Bibra > Произведения > Все > Ромео и Джульетта

Ромео и Джульетта

Автор: Соколовский Александр Лукич

Скачать

СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬАМА ШЕКСПИРА
ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.

ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,
пересмотрѣнное и дополненное по новѣйшимъ источникамъ.

ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ.

Томъ I.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ Т-на А. Ф. МАРКСЪ.

OCR Бычков М. Н.

  

РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА

   Трагедія «Ромео и Джульетта» явилась въ первый разъ въ печати въ 1597 году въ форматѣ in quarto и была затѣмъ издана черезъ два года, въ 1599 году вновь, съ поясненіемъ, что пьеса издается на этотъ разъ въ исправленномъ и дополненномъ видѣ. Подлинное заглавіе этого второго изданія было слѣдующее: «The most excellent and lamentable Tragedio of Romeo and Juliet. Newly corrected augmented and amended. As it hath been sundry times publiquely acted by the right honourable the lord Chamberlaine his servants», т.-е. «Въ высшей степени превосходная и плаченная трагедія о Ромео и Джульеттѣ, вновь исправленная, дополненная и измѣненная въ томъ видѣ, какъ она много разъ представлялась слугами достопочтеннаго Лорда Каммергера». Разница текстовъ этихъ двухъ изданій такъ значительна, что второе нельзя даже считать перепечаткой перваго, вслѣдствіе чего въ критикѣ возникли относительно происхожденія этихъ двухъ редакцій два различныхъ мнѣнія. Нѣкоторые комментаторы считаютъ первое изданіе незаконнымъ плагіатомъ, искаженнымъ актерами и издателями, и признаютъ настоящимъ Шекспировымъ текстомъ только второе изданіе 1599 года; по мнѣнію же другихъ, трагедія эта была два раза обработана самимъ Шекспиромъ, вслѣдствіе чего первое изданіе, 1597 года, признается точно также принадлежащимъ его перу, какъ и второе. Вполнѣ точныхъ доказательствъ въ пользу справедливости котораго-нибудь изъ этихъ мнѣній не существуетъ; но сличеніе обѣихъ редакцій гораздо болѣе говоритъ въ пользу второго мнѣнія, чѣмъ перваго. Измѣненія и прибавки второго изданія обличаютъ опытную, умѣлую руку, и вообще весь текстъ настолько выше и лучше текста перваго, что трудно себѣ представить даже со стороны безусловныхъ невѣждъ издателей возможность измѣненій и искаженій прекраснаго текста, и притомъ искаженій, не вызванныхъ рѣшительно никакой надобностью. Между тѣмъ мнѣніе, что самъ Шекспиръ исправилъ и улучшилъ пьесу, написанную имъ въ періодъ ранней молодости, не только совершенно правдоподобно, но имѣетъ вѣское за себя доказательство въ томъ, что объ этихъ исправленіяхъ и дополненіяхъ упоминается въ самомъ заглавіи второго изданія.

   Это второе изданіе, 1599 года, было перепечатано въ слѣдующихъ годахъ еще два раза и затѣмъ помѣщено въ первомъ полномъ собраніи сочиненій Шекспира, изданномъ въ форматѣ in folio въ 1623 году. Измѣненій противъ подлиннаго текста 1599 года въ этихъ изданіяхъ нѣтъ почти никакихъ (если не считать опечатокъ, которыми изобилуютъ всѣ издавшіяся въ то время книги), а потому и въ окончательномъ установленіи текста помощью свѣрки различныхъ варіантовъ, какъ это дѣлалось для другихъ пьесъ Шекспира, въ настоящемъ случаѣ не представилось надобности. Въ изданіи in folio трагедія «Ромео и Джульетта» помѣщена въ отдѣлѣ трагедій, третьей по счету пьесой. Раздѣленій на акты и сцены нѣтъ ни въ одномъ изъ помянутыхъ изданій. Слѣдующіе, серьезно смотрѣвшіе на дѣло, издатели продолжали держаться того же текста и если допускали нѣкоторыя незначительные измѣненія, то исключительно для поправки явныхъ ошибокъ или для разъясненія совершенно непонятныхъ мѣстъ, согласно толкованіямъ различныхъ комментаторовъ. Были, правда, и такія изданія, въ которыхъ самозванные поэты брались не только исправлять, но даже совершенно передѣлывать драму на свой ладъ, но о такихъ передѣлкахъ, конечно, не стоитъ распространяться.

   Годъ, когда драма была написана, остался въ точности неизвѣстенъ; но выходъ въ свѣтъ перваго изданія — въ 1597 году, при чемъ извѣстно, что драма давалась на сценѣ и до того, ясно доказывалъ, что она написана Шекспиромъ значительно ранѣе этого срока. А такъ какъ изъ хронологіи Шекспировыхъ произведеній вообще достовѣрно извѣстно, что до 1596 года были имъ написаны (если не считать сомнительной трагедіи «Титъ Андроникъ») лишь нѣсколько легкихъ комедій и историческихъ хроникъ, къ литературной оцѣнкѣ которыхъ нельзя примѣнять очень строгой мѣрки, то окажется, что трагедія «Ромео и Джульетта» должна считаться первымъ изъ тѣхъ глубоко серьезныхъ произведеній, въ которыхъ геній Шекспира проявилъ себя съ полнымъ блескомъ и силой. Понятно потому, что изысканія критики съ особеннымъ тщаніемъ были направлены на то, чтобъ съ точностью опредѣлить годъ, а слѣдовательно — и возрастъ поэта, когда онъ создалъ это свое первое великое произведеніе. Къ сожалѣнію, точныхъ фактическихъ указаній на это, какъ уже сказаью, не нашлось. Въ текстѣ драмы, впрочемъ, есть одно мѣсто, на которое указалъ Тирвигъ, а именно монологъ кормилицы во 2-й сценѣ 1-го дѣйствія, когда она, болтая о дѣтскихъ годахъ Джульетты, разсказываетъ о случаѣ, бывшемъ съ нею одиннадцать лѣтъ тому назадъ, какъ разъ въ день землетрясенія. А такъ какъ въ Англіи въ 1580 году было дѣйствительно сильное землетрясеніе, то отсюда Тирвитъ сдѣлалъ выводъ, что драма была написана одиннадцать лѣтъ спустя, т.-е. въ 1591 году, т.-е. когда Шекспиръ имѣлъ 27 лѣтъ отъ роду. Хотя нѣтъ спору, что предположеніе это имѣетъ за себя нѣкоторую вѣроятность, и что Шекспиръ дѣйствительно могъ въ написанномъ простонароднымъ языкомъ монологѣ кормилицы употребить обыденное у простыхъ людей опредѣленіе времени по происшествіямъ, произведшимъ на всѣхъ какое-нибудь сильное впечатлѣніе, — но во всякомъ случаѣ выводъ этотъ не больше, какъ остроумная догадка, не имѣющая въ свое подтвержденіе никакихъ иныхъ фактическихъ данныхъ. Сверхъ того, противъ мнѣнія, что драма была написана въ 1591 году, существуетъ вѣское возраженіе, состоящее въ томъ, что этотъ и предыдущій, 1590 годы значатся первыми годами Шекспирова творчества, а потому трудно и даже невозможно предположить, чтобы рядомъ съ нѣсколькими незрѣлыми произведеніями («Титъ Андроникъ» и «Генрихъ IV») онъ могъ создать «Ромео и Джульетту», т.-е. драму, которая даже въ своемъ первоначальномъ, дошедшемъ до насъ въ первомъ изданіи 1597 года, видѣ гораздо выше всѣхъ его первыхъ пьесъ. Тѣмъ не менѣе фактъ изданія драмы въ 1597 году явно доказываетъ, что она была произведеніемъ молодости поэта, чему подтвержденіемъ служатъ также особенности ея слога и внѣшняя форма стиховъ, тождественныя съ тѣми, какія замѣчаются въ раннихъ Шекспировыхъ произведеніяхъ, написанныхъ въ періодъ времени отъ 1591 до 1599 года. Особенности эти заключаются въ частомъ употребленіи риѳмы (иногда перекрестной) въ сонетной формѣ нѣкоторыхъ монологовъ, въ цвѣтистомъ, напоминающемъ италіанскіе concetti, слоги и нѣкоторыхъ другихъ пріемахъ, которые поэтъ пересталъ употреблять въ позднѣйшихъ произведеніяхъ. Всѣ эти соображенія приводятъ къ очень вѣроятному заключенію, что драма «Ромео и Джульетта» въ первой своей редакціи могла быть написана между 1593 и 1596 годами, а затѣмъ была исправлена и передѣлана авторами вновь въ 1597 или 1598 годахъ. Сдѣлать болѣе точное опредѣленіе, по крайней мѣрѣ до сихъ поръ, не представляется возможности.

