Речь будет идти о нашем церковном старосте Михайле Сидорыче Чмыхенко. Я нарочно предупреждаю об этом, потому что Михайло Сидорыч не какой-нибудь (Мало ли кого выбирают в старосты! Иной раз спьяна такого хозяина выберут, который и поклона как следует ударить не умеет!), да, так говорю — не какой-нибудь, а… Ну, да вы уже сами увидите, какой.
Был он шесть лет церковным старостой, а теперь его опять выбрали. Церковный староста… Знаете что? Признаюсь вам, что мне это трудно даже выговаривать, потому что у нас никто так не говорит, а все говорят — тытарь. Это я его церковным старостой назвал собственно для того, чтоб вам было понятно, а по нашему оно — тытарь. Так уж я и буду говорить. Шесть лет, говорю, был тытарем Михайло Сидорыч Чмыхенко… Опять же я ещё раз перерву мой рассказ. Вот я сказал Чмыхенко, а по настоящему он совсем не Чмыхенко, а просто Чмых. Дед его был Чмых — положим, деда я не помню, — а батько его, Сидор, так это я уже прямо скажу, что он был Чмых, потому что я сам знал его. Да и все они — Чмыхи: и брат его Карпо, что мельницу держит, — Чмых, и дядько по батьку — он рыбальством занимается — тоже Чмых, да все-все Чмыхи. И сам Михайло Сидорыч прежде звался Чмыхом, а как выбрали его тытарем, вдруг стал называться Чмыхенко. Должно быть, он думает, что это лучше выходит, а по моему, так Чмых гораздо лучше: и короче, и звучней. Но как он уже тытарь и притом седьмой год, то пускай он будет Чмыхенко.
О чём бишь я хотел рассказать вам? Ей-Богу, позабыл совсем. Может и не рассказывать уже? А, вспомнил, вспомнил. Как выбрали это его в третий раз, задумал наш Михайло Сидорович думу. Слышал он, что тытарям от начальства награды бывают, вот и ему захотелось. Оно, конечно, приятно от начальства знак получить, да чтобы этот знак всякий видел, такой знак, чтобы на всю жизнь остался. Пошёл он к батюшке совет держать. Уж я не знаю, что такое сказал батюшка, а только мне известно, что на другой день батюшка поехал в город, а за ним выехал и Михайло Сидорович. Опять же я не могу сказать, что такое было у Михайла Сидорыча в повозке, но что-то было, потому что хотя на задку и было присыпано сено, но из-под сена выглядывал мешок. Полагаю, что в мешке было жито. Лежало что-то и в передку, да не только лежало, а и шевелилось под рогожей. Насчёт этого я думаю, что там сидел индюк, а может быть и пара индюков. После уже Михайло Сидорыч рассказывал, что ездил тогда к благочинному, а в то время мы этого ещё не знали. Видели только, что из города приехал он в пустой повозке и весь день и потом всю неделю ходил очень весёлый. Ну, значит, благочинный обещал.
Прошло этак с месяц. Награду скоро сделать нельзя, это не то, что выпить чарку водки. Прошёл месяц — и вдруг в воскресенье перед обедней батюшка подзывает к себе в алтарь Михайла Сидорыча и говорит: «Ну, Михайло Сидорыч, вот и награда тебе вышла. Молись Богу!» Михайло Сидорыч сейчас стал поклоны бить, а после обедни батюшка благодарственный молебен отслужил. Только вот беда. Награда, действительно, вышла, только не пришла ещё. Батюшка прочитал о ней в «Ведомостях», а когда её пришлют, не известно.
В тот день уже вся деревня знала, что Михайлу Сидорычу Чмыхенко награда вышла. Смотрели мы на него в обедни: тот же Михайло Сидорыч, а как будто и не тот. Та же борода седая, тот же чекмень подпоясанный красным шарфом, те же большие чоботы, смазанные салом, а в то же время будто бы всё это и не то. Было похоже, как будто награда вышла не только Михаилу Сидорычу, а и бороде его, и чекменю, и красному шарфу, и сапогам. Если бы вы видели, как в этот день после «достойно» Михайло Сидорыч ходил по церкви с тарелочкой и с колокольчиком, то вы сами догадались бы, что ему вышла награда. Не ходил он, а плавал, да, именно плавал, да только не так как плавает окунь либо щука, а совершенно так как двадцатипудовый осетер. После обедни все хозяева прямо направились в его хату. И сколько в этот день было выпито водки, про это знает один только человек в свете — это Иоська Ицкович, наш деревенский корчмарь. А я только знаю, что было выпито много. Нельзя. Всякий поздравляет, всякого надо напоить допьяна. Для хорошего хозяина, сами знаете, обидно, ежели гость уйдёт от него не пошатываясь.
Всё это хорошо. Да только самая-то награда что-то долго не приезжала. Говорили, что будто она из самой столицы, из Петербурга едет, ну, тогда оно понятно, оттуда не так-то скоро доедешь. Рассказывали, что она идёт от самого митрополита. Много кой-чего рассказывали, а только — неделя, другая, третья, а награда всё не едет. Наконец, приехала. Батюшка получил её и опять же в церкви после проповеди подозвал Михайлу Сидорыча, только уже не в алтарь, а всенародно и сказал громко, чтобы все слышали: «Вот, Михайло Сидорыч, перед всем народом объявляю тебе, что за твои заслуги, так как ты всегда был хорошим тытарем и заботился о церковном благолепии, тебе вышел похвальный лист». Сказал батюшка эти слова и вручил Михайле Сидорычу большую, толстую как кожа бумагу. Все мы это видели, и видели мы, как взял Михайло Сидорыч эту бумагу, бережно снёс и положил её на свечной стол. Но кто хорошо смотрел, тот заметил, что Михайло Сидорыч не только не был рад, а даже как будто опечалился. Да, опечалился. И я вам скажу отчего было это. Оно, конечно, приятно получить награду, да что с нею делать? Михайло Сидорыч признался нам, что не того он ожидал. Награда — она должна быть видимая, чтобы можно было её при себе держать. Ну, там медаль, — хотя медная, — либо цепь какая, что хотите, а то бумага, что с нею делать, с этой бумагой? Ни её на шею надеть, ни её к чекменю прицепить. В сундук её спрятать, вот и всё, и никто её не увидит. Положим, Михайло Сидорыч в сундук её не спрятал, а заказал в городе рамку, большую такую — красную и под стеклом, и в этой рамке повесил похвальный лист в своей хате на самом видном месте. Да ведь это что! Первое дело, что его только в хате и видно, а второе — и не всякий поймёт. Ведь его читать надобно, а много ли у нас грамотных?
Смеялись у нас на деревне: ежели Михайло Сидорыч, ставши тытарем, из Чмыха переделался в Чмыхенко, как уже он теперь называться будет, когда ему похвальный лист вышел? Тут придумывались такие словечки, которые я вам сказать не посмею. У нас ведь народ — насмешник.
Только это напрасно, потому что Михайло Сидорыч — мужик хороший. Вот только с этой наградой немножко оконфузился. Ну, так ведь это что! Я думаю, и с чиновниками бывает, что ждёт одного, ну, там ленту либо звезду, а получит… Бывает так, что и ничего не получит. А Чмыхенко всё ж таки похвальный лист получил. А может, благочинный так сделает, что когда-нибудь и медаль ему пришлют.
——————————————————————————-
Сканирование, подготовка текста: Е. Зеленко, май 2014 г.
Скачать