, осмотрительная голова защищаетъ себя дома; потому что правленіе, какъ бы оно ни дробилось, все-таки хранитъ созвучіе, сливаясь въ полный и естественный финалъ, какъ музыка.
АРХІЕП. Потому Небо и дѣлитъ человѣческое общество разными призваніями, приводя всѣ его силы въ постоянное движеніе, поставляя повиновеніе какъ бы цѣлью. Такъ дѣйствуютъ и пчелы — созданія, которыя законами природы научаютъ насъ устройству многолюднаго государства. У нихъ есть царица и государственные служители {Въ прежнихъ изданіяхъ: officers of sorts… По экземпляру Колльера: officers of state…}, изъ которыхъ нѣкоторые, какъ градоначальники, смотрятъ дома за порядкомъ; другіе, какъ купцы, ведутъ внѣшнюю торговлю; третьи, какъ солдаты, вооруженные жалами, собираютъ дань съ лѣтнихъ бархатистыхъ почекъ и весело возвращаются съ своей добычей домой, къ главной ставкѣ царицы, которая, съ царственной заботливостью, наблюдаетъ какъ распѣвающіе строители выводятъ золотые своды, какъ мирные граждане мѣсятъ медъ, какъ бѣдные поденщики съ тяжелыми ношами тѣснятся въ узкихъ воротахъ, какъ мрачные судьи, жужжа сердито, передаютъ блѣднымъ палачамъ лѣниво-зѣвающихъ трутней. Изъ этого я вывожу,— что многое, вполнѣ стремящееся къ одному и тому же, можетъ дѣйствовать весьма разнообразно; что, какъ нѣсколько стрѣлъ, пущенныхъ съ разныхъ мѣстъ, попадаютъ въ одну цѣль, какъ много дорогъ приводятъ въ одинъ городъ, какъ много быстрыхъ потоковъ вливаются въ одно соленое море, какъ много линій сходятся въ центръ солнечныхъ часовъ,— такъ точно и тысячи разнообразныхъ дѣйствій, нисколько не мѣшая и не вредя одно другому, приводятъ къ одному прекрасному концу. И потому, во Францію, государь. Раздѣли твою счастливую Англію на четыре части, возьми одну четверть съ собой, и ею ты приведешь всю Галлію въ трепетъ. Если же мы, съ силами втрое большими, не съумѣемъ защитить нашего порога отъ собаки — такъ пусть же она рветъ насъ, пусть народъ нашъ лишится названія храбраго и искусснаго въ дѣлахъ государственныхъ.
К. ГЕН. (Всходя на тронъ). Позовите же пословъ Дофина. (Одинъ изъ свиты уходитъ.) Мы рѣшились, и съ помощію Бога и вашей, благородныя мышцы нашего могущества, мы заставимъ Францію, такъ какъ она наша, покориться намъ, или разгромимъ ее совершенно; будемъ полнымъ ея властелиномъ и всѣхъ ея, почти королевственныхъ герцогствъ, или сложимъ наши кости въ жалкую урну безъ могилы и памятника. И громко заговоритъ исторія о нашихъ подвигахъ, или могила наша, будетъ безмолвна, какъ турецкой нѣмой,— не почтится даже и восковой эпитафіей.
Входятъ Французскіе послы.
Теперь мы готовы выслушать чего хочетъ нашъ любезный братъ, Дофинъ, такъ какъ намъ извѣстно, что вы посланы имъ, а не королемъ.
ПОСОЛ. Угодно вашему величеству, чтобъ мы высказали наше порученіе свободно и вполнѣ, или мы ограничимся только намекомъ на желаніе Дофина и вину нашего посланія?
К. ГЕН. Мы не тиранъ, а король христіанскій, страсти котораго подчинены милосердію, скованы какъ преступники въ нашихъ темницахъ, и потому передавайте порученіе Дофина съ полной, смѣлой откровенностью.
ПОСОЛ. Вотъ оно въ короткихъ словахъ. Ваше величество посылали недавно во Францію съ требованіемъ нѣкоторыхъ герцогствъ въ силу правъ вашего великаго предшественника Эдуарда третьяго. Въ отвѣтъ на это требованіе, принцъ, нашъ повелитель, говоритъ, что оно слишкомъ отзывается вашей юностью, что во Франціи ничего нельзя выиграть плясками, что вамъ не бражничать въ ея герцогствахъ, и потому посылаетъ вамъ этотъ боченокъ сокровищъ, болѣе соотвѣтствующихъ вашему характеру, съ просьбою не помышлять болѣе о герцогствахъ, которыхъ требуете. Вотъ порученіе Дофина.
К. ГЕН. Взгляни, дядя, что это за сокровища?
ЭКСТ. Мячи, мой повелитель.
К. ГЕН. Мы очень рады, что Дофинъ такъ любезенъ съ нами. Благодаримъ за его подарокъ и за трудъ вашъ. Когда мы подберемъ къ этимъ мячамъ ракетки, мы, съ Божіей помощью, сыграемъ съ нимъ во Франціи на корону его отца. Скажите ему, что онъ вызвалъ такого игрока, что всѣ дворы Франціи смутятся, какъ начнутъ летать мячи наши. Мы понимаемъ, почему онъ напоминаетъ намъ буйное наше время; онъ не знаетъ, какъ мы имъ воспользовались. Мы никогда не обольщались бѣднымъ престоломъ Англіи, и потому, живя вдали отъ двора, предавались грубому своеволію; внѣ дома всегда какъ-то веселѣе.— Но скажите Дофину, что я не унижу моего сана: буду королемъ, покажу все величіе души моей {Въ прежнихъ изданіяхъ: and show my sail of greatness… По экземпляру Колльера: and show my soul of greatness…}, когда взойду на тронъ моей Франціи. Здѣсь я слагалъ съ себя мою царственность, трудился какъ поденщикъ; но тамъ я возстану въ такомъ блескѣ, что ослѣплю глаза всей Франціи, не исключая и глазъ самого Дофина. Скажите вашему шутливому принцу, что его насмѣшка превратила его мячи въ каменныя пушечныя ядра; что на его душу ляжетъ тяжелая вина опустошительнаго мщенія, которое полетитъ вмѣстѣ съ ними, потому что насмѣшка, эта отсмѣетъ у многихъ тысячъ женъ любимыхъ мужей, отсмѣетъ сыновъ у матерей, отсмѣетъ много замкoвъ во прахъ, и многимъ незачатымъ и нерожденнымъ еще подастъ причину проклинать дерзость Дофина. Но все это во власти Бога, на котораго полагаю всѣ мои надежды, и во имя Его-то, скажите это Дофину, приду я мстить за себя какъ смогу, подниму правдивую руку за дѣло правое. Ступайте же съ миромъ и скажите Дофину, что его шутка окажется страшной пошлостью, возбудивъ не смѣхъ, а вопли тысячей.— Дать имъ охранный отрядъ.— Прощайте.
ЭКСТ. Забавное посланіе.