   Фабула драмы была много разъ литературно обработана въ Италіи и Англіи еще до Шекспира, въ формѣ новеллъ, стихотворныхъ поэмъ, а также и драматическихъ произведеній. Древнѣйшая, дошедшая до насъ новелла, принадлежащая перу Массуччіо, появилась въ 1476 году и содержитъ разсказъ о двухъ любовникахъ Маріотто и Джаноццѣ, жившихъ въ Сіэнѣ. Сюжетъ сходенъ съ обработаннымъ Шекспиромъ лишь въ общихъ чертахъ. главнаго мотива драмы — вражды двухъ домовъ — въ новеллѣ нѣтъ. Содержаніе состоитъ въ томъ, что Маріотто, тайно обвѣнчанный съ Джаноццой, былъ изгнанъ изъ города за убійство кого-то въ дракѣ. Джаноцца, принуждаемая выйти за другого, выпила, по совѣту монаха, также, какъ и Джульетта, усыпительное питье и послала сказать о томъ своему мужу; но онъ, не получивъ этого извѣстія вслѣдствіе того, что посланный былъ взятъ на пути въ плѣнъ корсаромъ, услышалъ только ложную вѣсть о смерти Джаноццы и возвратился для того, чтобъ умереть на ея трупѣ въ Сіэну, гдѣ его схватили при разрытіи могилы и предали казни. Джаноцца умерла въ отчаяніи на его трупѣ.

   Болѣе популярной и болѣе сходной съ сюжетомъ драмы представляется другая новелла, написанная въ 1524 году Луиджи да-Порто. Въ ней мѣсто дѣйствія перенесено въ Верону, введена вражда двухъ домовъ Монтекки и Капулетти, и самые любовники уже носятъ имена Ромео и Джульетты. Событія новеллы почти тѣ же, которыя выведены и въ драмѣ. Авторъ заключаетъ разсказъ нравоучительнымъ прославленіемъ вѣрной любви Джульетты, ставя ее въ примѣръ современнымъ вѣтрянымъ женщинамъ. Послѣ Луиджи да-Порто тотъ же сюжетъ былъ обработанъ Банделло (1554). Разсказъ его уже гораздо подробнѣе, чѣмъ произведеніе Луиджи да-Порта, и въ немъ встрѣчается очень много положеній, какія ввелъ и Шекспиръ въ свою драму; но, тѣмъ не менѣе, все произведеніе написано совершенно въ духѣ средневѣковыхъ новеллъ, т.-е. съ придачей гораздо большей важности изложеннымъ событіямъ, чѣмъ развитію драматическаго дѣйствія и характеровъ. Хотя ни одна изъ этихъ новеллъ не послужила Шекспиру канвой для его драмы непосредственно, но разсказъ Банделло имѣетъ особенную важность тѣмъ, что онъ былъ переработанъ съ гораздо большимъ развитіемъ событій и характеровъ англійскимъ поэтомъ Артуромъ Брукомъ въ огромную, написанную стихами, поэму, которая собственно и послужила Шексниру образцомъ его произведенія. Поэма Брука важна до такой степени, что на ней необходимо остановиться подробнѣе. Для того же, чтобъ кончить съ прочими, написанными на тотъ же сюжетъ, произведеніями, остается упомянуть, что существуютъ еще разсказъ о Ромео и Джульеттѣ, написанный Пайнтнеромъ, и испанская драма Луиджи ди-Гротто, озаглавленная «La Hadriana», въ которой выведена любовь одной принцессы къ сыну непримиримаго врага ея отца. Изъ этихъ двухъ источниковъ Шекспиръ пользовался только разсказомъ Пайнтнера, хотя далеко не въ такой степени, какъ поэмой Брука.

   Необыкновенная популярность легенды о Ромео и Джульеттѣ лучше всего доказывается тѣмъ, что въ Италіи установилось даже мнѣніе, будто они существовали дѣйствительно. Въ Веронѣ до сихъ поръ показываютъ старинную гробницу, въ которой, по преданію, замкнутъ прахъ знаменитыхъ любовниковъ. Въ исторіи же этого города, написанной Джираломо делла Корте, эпизодъ изъ любви разсказывается даже прямо, какъ истинное происшествіе. Подложность этого разсказа доказывается однако тѣмъ, что Корте явно заимствовалъ его изъ новеллы Банделло.

   Возвращаясь къ поэмѣ Брука, слѣдуетъ замѣтить, что въ ней мы имѣемъ дѣло уже не съ простодушной, написанной цвѣтистымъ языкомъ, средневѣковой новеллой, но съ серьезнымъ, имѣющимъ недюжинное поэтическое достоинство, произведеніемъ, обнаруживающимъ въ авторѣ не только умѣнье разсказчика, но и истинный поэтическій талантъ. Поэма очень велика и содержитъ нѣсколько тысячъ длинныхъ, написанныхъ александрійскимъ размѣромъ, стиховъ. Заимствованія, сдѣланныя изъ нея Шекспиромъ, такъ значительны, что для желающихъ изучить его драму основательно предстоитъ полная необходимость познакомиться съ поэмой въ подлинникѣ; но такъ какъ объемъ предположенныхъ для настоящаго изданія статей не позволяетъ помѣстить здѣсь полнаго ея перевода, то приходится ограничиться краткимъ изложеніемъ содержанія съ переводомъ лишь нѣкоторыхъ характерныхъ мѣстъ, имѣющихъ особенный интересъ по отношенію къ Шекспировой драмѣ.

   Поэма озаглавлена въ подлинникѣ: «The tragicall historie of Romeus and Juliet, written first in Italian by Bandell and nowe in Englishe by Arthur Brook», т.-е. «Трагическая исторія Ромеуса и Джульетты, написанная сначала по-италіански Банделло, а теперь по-англійски Артуромъ Брукомъ».— Въ началѣ помѣщенъ также, какъ и въ драмѣ Шекспира, небольшой прологъ въ формѣ сонета съ изложеніемъ содержанія. Затѣмъ, за подробнымъ описаніемъ блестящаго состоянія города Вероны, разсказывается о старинной враждѣ двухъ знаменитыхъ въ городѣ домовъ — Капулетти и Монтекки, изъ коихъ къ послѣднему принадлежалъ молодой юноша Ромео, прославившійся во всей Веронѣ, какъ своей красотою, такъ и душевными качествами. Ромео былъ безнадежно влюбленъ въ одну гордую красавицу, не раздѣлявшую его страсти, что приводило его въ такое отчаяніе, что онъ хотѣлъ даже навсегда оставить Верону, въ надеждѣ забыть свою любовь вдали отъ ея предмета.

   Въ это время въ домѣ Капулетти былъ назначенъ большой балъ.— «Это было, — говоритъ поэма, — зимой, когда рождественскіе праздники подстрекали городскихъ дамъ къ различнымъ увеселеніямъ, а потому глава дома Калулетти не щадилъ ни трудовъ ни издержекъ, чтобы задать достойный пиръ». Во всей Веронѣ не осталось ни одной знатной дамы ни одного извѣстнаго своими достоинствами кавалера, которые не были бы приглашены на праздникъ самимъ хозяиномъ лично или письменно, исключая, впрочемъ, членовъ дома Монтекки, не имѣвшихъ права входа вслѣдствіе старинной, раздѣлявшей оба дома, вражды. Случилось однако, что нѣсколько молодыхъ друзей Ромео уговорили его явиться на этотъ праздникъ въ маскѣ, при чемъ хотя онъ и былъ узнанъ хозяевами, но они имѣли деликатность оставить его въ покоѣ. По окончаніи ужина, маски были сняты, и Ромео, не принимая участія въ танцахъ, сѣлъ въ уголъ и сталъ смотрѣть на танцующихъ. «Вдругъ, — продолжаетъ поэма, — увидѣлъ онъ такую прелестную дѣвушку, что похитить ее не отказались бы даже Тезей и Парисъ; и, чѣмъ болѣе онъ на нее смотрѣлъ, тѣмъ болѣе чувствовалъ, что образъ прежней его красавицы, за которую онъ готовъ былъ умереть, сталъ мало-по-малу исчезать въ его сердцѣ и наконецъ исчезъ, какъ будто бъ его никогда тамъ не было. Новая любовь вытѣснила прежнюю, какъ одинъ гвоздь выбиваетъ другой, вспыхнувъ такимъ яркимъ пламенемъ, что потушить ее могла только смерть въ потокахъ крови обоихъ влюбленныхъ». Дѣвушка также заинтересовалась красотой Ромео, и когда такимъ образомъ «купидонъ успѣлъ поразить ихъ сердца», то обоимъ захотѣлось вступить въ разговоръ. Фортуна рѣшила благосклонно исполнить ихъ желаніе, давъ имъ возможность сойтись въ начинавшемся танцѣ съ факелами. Дѣвушка танцовала такъ граціозно, что заслужила громкія похвалы всего веронскаго общества; когда же танецъ былъ конченъ, и Джульетта сѣла на свое мѣсто, то Ромео, къ великой ея радости, занялъ мѣсто возлѣ.

