Около караульного

Автор: Лейкин Николай Александрович

Н. А. Лейкинъ.

НА ЛОНѢ ПРИРОДЫ
ЮМОРИСТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ
ПОДГОРОДНОЙ ДЕРЕВЕНСКОЙ ДАЧНОЙ ЖИЗНИ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія Р. Голике, Троицкая улица, д. No. 18.

1893.

http://az.lib.ru/

OCR Бычков М. Н.

  

ОКОЛО КАРАУЛЬНАГО.

Въ подгородномъ уголкѣ.

   Спускались холодныя осеннія сумерки, хотя на западѣ, за рѣкой багровѣла еще красная полоса вечерней зари. Заводскій сторожъ Миней въ тулупѣ и рваной шапкѣ вышелъ уже за ворота завода и сѣлъ въ караулку у калитки. Дабы не быть безъ дѣла, онъ тотчасъ же распустилъ клубокъ пряжи, задѣлъ конецъ ея за гвоздь, вбитый въ стѣнѣ караулки, и принялся плесть сѣть. Въ это время возвращался на заводъ съ охоты молодой человѣкъ въ кожаной курткѣ, высокихъ сапогахъ и съ ружьемъ и яхташемъ за спиной. Поровнявшись съ калиткой, онъ пріостановился, заглянулъ въ караулку и проговорилъ:

   — Ужъ засѣлъ? Караулишь?

   — Караулю. Что жъ мнѣ и дѣлать-то, какъ не караулить? На то я сторожъ. Ужъ такая моя обязанность, отвѣчалъ Миней, не переставая дѣлать ячейки сѣти.

   — Караулить-то, кажется, нечего. Кирпичный заводъ, такъ что изъ него взять!

   — Мы главнымъ образомъ хозяйскую усадьбу караулимъ. Опять же контора и приказчичій домъ.

   — А не караулить, такъ, думаешь, воровать начнутъ?

   — Въ лучшемъ видѣ. Да и не изъ одной усадьбы, а и съ завода. Теперича полки, формы, желѣзо какое отъ машинъ.

   — Неужто такія громоздкія вещи, какъ полки? Вѣдь это доски.

   — Чего угодно сопрутъ. Рабочихъ лошадей — и тѣхъ сведутъ.

   — Ну, ну, ну…

   — Въ лучшемъ видѣ… Нониче народъ ой-ой! Держи ухо востро. Вѣдь вотъ ужъ у насъ два ведра желѣзныя сперли, веревки тоже сперли.

   — Кто же это? Свои?

   — Зачѣмъ свои? Тутъ по всей округѣ воры. Вездѣ воры. Только чужимъ и живутъ. Страсть какъ воруютъ. Пить, ѣсть надо, выпить хочется — ну, и тащатъ.

   — Что жъ это, голодный годъ, что ли? Изъ-за голоднаго года?

   — Здѣсь не голодныхъ-то годовъ и не бывало. Всегда голодный. Коли не сѣютъ, не жнутъ, такъ съ него сытымъ-то быть!

   — Отчего же не сѣютъ и не жнутъ?

   — Народъ набаловался. Пригородный народъ. Лѣнь-то, матушка, прежде насъ родилась. Вѣдь чтобъ посѣять-то, надо распахать землю, да унавозить ее. А тутъ укралъ — и сытъ. Опять же и пріѣзжающіе охотники народъ испортили. Тутъ крестьяне чѣмъ живутъ? Господскую охотничью собаку кормитъ — вотъ и самъ живъ. За охотникомъ ружье потаскалъ на охотѣ — и пьянъ съ бариномъ напился, и полтину серебра отъ него на похмелье получилъ. А нѣтъ барина въ пріѣздѣ — ну, ищетъ, гдѣ что плохо лежитъ.

   — Да у кого воровать-то?

