Китайцы

Автор: Лейкин Николай Александрович

Н. А. ЛЕЙКИНЪ

Мѣдные лбы.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880

  

КИТАЙЦЫ.

   По зеркальной линіи Гостинаго двора прогуливаются два китайца въ ихъ національныхъ нарядахъ и останавливаются около магазиновъ, разсматривая выставленные на окнахъ предметы. Сзади ихъ движется цѣлая толпа разнородной публики, дивится на ихъ длинныя юпки, на обувь, на виднѣющіяся изъ изъ шапочекъ косы. Въ толпѣ и разносчики съ лотками различныхъ товаровъ, школьники съ книгами въ ремнѣ, купецъ въ енотовой шубѣ, двѣ молоденькія дѣвушки съ покупками въ рукахъ, деньщикъ въ офицерскомъ кепи и пр. Извощики, завидя китайцевъ, вбѣгаютъ на галлерею и кричатъ:

   — Господа китайцы, не подвезти-ли!

   — Задирай, задирай! Онъ тѣ подвезетъ!— замѣчаетъ извощику купецъ.— Ты, братъ, не смотри, что онъ по дамской модѣ одѣтъ, а кулачище у него печатанный.

   — Ну, такъ что-жъ что печатанный! Припечатаетъ, такъ и заплатитъ,— слышится отвѣтъ.

   — Нѣтъ, господинъ купецъ, у нихъ въ кулакѣ настоящаго устою нѣтъ!— вмѣшивается въ разговоръ деньщикъ.— Мы съ капитаномъ въ Ташкентѣ были, такъ видѣли, какъ они на верблюдахъ ѣздятъ. Да и сами учтите: съ чего? Вотъ кабы они эту самую водку трескали, тогда другое дѣло, а то одинъ чай по три ведра въ день и на закуску персикъ. И въ ногахъ у нихъ женская слабость, потому съ измалѣтства въ юпкѣ. Вотъ бабы ихнія — тѣ наоборотъ: въ штанахъ и косъ имъ не полагается, а только залыска спереди. Тѣмъ и водку по закону пить можно, такъ-какъ совсѣмъ на мужскомъ положеніи.

   — Значитъ какъ у тальянцевъ?— спрашиваетъ купецъ.

   — Тальянскихъ похожденіевъ мы не знаемъ, потому въ ихъ землѣ не были, а съ этими въ лучшемъ видѣ чай распивали.

   — У тальянцевъ такая модель, что мужчины женскимъ именемъ зовутся, а женщины мужскимъ,— поясняетъ купецъ.— Теперича сюда къ намъ въ театръ два тальянца пріѣзжали, такъ одного Марьей звали, а другаго Дарьей. И по-сейчасъ теперь одинъ существуетъ, такъ того Котоньей звать. Плотникъ отъ насъ на сцену декораціи ставить ходитъ, такъ разсказывалъ: «такъ мы, говоритъ, его Котоньей Ивановной и зовемъ».

   — Вездѣ свои порядки, соглашается деньщикъ.— А только у китайцевъ и званія никакого нѣтъ; а просто: китаецъ. Такъ онъ и откликается.

   — Свинины не ѣдятъ?— спрашиваетъ разносчикъ съ лоткомъ.

   — Не токма что свинью, а мышь не пропуститъ: все съѣстъ. У нихъ можно. Собака, такъ собака, а то и кошку… Теперича поймалъ галку, ощипалъ перья и дѣйствуй зубами во все свое удовольствіе!

   — Чудно!— дивится разносчикъ.— Голова бритая, а свинью ѣстъ! Вѣдь бритоголовымъ препона насчетъ свинины.

   — Бритоголовымъ — это точно, а у этихъ косы на затылкѣ, значитъ они бриты, да не совсѣмъ.

   — Настоящая коса-то?

   — Само-собой настоящая. Вѣдь это ихъ присяга. У нихъ какъ за паспортомъ пришелъ — сейчасъ китайскій протопопъ пробу дѣлаетъ: возьметъ и привѣситъ къ косѣ пудовую гирю. Выдержала коса — ладно, значитъ ты настоящій китаецъ, а нѣтъ — пошелъ вонъ изъ китайской вѣры.

   — А старички, которые ежели плѣшивые?— задаетъ вопросъ купецъ.

   — Старички-то?— заминается деньщикъ.— Въ томъ-то и дѣло, что у нихъ старичковъ-то плѣшивыхъ, почитай, совсѣмъ нѣтъ, потому ихніе доктора отъ проплѣшины заговоръ знаютъ. Дегтемъ затылокъ помажетъ, пару рыбьихъ словъ скажетъ, ну и растетъ коса. А которымъ ужъ ежели такое несчастіе, что у него затылочное солнце засвѣтилось — сейчасъ его въ арестантскія роты, а то такъ и въ китайскую Сибирь: «иди, молъ, господинъ китаецъ, соболей ловить, на тебя самъ Мухаѣдъ прогнѣвался».

   — Вотъ такъ судьи справедливые!— восклицаетъ купецъ.

   — У нихъ, сударь, справедливыхъ-то судей и не бывало! Захотѣли ужъ вы отъ китайцевъ! Страна невѣрная, такъ зачѣмъ имъ справедливые судьи?

   — Чай-то въ прикуску или въ накладку пьютъ?

   — Вовсе безъ сахару, а только персикъ одинъ, да и тотъ для блезиру, потому не ѣстъ онъ его, а лижетъ. Вы то возьмите: какія у нихъ чашки…

   — Апетитныя?

   — Да въ иную четверть ведра влѣзетъ. Жилятся, а пьютъ. И чѣмъ человѣкъ выше чиномъ, тѣмъ у него чашка больше. У Дворцоваго моста изволили видѣть мраморную рюмку?— такъ вотъ такія.

   — Хлобыстни-ко эдакую — сгоришь. Шута Балакирева, говорятъ, купали въ ней.

   Китайцы, подвигаясь отъ лавки до лавки, дошли до воротъ, гдѣ торгуютъ игрушками, и стали разсматривать щетки и гребенки, выложенныя на столикѣ. Тутъ-же стоялъ приказчикъ, держалъ въ рукавѣ шубы стаканъ и пилъ чай.

   — Мусье китаецъ, волензи вашего доморощеннаго?— предложилъ онъ одному изъ китайцевъ стаканъ.

   Тотъ отрицательно покачалъ головой.

   — А ты его мамзелью назови, можетъ онъ и выпьетъ тогда,— посовѣтовалъ купецъ.

   — Любопытно бы поглядѣть, какъ это они съ чаемъ упражняются!— сказалъ онъ, и тронувъ китайца по плечу, въ свою очередь отнесся къ нему:

   — Мамзель, тринкензи одинъ стакашекъ!

   Въ это время какой-то мальчишка, подкравшись сзади къ китайцу, дернулъ его за косу. Тотъ рѣзко обернулся и показалъ купцу кулакъ. Въ толпѣ взвизгнули и бросились прочь. Отскочилъ и купецъ, но началъ засучатъ рукава у шубы, приготовляясь драться.

   — Это за наше угощеніе-то? Мерси съ бонжуромъ! Ну, что-жъ, тронь, тронь!— говорилъ онъ.— Я тѣ поподчую!

   Китайцы поморщились и продолжали путь.