Bibra > Произведения > Все > Не по нынешним временам

Не по нынешним временам

Автор: Лейкин Николай Александрович

Скачать

Н. А. ЛЕЙКИНЪ

НЕУНЫВАЮЩІЕ РОССІЯНЕ

РАЗСКАЗЫ И КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2
1879

  

Не по нынѣшнимъ временамъ.

   Жена купца, Анна Савельевна Ловкачева, была имянинница. Къ этому дню во всей квартирѣ обмели паутину, вычистили мѣдные замки у дверей, образа, натерли воскомъ полы, съ мебели сняли чахлы, а красное дерево помазали деревяннымъ масломъ. Самъ Ловкачевъ рѣшилъ не звать гостей на имянины.

   — Зовъ великое дѣло, говорилъ онъ женѣ. Кто придетъ — такъ ладно, а нѣтъ и не надо. Не по нынѣшнимъ временамъ балы-то устраивать. Гдѣ-бы прежде рубль цѣлковый нажилъ, а нынче едва полтина тебѣ очищается. То-есть, Господи, когда это все кончится!— прибавлялъ онъ, махая руками.

   Между тѣмъ, въ день имянинъ, родные и знакомые съ утра начали присылать имянинницѣ поздравительные пироги и крендели.

   — Вотъ прорвало-то, прости, Господи!— восклицалъ послѣ каждаго пирога мужъ имянинницы. Насильно звать заставляютъ. Ну, ихъ, и съ учтивостью-то! На цѣлковый пришлютъ, а ужо на два рубля брюхомъ вынесутъ.

   Послѣ каждаго пирога и кренделя хозяинъ и хозяйка выходили въ кухню къ посланному и говорили:

   — Кланяйтесь и благодарите. Пусть ужо вечеромъ пожалуютъ. Скажите, что, молъ, никого не звали, такъ только свои, запросто.

   Хозяйка сходила къ обѣднѣ, и вернулась съ двумя просфорами.

   — Какъ не скрывалась отъ протопопа — увидѣлъ-таки!— съ неудовольствіемъ разсказывала она мужу. Только стала прикладываться къ мѣстнымъ образамъ, а онъ выходитъ и выноситъ просвирку. «Съ ангеломъ, говоритъ, дорогую имянинницу»! Вѣдь эдакій глазастый! Дѣлать нечего,— позвала его. У насъ, говорю, никого не будетъ, а такъ, безъ зова, запросто, милости просимъ.

   — Вотъ еще гость! Этотъ придетъ, не утерпитъ.

   Послѣ обѣдни, начали являться родственники и знакомые съ поздравленіемъ. Накрыли закуску. Гости пили водку, тыкали вилкой въ закуску и спрашивали: почемъ покупали селедки, ветчину, икру. Хозяинъ разсказывалъ.

   — Хотѣлъ купить ногу телятины, прибавлялъ онъ,— да что, приступу нѣтъ. Такія цѣны ломятъ, что страсть! Нѣтъ, не по нынѣшнимъ временамъ телятину-то ѣсть! Гдѣ прежде наживали рубль-цѣлковый,— теперь только полтину.

   — И не говорите! Что только и будетъ!— поддакивалъ гость, пилъ на дорожку послѣднюю и уходилъ.

   — Ужо вечеромъ, запросто, милости просимъ чайку напиться. Везъ зову, никого не зовемъ. Зовъ, сами знаете, великое дѣло, а такъ… Не по нынѣшнимъ временамъ балы-то дѣлать,— говорили ему хозяинъ и хозяйка.

   — Что за церемоніи! да и зачѣмъ? Кто хочетъ, тотъ и безъ зова придетъ, отвѣчалъ тотъ и ретировался.

   — Вотъ и этотъ придетъ. Отъ него ужъ не отвертишься, разводили руками хозяева, послѣ ухода гостя.

   Часовъ въ семь, начали освѣщать квартиру. Зажгли парадныя лампы въ гостиной.

   Хозяинъ ходилъ по комнатѣ мрачный и недовольный.

   — Почемъ керосинъ-то брали!— спросилъ онъ у жены.

   — По одиннадцати. Вздорожалъ нынче, да, говорятъ, еще дороже будетъ. И свѣчи стеариновыя двадцать девять…

   — Эхъ!— крякнулъ хозяинъ. Не зажигай люстру, не надо! Что за праздникъ! Сидятъ и при лампахъ однѣхъ!— крикнулъ онъ лавочному мальчику.

   Съ восьми часовъ начались звонки.

   — Ну, кого-то Богъ даетъ?— со вздохомъ произнесли хозяева.

   Вошелъ военный докторъ въ капитанскихъ погонахъ.

