Bibra > Произведения > Все > Самоеды

Самоеды

Автор: Лейкин Николай Александрович

Скачать

Н. А. ЛЕЙКИНЪ.

ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.

  

САМОѢДЫ.

   Воскресенье. На льду, на Невѣ, у Николаевскаго моста, около чума самоѣдовъ столпился народъ. Разныя лица тутъ есть, но больше мужиковъ, мастероваго люда. Охотники до катанья ѣздятъ на измученныхъ оленяхъ, которыхъ перегонитъ любая лошадь. Какой-то господинъ съ гувернанткой привезъ дѣтей покататься. Нарядныя дѣти разсматриваютъ оленей, стоящихъ понуря головы.

   — Папа, а отчего вотъ этотъ олень съ рогами, а этотъ безъ роговъ?— интересуется мальчикъ въ кучерскомъ нарядѣ.

   Отецъ слегка заминается.

   — Такъ, душечка, просто такъ…— говоритъ онъ.— Впрочемъ, тутъ папа и мама: папа съ рогами, а мама безъ рогъ.

   — А отчего папа съ рогами?— допытывается мальчикъ.

   — Отчего папа-то съ рогами? Да такъ… Папы ужъ всегда съ рогами бываютъ. Это красивѣе. Папа называется олень, а мама лань.

   — Газель и серна, а въ общемъ олень,— поправляетъ гувернантка.

   — А дяденьки у нихъ, съ рогами или безъ роговъ ходятъ? Дяденьки тоже олени? продолжаетъ спрашиваетъ мальчикъ.

   — Дяденька у нихъ баринъ, лось прозывается и самый что-ни-на-есть свирѣпый,— вмѣшивается въ разговоръ новый романовскій полушубокъ.— Какъ теперича копытой по зубамъ хватитъ — смерть!

   Гувернантка старается заслонить дѣтей отъ мужика.

   Тутъ-же и купецъ съ купчихой. Купчиха тоже интересуется, отчего одинъ олень безъ рогъ.

   — А за долги,— шутитъ купецъ,— кредиторы сняли. Предлагалъ двугривенный за рубль — не согласились и взяли товаръ…

   — Ну, ужъ!.. сейчасъ какой-нибудь карамболь выпустишь — упрекаетъ купчиха.— Тебя честью спрашиваютъ.

   — А я тебѣ честью и отвѣчаю. Вонъ турецкіе мерблюды тоже всѣ безъ роговъ щеголяютъ. А отчего?— Англичане за долги сняли.

   — Пошелъ, поѣхалъ турусы на колесахъ строить!— машетъ рукой купчиха.

   — И вовсе даже не пошелъ и не поѣхалъ, а на мѣстѣ стою. А ты думаешь какъ? Коли ежели-бы я труболетствомъ занялся, да у меня рога состояли, кредиторы-бы ихъ помиловали? Какъ-же, держи карманъ!

   Тутъ-же два синихъ кафтана въ кошачьихъ шапкахъ.

   — Зачѣмъ-же это ихъ, этихъ самыхъ оленевъ въ задъ палками-то пихаютъ?— старается догадаться одинъ изъ нихъ.

   — А отъ необразованія,— поясняетъ другой: — потому одно слово — самоѣды. Коли-бы ежели человѣкъ образованіе въ себѣ содержалъ, сейчасъ-бы взялъ кнутъ.

   — Чудно! Самоѣды! Ахъ, дуй тѣ горой! Неужто эти самоѣды сами себя ѣдятъ?

   — Ѣсть не ѣдятъ, потому они падалью питаются, ну, а обсасывать себя обсасываютъ, потому это для нихъ первое удовольствіе. Ну, а въ голодные годы онъ и самъ себя ѣсть можетъ, потому нашъ хлѣбъ голодный, который ежели съ мякиной или съ корой, или съ лебедой, у него нутро не переноситъ. Сейчасъ взялъ это, отрѣзалъ отъ ноги у себя кусочекъ и съѣлъ.

   — Ну, а потомъ какъ?