   Далѣе слѣдуетъ описаніе разговора Ромео съ Джульеттой, послѣ чего они разошлись, «обмѣнявшись сердцами». Джульетта спросила кормилицу объ имени Ромео и, узнавъ, что онъ Монтекки, съ горестью стала обвинять судьбу, заставившую ее полюбить кровнаго врага ея семьи, изъ чего, по ея предчувствію, ничего не могло выйти, кромѣ бѣды и горя.

   Много безсонныхъ ночей провела затѣмъ Джульетта, разсуждая о своемъ горѣ, и наконецъ убѣдилась, что она можетъ принадлежать только Ромео, при чемъ ей улыбалась надежда, что брачнымъ съ нимъ союзомъ кончится несчастная вражда ихъ отцовъ. Ромео искалъ, гдѣ только было можно, случая съ нею увидѣться, но всѣ ихъ свиданія были такъ кратки и мимолетны, что наконецъ онъ во что бы то ни стало рѣшился добиться болѣе продолжительнаго тайнаго разговора. Разъ Джульетта, тоскуя по долгой съ нимъ разлукѣ, подошла ночью къ окну и съ радостнымъ восторгомъ увидѣла Ромео, стоящаго внизу. Радость ея была однако очень смущена боязнью, какъ бы забравшійся въ садъ Ромео не навлекъ на себя преслѣдованія и мести ея родныхъ; когда же Ромео, ободривъ ее и успокоивъ, заговорилъ о своей пламенной любви, то Джульетта, признавшись ему въ томъ же, сказала, «что если онъ желаетъ только посягнуть на ея честь, то долженъ оставить эту мысль; если же съ честнымъ намѣреніемъ хочетъ на ней жениться, то она, забывъ не только вражду, раздѣляющую ихъ семьи, но даже долгъ повиновенія родителямъ, согласна оставить домъ, съ тѣмъ, чтобы слѣдовать за Ромео повсюду». Разговоръ ихъ кончился пламенными клятвами Ромео, послѣ чего онъ обѣщалъ отыскать своего духовнаго отца, монаха Лорензо, чтобы посовѣтоваться съ нимъ, какъ устроить ихъ дальнѣйшую судьбу. Джульетта изъявила на это свое согласіе, и затѣмъ они разстались, при чемъ авторъ прибавляетъ, что «на этотъ разъ Ромео ничего не получилъ отъ своей возлюбленной, кромѣ ласковыхъ словъ».

   Далѣе слѣдуетъ подробное описаніе монаха Лорензо, его святой жизни, ученыхъ трудовъ, его дружбы съ Ромео и пр., и пр. Въ разговорѣ съ Ромео монахъ предостерегаетъ его отъ излишнихъ увлеченій и опасностей, которымъ онъ и Джульетта могутъ подвергнуться; но, видя непреклонность Ромео, проситъ дать ему одинъ день на размышленіе. Между тѣмъ Джульетта открыла свою тайну кормилицѣ, которая обѣщала ей свое содѣйствіе. Портретъ этой женщины нарисованъ замѣчательно живыми, яркими красками. Придя къ Ромео и узнавъ отъ него, что все готово къ тайному браку, она произноситъ длиннѣйшій монологъ, изъ котораго интересно привести характернѣйшія мѣста. «Ахъ какъ вы хитры, молодые люди: съ виду скромничаете, а на дѣлѣ проводите всѣхъ! Какъ я ни стара, а вѣдь, право, не повѣрила бы вамъ ни въ одномъ словѣ, если бъ вы пришли съ этими росказнями ко мнѣ. Ну, да ужъ что дѣлать! Джульетта найдетъ средство скрыться изъ дома. Давно-давно перестала она даже чесать свои золотые волосы, забываясь сладкими мечтами. Вѣдь она вами только и живетъ, только о васъ и думаетъ. Не скромныя, надо признаться, мысли приходятъ ей въ головку! Если бъ вы знали, какая она была милашка въ ранніе годы! Сколько разъ я бывало посажу ее на колѣни, приподниму платье, шлёпну сзади, да потомъ тутъ же и поцѣлую».

   Кто не увидитъ, хотя бы только въ этомъ отрывкѣ, готоваго портрета, который Шекспиръ въ своей драмѣ только развилъ и отдѣлалъ подробнѣе.

   Вѣнчаніе любовниковъ и послѣдующія затѣмъ сцены ихъ супружескихъ восторговъ описаны съ такими подробностями, какія могутъ быть допущены только въ простодушныхъ средневѣковыхъ новеллахъ. Счастье ихъ, тайное отъ всѣхъ, длится, по поэмѣ Брука, нѣсколько мѣсяцевъ, послѣ чего происходитъ несчастная встрѣча на улицѣ нѣсколькихъ приверженцевъ враждебныхъ домовъ. Случившійся при этомъ Ромео вмѣшивается въ толпу съ намѣреніемъ предотвратить драку, но его вызываетъ двоюродный братъ Джульетты, бѣшеный Тибальдъ. Ромео тщетно старается отклонить вызовъ; но когда Тибальдъ настаиваетъ, то Ромео, вынужденный защищаться, убиваетъ его. Принцъ, къ которому Капулетти обращаются, взывая о наказаніи виновнаго, присуждаетъ Ромео къ изгнанію. Послѣдующія сцены отчаянія обоихъ любовниковъ описаны въ поэмѣ съ гораздо большими подробностями, чѣмъ въ драмѣ, при чемъ особенно рельефно выдается личность монаха Лорензо, увѣщевающаго Ромео покориться судьбѣ.— «Мужчина ли ты?— восклицаетъ онъ въ отвѣтъ на отчаянныя жалобы упавшаго духомъ Ромео: — если да, то можно подумать, что только съ виду, потому что свойственный мужчинамъ умъ, какъ кажется, совсѣмъ подчинился у тебя страстямъ и прихотямъ». Увѣщанія его очень длинны и цвѣтисты. Успокоивъ Ромео, монахъ устраиваетъ любовникамъ прощальное свиданіе, послѣ котораго Ромео отправляется въ ссылку, а убитая горемъ Джульетта возвращается домой.

   Родные, замѣтивъ ея отчаяніе и слезы, приписываютъ ихъ грусти о смерти Тибальда. Мать увѣщеваетъ Джульетту покориться судьбѣ, утѣшая общими фразами, что такова была воля Господня, что Тибальду хорошо на небѣ, что слезами нельзя вырыть его изъ могилы и т. п., въ заключеніе же и она и мужъ ея рѣшаютъ выдать Джульетту замужъ за извѣстнаго всѣмъ въ Веронѣ молодого графа Париса. Вѣсть эта, какъ и слѣдовало ожидать, только усугубляетъ горе Джульетты, послѣ чего она, принужденная хитрить и притворяться передъ родными, бѣжитъ посовѣтоваться съ монахомъ, который даетъ ей усыпительное питье и подробно учитъ, что она должна сдѣлать: — «Возьми, — говорить онъ:— эту склянку и въ день твоей свадьбы, чуть солнце озолотитъ небо, наполни ее до самаго верха водкой и выпей. Едва ты это сдѣлаешь, пріятная дремота овладѣетъ всѣми твоими членами; сила оставитъ тебя до того, что ты не будешь въ состояніи пошевелить пальцемъ, и даже твой пульсъ и сердце перестанутъ биться. Твои родные сочтутъ тебя умершей и перенесутъ твое тѣло въ погребальный склепъ твоихъ предковъ, гдѣ ты останешься, пока я пошлю увѣдомить Ромео въ Мантую, и мы оба придемъ ночью тебя освободить, и затѣмъ ты уѣдешь вмѣстѣ съ нимъ отсюда».

