Bibra > Произведения > Все > Перед солдатчиной

Перед солдатчиной

Автор: Лейкин Николай Александрович

Скачать

Н. А. ЛЕЙКИНЪ.

ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.

  

ПЕРЕДЪ СОЛДАТЧИНОЙ.

   Лицевая линія Александровскаго рынка. Смеркается. Кой-гдѣ въ лавкахъ зажглись огни. Подъ аркой, прислонясь къ стѣнѣ, задумчиво стоитъ молодой купеческій сынъ и кутается въ лапчатую шубку съ бобровымъ воротникомъ. По линіи шныряютъ покупатели, а онъ и ухомъ не ведетъ. Даже классическое «пожалуйте, здѣсь покупали» не срывается съ его языка. Къ нему подходитъ сосѣдъ по лавкѣ, такой-же молодой малый. Онѣ въ куньемъ пальто и барашковой шапкѣ.

   — Что, братъ, Гаврилка?— вздыхаетъ пальто.— Куда ни обернись — вездѣ вода! Сейчасъ я считалъ: семь дней, четыре часа и двадцать четыре минуты до вынутія солдатскаго жребія осталось.

   — А я такъ даже и не считаю,— отвѣчаетъ шубка.— Мнѣ и не счесть. Я теперь никакого и дѣла то, окромя виннаго запойства, дѣлать не могу. Стоишь и какъ-бы ждешь: что вотъ, вотъ тебя сейчасъ драть начнутъ. И во снѣ-то снится то тятенька съ дубиной, то красная шапка.

   — Тебѣ когда вынимать-то?

   — И не знаю. Прахъ ихъ возьми! Я не пойду! Пусть силой ведутъ! Гдѣ-жъ это видано, чтобъ по своей волѣ въ солдаты идти! Пусть берутъ.

   — Да вѣдь за это хуже будетъ. Конечно, солдатчина страшна, но я такъ полагаю, что какъ-бы ни былъ крутъ у насъ начальникъ, а все намъ за нимъ лучше будетъ, чѣмъ за тятенькой, потому на счетъ драки нынче и въ полкахъ запретъ.

   — Не спрашивай! Ничего не могу соображать! Ѣдемъ лучше сегодня по первопутку къ разнымъ Дороттамъ прокатиться. Возьмемъ лихача, урѣжемъ въ Малоярославцѣ муху, брындалызнемъ въ Палкиномъ, чтобъ не хромать, а лакомъ все это покрывать за городъ поѣдемъ.

   — А тятенька?

   — Тятенька теперь передъ салдатчиной звукъ пустой — и больше ничего! Скажи, что прямо изъ лавки въ баню идешь, потому завтра молебенъ служить сбираешься. Ходитъ, что-ли?

   — Вали!

* * *

   У Аничкина моста лихачъ въ бобровой шапкѣ и съ серьгой въ ухѣ. Онъ помахиваетъ метелкой изъ конскаго хвоста. У колоды жуетъ сѣно рысакъ, покрытый попоной. Покрытыя лакомъ сани такъ и блещутъ при свѣтѣ газоваго фонаря. По тротуару идутъ Гаврилка и его товарищъ по лавкѣ.

   — Эхъ, господа купцы, лихо-бы прокатилъ на Васькѣ! Пожалуйте! Совсѣмъ безъ почину стою! Даве мамзель на зелененькую вывозилъ да денегъ не отдала!— восклицаетъ лихачъ.— Поддержите коммерцію ваше степенство!

   Степенство останавливается. Пальто съ куньимъ воротникомъ начинаетъ рядиться.

   — Спервоначалу тутъ по трактирамъ начнемъ славить,— говоритъ онъ:— а тамъ по Дороттамъ мотаться начнемъ. Ну чтобъ и домой тоже въ цѣлости предоставить. Почемъ въ часъ?

   — Да коли ежели не до разсвѣта и мученіе рысаку насчетъ перегонки мамзелей говорить не будете, то по два рублика въ часъ положьте. Услужу для вашей чести!— отвѣчаетъ лихачъ.

   Куній воротникъ задумывается. Шубка перебиваетъ его.

   — Э, да что тутъ торговаться! Садись, Сеня! недолго и гулять нашему брату. Тебя какъ звать-то? Николаемъ?— обращается онъ къ лихачу.

   — Николаемъ-съ, ваше боголюбіе! Пожалуйте, садитесь! Давно такихъ сѣдоковъ дожидаюсь! По облику видно, что вы чудесный купецъ!

   Сѣли. Поѣхали.

   — Куда прикажете, господа-графчики?

   — Дуй бѣлку въ хвостъ и въ гриву! Сади въ Малоярославецъ!

   И рысакъ понесся по Невскому, мѣрно ударяя копытами въ снѣжную дорогу и обдавая Ганю и Сеню морозною пылью.

   Лихачъ покрикивалъ «поберегись». Мимо нихъ мелькали фонарные столбы, экипажи, пѣшеходы, пронесся, звоня во весь духъ, вагонъ конно-желѣзной дороги.

