Исторический взгляд на земледельческий и промышленный характер сельского хозяйства одного из степных краев России

 

 

В современном вопросе об улучшении быта помещичьих крестьян, который по справедливости составляет самый живой и интересный вопрос настоящего времени, сторона историческая заслуживает, по моему мнению, особенного внимания, по крайней мере нисколько не менее, как и всякая другая сторона этого вопроса. В числе недоумений, которые всякому, вероятно, удавалось слышать, при взгляде на этот вопрос, играло и играет значительную роль мнение, что простой народ, а следовательно и крестьяне помещичьи, еще не готовы к мерам экономических и гражданственных улучшений их быта, особенно потому, что понятие об агрономическом улучшении их сельского хозяйства им совершенно чуждо. Крестьянин-де стоит в своих нуждах и в бытовых средствах к их удовлетворению на степени чуть ли не дикаря, едва переступившего первую степень животного удовлетворения нужд своих грубым ограждением себя от холода и голода. Для того-де, чтобы улучшить быт крестьянина, надо, чтобы он получил понятие о первой степени комфорта, являющегося как результат исключительной земледельческой деятельности и дальнейшего ее развития – фермерства, что до этого русскому простому человеку еще далеко и что без этого дальнейшее улучшение его быта невозможно. Взгляд этот, хотя и справедливый, может быть, в некоторых отношениях, тем не менее односторонен; историческое положение русского крестьянина, являющегося почти в одинаковой мере земледельцем, промышленником и торговцем, показывает уже, что разрешение вопроса об улучшении его быта одним фермерством не может быть удовлетворительно. Чем более различных местных условий, различных положений хозяйства крестьянского нам известно, тем яснее, разумеется, будет поставлен самый вопрос о способах улучшения этого положения. С этою целию представляю здесь очерки исторического характера земледелия, промысла и торговли одной из местностей нашего степного края.

Местность, о которой здесь говорится, одна из самых хлебородных, принадлежащая по уездным границам многим губерниям, но географически представляющая один характер: область верховьев реки Дона в том гористом углу, где впадают в Дон два его первые притока, Меча и Сосна. Принявши Мечу в Лебедянском уезде, а Сосну в Елецком, Дон становится рекою значительною и вместе с тем область его течения видоизменяется: из гор он выходит в степи. В следствие такого отношения гористой природы к степной, эти границы степей были издавна русскими украйнами. Все наши украйны гористы: таковы уезды Курской и Полтавской губерний, бывшие Киевскою украйною; таковы Новосиль, Мценск, Болхов, бывшие украйны Литовские; такова Тула, украйна Московская, и таковы наконец Ливны, Елец, Задонск, Лебедян и Данков — украйны Рязанские, за которыми начиналось поле, или то пространство, на котором с самого начала в Русской истории являются и сменяют друг друга народы под названием то Половцев, то Берендеев и Торков, то Черных Клобуков; все они были замещены наконец Татарами, преимущественно завладевшими полем до конца 14 столетия, т. е. до битвы на Куликовом поле, у самых истоков Дона. После Куликовской битвы страна эта делается степною украйною Московского государства и центром сторожевой службы; название – поле заменяется степью, так и до сих пор называется в народе эта местность. Ясно, что с самого начала Русской племенной истории и до последующего развития Московского государства, характер этой местности был стратегический, которым обусловился также служилый и военный характер самого ее народонаселения: таковы действительно были казаки и черкесы здешней украйны, в старину так называемые летописью Бродичи, а впоследствии служилые и боярские дети московской службы. Замечательно, что с этим военно-административным значением украйн Московского государства, соединилось возникновение важнейших пунктов торговли, промышленности и земледелия на одних и тех же расстояниях от Москвы : таковы Тула, Калуга, Рязань, отстоящие от Москвы по 180 верст; дальнейшими пунктами той же пропорции являются Орел и Елец, отстоящие от Москвы ровно вдвое, именно на 360 верст. Мы займемся здесь в особенности Ельцом.

