В Ливадии

Автор: Лейкин Николай Александрович

Н. А. ЛЕЙКИНЪ.

ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.

  

ВЪ ЛИВАДІИ.

   Увеселительный садъ Ливадія. Разношерстнаго народу — гибель. Молчановъ съ русскими «пѣсельниками» привлекъ и нѣсколько чуекъ въ сапогахъ «бутылками». Мелькаютъ глянцевые козыри картузовъ приказчиковъ «съ берегу», артельщиковъ съ биржи. Девятый часъ въ началѣ, а потому еще чинно. Пьяныхъ не видать. Пароходъ подвозитъ публику. На верхнемъ балконѣ ресторана стоятъ длиннополыя «пальты», жилетки «травками», часовыя цѣпочки черезъ шею. Одинъ, молодой, завитъ «въ буклю» и жирно напомаженъ, другой, постарше, съ расчесанной бородой. Они смотрятъ на выходящій съ парохода народъ.

   — Главная статья въ томъ, что четыре гривенника съ дармовымъ проѣздомъ отъ Лѣтняго сада,— вотъ оно сюда народъ и претъ, потому лестно,— говоритъ молодой.— Вишь ты, головъ-то внизу сколько! Видимо не видимо! А что, дяденька, ежели на парей идти и бросать отсюда чѣмъ ни есть начать, на мужскія головы больше попадать будешь или на женскія?— обращается онъ къ солидному товарищу.

   — Тише ты! Нишкни! Вишь что выдумалъ!— останавливаетъ его тотъ.

   — Да я ничего, я только къ слову…

   — То-то. Безобразить не слѣдъ. Здѣсь все на солидарности основано: купецъ основательный съ сожительницей, офицеръ, который ежели поскромнѣе. На что вонъ мамзель и та безъ безобразіевъ, а солидарно гуляетъ — Это, дяденька, Меркулъ Захарычъ, пока всѣ въ свѣжести, такъ точно… А погоди, ужо въ голову вступитъ, такъ сейчасъ и альбомы начнутся. Стоитъ только одному колѣно отмочить, а тамъ и пошло! Здѣсь въ буфетѣ за десять серебра во какую отпущаютъ, двухъ-спальную… Опрокинулъ пятокъ, ну и шабашъ!

   «Пальты» сходятъ внизъ.

   — Чуйка?..

   — Что чай! Теплая сырость и больше ничего! А насчетъ собачекъ подождать надо. Ужо загвоздимъ по парочкѣ, а теперь рано. Вонъ пойдемъ на прудъ посмотримъ. Поди карасей держутъ?

   — Просто, надо статься, для замоканія бочекъ выкопали. Пьяныхъ хорошо отливать.

   «Пальты» подошли, посмотрѣли въ прудъ, поспорили, можетъ ли въ немъ водиться лещъ и судачина, и отошли зѣвая.

   — А что, дяденька, развѣ по пунштику дербалызнуть?— снова предлагаетъ молодой.

   — Крѣпись, Вуколка, крѣпись! Вишь тебя подмываетъ!

   — Нѣтъ, я такъ къ слову… Потому равнодушно ужъ очень на людей смотришь, никакой веселости нѣтъ.

   Встрѣчается знакомое семейство: «самъ», «сама» и ихъ дочка… На самой двуличневая косынка на головѣ, въ ушахъ длинныя серьги. Племянникъ и дядя раскланиваются.

   — Семенъ Парамонычъ! Какими судьбами?.. Господи!— восклицаютъ они.

   — Грызли, грызли у себя въ Ямской орѣхи, инда одурь взяла. Что-жъ, думаемъ вѣдь и мы люди. Взяли, да и поѣхали. Вотъ теперь и осматриваемъ. Ничего, заведеніе знатное!

   — Ну, а дамамъ какъ? Нравится вамъ, Дарья Семеновна?— задаетъ дѣвушкѣ вопросъ пальто, завитое «въ буклю».

   — Чудесно! А то у насъ въ Ямской одно развлеченіе — Волково кладбище. А здѣсь ужъ даже и сравненія нѣтъ.— отвѣчаетъ та.

   — Чашку щиколаду выкушаете, такъ еще будетъ занимательнѣе. Семенъ Парамонычъ, дозвольте вашу дамскую напію щиколадомъ угостить? Сегодня щебенку выгодно продали.

   — Вали! Ну, а мы-то какъ-же?

   — Мы по благости по рюмочкѣ. Такъ чего-нибудь слабенькаго. Вотъ и столикъ. Пожалуйте! Молодцы! Прислужающіе! Двѣ чашки щиколаду да троичку хересовъ…— приказываетъ молодое пальто.— На закуску огурчикъ…

   — Что хереса! Нацѣди лучше православнаго по стаканчику, да разруби букивротецъ на троихъ,— останавливаетъ лакея отецъ семейства.

   — Ловко-ли будетъ съ водки-то начинать, Семенъ Парамонычъ?— ломается завитой «въ буклю».— Вы съ дамскимъ сословіемъ, кругомъ спокойно… Къ тому-же вѣдь одной посудой не ограничимся.

   — А ты не считай! Черезъ это люди сохнутъ! Прислужающій! Тащи по стаканчику!

   Лакей мелькаетъ фальдами и бѣжитъ въ буфетъ. Молодое пальто подсаживается къ дѣвушкѣ. Та складываетъ губы бантикомъ.

   — Изволили смориться въ дилижанѣ?

   — Мы на пароходѣ.

   — А не пужались?

   — Чего-же тутъ пужаться? Я съ тятенькой, и маменькой. Пароходъ не качаетъ. Вотъ ежели съ хмѣльными да на лодкѣ ѣхать…

   — У хмѣльнаго человѣка-съ своя звѣзда-съ. А вотъ ежели кто отъ родителевъ за непочтеніе анафему получилъ, съ тѣмъ страшно. Тридцать девять разъ проѣдетъ, а на сороковой навѣрное опрокинется. Только и спасеніе для того человѣка 77 пауковъ убить. За это анафема наполовину снимается.

   — Ахъ страсти! А что, можно эту самую анафему видѣть?

   — Я видалъ. У насъ на берегу одинъ крючникъ въ лошадиномъ ведрѣ ее закрестилъ. Зеленая такая и изъ себя какъ-бы калачъ… Въ банкѣ у него сидѣла. Кормилъ ее булкой — не жретъ.

   — Пищитъ?

   — Нѣтъ, какъ-бы мычаніе… Потомъ убилъ. Вѣдь она въ нутро человѣка внѣдряется.

   Лакей приноситъ водку.

   — Пожалуйте!— предлагаетъ отецъ семейства и берется за стаканчикъ.

   «Пальты» глотаютъ.