К. ГЕН. Мы, надѣюсь, заставимъ покраснѣть пославшаго. (Сходитъ съ трона.) И потому, благородные лорды, не пропускайте ни одного благопріятнаго часа къ ускоренію нашего похода; теперь, послѣ Бога, у насъ одна только мысль: Франція. Приготовьте въ наискорѣйшемъ времени все нужное для этой войны, придумайте все, что можетъ придать больше перьевъ крыльямъ необходимой поспѣшности {Въ прежнихъ изданіяхъ: with reasonable swiftness… По экземпляру Колльера: with seasonable swiftness…}. Съ Божіей помощью, мы проучимъ Дофина передъ дверьми дома отцовъ его. Пусть каждый напряжетъ всѣ свои умственныя силы, чтобъ осуществить это прекрасное предпріятіе.
Ну вотъ, все юношество Англіи пылаетъ, толковые вздоры сброшены въ гардеробы, оружейники хлопочутъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Now thrive the armourers. По экземпляру Колльера: Now strive the armourers…}, и только мысль о славѣ наполняетъ грудь каждаго. Продаютъ паствы, чтобъ купить коня, и слѣдуютъ за зеркаломъ всѣхъ христіанскихъ королей съ окрыленными пятами, какъ англійскіе Меркуріи. Въ воздухѣ сидитъ Ожиданіе и скрываетъ мечъ, на который отъ рукояти до острія нанизаны короны императорскія, герцогскія и дворянскія, предназначенныя для Генриха и его сподвижниковъ. Франція, извѣщенная объ этихъ страшныхъ приготовленіяхъ, трепещетъ и блѣдною политикой старается отвратить предпріятіе Англіи. О, Англія!— образецъ внутренняго величія, какъ маленькое тѣло съ огромнымъ сердцемъ,— чего бы ты ни сдѣлала, когда потребуетъ того честь, еслибъ всѣ твои дѣти были истинны и вѣрны?— Но, посмотрите, Франція отыскала въ ней гнѣздо пустыхъ грудей, которыя наполняетъ вѣроломными кронами. Три преступные человѣка,— одинъ, Ричардъ графъ Кэмбриджь, другой, лордъ Скрупъ Мэшамъ, и третій, соръ Томасъ Грей, рыцарь норсомберлэндскій,— обольщенные Французскимъ золотомъ, о, истинно злодѣйскимъ золотомъ {Тутъ игра созвучіемъ словъ gilt — золото, и guill — преступленіе.}, составили заговоръ съ трусливой Франціей, и краса всѣхъ королей умретъ отъ рукъ ихъ въ Сосамтонѣ прежде, чѣмъ взойдетъ на корабль, если только адъ и измѣна сдержатъ свое обѣщаніе. Вооружитесь же терпѣніемъ и простите злоупотребленіе разстояній, котораго требуетъ это представленіе. Деньги взяты, злодѣи сговорились, король выѣхалъ изъ Лондона, и сцена перенесется въ Сосамтонъ. Тамъ будетъ театръ нашъ, тамъ придется сидѣть и вамъ. Оттуда мы благополучно перевеземъ васъ во Францію и потомъ возвратимся домой, умоливъ узкій проливъ чтобъ онъ даровалъ вамъ покойный переѣздъ {Избавилъ отъ морской болѣзни.}, потому что намъ не хочется, чтобъ отъ нашей піесы пострадалъ хоть одинъ желудокъ. Но до пріѣзда короля въ Сосамтонъ, мы не перенесемъ нашей сцены отсюда.
Входятъ Нимъ и Бардольфъ.
БАРД. Очень радъ, что встрѣтилъ васъ, капралъ Нимъ.
НИМЪ. Здравствуйте, лейтенантъ Бардольфъ.
БАРД. Скажите, помирились вы съ знаменосцемъ Пистолемъ?
НИМЪ. Что мнѣ Пистоль; я говорю мало, а выйдетъ случай — на удары не поскуплюсь {Въ прежнихъ изданіяхъ: there schall be smiles… По экземпляру Колльера: there schall be smiles…}; будетъ тамъ что будетъ. Драться, конечно, запрещено; но я зажмурюсь и выставлю мечъ мой. Онъ хоть и изъ простенькихъ; но жарить сыръ — годится, выноситъ холодъ такъ же, какъ и всякой другой, а въ томъ-то и вся штука.
БАРД. Я устрою завтракъ, чтобъ помирить васъ, и тогда мы побратаемся и пойдемъ вмѣстѣ во Францію. Согласны, добрый капралъ Нимъ?
НИМЪ. Клянусь, я не прочь пожить такъ долго, какъ только смогу — это самое вѣрное; а не придется — пусть будетъ что будетъ. Вотъ и все тутъ.
БАРД. Оно конечно, капралъ, онъ женился на Нелль Квикли, и она, конечно, оскорбила васъ, потому что въ самомъ дѣлѣ дала вамъ слово.
НИМЪ. Не говорю ничего; чему быть — тому не миновать. Люди могутъ вѣдь спать, могутъ въ это время имѣть при себѣ и горло свое; а у ножей, говорятъ, бываетъ остріе. Что будетъ, то будетъ; пусть терпѣніе сморенная кляча, да кляча-то эта все-таки дотащится. Надобно же быть концу. Я ничего не говорю.
Входятъ Пистоль и Мистрисъ Квикли.
БАРД. Вотъ и знаменосецъ Пистоль съ женой. Сдѣлайте же одолженіе, добрый капралъ, не заводите ссоры.— Какъ поживаете, любезнѣйшій хозяинъ?
ПИСТ. И ты, подлая собака, смѣешь называть меня хозяиномъ? Клянусь этой рукой, я гнушаюсь этимъ названіемъ, и моей Нелль не держать уже жильцевъ.
КВИКЛ. Да, клянусь честью, скоро, скоро откажусь совершенно; вѣдь мы не можемъ принять къ себѣ на хлѣбы и какихъ-нибудь двѣнадцати или четырнадцати дѣвушекъ, которыя честно промышляютъ своими иголками, безъ того, чтобъ не сказали тотчасъ же, что у насъ домъ разврата. (Huмъ обнажаешь мечъ.) О, Господи, вотъ, капралъ Нимъ ужь и обнажаетъ — быть жесточайшему прелюбодѣйству и убійству. Добрый лейтенантъ Бардольфъ,— добрый капралъ, не предпринимайте ничего, нимъ. Пфу!
ПИСТ. (Обнажая мечъ.) Тфу, тебѣ самому, исландская собака! востроухой исландской ублюдокъ!
КВИКЛ. Добрый капралъ Нимъ, покажите, что вы храбрый человѣкъ, вложите мечъ въ ножны.
НИМЪ. Убирайся!— Попадись ты мнѣ только solus.
ПИСТ. Solus, архи-пакостная собака? О, подлая ехидна! въ твою изумительную рожу этотъ solus; въ твои зубы, въ твою глотку, въ твои ненавистныя легкія, въ твой желудокъ, и что еще хуже,— въ твою срамную пасть этотъ solus. Я обращаю этотъ solus назадъ, въ твои кишки, потому что могу воспламениться, потому что курокъ Пистоля взведенъ, и яркій огнь послѣдуетъ.
