Bibra > Произведения > Все > Приметы

Приметы

Автор: Лейкин Николай Александрович

Скачать

Н. А. ЛЕЙКИНЪ

Мѣдные лбы.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880

  

ПРИМѢТЫ.

   — Поликсена Онуфревна, вотъ несчастіе-то! Лѣвой ногой сейчасъ въ кровати всталъ! воскликнулъ, какъ ужаленный, отставной чиновникъ и пенсіонеръ Сава Лаврентьичъ Вавилкинъ, сползая по-утру съ постели и выпрямляясь во весь ростъ.

   — Да какое-же тутъ тебѣ-то несчастіе? откликнулась жена, фыркая около умывальной чашки и плескаясь водой.— Намъ, домашнимъ, это точно что несчастіе, потому изругаешь ты насъ всѣхъ, что ни на есть хуже. Мы терпи, а ты королемъ останешься.

   — Но вѣдь ты знаешь, что у меня аневризмъ и мнѣ сердиться вредно. Я боленъ послѣ каждой перебранки. Сердце у меня тогда какъ маятникъ въ карманныхъ часахъ, а докторъ говоритъ, что въ это самое время можетъ и ударъ случиться.

   — Такъ влѣзь опять на кровать и встань снова правой ногой, коли ужъ такъ боишься.

   — Перевставать ежели, такъ никакой пользы не будетъ. Все равно ужъ я всталъ первый разъ лѣвой. Ахъ, ты Господи! И какъ это я промахнулся! Просыпаюсь и всегда держу въ головѣ правую ногу, а тутъ вдругъ забылъ. Это чортъ знаетъ, что такое! А все ты тараторка. Какъ за языкъ повѣшаная: «вставай, да вставай, десятый часъ». Вотъ я съ просонья, не подумавши, и спрыгнулъ. Къ пожарному-бы дышлу тебя вмѣсто колокольчика привѣсить.

   — Ну началось ужъ! Значитъ я теперь: терпи казакъ — атаманомъ будешь. Ругайся, ругайся.

   — Да какъ-же не ругаться-то! Что ни шагъ, то скверная примѣта! И все одно къ одному: вчера луну увидѣлъ слѣва — значитъ деньги отдавать.

   — Какъ-же ты можешь ихъ отдавать, коли ихъ у тебя нѣтъ? До получки пенсіона-то еще десять дней осталось.

   — Но я могу у тебя взять и отдать.

   — Такъ я вамъ и дала! Дожидайтесь. Нѣтъ, батюшка, у меня, что вы мнѣ отпустили, въ обрѣзъ на пропитаніе осталось.

   — Пустяки! Ты можешь въ долгъ въ лавочкахъ пропитаніе взять, а деньги, какія у тебя есть, я могу у тебя отнять.

   — Не больно-то намъ и даютъ въ долгъ-то. А отнять — нуко, попробуй!

   — Поликсена Онуфревна! Не серди меня! А то на зло возьму отниму и уйду въ трактиръ бражничать, а ты сиди дома на кофейныхъ переваркахъ. Да и слѣдуетъ тебя наказать.

   — Ахъ, какъ это хорошо! Ахъ, какъ это чудесно такъ съ женой поступать, двадцать восемь лѣтъ въ закононномъ бракѣ проживши! А я еще тебѣ вчера всѣ носки перештопала, заплатки на рубахи наставила, пуговицы къ нимъ пришила…

   — А кто третью свѣчку вчера въ комнату втащилъ изъ кухни, когда я сидѣлъ и вписывалъ въ календарь на память день рожденія племянника? Это тоже хорошо? Это тоже чудесно? Вѣдь это значитъ къ покойнику. А вдругъ этотъ покойникъ я? Или ужъ тебѣ такъ хочется вдовой остаться?

   — Вовсе даже и не свѣчку я втащила, а лампу. Ты сидѣлъ съ двумя свѣчками, а я подошла къ столу съ лампой. И, наконецъ у тебя были не свѣчки, а огарки.

   — Это все равно, тотъ же свѣтъ. Тутъ важны огни, свѣтильники.

   — Врешь! Тогда-бы и говорили: три огня въ одной комнатѣ къ покойнику, три свѣтильника, а то говорятъ три свѣчки.

   — Не раздражай меня!

   — Какое-же раздраженіе? Напротивъ, я тебя успокоиваю.

   Мужъ и жена сѣли за столъ пить чай. Жена налила мужу стаканъ чаю и при этомъ попала туда нераспустившаяся чаинка.

   — Вотъ тебѣ и подарокъ въ стаканъ чаю попался, проговорила она.— Чаинка — это къ подарку. Видишь, не все-же я тебѣ непріятное подстраиваю. А еще попрекаешь меня, что я хочу вдовой остаться.

   Мужъ былъ попрежнему мраченъ.

   — Знаю я эти подарки-то!— воскликнулъ онъ.— Дождешься отъ васъ настоящаго подарка, какъ-же! На прошлой недѣлѣ тоже попала мнѣ въ стаканъ чаинка черезъ ситечко, а какой подарокъ? Кошка шестью котятами окотилась — вотъ тебѣ и подарокъ!

