К вопросу о славянофилах

Автор: Погодин Михаил Петрович

Къ вопросу о славянофилахъ.

  

«Гражданин», No 11, 1873

Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/grazh/1873/12marN11.htm

  

   Поутру занимался я изслѣдованiемъ о церковномъ смятенiи въ началѣ управленiя Софiина, а вечеромъ попалась мнѣ на глаза статья г. Пыпина о славянофильствѣ («Вѣстникъ Европы», 1872 года, ноябрь и декабрь), и мнѣ представилась, — въ образчикъ страннаго сочетанiя мыслей, — параллель, или, точнѣе сказать, геометрическая пропорцiя между полемическими прiемами раскольниковъ и западниковъ. Западники такъ относились къ славянофиламъ, какъ раскольники къ православнымъ: тѣ и другiе видѣли одинаково вкось и вкривь, и потому такъ и судили своихъ противниковъ — раскольники православныхъ, западники славянофиловъ. Раскольники ожидали ужасовъ отъ исправленiя церковныхъ книгъ; западники испугались точно также грозившаго будто Россiи невѣжества отъ провозглашенной славянофилами необходимости въ бòльшемъ вниманiи и почтенiи къ родной старинѣ и ея завѣтнымъ преданiямъ, въ строже-критическомъ отношенiи къ западу, котораго учрежденiямъ безусловно покланяться-де не должно. Они накинулись на славянофиловъ какъ на враговъ просвѣщенiя и свободы мнѣнiй начали обвинять ихъ предъ толпою, пользуясь на всѣ лады общими мѣстами очень легкими въ этомъ случаѣ, — въ чемъ долгое время и успѣвали, да и теперь отчасти успѣваютъ въ ближайшихъ къ себѣ кругахъ. Увлекаясь споромъ, они обругали кстати и всю нашу старину, совершенно имъ неизвѣстную, приравняли ее къ невѣжеству и рабству, и отказали ей во всякомъ человѣческомъ достоинствѣ, движенiи и успѣхѣ.

   Старые раскольники были искренни въ своихъ убѣжденiяхъ и опасенiяхъ; допускаю такую же искренность и въ западникахъ. Но время взяло свое: молодые люди сдѣлались стариками, пережита тѣми и другими всякая всячина, опыты накопились, большая часть первыхъ противниковъ съ той и съ другой стороны сошла въ могилу, много воды утекло, даже изъ Дуная, какъ съострилъ князь Меншиковъ, много и притекло, — и вотъ Павелъ Прусскiй, Пафнутiй Коломенскiй и достойные ихъ товарищи увидѣли свою несправедливость: они обращаются къ единовѣрiю. Убѣжденiя славянофиловъ, понятыя какъ слѣдуетъ, и безпрестанно оправдываемыя втеченiи времени, пpioбрѣтаютъ себѣ приверженцевъ болѣе и болѣе между мыслящими русскими людьми, — а вражда западниковъ не утихаетъ, и даже принимаетъ характеръ корсиканской вендетты изъ рода въ родъ, если не оружiемъ, то хоть средствами Дона Базиля, употребляемыми изподтишка, при всякомъ удобномъ случаѣ. Что за причина? пора бы, кажется, ослабнуть раздраженiю! Отчего это происходить? Отъ новыхъ ингредiентовъ, вошедшихъ въ составъ ихъ катехизиса, отъ новыхъ зелiй, попавшiхъ въ котелъ шекспировскихъ вѣдьмъ.

______

   О славянофилахъ пишутъ всякiй вздоръ, взводятъ на нихъ всякiя напраслины и приписываютъ имъ всякiя нелѣпости, выдумываютъ чего не было и умалчиваютъ о томъ что было, — одни по незнанiю, другiе по предубѣжденiю, третьи изъ личной или наслѣдственной, безотчетной ненависти, имѣя цѣлью ослабить, во что бы ни стало, влiянiе ихъ образа мыслей, который признается вреднымъ для успѣха перенимаемыхъ съ запада, по телеграфу, одно за другимъ ученiй противной партiи.

   Замечу еще, что не только противники, даже послѣдователи, въ новыхъ поколѣнiяхъ, ошибаются иногда относясь къ старому времени, къ происхожденiю той или другой славянофильской мысли, къ первымъ дѣятелямъ.

______

   Нѣсколько разъ принимался я писать объ этихъ выходкахъ и объ этихъ ошибкахъ, за прошлое время, зная дѣло коротко отъ первой минуты до послѣдней; но останавливался — иногда потому, что не хотѣлось говорить о себѣ, иногда потому, что не имѣлъ досуга для забранiя нужныхъ справокъ, иногда потому, что не желалъ касаться того или другаго вопроса до времени, по причинамъ частнымъ или личнымъ. Въ успокоенiе служила мнѣ также пословица, хоть грубая, но вѣрная, которую примѣнить иногда было очень позволительно къ пустымъ или недобросовѣстнымъ пересудамъ: собаки лаятъ, а вѣтеръ носить.

______

   Но вотъ г. Пыпинъ возносится на степень историка и предлагаетъ свои разсужденiя свысока, объявляя притязанiя на безпристрастiе и служенiе наукѣ. О такомъ мнѣнiи нельзя не подать голоса, тѣмъ болѣе, что молодые славянофилы, вѣрные своей славянской природѣ, тяжелы на подъемъ, и врядъ-ли соберутся скоро (если впрочемъ еще соберутся) сказать что нибудь въ опроверженiе или объясненiе вопроса. Притомъ иногда не знаютъ и сами дѣла въ точности, какъ замѣчено выше.

   Отдаю полную справедливость искусству и таланту автора, которые сказались съ такой выгодной стороны въ его историческихъ очеркахъ «Общественное движенiе при Александрѣ». 1871 г.), кромѣ вопiющихъ отзывовъ о Карамзинѣ, Жуковскомъ, Крыловѣ и проч., (я обращусь къ нимъ послѣ). И признавая истинныя, примѣчательныя достоинства въ изложенiи того, что онъ знаетъ, не могу сказать ничего подобнаго о томъ, что онъ говоритъ не зная, а имѣя только предубѣжденiе, часто съ вѣтру полученное. Въ статьѣ его есть много дѣльныхъ и основательныхъ замѣчанiй; но вообще она обилуетъ ошибками, невѣрностями, задними мыслями, — не говоря уже о личныхъ мнѣнiяхъ, на которыя, разумѣется, онъ имѣетъ полное право, какъ и его читатели имѣютъ полное право на свое мнѣнiе объ нихъ и объ немъ.

______

   Славянофилы — это былъ сначала кружокъ молодыхъ людей (нынѣ давно состарившихся или сошедшихъ въ могилу), знакомыхъ между собою съ дѣтства или учебной скамьи {Maтepiaлы для изученiя кустарной промышленности и ручнаго труда въ Россiи Стат. Временникъ 11. 3, 1872 года.} и начавшихъ заявляться съ двадцатыхъ и тридцатыхъ годовъ (Хомяковъ, Языковъ, Кирѣевскiе, Шевыревъ, Кошелевъ и пр.). Къ сороковымъ годамъ подготовилось ихъ новое поколѣнie (Константинъ Аксаковъ, потомъ Самаринъ, Поповъ, Елагинъ, Стаховичъ, Пановъ, Валуевъ, кн. Черкасскiй). Къ пятидесятымъ годамъ относится третье поколѣнiе — (Гильфердингъ, Иванъ Аксаковъ, Ламанскiй). Съ шестидесятыхъ годовъ началось четвертое (сотрудники «Зари», «Бесѣды» и проч.).

______

   Изъ числа знакомыхъ перваго поколѣнiя, составлявшихъ первый кружокъ, нѣкоторые отправились въ послѣднихъ двадцатыхъ годахъ на службу въ Петербургъ, и разошлись далече, занялись другими предметами, чѣмъ оставшiеся въ Москвѣ ихъ прiятели; но дружеская связь между ними не прерывалась, и общiя стремленiя къ отечеству, просвѣщенiю, словесности продолжались одни и тѣже, (Веневитиновы, Титовъ, Одоевскiй). Одоевскiй, оставаясь чистѣйшимъ западникомъ, въ лучшемъ значенiи этого слова, занялся, по возвращенiи въ Москву, преимущественно народною и церковною музыкой, и воздѣлывалъ эту часть народности. (Продолженiе его трудовъ приняли на себя гг. Разумовскiй и Потуловъ).

______

   Къ дружнымъ между собою славянофиламъ разныхъ перiодовъ приставали иные со стороны, знакомые или незнакомые, раздѣляя или воздѣлывая то или другое изъ ихъ положенiй; иные занимались ими независимо отъ славянофиловъ, напримѣръ Ѳ. И. Тютчевъ, самый живой и разумный носитель славяно-русской идеи, А. Н. Майковъ проникнутый идеей народности, Бодянскiй неутомимо, хотя одиночно работающiй надъ изданiемъ «Славяно-Русскихъ памятниковъ», А. И. Муравьевъ, воюющiй за православiе, Аксаковъ отецъ, Чижовъ, Ѳ. Н. Глинка, М. А. Дмитрiевъ, Вельтманъ, Даль, О. Ѳ. Миллеръ, каждый по своей части.

   Живое дружеское сочувствiе многихъ достойныхъ литературныхъ и ученыхъ дѣятелей идеямъ славянофильскимъ — утѣшало и утѣшаетъ ихъ постоянно: назову Гоголя, П. С. Савельева, В. В. Григорьева, Шеншина, Т. И. Филиппова, графа Л. Н. Толстаго, Ѳ. М. Достоевскаго, Н. Я. Данилевскаго, Н. Н. Страхова.