   — Съ ангеломъ!— обратился онъ къ имянинницѣ. Хотя и не звали, а я, все-таки, по старой памяти, дай, думаю, зайду. Нарочно пораньше, чтобъ тихо и смирно маленькій преферансикъ… чайку напиться, да къ двѣнадцати часамъ домой.

   — Милости просимъ! Мы гостямъ завсегда рады, пробормоталъ хозяинъ, а только никого не звали. Не по нынѣшнимъ временамъ зовъ-то дѣлать.

   — Ужъ и не говорите!— махнулъ рукой докторъ. Все вздорожало. Даже извощикъ, каналья, и тотъ меньше четвертака никуда не везетъ.

   — Вамъ, докторамъ, что! Вы вотъ пощупали пульсъ, и три цѣлковыхъ… а вотъ наше дѣло,— гдѣ прежде наживали цѣлковый, нынче едва полтина очистится.

   Еще звонокъ. Явился протопопъ въ зеленой рясѣ. Вошолъ и помолился на образа, держа лѣвую руку на желудкѣ.

   — Еще разъ съ ангеломъ!— проговорилъ онъ, благословляя имянинницу и цѣлуясь съ нею. Вотъ, видите, пришелъ таки. Я своихъ духовныхъ дочерей твердо помню.

   — И хорошо дѣлаете, батюшка, что безъ церемоніи… Прошу покорно садиться, примолвилъ хозяинъ.

   — Сядемъ, сядемъ, усаживался протопопъ. А я, признаться сказать, къ вамъ съ панихидки. Помните старушку?.. Купеческаго она рода… Ахъ, какъ ее? Еще внучку зимой замужъ выдала за… Мерзавецъ еще онъ потомъ оказался… Ну, все равно! Старушка богобоязненная была… Три дня хворала… И съ чего началось? Принесъ ей племянникъ арбузъ…

   — Да, вотъ только арбузы-то и дешевы? а къ остальному ни къ чему приступу нѣтъ, перебилъ его хозяинъ. Хотѣлъ, вотъ сегодня, тетерекъ къ вечеру купить на жаркое — рубль тридцать пара. Нѣтъ, думаю, не по нынѣшнимъ временамъ тетерекъ ѣсть, лучше куръ изжарить. Знаете-ли почемъ съ меня взяли за три языка?

   — Знаю, знаю. Вчера мы съ попадьей и то говорили: «просто хоть треской одной питайся». Такъ вотъ, я насчетъ старушки то… Соборне отпѣвать будемъ. Осталось у нея кой-что, и очень осталось. Да какой случай! Подарилъ ей племянникъ арбузъ… Нѣтъ-ли у васъ водицы съ лафитцомъ? Горло что-то пересохло, отъ ладону или отъ пѣнія, Богъ его знаетъ.

   Хозяинъ вздохнулъ.

   — Анна Савельевна, вели тамъ откупорить бутылку марги,— сказалъ онъ женѣ. Лафиту, батюшка, нѣтъ, а марго да медокъ. Не по нынѣшнимъ временамъ… Вонъ Елисѣевъ-то…

   Вздохнулъ и протопопъ.

   — Такъ вотъ, я насчетъ арбуза-то, что старушку мы отпѣвали… началъ было онъ, но хозяинъ опять перебилъ его.

   — Вамъ, батюшка, что, вамъ въ пол-горя, у васъ все тѣ-же достатки. Кому ужъ нужно родиться или умереть, тотъ не отложитъ этого, и вы завсегда свое получите. Крестины и свадьбы тоже идутъ своимъ чередомъ, а вотъ каково намъ, торговымъ людямъ! Гдѣ прежде полтину наживалъ, теперь четвертакъ, а икра-то вонъ полтора рубля дряненькая, купилъ грушъ для гостей — шесть гривенъ десятокъ.

   — Всѣ тяготы несемъ, всѣ!— протянулъ протопопъ. А однако, у васъ долгонько не собираются, добавилъ онъ. Чѣмъ-бы золотое-то время даромъ тратить, сѣли-бы по четвертушечкѣ съ курочкой, и любезное дѣло.

   — Да вѣдь никого не звали, батюшка, сказалъ хозяинъ. Погодите, вотъ, можетъ быть, кто изъ нецеремонныхъ и подойдетъ.

