Святочный вечер

Автор: Лейкин Николай Александрович

Н. А. ЛЕЙКИНЪ

Мѣдные лбы.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880

  

СВЯТОЧНЫЙ ВЕЧЕРЪ.

   Второй день рождественскихъ праздниковъ. Время — къ девяти часамъ вечера. Пьяныхъ на улицѣ — видимо не видимо: ихъ ведутъ, несутъ, волочатъ. Нѣкоторыя сами проходятъ, какъ мухи, наѣвшіяся мухомора, еле передвигая ноги, цѣпляются за стѣны, за прохожихъ, привязываются къ встрѣчнымъ. Дворники наблюдаютъ только, чтобъ у ихъ домовъ дебоширства не было и отгоняютъ прочь, а упавшихъ оттаскиваютъ къ чужому дому.

   У воротъ на толстомъ полѣнѣ сидитъ дворникъ въ тулупѣ и съ бляхой. Около него неизбѣжная компанія: кучеръ въ нанковой поддевкѣ и съ трубкой, мастеровой-чистякъ, горничная въ байковомъ платкѣ и съ корзинкой, изъ которой выглядываютъ булки. Всѣ стоятъ и смотрятъ на проходящій народъ. Изъ воротъ выскакиваетъ на улицу молодая дѣвушка въ шляпкѣ и пальто, очевидно «мастеричка».

   — Машенька, Марья Семеновна! Куда изволите? Аль ряжеными куда съ подругами на огонекъ мотаться собрались? останавливаетъ ее дворникъ.

   — Антиресный кавалеръ въ нѣмецкій клубъ пригласилъ, отвѣчаетъ она.

   — Въ клубъ? Да что въ немъ хорошаго-то въ этомъ клубѣ?

   — Извѣстно балъ и всѣ на деликатной ногѣ. А пойти ряжеными — сейчасъ безобразничать начнутъ.

   — Да чтожъ тебя убудетъ, что-ли? А вы будьте ласковѣе къ мужчинскому чину.

   — Съ тобой говорить, все одно, что воду толочь. Валъ или мотаться ряжеными! Какое сравненіе!

   Дѣвушка нанимаетъ извощика.

   — Нашъ хозяинъ Карла Ивановичъ тоже для насъ балъ дѣлалъ въ сочельникъ,— проговорилъ мастеровой.

   — Съ танціей? спросилъ кучеръ, затянувшись изъ трубки и сплюнувъ.

   — Была и танція, только для хозяйскихъ дочерей. Приходимъ это вечеромъ изъ бани, вдругъ такой приказъ: «одѣньтесь почище и идите къ хозяину на елку». Входимъ — ахъ въ бокъ тѣ дышло — и въ самомъ дѣлѣ елка горитъ. Барышни маленькія вокругъ елки хороводы водятъ, а нѣмцы сидятъ и пиво изъ кружекъ пьютъ. Боченокъ тутъ у нихъ съ краномъ стоитъ, словно въ портерной. Ну, и намъ по кружечкѣ поднесли. Мальчишки наши, ученики, тутъ-же. Стоимъ и смотримъ, что дальше будетъ. Вдругъ хозяйка Берта Францовна начала подарки раздавать: спервоначала нѣмченятамъ, потомъ нашимъ мальчикамъ, потомъ крупнымъ нѣмцамъ, гляжу — и намъ мастеровымъ. Мнѣ жестяную копилку. А Карлъ Иванычъ всталъ и говоритъ: «вотъ какъ русскій мастеровой долженъ свое рождество встрѣчать». Сказалъ и подмигнулъ другому нѣмцу въ бѣломъ галстукѣ. Тотъ сейчасъ вскочилъ съ мѣста, сложилъ руки на груди и словно, братецъ ты мой, изъ него что полилось, до того словесность пустилъ. И все на насъ напираетъ.

   — Ругаться началъ? спросилъ дворникъ.

   — Нѣтъ, на манеръ какъ-бы проповѣдь въ церкви. А по-русски говоритъ еле, еле. «Хотя я, говоритъ, и не вашъ русскій попъ, а поученіе вамъ сказать могу», да и пошелъ садить какъ мастеровой человѣкъ соблюдать себя въ праздникъ долженъ.

   — Что жъ это попъ нѣмецкій былъ, что-ли?