НИМЪ. Я вѣдь не Барбасонъ {Одинъ изъ злыхъ духовъ.}; тебѣ не заклясть меня. Я въ расположеніи отвалять тебя порядкомъ. Забудешься, Пистоль — я, по чести, отдую тебя моимъ мечемъ, какъ смогу; согласишься пройтись со мной — я, по чести, пощекочу немного требуху твою, какъ смогу; вотъ тебѣ и вся штука.
ПИСТ. О, хвастунъ подлѣйшій, проклятое, бѣшеное животное! Могила зіяетъ, и безумная смерти близка; испускай же послѣднее дыханіе!
БАРД. (Обнажая мечъ.) Послушайте, послушайте, что скажу я. По рукоять будетъ этотъ мечъ въ груди перваго кто нанесетъ ударъ, клянусь честью солдата!
ПИСТ. (Влагая мечъ въ ножны.) Клятва мощи великой, и бѣшенство смирится. Дай же мнѣ лапу свою, переднюю свою мнѣ лапу дай; могучь твой духъ ужасно!
НИМЪ. (Влагая мечъ въ ножны,) А горло-то, по чести, я все-таки когда-нибудь перехвачу тебѣ; вотъ и вся штука.
ПИСТ. Это значитъ coupe le gorge? Взываю жь тебя снова. О, гнусный Критскій песъ, ты думаешь завладѣть супругою моею! Врешь, въ лѣчебницу ступай, возьми тамъ изъ солильной кади позора прокаженную коршуниху Крессидиной породы, Доль Тиршитъ по прозванью, и женись себѣ на ней. Я же имѣю и буду имѣть quondam Квикли единственной женою, и — pauca, сего довольно.
МАЛЬЧ. Хозяинъ Пистоль, ступайте къ моему господину, и вы, хозяйка. Онъ очень боленъ; хочетъ лечь въ постель.— Добрый Бардольфъ, всунь свой носъ подъ его одѣяло вмѣсто грѣлки; ей-богу, онъ очень боленъ.
БАРД. Пошолъ, мерзавецъ.
КВИКЛ. Да, онъ того и смотри сдѣлается пудингомъ для воронья; король умертвилъ его сердце. Любезный супругъ, приходи же скорѣй. (Уходитъ съ Мальчикомъ,)
БАРД. Дайте же помирить васъ. Намъ надо отправиться во Францію вмѣстѣ. Что за чертовщина, развѣ у насъ ножи для того, чтобъ рѣзать горла другъ другу?
ПИСТ. Пусть потоки выступаютъ изъ береговъ и всѣ демоны ревутъ о пищѣ!
НИМЪ. Отдашь восемь шиллинговъ, которые пробилъ?
ПИСТ. Тотъ подлый рабъ, кто платитъ.
НИМЪ. Но я хочу, чтобъ ты заплатилъ, и теперь же — вотъ и вся штука.
ПИСТ. Мужество рѣшитъ. (Обнажая мечъ свой снова.) Обнажай.
БАРД. Клянусь этимъ мечемъ, я убью перваго, кто нанесетъ ударъ; убью этимъ мечемъ.
ПИСТ. Мечъ — клятва, а клятвы должны имѣть свое дѣйствіе.
БАРД. Капралъ Нимъ и ты, хотите быть друзьями — такъ будьте же друзьями; не хотите — будете моими непріятелями. Прошу вложить мечи.
НИМЪ. Отдашь восемь шиллинговъ, что пробилъ мнѣ?
ПИСТ. Получишь цѣлый нобль, и чистоганомъ; и вина дамъ тебѣ, и дружба и братство соединятъ насъ; и я буду жить у Нима, и Нимъ у меня. Не такъ ли? Вѣдь при войскѣ, я буду маркитантомъ; барышей будетъ вдоволь. (Влагая мечъ въ ножны.) Давай же руку.
НИМЪ. Ты отдашь мнѣ мой нобль?
ПИСТ. Чистоганомъ, вѣрнѣйшимъ образомъ.
НИМЪ. Дѣло; вотъ и вся штука.
КВИКЛ. Если вы рождены женщинами, спѣшите скорѣй къ сэръ Джону. Бѣдный, бѣдный, его такъ трясетъ жгучая квотидіана-терціана, что и смотрѣть-то жалости. Голубчики вы мои, пойдемте же къ нему, пойдемте.
НИМЪ. Король сыгралъ съ нимъ прескверную штуку — вотъ и вся штука.
ПИСТ. Нимъ, ты сказалъ великую истину; сердце его разломано, растерзано.
НИМЪ. Король добрый король, но чему быть, тому ужь и быть; и у него есть свои штуки и продѣлки.
ПИСТ. Посѣтуемъ о рыцарѣ; мы же, ягнятки, поживемъ еще.
Входятъ Экстеръ, Бедфордъ и Вестморлэндъ.
БЕДФ. Ей-богу, его величество слишкомъ ужь смѣло довѣряется этимъ измѣнникамъ.
ЭКСТ. Ихъ скоро арестуютъ.
ВЕСТМ. Обращеніе ихъ такъ льстиво и непринужденно, какъ будто бы въ груди ихъ царила преданность, увѣнченная честью и непоколебимой вѣрностью.
БЕДФ. Королю извѣстны всѣ ихъ замыслы, чего они и не подозрѣваютъ.
ЭКСТ. И человѣкъ, который былъ его сопостельникомъ {Названіе сопостелыіика (bedfellow), которое кажется намъ теперь нѣсколько страннымъ и неприличнымъ, было очень обыкновенно. Обычай спать вмѣстѣ продолжался до половины семнадцатаго столѣтія, если не позже.}, котораго онъ осыпалъ своими царскими милостями, продаетъ его жизнь, жизнь своего государя, за иноземное золото!
Трубы. Входятъ Король Генрихъ, Скрупъ, Кэмбриджь, Грей, Лорды и свита.
К. ГЕН. Вѣтеръ благопріятенъ, и мы сейчасъ же сядемъ на корабли. Лордъ Кэмбриджь, и вы, добрый лордъ Мэшамъ, и вы, любезнѣйшій рыцарь,— скажите, какъ вы думаете, пробьемся ли мы съ войскомъ, которое беремъ съ собой, сквозь всѣ силы Франціи и достигнемъ ли цѣли, для которой его собрали?
СКРУП. Безъ всякаго сомнѣнія, мой повелитель, если только каждый сдѣлаетъ все что въ силахъ его.
К. ГЕН. О, въ этомъ я не сомнѣваюсь; вѣдь мы вполнѣ убѣждены, что не уводимъ съ собой ни одного сердца, которое бы не сливалось въ одно прекрасное созвучіе съ нашимъ; что не оставляемъ здѣсь ни одного, которое бы не желало намъ успѣха и побѣды.
КЭМБР. Никогда не было еще монарха, котораго бы такъ боялись и любили, какъ ваше величество; не найдешь, полагаю, и подданнаго, который былъ бы недоволенъ или несчастливъ подъ благодатною сѣнью вашего правленія.
ГРЕЙ. Такъ; даже бывшіе враги вашего родителя, залили свою желчь медомъ, и служатъ вамъ сердцами, составленными изъ долга и усердія.