   Для исторiи русской словесности, и вообще русскаго образованiя, замѣчу (это не было еще замѣчено), что кружокъ славянофиловъ находился въ дружескихъ связяхъ съ представителями старшаго предъ ними поколѣнiя, Пушкинымъ, Баратынскимъ, Плетневымъ, равно какъ тѣ примыкали къ Жуковскому, Вяземскому, Дашкову, Блудову, Гнѣдичу, Тургеневымъ и прочимъ арзамасцамъ. Эти же связаны были въ свою очередь съ Карамзинымъ, который былъ другомъ И. И. Дмитрiева, товарища и сверстника Державину, Капнисту, Хемницеру, Львову, Кострову. Старшiе ихъ современники, Херасковъ, Петровъ, Богдановичъ, Фонъ-Визинъ, застали Сумарокова, спорившаго съ Ломоносовымъ! Такъ велось наше литературное преданie, вплоть до литераторовъ, составлявшихъ прозванный такъ противниками славянофильскiй кружокъ. Западники, изникшiе изъ «Телеграфа», разорвали связь съ преданiемъ, начали съ униженiя старыхъ авторитетовъ, и замѣнили ихъ новыми — какими?

______

   Читая г. Пыпина читатель имѣетъ полное право думать, что такъ называемые славянофилы терпѣть не могли европейскаго образованiя, не обращали вниманiя на европейскую науку, на искусство, не дорожили гражданственностiю западною, однимъ словомъ ненавидѣли западъ. Какъ иначе можно, напримѣръ, понимать слѣдующiя выдержки изъ разсужденiя г. Пыпина?

   Стр. 55. (Славянофилы увлекались) «мечтами о будущемъ паденiи западной цивилизацiи и торжествѣ восточной».

   Стр. 71. «Съ «Маякомъ» славянофилы имѣли общаго крайнюю вражду къ западу».

   Стр. 80. Западная цивилизацiя (у нѣкоторыхъ) была предметомъ вражды».

   Стр. 73. «Славянофилы говорили, что мы дожны отвратиться отъ запада, потому что его просвѣщенiе намъ чуждо, и лишено верховной истины. Мы должны обратиться къ старинѣ, потому что она, хотя и не всегда сознательно, была проникнута ученiемъ, заключающимъ въ себѣ эту верховную истину».

   Стр. 74. «Кирѣевскiй съ оговорками, а другiе бросаютъ эти оговорки и утверждаютъ прямо, что западъ гнiетъ, что отъ него слѣдуетъ бѣжать чтобъ не заразиться гнiенiемъ, что зараза даже замѣтна и у насъ».

______

   Вотъ какiя мнѣнiя, безъ оговорокъ, приписываетъ г. Пыпинъ славянофиламъ, между тѣмъ какъ въ дѣйствительности ни одинъ изъ западниковъ не былъ такъ знакомъ съ западомъ, во всѣхъ отношенiяхъ, какъ славянофилы; ни одинъ не изучалъ его съ такимъ вниманiемъ, постоянствомъ, какъ Хомяковъ, Кирѣевскiй, Шевыревъ… Миѳологiя, религiя, вѣроисповѣданiе, право, языкъ, наука, искусство, литература, общество западное, были равно имъ извѣстны, исторически, критически, статистически. Первые западники, съ которыми нынѣшнихъ тщедушныхъ потомковъ и сравнивать нельзя, напр. Грановскiй, Герценъ, должны были уступать имъ во всѣхъ спорахъ, при зарожденiи партiй, (чѣмъ и усиливалась непрiязнь). Герценъ былъ хорошо знакомъ съ политикою, нынѣшнимъ состоянiемъ западныхъ государствъ, впрочемъ, позднѣе. Грановскiй зналъ ихъ исторiю, преимущественно политическую, анекдотическую. Бѣлинскiй ничего не зналъ порядочно; начавъ и кончивъ свое образованiе въ «Телеграфѣ», который былъ для него гимназiей, университетомъ и академiей, онъ пробавлялся послѣ сообщенiями отъ своихъ товарищей, изъ вторыхъ и третьихъ устъ, и подвергался ихъ влiянiю, пѣлъ съ голосу, кромѣ, разумѣется, отдѣленiя литературной критики, гдѣ онъ показалъ достоинства далеко, впрочемъ, не безусловныя.

______

   Хомяковъ былъ въ настоящемъ значенiи слова, столько же западникомъ, разумѣется по своему, какъ и восточникомъ (славянофиломъ). Это былъ умъ всеобъемлющiй. Западные богословы, протестанты и католики признавали его достоинства. Оксфордскiй университетъ принималъ его съ почтенiемъ. Гегель былъ любимымъ его противникомъ въ философiи. О познанiяхъ въ исторiи свидѣтельствуетъ его «Семирамида». Литература западная была ему своя, и изъ Шекспира напр. онъ могъ прочесть вамъ сколько угодно стиховъ наизусть. Ничто новое на западѣ не укрывалось отъ его всесторонней любознательности. Послѣднюю американскую войну онъ могъ разобрать какъ у себя на ладони и онъ разбиралъ, бывало, всѣ марши Мак-Кленана, Ли, какъ будто они происходили въ окрестностяхъ Москвы, или около его Богучарова. Точно также онъ могъ бы подавать совѣты сѣвернымъ экспедицiямъ какъ вѣрнѣе отыскивать Франклина.

   Я напечаталъ гдѣ-то шуткою, еще при жизни Хомякова, что еслибъ онъ родился въ другомъ государствѣ, то вѣрно устроилось бы общество для его эксплуатацiи: наводить его въ разговорѣ на какiе угодно предметы и возбуждать къ спору, который былъ его стихiей, и въ которомъ умъ его развертывался во всемъ блескѣ, мысли били ключемъ у него изъ головы — оставалось только собирать и записывать.

   Кирѣевскiй воспитанъ былъ на нѣмецкой и англiйской словесности. Философiя потомъ сдѣлалась главнымъ его занятiемъ, и онъ былъ въ Мюнхенѣ желаннымъ собесѣдникомъ Шеллинга. Отцамъ церкви предался онъ впослѣдствiи.

   Чтò сказать о Шевыревѣ, предаваемомъ невѣжами всякимъ ругательствамъ? Я не думаю, чтобы въ Европѣ былъ гдѣ нибудь профессоръ, который былъ бы такъ равномерно знакомъ со всѣми литературами, древними и новыми, со всѣми языками европейскими, какъ Шевыревъ. Платона, Лукiана онъ переводилъ еще въ молодости. О нѣмецкой, французской и англiйской литературѣ нечего говорить. Гёте отдалъ справедливость его критической проницательности, съ чѣмъ поздравлялъ его Пушкинъ. О Шекспирѣ осталась цѣлая книга, такая же какъ о Дантѣ. Итальянская и испанская литература была ему знакома какъ русская. Его курсъ о западной литературѣ, въ пяти или шести томахъ, былъ бы насущнымъ прiобрѣтенiемъ для большинства, даже и теперь; но при нашемъ равнодушiи, при нашемъ легкомыслiи, онъ тлѣетъ до сихъ поръ (вмѣстѣ съ его избранною библiотекою) въ кладовыхъ лоскутнаго трактира. Какiе труды поднялъ Шевыревъ, впродолженiи трехъ лѣтъ, для московскаго университета, приготовляя къ его столѣтнему юбилею исторiю и бiографическiй словарь профессоровъ, т. е. матерiалы для исторiи западнаго просвѣщенiя въ Pocciи, — вообразить трудно! Мнѣ до сихъ поръ больно вспомнить объ его трудахъ и о тѣхъ наградахъ, которыя онъ получилъ за нихъ…

   И такихъ то людей наши невѣжи, наши сектанты могли и могутъ упрекать въ неуваженiи къ нayкѣ и литературѣ запада! и этихъ-то людей легкомысленные ёисты берутся судить, взводя на нихъ великiя напраслины, и умалчивая объ ихъ настоящихъ убѣжденiяхъ; а толпа имъ вѣритъ, какъ вѣрила Ноздреву у Гоголя, и восклицаетъ, съ негодованiемъ пожимая плечами: славянофилы! славянофилы!

______

   Западъ гнiетъ — это выраженiе, употребленное въ какой то статьѣ «Москвитянина» Шевыревымъ, попалось на зубы западникамъ, и вотъ уже лѣтъ тридцать, какъ оно переворачивается ими на все стороны, треплется по всѣмъ газетамъ и журналамъ и подвергается всякимъ площаднымъ насмѣшкамъ и ругательствамъ. Нѣтъ ни одного пошляка, который бы съ самодовольствомъ не прокричалъ: западъ гнiетъ, ха-ха-ха! Тридцать лѣтъ западники стараются разглашать, что это выраженiе написано на знамени славянофиловъ. Старшiе западники въ жару споровъ, а младшiе по слѣпой ненависти, никакъ не хотятъ до сихъ поръ понять, въ какомъ смыслѣ употреблено было это выраженiе, или не имѣютъ добросовѣстности сознаться въ опрометчивости своего заключенiя.

   «Душа убываетъ на западѣ, сказалъ или повторилъ, и во многихъ мѣстахъ пояснилъ, одинъ изъ самыхъ крайнихъ западниковъ, самый сильный между ними — Герценъ!

   Что же, развѣ это не одно и то же значитъ, что западъ гнiетъ! Въ сочиненiяхъ представителей запада — Милля, Кине и прочихъ, можно указать множество мѣстъ въ подтвержденiе этой мысли, которая сдѣлалась чуть ли уже не общимъ мѣстомъ въ западной литературѣ, у проповѣдниковъ, философовъ, моралистовъ, публицистовъ, — но не дошла еще до нашихъ доморощенныхъ философовъ и рыцарей свистопляски.