   — Потомъ на этомъ мѣстѣ новое мясо наростетъ. У нихъ противности этой самой совсѣмъ нѣтъ… Жилъ я это въ кухонныхъ мужикахъ у француза съ желѣзной дороги, такъ былъ у насъ дворникъ Ахмедка,— татаринъ онъ, но тоже изъ самоѣдовъ. Бывало, возьметъ это руку, насосетъ ее до крови и сытъ. И что-жъ ты, братецъ, думаешь? Зарубилъ онъ себѣ руку топоромъ и свезли мы его въ больницу, глядь черезъ мѣсяцъ, а у него на рукѣ-то дикое мясо растетъ. Такъ и докторъ сказалъ: «это, говоритъ, дикое мясо». Вотъ онъ что самоѣдъ-то изъ себя составляетъ!

   — Ври больше!— вмѣшивается въ разговоръ бараній тулупъ, крытый синимъ сукномъ.— Потому они самоѣдами называются, что женъ своихъ собственныхъ ѣдятъ, а не то чтобъ себя. Гдѣжъ это видано, чтобъ человѣкъ самъ себя ѣлъ!

   — Анъ ѣстъ!— поправляется кафтанъ.— Ты вотъ разыщи этого самого Ахмедку и посмотри. Въ конюхахъ теперь у графа Ахлебова живетъ. Онъ тѣ и дикое мясо покажетъ и все, стоитъ только ему два двугривенныхъ прожертвовать..

   — Все это только одна пустая пропаганда въ вашихъ словахъ,— замѣчаетъ купецъ.— Потому они самоѣдами называются, что людей ѣдятъ, а тамъ жена или кто это — имъ наплевать. Поймалъ человѣка и съѣлъ въ компаніи, только теперь имъ эта самая ихъ вѣра отъ начальства воспрещена, потому они тутъ какъ-то въ Сибири не токма что обывателей, а поймали становаго и того съѣли.

   — Вѣрно, правильно, купецъ,— ободряетъ кто-то.— По ихъ вѣрѣ, чтобъ человѣка съѣсть, это у нихъ все равно, что наши поминки, али панихида… И тѣ понятія, чтобъ сродственнику на томъ свѣтѣ хорошо было.

   — А водку пьютъ?— слышится вопросъ.

   — Такъ-то хлещутъ, что бѣда! Ну, и ругаются по нашему тоже очень хорошо. Даве одинъ изъ нихъ около кибитки такъ это разсыпалъ! Смерть!

   — Да, вѣдь, руготня это такая вещь, что она на всѣхъ двѣнадесяти языкахъ одинаково потрафляется. Вонъ голанецъ на биржѣ…

   — Съ женами пріѣхали?— спрашиваетъ кто-то.

   — Съ женами. Вонъ онѣ тамъ въ кибиткѣ сидятъ. Ихъ по пятаку показываютъ. Я даве смотрѣлъ.

   — А дразнить за эти деньги ихъ можно?

   — Да вѣдь дразни не дразни, а сидитъ она, къ примѣру какъ кикимора или статуй и рыбій жиръ взамѣсто чаю пьетъ, да сушеной олениной закусываетъ.

   — Фу, мерзость!— плюетъ кто-то.

   — Вотъ подижь-ты! А господа на счетъ оленины не нахвалятся и завсегда ее у Ворелевъ этихъ самыхъ ѣдятъ. У меня извозчикъ — лихачъ одинъ знакомый былъ, такъ тотъ по совѣту барина за три цѣлковыхъ одинъ букивротъ съ олениной съѣлъ.

   Наблюденія опять переносятся на оленей.

   — Словно фараонова мышь изъ себя…— замѣчаетъ романовскій тулупъ.

   — А ты нешто видалъ фараонову мышь?

   — Не видалъ, а странникъ мнѣ одинъ разсказывалъ. Онъ на ней въ Ерусалимъ ѣздилъ. «Сизая, говоритъ, такая и голова словно каланъ».

   — Вретъ твой странникъ!

   — Нѣтъ, ужъ это вы «ахъ оставьте!» Странникъ этотъ медаль за Доброволію имѣетъ. «Я говоритъ во всѣхъ этихъ мѣстахъ былъ и на мерблюдахъ ѣздилъ, и на собакахъ, и на слонахъ, и на волахъ, и на козлахъ».

   Въ это время на самоѣдскія сани усѣлись купецъ съ купчихой. Самоѣдъ ткнулъ шестомъ оленей. Сани тронулись. Купчиха взвизгнула и свалилась. Народъ побѣжалъ ее подымать.