Ночи

Автор: Козлов Павел Алексеевич

НОЧИ.
Альфреда де-Мюссэ.
(Переводъ съ французскаго.)

  

                       Декабрская ночь.

  

                                 I.

  

             Въ давно промчавшіеся годы,

             Когда не зналъ я злой невзгоды,

             Когда не вѣдалъ я утратъ,

             Ко мнѣ вошелъ, въ одеждѣ бѣдной,

             Ребенокъ и больной, и блѣдный,

             Похожій на меня, какъ братъ.

  

                                 II.

  

             Въ меня впиваясь робкимъ взглядомъ,

             Вошелъ и сѣдъ со мною рядомъ.

             Читалась грусть въ его очахъ.

             Ко мнѣ съ любовью онъ склонялся

             И такъ всю ночь со мной остался

             Съ улыбкой свѣтлой на устахъ.

  

                                 III.

  

             Однажды, по лѣсу гуляя,

             Я встрѣтилъ юношу (тогда я

             Достигъ ужь отроческихъ лѣтъ).

             Онъ шелъ во мнѣ въ лучахъ заката,

             Со иной имѣлъ онъ сходства брата

             И въ платьѣ черномъ былъ одѣтъ.

  

                                 IV.

  

             Онъ блѣденъ былъ; одной рукою

             Держалъ онъ лиру, а другою

             Букетъ изъ розановъ держалъ.

             Я у него спросилъ дорогу.

             Скрывая тайную тревогу,

             Онъ мнѣ на гору указалъ.

  

                                 V.

  

             Въ года сердечныхъ увлеченій,

             Подъ гнетомъ тягостныхъ сомнѣній,

             Сидѣлъ я разъ, тоской объятъ,

             Когда, какъ призракъ изъ могилы,

             Вошелъ какой-то странникъ хилый,

             Похожій на меня, какъ братъ.

  

                                 VI.

  

             На небо мнѣ одной рукою

             Онъ указалъ, а мечъ другою

             Держалъ, въ раздумье погруженъ…

             Онъ мнѣ дарилъ слезу участья…

             Лишь разъ вздохнувъ, какъ призракъ счастья,

             Какъ грёзы сна, умчался онъ…

  

                                 VII.

  

             Во дни веселаго досуга,

             Чтобъ выпить за здоровье друга,

             Виномъ наполнилъ я бокалъ;

             Но не успѣлъ допить бокала,

             Какъ сердце вдругъ затрепетало, —

             Я прежній призракъ увидалъ.

  

                                 VIII.

  

             Вѣнкомъ увѣнчанный лавровымъ,

             Съ лицомъ печальнымъ и суровымъ,

             Въ одеждѣ жалкой и худой,

             Онъ шелъ ко мнѣ съ заздравной чашей.

             Стаканы встрѣтилися наши

             И въ мигъ стаканъ разбился мой.

  

                                 IX.

  

             Я, годъ спустя, отца лишился.

             Когда я плакалъ и молился,

             Нѣмымъ отчаяньемъ объятъ,

             Все тотъ же юноша, что прежде,

             Явился въ траурной одеждѣ;

             Онъ схожъ со мною былъ, какъ братъ.

  

                                 X.

  

             Въ вѣнцѣ изъ терній, полонъ муки,

             Въ отчаяньи, ломая руки,

             Съ разбитой лирой онъ стоялъ,

             Обрызгавъ кровью. Слѣдъ багряный

             Бросала кровь, струясь изъ раны,

             Что въ грудь его нанесъ кинжалъ.

  

                                 XI.

  

             Моей тоскѣ иль мукѣ вторя,

             Въ часы хандры, въ минуты горя.

             Тотъ призракъ, страшный и нѣмой,

             Красой таинственной сіяя,

             Исчадье ада или рая,

             Всегда встаетъ передо мной.

  

                                 XII.

