Bibra > Произведения > Все > На иллюминации

На иллюминации

Автор: Лейкин Николай Александрович

Скачать

Н. А. ЛЕЙКИНЪ.

ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.

НА ИЛЛЮМИНАЦІИ.

   Вечеръ. Вѣтеръ такъ и завываетъ. Скользко на тротуарахъ. На улицѣ толпы народа. Иллюминованъ не только Невскій проспектъ и Морскія, но даже и самыя отдаленныя улицы.

   По Разъѣзжей, расталкивая народъ, идутъ купецъ и купчиха. Самъ въ енотѣ и воротникъ, какъ водится, поднятъ кибиткой; сама въ лисьемъ салопѣ и ковровый платокъ на головѣ. Идутъ гуськомъ.

   — Я теперича какъ бы тумбѣ подобна. Совсѣмъ пужаюсь идти,— говоритъ купчиха.— Ноги такъ и разъѣзжаются.

   — А ты трафь ногами-то какъ Блонденъ по канату, вотъ и не будешь тумбѣ подобна,— откликается купецъ.— Иди да приговаривай! «разъ, два, разъ, два». Помнить какъ простой русскій акробатъ Егоръ Васильевъ въ Зоологіи ходилъ?

   — Все-таки пужаюсь. Ноги словно сани.

   — Приговаривай, говорю: «разъ, два, разъ, два»! Что-жъ ты молчишь?

   — Ну, вотъ! Стану я срамиться на улицѣ! Пожалуй еще за пьяную сочтутъ.

   — А пущай ихъ почитаютъ хоть-бы и за пьяную. Мнѣ вотъ все равно.

   — Тебѣ, конечно, все равно, коли ты дома этого самаго угару-то наглотался.

   Купецъ оборачивается.

   — Кто? Я наглотался?— спрашиваетъ онъ.— Ну, нѣтъ, братъ, шалишь! Насчетъ тверезости мы не въ одномъ глазѣ! Садись сейчасъ ко мнѣ на закорки,— какъ Блонденъ по канату по всей улицѣ пронесу.

   — Гдѣ-жъ это видано, чтобъ купцы своихъ женъ носили! Что люди-то скажутъ?

   — Ничего не скажутъ! Дѣло праздничное. Главное, чтобъ совѣсть была чиста у человѣка. Блонденъ носилъ-же свою жену.

   — Такъ вѣдь то Блонденъ, а ты купецъ.

   — Это разности не составляетъ. Можетъ и Блонденъ этотъ самый по второй гильдіи платилъ.

   Жена останавливается.

   — Ну, какъ хочешь, а я дальше идти не могу,— говоритъ она.— Устала. Постоимъ маленько. Вотъ и иллюминація въ калошѣ горитъ.

   — Есть что смотрѣть! Важное кушанье калоша! Садись, говорю! Въ лучшемъ видѣ пронесу!

   — Да что ты, въ самомъ дѣлѣ, бѣлены что-ли объѣлся!— сердится купчиха.— Я думала онъ шутитъ, а онъ и въ самомъ дѣлѣ. Не пространяй лапы-то! не пространяй!

   — Что мнѣ распространять! Захотѣлъ-бы, такъ и силкомъ взялъ, потому ты мнѣ единоутробная жена. Ей-Богу, садись! Лучше всякой шведки прокачу!— восклицаетъ купецъ, но, поскользнувшись, падаетъ

   — Эво, вѣтеръ-то какой! Даже купца сдунуло!— замѣчаетъ стоящій у воротъ дворникъ въ тулупѣ.

   — Ничего, не разобьется. Купцы люди мягкіе!— откликается чуйка въ гарусномъ шарфѣ:— потому жиру этого самаго — страсть!

   Купчиха поднимаетъ мужа.

   — Эхъ, нетечко любезное! Самъ-то еле на ногахъ стоишь, а туда-же жену на себѣ тащить собираешься!— поддразниваетъ она его.— Вишь какъ сверзился!

   — И вовсе даже не сверзился, а просто не той ногой ступилъ!— оправдывается мужъ, и остановившись около жены, начинаетъ смотрѣть на горящую на тумбѣ резиновую калошу съ саломъ.

   Кромѣ ихъ на пылающую калошу смотрятъ: дворникъ, двое ребятишекъ, изъ коихъ одинъ въ отцовской шапкѣ, нахлобученной на глаза, и кухарка и баба, такъ закутанная въ байковый платокъ, что виднѣются только одни глаза.

   — Зачѣмъ-же это калошу-то жгутъ?— спрашиваетъ у мужа купчиха.

   — А чтобъ сало ярче горѣло,— отвѣчаетъ онъ.— Плошка совсѣмъ не тотъ вкусъ, а тутъ все-таки калоша.

   Дворникъ подливаетъ въ калошу скипидаръ. Пламя вспыхиваетъ еще больше.

   — Что-же это они льютъ-то?— допытывается купчиха.

   — А кислоту!— откликается баба.

   — Надо полагать, съ лѣвой ноги…— бормочетъ купчиха, разсматривая калошу.

   — Нѣтъ, сударыня, съ правой. Съ лѣвой ноги и горѣть не будетъ, а такъ только одна копоть.

   — Пустое!— машетъ рукой дворникъ.— Жгли мы и съ лѣвой — все одно. Вотъ на взятіе Плевны шапку мы запалили, такъ совсѣмъ другой вкусъ былъ!

   — А что?

   — Да словно какъ-бы мингальскій огонь.

   — Хозяинъ шапку-то прожертвовалъ?— задаетъ вопросъ купецъ.

   — Нѣтъ, гдѣ ему Ироду! Мастеровой тутъ у насъ хмѣльной былъ. «Берите, говоритъ, ребята, для Плевны; все одно она мнѣ даромъ досталась: одинъ знакомый покойникъ подарилъ». На утро спрашиваетъ: «гдѣ шапка?» Что смѣху-то было!

   Купецъ вздыхаетъ.

   — Подишь ты, какая нонѣ мода выискалась: калоши и шапки на иллюминацію жечь!— говоритъ онъ.— Ну, а сапоги не жгли?

   — Нѣтъ, не по нынѣшнимъ временамъ нонѣ сапоги-то жечь!— отвѣчаетъ дворникъ.— Голенищи татарину предложить, такъ и то полтину серебра дастъ.

   — Коли ты русскій и патріотъ, человѣкъ, то что тебѣ полтина? Долженъ и сапоги жечь.

   — А коли ты такъ разсуждаешь, то вотъ возьми и сожги свои. Ты все-таки купецъ, а я дворникъ.

   — А думаешь не сожгу? Ей-ей, сожгу. Хочешь сожгу?— горячится купецъ и хочетъ садиться на тумбу, чтобъ разуваться.

   — Иванъ Трофимычъ, да полно, что ты!— останавливаетъ его жена.— А тебѣ, землякъ, и не стыдно? Видишь, что человѣкъ пьянъ, а ты его подзадориваешь,— обращается она къ дворнику.

   — Пойдемъ!— тащитъ она мужа.

   — Чего пойдемъ? Я-бы ему показалъ, какъ сапоги-то жгутъ!— все еще не унимается мужъ.— Ахъ ты патріотъ, патріотъ!— добавляетъ онъ и отходитъ прочь.