   Неугодно ли вамъ прочесть послѣднее слово западной науки въ сочиненiи Эдварда Гартмана, переданное русскимъ читателямъ въ мастерскомъ (и уже обруганномъ въ фелъетонѣ «Петерб. Вѣдомостей») изложенiи варшавскаго профессора Струве. «Сочиненie это», говоритъ Струве «не смотря на обширность свою, равно на неохоту современной публики читать серьозныя, особенно же философскiя произведенiя, издано въ 3 года 4 раза, и притомъ во всѣхъ почти газетахъ и журалахъ, даже многихъ спецiальныхъ, было оцѣняемо до того лестно и сочувственно, что нельзя сомнѣваться въ томъ, что мы имѣемъ предъ собой книгу, принадлежащую къ числу знаменательнѣйшихъ произведенiй новѣйшей философской литературы».

   «На стр. 588, 617 и слѣд. Гартманъ откровенно объясняетъ, что человѣчество приближается къ дряхлой старости, на которой естественнымъ образомъ и уменьшается желанiе и возможность читать и усвоять себѣ строго-научные труды; вмѣсто юношеской силы и живаго интереса ко всѣмъ новымъ мыслямъ и умственнымъ произведенiямъ, все болѣе расширяется стремленiе къ удобствамъ жизни, къ комфорту и спокойствiю, вслѣдствiе чего и наука должна принять форму общедоступную, способствующую къ усвоенiю ея безъ особеннаго труда и напряженiя. «Искусство», говоритъ Гартманъ (стр. 619) «будетъ для человѣчества въ зрѣломъ возрастѣ тѣмъ, что берлинская фарса вечеромъ для берлинскаго биржеваго купца». Такая же участь постигнетъ и науку; а потому нельзя удивляться, что при подобномъ взглядѣ на современную публику Гартманъ старался изложить свои взгляды въ формѣ сколь возможно легкой и неутомительной, чтобы лѣнивый и умственно вялый «старичекъ нашего времени безъ труда могъ понять и усвоить себѣ его воззрѣнiя».

   Ну, чтó скажутъ на это наши незванные путеводители? Не согласятся ли они, что если западъ не гнiетъ, то, по крайней мѣрѣ, нравственно подгниваетъ.

   Г. Пыпинъ предъявляетъ во многихъ мѣстахъ своего талантливаго очерка тѣ же самые приговоры о славянофилахъ, которые высказывались западниками въ первыхъ попыхахъ, не разбирая нисколько ни лицъ, ни обстоятельствъ, ни времени, когда было произнесено то или другое положенiе и въ какомъ смыслѣ.

   «Западное направленiе» говоритъ онъ напримѣръ, «ожидало спасенiя отъ бóльшаго распространенiя образованности, отъ усвоенiя европейскаго знанiя. Другое (т. е. славянофильское) направленiе также искало лучшаго, но отъ настоящаго оно бросилось къ прошедшему». Стр. 59.

   Совершенная несправедливость! Въ томъ то и дѣло, что славянофилы, точно также какъ и западники, «ожидали спасенiя отъ бóльшаго распространенiя образованности, отъ усвоенiя европейскаго знанiя», но въ духѣ xpистiaнскомъ, въ духѣ православiя, въ духѣ народномъ, своеобразно, а не подражательно!

   «Вражда къ преобразованiямъ Петра и къ петербургскому перiоду не одинъ разъ высказывалась славянофилами съ крайней нетерпимостью, и старина восхвалялась съ самымъ рѣшительнымъ предпочтенiемъ». Стр. 49.

   Здѣсь немного упущено изъ виду! Къ чему изъ петербургскаго перiода выказывалась вражда? Чтó въ старинѣ вocxвaлялoсъ самымъ рѣшительнымъ предпочтенмiемъ? Бироново правленiе, напримѣръ, не одобрить и ящика для просьбъ приносившихся царю Алексѣю Михайловичу не осудитъ ни одинъ заклятой петербургскiй западникъ!

______

   «Надежда стать основателями новаго перiода въ нацiональномъ сознанiи», которую г. Пыпинъ приписываетъ славянофиламъ — принадлежитъ къ числу громкихъ фразъ, не заключающихъ въ себѣ ничего вещественнаго. Никакой предвзятой надежды никто не питалъ, а выражалъ свои мысли и желалъ ихъ распространенiя, какъ желаетъ тoro всякiй, имѣющiй свое мнѣнiе о какомъ бы то ни было вопросѣ, въ какой бы то ни было области

   О такихъ нелѣпостяхъ, какъ мечтанiя славянофиловъ среди ихъ увлеченiй о паденiи западной цавилизацiи, о намѣренiи ихъ обращать католиковъ и протестантовъ въ православiе, не стоитъ труда и говорить!

   Хомяковъ, Кирѣевскiй превозносили истину нашего православiя; но чтò мы дѣлали и дѣлаемъ иногда съ этою истиной, великой и священной, чего достигали съ нею вчера или третьяго дня, кáкъ употребляемъ и воздѣлываемъ ее нынче, — о томъ не найдете вы нигдѣ безусловныхъ восхваленiй. Православiе не виновато, если по другимъ постороннимъ соображенiямъ оно было относимо иногда на заднiй планъ, и принуждаемо отказываться отъ своей миссiи, даже отъ друзей своихъ и приверженцевъ.

______

   Въ основѣ русской исторiи лежитъ миръ, а не война; въ принятiи христiанской вѣры господствовало согласiе, а не насилiе, какъ на западѣ. Это историческiя были, которымъ соотвѣтствуютъ многiя явленiя въ исторiи и въ жизни, даже до послѣдняго великаго событiя, освобожденiя крестьянъ отъ крѣпостной зависимости, и отвергать ихъ въ виду того, что приложенiя ихъ измѣнялись иногда или измѣняются, вcлѣдствie тѣхъ или другихъ обстоятельствъ, могутъ только неимѣющiе очей видѣти и ушей слышати.

   Смиренiе и терпѣнiе принадлежатъ къ числу отличительныхъ свойствъ русскаго характера и находятъ себѣ подтвержденiе, по правиламъ строгой исторической критики, во многихъ явленiяхъ русской исторiи и жизни. Эти свойства имѣютъ многихъ великихъ представителей, которыхъ имена произноситъ съ любовiю и законной гордостiю всякiй другъ отечества.

   Даже господствующая обличительная литература, и всѣ ругательства, которыми осыпаютъ легкомысленные невѣжи нашихъ заслуженныхъ дѣятелей, есть извращенный, изуродованный видъ того же смиренiя, которое не терпитъ, по существу своему, никакой похвальбы. Укажите мнѣ что нибудь подобное въ другомъ европейскомъ народѣ, у нѣмцевъ, французовъ, англичанъ, испанцевъ, итальянцевъ, шведовъ, датчанъ, голландцевъ! Кто осмѣлился бы ругаться такъ, какъ у насъ ругаются, надъ древностью, надъ великими своими людьми, того закидали бы каменьями.

______

   Славянофилы, и въ особенности писатели «Москвитянина», которыхъ иногда соединяетъ г. Пыпинъ, иногда раздѣляетъ, по своему благоусмотрѣнiю, обуреваемые кваснымъ патрiотизмомъ и офицiальною народностiю, любя выставлять вещественныя силы Pocciи и хвалиться ими, содѣйствуютъ ослѣпленiю. Это обвиненiе повторяется при всякомъ случаѣ досужими фельетонистами.

   Это обвиненiе принимаю я исключительно на свой счетъ, какъ и долженъ, кажется, по словамъ г. Пыпина, и отвѣчаю: я говорилъ часто и повторялъ, что намъ дано десять талантовъ, но покажите мнѣ, гдѣ я сказалъ, что нами прiобрѣтено еще десять талантовъ, которыми имѣемъ право гордиться? Я говорилъ о десяти талантахъ, съ указанiемъ обязанностей, возлагаемыхъ этими щедрыми дарами, съ указанiемъ тѣхъ наказанiй, которыя угрожаютъ рабамъ лѣнивымъ и невѣрнымъ, и тѣхъ наградъ, которыя получаютъ рабы вѣрные, воздѣлавшiе малое, ими полученное. Я говорилъ всегда о возможности, если… и если этого если не состоялось, то и все предыдущее уничтожалось, какъ небывалое. Вся суть и вызывалась и заключалась въ атомъ если, а говорить прямо, безъ околичностей, развѣ было возможно?

   Однимъ словомъ, переберите и разсмотрите всѣ сочиненiя славянофиловъ и писателей «Москвитянина»: найдете ли вы одну строку, коею было бы похвалено что нибудь нехорошее, недостойное, нечестное, неблагородное?

   Еще болѣе — въ самую тяжкую минуту нашей государственной жизни, чтó сказалъ Хомяковъ, начиная изрѣченiемъ писанiя: не уклони сердца моего въ словеса лукавствiя, непщевати вины о грѣсѣхъ?

   Тебя призвалъ на брань святую,

   Тебя Господь нашъ полюбилъ,

   Тебѣ далъ силу роковую,

   Да сокрушишь ты волю злую

   Слѣпыхъ, безумныхъ, буйныхъ силъ.

   Вставай, страна моя родная,

   За братьевъ! Богъ тебя зоветъ,

   Чрезъ волны гнѣвнaгo Дуная,

   Туда, гдѣ, землю огибая,

   Шумятъ струи Эгейскихъ водъ.

   Но помни: быть орудьемъ Бога

   Земнымъ созданьямъ тяжело.

   Своихъ рабовъ онъ судитъ строго,

   А на тебя, увы! какъ много

   Грѣховъ ужасныхъ налегло!