  

             Когда, отчаяньемъ томимый,

             Покинулъ я свой край родимый,

             Гдѣ гасъ во мнѣ остатокъ силъ,

             Чтобъ смерть мои закрыла вѣжды

             Или чтобъ свѣтлый лучъ надежды

             Мой путь тяжелый освѣтилъ;—

  

                                 XIII.

  

             Въ роскошной Ниццѣ, нѣги полной,

             Въ мѣстахъ, гдѣ Рейна льются волны,

             Гдѣ Кёльна высится соборъ;

             Въ дворцахъ Флоренціи счастливой,

             Близъ Генуезскаго залива;

             Среди снѣговъ Альпійскихъ горъ;—

  

                                 ХГѴ.

  

             Близъ водъ сѣдаго океана;

             Въ садахъ Вэве, въ дворцахъ Милана,

             Облитыхъ солнцемъ золотымъ;

             Среди Венеціи унылой

             Гдѣ Лицо, мрачный какъ могила,

             Заснулъ надъ моремъ голубымъ, —

  

                                 XV.

  

             Вездѣ, гдѣ сердце трепетало,

             Гдѣ грудь томилась и страдала

             Отъ тяжкихъ ранъ, отъ горькихъ думъ,

             Гдѣ раздавался голосъ муки

             И призракъ безобразной скуки

             Давилъ мнѣ грудь, мутилъ мой умъ;—

  

                                 XVI.

  

             Вездѣ, вездѣ, гдѣ, горя полный,

             Сидѣлъ я мрачный и безмолвный,

             Гдѣ скорбь кривила мнѣ уста,

             Гдѣ, мчась за свѣтлымъ идеаломъ,

             Томился я и острымъ жаломъ

             Меня язвила клевета —

  

                                 XVII.

  

             Гдѣ, полонъ горькими мечтами,

             Я закрывалъ лицо руками,

             Гдѣ я, какъ женщина, рыдалъ,

             Гдѣ на себѣ я рвалъ одежду

             И за надеждою надежду,

             За грёзой грёзу я терялъ?—

  

                                 XVIII.

  

             Вездѣ, вездѣ, гдѣ я скитался,

             Гдѣ сна безплодно добивался,

             Гдѣ скорой смерти жаждалъ я, —

             Ко мнѣ являлся призракъ блѣдный,

             Въ одеждѣ траурной и бѣдной,

             Какъ братъ похожій на меня.

  

                                 XIX.

  

             Скажи, что ты, безплотное видѣнье?

             Зачѣмъ всегда витаешь предо мной?

             Въ твоихъ очахъ я вижу сожалѣнье,

             Не вѣрю я, что ты — мой геній злой…

             Твоя печаль — сестра моей печали,

             Она съ святою дружбою сходна.

             Мы часто вмѣстѣ слезы проливали;

             Онѣ меня съ судьбою примиряли…

             Твоя улыбка сладости полна.

  

                                 XX.

  

             Но ты глядишь безмолвно на страданья…

             Безпомощность — твой горестный удѣлъ…

             Напрасно я, въ минуты испытанья,

             Найти въ тебѣ заступника хотѣлъ, —

             Приходишь ты, когда въ душѣ тревога,

             Когда гнетутъ унылыя мечты…

             Повѣдай мнѣ, коль ты посланникъ Бога,

             Зачѣмъ, со иной или одной дорогой,

             Мнѣ помощи подать не можешь ты?…

  

                                 XXI.

  

             Сегодня въ ночь, какъ свѣтлый призракъ друга,

             Опять явился ты передо мной…

             Уныло вѣтеръ вылъ, шумѣла вьюга;

             Одинъ сидѣлъ я, мрачный и больной…

             Я сожалѣлъ погибшую до срока

             Горячую, безумную любовь…

             Я женщины коварной и жестокой

             Измѣну вспоминалъ, вздыхалъ глубоко

             И плавалъ я… Во мнѣ хладѣла кровь.