В высшей степени интересно то обстоятельство, что географическое положение Елецкого уезда, определившее его украйное историческое значение тем, что гористая часть этого уезда возникает непосредственно за степью — это положение, говорю, определило его производительное и торговое отношение к Москве, именно, сделало его первым пунктом торговли мукою, в особенности же крупичатою. — Причиною этому без сомнения его гористая местность и падение его горных рек, притоков Сосны. В следствие этого удобства, нигде почти в России нет такого значительного числа водяных мельниц – крупчаток, сколько их находится в Елецком уезде; не более как на расстоянии 1 1/2 или 2-х верст могут существовать на реках Елецкого уезда такие плотины и пруды, водою которых действуют мельницы крупчатки от 7 до 8 поставов и более; таких мельниц в Елецком уезде более 150. Степная, черноземная полоса уезда, удобная для производства пшеницы, и центральность Ельца, как торгового пункта, в области ее возделывания, мастерство выделки муки, которым занимается народонаселение уезда, и торговля мукою, составляют самую живую связь между сословием торгующим города и производящим — уездным. К этим местным, так сказать, природным условиям здешнего земледельчества и торговли, присоединяется еще одна историческая особенность владения поместного — это черезполосность. В начале своем она истекла из совершенно простых начал; в последствии составила известного рода неудобство, но тем не менее придала еще более подвижный характер сельскому хозяйству этого края. Начало чрезполосности также историческое. Поместное владение имеет одинакое начало с земскою службою; служба эта с Петра I-го продолжалась у дворян и прекратилась у однодворцев, которые составляют половину народонаселения Елецкого уезда. Между тем здесь многие роды дворянские такие же перводачники во владении землею, как и однодворцы; другие, поселявшиеся в уезде позднее, скупали и у дворян и однодворцев земли и заселяли их крестьянами помещичьими до указа 1760 г., т. е. до генерального межевания. В то время определения границ в писцовых дачах были весьма общи и не ясны. Участки наприм. обозначались следующим образом: «от взголявой березы, до верха такого-то и там стоит дуб краковят, а от дуба вплоть до дороги такой-то». При поверке таких указаний на месте встречаем, правда, всегда меткость и верность географических точек; но указать их могут одни старожилы, а со смертию стариков более и более исчезает память о старинных гранях. Далее ценность земли в прежнее время была весьма низка; в архивах встречаются купчие и данные, по которым однодворцы продавали друг другу и помещикам в прошлом столетии десятину земли иногда за лапти, или за шапку дерна; или меняли землю на хлеб: за известную меру пшеницы или гороха отдавали осминник земли. Прямая причина такой дешевизны была малая населенность страны, и пустопорожних земель было еще весьма много в прошлом столетии в Елецком уезде. Прадедом моим, лет с небольшим за 70 тому назад, куплено, в Елецком уезде, на границе Землянского, слишком две тысячи десятин земли за цену, по тогдашнему большую, но ничтожную сравнительно с теперешними ценами. Земля эта, лежащая от прежней вотчины не более 80 верст, казалась местом весьма отдаленным в то время и прозвана степью. Выселение туда крестьянина считалось наказанием; хозяйство там было совершенно степное, как ныне далеко за Воронежем. Во время сенокоса посылалась из прежней вотчины дворня для уборки сена, которое складывалось на степи в стога. Теперь в этом имении уже более 200 ревизских душ и земля уже вся почти распахана. Одним словом, безошибочно можно сказать, что с небольшим сто лет тому назад, Елецкий уезд в отношении к простору и обилию земли был тоже, что нынешние Оренбургская и Самарская губернии.

Из покупок, продаж и промена земель, как мы показали выше, и при неопределенности владения внутри дач писцовых образовалось, особенно с увеличением народонаселения, бесконечно дробное владение землею, называемое чрезполосностию, о котором заведены многочисленные и нескончаемые дела в судебных местах. Генеральное межевание изменило между тем писцовые границы: из одной писцовой дачи образовалось иногда 2 и 3 дачи, а нередко и более. И это в свою очередь послужило поводом хлопотунам поверенным запутывать дела, применяя по произволу писцовые акты и крепости к любой даче, составлявшей прежде часть писцовой, а по генеральному межеванию ставшей особою. Дела тянулись лет по 40, по 50, некоторые продолжаются и теперь, и медленным ходом своим укореняют однодворцев все более и более в мысли, что «вся земля наша». Это мысль верная в основании, потому что вся земля здесь принадлежала in рlenо одному служилому сословию, но не в приложении к судебному процессу, который основывается на частных крепостных актах купли, мены, выдела, наследства и т. п. В самом деле, народ, живущий и теперь, как за полтораста лет тому назад, верованиями и понятиями ХVI и ХVII века, большею частию безграмотный и имеющий неясное понятие о позднейшем развитии процессуальном, тем крепче держится за свое старое понятие о праве, связанное с его историческою жизнию. Из этого выходит, что клочек старой грамоты, хранимый как святыня, приносится на показ при деле, и потом сдается опять на руки одного выборного, большею частию старика, иногда столетнего. Никакие убеждения и доводы не помогут: что земля, данная этою грамотою такому-то селу, перешла частию в такое то; что из нее половина уже выпродана; что дворянский род, имеющий с ними, однодворцами, или одних предков, или получивший по крепостям землю от перводачников, имеет равное право и на эту грамоту; –это ни к чему не служит! «Мы первые садчики крепи (крепости) старше, мы тягались сорок лет и еще сорок лет протягаемся», говорит старик; и этим большею частию оканчиваются все соглашения по нынешнему специальному – полюбовному размежеванию.