   Джульетта съ радостью соглашается на предложенное средство и исполняетъ все, какъ сказалъ монахъ. Съ особенной рельефностью описаны въ поэмѣ всѣ тѣ хитрости, которыя приходится ей употребить, чтобъ обмануть родителей притворной покорностью ихъ волѣ относительно брака съ Парисомъ, а также чтобы удалить кормилицу и остаться ночью одной для исполненія задуманнаго плана. Но, когда наступаетъ роковая минута, невольное сомнѣніе и тяжелый страхъ овладѣваютъ ея душой.— «И такъ, — восклицаетъ она: — я должна выпить этотъ составъ, котораго дѣйствіе и сила мнѣ совершенно неизвѣстны! Что если онъ на меня не подѣйствуеть совсѣмъ, или если я пробужусь прежде срока? Не сдѣлаюсь ли я тогда посмѣшищемъ для всѣхъ! Или если на меня поползутъ черви и другіе живущіе въ гробницахъ ядовитые гады, сочтя меня умершей! Какъ я, привыкшая къ свѣжему воздуху, перенесу спертый запахъ могилы и тлѣющихъ тѣлъ? Что если Ромео найдетъ меня задохшейся послѣ преждевременнаго пробужденія?» — Далѣе приходитъ ей страшная мысль, что въ гробницѣ она увидитъ трупъ недавно умершаго Тибальда, — мысль, отъ которой «золотые волосы встаютъ дыбомъ на прекрасной ея головкѣ, и потъ, холодный, какъ горный ледъ, выступаетъ на ея тѣлѣ».— Ужасаясь мысли быть запертой съ мертвыми тѣлами и чувствуя, что этотъ, мало-по-малу овладѣвающій ею, страхъ можетъ помѣшать исполнить ея намѣреніе, она быстро схватываетъ и выпиваетъ склянку, послѣ чего руки ея невольно скрещиваются на груди, и она безъ чувствъ падаетъ на постель.

   Далѣе въ поэмѣ описываются горе родителей и жениха, извѣщеніе Ромео о мнимой смерти Джульетты и его рѣшимость умереть на ея гробницѣ, для чего онъ покупаетъ ядъ у бѣднаго аптекаря. Интересное отступленіе въ концѣ поэмы Брука отъ первоначальныхъ новеллъ состоитъ въ томъ, что онъ заставляетъ Ромео умереть ранѣе пробужденія Джульетты, тогда какъ, по другимъ авторамъ, любовники ведутъ еще предсмертный разговоръ. Шекспиръ, какъ извѣстно, слѣдовалъ въ этой сценѣ тоже изложенію Брука. Поэма кончается самоубійствомъ Джульетты на трупѣ Ромео, послѣ чего исторія ихъ любви обнаруживается предъ всѣми изъ разсказа монаха. Въ заключительныхъ словахъ авторъ говоритъ, что «въ Веронѣ нѣтъ мавзолея достойнѣй того, который былъ воздвигнутъ въ память несчастныхъ любовниковъ».

   Какъ ни кратко вышеприведенное изложеніе поэмы Брука, но всякій, кто сравнитъ драму даже только съ нимъ и обратитъ вниманіе на мѣста, заключенныя въ кавычки, безъ труда замѣтитъ, какъ значительны тѣ заимствованія, которыя сдѣлалъ изъ поэмы Шекспиръ для своей трагедіи. Онъ не только сохранилъ вполнѣ всю фабулу, не только взялъ и перенесъ цѣликомъ нѣкоторые, совсѣмъ готовые, характеры и монологи (какъ, напримѣръ, кормилицы и монаха Лорензо), но слѣдовалъ поэмѣ даже въ тѣхъ драматическихъ положеніяхъ, въ какія ставилъ своихъ лицъ, заставляя ихъ часто говорить почти тѣмъ же языкомъ, какимъ говорятъ лица поэмы. Анализируя другія, наиболѣе глубокія драмы Шекспира, которыхъ фабула также имъ заимствована изъ постороннихъ источниковъ, мы видимъ, что, въ противоположность настоящему случаю, эти первообразы его произведеній были всегда только исходными точками для его собственныхъ самостоятельныхъ замысловъ, и что, пройдя нѣсколько начальныхъ шаговъ по чужому пути, онъ затѣмъ очень скоро сворачивалъ на другую дорогу, заводя читателя въ очарованный лѣсъ собственной фантазіи, гдѣ развертывалъ такія могучія и глубокія картины, не имѣвшія ничего общаго съ первоначальнымъ источникомъ, что источникъ этотъ уничтожался совершенно передъ тѣмъ, что авторъ давалъ своего. Вслѣдствіе этого естественно рождается интересный вопросъ: почему совершенно иное представляютъ Ромео и Джульетта, и почему въ этой драмѣ поэтъ съ любовью усыновилъ совершенно чужое дѣтище, ограничившись только, такъ сказать, его перевоспитаніемъ на свой ладъ? Отвѣтъ этотъ заключается во внутреннемъ значеніи легенды, на которой драма основана, а еще болѣе — въ личности самого поэта въ тотъ періодъ его жизни, кода онъ писалъ свою драму.

   Всякій, знакомый съ средневѣковыми новеллами, знаетъ, что главная характеристическая ихъ черта состоитъ въ преобладаніи внѣшней формы надъ внутреннимъ содержаніемъ. Авторы ихъ прежде всего искали очаровать, увлечь и поразить читателя обиліемъ чудесныхъ и замысловато скомпонованныхъ событій. Психологической обработки характеровъ въ нихъ обыкновенно нѣтъ и слѣда. Чувства и сердечныя движенія дѣйствующихъ лицъ имѣютъ лишь внѣшній, шаблонный характеръ; что жъ до общей идеи, которую можно вывести изъ этихъ произведеній, то она обыкновенно не поднимается выше обыденнаго сухого нравоученія, часто наивнаго до приторности или до комизма. Но если примѣнить эту мѣрку къ легендѣ о Ромео и Джульеттѣ, то исторія ихъ окажется далеко выходящей за такую узкую рамку не только въ безспорно талантливомъ произведеніи Брука, но даже и въ народныхъ, трактующихъ объ этомъ предметѣ, легендахъ. Хотя любовь составляетъ почти всегда неизбѣжный предметъ средневѣковыхъ новеллъ, но она обыкновенно является въ нихъ лишь основнымъ исходнымъ пунктомъ или внѣшней нитью, на которую авторъ нанизывалъ цвѣтистые плоды своей фантазіи, состоящіе въ разныхъ диковинныхъ, часто граничащихъ съ невозможностью, событіяхъ. Но идея изобразить горячую и вмѣстѣ чистую страсть двухъ молодыхъ существъ, сдѣлавъ ее главной мыслью всего произведенія и одухотворивъ ею одною всѣ прочіе его эпизоды, могла сама по себѣ сдѣлаться предметомъ, достойнымъ глубокой и серьезной поэтической разработки. Если жъ вспомнить, что эта счастливая идея зародилась среди народа, особенно склоннаго къ горячему выраженію сердечныхъ чувствъ, и въ странѣ, гдѣ все, начиная съ природы, какъ будто создано для того, чтобъ лелѣять и поощрять эти чувства, то мы увидимъ, что подобная обстановка давала прекрасный матеріалъ для воплощенія этой мысли. Такимъ образомъ и создалась эта прелестная легенда, — легенда живая и теплая, точно она насквозь проникнута лучезарнымъ солнцемъ ея родины и нимало не похожая на множество другихъ пустыхъ произведеній того времени. Сказавъ, что чистая горячая любовь составляетъ главный предметъ этой легенды, мы этимъ еще не исчерпываемъ всего ея содержанія, которое, если разсмотрѣть легенду внимательнѣй, окажется еще глубже и еще шире. Какъ ни прекрасно можетъ поэзія выражать чувства вообще и чувство любви въ особенности, но если она ограничится изображеніемъ только ея паѳоса, то такое произведеніе не выйдетъ за предѣлы обыкновеннаго лирическаго стихотворенія или небольшой поэмы. Но для произведенія повѣствовательнаго или, еще болѣе, для драмы, чувство должно бытъ непремѣнно изображено въ реальной обстановкѣ, въ коллизіи съ противоположными ему элементами. Чѣмъ правдивѣе и живѣе будутъ изображены эти коллизіи, тѣмъ болѣе выиграетъ произведеніе. Въ настоящемъ же случаѣ факты для этой коллизіи намѣчались сами собой. Если главнымъ предметомъ легенды была любовь, и притомъ любовь горячая и чистая до самоотверженія, то, само собой, въ противоположность ей, слѣдовало вывести мелочныя житейскія дрязги и узкій эгоизмъ. Вражда двухъ домовъ, къ которымъ принадлежали влюбленные, со всѣми послѣдствіями ихъ ссоры, имѣвшей такое пагубное вліяніе на судьбу любовниковъ, именно и составляетъ эти, противоположные главной идеѣ, элементы. А такъ какъ, по несчастному, но, къ сожалѣнію, неизбѣжному закону природы, при столкновеніи двухъ крайностей должна непремѣнно уступить та сторона, на которой окажется болѣе идеальнаго простодушія и беззаботности относительно суроваго, враждебнаго ей реализма, то становится понятнымъ, что чистая, идеальная любовь Ромео и Джульетты не могла выдержатъ борьбы съ этимъ грубымъ реализмомъ и привела ихъ естественнымъ путемъ къ погибели, которую ничто не могло предотвратить. Такимъ взглядомъ объясняется и основная идея легенды — идея, которую можно формулировать въ словахъ, что если прекрасное и чистое захочетъ дѣйствовать самостоятельно, на свой страхъ и рискъ, не принимая въ расчетъ вліянія грубой и грязной реальной обстановки, то его ждетъ неминуемая гибель, отъ которой не спасетъ даже идеальная его чистота. Идея общая и глубокая, а потому и достойная вполнѣ быть положенной въ основу великаго поэтическаго произведенія. Но идея эта въ настоящемъ случаѣ не принадлежитъ ни Бруку, ни даже Шекспиру. Она выросла сама, на чисто общечеловѣческой почвѣ и воплотилась въ рядѣ прекрасныхъ легендъ, различавшихся, правда, до нѣкоторой степени внѣшней формой, но одинаковыхъ по внутреннему содержанію. Потому, если талантливый или даже геніальный поэтъ задумалъ развить и разработать эту идею, то ему не слѣдовало, да и не зачѣмъ было измѣнять выведенные въ легендѣ факты, такъ прекрасно выражавшіе ту идею, а оставалось только влить въ готовое содержаніе тотъ духъ поэзіи, который былъ присущъ его собственному таланту. Талантливымъ поэтомъ въ настоящемъ случаѣ былъ Брукъ, а геніальнымъ — Шекспиръ.