К. ГЕН. Тѣмъ болѣе должны мы быть благодарными, и мы скорѣй забудемъ услуги нашей собственной руки, чѣмъ должное вознагражденіе заслугъ и достоинствъ, но заслугамъ и достоинствамъ.
СКРУП. И служба примется работать закаленными мышцами, и надежда, освѣжая силы, заставитъ трудиться для вашего величества непрестанно.
К. ГЕН. Мы сами такъ думаемъ.— Дядя Экстеръ, освободите человѣка, котораго вчера взяли за то, что онъ поносилъ насъ; мы приписываемъ это его нетрезвому состоянію, и потому, обдумавъ хорошенько {Въ прежнихъ изданіяхъ: And on his more advise… По экземпляру Колльера: And on our more advise…}, прощаемъ его.
СКРУП. Это, конечно, милосердо, но и слишкомъ ужь безпечно. Нѣтъ, государь, пусть онъ будетъ наказанъ, или ваше снисхожденіе родитъ еще болѣе подобныхъ преступленій.
К. ГЕН. О, будемъ же все-таки милосерды.,лордъ.
КЭМБР. Ваше величество можете быть милосерды и наказывая.
ГРЕЙ. Ваше величество, и наказавъ его строжайшимъ образомъ, окажете великую уже милость, даровавъ ему жизнь.
К. ГЕН. Ваша любовь и заботливость о насъ, слишкомъ уже жестоки противъ этого бѣдняка. Если и на ничтожный проступокъ, сдѣланный въ пьяномъ видѣ, намъ нельзя смотрѣть сквозь пальцы, какъ же сильно должны мы вытаращить глаза, когда имъ представится государственное преступленіе разжеванное, проглоченное и переваренное?— Мы хотимъ, чтобъ его освободили, хотя Кэмбриджь, Скрупъ и Грей, движимые драгоцѣнной и нѣжной заботливостью о нашей особѣ, и требуютъ наказанія.— Обратимся опять къ походу во Францію. Кому обѣщали мы назначенія?
КЭМБР. Мнѣ, ваше величество. Вы приказали напомнить вамъ объ этомъ ныньче.
СКРУП. Точно также и мнѣ, государь.
ГРЕЙ. И мнѣ, мой повелитель.
К. ГЕН. Такъ вотъ ваше, Ричардъ графъ Кэмбриджь,— ваше, лордъ Скрупъ Мэшамъ,— и ваше, сэръ Грей Норсомберлэидскій,— прочтите, и вы увидите, какъ хорошо извѣстны намъ ваши достоинства.— Лордъ Вестморлэндъ, дядя Экстеръ, мы сядемъ на корабли нынѣшней же ночью.— Что съ вами, джентльмены?— Что нашли вы въ этихъ бумагахъ, что такъ ужасно поблѣднѣли?— Посмотрите, какъ они перемѣнились въ лицѣ; щеки ихъ — бумага.— Что жь прочли вы въ нихъ такое, чтобъ могло устрашить, согнать кровь съ лицъ вашихъ?
КЭМБР. Я сознаюсь въ моей винѣ, и покоряюсь милосердію вашего величества.
ГРЕЙ и СКРУПЪ. Молимъ его и мы.
К. ГЕН. Милосердіе, которое такъ еще недавно одушевляло насъ — подавлено, убито вашими же совѣтами. И вамъ ли, постыдитесь, говорить о милосердіи; ваши же собственные доводы обращаются теперь противъ васъ, рвутъ какъ собаки господъ своихъ.— Посмотрите, благородные принцы и пэры, на этихъ чудищь Англіи! Вотъ лордъ Кэмбриджь — вы знаете, какъ охотно наша любовь надѣляла его всѣмъ, что слѣдовало его сану, и этотъ человѣкъ, за нѣсколько ничтожныхъ кронъ — вступилъ легкомысленно въ заговоръ, поклялся, по проискамъ Франціи, умертвить насъ здѣсь, въ Хамтонѣ; въ томъ же поклялся и этотъ рыцарь, обязанный намъ не менѣе Кэмбриджа.— Но, что сказать о тебѣ, лордъ Скрупъ, о тебѣ, жестокое, неблагодарное, безчеловѣчное созданіе? Ты владѣлъ ключемъ всѣхъ моихъ тайнъ; тебѣ была открыта вся глубь души моей; ты и меня самого, еслибъ вздумалъ употребить на свои потребы, могъ бы вычеканить, какъ золото;— была ли жь какая возможность, чтобы подкупъ иноземца могъ извлечь изъ тебя и искорку зла на вредъ хоть даже пальцу моему? Это до того немыслимо, что и при полнѣйшей,какъ черное на бѣломъ ясной, очевидности, я едва вѣрю глазамъ своимъ. Измѣна и убійство, вѣчно соединенныя, какъ супругъ на все стакнувшихся демоновъ, дѣйствуютъ такъ естественно, такъ согласно своей природѣ, что не возбуждаютъ никакого удивленія; но ты, наперекоръ всему, и измѣнѣ и убійству заставилъ дивиться; — и кто бъ ни былъ хитрый демонъ, такъ извратившій тебя, адъ присудитъ ему первенство надъ всѣми. Другіе демоны, подстрекая на измѣну, заплатятъ, прикрываютъ вѣчное осужденіе лоскутьями, цвѣтомъ, видомъ лицемѣрнаго благочестія; овладѣвшій же тобою — возстановилъ, подвигъ тебя на измѣну, не соблазняя ничѣмъ, кромѣ развѣ названія измѣнника. И еслибъ этотъ самый демонъ, одурачившій тебя такъ непостижимо, обошелъ своей львиной походкой всю вселенную — возвратившись въ неизмѣримый тартаръ, онъ сказалъ бы легіонамъ своихъ товарищей: «Никогда уже не добыть мнѣ ни одной души такъ легко, какъ добылъ душу этого Англичанина».— О, какъ страшно заразилъ ты подозрѣніемъ сладость довѣрчивости! Встрѣтится ли человѣкъ вѣрный своему долгу — и ты былъ таковъ же. Покажется ли скромнымъ и образованнымъ — и ты казался такимъ же. Отличайся знаменитымъ родомъ — и ты имъ отличался. Кажись набожнымъ — и ты имъ казался. Пусть онъ будетъ воздерженъ, чуждъ бурныхъ страстей, необузданной веселости и вспыльчивости, не увлекайся пыломъ крови, будь твердъ духомъ, убранъ, облеченъ въ скромныя совершенства, не дѣйствуй глазомъ безъ уха, не довѣряй никому безъ должнаго обсужденія — что жь, вѣдь и ты казался такимъ же, точно такъ же совершеннымъ. Твое паденіе оставило родъ пятна, которое отнынѣ заставитъ заподозрѣвать и самаго лучшаго, совершеннѣйшаго человѣка. И все-таки я буду плакать о тебѣ, потому что твоя измѣна представляется мнѣ, какъ бы вторымъ грѣхопаденіемъ.— Преступленіе очевидно. Арестуйте ихъ; предайте карѣ закона, и да проститъ имъ Господь ихъ замыселъ!
