Парламент

Автор: Позняков Николай Иванович

Николай Иванович Позняков

«Парламент»

Рассказ в письмах

   По мнению создателя электронной версии: «Письма Кобчикову теряют часть прелести в современной орфографии.»

  В дореволюционной орфографии читайте здесь: Викитека.

Добрейший Николай Иванович!

   Зная, как Вы ищете себе какого-нибудь места, я вспомнил о Вас вот по какому случаю. Сегодня мне говорил делопроизводитель одного благотворительного общества, состоящего преимущественно из купцов, о том, что они ищут смотрителя для приюта, содержимого на средства этого общества, и просил меня рекомендовать кого-нибудь на это место. У них была прежде смотрительница, но они ею недовольны, потому что она не в силах справиться с оравой ребятишек (приют этот — для детей мужского пола). Поэтому они теперь ищут смотрителя, но такого, который мог бы занять у них одновременно и место начального учителя, да к тому же ещё — (курьёз!) — непременно женатого, чтобы жена отправляла обязанности кастелянши: смотрела бы за бельём и вообще была бы по хозяйственной части. Мне кажется, что Вам это место вполне подходит: Вы и женаты, и с педагогикой хорошо знакомы, и детей вообще, можно сказать, до безумия любите, и места ищете. К тому же и благостыня такая, что не обидно: всё готовое — и стол, и квартира, да ещё 60 рублей в месяц деньгами. Положим, не ахти что! Но во всяком случае, как говорится, от места лучше места искать, чем вовсе быть без места. Не так ли? Если надумаетесь узнать подробности и подать прошение в попечительный совет приюта, заверните ко мне завтра вечерком. Всё обсудим, а кстати побеседуем (давно уж ведь мы с Вами не видались). А пока — до милого свидания.

   Сердечно преданный Вам и всею душою Вас любящий

В. Осьмидухов.

   31 января.

———————

Дорогой мой Виктор Павлович!

   Вчера, при нашем личном свидании, я не успел, или лучше сказать — не сумел поблагодарить Вас хорошенько за Ваше доброе внимание ко мне. В письме, на бумаге, это как-то удобнее сказать. Вы себе и представить не можете, какую помощь оказали Вы мне тем, что как раз вовремя вспомнили обо мне. Действительно, обстоятельства ужасны: вот уже три года, как я без места… Семья… ответственность перед нею… Чем же она-то виновата?.. Спасибо, ещё раз спасибо Вам, дорогой мой. Это — истинно по-христиански. Никогда не забуду Вам Вашей доброты и внимания. Теперь я на седьмом небе, а если есть восьмое — то и на восьмом. Ура, уры, уре, уру, урою, об уре!!!

   Однако, к делу.

   Сегодня утром я был у делопроизводителя попечительного совета, Семёна Ивановича Столпотворянского. Очень милый и любезный господин. «Хотя, — говорит, — я вас, молодой человек, и не знаю (это он мне так сказал) — но уж одно то, что вас Виктор Павлович Осьмидухов рекомендует»… и т. д. и т. д. Велел мне немедленно подать прошение в попечительный совет и представить при прошении как можно больше рекомендательных писем. Относительно Вас, Виктор Павлович, я, конечно, не сомневаюсь: раз Вы за меня хлопочете — значит, и рекомендацию дадите охотно. Кроме того, постараюсь заручиться такими же письмами от известных педагогов, — благо, знакомство у меня в этом мире очень обширное. Да и вообще придётся ещё похлопотать немало. Оказывается, что я хоть и университетского образования, а ещё не имею права на звание начального учителя: есть циркуляр, по которому лица среднего и высшего образования для получения звания начального учителя особому испытанию не подвергаются, но обязаны прочесть пробный урок при начальстве. Положим, для меня прочесть пробный урок — чистейшие пустяки; но ведь этим, пожалуй, дело затянется, — вот, что страшно… И кроме того, марки, всё шести да восьмигривенного достоинства, — о, сколько марок! Да ещё в пользу экзаменаторов какие-то рубли полагаются. Впрочем, ничего не пожалею — лишь бы только получить это место. Тем более, что оно так для меня подходит: я ведь и мечтал-то именно об учительской должности.