   Заговоривъ объ основной идеѣ легенды, а вмѣстѣ съ тѣмъ и Шекспировой драмы, нельзя пройти молчаніемъ о множествѣ толкованій этой идеи различными комментаторами. Неизбѣжность смерти любовниковъ инстинктивно сознавалась всѣми, но объяснялась эта неизбѣжность весьма различно. Были даже такіе близорукіе моралисты, которые въ несчастной смерти Ромео и Джульетты видѣли справедливый приговоръ судьбы, постигшій ихъ за то, что они вступили въ бракъ безъ согласія родителей! О мнѣніи такихъ мудрыхъ критиковъ, конечно, не стоитъ распространяться. Болѣе извѣстный и даже держащійся до сихъ поръ взглядъ заключается въ мнѣніи, что всякая, доведенная до излишества, страсть несетъ въ себѣ самой зерно уничтоженія, измѣняя свою сладость на горечь, и потому исключительная преданность Ромео и Джульетты одной любви должна была неминуемо погубить ихъ даже безъ всякихъ внѣшнихъ причинъ. Такъ объясняли основную идею драмы многіе очень извѣстные комментаторы и въ томъ числѣ Гервинусъ. Горнъ даже картинно формулировалъ этотъ взглядъ въ выраженіи, что Ромео и Джульетта были порохъ и огонь, встрѣтившіеся въ поцѣлуѣ и уничтожившіеся въ этой встрѣчѣ. Крейссигъ, приближаясь къ тому же взгляду, подтверждаетъ его, развивая мысль, что въ сказаніяхъ поэзіи всѣхъ народовъ страстная любовь всегда выставляется сестрою страданія. Дауденъ, напротивъ, опровергая такое мнѣніе, идеализируетъ смерть Ромео и Джульетты, говоря, что есть условія, при которыхъ смерть можетъ быть большимъ блаженствомъ, чѣмъ сама жизнь, и что конецъ драмы не только не производитъ тяжелаго впечатлѣнія, но, напротивъ, звучитъ гимномъ радости и торжества, заканчивая смертью, какъ неизбѣжнымъ удѣломъ всѣхъ, то блаженство, которое любовники успѣли вкусить, и если его потеряли, то потеряли въ минуту величайшаго имъ пользованія, и потому должны считаться безусловно счастливыми въ силу неизбѣжнаго закона, что всякое земное счастье кратковременно. Не останавливаясь на этомъ послѣднемъ, идеализированномъ уже черезъ край, взглядѣ, нельзя не сказать нѣсколькихъ словъ въ опроверженіе мнѣнія Гервинуса и согласныхъ съ нимъ критиковъ, видѣвшихъ въ смерти Ромео и Джульетты естественное послѣдствіе излишка ихъ страсти. Если бъ это было такъ, то гибель обоихъ слѣдовало бы представить, какъ органическое послѣдствіе этой страсти. Такъ, напримѣръ, мы знаемъ, что излишекъ страсти пораждаетъ иной разъ пресыщеніе, которое, въ свою очередь, можетъ привести къ равнодушію и наконецъ даже къ ненависти. Или нерѣдко случается, что тотъ же излишекъ имѣетъ обратную сторону въ ревности, отъ которой уже одинъ шагъ до трагическаго исхода. Если бъ любовь Ромео и Джульетты кончилась вслѣдствіе какого-нибудь случая, подобнаго упомянутымъ, то мнѣніе, что гибель лежала въ самой основѣ ихъ любви, могло бы, пожалуй, почесться справедливымъ; но драма не только не представляетъ ничего подобнаго, но, напротивъ, въ ней вся цѣпь враждебныхъ любовникамъ фактовъ подобрана какъ будто нарочно такъ, что ни одинъ изъ этихъ фактовъ не вытекаетъ изъ ихъ любви, а имѣетъ, напротивъ, характеръ чисто постороннихъ, чуждыхъ этой любви началъ. Такъ, напримѣръ, конечно никто не скажетъ, что вражда двухъ семей, бывшая главнымъ подводнымъ камнемъ, о который разбилось счастье Ромео и Джульетты, была послѣдствіемъ ихъ страсти. Если бъ они родились въ двухъ семьяхъ, связанныхъ, наоборотъ, узами дружбы, то счастью ихъ не было бы никакой помѣхи. Далѣе, если бъ Ромео не встрѣтилъ совершенно случайно на улицѣ Тибальда и съ нимъ не поссорился, то дальнѣйшая судьба любящихъ также не потребовала бы принятія спѣшныхъ и опасныхъ мѣръ для ихъ спасенья. Наконецъ — случайность изъ случайностей — если бъ Ромео во-время получилъ письмо монаха, то мнимая смерть Джульетты не только не стала бъ причиной ихъ гибели, но сдѣлалась бы началомъ новаго и, на этотъ разъ, уже прочнаго счастья. Потому можно ли согласиться съ мыслью, что любовь Ромео и Джульетты сама въ себѣ несла зародышъ уничтоженья, и не естественнѣе ли видѣть въ ней, напротивъ, изображеніе чистѣйшаго изъ чистѣйшихъ чувствъ, и при томъ воплотившагося въ такія двѣ личности, въ которыхъ совмѣстилось все, чтобъ достойнымъ образомъ воспринять это чувство? Молодость, искренность, чистота намѣреній, горячность увлеченія — это ли не была почва, на которой могло укорениться нѣжное растеніе ихъ любви? Но бѣда въ томъ, что растеніе это, требовавшее по самой своей натурѣ если не тепличной, то, во всякомъ случаѣ, болѣе мягкой атмосферы, попало, по несчастному сцѣпленію обстоятельствъ, подъ бурное дыханіе житейской зимы, вслѣдствіе чего и погибло, не выдержавъ ея злого натиска.