   Въ судахъ черна неправдой черной,

   И игомъ рабства клеймена.

   Безбожной лести, лжи тлетворной,

   И лѣни мертвой и позорной,

   И всякой мерзости полна.

   О недостойная избранья!

   Ты избрана! Скорѣй омой

   Себя водою покаянья,

   Да громъ двойнаго наказанья

   Не грянетъ надъ твоей главой.

   Душой колѣнопреклоненной,

   Съ главой, лежащею въ пыли,

   Молись молитвою смиренной,

   И раны совѣсти растлѣнной

   Елеемъ плача исцѣли.

   И встань потомъ, вѣрна призванью,

   И бросься въ пылъ кровавыхъ сѣчь,

   Борись за братьевъ крѣпкой бранью,

   Держи стягъ Божiй крѣпкой дланью,

   Рази мечемъ — то Божiй мечъ.

   Историческая вѣрность требуетъ замѣтить, что вѣщiй поэтъ, котораго слова должны были быть вылиты изъ золота, принужденъ былъ дать подписку графу Закревскому, что не будетъ давать для чтенiя никому своего безсмертнаго стихотворенiя. Онъ исполнилъ данное слово, и не давалъ никому своего стихотворенiя, но написалъ другое:

   Не въ пьянствѣ похвальбы безумной,

   Не въ пьянствѣ гордости слѣпой,

   Не въ буйствѣ смѣха пѣсни шумной,

   Не съ звономъ чаши круговой,

   Но въ силѣ трезвенной смиренья

   И обновленной чистоты.

   На подвигъ грознаго служенья

   Въ кровавый бой предстанешь ты.

   О Русь моя! какъ мужъ разумный,

   Сурово совѣсть допросивъ,

   Съ душою свѣтлой, многодумной,

   Идетъ на Бoжескiй призывъ:

   Такъ, исцѣливъ болѣзнь порока

   Сознаньемъ, болью и стыдомъ,

   Предъ мipoмъ станешь ты высоко,

   Въ сiяньѣ новомъ и святомъ.

   Иди, тебя зовутъ народы,

   И совершивъ свой бранный пиръ,

   Даруй имъ даръ святой свободы.

   Дай мысли жизнь, дай жизни миръ.

   Иди, свѣтла твоя дорога:

   Въ душѣ любовь, въ десницѣ громъ.

   Грозна, прекрасна, ангелъ Бога,

   Съ огнесверкающимъ челомъ*).

   Многое подобное можно привести и изъ современной прозы «Москвитянина», печатной и рукописной, но публичной.

_______

   Стр. 60 «Славянофильскiй идеалъ иногда былъ такъ двусмысленъ… что въ нихъ видѣли иногда союзниковъ обскурантизма».

   И Донъ-Кишоту вѣтряныя мельницы казались иногда какими-то богатырями, съ которыми онъ долженъ былъ сражаться! Хомяковъ, Кирѣевскiй, Шевыревъ — посвятившiе всю жизнь наукѣ — союзники обскурантизма!

   Чему и кому помѣшали славянофилы или писатели «Москвитянина»? Какую полезную мысль остановили, какое вредное дѣйствiе усилили?

   Г. Пыпинъ, не зная никого изъ славянофиловъ лично, наслушавшись, можетъ быть, отъ пристрастныхъ по чему либо свидѣтелей, окружилъ себя какими-то миѳическими призраками, и вращается большею частiю въ атмосферѣ общихъ положенiй, которыя перемѣшиваются, вмѣстѣ съ лицами, и перетасовываются имъ по благоусмотрѣнiю; онъ наматываетъ и разматываетъ, въ томъ или другомъ смыслѣ, два клубка, востокъ и западъ, не соображая нимало, что у востока есть свой западъ, и у запада свой востокъ. Онъ старается обойти тѣ положенiя славянофиловъ, которымъ не могъ бы не отдать справедливости, объ ихъ преданности просвѣщенiю, объ ихъ занятiяхъ науками, объ заслугахъ въ литературѣ, и останавливается преимущественно на тѣхъ положенiяхъ, на которыя возражать можетъ. Для опроверженiя онъ выбираетъ большею частiю крайности или даже злоупотребленiя, но развѣ можно по крайностямъ или злоупотребленiямъ судить о какомъ бы то ни было ученiи?

   Славянофилы говорятъ то, славянофилы утверждаютъ это, но вѣдь нужно же разобратъ кто именно говоритъ то, и кто утверждаетъ это, а не смѣшивать.

______

   Славянофилы не составляли никогда такъ называемаго общества, которое имѣло бы свой особенный катехизисъ, то есть, исповѣдывади бы убѣжденiя, равно для всѣхъ обязательныя. Они не собирались даже никогда вмѣстѣ, по чьему бы то ни было приглашенiю, а только случайно, и по большей части толковали вдвоемъ или втроемъ, не имѣли никогда спецiальныхъ намѣренiй и никогда не условливались дѣйствовать совокупными силами. Они не знали даже вполнѣ, да и не заботились о томъ, что каждый изъ нихъ думалъ, или какъ судилъ о томъ или другомъ предметѣ. Между ними господствовала совершенная свобода, и каждый изъ нихъ имѣлъ свой собственный образъ мыслей, который выработывался у него независимо отъ прочихъ, подвергаясь, разумѣется, только ихъ влiянiю, посредственному или непосредственному. Любовь къ отечеству, стремленiе къ просвѣщенiю, желанiе свободы законной, а не необузданной, о чемъ г. Пыпинъ почти и не упоминаетъ, развѣ вскользь — вотъ убѣжденiя, которыя одушевляли всегда славянофиловъ, и къ которымъ примыкали всѣ прочiе. Было, разумеется, еще нѣсколько главныхъ положенiй, въ которыхъ всѣ сходились между собою, но и въ тѣхъ были разныя степени: въ однѣхъ болѣе, въ другихъ менѣе. Русская самостоятельность, своеобразность, однимъ словомъ, народность, нацiональность, — вотъ cpeдoтoчie всей системы! Въ неглавныхь положенiяхъ встрѣчалось иногда совершенное разногласiе.

   Бывали случаи и перiоды охлажденiя между иными, вслѣдствiе недоразумѣнiй или крайностей, которыя другимъ казались опасными, и даже вредными для дѣла, въ данныхъ обстоятельствахъ.

   Ко времени крымской войны относится самое живое сближенiе и самое искреннее согласiе; предметомъ разсужденiй сдѣлались господствовавшая система, славянская взаимность и потомъ крѣпостное право.

______

   Вмѣсто общихъ обвиненiй, основанныхъ на предубѣжденiи, вмѣсто выдержекъ, нахватанныхъ съ задними мыслями изъ разныхъ временъ и отъ разныхъ лицъ, лучше было бы для г. Пыпина послѣдовать общему правилу науки, которое гласитъ:

   Излагая исторически ученiе, какое бы то ни было, необходимо прежде всего представить основныя его положенiя, сколько ихъ было; потомъ исчислить его послѣдователей, отыскать зародышъ, происхожденiе всякаго положенiя и прослѣдить его развитiе, кому принадлежитъ оно, въ той или другой степени, кѣмъ было принято, развиваемо, кѣмъ отвергаемо или доведено до крайностей.

   Точная хронологiя въ такихъ случаяхъ необходима, а говорить въ общихъ выраженiяхъ, смѣшивая четыре разные перiода и четыре разныя поколѣнiя или слоя, дѣйствовавшiя и говорившiя въ совершенно различныхъ обстоятельствахъ, говорить притомъ съ предвзятыми на вѣру мнѣнiями, безъ знакомства даже съ доступными источниками, — это позволительно или извинительно въ торопливомъ фельетонистѣ, а не въ почтенномъ санѣ историка: ошибки тутъ неизбѣжны и въ разсужденiяхъ и въ заключенiяхъ, — а если еще присоединятся личности!

   Извлекши такимъ образомъ главные положенiя изъ сочиненiй и статей славянофиловъ, и разобравъ кому изъ нихъ какое принадлежитъ, онъ могъ бы судить объ нихъ основательнѣе и оцѣнивать ихъ по удѣльной тяжести. Онъ увидѣлъ бы тогда яснѣе, что совокупность этихъ положенiй ни у кого изъ славянофиловъ не выражалась въ такой степени и въ такой живости, какъ у Хомякова, и что Кирѣевскому принадлежитъ собственно развитiе положенiя о православiи. Онъ увидѣлъ бы тогда, что имя любезнаго, добраго, горачаго, благонамѣреннаго юноши Валуева нетолько странно, но смѣшно видѣть, рядомъ съ этими его учителями, съ которыми онъ даже говорить не могъ, а только могъ бы слушать!

   Ознакомившись получше съ литературою вопроса, г. Пыпинъ увидѣлъ бы, что многiя его возраженiя давно уже извѣстны въ средѣ самаго славянофильства.

   Чтобъ уяснить для г. Пыпина вопросъ о мнѣнiяхъ славянофиловъ, опровергнуть повторяемыя имъ безъ повѣрки обвиненiя, отстранить нелѣпыя взводимыя на нихъ напраслины, я разскажу документально изъ перваго перiода одинъ случай, который приходитъ теперь на память.

М. Погодинъ.

(Продолженiе въ слѣдующемъ No)

«Гражданин», No 13, 1873

Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/grazh/1873/26marN13.htm

  

КЪ ВОПРОСУ О СЛАВЯНОФИЛАХЪ.

(Окончанiе).

