Уриель Акоста

Автор: Лейкин Николай Александрович

Н. А. ЛЕЙКИНЪ

Мѣдные лбы.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880

  

УРІЕЛЬ АКОСТА.

   Въ бенефисъ актера Сазонова, 4 января, въ Александринскомъ театрѣ идетъ трагедія Гуцкова «Уріель Акоста».

   Театръ полонъ. Такъ какъ дѣло на святкахъ, то публика на половину сѣрая, немудрая, заглядывающая въ театръ только на праздникахъ да на масляной. Въ ложѣ третьяго яруса сидитъ многочисленное купеческое семейство: двое мужчинъ. четверо женщинъ и трое ребятишекъ. Самъ глава семейства въ сизой сибиркѣ, жена его въ шелковой повязкѣ на головѣ и въ длинныхъ серьгахъ. Тутъ же старшая дочь съ мужемъ, одѣтая по модѣ, дочь-дѣвица и какая-то пожилая дальняя родственница съ подвязанной скулой, время отъ времени смотрящая на публику въ кулакъ. Занавѣсъ еще не поднимали.

   — Игра будетъ занятная. Жидовскую команду актеры будутъ представлять, разсказываетъ купецъ.— Вишь ты на афишѣ-то: Зефиръ, Юдифь. Только Ривки нѣтъ. Ужъ Вейнбергъ худой игры не придумаетъ!

   — Очень я люблю, когда Вейнбергъ жидовскія сцены разсказываетъ,— чудесно предвкушаетъ наслажденіе старшая дочь.— Мы какъ-то съ Митрофанъ Митрофанычемъ въ клубъ ходили ею слушать. Вотъ смѣшилъ-то! У меня даже животъ заболѣлъ отъ смѣха. А вы, папенька, почемъ знаете, что это вейнбергская игра будетъ?

   — А вотъ на афишкѣ обозначено, что переводъ Вейнберга. Жаль только, что онъ самъ не играетъ, а то-бы уже онъ почудилъ! Дѣйствительно, жида въ первомъ сортѣ докладываетъ. Всѣ животики надорвешь. Ну, да и то сказать: нынче ужъ многіе актеры подъ его жидовскій манеръ потрафляютъ. Вотъ Пушкинъ въ «Ливадіи»… Такъ жидомъ садитъ, что самому Вейнбергу не уступитъ.

   — И Петипа съ Сазоновымъ тоже будутъ жидовъ играть? спрашиваетъ вторая дочь.

   — Петипа будетъ играть жида, а Сазоновъ жидовку, эту самую Уріель Акосту-то, поясняетъ отецъ семейства.

   — Какъ жидовку? Переряженный?

   — Само собой переряженный. Не знаю, какъ только съиграетъ. Въ женской роли я его ни разу не видалъ.

   — И я не видала, отвѣчаетъ жена.— Ну, да можетъ быть это онъ нарочно для святокъ взялъ женскую ролю. Теперь на святкахъ всѣ переряживаются — вонъ и онъ, чтобы угодить въ бенефисъ публикѣ.

   — Да вы, тятенька почемъ знаете, что Сазоновъ жидовку будетъ играть? Можетъ быть Уріель Акоста-то мужчина, а не женщина, вмѣшивается въ разговоръ зять.

   — А отчего же имя-то женское? Уріель Акоста имя женское, а не мужское.

   — По словесности какъ будто и дѣйствительно женское, соглашается зять.— Но вѣдь у жидовъ иногда и заблужденія въ именахъ есть: вонъ Берка и Мошка — кажись и женскія имена, а ими жидовъ зовутъ. Можетъ быть у нихъ въ ихней жидовской вѣрѣ какое-нибудь распоряженіе на этотъ счетъ есть.

   — Занавѣсъ, занавѣсъ поднимается! шепчутъ женщины.

   Всѣ смотрятъ на сцену и обратились въ слухъ. На сценѣ Киселевскій въ роли де-Сильва и Петипа въ роли Бенъ-Іохая. Оба въ испанскихъ костюмахъ.

   — Ахъ, Боже мой! Да вѣдь это Петипа! говоритъ вторая дочь.— Какъ же, папенька, вы разсказывали, что Петипа будетъ жида играть, а онъ шпанскаго принца играетъ.

   — А можетъ быть онъ принцемъ только вырядился, а на самомъ дѣлѣ жидъ. Почемъ ты знаешь, можетъ быть тутъ костюмированный балъ на сценѣ, оправдывается отецъ.— Нешто богатаго жида-подрядчика сынъ не можетъ шпанцемъ вырядиться? Молодые-то жиденята, которые побогаче, нынче тоже не плоше нашихъ русскихъ купеческихъ ребятъ чертить любятъ.

   — Дѣйствительно, Маша, Петипа еврея играетъ. Не спорь. Онъ сейчасъ самъ сознался, что еврей. «Наше, говоритъ, еврейское племя», поясняетъ сестрѣ замужняя дочь.

   — Ну, конечно, еврей, только изъ чистяковъ, стоитъ на своемъ отецъ.— Закладчикъ тамъ какой-нибудь или насчетъ поставки солдатской подметки. Жидъ, что старымъ платьемъ торгуетъ, не вырядится въ шпанскій костюмъ, и въ маскарадъ не пойдетъ — это вѣрно, а который почище и ужъ нѣмцемъ прикидывается — тотъ пойдетъ. А что тутъ на сценѣ маскарадъ — это тоже будьте покойны. Вонъ и Киселевскій въ балахонѣ, а самъ доктора играетъ. Коли-бы ежели не маскарадъ, то докторъ былъ-бы въ черномъ фракѣ, а не въ лиловомъ балахонѣ.

