На тонях

Автор: Лейкин Николай Александрович

 

 

H. А. ЛЕЙКИНЪ.

ГОЛУБЧИКИ
РАЗСКАЗЫ
съ рисунками художника А. И. Лебедева.

Премія къ журналу «Осколки» за 1889 годъ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типо-Литографія Р. Голике, Троицкая улица, No 18
1889.

 

НА ТОНЯХЪ.

Къ помосту тоней на Невѣ, у Аптекарскаго острова подъѣзжаетъ перевозчицкій яликъ. Въ яликѣ купецъ въ картузѣ, въ пальто и съ зонтикомъ, на который онъ сидитъ опершись обѣими руками. Рядомъ съ нимъ жена въ бархатномъ пальто и ковровомъ платкѣ на головѣ. Перевозчикъ сложилъ весла, поднялся и, зацѣпившись багромъ за помостъ, сталъ причаливаться. Находившійся на помостѣ приказчикъ тоней въ пиджакѣ поверхъ красной рубахи и въ фуражкѣ съ необыкновенно глянцевымъ козыремъ кричалъ:

— Пожалуйте, ваше боголюбіе. Какъ будто только для васъ сейчасъ и ослобонилась тоня, а то все офицеры на счастье закидывали. Рыбы страсть, что съ собой увезли.

— Господа интенданты? спросилъ купецъ.

— Да-съ. Позвольте, супругу-то вашу мы какъ-нибудь подъ папоротки подхватимъ, а то грузны онѣ очень и однѣмъ имъ вылѣзать несподручно.

— Постой. Прежде надо сторговаться, а то, можетъ статься, ей и вылѣзать не стоитъ. Сиди тамъ покуда, Марѳа Аверьяновна, грызи подсолнухи, какъ грызла.

— Зачѣмъ же сидѣть-то? Пущай ихъ у насъ по помосту потопчутся. Съ вашей милостью сойдемся. Съ кѣмъ другимъ не сойдемся, а съ купцомъ завсегда сойдемся.

— Сиде, сиди, Марѳа Аверьяновна. По чемъ воду-то цѣдите? обратился купецъ къ приказчику.

— Въ Петровки воду цѣдить, такъ что же это будетъ! Теперь у насъ лососиный ловъ начался.

— А лососина-то какая попадается? Не такая ли, что два десятка за одну голенищу упрятать можно.

— Полковникъ четыре лососка въ пяти тоняхъ вытащилъ, отецъ протоіерей наѣзжалъ даве послѣ вечеренъ, такъ рыбину фунтовъ въ тридцать съ собой увезъ.

— Ну?! недовѣрчиво процѣдилъ сквозь зубы купецъ.

— Умереть на этомъ мѣстѣ, ежели вру. Вонъ спросите ребятъ, кивнулъ приказчикъ на работниковъ, тянущихъ воротомъ тоню.— Имъ что врать! Они люди наемные.

— Тоней десятокъ, поди, прокидалъ, лососокъ-то въ тридцать фунтовъ вытащивши.

— Онъ, ваше степенство, десятокъ тоней кидать не станетъ, онъ и за одну-то тоню платитъ, такъ рубли-то по нѣскольку разъ въ рукахъ перевернетъ.

— Рубли! Неужто дороже рубля за тоню платилъ?

— Да мы теперь, въ полдень, въ жару, и то ежели заказная тоня, такъ меньше трешницы за воротъ не беремся.

— Ну, ну, ну! Ты тоже наскажешь!

— Да вотъ ребята-то воротъ вертятъ, такъ вѣдь они не истуканы, они скажутъ, если мнѣ не вѣрите.

— Такъ по чемъ же теперь-то воду неводомъ цѣдите?

— Крурнное войско платило по пяти, отецъ протоіерей сторговался за четыре рублика — то же и съ вашей милости возьмемъ.

— Ты хлебалъ ли щи-то сегодня?