   Да, чуть было не забыл! Столпотворянский, как узнал, что у меня трое детей, как будто немножко испугался: поднял, знаете ли, брови с таким удивлением, словно это что-то такое необыкновенное, и говорит: «Неужели?» — «А что же?» — спрашиваю. — «Да вот, — говорит, — как бы парламент-то наш»… — «Какой парламент?» — «Ох, — говорит, — ведь у нас маленький парламент… купеческий… Как загалдят — хоть святых вон неси!»

   Чудно?, право! Ищут женатого человека, да чтобы без детей был… Что ж, им женатого монаха что ли надо?

   Однако, до свиданья, дорогой мой. О дальнейшем ходе дела извещу письменно, если не придётся повидаться раньше. Ещё раз прошу Вас принять моё искреннее, бесконечное спасибо за Вашу добрую память обо мне.

Весь Ваш

Н. Сосняков.

   1 февраля.

———————

  

Милостивый Государь,

Виктор Павлович!

   Молодой человек, о котором я имел честь слышать от Вас при нашем личном свидании третьего дня, был у меня сегодня утром и произвёл на меня именно то впечатление, какого я ожидал, согласно Вашему отзыву о нём: очевидно, у него есть и знание, и некоторая опытность в деле преподавания, и желание служить делу. Считаю долгом принести Вам мою искреннюю признательность за эту рекомендацию. Думаю, впрочем, что лучшим выражением этой признательности было бы осуществление того, что в настоящее время имеется пока ещё только in spe [в надежде — лат.], — а именно: определение господина Соснякова на должность смотрителя и учителя в нашем приюте. Я, со своей стороны, как член попечительного совета, заведующий учебно-воспитательною частью, приложу к этому всё своё старание, и вполне надеюсь на успех, хотя с нашим парламентом, состоящим преимущественно из трактирщиков, мелочников и кабатчиков, не всегда бывает легко сладить. Поэтому я и позволяю себе надеяться, что Вы, имея в виду пользу дела, не поставите себе в труд написать рекомендательные о господине Соснякове письма, как мне, официальное, для приобщения к делу, так и лично-знакомому Вам председателю нашего совета, Ивану Ильичу Кобчикову, частное, для того, чтобы расположить его, председателя, в пользу него, просителя.

   Примите уверение в отличном моем к Вам, Милостивый Государь, почтении и искренней преданности покорного Вашего слуги

Семена Столпотворянского.

   1 февраля.

———————

  

Милостивый Государь,

Иван Ильич!

   Узнав от почтенного делопроизводителя Вашего совета, Семёна Ивановича Столпотворянского, о том, что совет Ваш ищет лицо, могущее занять место смотрителя и учителя в приюте, я указал ему на человека, вполне достойного занять это место, как по той добросовестности, с которою он отнесётся к обязанностям смотрителя, так и по тем знаниям и опытности, которыми он обладает для исполнения обязанностей учителя, — а именно: на Николая Ивановича Соснякова.

   В лестной надежде на то, что Вы примете в нём должное участие и окажете зависящее от Вас содействие к его избранию, остаюсь готовый к услугам

Виктор Осьмидухов.

   3 февраля.

———————

  

   Фивраля 14-го дни, миластевещиму государю, гасподину Вихтару Павловичю восмидухаву, От 2-й гилдеи купца Ивана Кобчикова, наше почтение и Ниский поклон шлю я вам и есчё скажу вам, што писмо я ваше получиф, и как вы за учитиля просить из волите, то Всё, што от мине зависить будить, зделаю. А што касатильна, ежиле к примеру сказать они балафством каким займатца станут, то и ихнева брата по шее, да и вам спасибо ни скажим. Патаму в етих учителешков хрестиянского духу вофсе ни стало. А в протчим, ежиле хороший они чиловек, то пускаи служит, и естли всячицкое сторание приложено будит, то и мы ех ни обидем.

   Засим быдте вы здоровы. Иван Ильин Кобчиков сын 2-й гилдеи купец, приседатель и подстафшик.

———————

  

   Голубчик Николай Иванович, прилагаю Вам при сём письмо Вашего будущего начальства. Что же Ваше дело? Подвигается ли? Сдали ли Вы пробный урок на звание начального учителя? Зайдите как-нибудь побеседовать.

Преданный Вам

В. Осьмидухов.

   16 февраля.

———————

  

Многоуважаемый Виктор Павлович!