   — Еще того чище. Говорятъ, что архимандритъ ихній.

   — Ахъ, Боже мой! Скажи на милость! всплеснула горничная.— Да вѣдь православному-то человѣку, кажись, грѣхъ отъ нѣмецкаго попа поученіе слушать!..

   — Ну, ужъ тамъ грѣхъ или не грѣхъ, а только слушали. Потомъ вдругъ про пьянство… И ужъ тутъ на манеръ фонтала изъ него… До пьянства все стоялъ смирно и руки на груди держалъ, а тутъ какъ замахаетъ руками! Да на насъ съ кулаками. Лицо звѣрское сдѣлалось. Мы пятимся назадъ. И смѣшно намъ и засмѣяться боимся, а нѣмки — въ слезы да такъ въ платки и сморкаются. Кончилъ, сказалъ «аминь» и далъ намъ каждому по священной книжицѣ.

   — По нѣмецкой?

   — Нѣтъ, по русской. Мнѣ псалтырь попался. «Это, говоритъ, отъ меня, какъ отъ духовнаго пастуха, на елку».

   — Ну, братъ, Кирилка, замѣтилъ мастеровому кучеръ:— пойдешь въ великомъ посту къ попу на духъ — покайся ему, что тебя нѣмецъ отчитывалъ.

   — Да неужто грѣхъ? спросилъ мастеровой.

   — А почемъ ты знаешь: можетъ быть такой великій грѣхъ, что и замолить трудно.

   — Ну, и чтожъ, съ его нѣмецкаго поученія такъ вы вчера и не пьянствовали? задалъ вопросъ дворникъ.

   — Чудакъ-человѣкъ, какъ не пьянствовать! Нешто это возможно? Я вонъ пришелъ къ брату въ гости, а у него шесть младенцевъ. Ту,— за его здоровье, эту — за невѣсткино, да за шестерыхъ-младенцевъ по стаканчику… Нешто можно въ такой праздникъ родственныя чувства бросить? Кромѣ того, дома ужъ былъ хвативши. Ну, и насусалился.

   — Значитъ и книжка не помогла?

   — Да вѣдь книжка — псалтырь. Тамъ чтобы не пьянствовать — ни единаго слова.

   — А мнѣ такъ вотъ тоска, родненькіе, сказала горничная.— Хозяйка сегодня такое слово: «раньше, говоритъ, четвертаго дня праздника со двора тебя не пущу». Въ деревнѣ теперь весело. Бывало катаемся, рядимся, гадаемъ, имена спрашиваемъ. Послушайте, какъ васъ зовутъ? обращается она къ прохожему.

   Прохожій оказался пьянымъ и сказалъ такое слово, что горничная бросилась бѣжать подъ ворота. Мужская компанія захохотала.

   — Что, нарвалась!— крикнулъ ей въ слѣдъ дворникъ.

   Къ воротамъ подошли двое. Одинъ держалъ узелъ, изъ котораго выглядывала красная шляпа съ перомъ и рукавъ кафтана съ позументомъ.

   — Господамъ поварамъ!— привѣтствовалъ ихъ дворникъ.— Рядиться задумали, что-ли?

   — Да, надо почудить малость, а то какъ будто и святки не въ святки, отвѣчалъ держащій узелъ.— Вотъ взялъ себѣ въ табачной шпанца.

   — А я въ самодѣльщину думаю вырядиться, сказалъ второй поваръ.

   — Вѣрно въ свой природный поварской нарядъ?

   — То мундиръ. Въ немъ каждый день щеголяемъ, такъ какой-же вкусъ рядиться! А я сначала думалъ чортомъ вырядиться, а теперь рѣшилъ скубентомъ. Лицо вымажу сажей и клюквой, прицѣплю бороду изъ мѣха, на носъ очки изъ проволоки, шляпа у меня есть такая скубентская, а на плечи платокъ у нашей судомойки возьму.

   — Да вѣдь это, кажись, костюмъ пьянаго нѣмца называется…

   — Ну, ужъ тамъ за что хошь считай, а только мать родная не узнаетъ — во какъ выряжусь. И дешево и сердито! закончилъ поваръ, взялъ изъ рукъ кучера трубку, затянулся изъ нея и пошелъ въ ворота.