  

   Среди первыхъ препинанiй западниковъ съ славянофилами, Грановскiй, въ концѣ 1844 или началѣ 1845 года, на своей лекцiи въ университетѣ, сказалъ къ чему-то студентамъ, что явились въ Москвѣ люди, которые вмѣсто того, чтобъ идти впередъ, зовутъ русское общество назадъ, и вынувъ изъ могилы мертвый трупъ, хотятъ его оживить {Не то же ли самое, не тѣ ли зады повторяетъ теперь г. Пыпинъ говоря: «Старовѣрство вооружалось философскими доказательствами; во имя народа проповѣдывалось отрицанiе той образованности, которая едва бросала корень въ русскомъ обществѣ, — можно было подумать, что въ этихъ людяхъ старый обскурантизмъ встрѣчалъ новыхъ союзниковъ. Аргументы, которыми новая школа защищала свои мнѣнiя, были такого свойства, что казались не только ошибочными, но вредными, потому что дѣйствительно открывали путь для настоящаго обскурантизма». Стр. 70.}.

   Вслѣдъ за выходкою Грановскаго на лекцiи, въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ» напечатана былa статья о Бретани и ея жителяхъ, которая заключалась нѣсколькими словами въ томъ же смыслѣ. Статья приписывалась также Грановскому, но послѣ сдѣлалось извѣстнымъ, что она принадлежала тогдашнему редактору вѣдомостей, Е. Ѳ. Коршу.

   Я написалъ отвѣтъ, который и былъ напечатанъ въ «Москвитянинѣ», принявшемъ тогда совершенно чистое славянофильское направленiе, имѣя редакторомъ Ивана Кирѣевскаго, главу славянофиловъ, по мнѣнiю г. Пыпина.

   Въ отвѣтѣ не измѣнено, не прибавлено, не исключено ни одного слова, и слѣдовательно онъ призванъ торжественно настоящею profession de foi славянофильскою (которая, впрочемъ, соблюдалася и въ «Москвитянинѣ», впродолженiи шестнадцати лѣтъ отъ первой книжки до послѣдней). Во всѣхъ сочиненiяхъ старшихъ и младшихъ славянофиловъ, ни прежде ни послѣ, не было никогда никакого противорѣчiя съ этимъ отвѣтомъ.

   Судя по статьѣ г. Пыпина, ясно, что мой отвѣтъ черезъ 30 почти лѣтъ не потерялъ своего смысла и можетъ быть возобновленъ съ прежнею цѣлью.

______

   «Въ 25 нумерѣ «Московскихъ Вѣдомостей» (1845 г.) помѣщена статья подъ заглавiемъ «Бретань и ея жители» — статья прекрасно написанная, ясная, легкая, живая; я прочелъ ее съ большимъ удовольствiемъ, находя въ ней доказательство новаго увлекательнаго таланта, который появляется въ области русской словесности.

   Но мое удовольствiе было не безъ примѣси: авторъ, воздавая хвалу западнымъ хроникамъ среднихъ вѣковъ, разсудилъ почему-то бросить тѣнь на наши, и какъ будто съ состраданiемъ произнесъ, что «среднiй вѣкъ не существовалъ для нашей Руси, потому что и Русь не существовала для него».

   Въ 1830 годахъ, излагая, въ одномъ изъ журналовъ того времени, систему европейской исторiи Гизо, только что появившуюся у насъ, я имѣлъ честь замѣтить знаменитому профессору объ его односторонности, и сказать, что исторiи запада нельзя выразумѣть вполнѣ, не обращая вниманiя на другую половину Европы, на исторiю востока, шедшаго съ нимъ параллельно, востока, который представляетъ значительныя для науки видоизмѣненiя всѣхъ западныхъ учрежденiй и явленiй: точно такъ натуралистъ долженъ изслѣдовать всѣ произвѣденiя, всѣ виды, принадлежащiе къ одному классу, если хочетъ составить себѣ полное, основательное понятiе объ этомъ классѣ.

   Не думалъ я, чтобъ чрезъ 15 лѣтъ, — когда наука ступила столько шаговъ впередъ, послѣ того какъ издано въ свѣтъ столько свидѣтельствъ, доведшихъ эту мысль до очевидной убѣдительности — пришлось мнѣ повторить тотъ же упрекъ своему соотечественнику, который, увеличивъ сверхъ мѣры ошибку, не можетъ даже привесть и оправданiй Гизо.

   Не странно ли, въ самомъ дѣлѣ, чтобъ въ наше время, когда одна археографическая коммиссiя издала томовъ двадцать древнихъ документовъ, не говоря о частныхъ трудахъ, не странно-ли встрѣтить, даже въ образованномъ классѣ, людей столько запоздалыхъ, столько отсталыхъ, или столько ослѣпленныхъ, которые, имѣя предъ своими глазами Петрову Pocciю, могутъ смѣло, не запинаясь, выговаривать, что этотъ колоссъ, готовый и вооруженный, произошелъ изъ ничего, безъ всякаго предварительнаго прiуготовленiя, безъ средняго вѣка, — людей, которые не хотятъ даже слушать другой стороны, старающейся понять, объяснить это всемiрное историческое явленiе, отыскать его причины ближнiя и дальнiя, его постепенности, — людей, которые рѣшились съ непонятнымъ упорствомъ коснѣть въ своемъ непростительномъ невѣдѣнiи, и даже распространять свое мнѣнiе, — которые просто затыкаютъ себѣ уши, зажмуриваютъ себѣ глаза, восклицая съ Чванкиной Княжнина:

Хоть вижу, да не вѣрю!

   Среднiй вѣкъ у насъ былъ, скажу я неизвѣстному автору, былъ, какъ и въ западной Европѣ, но только подъ другою формою; тотъ же процессъ у насъ совершался, какъ и тамъ; тѣ же задачи разрѣшались, только посредствомъ другихъ прiемовъ; тѣ же цѣли достигались только другими путями. Это различiе и составляетъ собственно занимательность, важность русской исторiи для мыслящаго европейскаго историка и философа. И у насъ было введено христiанство, только иначе, мирно и спокойно, съ крестомъ, а не съ мечемъ; и мы начали молиться единому Богу, но на своемъ языкѣ, понимая свои молитвы, а не перелепетывая чуждые звуки; и у насъ образовалось духовенство, но духовное, а не мiрское; и мы преклонились предъ нимъ, но предъ его словомъ и убѣжденiемъ, а не властiю. Въ политическомъ отношенiи было также раздѣленiе, междоусобная война, централизацiя, единодержавiе. У насъ не было, правда, рабства, {Полное закрѣпленie крестьянъ принадлежитъ уже къ новому времени.} не было гордости, не было инквизицiи, не было феодальнаго тиранства; за то было значительное самоуправленiе, патрiархальная свобода, было семейное равенство, было общее владѣнiе, была мiрская сходка! однимъ словомъ, въ среднемъ вѣкѣ было у насъ то, объ чемъ такъ старался западъ уже въ новомъ, не успѣлъ еще въ новѣйшемъ, и едва ли можетъ успѣть въ будущемъ. Мы явили свои добродѣтели и свои пороки, мы совершили свои подвиги, мы имѣли свои прекрасные моменты, мы можемъ указать на своихъ великихъ людей…

   Но довольно! Доказывать, что русская исторiя имѣла свой среднiй вѣкъ, не значитъ-ли доказывать, что бѣлокурый можетъ также называться человѣкомъ, какъ и черноволосый? Не значитъ-ли доказывать, что между всякими двумя краями всегда бываетъ средина?

   Неизвѣстный авторъ не можетъ уклониться отъ моего обвиненiя тѣмъ, что онъ отрицалъ существованiе на Руси только западнаго средняго вѣка, не можетъ, ибо объ этомъ говорить нечего. Развѣ нужно сказывать, развѣ нужно кому-нибудь напоминать, что на Руси не было, напримѣръ, Парижа или Лондона? Это знаетъ всякiй, и не будетъ спорить никто. У насъ, разумѣется, не было Парижа, но была Москва; у насъ не было Тоуэра, но былъ Кремль; у насъ не было западнаго средняго вѣка, но былъ восточный, русскiй, — что и хотѣлъ я доказать, довести до свѣдѣнiя автора и его читателей, а можетъ быть и послѣдователей.

   Петръ Великiй, по необходимости, вслѣдствiе естественныхъ географическихъ отношенiи Россiи къ Европѣ, долженъ былъ остановить народное развитiе и дать ему на время другое направленiе. Кто изъ насъ не воздаетъ должной чести этому необыкновенному генiю, кто не удивляется его безпримѣрнымъ трудамъ, кто не оцѣняетъ его спасительныхъ подвиговъ, кто наконецъ не благоговѣетъ предъ его любовью къ отечеству?

   Но прошло уже слишкомъ 100 лѣтъ, какъ онъ скончался, и полтораста, какъ онъ началъ дѣйствовать, а новое время идетъ быстрѣе древняго. Перiодъ Петровъ оканчивается: главнѣйшiя дѣла его довершены, первая задача его рѣшена, ближайшая цѣль его достигнута, то есть: сѣверные враги наши смирены, Россiя заняла почетное мѣсто въ политической системѣ государствъ европейскихъ, приняла въ свои руки европейское оружiе и привыкла обращать оное съ достаточною ловкостiю, можетъ по усмотрѣнiю употреблять всѣ европейскiя средства и пособiя для дальнѣйшаго развитiя своей собственной, на время замиравшей жизни, во всѣхъ ея отрасляхъ.

