Оказия

Автор: Лейкин Николай Александрович

  

H. А. ЛЕЙКИНЪ.

ГОЛУБЧИКИ
РАЗСКАЗЫ
съ рисунками художника А. И. Лебедева.

Премія къ журналу «Осколки» за 1889 годъ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типо-Литографія Р. Голике, Троицкая улица, No 18
1889.

 []

ОКАЗІЯ.

   Въ сорокакопѣечныя бани входитъ купецъ съ бородой лопатой. Одѣтъ онъ въ пальто на овчинѣ и въ барашковую шапку. Въ рукѣ узелъ съ бѣльемъ. Купецъ подаетъ сторожу билетъ и говоритъ:

   — Отведи-ка, почтенный, раздѣвальное стойлочко поукромнѣе.

   — Пожалуйте-съ… Парфенка! Зажигай газъ въ угловомъ кабинетѣ! крикнулъ сторожъ подручному мальчишкѣ.

   Въ это время изъ-за драпировки одного изъ раздѣвальныхъ кабинетовъ выглянула всклокоченная голова съ бородой окомелкомъ и сказала:

   — Нечего для него и газа зажигать. Загоняй его въ нашу клѣтку.

   Купецъ съ бородой лопатой взглянулъ на голову съ бородой окомелкомъ и воскликнулъ:

   — Василій Емельянычъ! Господи Іисусе! Гора съ горой не сходится, а человѣкъ съ человѣкомъ сойдется. Какими судьбами?

   — Также, какъ и вы, грѣшныя тѣлеса омывать пришли. Милости прошу къ нашему шалашу. Разоболокайся. Въ компаніи сидѣть поваднѣе.

   — Да ты ужь вымылся и вытираешься…

   — И вымылся, и прѣніе совершилъ на полкѣ; такую потогонію себѣ задалъ, что въ лучшемъ видѣ.

   Купецъ съ бородой лопатой вошелъ въ кабинетъ и началъ раздѣваться. Борода окомелкомъ, красная какъ вареный ракъ, тяжело дышала и отиралась полотенцемъ.

   — Здоровъ ли сердцемъ? спросила борода лопатой.

   — Теперь-то ничего, слава тебѣ Господи, отвѣчала борода окомелкомъ.— А то съ самой масленой недѣли все былъ не совсѣмъ въ порядкѣ.

   — Хворалъ?

   — Не то чтобы хворалъ, а такъ… Оказія тутъ одна вышла. Недѣли двѣ настоящимъ манеромъ не могъ прійти въ себя. И по сейчасъ вспомню, такъ инда въ дрожь…

   — Что же съ тобой было?

   — Да что! И разсказывать-то не хочется! Развѣ ужи такъ, что человѣкъ-то ты хорошій. Только ты про себя знай, а другимъ ни гу-гу…

   — Гробъ… Могила… Въ кутузкѣ за что-нибудь просидѣлъ?

   — Что ты… Богъ миловалъ… Ни въ жизнь со нмой не бывало. Содержу себя солидарно.

   — Отъ сумы да отъ тюрьмы никто не отказывайся.

   — Ни, Боже мой… А такъ вышла оказія… То-есть, если сравнить, что я натерпѣлся, такъ хуже всякой тюрьмы. Злому врагу того не желаю.

   — Ну?

   Купецъ съ бородой лопатой приготовился слушать.

   — Только ужь ты пожалуйста насчетъ того, чтобы пустого разговору не было. А то въ рынкѣ у насъ узнаютъ, разнесется и тогда мнѣ прохода не будетъ. Задразнятъ… еще разъ предупредила борода окомелкомъ.

   — Ну. вотъ… Сказалъ ужь, что буду содержать въ своей нутренности — и буду. Слава Богу. вѣдь по женѣ тебѣ нѣсколько сродни даже прихожусь.

   — Ну, то-то… отвѣчала борода окомелкомъ, заглянула въ сосѣдній кабинетъ, увидала, что тамъ никто не подслушиваетъ, и начала:— Дѣло было въ прощеное воскресенье… Хотѣлъ я этотъ день тихо и солидарно провести, къ вечернѣ даже съ женой въ Невскую лавру съѣздилъ и смотрѣли мы, какъ монахи другъ дружкѣ въ ноги кланялись, вернулись домой благообразно, но къ вечеру бѣсъ Павла Кондратьева къ намъ принесъ. «Пойдемъ да пойдемъ въ балаганы на вечернее представленіе». И не хотѣлось мнѣ, но пошелъ. Жена у меня на сносяхъ, послѣднее время ходитъ, и дома осталась. Чудесно… Поѣхали съ Павломъ Кондратьевымъ въ балаганъ и тамъ все какъ слѣдоваетъ, благообразно. Вышли изъ балагана — глядимъ: девять часовъ. Навелъ Кондратьичъ и говоритъ: «Зайдемъ въ трактиръ чайку напиться, да по баночкѣ хватимъ». Зашли. А бѣсъ-то вѣдь силенъ — зашли выпить по баночкѣ, а выпили, будемъ говорить такъ, что по десяти…

   — Ну, ужь порядокъ извѣстный… кивнулъ головой купецъ съ бородой лопатой.— Послѣдній день масленой, такъ чего тутъ!..