   — Другъ у друга воруютъ. Упалъ пьяный, а тверезый идетъ — тутъ онъ съ него и сапоги стащитъ и кафтанишко. Недавно у насъ двоихъ рабочихъ въ лоскъ обобрали. Такъ ужъ по кабакамъ и сидятъ, такъ ужъ и караулятъ пьяныхъ. Чуть вышелъ — за нимъ. У одного спиньжакъ сняли, а у другого сапоги и гармонію… А въ спиньжакѣ-то платокъ, въ платкѣ три рубля было припасено, чтобы въ свое мѣсто въ деревню послать. Да и не у пришлаго рабочаго воруютъ, а у своего брата односельца.

   — Воръ у вора дубину укралъ… засмѣялся молодой человѣкъ.

   — Именно… Да вотъ нониче былъ такой случай. Напился въ кабакѣ Иванъ Башковъ изъ Чумазова, а другой, тоже Иванъ, Иванъ Клюквинъ изъ Оглоблиной былъ тверезый и сталъ караулить его. Иванъ Башковъ вышелъ изъ кабака чуть не на карачкахъ. Иванъ Клюквинъ за нимъ. Башковъ по дорогѣ въ лѣскѣ свалялся и уснулъ. Клюквину этого только и надо. Сейчасъ съ него сапоги долой. Снялъ, да и не продалъ, а самъ ходитъ въ нихъ. Чудесно. Прошла недѣля. На Ивана Богослова напился Клюквинъ и свалился гдѣ-то. А Иванъ Башковъ еще только въ кабакъ идетъ и тверезый. Увидалъ… Видитъ, пьяный до безчувствія лежитъ. Подошелъ и снялъ съ Клюквина сапоги. Приноситъ домой, глядь — сапоги-то на Клювинѣ его, Башкова.

   — Да откуда ты это все узналъ? Этого даже и узнать невозможно. Все это вздоръ.

   — Ну, вотъ… Кабатчикъ сказывалъ. Вѣдь они передъ кабатчикомъ-то не стѣсняются. Ему всѣ ихъ дѣла извѣстны.

   — Кто же это станетъ воровствомъ хоть бы и передъ кабатчикомъ похваляться!

   — Здѣсь похваляются! Здѣсь прямо… Здѣсь безъ зазрѣнія совѣсти… Встрѣчаются двое къ примѣру… Сейчасъ такой разговоръ: «Много ли изъ Охлебышева-то лѣса деревъ уворовалъ?» — «Четыре дерева Богъ послалъ».— «Ну, а я шесть спроворилъ». Зимой только тѣмъ и занимаются, что воровскую порубку дѣлаютъ по лѣсамъ.

   — Да вѣдь тамъ караульный.

   — Что караульный! Караульный за десять рублей на своихъ харчахъ живетъ. Далъ ему на сороковку — онъ и не смотритъ, бери сколько хочешь, только не попадайся.

   — Что-то ты ужъ очень странное разсказываешь, покачалъ головой молодой человѣкъ.

   — Ничего нѣтъ страннаго, отвѣчалъ Миней.— Зимой изъ лѣса дрова воруютъ, а лѣтомъ сплавныя дрова. По пяти, по шести саженъ девятки по ночамъ натаскиваютъ и на дворѣ у себя складываютъ. Чуть барку разобьетъ — они опять тутъ какъ тутъ. Какъ воронье налетятъ. Нѣтъ, здѣсь мѣсто самое воровское. Тутъ только воровствомъ и живутъ. А то неурожай! Въ здѣшнихъ мѣстахъ для крестьянъ ни урожая, ни неурожая не бываетъ. Еще бабы сажаютъ себѣ цикорія да картошки самую малость. Ну, овсеца чуточку, сѣна покосятъ… Да что, объ этомъ и разговаривать не стоитъ! закончилъ Миней и махнулъ рукой.

   Молодой человѣкъ помолчалъ, покачалъ головой и вошелъ въ калитку.