   Кончивъ съ обзоромъ, что давалъ Шекспиру избранный имъ сюжетъ, и доказавъ, что въ измѣненіи этого сюжета не было никакой надобности, перехожу къ не менѣе интересному вопросу: почему онъ избралъ предметомъ своей трагедіи чужое, положимъ, очень благодарное, но, повидимому, совершенно исчерпанное и законченное произведеніе? Почему поступилъ такъ онъ — поэтъ, создавшій Гамлета, Лира и много другахъ произведеній, въ которыхъ геній его открылъ совершенно новыя области духа и поэзіи? Вопросъ этотъ могъ бы дѣйствительно затруднить отвѣтомъ, если бъ мы стали разсматривать Ромео и Джульетту на ряду съ названными другими трагедіями Шекспира, не обративъ вниманія на время, когда онѣ были написаны. Но дѣло въ томъ, что драма «Ромео и Джульетта» создана значительно ранѣе «Гамлета» и «Лира», а потому понятно, что ранѣе этихъ двухъ произведеній, въ которыхъ геній Шекспира, извѣдавъ весь міръ, поднялся въ анализѣ жизни до наибольшей высоты, поэтъ имѣлъ иные взгляды и иныя увлеченія, обусловленныя молодостью, а также меньшей опытностью въ жизни. Принявъ во вниманіе это послѣднее обстоятельство, невольно приходишь къ мысли, что если бъ Шекспиръ познакомился съ легендой о Ромео и Джульеттѣ позднѣе того періода творчества, когда онъ создалъ Гамлета и Лира, и, если бъ онъ даже восхитился очаровательной прелестью этой легенды, то все-таки прелесть эта, можетъ-быть, не овладѣла бы его душой настолько, чтобъ онъ положилъ такой сюжетъ въ основу новаго глубокаго произведенія. Какъ ни прелестенъ былъ этотъ сюжетъ, но идеи Лира и Гамлета все-таки несравненно выше и шире, а потому созданіе Ромео и Джульетты послѣ этихъ трагедій было бы до нѣкоторой степени шагомъ назадъ. Хотя на это можно возразить, что Шекспиръ и послѣ создавалъ произведенія сравнительно слабыя, но не надо забывать, что оставленное намъ Шекспиромъ поэтическое наслѣдство рѣзко раздѣляется на нѣсколько категорій, которыя не слѣдуетъ смѣшивать. Поэтъ и поэтъ великій, во всемъ, чего ни касался, Шекспиръ однако далеко не одинаково относился ко всѣмъ своимъ созданіямъ. Есть между ними такія, въ которыя онъ клалъ всю свою душу и весь свой геній, но въ творчествѣ его были и иные моменты, когда онъ творилъ болѣе спокойно, не касаясь глубочайшихъ тайнъ и духа и жизни, изображенныхъ въ произведеніяхъ перваго рода. Такъ, во многихъ изъ своихъ комедій онъ, можно сказать, просто шалилъ съ своимъ геніемъ, заставляя его дѣлать прелестные наброски, правда, полные жизни и красоты, но все-таки довольно поверхностные и потому не говорящіе намъ того, что сказали Гамлетъ, Лиръ, Отелло, Макбетъ и, безъ сомнѣнія, также — Ромео и Джульетта. Эти послѣднія пять именъ составляютъ именно тотъ циклъ глубочайшихъ произведеній Шекспира, о которомъ идетъ рѣчь, а потому и вопросъ о послѣдовательности, въ какой эти произведенія могли быть написаны, примѣняется только къ нимъ. Вслѣдствіе этого не будетъ ошибки въ мнѣніи, что характеры Ромео и Джульетты врядъ ли могли быть созданы Шекспиромъ послѣ Гамлета и Лира. Но совсѣмъ иначе представляется вопросъ, если мы перенесемся въ тотъ періодъ жизни поэта, когда драма дѣйствительно была написана, т.-е. между 1591-мъ и 1596-мъ годами. Шекспиру было въ это время отъ 27 до 32 лѣтъ, т.-е. онъ находился въ самомъ лучшемъ и самомъ свѣтломъ періодѣ молодости. Написанныя имъ до тѣхъ поръ произведенія могли назваться только пробой пера, и ему было уже тѣсно и узко въ прежнихъ рамкахъ, а потому неудивительно, что онъ инстинктивно искалъ сферу, въ которой могъ бы серьезно испробовать силу полета своихъ собственныхъ крыльевъ. Пламенное желаніе увѣриться въ своихъ силахъ и употребить ихъ во что бы то ни стало, хотя бы даже не задаваясь какой-нибудь строго опредѣленной и самостоятельно обдуманной задачей, было въ молодомъ поэтѣ слишкомъ велико, для того, чтобъ онъ не искалъ средствъ его удовлетворить. И вотъ подъ вліяніемъ такого-то настроенія представился ему сюжетъ, какъ бы нарочно созданный для подобнаго случая. Мысль изобразить чистую горячую любовь въ самомъ сильномъ, въ самомъ страстномъ ея видѣ какъ нельзя болѣе соотвѣтствовала молодости поэта и его кипѣвшимъ, жаждавшимъ дѣятельности силамъ; съ другой же стороны, готовая законченность сюжета представляла полную волю молодой фантазіи рисовать детали, не заботясь о ихъ группировкѣ и общей гармоніи картины, которая была уже разработана вполнѣ до него.

   Въ созданной при такихъ условіяхъ драмѣ представляется, конечно, величайшимъ интересомъ прослѣдить, что именно сдѣлано въ ней Шекспиромъ, т.-е, что онъ заимствовалъ изъ взятаго имъ прототипа, что нашелъ нужнымъ выпустить и что наконецъ создалъ самъ. Обращаясь къ поэмѣ, мы видимъ, что сдѣланныя изъ нея Шекспиромъ заимствованія касались, во-первыхъ, фабулы всего произведенія, и, во-вторыхъ, отдѣльныхъ, выведенныхъ въ поэмѣ, характеровъ, при чемъ онъ нерѣдко заимствовалъ не только положенія, въ которыхъ лица эти находились, но даже и ихъ разговоры и монологи. Что до фабулы, то она, какъ уже сказано, перенесена Шекспиромъ въ его драму почти цѣликомъ. Какъ ни хороша однако эта фабула сама по себѣ, нельзя не сознаться, что есть въ ней и нѣкоторые недостатки, присущіе всѣмъ вообще средневѣковымъ новелламъ и заключающіеся въ томъ, что авторы ихъ, преслѣдуя главную цѣль — увлечь и заинтересовать читателей богатствомъ и разнообразіемъ выводимыхъ фактовъ — впадали часто въ излишнія длинноты и повторенія. Брукъ, какъ истинный поэтъ, грѣшитъ этими недостатками меньше своихъ собратьевъ, но и онъ не изъять отъ нихъ совершенно, вслѣдствіе чего, при тѣхъ обширныхъ заимствованіяхъ, которыя сдѣлалъ изъ поэмы Шекспиръ, недостатки эти перешли и въ драму, гдѣ они даже рельефнѣй бросаются въ глаза, такъ какъ драматическое произведеніе вообще требуетъ болѣе осмотрительности во внѣшней обработкѣ, чѣмъ поэма или романъ. Такъ, Шекспиръ не избѣжалъ въ драмѣ нѣкоторой многорѣчивости (монологи кормилицы и монаха), а также и повтореній, какъ, напримѣръ, въ послѣдней сценѣ, когда монахъ Лорензо разсказываетъ принцу давно уже извѣстную зрителямъ исторію любовниковъ, чѣмъ производитъ настолько расхолаживающее впечатлѣніе во вредъ живости драматическаго дѣйствія, что при представленіи драмы на сценѣ монологъ этотъ всегда приходится выпускать или по крайней мѣрѣ очень сокращать. Но помимо подобныхъ, внѣшнихъ, недостатковъ, перешли въ драму и иные, имѣющіе уже болѣе внутреннее и потому болѣе важное значеніе. Такъ, напримѣръ, мы знаемъ, что Шекспиръ, какъ психологъ по преимуществу, никогда не изображалъ серьезныхъ душевныхъ состояній, не объяснивъ и не мотивировавъ ихъ самыми точными причинами. А между тѣмъ въ Ромео и Джульеттѣ страстная любовь главныхъ лицъ является совершенно внезапно, зарождаясь въ сердцахъ обоихъ точно по взмаху волшебнаго жезла. Конечно, въ этой внезапной любви по первому взгляду есть своего рода лирическая красота; но Ромео и Джульетта не лирическое произведеніе, и потому читатель въ правѣ былъ бы требовать болѣе ясной и болѣе глубокой мотивировки этой любви. Вспомнимъ, какъ психологически глубоко объясняетъ и мотивируетъ Шекспиръ зарожденіе любви въ другихъ серьезныхъ своихъ произведеніяхъ, напримѣръ, въ «Отелло», въ «Мѣрѣ за мѣру», въ «Цимбелинѣ» и даже комедіяхъ. Объяснить подобный пробѣлъ въ настоящей драмѣ только и можно предположеніемъ, что, увлекшись наплывомъ чудныхъ поэтическихъ образовъ, впервые осѣнившихъ съ такой силой воображеніе, молодой поэтъ далъ полную волю своей фантазіи творить, что приходило въ голову, не прилагая особенной заботы о мотивировкѣ фактовъ, и потому удовольствовался для своей драмы той готовой основой, какую давала поэма Брука. Еще рельефнѣе обнаруживается вліяніе поэмы въ другомъ фактѣ, а именно въ любви Ромео къ Розалиндѣ, такъ же напрасно, по моему мнѣнію, перенесенномъ Шекспиромъ въ свою драму. Были критики, видѣвшіе въ этой любви вѣрную черту характера Ромео и находившіе въ ней прекрасное и умѣстное изображеніе той разницы, которая существовала между минутнымъ, ложнымъ увлеченіемъ Ромео къ Розалиндѣ и истинной его любовью къ Джульеттѣ; но мнѣніе это едва ли справедливо. Примѣры, что одна любовь вытѣсняется другой, конечно, бываютъ, и бываютъ часто, но во всякомъ случаѣ трудно предположить, чтобъ подобная перемѣна могла произойти вдругъ, по первому взгляду, безъ всякой работы нашего внутренняго существа. Гдѣ жъ будетъ въ подобномъ случаѣ психологическая мотивировка такой любви, и не можетъ ли она скорѣй показаться знакомъ вѣтренности и непостоянства — двухъ недостатковъ, въ которыхъ монахъ Лорензо имѣлъ полное право упрекать Ромео, выслушавъ его исповѣдь. Но, взглянувъ на этотъ фактъ съ вышеприведенной точки зрѣнія и объяснивъ эпизодъ о Розалиндѣ также вліяніемъ поэмы, мы найдемъ понятное оправданіе и ему.