   Зайти побеседовать в настоящее время решительно не могу: готовлюсь к пробному уроку, который на днях предстоит мне в самом приюте, в присутствии членов совета.

   Вчерашнее Ваше письмо я получил, вернувшись с первого пробного урока, который был мне назначен для получения звания начального учителя. Сошло благополучно. Да как не сойти? Ведь, чистейшая комедия: человек с высшим образованием, будь даже он профессором, не имеет права занять место начального учителя, пока не даст пробного урока! Пришёл я, сидят экзаменаторы, и сами признаются, что всё это дичь; один задал мне объяснить ему (— заметьте ему, а не детям: учеников там вовсе не было —) задал объяснить ему сложение простых чисел, а другой попросил рассказать о наречии, потом перемигнулись и говорят: «довольно с вас». И поставили по пятёрке.

   Но предстоящий пробный урок меня немножко беспокоит: тут уж дело другое, тут необходимо понравиться купеческому парламенту, как Столпотворянский называет свой попечительный совет: а это — дело нелёгкое, полагаю.

   Однако, будет. Надо приниматься за работу. До свиданья, дорогой мой.

Весь Ваш

Н. Сосняков.

   17 февраля.

———————

  

Дорогой мой Виктор Павлович!

   Только что вернулся с пробного урока, который давал в приюте, при членах совета. Потеха, батенька мой! Вот, мастодонты-то! Один заснул во время урока, т. е. во всю носовую завёртку засопел. Всё, знаете ли, типы! Если по-московски — то замоскворецкие, а если по-петербургски — то апраксинские. Я сразу сообразил, что на них только и можно подействовать смелостью. Единственный сколько-нибудь понимающий у них человек — это Столпотворянский; остальные же все антиподы какие-то толстокожие. Поэтому я, главным образом, старался говорить громче и бойчее. Чувствую, что в этом направлении выдержал себя вполне. Когда кончил, подходит ко мне председатель совета, Кобчиков — (настоящий Кит Китыч!.. Впрочем, Вы его ведь лично знаете) — похлопал меня по лопатке и говорит: «Молодчина! Отчётисто!» И больше ничего. Вот, батюшка, под какое начальство попаду! Однако, это меня нисколько не страшит, — тем более, что Столпотворянский успокоил меня на этот счёт, обещавшись, что я, как учитель, буду иметь дело только с ним, как членом совета, заведующим учебно-воспитательною частью. Впрочем, не для них же я, в самом деле, стремлюсь туда поступить. А стремление это стало ещё более возрастать с того момента, как я побывал в приюте и основательно осмотрел его. Устроен он вполне педагогично, гигиенично и т. д. К тому же и дети произвели на меня приятное впечатление. Только жаль их: цели обучение в приюте не имеет никакой. Хоть бы обучали их для того, чтобы давать им права по отбыванию воинской повинности. И того даже нет. Представьте вы себе такую сцену. По окончании моего урока, один из мастодонтов-благотворителей выстроил детей гуськом (всех их в приюте 28 человек), вынул из кармана кошель и стал давать им на гостинцы — кому копейку, кому семитку, — должно быть, сообразно с прилежанием и поведением. Сужу так по тому, что когда очередь дошла до одного мальчика, мастодонт строго заявил ему: «А тебе, Рукавишников, ничего не будет, балуешься больно: поди-ка сюда поближе». Мальчик подошёл, весь трясётся. — «Я тебе место нашёл. Довольно уж ты учился; всё равно, умней не станешь. В субботу тебя возьму отсюда. Трактир Шестипалова слыхал? Меня хозяин, Шестипалов сам, просил ему мальчика побойчей достать к буфету. Так вот я тебя беру. Гляди только, как баловаться станешь, да выгонит он тебя, назад сюда не примут… Понял?.. А? Чего ж молчишь? Баловаться будешь? А?» — «Не буду»… — «То-то… ступай с Богом». Вот, Виктор Павлович, какое воспитание: прямо со школьной скамьи — да к кабацкой стойке, созерцать пьяные рожи и слушать ежеминутные поминовения родителей. Впрочем, вот только дай Бог поступить: при мне этого уж не будет! Дудки! Дело поставлю так, что подобные порядки, наверно, изменятся. Да, это место мне очень по душе. Тут можно будет поработать. И что за чудная работа! Да и с материальной стороны место далеко не так мизерно, как Вы предполагали. Помилуйте! Готовая квартира, три комнатки; положим, тесненько, но ведь даровому коню в зубы не смотрят; затем, готовый стол на всю семью, а ведь я — сам-пят: что нам теперь прокормиться стоит! Затем, прислуги мне держать уж не надо будет, потому что прислуга полагается от приюта. И помимо всего этого ещё 60 рублей ежемесячно! Вот благодать-то! Значит, можно будет начать долги платить. А долгов у меня накопилось — просто, страсти!