ЭКСТ. Ричардъ графъ кэмбриджьскій, я арестую тебя, какъ государственнаго измѣнника. Генрихъ лордъ Скрупъ мэшамскій, я арестую тебя, какъ государственнаго измѣнника. Томасъ Грей, рыцарь норсомберлэндскій, я арестую тебя какъ государственнаго измѣнника.
СКРУП. Правосудно обнаружилъ Господь заговоръ нашъ, и меня сокрушаетъ не столько смерть, сколько мое преступленіе, которое, хоть и поплачусь за него тѣломъ, молю ваше величество простить мнѣ.
КЭМБР. Меня обольстило не золото Франціи, хоть я и допустилъ его, какъ побудительную причину къ скорѣйшему исполненію замышленнаго; но теперь, благодарю Всевышняго за предотвращеніе, которому и въ самый часъ смерти, отъ души буду радоваться, умоляя Господа и васъ простить мнѣ.
ГРЕЙ. Никогда еще вѣрный подданный не радовался открытію опаснѣйшаго заговора такъ, какъ радуюсь теперь я, что предупрежденъ нашъ проклятый замыселъ. Государь, простите мнѣ вину мою, не прощая тѣла.
К. ГЕН. Да проститъ васъ Господь! Выслушайте приговоръ вашъ. Вы замышляли противъ нашей царственной особы, соединились съ отъявленнымъ врагомъ, приняли изъ его сундуковъ золотой задатокъ нашей смерти, обязались умертвить вашего короля, предать его принцевъ и перовъ рабству, его подданныхъ угнетенью и позору, и все его королевство опустошенью. За насъ самихъ мы не хотимъ мстить; но мы слишкомъ дорожимъ благоденствіемъ нашего королевства, которое вы замышляли погубить, и за это мы предаемъ васъ карѣ его законовъ.— Ступайте же, жалкіе безумцы, на смерть, и да даруетъ вамъ Господь, по своему милосердію, силу принять ее терпѣливо и раскаяться искренно во всѣхъ вашихъ преступленіяхъ.— Возьмите ихъ. (Заговорщиковъ уводятъ.) Теперь, лорды, во Францію; походъ этотъ будетъ славенъ, какъ для насъ, такъ и для васъ. Мы убѣждены въ счастливомъ, блестящемъ успѣхѣ его, потому что самъ Всевышній такъ благодатно обнаружилъ страшную измѣну, подстерегавшую насъ на дорогѣ, чтобъ помѣшать нашимъ начинаніямъ; мы убѣждены, что путь нашъ очищенъ теперь отъ всѣхъ препятствій. И потому, любезные соотечественники, медлить нечего; предадимъ себя въ руки Господа, и за дѣло. Живо въ море; впередъ знамена брани; не король я Англіи, если не буду королемъ Франціи.
Лондонъ. Домъ мистрисъ Квикли въ Истчипъ.
Входятъ Пистоль, Мистрисъ Квикли, Нимъ, Бардольфъ и Мальчикъ.
КВИКЛ. Сладчайшій супругъ мой, прошу, позволь проводить тебя до Стеньса.
ПИСТ. Нѣтъ; мужественное сердце мое скорбитъ и безъ того. Бардольфъ, будь бодръ; Нимъ, возбуди хвастливыя свои жилы; мальчуганъ, всщетинь свое мужество, потому что Фольстэфъ умеръ, и мы должны скорбѣть объ этомъ.
БАРД. Я бы хотѣлъ быть съ нимъ, гдѣ бъ онъ ни былъ, и на небѣ, и въ аду.
КВИКЛ. Нѣтъ, онъ навѣрно не въ аду; онъ на лонѣ Артура {Вмѣсто Авраама.}, если только человѣкъ попадалъ когда-нибудь на лоно Артура. Онъ умеръ такъ прекрасно, заснулъ какъ дитя только что крещеное; онъ отошелъ ровнехонько между двѣнадцатымъ и первымъ, въ самый промежутокъ между приливомъ и отливомъ. Когда я увидала, что онъ началъ ощупывать и дергать одѣяло, играть цвѣтами и улыбаться, глядя на кончики пальцевъ — я тотчасъ догадалась, что ему одна ужь дорога; потому что носъ его завострился какъ перо на зеленомъ письменномъ столѣ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and’а babbled of green fields… По экземпляру Колльера: on а table of green frieze…}.— Что, какъ вы, сэръ Джонъ? спросила я; полноте, не унывайте.— А онъ тутъ и закричалъ: «Боже, Боже, Боже!» раза три или четыре.— Вотъ я, чтобъ утѣшить его, стала уговаривать, чтобъ онъ не думалъ о Богѣ, что ему нисколько еще не нужно безпокоить себя такими мыслями. Ну онъ и попросилъ меня положить побольше одѣялъ на ноги; я подсунула руку подъ одѣяло и пощупала его ноги — холоднехоньки какъ камень; пощупала потомъ колѣнки, и такъ все выше и выше — и все холодно, какъ камень.
НИМЪ. Говорятъ, что онъ проклиналъ хересъ?
КВИКЛ. Да, да, проклиналъ.
БАРД. И женщинъ.
КВИКЛ. Нѣтъ, женщинъ не проклиналъ.
МАЛЬЧ. Какъ же не проклиналъ? Онъ говорилъ, что онѣ воплощенные демоны.
КВИКЛ. Ну да, онъ никогда не терпѣлъ тѣлеснаго {Квикли переворачиваетъ употребленное мальчикомъ слово incarnate — воплощенный, въ carnation — тѣлесный цвѣтъ.}; этотъ цвѣтъ былъ всегда противенъ ему.
МАЛЬЧ. Сказалъ, какъ-то разъ, что за женщинъ не миновать ему когтей дьявола.
КВИКЛ. Нѣкоторымъ образомъ иногда онъ дѣйствительно нападалъ на женщинъ; но тогда онъ былъ въ хандрѣ и говорилъ о вавилонской распутницѣ.
МАЛЬЧ. А помните, какъ онъ, увидавъ блоху на носу у Бардольфа, сказалъ, что это черная душа жарится на адскомъ огнѣ.
БАРД. И дрова, поддерживавшія огонь этотъ — вышли, и онъ — всѣ сокровища, которыя я пріобрѣлъ, служа ему.
НИМЪ. Не пора ли однакожь въ дорогу? король, навѣрное, выступилъ ужь изъ Сосамтона.
ПИСТ. Да, отправляемся.— Любовь моя, протяни же ко мнѣ уста свои. Береги мои пожитки и движимое. Да правитъ тобой благоразуміе, значитъ: возгласъ «Гуляй и плати»; не вѣрь никому, потому что клятвы — солома, мужская совѣсть — вафли, а замокъ — единственная вѣрная собака, мой утеночекъ; посему caveto да будетъ твоимъ совѣтчикомъ. Ну, оботри же кристаллы свои.— Братья по оружію, во Францію, сосать, сосать, подобно лошадинымъ піявкамъ, кровь, настоящую кровь!
МАЛЬЧ. Да вѣдь это, говорятъ, весьма нездоровая пища.
ПИСТ. Коснитесь нѣжныхъ устъ ея, и маршъ.
БАРД. (Цѣлуя Квикли.) Прощай, хозяйка.