— Щей не хлебалъ, потому нонѣ Петровъ постъ, а ушицы поѣсть трафилось.

— Ну, такъ съ ушицы-то ты и бредишь.

— Съ мѣста не сойти, четыре рубля платили.

— Можетъ статься, рубли-то были не настоящіе…

— Зачѣмъ не настоящіе? Мы не настоящихъ не возьмемъ.

— Гуслицкой работы нонѣ есть отличные.

— Мы люди питерскіе, лѣвой ногой носъ не сморкаемъ.

— Нѣтъ, по чемъ же, въ самомъ дѣлѣ, за тоню-то?

— Да ужь что съ духовнаго лица, то и съ вашей милости. Ошибся я, правда, въ цѣнѣ-то, ну, да ужь гдѣ наше не пропадало!

— Ты какой губерніи? Ярославской?

— Ярославской, Угличскаго уѣзда.

— Ну, углицкій клей, стало быть, а я полушубнаго уѣзда той же губерніи; стало быть, мы другъ дружку понимать должны. Очень я чудесно понимаю, что запросъ въ карманъ не лѣзетъ, а ты пожалѣй земляка-то.

— Я ужь и то жалѣючи цѣну беру. Тотъ-то закидывалъ сейчасъ послѣ вечеренъ, а теперь, люди говорятъ, десятый часъ вечера, а наше дѣло такое, что чѣмъ ближе къ ночи, тѣмъ дороже надо братъ.

— Само собой, въ потемкахъ-то отурять легче.

— Въ потемкахъ, купецъ, рыба ловится лучше. Она къ неводу ласковѣе.

— Толкуй слѣпой съ подлѣкаремъ! Будто я не знаю. Рыба на зарѣ бываетъ къ неводу ласковѣе, а теперь рыба спитъ

— На кровать ложится, по вашему, подъ одѣяло? улыбнулся приказчикъ.

— Не на кровать, не подъ одѣяло, а на днѣ спитъ. Что ты меня учишь! Нешто я глупѣе тебя? Я очень чудесно понимаю, что она теперь на днѣ спитъ, а не ловится.

— А ежели не ловится, то зачѣмъ же тоню-то кидать хотите?

— А ужь это мое дѣло. Баловаться хочу, на счастье… Можетъ быть, какая-нибудь забулдылшая и попадется. Такъ по чемъ же крайняя-то цѣна?

— А вы вотъ что… Вы мнѣ напередъ скажите, какое у васъ такое воображеніе есть, чтобы сколько тоней кидать. Сколько тоней по вашему воображенію вы закажете?

— Разгуляюсь, такъ, можетъ быть, и десять разъ воду процѣжу.

— А въ первой тонѣ пятокъ лососковъ вытащите, да и разгуливаться перестанете, на томъ и забастуете, тогда какъ? Нѣтъ, вы ваше воображеніе скажите — сколько тоней вамъ требуется, — вотъ мы тогда и сообразимъ.

— Ну, три на первый разъ.

— Да вы ужь закидывайте на свое счастье, на супружницыно и на каждаго изъ дѣтокъ. Младенцы очень счастливы насчетъ тоней.

— А если Богъ меня младенцами-то не благословилъ?

— Этакой хорошей породы сожительница, да чтобы дѣтей не было!

— Анъ вотъ нѣтъ. Ну, по чемъ за три тони послѣдняя цѣна?

— Давайте румяную бумагу, да и будьте счастливы. Все ваше, кромѣ осетра и стерляди.

— Хотѣлъ я тебѣ двѣ зелененькія дать, да ужь, вѣрно, надо рубль накинуть.

— Девять рублей, и будьте счастливы. Закинемъ и веревку отъ невода изъ полы въ полу вамъ передамъ.

— Семь.

— Купецъ! Подѣлимъ грѣхъ пополамъ. Восемь рублей за три тони.

— Ну, ладно. Вишь ты, клей углицкій! Выторговалъ-таки! Жена! Вылѣзай изъ ялика. Сторговались.