   — Дѣятельные люди и изъ кошекъ пользу извлекаютъ. Вонъ Дарьи Ульяновны братъ, такъ у того кошачій заводъ въ Тульской губерніи. Нарочно кошекъ разводитъ, откармливаетъ, бьетъ ихъ потомъ, а шкуры продаетъ.

   — Это имѣя на себѣ девятый-то классъ кошкодавомъ сдѣлаться? Слуга покорный! Братецъ Дарьи Ульяновны хамъ, былъ когда-то дворовымъ человѣкомъ, а я чиновникъ.

   — Что и честь, коли нечего ѣсть?

   — Дворникъ пришелъ и за квартиру деньги требуетъ, доложила, выглянувъ изъ дверей кухни, кухарка.

   — Видишь, видишь! Нѣтъ, ужъ луна даромъ съ лѣвой стороны не пройдетъ. Говорилъ, что придется деньги отдавать — такъ и вышло, замѣтилъ мужъ.

   — Да вѣдь ты не отдашь ихъ, стояла на своемъ жена.

   — Нѣтъ у жъ, сударь, отдайте, послышался голосъ дворника изъ кухни.— А то хозяинъ сказалъ, чтобъ квартиру очищать. Шутка — второй мѣсяцъ не платите. Вамъ даже и дровъ не приказано давать.

   — Какъ ты смѣешь грубить, дуракъ, чиновнику! вскочилъ мужъ и бросился въ кухню.— Вонъ сейчасъ изъ квартиры, шельма ты эдакая! Всякій мужикъ и туда-же наставленія!

   — Сава Лаврентьичъ, Сава Лаврентьичъ, вѣдь у тебя аневризмъ! дергала его за халатъ жена — Самъ-же ты говорилъ, что тебѣ вредно горячиться.

   — Я уйду-съ, а только ужъ теперь самъ управляющій придетъ и вьюшки у васъ изъ печей вынетъ. Сидите въ холоду и мерзните, какъ тараканы,— хлопнулъ дверью дворникъ, выходя изъ квартиры.

   — Болванъ эдакій неотесанный! крикнулъ ему вслѣдъ мужъ и обратясь къ женѣ, сказалъ:— вотъ видишь, значитъ, какъ не вертись, а деньги отдавать придется. Дѣлать нечего, надо будетъ часы тащить къ ростовщику въ мытье.

   — Дадутъ-ли за твою луковицу-то двадцать три рубля? проговорила щепа.— Вѣдь за квартиру двадцать три рубля.

   — Попытаюсь. Все таки часы золотые, хоть и старые. Тутъ ужъ какъ счастье. Разъ и двадцать пять рублей подъ нихъ жидъ далъ, а другой разъ только восемнадцать. Ну, я пойду и заложу, а то чего добраго они, подлецы, и въ самомъ дѣлѣ дровъ не дадутъ и вьюшки изъ печей возьмутъ, сказалъ мужъ, сбрасывая съ себя халатъ и надѣвая сертукъ и тутъ-же прибавилъ:— Дай-ка мнѣ, Поликсена Онуфревна, рюмочку водченки на дорогу, да кусочикъ хлѣба съ солью.

   — Можно-бы, кажется, и безъ водки, отвѣчала жена, однако налила ему рюмку, подала кусокъ хлѣба и соль и тутъ-же опрокинула солонку.

   — Быть ссорѣ! воскликнулъ мужъ.— И быть ссорѣ большой. Опрокинутая солонка безъ ссоры не обходится. Вѣрно съ жидомъ поссорюсь и ни копѣйки за часы не получу. Вотъ наказаніе-то! Примѣта за примѣтой и все прескверныя. Идти-ли ужъ?

   — Иди и воздерживайся отъ ругательствъ. Ну, что за радость безъ дровъ мерзнуть!

   Мужъ накинулъ на себя шубенку и выбѣжалъ изъ квартиры, но черезъ двѣ минуты снова звонился у своихъ дверей.

   — Что такое? Что такое! Или табакерку дома забылъ? встрѣтила его жена.

   — Какая тутъ къ чорту табакерка! плюхнулся онъ, не раздѣваясь, на стулъ.— Нѣтъ, Поликсена Онуфревна, какъ ты хочешь, а я не пойду. Все равно никакого толку не будетъ. Иди ты сама.

   — Да что такое случилось-то?

   — Попъ встрѣтился. Только выхожу изъ воротъ, а онъ и переходитъ мнѣ дорогу.— Не пойду и не пойду! Попъ всему препятствіе. Вѣрнѣе этой примѣты и быть не можетъ. Попъ поперекъ дороги перейдетъ, такъ никакое задуманное дѣло не выполнится.

   — Ахъ, ты баба, баба старая, на примѣтахъ помѣшанная, а еще мужчиной считаешься! воскликнула жена.

   И началась великая перебранка.

   — Вотъ оно что значитъ солонку-то опрокинуть! кричалъ мужъ, пуская въ жену мягкимъ валенымъ сапогомъ.

   — Убилъ, убилъ, мерзавецъ! завижжала она.