НИМЪ. Я не могу цѣловать, вотъ оно что; прощай просто.
ПИСТ. Будь бережлива, сиди дома — я повелѣваю тебѣ.
КВИКЛ. Прощайте, прощай!
Франція. Комната во дворцѣ короля.
Входятъ Король Франціи со свитой, Дофинъ, Герцогъ бургундскій, Конетабль и другіе.
К. ФРАН. Англичане идутъ на насъ съ огромными силами, и намъ необходимо серьёзно позаботиться о возможности дать имъ царственный отпоръ. Герцоги беррійскій, бретаньскій, брабантскій и орлеанскій, вы отправитесь, точно также, какъ и ты, Дофинъ, со всевозможной поспѣшностью, и снабдите наши крѣпости людьми храбрыми и всѣми нужными для обороны средствами; потому что вторженія Англичанъ быстры, какъ воды въ водоворотѣ пучины. Слѣды, оставленные на нашихъ поляхъ этими опасными, по такъ часто пренебрегаемыми Англичанами, видны еще и теперь, и должны же наконецъ научить насъ осторожности.
ДОФИН. Могущественный родитель, ни слова, что намъ слѣдуетъ вооружиться противъ врага; потому что и въ мирное время, хотя бы не было въ виду никакой войны, королевство не должно погружаться въ бездѣйственное усыпленіе,— должно, напротивъ, постоянно заниматься сборами, смотрами и укрѣпленіями, какъ бы ожидало войны. Поэтому, и я скажу: намъ слѣдуетъ отправиться и осмотрѣть слабыя мѣста Франціи, но не обнаруживая ни малѣйшаго признака боязни, какъ бы при вѣсти, что Англія замышляетъ проплясать въ Троицынъ день мавританскій танецъ. Англія, мой повелитель, управляется теперь такъ сумазбродно; скипетръ ея подчиненъ причудамъ такого пустаго, тщеславнаго, безразсуднаго юноши, что не можетъ уже страшить.
КОНЕТ. Полноте, Дофинъ; вы страшно ошибаетесь въ этомъ королѣ. Послушайте только разсказы послѣднихъ вашихъ пословъ, съ какимъ величіемъ выслушалъ онъ ихъ посланіе, какъ онъ богатъ благородными совѣтниками, какъ скроменъ въ своихъ возраженіяхъ и вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ страшенъ непоколебимой рѣшимостью,— и вы поймете, что его прежніе безпорядки только внѣшняя сторона Брута, прикрывавшаго свой умъ мантіей глупости, какъ огородники покрываютъ навозомъ корни, чтобъ они дали побѣги и раньше и нѣжнѣе.
ДОФИН. Нѣтъ, нѣтъ, благородный Конетабль? Положимъ однакожь, что вы правы — это будетъ даже благоразумнѣе. Готовясь къ оборонѣ, всегда лучше предполагать врага далеко сильнѣйшимъ, чѣмъ кажется, потому что такимъ образомъ оборона приметъ должные размѣры; пренебреженіемъ же такъ легко уподобиться скрягѣ, который, сберегая какой-нибудь лоскутокъ, портитъ цѣлое платье.
К. ФРАН. Итакъ, принцы, предположимъ же, что король Генрихъ силенъ, и приготовимся встрѣтить его надлежащимъ образомъ. Годъ его отъѣлся нами; онъ порожденіе кровожаднаго поколѣнія, губившаго насъ и на стезяхъ нашей родины: доказательство — слишкомъ памятный позоръ роковаго сраженія при Кресси, въ которомъ всѣ наши принцы были взяты въ плѣнъ рукой Эдуарда, чернаго принца вэльсскаго, тогда какъ надменный отецъ его {Въ прежнихъ изданіяхъ: his mountain sire… По экземпляру Колльера: his mighty sire…}, стоя на холмѣ, рисовался въ воздухѣ, увѣнчанный золотымъ солнцемъ, и, улыбаясь, смотрѣлъ, какъ его геройственное сѣмя уродовало созданія природы, уничтожало образцовыя произведенія, надъ которыми Господь и отцы Франціи трудились цѣлые двадцать лѣтъ. Генрихъ — вѣтвь этого побѣдоноснаго дерева, и намъ нельзя не опасаться и его врожденной мощи и его предназначенія.
ГОНЕЦ. Послы короля Англіи просятъ допуска къ вашему величеству.
К. ФРАН. Мы выслушаемъ ихъ сейчасъ же. Введите ихъ. (Гонецъ и нѣсколько человѣкъ изъ свиты уходятъ.) Видите ли, друзья, какъ горячо гонитъ эта охота.
ДОФИН. Обернитесь — и остановите преслѣдованіе; вѣдь трусливыя собаки лаютъ всего сильнѣе, когда то, чему онѣ грозятъ бѣжитъ далеко передъ ними. Отдѣлайте Англичанъ хорошенько, чтобъ знали какой монархіи вы глава. Самонадѣянность, государь, всегда благороднѣе самоуниженія.
Входитъ Экстеръ со свитой.
К. ФРАН. Отъ нашего брата Генриха?
ЭКСТ. Отъ него, и вотъ привѣтъ его вашему величеству:— Именемъ Бога всемогущаго требуетъ онъ, чтобъ вы разъоблачились, сложили съ себя заимствованное величіе, которое, по милости неба, но законамъ природы и народовъ, принадлежитъ ему и его наслѣдникамъ; чтобъ вы передали ему корону Франціи со всѣми, широко раскинувшимися правами, которыя придали ей обстоятельства и время. А чтобъ вы не думали, что это какое-нибудь вздорное требованіе, не имѣющее никакой законности, вытащенное изъ червоточинъ временъ давнопрошедшихъ, вырытое изъ праха забвенія — (Подавая ему бумагу) онъ посылаетъ вамъ эту чрезвычайно замѣчательную родословную, во всѣхъ частяхъ совершенно вѣрную и непреложную; предлагаетъ вамъ просмотрѣть ее и проситъ, если найдете, что онъ дѣйствительно происходитъ отъ знаменитаго и достославнаго предка своего, Эдуарда третьяго — отказаться отъ короны и королевства, которыя такъ несправедливо похищены у него, истиннаго и законнаго, но самому рожденію, властелина.
К. ФРАН. А не согласимся?
ЭКСТ. Прибѣгнетъ къ кровавому принужденію; потому что, спрячете корону въ самое сердце — онъ и туда вторгнется за нею, и для этого, для вынужденія силой, если просьбы не подѣйствуютъ, идетъ онъ сюда ярою бурей, съ громомъ и трусомъ земли, какъ Юпитеръ. Самимъ небомъ заклинаетъ онъ васъ передать ему корону изъ состраданія къ бѣднякамъ, для которыхъ голодная война эта разверзаетъ уже широкую пасть свою; слагаетъ на вашу голову слезы вдовъ, крики сиротъ, кровь убитыхъ, стоны дѣвъ о мужьяхъ, отцахъ, женихахъ, которые погибнутъ въ этой распрѣ. Вотъ его просьба, угроза и мое посланіе къ вашему величеству; но, кромѣ того, я имѣю еще особое порученіе къ Дофину.