  

                                 XXII,

  

             Поблекшіе цвѣты, записки милой

             Я собиралъ дрожащею рукой,

             О прежнемъ счастьѣ сердце говорило

             Былыхъ надеждъ я видѣлъ свѣтлый рой!…

             Счастливыхъ дней сокровища святыя

             Я грустно созерцалъ въ послѣдній разъ…

             Часы любви, душой пережитые,

             Живыя слезы, сердцемъ пролитыя,

             Мелькнули вы и скрылись въ тотъ же часъ.

  

                                 XXIII.

  

             Въ больной груди напрасно сердце рвется;

             Забвенье губитъ царство свѣтлыхъ грезъ;

             Отъ всей любви погибшей остается

             Увянувшій цвѣтовъ иль прядь волосъ…

             Какъ жгуча боль сердечнаго обмана!

             Вдали отъ глазъ и свѣта, и людей

             Я слезы лилъ, въ груди болѣла рана,

             Какъ утлый челнъ въ пучинѣ океана,

             Я утопалъ въ нѣмой тоскѣ своей.

  

                                 XXIV.

  

             Я созерцалъ развалины былаго;

             Невольно изъ груди стремился стонъ;

             Все думалъ я, что это бредъ больнаго, —

             Все думалъ я, что это мрачный сонъ…

             Безумное и жалкое созданье!

             Скажи, зачѣмъ, въ минуту разставанья,

             Дышали скорбью блѣдныя черты?

             Скажи, зачѣмъ и слезы, и рыданья,

             Когда меня обманывала ты?

  

                                 XXV.

  

             Мы разошлись… Но съ горькою тоскою

             О прошлыхъ дняхъ ты будешь вспоминать,

             О свѣтлыхъ грезахъ, попранныхъ тобою, —

             Онѣ твой путь не будутъ озарять…

             Пускай насталъ тяжелый часъ разлуки,

             Все лучъ надежды въ сердцѣ не потухъ…

             Еще не разъ любви узнаю муки

             И нѣжныхъ клятвъ плѣнительные звуки

             Еще не разъ мой будутъ тѣшить слухъ.

  

                                 XXVI.

  

             Прости, прости!… Безсмертная природа

             Тебѣ въ удѣлъ не все хотѣла дать.

             Зачѣмъ обманъ? Законъ любви — свобода;

             Тотъ не любилъ, кто не умѣлъ прощать…

             На вѣкъ разстались мы по волб рока…

             Не все еще съ тобой утратилъ я…

             Но я любилъ и свято, и глубоко…

             Скажи, зачѣмъ сгубила ты до срока

             Мою любовь и скрылася любя?…

  

                                 ХXVIІ.

  

             Кругомъ молчало все. Я въ кельѣ бѣдной

             Одинъ сидѣлъ, уныло вѣтеръ дулъ.

             Вдругъ предо мной, беззвучно и безслѣдно,

             Какой-то мрачный призракъ промелькнулъ…

             «Одѣтый въ черномъ, полный муки тайной,

             Унылый гость, повѣдай мнѣ, кто ты?

             Что значитъ твой приходъ необычайный?

             Иль это — сонъ? Иль въ зеркалѣ случайно,

             Смутясь, я увидалъ свои черты?

  

                                 XXVIII.

  

             «Зачѣмъ за мной слѣдишь ты неустанно,

             Печальный призракъ юности моей?

             Кто ты, пришлецъ таинственный и странный,

             Неутомимый спутникъ грустныхъ дней?

             Приходишь ты въ минуты испытанья,

             Когда душа отъ горестныхъ утратъ

             Томится и болитъ; когда страданья

             Гнетутъ больную грудь… Свое призванье

             Повѣдай мнѣ, мой геній и мой братъ!»

  

  

                                 Призракъ.

                                    XXIX.

  

             «Я не дарую утѣшенья;

             Какъ демонъ, словомъ обольщенья,

             Я души смертныхъ не гублю.

             Меня ведетъ чужая водя;

             Не знаю я, какая доля

             Постигнетъ тѣхъ, кого люблю.