   Занимается заря новой эры: русскiе начинаютъ припоминать себя и уразумѣвать требованiя своего времени; для избранныхъ становится тяжкимъ иностранное иго, умственное и ученое; они убѣждаются, что склоняясь подъ онымъ, они не могутъ произвесть ничего самобытнаго, что чужеземныя сѣмена не принимаются, не пускаютъ корней, или производятъ одинъ пустоцвѣтъ; они убѣждаются, что для собранiя собственной богатой жатвы нельзя пoступать пока иначе, какъ воздѣлыватъ свою землю, т. е разработывать свой языкъ, углубляться въ свою исторiю, изучать характеръ, проникать духъ своего народа, во всѣхъ сокровенныхъ тайникахъ его сердца, на всѣхъ горныхъ высотахъ его души, однимъ словомъ познавать самихъ себя. Они убѣждаются, что настало время испытывать свои силы, и блестящiй успѣхъ вознаграждаетъ нѣкоторыя усилiя!

   Время безусловнаго поклоненiя западу миновалось, развѣ отъ лица людей запоздалыхъ, которые не успѣли еще доучить стараго курса, между тѣмъ какъ начался уже новый. Имъ можно посовѣтовать, чтобъ они постарались догнать уходящихъ и стать наравнѣ съ своимъ вѣкомъ, въ чувствахъ уваженiя къ самобытности, слѣдовательно своенародности, и слѣдовательно старины.

   Только такимъ образомъ, продолжу я имъ наставленiе, можемъ мы исполнить ожиданiя самой Европы, ожиданiя всѣхъ друзей общаго блага; только такимъ образомъ можемъ мы исполнить свои человѣческiя обязанности. Мы должны явиться на европейской сценѣ — стану употреблять ихъ любимыя выраженiя — своеобразными индивидумами, а не безжизненными автоматами; мы должны показать тамъ свои лица, а не мертвенные дагерротипы какихъ то западныхъ идеаловъ. Своимъ голосомъ должны мы произнесть наше имя, своимъ языкомъ должны мы сказать наше дѣло, а не на чуждомъ жаргонѣ, переводя изъ немецкаго компендiума и французской хрестоматiи; наконецъ, посредствомъ своихъ мотивовъ мы должны выразить нашъ паѳосъ: иначе насъ не приметъ наша старшая братiя; съ презрѣнiемъ, или много-много съ состраданiемъ, они отвратятъ взоры отъ жалкихъ подражателей, которые тѣмъ несчастнѣе, чѣмъ кажутся себѣ счастливѣе. Въ Германiи не допускаются отголоски, даже самые вѣрные, не только фальшивые; а одни самобытные звуки.

   Оставя шутки, я долженъ заключить это объясненie о томъ, какъ понимаю я, и нѣкоторые друзья мои, наше время касательно науки, какими представляются намъ наши обязанности, наши отношенiя къ ученой Европѣ и отечеству, заключить отвѣтомъ на литературныя клеветы, взведенныя на насъ съ самыхъ первыхъ нумеровъ «Москвитянина», т. е. 1841 г.

   На насъ разносятъ клевету, будто мы не уважаемъ запада. Нѣтъ, мы не уступимъ нашимъ противникамъ въ этомъ чувствѣ уваженiя; мы изучали западъ, по крайней мѣрѣ не менѣе ихъ; мы дорого цѣнимъ услуги, оказанныя имъ человѣчеству; мы свято чтимъ тяжелые опыты, перенесенные имъ для общаго блага; мы питаемъ глубокую благодарность за спасительныя указанiя, которыя сдѣлалъ онъ своимъ собратiямъ, мы сочувствуемъ всему прекрасному, высокому, чистому, гдѣ бы оно ни проявлялось — на Западѣ и Востокѣ, Сѣверѣ и Югѣ; но мы утверждаемъ, что старыхъ опытовъ повторять не нужно, что указанiями пользоваться должно, что не все чужое прекрасно, что время оказало на западѣ многiе существенные недостатки, что наконецъ мы должны имѣть собственный взглядъ на вещи, а не смотрѣть по прежнему глазами французовъ, англичанъ, итальянцевъ, прусаковъ, австрiйцевъ, баварцевъ, венгерцевъ и турокъ. Ясно-ли теперь для читателей, что эту клевету разносятъ на насъ напрасно?

   Напрасно разносятъ на насъ еще клевету, что мы хотимъ воздвигнуть изъ могилы мертвый трупъ. Мертвый трупъ противенъ намъ, можетъ быть болѣе, нежели кому иному. Нѣтъ, душа безсмертная, которая обитала въ этомъ трупѣ, привлекаетъ наше вниманiе, возбуждаетъ наше благоговѣнiе. И въ какомъ западномъ просвѣщенномъ государствѣ, въ какомъ нѣмецкомъ университетѣ, давно-ли изученiе древности, даже мексиканской, эѳiопской, стало награждаться подобною насмѣшкою, называться намѣренiемъ воскрешать мертвецовъ?

   Напрасно взводятъ на насъ клевету, будто мы поклоняемся нечестиво неподвижной старинѣ. Нѣтъ, неподвижность старины намъ противна, столько же какъ и безсмысленное шатанье новизны. Нѣтъ, не неподвижность, а вѣчное начало, русскiй духъ, вѣющiй намъ изъ завѣтныхъ нѣдръ этой старины мы чтимъ богобоязненно, и усердно молимся, чтобъ онъ никогда не покидалъ святой Руси, ибо только на этомъ краеугольномъ камнѣ она могла стоять прежде и пройти всѣ опасности, поддерживается теперь, и будетъ стоять долго, если Богу угодно ея бытiе. Старина драгоцѣнна намъ, какъ родимая почва, которая упитана не скажу кровiю, — кровiю упитана западная земля, но слезами нашихъ предковъ, перетерпѣвшихъ и варяговъ, и татаръ, и Литву, и жестокости Iоанна Грознаго, и революцiю Петра Великаго, и нашествie двадесяти языкъ, и навожденiе легiоновъ духовъ, въ сладкой, можетъ быть, надеждѣ, что отдаленные потомки вкусятъ отъ плода ихъ трудной жизни, а мы несмысленные, мы хотимъ только плясать на ихъ священныхъ могилахъ, радуемся всякому пустому поводу, ищемъ всякаго предлога, даже несправедливаго, наругаться надъ ихъ памятью, забывая примѣры нечестиваго Хама, пораженнаго на вѣки вѣковъ, въ лицѣ всего потомства, за свое легкомыслiе.

   Неизвѣстный авторъ статьи о Бретани, которая подала мнѣ поводъ выразить теперь свое мнѣнiе, бросилъ, также, можетъ быть, нечаянно, камень въ древнюю нашу исторiю, сказавъ съ насмѣшкою, что «мы хоть недавно, но рѣшительно распростились съ своей неподвижною стариною, съ безвыходнымъ застоемъ котошихинской эпохи, и, благодаря Богу и Петру Великому, пошли впередъ путемъ обновленной жизни и многосторонней дѣятельности».

   Благодарю за выборъ представителей!

   Избави насъ Боже, отъ застоя котошихинской эпохи, но и сохраните насъ, высшiя силы, отъ котошихинскаго прогресса, — прогресса Котошихина, который измѣнилъ своему отечеству, отрекся отъ своей вѣры, перемѣнилъ свое имя, отказался отъ своего семейства, бросилъ своихъ дѣтей, женился на двухъ женахъ, и кончилъ свою несчастную жизнь отъ руки тѣхъ же иноплеменниковъ, достойно наказанный за свое легкомысленное и опрометчивое отступничество»!..

Dixi et salvavi animam.

_____

   Изъ одной этой записки читатели увидятъ, какъ смотрѣли славянофилы на существенные вопросы, бывшie предметомъ споровъ: они всѣ приняты въ соображенiе, и обо всѣхъ упомянуто болѣе или менѣе, кромѣ религiознаго, до котораго касаться было еще ненужно и неудобно. (Религiозный вопросъ развитъ былъ преимущественно впослѣдствiи, даже больше другихъ, у Хомякова и Кирѣевскаго). Здѣсь найдутъ они, надѣюсь, и полное, хоть и краткое опроверженiе тѣхъ нелѣпостей, которыя до сихъ поръ навязываются славянофиламъ, не смотря на то, что 30 лѣтъ назадъ онѣ были вполнѣ опровергнуты!

   Перестаньте же, господа, повторять свои зады, которые наскучили всѣмъ серьознымъ людямъ, и вспомните хоть то, что вы зоветесь прогрессистами.

_____

   Я пойду еще далѣе: если славянофилы, ни старые, ни молодые, не могутъ прибавить ничего существеннаго къ этой исповѣди, то и западники не осмѣлятся теперь отречься ни отъ единаго въ ней слова, развѣ отъ проклятiя Котошихину! Что-же заключить изъ этого? Что западники bon-gré, mal-gré, волею-неволею, сами притягиваются къ этому ученiю, и не могутъ уже отказываться отъ его положенiй, и — что славянофильское ученiе распространяется концентрическими кругами и захватываетъ пространства западнаго больше и больше, какiя бы усилiя ни употребляла вражья сила.

_____

   Мнѣ остается объяснить нѣкоторыя частности, относящiяся къ вопросу, и отвѣчать на постороннiя, не научныя обвиненiя г. Пыпина.

   «Славянофилы были притомъ», говоритъ онъ, «преисполнены гордости своею системой, и противники ихъ не могли простить имъ этихъ притязанiй: во-первыхъ, эти высокомѣрныя притязанiя далеко не были ими доказаны; во-вторыхъ, оставалось невыяснено отношенiе славянофильства къ авторитету, къ оффицiальной народности». Стр 55.

   Отвѣтъ: первые славянофилы были старше первыхъ западниковъ, и относились къ нимъ, какъ профессоры къ студентамъ, которые между тѣмъ заявляли свои притязанiя, прежде чѣмъ (обратимъ на нихъ слова г. Пыпина) «(ихъ) заслуги (?) дали (имъ) на то какое нибудь право». Очень естественно было для славянофиловъ относиться къ нимъ свысока, а оскорбительныя подозрѣнiя западниковъ, которыхъ они, разумѣется, не скрывали, должны были произвесть еще большее раздраженiе.