   Къ девяти часамъ начали съѣзжаться «нецеремонные» и мало по малу наполнили весь домъ. Пришли купцы — родственники хозяина и хозяйки, съ чадами и домочадцами, явились чиновники изъ какого-то мѣста, куда хозяинъ производилъ поставку чего-то. Хозяинъ морщился, отводилъ жену въ сторону и говорилъ:

   — Вишь, сколько гостей навалило! Экономь хоть на сахарѣ. Нечего по четыре куска въ стаканъ валить. Да съ дамами-то не очень насчетъ хересовъ усиливайся, пьютъ и очищенную. Нужно тоже, чтобы хоть одна бутылка къ вечеру осталась. Груши-то мущинамъ можно и не подавать: за картами онѣ все одно, что волку трава.

   Мущины сѣли играть кто въ стуколку, кто въ преферансъ. Дамы размѣстились въ спальной на диванѣ и на стульяхъ и говорили о свадьбахъ, о банѣ, о свахахъ, о предстоящемъ, въ ноябрѣ мѣсяцѣ солдатскомъ наборѣ.

   — Чахлые-то теперь мальчики лучше, по крайности, и не горевать съ ними, слышится гдѣ-то. А здороваго-то сейчасъ возьмутъ, да прямо подъ турку. Говорятъ, вотъ старшенькій-то у Ивана Иваныча на очереди нынче, такъ по бутылкѣ въ день уксусу выпиваетъ. Конечно, за вѣру идутъ, а все лучше, какъ не идти.

   — Ужъ и съ дочерями тоже!.. Гдѣ имъ нынче жениховъ сыщешь!— откликаются съ другой стороны. За того, кто не ослобонился отъ солдатчины, не отдашь, а настоящій женихъ голову подымаетъ. Кто прежде-бы пять тысячъ взялъ, а нынче десять проситъ. А гдѣ по нынѣшнимъ временамъ такія деньги возьмешь? Вонъ Петръ Захарычъ за двумя дочерями по роялю да по чернобурому салопу давалъ, а теперь за третьей только фортепьяны, да простой лисій салопъ. Была я въ банѣ…

   — Позвольте, перебиваетъ толстая купчиха въ чепцѣ. Помните у Федюкова прикащика Кузьму? Вѣдь ни кожи, ни рожи, изъ себя полуарапъ какой-то, а нынче къ Зиминымъ сватался — красненькую проситъ.

   Дѣвицы шушукались въ углу, въ гостиной, разсматривали альбомъ и читали какое-то любовное письмо на розовой бумажкѣ. Письмо оканчивалось словами:

   «Умру подъ сѣнью древесныхъ струй отъ злой чахотки или, оставивъ родителей въ пренебреженіи, уйду на Дунай проливать свою кровь за вѣру противъ турецкаго звѣрства и поступлю въ черногорцы».

   — Да кто онъ такой?— спрашивали дѣвицы другъ друга.

   — Гусачное заведеніе у нихъ, двѣ водогрѣйки и, кромѣ того, кислыя щи дѣлаютъ, отвѣчаетъ кто-то.

   — Ахъ, Боже мой, при своемъ купеческомъ видѣ, и такой герой! Да кому-же это онъ писалъ?

   — Нашей портнихѣ. Онъ въ нее влюбленъ, а отецъ не позволяетъ жениться, потому простая дѣвушка портниха. Два-три платьишка и больше ни кругомъ, ни около. Зимой въ холодномъ пальтишкѣ бѣгаетъ.

   — Ахъ, Боже мой, да вѣдь и у нея душа!— заступается какая-то дѣвица.

   — Душа-то душа, только всякій свое мѣсто долженъ знать. Для портнихи и писарь хорошій женихъ, наконецъ, кондукторъ на желѣзной дорогѣ. Оплела купеческаго сына, а теперь и хвастается.

   — И вовсе она не хвастается, а только показала, какое безчувство родители имѣютъ, ну, а ты отняла у нея это письмо и сказала, что потеряла.

   — И завсегда отниму, чтобы мараль на нашу купеческую націю не была, потому я патріотка!— отрѣзала дѣвушка, подмигнула и даже подбоченилась.

   У мущинъ за картами было шумно. Всѣ играли, разговаривая и съ прибаутками, въ родѣ слѣдующихъ:

   — Супротивъ васъ такъ-же трудно въ вистъ идти, какъ и Плевну приступомъ брать. Насъ.

   — Насъ хлѣба не дастъ. Разверните вашу кавалерію!— откликается второй партнеръ. Вотъ теперь мы и начнемъ бомбардировку червями. Пожалуйте козырькомъ!

   — Въ какой масти играете?

   — Въ христіанской, которую Грегеръ, Горвицъ и Коганъ не любятъ. Трефы, сирѣчь крести.

   — Трефы? Ну, пиши письмо къ родителямъ! Погибъ, какъ Мухтаръ-паша въ Малой Азіи!