   Что касается выведенныхъ въ драмѣ отдѣльныхъ характеровъ, то здѣсь самостоятельная дѣятельность Шекспира является уже гораздо болѣе значительной и широкой. Очень близкое, сдѣланное имъ изъ поэмы заимствованіе касается только двухъ лицъ: кормилицы и монаха Лорензо, да и то въ обработкѣ послѣдняго очень многое прибавлено самимъ Шекспиромъ. Затѣмъ два характера — Меркуціо и графа Париса — созданы Шекспиромъ самостоятельно, такъ какъ въ поэмѣ упоминаются только ихъ имена. Наиболѣе сложная и интересная по результату работа предстояла Шекспиру при созданіи прочихъ дѣйствующихъ лицъ. Брукъ, несмотря на свой значительный поэтическій талантъ, все-таки не могъ избѣжать манеры старыхъ италіанскихъ новеллистовъ, и потому, гоняясь за богатствомъ и обиліемъ интересныхъ фактовъ и положеній, онъ не всегда обращалъ вниманіе, группируются ли эти факты въ гармоническое цѣлое, и не вредитъ ли ихъ обиліе ясности изображаемаго характера. Потому Шекспиру, какъ изобразителю живого, цѣльнаго человѣка по преимуществу, пришлось при переработкѣ поэмы въ драму сдѣлать въ этомъ отношеніи очень многое, при чемъ по самому существу дѣла приходилось чаще сокращать содержаніе поэмы, чѣмъ вновь создавать факты. Слѣдя за поэмою, нельзя не подивиться тому умѣнію, съ какимъ онъ исполнилъ это дѣло. Много подробностей, иногда даже интересныхъ въ отдѣльности, но вредящихъ цѣлому впечатлѣнію по своей разрозненности, онъ спокойно выпускалъ, доcтигая тѣмъ, что остальные факты связывались болѣе гармонично и тѣмъ рельефнѣе рисовали характеры лицъ, до которыхъ относились. Случалось ему также нерѣдко влагать сказанное отъ лица автора поэмы въ уста создаваемыхъ лицъ, при чемъ сухая мораль или незначительное заключеніе превращалось подъ его перомъ въ живое слово, прекрасно оттѣнявшее то или другое лицо. Случаи подобнаго рода въ драмѣ такъ многочисленны, что вѣрно оцѣнить ихъ значеніе можно, только свѣривъ драму съ поэмой въ подробности, чего не позволяетъ сдѣлать объемъ настоящихъ очерковъ, а потому я прибавлю только, что если молодость и происходившая отъ того неопытность поэта сказались въ общей концепціи произведенія и въ группировкѣ фактовъ избраннаго имъ сюжета, и если та же молодость сквозитъ въ общемъ тонѣ всего произведенія, не обличающемъ еще того спокойнаго, объективнаго міровоззрѣнія, какимъ отличаются позднѣйшія произведенія Шекспира, — то совершенно иное представится, если взглянуть на отдѣльныя лица драмы съ точки зрѣнія психологическаго развитія ихъ характеровъ. Здѣсь Шекспиръ, несмотря на свою молодость, является совершенно тѣмъ же великимъ сердцевѣдцемъ, какого мы видимъ во всѣхъ прочихъ его произведеніяхъ. Если характеры Ромео, Джульетты и прочихъ дѣйствующихъ лицъ драмы уступаютъ Лиру, Гамлету и другимъ Шекспировскимъ лицамъ въ широтѣ замысла или, иначе говоря, въ томъ, что именно въ нихъ изображено, то съ точки зрѣнія, какъ этотъ замыселъ выполненъ — лица драмы стоятъ совершенно вровень съ помянутыми произведеніями. Исключеніе представляетъ только служащая исходнымъ пунктомъ драмы слабая мотивировка любви главныхъ лицъ, о чемъ уже упомянуто выше, но зато все остальное развитіе какъ дѣйствія, такъ и характеровъ, представляетъ картину, законченную со всѣхъ сторонъ самымъ безукоризненнымъ образомъ. Строжайшая послѣдовательность поступковъ, объясненныхъ самымъ точнымъ, самымъ наглядно вѣрнымъ образомъ, удивительное умѣнье въ выборѣ моментовъ и положеній, слагающихся въ совершенно стройное цѣлое, — словомъ, всѣ эти, присущія созданіямъ Шекспира, свойства, находимъ мы и въ лицахъ настоящей драмы, чѣмъ и оправдывается вполнѣ причисленіе ея къ циклу лучшихъ его произведеній, несмотря на нѣкоторые поверхностные недостатки.