_____

   «Въ то время, какъ противоположное направленiе встрѣтилось съ практическими вопросами дѣйствительности, эта школа дольше оставалась диллетантской системой, которой удобно было витать въ отвлеченностяхъ, не особенно заботясь о практическихъ выводахъ». Стр. 53.

   А крестьянскiй то вопросъ — кѣмъ былъ разработываемъ первоначально и въ историческомъ и въ статистическомъ и практическомъ отношенiяхъ, начиная со статьи Хомякова о крестьянскихъ условiяхъ, помѣщенной въ «Москвитянинѣ» 1842 года, съ возраженiемъ на нее Татаринова, и статьи Кошелева въ «Земледѣльческой Газетѣ» въ 1847 или 1848 году, до послѣднихъ трудовъ Кошелева, Самарина, князя Черкасскаго, въ редакцiонныхъ комитетахъ и коммиссiяхъ? Множество ихъ мнѣнiй находится еще въ рукописи, и мнѣ недавно попалось письмо Хомякова къ Я. И. Ростовцеву, по поводу изданныхъ послѣднимъ, кажется, въ чужихъ краяхъ писемъ объ освобожденiи крестьянъ.

   Желательно было бы узнать отъ г. Пыпина, чѣмъ обнаружилась встрѣча западническаго направленiя съ практическими вопросами дѣйствительности?

   Забавнѣе всего, что историкъ перемѣняетъ роли, и дѣйствiя славянофиловъ приписываетъ западникамъ, а дѣйствiя западниковъ славянофиламъ — съ больной головы на здоровую…

_____

   Съ «Москвитяниномъ» г. Пыпинъ не знаетъ чтó дѣлать: ему непремѣнно хочется отдѣлить, такъ названныхъ имъ, писателей «Москвитянина» отъ славянофиловъ, и онъ помыкаетъ ими по усмотрѣнiю, а въ концѣ концовъ оказывается все таки полное согласiе между ними, по собственнымъ его словамъ, а именно:

   «Что касается до «Москвитянина», то съ нимъ славянофиловъ, въ то время, почти невозможно было отличить. Если философiя г. Погодина не пускалась въ такiя глубины, какъ философiя Кирѣевскаго и Хомякова, то критическое пониманiе было одно и тоже. «Москвитянинъ», какъ журналъ г. Погодина и Шевырева, видѣлъ отличительныя черты русской народности и русской исторiи въ томъ же, въ чемъ находили ихъ славянофилы: Шевыревъ изображалъ православное благочестiе русской старины въ столь же яркихъ краскахъ, и славянофилы съ удовольствiемъ должны были читать въ его лекцiяхъ, что любомудрiе древнихъ русскихъ мыслителей превышаетъ глубиною философiю Гегеля. Кромѣ общей любви къ старинѣ, достойной служить образцомъ для настоящаго по «цѣльности воззрѣнiя», — «Москвитянинъ» сходился съ славянофилами и въ частныхъ представленiяхъ русской исторiи по поводу статьи г. Погодина — «Паралель русской исторiи съ исторiею западныхъ европейскихъ государствъ». Славянофилы находили, что его мысль о коренномъ различiи между исторiей западной и нашей — неоспорима, и противоположенiя запада и востока у нихъ очень сходны. «Москвитянинъ» терпѣть не могъ запада и распространялъ теорiю объ его гнiенiи — которая почти совершенно равняется тому мнѣнiю, какое имѣли и имѣютъ о западѣ славянофилы». Стр. 72.

   «Самыя теорiи очень трудно было различить, потому что осужденiе запада и у славянофиловъ было достаточно категорическое». Стр. 94.

   «Славянофильскiя теорiи являлись рядомъ съ разсужденiями Погодина, Шевырева, и проч., и между ними не разъ можно было замѣтить большее согласiе«. Стр. 54.

   «Впрочемъ еще до этого времени славянофильскiе писатели въ печатной литературѣ примыкали нерѣдко къ людямъ близкаго съ ними, но тѣмъ не менѣе особаго направленiя въ «Москвитянинѣ». Стр. 53.

   Итого: о религiи и православiи славянофилы и писатели «Москвитянина» у г. Пыпина говорили одно и тоже, о русской исторiи одно и тоже (послѣднимъ она принадлежитъ преимущественно); о характерѣ русскаго народа — одно и тоже; о нашихъ силахъ, о нашихъ задаткахъ — одно и тоже. Что же остается въ различiи? Чтò есть такое у славянофиловъ г. Пыпина, чего нѣтъ у его же писателей «Москвитянина»? Прибавлять-ли, что славянофилы г. Пыпина принимали участiе въ изданiи «Москвитянина» отъ начала его до конца, кромѣ годовъ изданiя особыхъ сборниковъ; и что глава славянофиловъ, по разсужденiю г. Пыпина, былъ нѣсколько времени издателемъ «Москвитянина», уже совершенно славянофильскаго, — гдѣ принимали однакоже участiе и прежнiе писатели «Москвитянина»?..

_____

   Г. Пыпинъ придумалъ очень хорошее слово: оффицiальная, казенная народность; жаль только, что онъ не объяснилъ порядочно, чтó разумѣетъ подъ нею, да и употребляетъ ее онъ слишкомъ произвольно.

   Спросимъ его предварительно: у Державина, Ломоносова, Карамзина, Жуковскаго, Пушкина, Гоголя, какая была народность — оффицiальная, или нѣтъ?

   Кажется — онъ считаетъ ее оффицiальною, ибо говоритъ, что органами оффицiальной народности «стали, между прочими, нѣкоторые изъ лучшихъ нашихъ писателей». Стр. 58.

   Славянофильство г. Пыпинъ считаетъ также очень близкимъ къ оффицiальной народности. Стр. 56.

   Но обращается онъ гнѣвомъ на одного «Москвитянина», который, какъ козелъ искупленiя, «представилъ-де весьма непривлекательный сборъ казенныхъ взглядовъ оффицiальной народности.» Стр. 54.

   Г. Пыпинъ разумѣетъ, кажется, подъ господствовавшей казенною народностiю знаменитую формулу Уварова: православiе, самодержавiе, народность. Такъ-ли?

   Я долженъ распространиться нѣсколько объ ней. Прежде всего замѣчу историку, что эту, хорошо, неодносторонне понятную формулу принимаютъ до сихъ поръ многiе серьозные русскiе люди, знакомые съ исторiею, съ народомъ, съ жизнью. (Укажу на сей часъ прочитанную статью г. Константинова (псевдонимъ?) въ «Русскомъ Вѣстникѣ», 1873 г. No 2.

   Можете-ли вы порицать ихъ безусловно? что же сдѣлается тогда съ вашею свободою мнѣнiй? Или — вы исповѣдуете свободу мнѣнiй только для себя?

   Карамзинъ стоялъ въ свое время за самодержавiе, хоть и былъ «республиканцемъ въ душѣ».

   Вальтеръ-Скоттъ былъ отъявленный тори, но ни одинъ англичанинъ и не думаетъ заподозрить его любовь къ свободѣ.

   Между нынѣшними легитимистами во Францiи развѣ нѣтъ людей честныхъ, благородныхъ, умныхъ, любящихъ искренно и горячо свое отечество?

   Кастелляръ въ Испанiи желаетъ республики федеративной, а Олосага единой!

_____

   Неужели г. Пыпинъ думаетъ, что Уваровская формула играла роль еще гдѣ нибудь, кромѣ отчетовъ министра, т. е. самого автора? Въ литературѣ она служила только охраненiемъ для охраненiя мыслей, излагавшихся иногда подъ ея покровительствомъ; во всякомъ случаѣ, нельзя было говорить объ одномъ членѣ формулы отдѣльно отъ другихъ. Впрочемъ и о трехъ вмѣстѣ говорено было немного. Давленiя никакого она не производила и производить не могла. У кого были мысли, тотъ мыслилъ про себя, или выражалъ ихъ, если имѣлъ то искусство, которымъ, по мнѣнiю Карамзина, можно говорить что угодно, не смотря ни на какiя цензурныя путы. А у кого не было мыслей, а только ощущенiя, тотъ молчалъ, или отдѣлывался междометiями, и разглагольствовалъ дверямъ затворенными, за бокаломъ шампанскаго, снискивая себѣ тѣмъ дешевую популярность.

   Въ Уваровской формулѣ появилось впервые слово «народность», въ оффицiальномъ языкѣ до тѣхъ поръ неслыханное. За одно это слово должно помянуть добромъ Уварова, а такъ какъ мысли живутъ, развиваются, зрѣютъ, то за этимъ словомъ послѣдовали и другiя — однородныя.

   Я посовѣтовалъ бы историку поразмыслить о томъ, съ точки зрѣнiя научной, а не случайной, чтобъ быть справедливѣе во всѣхъ опрометчивыхъ заключенiяхъ!

_____

   Г. Пыпинъ, приписавъ славянофиламъ «положенiе очень близкое къ оффицiальной народности», долженъ однако же сознаться, что они не пользовались благосклонностiю высшихъ сферъ, ибо продолженiе «Московскихъ Сборниковъ» было запрещено, и сотрудники получили нѣкоторое особое предостереженiе.

_____

   А вотъ къ свѣдѣнiю г. Пыпина и соотвѣтствующiя извѣстiя о «Москвитянинѣ»: укажу только на напечатанныя и оффицiальныя.