   — И пришелъ я, братецъ ты мой, домой совсѣмъ сизо, продолжалъ разсказчикъ.— Думаю, жена спитъ, и вошелъ я въ спальню на цыпочкахъ, началъ осторожно раздѣваться, а она вдругъ какъ обозначилась съ кровати да и давай меня піять: «Ты и такой, ты и сякой, пьяница, мотыга, полуночникъ шляющійся».

   — Ну, ужь порядокъ извѣстный. Бабій языкочесальный звонъ начала.

   — Вотъ, вотъ… Ссориться мнѣ съ ней не хотѣлось, потому, думаю, день такой, прощеное воскресенье, скрѣпилъ я свое сердце, подошелъ къ кровати, началъ раздѣвшись Богу молиться на образъ, потому, думаю, умолкнетъ піять, видя мое усердіе. И точно, умолкла, а я все молюсь и поджидаю, чтобы заснула. Поклоны земные отвѣшиваю, на колѣняхъ стою, а самого такъ сонъ и клонитъ. Долго ли я молился — не помню, но вдругъ чувствую, что проснулся. Лежу на спинѣ и на чемъ-то жесткомъ. Темь непроглядная. Думаю: гдѣ же это я? Хотѣлъ приподняться — и вдругъ бацъ лбомъ объ доску. Такъ я опять навзничь и полетѣлъ — и опять головой объ доску. Приподнимаю руки къ верху — доска, распространяю руку въ сторону — доска. Батюшки! Въ гробу лежу… И похоронили. Живого похоронили.

   — Господи! Какъ же ты въ гробъ-то попалъ?

   — Слушай. Ужасъ обуялъ меня такой, что уму помраченье! Перевернулся я на брюхо, хотѣлъ привстать на карачки — сверху доски, ну, одно слово: гробъ. Рухнулся опять въ растяжку и заоралъ: спасите, помогите! А голосъ таково глухо раздается и чувствую я, что ужь мнѣ дышать трудно. Я опять кричать — отвѣта никакого. Перевертываюсь съ боку на бокъ, волосы на себѣ рву, пальцы кусаю, чтобы убѣдиться, не сплю ли я. Нѣтъ, не сплю. Хочу приподняться — башкой о доски… Крикъ у меня ослабъ, растянулся я и застоналъ. Вдругъ слышу голосъ жены. Меня кликаетъ. Собралъ всѣ силы и крикнулъ: «Даша, Даша! Спаси меня»!— и больше ужь ничего не помню.

   — Въ обморокъ впалъ? спросила борода лопатой.

   — Туманъ нашелъ и какъ бы все померкло передо мной… Никакого головного воображенія. Очнулся я, гляжу — лежу на полу безъ брюкъ и безъ жилетки. Приказчики передо мной въ халатахъ и со свѣчками стоятъ. Жена въ юбкѣ и кофтѣ передо мной на колѣняхъ, водой меня поитъ и голову мнѣ прыскаетъ. «Ну, думаю, спасли, вытащили». И сотворилъ я крестное знаменіе.

   — Какъ же ты въ гробъ-то попалъ?

   — И смѣхъ, и грѣхъ. Не въ гробъ попалъ, а когда около нашей двухспальной-то кровати на коврѣ молился, то заснулъ, да потомъ подъ кровать какимъ-то манеромъ и подкатился. Проснулся тамъ отъ холоду, хотѣлъ приподняться — доски не пускаютъ, протянулъ руку — въ ящикъ съ сапогами уперся. Вотъ и весь гробъ. Кричу, а жена проснулась и съ просонья не можетъ сообразить, откуда я кричу. Разбудила приказчиковъ. Тѣ прибѣжали и вытащили меня изъ-подъ кровати въ безчувствіи чувствъ.

   Борода лопатой выслушала и произнесла:

   — Дѣйствительно, братецъ ты мой, вѣдь съ тобой оказія стряслась.

   — Еще бы. Всю жизнь буду помнить эту оказію. Двѣ недѣли послѣ этого я ходилъ какъ не въ себѣ. Спать ложиться боюсь, заснуть боюсь, все думаю — опять гробъ пригрезится. И начали, братецъ ты мой, у меня съ той поры съ перепугу волосы лѣзть. Во… хоть парикъ заказывай.

   Борода окомелкомъ повела по головѣ, выдернула цѣлую прядь волосъ и показала ее бородѣ лопатой.

   — Только ты, Бога ради, про это происшествіе никому не разсказывай, прибавила она,

   — Ну, вотъ… Въ третій разъ повторяешь.

   Борода лопатой раздѣлась и отправилась въ баню.

   — Посидишь, можетъ статься, тутъ въ раздѣвальной-то и подождешь пока я выпарюсь, а потомъ въ компаніи пивка попьемъ, сказала она.

   — Ладно… отвѣчала борода окомелкомъ.