   — А отчего же, папенька, они промежъ себя не на жидовскій манеръ разговариваютъ, коли они изъ себя жиды? все еще не унимается младшая дочь.

   — Да просто оттого, что Вейнбергъ не успѣлъ ихъ выучить, какъ слѣдуетъ. Да и когда было учить на святкахъ, коли театральная игра въ театрахъ утромъ и вечеромъ!

   — А вѣшать жида будутъ? спрашиваетъ отца маленькій сынишка.— На масляной въ балаганѣ у Малафѣева жида вѣшали, такъ такъ смѣшно было, что ужасти!

   — Да отстаньте вы отъ меня! Ну, что пристали, какъ пьявки! огрызается отецъ.— Почемъ я знаю? Нешто я Вейнбергъ? Нешто я пьесу написалъ? Разыщите его самого да и спрашивайте.

   — Опять-же вы говорили, что занятная жидовская игра, продолжаетъ дочь:— А на самомъ дѣлѣ одни русскіе разговоры и даже безъ любовнаго интереса.

   — Да замолчишь-ли ты, Танечка! Ну, что словно колоколъ звонишь! Дай представленіе-то слушать, останавливаетъ ее мать. Погоди, выдутъ на сцену женщины — будетъ и любовный интересъ промежъ мужчинъ. А ужъ ты хочешь чтобъ сейчасъ тяпъ-ляпъ — да и клѣтка!

   На сцену выходитъ Сазоновъ въ роли Уріель Акосты. Бенефиціанта встрѣчаютъ аплодисментами.

   — Ахъ, вотъ вѣрно это самъ Вейнбергъ и есть и сейчасъ будетъ еврейскія сцены разсказывать! восклицаетъ старшая дочь, обращаясь къ мужу.— Какъ ему обрадовались.

   — Какое Вейнбергъ! Вейнбергъ за кулисами, Вейнберга не будетъ, а это Сазоновъ. Сегодня его бенефисъ — вотъ ему и уваженіе хлопаньемъ, поясняетъ ей мужъ.— Вотъ и вѣнокъ подносятъ.

   — А какъ-же папинька говорилъ, что Сазоновъ женщину играетъ? А тутъ даже съ бородой и тоже шпанецъ.

   — Что папенька! Папенька такъ зря говорилъ, можетъ быть пошутилъ, а вы и повѣрили.

   — Зачѣмъ-же мнѣ шутить-то? Я по афишкѣ… А афишка документъ. Вѣрно въ афишкѣ что-нибудь перепутано. Видишь: Уріель Акоста — Сазоновъ. И имя женское, и фамилія женская.

   — Это, тятенька, у жидовъ ровно ничего не составляетъ, говоритъ зять.— Вонъ и Киселевскій свою игру подъ женскимъ именемъ докладываетъ. На афишкѣ сказано, что будетъ играть Сильву, а на дѣлѣ онъ докторъ.

   — Лечиться, что-ли, Сазоновъ-то съ Петиной къ Киселевскому пришли? задаетъ вопросъ зятю мать семейства.

   — Сидите, маменька, смирно и не тревожьтесь. Сейчасъ мы ихъ разговорную часть выслушаемъ и объяснимъ вамъ объ чемъ дѣло идетъ.

   Публика перестала апплодировать бенефиціанту. Сазоновъ началъ говорить.

   — Кажись, ежели бы мнѣ такой вѣнокъ поднесли, такъ я бы даже обидѣлась, опять начала мать семейства.

   — Отчего-же-съ? Тутъ сердечность чувствъ отъ публики и больше ничего. Такое ужъ обыкновеніе. На имянины крендель или пирогъ подносятъ, а на бенефисъ вѣнокъ.

   — Крендель все-таки хлѣбъ-соль, а вѣнокъ словно на могилу, какъ будто смерть пророчатъ.

   — Ахъ, Боже мой, какая скука! зѣваетъ младшая дочь.— Ужъ хоть-бы поскорѣй жидовки на сцену выходили и любовная интрига начиналась, а то просто ротъ разорвешь отъ зѣвоты. Зачѣмъ-же, папенька, Сазоновъ пришелъ къ Киселевскому? Что онъ у него проситъ?

   — Что проситъ! Что проситъ! горячится отецъ. Ну, что жидъ просить можетъ? Само собой какой-нибудь подрядъ проситъ. Киселевскій доктора играетъ. Ну, Сазоновъ и проситъ у него, чтобъ ему сукно да полотно на ту больницу поставлять, которой Киселевскій завѣдуетъ.

   — А Петипа-то чего хорохорится?

   — Вотъ пристала-то! А Петипа тоже подрядчикъ и сердится зачѣмъ Сазоновъ у него цѣну сбиваетъ. Оба по одному и тому-же подряду забѣжали къ нужному человѣку передъ торгами по секрету переговорить, встрѣтились и смотрятъ звѣремъ другъ на друга. Порядокъ извѣстный! Вотъ Петипа дастъ Сазонову отступнаго и помирятся.

   Разговоръ дѣлается шумнымъ. Публика шикаетъ.

   — Нѣтъ, я вижу, мнѣ лучше въ буфетъ идти да опрокинуть рюмку померанцевой, а то вы меня замучаете своимъ приставаніемъ! говоритъ отецъ семейства, поднимаясь съ мѣста.— Пойдемъ, Митрофанъ, поподчую. На игру-то еще насмотрѣться успѣемъ, прибавляетъ онъ, обращаясь къ зятю, и уводитъ его изъ ложи въ корридоръ.