Королева в трагедии

 

 

 

Онъ хмурилъ чело и брови, и перебиралъ у себя въ кабинетѣ бумаги, сидя за большимъ дѣловымъ письменнымъ столомъ. Это былъ крупный породистый старикъ съ лысиной отъ лба до затылка и съ густыми сѣдыми бакенбардами, напоминающими рыбьи плавательныя перья. Одѣтъ онъ былъ въ темнозеленый шелковый халатъ и курилъ сигару. Вицмундиръ со звѣздой на бортѣ лежалъ невдалекѣ отъ него на стулѣ. Распахнулась тяжелая портьера и вошла она. Такъ входятъ королевы въ трагедіяхъ: гордо, величественно. Это была тоже крупная женщина съ сильно развитой грудью, съ полнымъ станомъ, съ черными дугообразными бровями и носомъ съ легкой горбинкой. Шурча чернымъ шелковымъ платьемъ, она опустилась въ кресло около письменнаго стола. Онъ поднялъ на нее глаза и какъ-то сдѣлался ниже на своемъ стулѣ. Строгость лица и осанистость пропали. Брови пришли въ нормальное положеніе. Онъ ждалъ грозы.

— Что, матушка? Ты мнѣ сказать что-нибудь хочешь? спросилъ онъ заискивающимъ тономъ.

— Во-первыхъ, я вамъ не матушка. Сколько разъ я вамъ говорила, чтобы вы не смѣли меня такъ называть, отвѣчала она. Лицо ея сдѣлалось строго. Даже пушокъ на верхней губѣ почернѣлъ. Онъ молчалъ и только вопросительно смотрѣлъ на нее, отложивъ въ сторону карандашъ; которымъ до сихъ поръ дѣлалъ какія-то помѣтки на бумагахъ.

— Я пришла вамъ сказать, что я въ Завитаевку на лѣто не поѣду, твердо и рѣшительно произнесла она.

Такъ говорятъ тоже королевы, вышедшія въ трагедіяхъ на сцену.

— Не поѣдешь? Но наши обстоятельства, mon ange… попробовалъ онъ возразить.

— Какъ можно меньше возраженій… остановила она его.

— Нельзя же, другъ мой, безъ возраженій. Ну, посуди сама. Вѣдь я рѣшилъ отправить васъ въ Завитаевку, чтобы сколько-нибудь поправить наши обстоятельства. Тамъ жизнь дешевле. Мы можемъ убавить прислугу, тебѣ и дочерямъ не потребуется такое количество модныхъ нарядовъ, можемъ отказать извозчику насчетъ лошадей. Повторяю, это дѣлается ради поправленія обстоятельствъ.

— Вы все сказали? спросила она.

— Да — а…

— Обстоятельства поправляются не такъ.

— Какъ же, другъ мой?

— Умомъ, а не затворничествомъ жены и дочерей. Вы забываете, что у васъ старшая дочь невѣста. Ей нуженъ свѣтъ, приличное общество молодыхъ людей, а не затворничество въ старой развалившейся усадьбѣ съ выбитыми стеклами въ окнахъ, гдѣ по комнатамъ даже летучія мыши летаютъ.

— Ну, насчетъ летучихъ мышей ты, положимъ, преувеличиваешь, что же касается до разбитыхъ стеколъ, то ихъ по пріѣздѣ на мѣсто сейчасъ же можно приказать вставить. Разбито очень немного. Тамъ вы отдохнете отъ суеты…

— Поймите, что суета-то эта только и нужна вашей дочери. Въ суетѣ свѣта только и составляются партіи, а не въ захолустной деревушкѣ, гдѣ все общество составляютъ только попъ Арсеній, кабатчикъ Иванъ Потаповъ и волостной старшина. Съ попадьей и поповнами намъ прикажете проводить время, что ли?

— Тамъ есть помѣщики… Вотъ, напримѣръ…

— Ну, довольно… Будетъ съ васъ… Вы уже поговорили, прервала она его тономъ не допускающимъ возраженій.— По разстроенному моему здоровью мнѣ нужно бы было ѣхать въ Крейцнахъ… Такъ мнѣ доктора совѣтуютъ. Но я вамъ дѣлала уступку. Я въ Крейцнахъ не ѣду.

— И безъ уступки въ Крейцнахъ было бы не съ чѣмъ ѣхать.

— Довольно. Итакъ, вмѣсто Крейцнаха я рѣшила ѣхать въ Павловскъ на дачу.

— Но вѣдь это опять полный штатъ прислуги, опять лошади, опять наряды! вырвались у него восклицанія.

— Молчать! Дайте мнѣ сто рублей на задатокъ, я ѣду въ Павловскъ нанимать дачу.

— Но откуда я ихъ тебѣ возьму? У насъ прислугѣ за три мѣсяца не плачено…

— Сто рублей у васъ есть? Вынимайте.

— Но не могу же я остаться безъ гроша.

— Вы и не останетесь, если сейчасъ пошлете за казенными подрядчиками и понажмете ихъ хорошенько.

— Катерина Львовна, ты мнѣ предлагаешь сдѣлать подлость. Вѣдь это подлость.