Вот одна из главных причин, почему весьма малая часть Елецкого уезда доселе размежевана специально; почти все дачи помещичьи находятся в черезполосном владении с однодворцами.

Взглянем же, как относится однодворец, а вместе и крестьянин вообще к своему хозяйству, основанному в степи преимущественно на земледелии. Украинец и казак по природе более жив и подвижен, нежели собрат его, но отнюдь не соплеменник, казак Малороссийский; он не имеет ни флегмы, ни вошедшей в пословицу лени сего последнего. В беспечности степняк не уступит и Малороссу,– так не ищите в нем агронома, в смысле Англичанина, или Немца; хотя, по народной поговорке, он видит на аршин в землю. Никакое землеведение не определит вам хозяйственного достоинства той или другой десятины так, как он это знает изстари по преданиям от отца и деда, так сказать, по чутью; он знает когда что посеять, в какой день, даже в какой час дня, по весьма верным приметам, как напр: что в такой-то день, за столько-то месяцев, шел зимою снег или светило солнце и т. д. Все эти сведения приобрел он

не пытливостию экспериментальною, a опытом жизни, сросшись, так сказать, со своею природною местностию; потому он и в хозяйстве своем отличается не отчетливостию и неусыпностию, а оборотом: приберечь ко времени хлеб, принанять земли, отдать её при случае с барышем в перенаем, прикупить и перепродать – вот его дело! Дока в этом деле весьма скоро становится зажиточным; дед был однодворец и снял мельничужку, сын был мукосей или мельничный прикащик, — внук выходит купцом 3-й гильдии, а правнук уже торгует на несколько сот тысяч: такие примеры не редки в истории Елецких капиталов. Другие менее прожектованные, по выражению местному, конечно не так богатеют, впрочем и при легкой земледельческой работе, недостатка не терпят. Теперь еще можно видеть, что когда помещичьи гумны полны, а поля обнажены,— на клинах одводворческих стоят стадами копны в продолжение всего сентября месяца; и в этом кроме достатка, выражается еще доверие степняка к приволью и обилию его украинской природы, которая всего родит довольно; а что касается до сбытов, то в Елецком уезде на мелкую ссыпку всегда есть требование.

Понятно, что земля у оборотливого хозяина есть источник значительного дохода при уменье и денежности. Раздача земель в наем и плата хлебом есть такая сторона коммерческого хозяйства, на которую у нас еще вовсе не обращала внимания наука. Самая мелочная ссыпка хлеба есть такой рычаг, от которого прямо зависит повышение и понижение цен всей хлебной торговли. – С такими важными, не только хозяйственными, но и коммерческими средствами в руках, при увеличивающейся ежегодно ценности земли (в настоящее время от 40 до 50 р. с. за десятину), с определением поземельных отношений, с уничтожением черезполосности, хозяева будут иметь верные числительные сведения о величине своего капитала. Тогда и самые отношения между помещиками и крестьянами приведутся в ясность и определенность. В нашей стороне с большими или меньшими видоизменениями проводится, хотя фактически, в этом отношении почти одна идея: что крестьянин настолько же обрабатывает помещику земли, сколько сам ею пользуется. Сенокос почти всегда идет из-полу, т. е. или сено делится через копну, или за скошенный помещику луг, другой луг отдается крестьянам; за прудку помещичьей плотины крестьяне пользуются помолом безденежно и т. п. По этому пути могут идти и дальнейшие развития отношений хозяйственных, которые с возвышением ценности земли, принимают характер коммерческий и оборотный, с пользою для общего движения областной хлебной торговли, потому что, как я показал выше, земля все более и более делается предметом капитального оборота в руках деятельного хозяина. — Это соответствует как нельзя лучше характеру торговли самоаго города

Елыца, одного из важнейших ссыпных мест в России, настолько же торгующего с Москвою, сколько и с южными низовыми сторонами России. Область его от природы наделена таким же удобством помола, как и возможностию производства хлеба всякого рода, в особенности же самого дорогого — пшеницы, которою он ведет значительный заграничный торг; кроме того Елец торгует еще салом и кожею, одними из важнейших статей русской торговли. Средства к сему доставляются также местным удобством выкормки скота по обилию хлеба, и огромными пространствами жнива, на которых с августа месяца находят наилучшее продовольствие пригоняемые с низу на Елецкие бойни гурты; отдача в наем жнива не менее доходная статья и для земледельца. На юге Елецкого уезда, идет одна из самых плодородных полос для пшеницы, совместно с этою же полосою Ливенского уезда; в Елецком уезде она прилегает к реке Олыми у границ Землянского уезда. Там посев озимой пшеницы в очень не больших помещичьих дачах нередко можно встретить в количестве от 50 до 100 дес., на что не отважится ни один хозяин северной части уезда или помещик Ефремовский или Лебедянский. Разве только при распашке нóви в первые года после жестокой операции вырубки леса и копания пней, сии последние решатся на такой огромный посев пшеницы. Но этим совершенно уничтожаются, и так уже весьма в небольшом количестве оставшиеся, рощи прежней лесистой Рязанской и северной части степной украйны, славившейся в старину вековыми, непроходимыми дубовыми засеками.