  

                                 XXX.

  

             «Какъ братъ, я буду вѣкъ съ тобою, —

             Мнѣ предназначено судьбою

             Тебя вездѣ сопровождать.

             Когда-жь въ тебѣ угаснутъ силы,

             Надъ одинокою могилой

             Я буду слезы проливать…

  

                                 XXXI.

  

             «Зови меня въ минуту горя:

             Твоей тоскѣ уныло вторя,

             Всегда на зовъ къ тебѣ явлюсь…

             Но не могу тебя обнять я;

             Руки моей не жди пожатья, —

             Я одиночествомъ зовусь».

  

                                 II.

                       Майская ночь.

  

                                 Муза.

  

             Поэтъ! возьми свою святую лиру, —

             Сегодня въ ночь рождается весна…

             Даруя жизнь проснувшемуся міру.

             Она прійдетъ цвѣтами убрана.

             Блеснетъ заря и пташекъ щебетанье

             Раздастся вновь, подъ ропотъ вешнихъ водъ.

             Воспрянь, поетъ, — повсюду ликованье!

             Иди во мнѣ, — тебя подруга ждетъ!…

  

                                 Поэтъ.

  

             Долина дремлетъ подъ навѣсомъ

             Беззвѣздной ночи; міръ заснулъ…

             Мнѣ показалось, что надъ лѣсомъ

             Какой-то призракъ промелькнулъ;

             Онъ проносился въ отдаленьи,

             Скользя надъ сонною землей.

             Какое странное видѣнье!

             Оно блеснуло лишь мгновенье

             И скрылось въ темнотѣ ночной…

  

                                 Муза.

  

             Весна идетъ!… Ужь рощи зеленѣютъ,

             На страстный зовъ откликнулась земля,

             И дѣвственныя розы заалѣютъ,

             И травами покроются поля.

             Повсюду льются волны аромата;

             Еще милѣй прощальный лучъ заката.

             Отъ страстныхъ думъ дрожишь и млѣешь ты…

             Все зацвѣтетъ. Въ природѣ дышетъ счастье;

             Она полна восторговъ сладострастья,

             Какъ брачный одръ ликующей четы.

  

                                 Поетъ.

  

             Какъ сердце бьется! Страхъ невольный

             Мнѣ давитъ грудь, дышать мнѣ больно,

             Отъ тяжкихъ думъ спасенья нѣтъ…

             Не дверь ли кто-то отворяетъ?…

             Уныло лампа догораетъ,

             Бросая въ кельѣ тусклый свѣтъ…

             Во мнѣ тревога и волненье;

             Я одинокъ, — никто нейдетъ;

             Все спитъ кругомъ; ужь полночь бьетъ…

             Какъ тяжело уединенье!

             Какъ нищеты ужасенъ гнетъ!

  

                                 Муза.

  

             Иди ко мнѣ! Я жду твои лобзанья…

             Томленіемъ и нѣгой міръ объятъ;

             Я вся дрожу отъ страстнаго желанья;

             Я жду тебя, уста мои горятъ…

             Лѣнивое дитя! красой сіяя,

             Передъ тобой твой свѣтлый идеалъ;

             Ты помнишь ли, какъ, страстно замирая,

             Ты первый разъ въ мои объятья надъ?

             Въ моей любви нашелъ ты утѣшенье,

             Измѣнницу забылъ ты для меня…

             Теперь и ты уйми мое волненье, —

             Съ тобой, поэтъ, хочу молиться я.

  

                                 Поэтъ.

  

             О, муза! голосъ сердцу милый,

             Смутясь душой, я слышу вновь;

             Ты для меня — восторгъ и сила,

             Ты мнѣ одна не измѣнила,

             Ты мнѣ одна даришь любовь.

             Опять мои прозрѣли вѣжды…

             Сестра! я шлю тебѣ привѣтъ…

             Въ душѣ проснулися надежды;

             Лучи твоей златой одежды

             Въ больную грудь вливаютъ свѣтъ.