   Въ 1842 году, въ началѣ «Москвитянина», писано было тайному совѣтнику Уварову (министру просвѣщенiя): «въ послѣднiе годы нѣкоторые журналы, и въ особенности «Москвитянинъ», приняли за особенную тему выставлять живущихъ подъ владычествомъ Tурцiи и Австрiи славянъ, какъ терпящихъ особыя угнетенiя, и предвѣщать скорое (?) отдѣленiе ихъ отъ иноплеменнаго ига. «Возбуждать участiе къ политическому порабощенiю нѣкоторыхъ славянскихъ народовъ, представлять имъ Россiю, какъ главу, отъ которой могутъ они ожидать лучшаго направленiя въ будущности, и явно рукоплескать порывамъ къ эмансипацiи», — заключало это донесенiе, — «едва-ли можно считать такую пропаганду неопасною?»

   Министръ Уваровъ, благоволившiй къ «Москвитянину» и его редактору, препроводилъ донесенiе къ московскому генералъ-губернатору, съ шутливымъ приглашенiемъ принять мѣры противъ угрожающей для Москвы опасности отъ статей — «Москвитянина». Князь Д. В. Голицынъ, благоволившiй также къ «Москвитянину» и его редактору, написалъ къ Уварову шутливую записку, когда тому случилось вскорѣ прiѣхать въ Москву: «Venez, mоn cher, et cherchons les moyens pour detourner la guerre entre la Russie et la Porte Ottomane.»

   Послѣднiя, приведенныя въ донесенiи слова: «едва-ли можно считать не опасною», указываютъ, кажется, еще на другое, т. е., предшествовавшее донесенiе, о которомъ мнѣ не случилось однакоже узнать ничего.

   Въ послѣднемъ году «Москвитянина» цензурная исторiя разыгралась гораздо печальнѣе: увольненiемъ двухъ цензоровъ за пропускъ какой-то ничтожной повѣсти! И какихъ цензоровъ? М. Н. Похвиснева, бывшаго тогда при попечителѣ В. Н. Назимовѣ и первымъ лицомъ въ управленiи округа, а потомъ занимавшаго много лѣтъ съ честiю высокое мѣсто начальника главнаго управленiя по дѣламъ печати. Второй уволенный цензоръ былъ Д. С. Ржевскiй. Я заблагоразсудилъ тогда прекратить изданiе «Москвитянина», хотя и имѣлъ всѣ нужныя для изданiя средства.

   Около того же времени (1856) я напечаталъ одну статью въ «Le Nогd», кажется по поводу войны англичанъ въ Индiи, гдѣ слегка коснулся, въ заключенiи объ ожидаемомъ у насъ рѣшенiи крестьянскаго вопроса, и долженъ былъ дать подписку графу Закревскому, что не буду печатать ничего за границею безъ разрѣшенiя.

_____

   Г. Пыпинъ свидѣтельствуетъ, что «Москвитянинъ» не пользовался уваженiемъ.» Стр. 72. Считаю себя обязаннымъ заступиться за «Москвитянина» и спросить: у кого именно онъ не пользовался уваженiемъ?

   Въ «Москвитянинѣ», отъ перваго года до послѣдняго, принимали участiе и помѣщали статьи: Жуковскiй, которому отчасти онъ одолженъ и своимъ существованiемъ (равно какъ и князю Д. В. Голицыну), какъ подавшiй первую мысль и помогавшiй къ приведенiю ея въ исполненiе; князь Вяземскiй, Гоголь, Даль, гр. Ростопчина, Максимовичъ, Глинка (Ѳ. Н.), Дмитрiевъ (М. А.), Вельтманъ, Аксаковъ (С. Т.), Горскiй, Стурдза, Загоскинъ, Мельгуновъ, Квитка, Ознобишинъ, Раичъ, Павлова, Миллеръ (Ѳ. Б.), Буслаевъ, Гротъ, Срезневскiй, Щуровскiй, Григорьевъ (В. В.), Iакинѳъ, Давыдовъ, Сахаровъ, Снегиревъ, Бѣляевъ, Лешковъ, Березинъ, Спасскiй. Не говорю уже объ отдѣленныхъ г. Пыпинымъ славянофилахъ: Хомяковѣ, Языковѣ, Аксаковѣ, Самаринѣ, Поповѣ и проч.

   Въ «Москвитянинѣ» были помѣщены пять первыхъ комедiй Островскаго, изъ коихъ первая «Банкротъ» («Свои люди сочтемся») могла и на свѣтъ выйти только благодаря его ходатайству, чрезъ попечителя В. И. Назимова.

   Въ «Москвитянинѣ» были помѣщены всѣ первыя повѣсти Писемскаго, Потѣхина, Кокорева (И. Т.), всѣ первые опыты Щербины, Мея, Берга, Мина, Фета. Не нужно распространяться здѣсь о матерiалахъ для «Русской Исторiи» и «Исторiи Русской Словесности», по которыми московскiй «Русскiй Архивъ» и петербургскую «Русскую Старину» можно считать дѣтьми «Москвитянина».

   Осмѣлюсь-ли указать г. Пыпину на имена митрополита Филарета, архiепископовъ Иннокентiя и Филарета? Осмѣлюсь, потому что могу разсказать слѣдующiй случай: преосвященный Иннокентiй присылалъ мнѣ свои проповѣди о временахъ года, помѣщенныя въ «Москвитянинѣ». Въ проповѣди на весну, одно мѣсто о лѣсахъ, предназначенныхъ на общую пользу, показалось мнѣ двусмысленнымъ, и я, по тогдашнему времени, выразилъ ему опасенiе, какъ бы цензура не увидала здѣсь чего нибудь коммунистического, — а самъ послалъ между тѣмъ проповѣдь въ духовную цензуру. Иннокентiй отвѣтилъ мнѣ: «исправьте какъ хотите», а въ то же время проповѣдь пришла ко мнѣ изъ цензуры сполна пропущенною. Мнѣ не хотѣлось исправлять подозрительное мѣсто и посылать на новую цензуру, и я выпустилъ книжку съ проповѣдью въ первоначальномъ ея видѣ: авось пройдетъ! Однако не прошло благополучно. Князь Меншиковъ отозвался будто: notre archeveque Innocent n’est pas très innocent. Я слышалъ, что Иннокентiю былъ даже запросъ объ его ученiи, и онъ отвѣчалъ: «я учу и училъ всегда, чтобъ неимущимъ имущiе давали добровольно, но никогда не училъ, чтобъ неимущiе брали у имущихъ насильно». Мнѣ не случилось послѣ спросить Иннокентiя, справедливъ-ли былъ этотъ анекдотъ; но это мимоходомъ.

_____

   Г. Пыпинъ говоритъ, что «писатели «Москвитянина» не пользовались репутацiей». Стр. 53. Здѣсь я не спрашиваю у него, потому что самъ г. Пыпинъ отвѣчаетъ впередъ на этотъ вопросъ, заявляя торжественно о враждѣ западниковъ къ «Москвитянину», — такой враждѣ, что даже къ его славянофиламъ враждовали они преимущественно за ихъ coглacie съ писателями «Москвитянина»! Это сознанiе повторено нѣсколько разъ. Враждою этой я горжусь до сихъ поръ, столько-же, сколько благорасположенiемъ людей противнаго образа мыслей, и, занесенный въ черную книгу, осыпаемый бранью при всякомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ, думаю самъ про себя съ удовольствiемъ: видимое желанiе противудѣйствовать отрицательному направленiю въ «Московскомъ Вѣстникѣ» 1827-1830, «Москвитянинѣ» 1841-1856, «Русскомъ Вѣстникѣ» 1867-1868 г. не оставалось безъ успѣха даже по ихъ собственному невольному сознанiю.

   Забавнѣе всего, что г. Пыпинъ, витая въ областяхъ воздушныхъ, а не на исторической почвѣ, мнѣнiемъ своимъ полагаетъ, что «въ основанiи славянофильства была извѣстная нравственно-общественная сила, но столкнувшись въ своемъ развитiи съ тяжелыми общественными условiями эта сила не сохранила-де правильнаго направленiя и впала въ одностороннюю крайность, въ которой остается до сихъ поръ«. Стр. 50.

   Любопытно было бы узнать, какое направленiе онъ считаетъ правильнымъ, въ чемъ состоитъ крайность, въ которой она находится? Кто ея представители, и въ чемъ они обнаруживаютъ свою дѣятельность? Слова, слова и слова!

_____

   Что касается лично до меня въ статьѣ г. Пыпина, то объясняться съ нимъ я не имѣю ни охоты, ни нужды, ни времени. Меня дожидаетъ уже мнѣнiе г. Иловайскаго, которому обѣщалъ я подстрочный разборъ его стародавней, впрочемъ, фантазiи, а потомъ чередъ за Сусанинымъ, котораго обѣщалъ «Гражданину» оборонить отъ г. Костомарова, а тамъ еще первые князья кiевскiе, глубоко оскорбленные тѣмъ же историкомъ, а тамъ начаты еще газетныя замѣтки…

   Труды мои на лицо. Впродолженiи 50-ти слишкомъ уже теперь лѣтъ, не было не только года, но не было даже мѣсяца, едва-ли недѣли, безъ какой либо статьи (кромѣ изслѣдованiй и вообще занятiй по русской исторiи, которой посвящаются утра), и я не отрекаюсь ни отъ одной своей строки. Еже писахъ — писахъ. Смѣю надѣяться, что найдутся всегда безпристрастные судьи, которые разсмотрятъ всю мою дѣятельность, обсудятъ прю съ противниками, и воздадутъ каждому свое. Quod potui — feci, (et facio) meliora faciant poteates.

М. Погодинъ.