   — А хорошо, ей ей хорошо!— говорилъ Сеня.— Вѣдь вотъ ни одной собачки въ нутро еще не пропустили, а ужъ отъ сердца наполовину тоска отлегла.

   — Пожалуйте, ваше превосходительство!— выкрикнулъ лихачъ и осадилъ рысака у подъѣзда «Малоярославца».

   Въ «Малоярославцѣ» Сеня и Ганя саданули по «лампадочкѣ сентифарисику померанцеваго», дерябнули мараскинцу, закусили селедочкой и спросили шипучаго забалую, что въ бѣломъ клобучкѣ щеголяетъ.

   — Ну, что Сеня?— спрашивалъ его Ганя за бутылкой бѣлоголовки.

   — Какъ будто бы и поотлегло маленько. По крайности тятенька передъ глазами не мотается, ну а солдатчину все еще чувствую.

   — Погоди, черезъ часъ и солдатчину забудемъ. Кончай бутылку-то!

* * *

   И снова несется рысакъ по Невскому, по направленію къ Палкину. Хорошо, пріятно сѣдокамъ. Въ головѣ шумитъ, легкій морозъ щиплетъ щеки, а изъ мыслей мало-по-малу отлетаетъ даже и солдатчина. Сеня начинаетъ гоготать отъ восторга.

   — Давай кнутъ, да держи ближе къ панели! Безобразіе хочу сдѣлать!— кричитъ онъ лихачу.

   Лихачъ повинуется. Сеня машетъ кнутомъ и, поровнявшись съ спящимъ на саняхъ извозчикомъ, со всего размаха хлещетъ его по спинѣ. Ругань, крикъ, но они уже далеко.

   У Палкина опять «бѣлоголовка», опять «перегородки» изъ мараскину. Ганя предложилъ выпить «медвѣдя», составленнаго изъ разныхъ водокъ. Выпили.

   — Ну, что, отлегло?

   — Теперь наоборотъ. Тятеньку ни капельки въ мысляхъ не чувствую, но солдатчина такъ передъ глазами и мотается; только я совсѣмъ напротивъ и даже, ежели сейчасъ, такъ хоть подъ черкеса идти могу!

   — И я тоже. Выпьемъ портерцу съ шампанскимъ! Говорятъ, это сразу во всѣ семь чувствъ вгоняетъ!

   — Жги!

* * *

   Рысакъ несется къ Доротту. «Накаливай! Накаливай!» — кричатъ купеческіе сынки и хлещутъ кнутомъ переходящихъ улицу пѣшеходовъ и зазѣвавшихся извозчиковъ. Сзади ихъ раздаются уже свистки городовыхъ.

   — Спасаться нужно, ваше сіятельство!— говоритъ лихачъ.— Коли красненькой на чай не пожалѣете, я и рысака не пощажу. Онъ ко кнуту ласковъ.

   — Сади! Дуй бѣлку въ хвостъ и въ гриву! Жертвую!

   И черезъ пять минутъ рысакъ уже далеко, далеко. Онъ храпитъ, фыркаетъ, обдаетъ сѣдоковъ цѣлыми комьями снѣгу.

* * *

   У Доротта тоже самое. Бѣлоголовка, портеръ, поперечники, медвѣдь.

   — Что Сеня чувствуешь?— спрашиваетъ коснѣющимъ языкомъ Ганя.

   — Ничего! Хоть сейчасъ въ городскую думу для вынутія солдатскаго жребія!— еле отвѣчаетъ Сеня.— А ты?

   — И я ничего! Хочется только въ нюхало кого-нибудь садануть! Ѣдемъ!

   — Куда?

   — А куда глаза глядятъ! Неушто домой? Еще протокола не составили. Ѣдемъ въ Красный кабачекъ посуду бить!

   — Взъерепѣнивай! Коли что, такъ я и за голенищу слазаю! Тамъ у меня семь серій припасено!

* * *

   Ямская. Часа четыре утра. По улицамъ отъ дома къ дому ѣздитъ лихачъ, будитъ спящихъ у воротъ дворниковъ и спрашиваетъ: «не здѣсь-ли живутъ эти самые купчики, что у него въ саняхъ сидятъ».

   — Часа два отъ Трухмальныхъ воротъ ѣдемъ!— разсказываетъ онъ дворнику.— Вѣришь-ли, разъ десять по дорогѣ съ саней падали. Кабы деньги впередъ отдали, давно-бы бросилъ. Ей-ей!

   — Да какіе такіе?— спрашиваетъ дворникъ.

   — Иди, смотри! По дорогѣ толковали, что въ солдатчину сбираются! Еще какъ въ чувствахъ были, такъ велѣли въ Ямскую ѣхать.

   Дворникъ подходитъ и при свѣтѣ фонаря, разсматриваетъ купчиковъ.

   — Одинъ нашъ,— говоритъ онъ:— а другой изъ Копылова дома.

   — Ну, коли такъ, бери свое воинство, а за деньгами я завтра зайду!