  

                                 Муза.

  

             Воспрянь, поэтъ! Забудь свой страданья!

             Одинъ сидѣлъ ты, плача и скорбя,

             И я, полна любви и состраданья,

             Сошла съ небесъ, чтобъ утѣшать тебя…

             Прошли года, а горе не заснуло

             Въ твоей груди; ты мрачно хмуришь брови,

             Какъ призракъ злой, погибшая любовь

             Передъ тобой быть-можетъ промелькнула…

             Очнись отъ сна! Пусть пѣсня прозвучитъ, —

             Она души твоей излѣчитъ раны,

             Помчимся мы въ невѣдомыя страны

             И пѣснь твоя до Бога долетитъ…

             Помчимся мы на крыльяхъ вдохновенья

             Въ волшебный міръ фантазіи и сновъ,

             Гдѣ ты найдешь отраду и забвенье

             И отдохнешь отъ жизненныхъ оковъ.

             Умчимся въ даль, — здѣсь міръ постылъ и тѣсенъ;

             Въ Шотландію направимъ свой полетъ

             Иль въ Грецію, отчизну дивныхъ пѣсенъ,

             Гдѣ полонъ аромата сладкій медъ.

             Мы отдохнемъ въ тѣни садовъ Мессины,

             Гдѣ вѣчно синь прозрачный сводъ небесъ;

             Мы посѣтимъ роскошныя долины,

             Гдѣ сладко дремлетъ синій Титарисъ…

             Мы полетимъ къ Италіи счастливой,

             Увидинъ Аргосъ, мрачный Птелеонъ

             И берега сребристаго залива,

             Гдѣ на Камиру смотритъ Олоссонъ.

             Что буденъ пѣть: любви восторгъ и сладость,

             Войну иль миръ, унынье или радость?…

             Раздастся-ль гимнъ Тому, кто создалъ свѣтъ,

             Чьей благости конца и мѣры нѣтъ,

             Кто міръ наполнилъ вѣчною любовью?…

             Мы скажемъ ли Торквинью: «прочь, злодѣй!

             «Ты руки обагрялъ невинной кровью, —

             «Исчезни навсегда?» — На днѣ морей

             Искать пойдемъ ли жемчугъ драгоцѣнный?

             Злодѣю ли напишемъ приговоръ,

             Иль скорбь утѣшимъ пѣснью вдохновенной?

             Съ охотникомъ пойдемъ ли въ темный боръ?

             Рога трубятъ; собакъ несется стая;

             Олень упалъ, — онъ выбился изъ силъ

             И слезы льетъ, о дѣтяхъ вспоминая.

             Охотникъ острый ножъ въ него вонзилъ

             И сердце жертвы, чуждый сожалѣнья,

             Голоднымъ псамъ онъ бросилъ на съѣденье…

             Разскажемъ ли, какъ, грѣшныхъ думъ полна,

             Идетъ во храмъ красавица младая,

             Святымъ словамъ разсѣянно внимая,

             О миломъ сладко думаетъ она?…

             Склоняя взоръ, она съ нимъ ждетъ свиданья.

             Какъ тяжелы минуты ожиданья!…

             Насъ вдохновитъ ли слава громкихъ дѣлъ?

             Мы скажемъ ли прошедшему: «воскресни!»

             Не повторимъ ли пламенныя пѣсни,

             Что трубадуръ въ былые годы пѣлъ?

             Я вся дрожу отъ нѣги и томленья…

             Смутясь душой, поэтъ, услышь меня!…

             Пускай мой слухъ твое ласкаетъ пѣнье, —

             Я слезъ хочу, лобзаній жажду я…

  

                                 Поэтъ.

  

             Сестра, ты жаждешь поцѣлуя,

             Ты хочешь слезъ, — тебѣ могу я

             Ихъ подарить!… Въ далекій край

             Съ улыбкой свѣтлой улетая,

             О дняхъ былыхъ воспоминая,

             Поэта ты не забывай.