И так взглянувши на местные условия и характер Сельского Хозяйства степного края, на его историческую естественность и географическую ширину; хозяйства, которое по плодородию почвы и благоприятному климату до сих пор щедро вознаграждает труд и промысел, не смотря па быстро-увеличивающееся в последние сто лет народонаселение («), мы видим, что решение вопроса об улучшении быта крестьян, на основании природных и исторических данных, не может ограничиваться одною агрономиею в тесном смысле. При этом и торговля, и промысел сельского народонаселения, и общинное владение крестьян землею, и пользование из-полу с помещиком общими угодьями, — должны быть приняты в расчет, к обоюдной пользе крестьянина и помещика. Чем проще и обычнее будет решение вопроса об улучшении сельского быта и хозяйства, тем оно будет лучше и ближе к делу, т. е. ближе к нашей природе и к истории. Если бы напр. известную единицу оброчного процента с капитальной ценности десятины земли, находящейся в пользовании тягла, или совокупности тягол имения, отдать помещику, в виде оброка или найма, с тем, чтобы крестьяне пользовались землею в даче в том количестве, как ныне деревня ею пользуется, или более, или менее, по взаимному согласию, считая эту плату равною ценности годового тяглового труда, то в значительных имениях подобная мера заключала бы в себе много удобства для оборота производительного капитала, как в помещичьем, так и в крестьянском хозяйстве. Так, во первых, при отсутствии обязательной запашки, наем рабочих на обработку меньшего количества земли будет удобнее, и мир охотно заменит трудом, ставшим вдвое легче, часть денежной платы за пользование своею землею; и самая земледельческая работа будет лучше, по русской пословице: «не поле кормит, а нива кормит»; для остальной же барской земли сыщутся съемщики, даже из самих зажиточных помещичьих крестьян, не говоря о соседних однодворцах. Во вторых, сенокос барский не загуляет, если оставить его по старому обычаю из-третья или из-полу; для скотины всегда будет приволье, если останется нетронутым широкое расположение клинов, одинаково выбиваемых как господскими, так и крестьянскими стадами и табунами. Далее, наконец, к плате оброчной может при таких условиях с обоюдного согласия присоединиться еще процент для погашения самой капитальной суммы ценности усадьб и даже, по желанию, и самой пользуемой земли. В таком случае выкуп ее найдет себе подспорье в самом настоящем, обычном положении сельского хозяйства, следовательно будет легче.

Но выиграет ли от этого земледелие? Конечно выиграет, и выиграет там, где оно более будет иметь средств к своему развитию, именно на помещичьих землях, уже тем, во первых, что значительные помещики будут обрабатывать лучше ту меньшую часть своей земли, которая останется у них после отдачи в наем излишней. При разумно-отчетливой обработке этого меньшего количества земли, они в состоянии будут приложить к делу все данные далеко шагнувшей науки, результаты которой часто неприложимы в нашем климате к тем огромным размерам, которые занимают теперь барские пашни; потому неестественно, чтобы они могли быть теперь хорошо обработаны. Живой пример улучшения помещичьего хозяйства – на крестьян гораздо скорее подействует видимостию выгоды, нежели все доселе существовавшие нововведения в сельском хозяйстве, большею частию не удававшиеся без наемного труда. Мне кажется, что не крестьян—агрономов и фермеров надо нам сперва воспитать, а помещиков—агрономов, рационально практических.

Я говорю здесь исключительно об одной местности нашего обширного и чрезвычайно разнообразного отечества; но полагаю, что знание именно отдельных местностей особенно важно при нынешнем вопросе об улучшении быта помещичьих крестьян, потому что только этим путем могут быть найдены средства для приложения данных начал улучшения быта крестьян к особенностям условий каждой местности, как в губерниях, так и в уездах.

 

(«) Земли в Елецком уезде 354,815 десятин, а жителей обоего пола 195,000, т. е. приходится по 2 человека на 34 десятины.

 

 

Журнал землевладельцев, Выпуски 1

 

1858