К. ФРАН. Мы подумаемъ, и завтра передадимъ вамъ нашъ отвѣтъ брату Генриху.
ДОФИН. Дофинъ здѣсь. Что же шлетъ ему король Англіи?
ЭКСТ. Заявленіе полнѣйшаго неуваженія, пренебреженія, презрѣнія и всего что только не унизитъ достоинства посылающаго. Вотъ что говоритъ король мой: не подсластитъ его величество, вашъ родитель, горькой насмѣшки вашего посланія полнымъ удовлетвореніемъ всѣхъ его требованій, онъ позоветъ васъ за нее къ такому отвѣту, что и погреба и чреватые подвалы Франціи возропщутъ на вашу дерзость и возвратятъ вамъ вашу насмѣшку отголоскомъ его пушекъ.
ДОФИН. Скажите же ему, если отвѣтъ моего отца будетъ дружественный, что это противъ моего желанія, потому что я ничего такъ не жажду, какъ войны съ Англіей. Съ этой цѣлью послалъ я ему и парижскіе мячи, которые такъ соотвѣтствуютъ его суетности и легкомыслію.
ЭКСТ. И за это задрожитъ вашъ парижскій Лувръ, хотя бы онъ былъ главнымъ дворомъ могущественной Европы. Вы увидите — точно также, какъ съ удивленіемъ увидали и мы, его подданные,— ужаснѣйшую розницу между его прежней жизнью и теперешней. Теперь онъ взвѣшиваетъ время до самомалѣйшаго мгновенія и это покажутъ вамъ ваши собственныя потери, если онъ останется во Франціи.
К. ФРАН. Завтра вы узнаете наше рѣшеніе.
ЭКСТ. Отпустите насъ какъ можно скорѣе, иначе король нашъ явится сюда и самъ, чтобъ узнать причину нашей медленности; онъ вступилъ уже въ предѣлы Франціи.
К. ФРАН. Отпустимъ безъ всякой задержки, и съ добрыми предложеніями. Что такое ночь? одинъ вздохъ; самый короткій срокъ для отвѣта на такой важный вопросъ.
Такъ перелетаетъ наша проворная сцена на крылахъ воображенія, съ быстротой, не уступающей самой мысли. Предположите, что вы видѣли короля на хамтонской плотинѣ, какъ онъ, прекрасно-вооруженный, садился на корабль и какъ его славный флотъ опахивалъ юнаго Феба шелковыми вымпелами. Дайте волю вашей фантазіи: пусть она представитъ вамъ, какъ юнги карабкаются по пеньковымъ снастямъ, какъ рѣзкій свистокъ прекращаетъ смутный говоръ, какъ крѣпкіе парусы надуваются {Въ прежнихъ изданіяхъ: Born with the invisible… По экземпляру Колльера: Blown with the invisible…} незримыми, тихо-подкрадывающимися вѣтрами и заставляютъ огромные корабли браздить море, напирая грудью на гордые валы его. Вообразите, что вы стоите на берегу и смотрите, какъ пляшетъ на непостоянныхъ волнахъ цѣлый городъ, потому что городомъ кажется величественный флотъ, идущій къ Гарфлеру. Слѣдуйте, слѣдуйте за нимъ! вцѣпитесь вашимъ воображеніемъ въ кормы кораблей и оставьте вашу Англію, тихую, какъ мертвая полночь, оберегаемую старцами, дѣтьми и дряхлыми женщинами — только отжившимъ или недожившимъ до силы и крѣпости; потому что кто же, у кого хоть одинъ волосокъ пробился на подбородкѣ, не захотѣлъ бы слѣдовать во Францію за этимъ избраннымъ рыцарствомъ?— Напрягайте, напрягайте ваше воображеніе! смотрите, вотъ осажденный городъ; пушки, обращенныя гибельными зѣвами къ обложенному Гарфлеру, стоятъ на своихъ лафетахъ. Представьте, что посолъ возвратился и говоритъ Генриху, что король Франціи предлагаетъ ему свою дочь Катарину и за ней въ приданое нѣсколько маленькихъ, очень незначительныхъ герцогствъ. Предложеніе это не нравится, проворный пушкарь касается фитилемъ адскихъ пушекъ, и (Шумъ и пушечная пальба.) онѣ громятъ все передъ собою. Будьте же такъ добры, продолжайте и за симъ пополнять наше представленіе вашимъ воображеніемъ. (Уходитъ.)
Франція. Передъ Гарфлеромъ.
Шумъ битвы. Входятъ Король Генрихъ, Экстеръ, Бедфордъ, Глостеръ и Солдаты съ лѣстницами.
К. ГЕН. Еще разъ, еще разъ въ проломъ, друзья мои,— пробьемся, или замкнемъ его своими трупами! Въ мирное время ничто не краситъ такъ мужа, какъ кротость и смиреніе; но когда буря войны свищетъ въ уши — подражайте тиграмъ, напрягайте мышцы, воспламеняйте кровь, прикрывайте врожденную доброту личиной звѣрообразной ярости, придавайте глазамъ грозное выраженіе и пусть они выглядываютъ изъ портовъ {Отверстія въ кораблѣ для пушекъ.} головы, какъ мѣдныя пушки; пусть брови нависнутъ надъ ними такъ же страшно, какъ разъѣденная скала надъ своимъ основаніемъ, подмытымъ бурнымъ, сокрушительнымъ океаномъ. Скрежещите теперь зубами, раздуйте ноздри какъ можно шире, затаите дыханіе и напрягите всѣ силы души до высочайшей степени!— Впередъ, впередъ, благородные Англичане! въ вашихъ жилахъ течетъ кровь отцовъ испытанныхъ въ ратномъ дѣлѣ, отцовъ, которые, какъ столько же Александровъ, сражались въ сихъ странахъ отъ восхода до заката, и влагали мечи только по недостатку противниковъ. Не осрамите матерей вашихъ; докажите, что вы въ самомъ дѣлѣ сыны мужей, которыхъ называли отцами. Будьте примѣромъ для людей низшаго происхожденія; покажите имъ какъ должно сражаться.— И вы, добрые поселяне взрощенные Англіей, докажите силу страны васъ вскормившей; дайте намъ возможность поклясться, что вы достойны своей отчизны, въ чемъ мы впрочемъ и не сомнѣваемся, потому что между вами нѣтъ ни одного столь низкаго и подлаго, чтобъ глаза его не сверкали благороднымъ пламенемъ. Я вижу, вы, какъ гончія на сворахъ, готовы ринуться. Дичь поднята — за ней, на приступъ!— Господь за Генриха! Англія и святый Георгъ! (Шумъ битвы и пушечная пальба.)
Войска проходятъ черезъ сцену; за ними входятъ Нимъ, Бардольфъ, Пистоль, и Мальчикъ.
БАРД. Впередъ, впередъ! въ проломъ, въ проломъ!
НИМЪ. Остановись, капралъ, сдѣлай милость, остановись; сѣча слишкомъ ужь жарка, а вѣдь у меня не десять жизней. Это черезчуръ ужь горячая шутка; вотъ тебѣ и вся пѣсня.
ПИСТ. И вполнѣ правдивая, потому что тутъ шутокъ не оберешься.