   — Не бойся, не погибнемъ. У насъ здѣсь большая Азія, а не малая. Короля-то самъ-другъ мнѣ отъиграете.

   — Короля самъ-другъ, это точно, что отъиграемъ, а казачья масть — пики завсегда свою рекогносцировку сдѣлаетъ. Ложись, купецъ! Вотъ тебѣ перевязочный пунктъ! А вотъ тебѣ и госпиталь! Дѣлай перевязку! Безъ двухъ, какъ безъ шпаги!

   Хозяинъ игралъ съ протопопомъ, докторомъ и интендантскимъ чиновникомъ. Онъ проигрывалъ и былъ мраченъ.

   — Говорилъ я, что не по нынѣшнимъ временамъ по полъкопѣйки съ курицей играть, бормоталъ онъ,— такъ и вышло. Сама судьба наказываетъ. Вотъ теперь и на угощеніе потратился, и полушубокъ господа гости вычистили. Пятнадцатью рублями ежели только отдѣлаешься, такъ и торжествуй..

   — Эхъ, Семенъ Панкратьичъ, на долю каждаго человѣка Богъ, что ему нужно, посылаетъ, утѣшалъ его священникъ,— списывая восемь безъ козырей.

   — Вамъ, батюшка, хорошо говорить, коли вы сегодня двѣ панихидки, да нѣсколько молебновъ отслужили, а каково мнѣ-то! Я, можетъ, въ лавкѣ безъ почину просидѣлъ, да на угощеніе издержался. Окорокъ-то ветчины вонъ шесть цѣлковыхъ, а его завтра одна кость-мосталыга останется.

   — Не надо садиться совсѣмъ играть, коли жалѣете проигрывать, откликнулся чиновникъ. Я вонъ вчера пятьдесятъ рублей въ клубѣ отдалъ и глазомъ не моргнулъ.

   — То вы, а то я. Вамъ по нынѣшнимъ временамъ можно и сто рублей отдать, а мнѣ и десяти невозможно!— горячится хозяинъ. Гдѣ прежде рубль наживали, теперь полтину. Свѣчи-то стеариновыя почемъ?

   — Почему-же мнѣ можно, а вамъ нельзя? Что это, намекъ?— обижается чиновникъ.

   — А хоть-бы и намекъ. Вы свои достатки завсегда своимъ чередомъ получите, а я нѣтъ. Намъ въ военное время плохо.

   — То-то плохо! Не хочу играть, давайте разсчитываться.

   — Разсчитываться!— выигралъ, да и разсчитываться! Радъ до чужаго-то добра.

   — Господа! что вы, что вы! Помиритесь!— успокоиваетъ протопопъ.

   — Да, помилуйте, ваше преподобіе, онъ дерзничаетъ! Купчишка и вдругъ тѣнь на меня наводитъ!

   — Самъ ты на меня тѣнь наводишь. На, получай, я разсчитываюсь.

   Купецъ разсчитался. Чиновникъ всталъ изъ-за стола и началъ прощаться.

   — Не сердитесь, пожалуйста, на него, упрашивала хозяйка. Онъ ужъ съ утра обозленъ былъ; мало-ли что между своими бываетъ? Все-таки вы мнѣ родня, кумомъ приходитесь, крестили вмѣстѣ. Ну, я его заставлю извиниться. Оставайтесь ужинать.

   Священникъ и докторъ помирили хозяина съ чиновникомъ. Тотъ не ушелъ и ужиналъ. Хозяинъ молчалъ и косился.

   Въ третьемъ часу гости разошлись.

   — Ну, саранча!— развелъ руками хозяинъ. Вотъ тебѣ и зову не было! Рублей сорокъ угощеніе стоило, да за картами на одиннадцать съ полтиной требухи вымотали. Поди и имянинные пироги всѣ съѣли?— спросилъ онъ жену.

   — Съѣли. Да успокойся, вѣдь одинъ разъ въ году я бываю имянинница,— говорила жена.

   — Еще-бы десять разъ! Тогда ужъ ложись въ гробъ и умирай! Нѣтъ, не по нынѣшнимъ временамъ съ гостями возжаться! Господи! Вѣдь и отплатить на зло этому чиновнику, твоему куму, ничѣмъ не могу. Стой, вотъ что, спохватился хозяинъ: Спиридономъ Семенычемъ его зовутъ — онъ у насъ, какъ кумъ твой, въ наше заздравное поминанье записанъ, такъ возьми завтра наше заздравное поминаніе и выхерь оттуда раба Спиридона.

   — Семенъ Панкратьичъ…— начала было возражать жена.

   — Молчать! крикнулъ хозяинъ и стукнулъ кулакомъ по столу.