— Умъ, умѣнье, а не подлость. Давайте сто рублей.

— Нельзя вамъ жить нынѣшнее лѣто въ Павловскѣ. Это превыше нашихъ средствъ, это… Ты посуди сама: у насъ нынче сынъ выходитъ въ офицеры. Надо его поднять, обмундировать, дать ему на обстановку.

— И на все это у васъ найдется, если сумѣете приналечь на подрядчиковъ.

— Душечка…

— Пожалуйста безъ пошлыхъ эпитетовъ. Давайте сто рублей.

— Завѣряю тебя, что у меня въ настоящую минуту даже такой суммы нѣтъ.

— Посылайте за подрядчиками.

— Mon ange…

— Вы, должно быть, хотите, чтобъ я заложила что-нибудь и дала задатокъ за дачу?

— Что ты заложишь? Что ты заложишь? У насъ все цѣнное заложено.

— Заложу шубы, заложу серебряныя ложки и вмѣсто ихъ куплю мельхіоровыя.

— Мой другъ, пощади.

— Не пустословьте. Если бы вы меня дѣйствительно считали за своего друга, вы сейчасъ бы безпрекословно выдали мнѣ денегъ на дачу.

Онъ всталъ изъ-за письменнаго стола и въ волненіи заходилъ по кабинету.

— Я былъ такъ увѣренъ, что ты переселяешься въ Завитаевку… произнесъ онъ.

— Не нужно было быть увѣреннымъ.

— Но вѣдь ты обѣщалась мнѣ принесть эту жертву.

— Много вы сами приносите мнѣ жертвъ. Садитесь и пишите сейчасъ записку подрядчику Фалютину, чтобы онъ явился немедленно къ вамъ. Иванъ снесетъ записку.

— Ты требуешь невозможнаго.

— Пишите, говорятъ вамъ!

И она сдѣлала величественный жесть рукою, указывая на письменный столъ.

Такіе величественные жесты дѣлаютъ опять-таки королевы въ трагедіяхъ.

Онъ повиновался, сѣлъ въ кресло къ письменному столу, но не писалъ, а хрустѣлъ пальцами, ломая руки, и умоляюще смотрѣлъ на нее.

— Не дѣлайте такого кислаго лица. Все равно не разжалобите меня. Я непреклонна.

— Знаю… со вздохомъ произнесъ онъ, и сталъ нервно затягиваться сигарой.

— Пишите же подрядчику.

— Я просто не знаю… Я не буду въ состояніи и разговаривать съ нимъ.

— Если вы такая тряпка, то я за васъ поговорю. Пишите.

Онъ взялъ перо.

— Что писать? Какъ писать? совсѣмъ растерявшись спрашивалъ онъ.

Руки его тряслись.

— Пишите учтиво, ласково… сказала она.— «Милѣйшій», «добрѣйшій»…

Медленно вынулъ онъ изъ бювара листикъ почтовой бумажки съ вензелемъ подъ короной и сдѣлалъ нѣсколько строкъ, но тотчасъ же разорвалъ листикъ бумаги и опять вскинулъ умоляющій взоръ на-нее.

— Но вѣдь ты такъ твердо рѣшила ѣхать въ Завитаевку, сказалъ онъ.

— Сначала рѣшила, а потомъ перерѣшила.

— Ты была тогда такъ благоразумна…

— Я всегда благоразумна. Я не вы…

— Но теперь…

— И теперь благоразумна. Пишите.

— Мозгъ не работаетъ.

— Заставьте его работать. Ну, пишите. «Милѣйшій»… Какъ подрядчика звать?

— Петръ Михайлычъ.

— Ну… «Милѣйшій Петръ Михайлычъ, мнѣ тебя необходимо видѣть сегодня же». Вы какъ его называете: ты или вы?

— Вы. У него, душечка, у самого Станиславъ на шеѣ, хоть онъ и купецъ.

— Ну, такъ «вы». «Мнѣ необходимо васъ видѣть по очень важному дѣлу, а потому будьте добры пожаловать ко мнѣ какъ можно скорѣе». Написали? Ну, теперь подписывайтесь. Конвертъ и адресъ скорѣй…

Письмо готово.

— Давайте сюда письмо.

Она позвонила, нажавъ пуговку электрическаго звонка. Вошелъ лакей.

— Снесите это письмо сейчасъ же по адресу, отдала она приказъ.

— Я, Катерина Львовна, какъ ты тамъ хочешь, а разговаривать о такихъ предметахъ съ подрядчикомъ не могу, сказалъ онъ по уходѣ лакея.

— И не надо. Я сама съ нимъ поговорю. Когда онъ придетъ, пошлите его ко мнѣ.

Она поднялась съ кресла и стала опять въ позу королевы изъ трагедіи. Онъ сидѣлъ, весь съѣжившись, жалкій. Она посмотрѣла на него черезъ плечо и, сдѣлавъ гримасу, проговорила:

— Тряпка… Совсѣмъ тряпка.

Произнеся эти слова, она гордою поступью скрылась за портьерой. Такъ уходятъ со сцены королевы въ трагедіяхъ. Для полноты сходства не хватало только апплодисментовъ.