   Теперь надо будет получить учительское свидетельство. Послезавтра оно уж будет готово. А в приюте меня уж торопят: бывшая смотрительница приюта выехала уже недели две тому назад, и один из членов-благотворителей, Алексей Лукич Глебов, отставной чиновник, взялся побыть с детьми до тех пор, пока водворится новый смотритель. Вот подвиг! Ведь это бесплатно. Оказывается, что сия помесь Акакия Акакиевича с Поприщиным сумела не только взять детей в руки, но даже хозяйственную, чисто-бабью часть отправляет мастерски: разливает чай, раздаёт порции за обедом и даже (как бы Вы думали?) бельё детское чинит и чулки штопает! Вот, батенька мой, какая кастелянша в вицмундире с Владимиром в петлице! Какую ему за это мастодонты овацию устроили! Всё его дядей Лёшей зовут.

   Да, надо Вам сказать, что когда после урока дети поужинали и пошли спать, попечительный совет всей честной компанией отправился в трактир чай пить (потом оказалось, что пили только водку). Пригласили и меня. Признаться сказать, я сначала поколебался: думал, не искус ли это какой-нибудь, не хотят ли они меня испытать, пьющий ли я, или не пьющий. Словом, думал, что это по водочной части пробный урок будет. Сначала поколебался: отказаться — пожалуй, дело испортишь; не отказаться, пойти — заставят, чего доброго, пить, за галстук лить будут, напоят, а потом скажут — «пьяница, не надо нам такого». Наконец, решил идти, но крепиться. И действительно, оказалось трудно: как подпили, разговоры у них пошли совсем другие, вовсе уж не педагогические. Кричат: «Пей, смотрителишко! Покажи: христианский в тебе дух сидит, или ты специалист по части прокламации!» Еле-еле мы с Столпотворянским оттуда выбрались, тайком ушли. Он говорит, что у них каждое заседание совета так кончается. Вот нравы-то! Потеха!

   Однако, я засиделся над письмом до третьего часа ночи. Пора кончать. На днях буду у вас. До свиданья, мой дорогой.

Сердечно преданный вам

Н. Сосняков.

   27 февраля.

———————

  

Дорогой Виктор Павлович!

   Всё сделано, всевозможные свидетельства добыты. Сейчас последнее отослал Столпотворянскому. Остаётся теперь только дождаться заседания попечительного совета, на котором я должен быть утверждён смотрителем и учителем приюта.

   Наконец, пора и детям приняться за ученье: дело в том, что их временный смотритель-благотворитель, хотя и умеет штопать чулки и носит Владимира в петлице, однако в грамоте недостаточно силён, а тем паче ничего не смыслить в воспитании и обучении детей, которые, по этой причине, вот уже более месяца, как ничему не учатся. Теперь же можно надеяться, что я на днях засажу их за буки-веди.

   Не могу удержаться, чтобы кстати ещё раз не поблагодарить Вас, голубчик, за Ваше доброе внимание ко мне. Завтра вечером я намерен посетить Вас. Пожалуйста, будьте дома.

Сердечно преданный Вам

Н. Сосняков.

   3 марта.

———————

  

Добрейший Виктор Павлович!

   Вот уже три недели прошло с тех пор, как я отослал Столпотворянскому все необходимые документы. И до сих пор — никакого ответа. Решительно не знаю, чему приписать такое молчание. То торопили, а теперь сами затягивают. Обращаюсь к Вам, голубчик, с убедительнейшею просьбою: напишите, пожалуйста, Столпотворянскому от своего имени, — спросите его, что всё это значит. Мне самому неловко: пожалуй, могут принять за навязчивость. Надеюсь, что Вы немедленно же исполните мою покорнейшую просьбу.

Душою любящий Вас

Н. Сосняков.

   24 марта.