Удары сверкаютъ,
Вассалы Господни,
Падутъ, умираютъ!
И мечъ и щитъ,
На почвѣ кровавой,
Вѣнчаются славой.
МАЛЬЧ. Я бы желалъ сидѣть лучше въ Лондонѣ, въ какомъ-нибудь шинкѣ; я отдалъ бы всю мою славу за стопку эля и за безопасность.
ПИСТ. И я. Да,
Еслибъ все сбывалось
Что бъ ни желалось —
Что хочу свершилъ бы,
Отсель укатилъ бы.
МАЛЬЧ. Вѣрно, хоть и не такъ нелицемѣрно, какъ пѣнье птички на вѣткѣ.
ФЛЮЭЛ. А, шортъ восьми! Вперетъ, въ проломъ, сопака! вперетъ бестѣльникъ! (Гоните ихъ.)
ПИСТ. Будь же милосердъ, вождь великій, къ сынамъ персти; укроти свою ярость, укроти мужественную свою ярость! Укроти свою ярость, вождь доблесный! смири свою ярость, мой соколикъ; будь снисходителенъ, сладчайшій мой голубеночикъ!
НИМЪ. Хороши шутки!— ваша милость шутитъ прескверно. (Нимъ, Пистоль, Бардольфе и за ними Флюэлльне уходятъ.)
МАЛЬЧ. Какъ я ни молодъ, а трехъ этихъ хвастуновъ разгадалъ вполнѣ. Я служу всѣмъ тремъ, но служи они мнѣ — они не годились бы мнѣ и всѣ трое, потому что и три такихъ шута не составятъ еще человѣка. У Бардольфа хоть рожа-то и красная, да печень-то бѣлая, и оттого онъ грозенъ только съ виду, и не драчливъ нисколько. У Пистоля языкъ преубійственный, а мечъ самый безвредный, и оттого онъ не щадитъ словъ и бережетъ мечъ. Нимъ услыхалъ какъ-то, что люди малоговорящіе самые храбрые, и оттого, чтобъ не прослыть трусомъ, не произноситъ даже и молитвъ своихъ, и немногія скверныя слова его — точь въ точь что и немногія хорошія дѣла, потому что онъ никогда еще не прошибалъ ничьей головы, кромѣ своей собственной, да и то о какой-нибудь столбъ, мертвецки напившись. Они воруютъ все, что ни попадетъ подъ руку, и называютъ это пріобрѣтеніемъ. Бардольфъ укралъ какъ-то футляръ лютни, протащилъ его двѣнадцать миль и продалъ за три полпенса. Нимъ и Бардольфъ, по воровству, родные братья; въ Кале они стянули печную лопатку, и этотъ подвигъ убѣдилъ меня, что они готовы таскать даже и уголья {Carry coals — сносить всякое оскорбленіе.}. Имъ хотѣлось бы, чтобъ и я познакомился съ карманами другихъ, также коротко, какъ платки, или перчатки; но это сильно претитъ моему мужеству, потому что перекладывая изъ чужихъ кармановъ въ свои, я наполнилъ бы ихъ зломъ. Надо оставить ихъ, поискать службы получше; мой слабый желудокъ не переноситъ ихъ гнусности, и потому я долженъ извергнуть ее. (Уходитъ.)
Входитъ Флюэлльнъ и за нимъ Гооръ.
ГООРЪ. Капитанъ Флюэлльнъ, васъ требуютъ къ подкопамъ; герцогъ Глостеръ желаетъ говорить съ вами.
ФЛЮЭЛ. Къ подкопи? скажите герсокъ, не карашо поткодить къ подкопи; потому, витите, подкопи стѣланъ не по правила военна искусства; внутренность уклубленъ недостатошно, и непріятель — ни мошетъ объяснить это герсокъ — потвелъ контра-мина на шетыре-ярдъ нише. Клянусь Спаситель, я думай онъ всорветъ все, когта не бутетъ лютши распоряженіи.
ГООРЪ. Герцогъ Глостеръ, которому поручены осадныя работы, положился во всемъ на ирландскаго инженера, вполнѣ достойнаго джентльмена.
ФЛЮЭЛ. На капитанъ Мэкморисъ, не такъ ли?
ГООРЪ. На него.
ФЛЮЭЛ. Клянусь Спаситель, онъ наибольши оселъ въ мірѣ. Я, витите, докашу, што онъ снаетъ истинна военна искусства, римска военна искусства, не больше маленька шенокъ.
Мэкморисъ и Джэми показываются въ отдаленіи.
ГООРЪ. Вотъ и онъ съ шотландскимъ капитаномъ Джэми.
ФЛЮЭЛ. Капитанъ Дшэми утивителыю храбрій джентльменъ, это вѣрно, и въ тревни война онъ ошень свѣдусша и искусна, какъ я самѣтилъ это по его распоряшеній. Клянусь Спаситель, въ рассуштеніи правила древни римски война онъ не уступитъ никакой военна шеловѣкъ въ мірѣ.
ДЖЭМИ. Добраго утра, капитанъ Флюэлльнъ {Въ подлинникѣ Джэми говоритъ по-англійски какъ Шотландецъ, а Мэкморисъ — какъ Ирландецъ, чего не передашь никакимъ ломаньемъ русскаго языка.}.
ФЛЮЭЛ. Страствуйте, добри капитанъ Дшэми.
ГООРЪ. Что это значитъ, капитанъ Мэкморисъ, что вы оставили подкопы? Бросили ихъ, отказались минеры?
МЭКМ. Бросили, протрубили отступленіе, и, вотъ вамъ Христосъ, прескверно сдѣлали. Клянусь моей рукой и душой моего отца, прескверно сдѣлали, что бросили ихъ. Черезъ какой-нибудь часъ, вотъ вамъ Христосъ, я взорвалъ бы городъ непремѣнно. Скверно, скверно сдѣлали; клянусь моей рукой, скверно сдѣлали!
ФЛЮЭЛ. Капитанъ Мэкморисъ, я, витите, попросилъ бы у васъ посволени вступить теперь съ вами въ нѣкоторій диспутъ, въ родѣ, витите, разсушдени или друшеска бесѣтъ; отшасти касательно правила военна искусства, римска военна искусства,— отшасти, для утовлетворени мое мнѣній, и отшасти, витите, для утовлетворени мои понятій касательно правила военна дисциплинъ, и это главномъ обрасъ.
ДЖЭМИ. Превосходно, любезные капитаны; вы позволите и мнѣ при случаѣ сказать словечко.
МЭКМ. Теперь, вотъ вамъ Христосъ, не время. День такой жаркой; и погода, и битва, и король, и герцоги пылаютъ; когда тутъ вести ученыя пренія. Городъ берутъ приступомъ; трубы зовутъ въ проломъ, а мы разговариваемъ, и, вотъ вамъ Христосъ, ничего не дѣлаемъ; это стыдъ намъ всѣмъ; клянусь моимъ спасеніемъ, стыдъ стоять безъ дѣла; стыдъ, клянусь моей рукой, а тамъ есть случай порѣзаться, есть что подѣлать, и тамъ, вотъ вамъ Христосъ, ничего не сдѣлано.