Горе перевозчика

Автор: Лейкин Николай Александрович

Н. А. ЛЕЙКИНЪ.

ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.

  

ГОРѢ ПЕРЕВОЗЧИКА.

   На плотъ перевоза у Гагаринской набережной сходитъ хорошо одѣтый мужщина и садится въ яликъ. Онъ въ сѣромъ драповомъ пальто, въ цилиндрѣ, въ очкахъ и съ русой подстриженой бородой.

   — Отчаливать прикажите, ваше степенство? спрашиваетъ перевозчикъ.

   — Отчаливай. Мнѣ къ Спасителю.

   Перевозчикъ плюетъ на руки и берется за весло. Лодка быстро отъѣзжаетъ отъ берега. Сѣдокъ вынимаетъ изъ кармана двугривенный и кладетъ передъ перевозчикомъ на скамейку.

   — Вотъ за это, спасибо, ваше благородіе! Ай да, баринъ! Сейчасъ видно, что господинъ настоящій, говоритъ тотъ, а то сегодня, вѣрите-ли, то сборная лодка, то сѣдокъ особнякъ наровитъ за гривенникъ проѣхать. Изъ чего тутъ стараться? Вѣдь у насъ тоже становая жила сохнетъ. Да и въ сборныхъ-то лодкахъ все какая-то шишголь попадалась, даровые. Теперича поутру чиновникъ съ кокардой замучилъ, а днемъ солдатъ нашествіе дѣлалъ. А вѣдь съ насъ выручку спрашиваютъ.

   — Неужели за перевозъ не платятъ?

   — Ни Боже мой. Солдату, конечно, гдѣ взять, а чиновникъ изъ-за озорничества. Сейчасъ, какъ вышелъ изъ лодки, и указываетъ либо на свѣтлыя пуговицы, либо на кокарду. Ну, ничего и не подѣлаешь. Плюнешь ему въ слѣдъ — вотъ тебѣ и утѣшеніе. Есть, сударь, такіе чернильники, что еще на цигарки себѣ перевозомъ-то выручитъ, а то такъ въ конно-лошадиную, чтобъ, значитъ, за три копѣйки на этомъ самомъ лобномъ мѣстѣ прогуляться. Теперича, какъ подходитъ къ перевозу и начинаетъ сѣдоковъ останавливать. «Чѣмъ, говоритъ, вамъ лодочнику двѣ копѣйки платить, не хотите-ли мою фуражку съ кокардой на прокатъ за копѣйку?» Да такъ съ двумя сдѣлается. Одному фуражку, другому пальто со свѣтлыми пуговицами отдаетъ, а самъ въ мундирѣ останется. Смотришь, изъ одного-то чиновника и сдѣлалось три.

   — Неужто ты не врешь?

   — Сейчасъ умереть, правда. За копѣйку любаго углицкаго мѣщанина въ чиновники превратитъ. А другому, сами знаете, лестно въ непоказанномъ нарядѣ пощеголять. Онъ готовъ за копѣйку-то три дать. Не бросайте, сударь, ваше высокородіе, окурочекъ-то, я докурю.

   — Я тебѣ цѣльную папиросу дамъ.

   — Вотъ за это благодаримъ покорно, ваше превосходительство. Вы изъ нѣмцевъ будете, что-ли?

   — Нѣтъ. А что?

   — Да такъ. По зимѣ я у одного нѣмца въ кухонныхъ мужикахъ жилъ, такъ тоже хорошій баринъ, даромъ что нѣмецъ. Выдетъ, бывало, въ кухню, и сейчасъ мнѣ окурокъ цигарки въ зубы, потому я ему за ту-же самую цѣну поясницу льдомъ натиралъ. Поврежденіе у нихъ тамъ было. Сегодня меня, ваше сіятельство, солдатъ одинъ замучилъ.

   — Какъ такъ замучилъ?

   — Да такъ. Катается себѣ отъ Гагаринской къ Спасителю и обратно да и шабашъ. «Я, говоритъ, по казенной надобности ѣзжу». Семь разъ проѣхалъ. По двѣ копѣйки, сами знаете — четырнадцать копѣекъ выходитъ. Безъ копѣйки — косушка. А изъ-за чего дѣло вышло? Переѣзжалъ онъ съ охтянкой, ну, и сталъ къ ней подъѣзжать, потому та бруснику везла. «Мы, говоритъ, тверскіе». А я и поддразни его: «какъ вы, говорю, козу черезъ заборъ пряникомъ кормили и корову на баню тащили». Разсвирѣпѣлъ. «Какъ говоритъ, ты смѣешь, такой сякой, меня, защитника, при дамахъ такими словами конфузить? Знаешь, я тебя, говоритъ, за эти слова, перевозомъ замучить могу! Цѣлый день ѣздить буду по Невѣ взадъ и впередъ». Ну, и замучилъ. Сядетъ въ яликъ — смотришь, двухъ копѣекъ нѣтъ. Я въ очередь стану — онъ стоитъ на плоту, дожидается меня, а въ другой яликъ не садится. Да такъ семь разъ. Хуже нѣтъ нашему брату для поясницы, какъ дароваго сѣдока возить. Изноетъ вся. Вы, ваше сіятельство, не докторъ будете?

   — Нѣтъ, не докторъ.

   — Подижъ ты, а лице совсѣмъ какъ-бы докторское. Что, вотъ не спрошу господъ, никакъ не могу на доктора напасть!

   — А тебѣ что?

   — Да дряни во мнѣ всякой много накопилось, такъ выпустить-бы хотѣлось. Кровь наружу просится, а безъ докторской записки цирульники не пущаютъ. Три раза тутъ я ходилъ къ доктору, въ ногахъ валялся, просилъ записки — не даетъ. И что имъ чужую кровь жалѣть — это удивительно! Да и не диво-бы кровь была настоящая, а то дрянь одна. Мы когда въ своемъ мѣстѣ жили, я по четыре раза въ годъ бросалъ, а здѣсь, подишь ты, какое обыкновеніе! Вѣдь насъ тоже томитъ. Теперича уснешь и видишь — какъ будто пожаръ, а то будто тебя драть ведутъ.

   Лодка подъѣзжаетъ къ пристани. Сѣдокъ выходитъ.

   — Ну, прощай, говоритъ онъ.— Желаю, чтобъ тебя судьба сохранила отъ даровыхъ сѣдоковъ,

   — Благодаримъ покорно, ваше преподобіе. Такъ вы не докторъ будете?

   — Ей-Богу, не докторъ.

   — Ну, и на томъ спасибо. Дай Богъ вамъ сто лѣтъ священствовать. А то ежели докторъ, то взяли-бы этотъ двугривенный обратно и дали-бы мнѣ это самое кровяное свидѣтельство. Вѣкъ бы Бога за васъ молилъ.

   — Нѣтъ, не докторъ.

   Сѣдокъ поднимается на берегъ. Перевозчикъ, прицѣпившись багромъ къ плоту, смотритъ ему въ слѣдъ и плюетъ.

   — Подижъ ты, какая незадача! говоритъ онъ.— Вотъ и хорошій, добрый человѣкъ, а опять не докторъ!