———————

  

Многоуважаемый Семён Иванович!

   Меня чрезвычайно интересует: устроился ли мой милый Николай Иванович. Будьте добры, не откажите сообщить мне, как стоит дело и близится ли оно к разрешению, а также — в каком смысле должно последовать разрешение. Одновременно с этим, пишу и Вашему председателю, Ивану Ильичу Кобчикову, но только несколько в ином смысле, ввиду чего и прошу Вас не проговориться ему, что получили от меня настоящее моё письмо с этим запросом.

Готовый к услугам

В. Осьмидухов.

   25 марта.

———————

  

Милостивый Государь,

Иван Ильич.

   С особенным удовольствием услышал я, что рекомендованный мною Вам Николай Иванович Сосняков определён на место смотрителя в Вашем приюте. Видя из этого назначения, что совет Ваш относится со вниманием к тем рекомендациям, за которыми он обращается, я считаю долгом поблагодарить за это внимание в лице Вашем весь совет, которого Вы состоите председателем, а также нелишним нахожу поздравить Вас с тем, поистине незаменимым приобретением, которое вы сделали в лице Николая Ивановича Соснякова.

   Примите уверение в истинном почтении и преданности

Виктора Осьмидухова.

   25 марта.

———————

  

   Иваныч, соберай савет скарея. Надыть сматрителя назначить. Какова чёрта? Што нам Лёшка? Он крал и в зятки Брал весь век. И нас аграбит. Ето не ризон. А коль просим рикоминдацию и рикоминдуют нам харошава чиловека, надо брать. Я ушь и благодарствиное писмо получил от Восьмидухава. Спеши. Павестки всем пашли, штобы значит Все собралис. Лёшка таперь биз места, за В зятки прагнали, так хочит к нам. А мы сабирем своих паболше, да Миколку выбирим. Ето ничаво, што у няво три штуки приплоду, ни об ядят приют. Валяй повески на посля завтре. А которыи на савет никогда ни ходют, ты их обьезди сам, штобы бисприменна были. Денег На изъвошиков не желей. Што будит стоить, всё плачу. Благо дело, нам бы С табой в дураках ни астацца, изза Лешки то, изза дьявала. Он маю жану в аменины аскарьбил. Какова чёрта? А за сим стораися и быдте здаровы. Марта 26-го дня.

Купец Кобчиков приседатиль.

———————

  

   Телеграмма N 3011.

Ивану Ильичу Кобчикову.

   Объездил всех. Обещались поддержать. Некоторые упираются. Предстоит борьба. Он также всех просил поддержать.

Столпотворянский.

———————

  

   1 апреля.

Милостивый Государь,

Николай Иванович!

   Дело о вашем назначении на должность смотрителя и учителя в приюте приняло совершенно иной оборот. Известный Вам Алексей Лукич Глебов изъявил согласие продолжать свою деятельность в приюте. Совет, принимая во внимание и порядок, заведённый им, и экономическую сторону дела (в том смысле, что он — бездетный), к крайнему моему прискорбию, большинством голосов изменил своё прежнее постановление и утвердил смотрителем приюта Алексея Лукича, кроме обязанностей учителя. На должность же приходящего учителя совет постановил пригласить Вас ввиду представленных Вами блестящих рекомендаций о Ваших педагогических способностях. Я, со своей стороны, советую принять это предложение. Если надумаетесь занять предлагаемую Вам должность, соблаговолите зайти ко мне для переговоров.

   Примите уверение в совершенном моем к Вам, Милостивый Государь, почтении и искренней преданности покорного Вашего слуги

Семена Столпотворянского.

———————

  

Добрейший Виктор Павлович!