             Меня не тѣшитъ упованье,

             Судьба мнѣ счастья не судитъ,

             Я даже не пою страданье, —

             Мои уста хранятъ молчанье

             И только сердце говоритъ…

  

                                 Муза.

  

             Твои признанья слышать я хотѣла, —

             Зачѣмъ же на устахъ твоихъ печать?…

             Лишь для того съ небесъ я прилетѣла,

             Чтобъ хоть на мигъ твой тяжкій сонъ прервать. *

             Въ душѣ твоей унынье и тревога;

             Потоки слезъ мрачатъ твой грустный вѣкъ;

             Ихъ не стыдись, — онѣ дойдутъ до Бога:

             Чѣмъ больше скорбь, тѣмъ выше человѣкъ!

             Но скорбь свою, поэтъ, скрывать не надо, —

             Чѣмъ пѣснь грустнѣй, тѣмъ сладостнѣй она.

             Иная пѣснь лишь мукъ да слезъ полна,

             А ей вѣнецъ безсмертія награда…

             Густѣетъ тьма и стелется туманъ…

             Летя къ гнѣзду, усталый и голодный,

             Въ обратный путь стремится пеликанъ.

             Онъ цѣлый день провелъ въ борьбѣ безплодной,

             Его зоветъ голодная семья

             И, мысленно дѣля добычу дня,

             Бѣжитъ къ нему. Больной и утомленный,

             Прикрывъ дѣтей повиснувшимъ крыломъ,

             Онъ ихъ ведетъ къ скалѣ уединенной

             И, муки полнъ, глядитъ на все кругомъ…

             По берегу и въ волнахъ океана

             Онъ пищи для дѣтей съ тоской искалъ,

             Но цѣлый день безплодно потерялъ.

             И вотъ въ груди его чернѣетъ рана

             И алою струею кровь течетъ, —

             Онъ вмѣсто пищи сердце имъ даетъ…

             На смертный пиръ глядитъ безмолвно онъ,

             Голодною семьею окруженъ*

             Ей жизнь свою съ любовью отдавая,

             Онъ, весь дрожа, купается въ крови

             И падаетъ безъ силъ, изнемогая

             Отъ ужаса, страданья и любви…

             Когда-жь страдать нѣтъ больше силъ и воли,

             Боясь, что смерть не кончитъ грустныхъ дней,

             Боясь найти пощаду отъ дѣтей, —

             Онъ клювомъ грудь пронзаетъ и отъ боли

             Вдругъ издаетъ такой унылый крикъ,

             Что съ берега испуганныя птицы

             Уносятся шумящей вереницей,

             Такъ этотъ стонъ пронзителенъ и дикъ, —

             Унылый стонъ послѣдней съ жизнью битвы, —

             Что путника объемлетъ страхъ нѣмой…

             Онъ, трепеща, твердитъ свои молитвы

             И, слыша смерти зовъ, спѣшитъ домой.

             Такъ дѣлаютъ великіе поэты…

             Какъ съ ними схожъ унылый пеликанъ!

             Они на міръ бросаютъ волны свѣта, —

             Они поютъ, а грудъ болитъ отъ ранъ.

             Когда поэтъ порою воспѣваетъ

             Свою тоску, погибшую любовь, —

             Со шпагой пѣснь сходна: она сверкаетъ,

             Но на концѣ ея алѣетъ кровь…

  

                                 Поэтъ.

  

             О, ненасытная подруга!

             Не искушай мой слабый умъ…

             Когда шумитъ и злится вьюга,

             Никто песку не ввѣритъ думъ.

             Прошла пора, когда участье

             Во всѣхъ искалъ я, вѣря въ счастье,

             Съ тѣхъ поръ узналъ я много мукъ.

             И если пѣсни понесутся, —

             Со стономъ струны разорвутся

             И лира выпадетъ изъ рукъ.

                                                               П. А. Козловъ.

«Русская Мысль», NoNo 4—5, 1881