   Дело моё в приюте провалилось. Вчера я получил извещение от Столпотворянского о том, что совет утвердил смотрителем того члена-благотворителя, который временно исполнял там смотрительские обязанности (хорош благотворитель!). Мне же, «ввиду блестящих обо мне рекомендаций», совет постановил (довольно торжественно!) предложить место приходящего учителя в приюте. Сегодня утром я побежал к Столпотворянскому узнать об условиях: оказывается — ни квартиры, ни стола, учебные занятия два раза в день (утренние — по четыре часа, вечерние — по два с половиной) и плата за этот труд… двадцать рублей в месяц! Курам на смех! Ну, конечно, пришлось отказаться. Надеюсь, Вы на меня за это не посетуете: примите в соображение, что согласиться на эти условия мне никакого расчёта нет. Если бы я жил поблизости около приюта — тогда бы дело другое; а ведь я живу, наверно, в пяти верстах от него, так что мне пришлось бы в день по двадцати вёрст делать, путешествуя на уроки. Переехать же на новую квартиру, куда-нибудь в те края, не имею теперь ни малейшей возможности, потому что должен здесь за старую, и в случае переезда мне придётся и за новую квартиру платить, и старый долг выплачивать. А из чего? Всё из тех же двадцати рублей? Тогда на какие же доходы я стану существовать со всею семьёю? К тому же, занимаясь целый день на уроке и, кроме того, делая в четыре конца ежедневно по двадцати вёрст, я буду так уставать к вечеру, что для меня уже немыслимо будет исполнение никакой частной работы, которою теперь я всё-таки достаю рублей по 70 ежемесячно. Итак, кажется, ясно, что принять это предложение для меня не было ни малейшего расчёта; а потому теперь я уж уверен, что Вы на меня за мой отказ не станете сетовать. Ещё раз спасибо Вам, дорогой Виктор Павлович, за то участие, которое Вы с такой готовностью приняли во мне.

Сердечно преданный Вам

Н. Сосняков.

   2 апреля.

   P. S. Столпотворянский, по-видимому, очень сконфужен этим пассажем и даже огорчён, потому что, кажется, вполне рассчитывал на верный успех.

Ваш Н. Сосн.

   Еще P. S. А я-то, дурак, как хлопотал! Сколько беготни было! Из-за этих хлопот, целых два месяца никакой частной работы не брал: некогда было справляться с нею. А сколько гербовых марок куплено и налеплено! И зачем это всё? Всё прахом пошло.

———————

  

Милостивый Государь,

Иван Ильич!

   Меня крайне удивила та неделикатность, с которою Ваш совет отнёсся к моей рекомендации. Если Вы ни в грош не ставите рекомендацию, за которою сами же прибегаете, и вместо рекомендованного Вам лица назначаете какого-то проходимца, то зачем же было беспокоить меня своими просьбами?

Виктор Осьмидухов.

   3 апреля.

———————

  

   Милостевещиму Государю, его высокаблагородею и почтеннийщиму госпадину Вихтару Павловичу Восмидухаву перьвым делом нискай паклон шлю я вам и желаю быть вам здаровым и Богом хранимы.

   Засим уведомляю я вас, што писмо я ваше палучиф, напрастно вы на миня обижацца изьволите в такии великии Дни страсной седьмицы, патаму на нет и суда нет. А я сторалси. И Иваныч сторалси. Толко снашим наротцом ничаво ни паделаишь: аблюбили они Лешку вора и выбрали. Бальшанство. Што Сним зделаишь? У нас порламинт. Ни даром он перит нами пъяный на колеНкых ползыл, в груть сибя кулаком бил, слезы лил, штобь его тольки в зяли. А как вы за етова маладца, за Миколку Сосникова, из Кожи вон лезите хлопотамши, то вижу я, што должно хароший они есть чиловек. А патаму надыть иму какое ни на есть дело дать, штобь ни балталси зьря, а ни то пожалуй из Балуитца ни за грош. Жалко парня. Вы, господин, на фторои день светлова празнека прихОдите в камерчицкую гастинецю. Чиику папием на миравую, серебреную галофку аткупарим, штобь не абидна было. Да с собои таво мылатца приведи. Надыть ево пасмотреть паближе, што они за чиловек есть. У мене на фамяной нидели старшии прикашик в диревню едит, неково К выручьки паставить. Жалованья 15 руб., квартера гатовая. Чево лутче? Может, и возьму Миколку. А што у него приплоду многа, таво я ни боюс, ни об едят.

   А засим проздравляю я вас с наступающим великим празнеком и жалаю я вам всяких блах и в радости разьгавецца и быдте вы здаровы. А В протчем астаюсь жиф и здаров Иван Ильин Кобчиков сын, 2-й гилдеи купец, приседатиль и подстафшик. Апреля 5-во дни.

   Мотри, с мылатцом прихади.

  

   1884

  

  

   OCR, подготовка текста — Евгений Зеленко, сентябрь 2011 г.

   Адрес: Викитека.