   Бурная страсть, налетѣвшая внезапно и заставившая позабыть весь міръ — таковъ матеріалъ, изъ котораго созданы характеры обоихъ главныхъ лицъ драмы. Легко понять всю трудность, предстоявшую при выполненіи такой задачи. Если подъ именемъ характера понимается тотъ оригинальный колоритъ, которымъ облекаются людскіе поступки, вызываемые житейскими столкновеніями съ дѣйствительностью, то, чѣмъ разнообразнѣе эти столкновенія, тѣмъ болѣе является матеріала для обрисовки характера, и чѣмъ, наоборотъ, однообразнѣе душевное настроеніе, въ которомъ находится человѣкъ, тѣмъ труднѣе подмѣтить въ немъ оригинальныя, выдающіяся черты. Когда же мы дѣйствуемъ подъ напоромъ какой нибудь сильной страсти, то затрудненіе увеличивается еще болѣе. Страсть выводитъ людей изъ нормальнаго состоянія, а потому и сказать, что они такое, бываетъ въ подобномъ случаѣ гораздо труднѣе; если жъ при этомъ вспомнить, что постоянное нахожденіе подъ вліяніемъ одной страсти закрываетъ доступъ вліянію на насъ прочихъ, хотя и болѣе мелочныхъ, но зато и болѣе разнообразныхъ житейскихъ впечатлѣній, то понятно, что подмѣтить оригинальныя, характерныя черты въ человѣкѣ, страстно увлекшемся чѣмъ-нибудь однимъ, — почти невозможно. Такими именно являются оба главныя лица настоящей драмы. Дѣйствительно, что такое Ромео и что такое Джульетта? Представляютъ ли они оригинальныя, ярко бросающіяся въ глаза черты, какъ, напримѣръ, это можно видѣть въ Гамлетѣ, въ Лирѣ, въ Десдемонѣ, въ Офеліи? — Нѣтъ, да и не могутъ представить. Находясь во все продолженіе драмы подъ аффектомъ своей любви, они пріурочиваютъ къ ней одной рѣшительно всѣ свои душевные порывы и, по необходимости, смотрятъ сквозь ея призму на всѣ положенія, въ какія ихъ ставятъ внѣшнія обстоятельства. Сказать, какъ поступили бы Ромео или Джульетта въ какомъ нибудь иномъ житейскомъ случаѣ, при болѣе индифферентномъ состояніи души, и какія обнаружили бы при этомъ индивидуальныя, личныя черты — положительно невозможно по той простой причинѣ, что мы ихъ въ такомъ положеніи не видимъ. Вслѣдствіе этого нѣкоторая струя односторонности и даже наружной безличности сама собой намѣчалась при созданіи характеровъ Ромео и Джульетты и намѣчалась, конечно, въ ущербъ оригинальности и ясности ихъ внутренняго существа. Но изобразить ихъ исключительно въ такомъ, можно сказать, оторванномъ отъ земного существованія, видѣ, было бы огромной ошибкой со стороны автора, и особенно автора драматическаго произведенія, гдѣ все должно быть реально и естественно. Вѣчная пѣснь любви двухъ такихъ безплотныхъ существъ показалась бы скучна даже въ лирической поэмѣ, а не то что въ трагедіи. Поэтому автору предстояла задача пролавировать между двумя трудностями, а именно: оставить, съ одной стороны, нетронутымъ тотъ кипучій аффектъ страсти, подъ которымъ Ромео и Джульетта должны были постоянно находиться, во имя основной идеи произведенія, а съ другой — отыскать и при этомъ положеніи въ ихъ нравственныхъ существахъ такія черты, которыя обнаруживали бы реальныхъ людей, скрѣпленныхъ съ земнымъ существованіемъ и его законами видимой, осязательной связью. Шекспиръ, по обыкновенію, разъяснилъ просто этотъ трудный вопросъ. Если, по основной идеѣ произведенія, нельзя было заставить Ромео и Джульетту откликаться разнообразными сторонами своихъ характеровъ на внѣшнія впечатлѣнія, то надо было взглянуть, какую психологическую работу произвела овладѣвшая ими страсть на ихъ внутреннее существо, и какому развитію подверглись при этомъ ихъ души независимо отъ реальныхъ столкновеній съ жизнью. Жизнь есть развитіе или, лучше сказать, развитіе есть жизнь, а потому, если мы увидимъ въ комъ-нибудь поступательное движеніе внутреннихъ душевныхъ свойствъ и порывовъ, то предъ нами явится живой человѣкъ даже въ томъ случаѣ, если развитіе это будетъ происходить подъ вліяніемъ одной и той же однообразной причины. Ромео и Джульетта жили подъ аффектомъ страсти, а всякая страсть имѣетъ свойство учить насъ изобрѣтательности, какъ достичь желанной цѣли, какъ устранить встрѣчающіяся препятствія, и какъ лучше между ними пролавировать — однимъ словомъ, дѣлаетъ насъ болѣе возмужалыми и зрѣлыми, болѣе твердыми и рѣшительными, заставляя сильно измѣниться внутренно въ сравнительно короткое время и научиться тому, на что понадобилось бы, при нормальномъ состояніи души, гораздо болѣе времени и вниманія. Вотъ это-то, вполнѣ реальное и вполнѣ живое, душевное свойство изобразилъ Шекспиръ и въ обоихъ любовникахъ. Реальная, связывающая ихъ съ жизнью черта состоитъ именно въ томъ, что они подъ вліяніемъ страсти мужаютъ и зрѣютъ внутренно, превращаясь изъ совершенно безличныхъ неопытныхъ дѣтей, какими являются въ началѣ драмы, въ личности твердыя и рѣшительныя, умѣющія, гдѣ надо, себя сдержать, гдѣ надо — за себя постоять и даже схитрить и притвориться и наконецъ даже рѣшительно и твердо бросить вызовъ самой судьбѣ и безропотно умереть, когда всѣ усилія устроить жизнь, какъ имъ того хотѣлось, оказались безполезными. Вся драма представляетъ картину этой борьбы, и потому краткій обзоръ тѣхъ положеній, въ которыхъ Ромео и Джульетта являются, докажетъ лучше справедливость такого взгляда.

   Что оба, и Ромео и Джульетта, были до своей первой встрѣчи совершенными дѣтьми, видно не только изъ прямого указанія самой драмы (Джульеттѣ всего четырнадцать лѣтъ), но и изъ содержанія первыхъ сценъ. Совершенное дѣтство Джульетты обнаруживается тѣмъ равнодушіемъ, съ какимъ она относится къ словамъ матери, предлагающей ей выйти замужъ, — черта, характерная именно для того возраста, когда молодость готова смѣнить, но еще не смѣнила, въ дѣвушкѣ дѣтскій возрастъ. Что жъ до Ромео, то хотя онъ и представленъ въ первыхъ сценахъ будто бы влюбленнымъ въ Розалинду и, слѣдовательно, человѣкомъ, уже испытавшимъ жизнь, но манера выраженія этой страсти такова, что состояніе его души обличаетъ скорѣе только потребность любви, чѣмъ самую любовь. Мрачная меланхолія, убѣганіе свѣта и людей, равнодушіе къ шумнымъ удовольствіямъ — вотъ черты, которыя выказываетъ Ромео въ этихъ сценахъ; но такъ можетъ вести себя только влюбленный мальчикъ, а не взрослый уже молодой человѣкъ, хотя бы даже онъ встрѣтилъ въ отвѣтъ на свою любовь одно равнодушіе. Допустивъ же, что Ромео еще ребенокъ, и что потребность любви только начинаетъ смутно просыпаться въ его воображеніи, мы прекрасно поймемъ это состояніе души, совершенно свойственное тому возрасту, когда дѣтство уже почувствовало первые порывы молодости, но не умѣетъ еще съ ними сладить и ихъ обуздать. При такомъ взглядѣ на душевное состояніе Ромео въ началѣ драмы становится еще болѣе понятнымъ то, что сказано выше о его будто бы любви къ Розалиндѣ. Имя этой красавицы, заимствованное изъ поэмы Брука, могло быть даже совершенно выпущено изъ драмы, при чемъ меланхолія и страданія, испытываемыя юнымъ Ромео до встрѣчи съ Джульеттой, вовсе не стали бы для насъ менѣе понятны.

   Первый самостоятельный шагъ въ развитіи характера Ромео обнаруживается въ сценѣ его свиданія съ Джульеттой въ саду (дѣйствіе II, сцена 2-я) послѣ того, какъ они увидѣлись и полюбили другъ друга на праздникѣ Капулетти. Разница между тѣмъ, что онъ былъ прежде, и чѣмъ сдѣлался теперь, замѣчается съ перваго его шага. Куда дѣвались его чёрная меланхолія и мрачный взглядъ на жизнь? Можно-ли узнать прежняго Ромео, которому казались тяжелыми, какъ свинецъ, подошвы башмаковъ, въ этомъ восторженномъ, забывшемъ весь міръ юношѣ, готовомъ въ виду враговъ перелѣзть черезъ всякій заборъ и переплыть, не будучи кормчимъ, широкій океанъ, лишь бы быть вблизи своей Джульетты? Онъ наэлектризованъ своей страстью до того, что, кажется, въ душѣ его нѣтъ мѣста никакой мысли, кромѣ желанья видѣть и слышать ту, которую онъ любитъ. Но чуть прошла сцена свиданія и первыхъ восторговъ, какъ чистая, здоровая натура обоихъ влюбленныхъ обнаружилась сама собой и заставила ихъ тотчасъ же обратить вниманіе на серьезную сторону дѣла. Дѣти въ душѣ, они однако тотчасъ же инстинктивно почувствовали, что любовь, осѣнившая ихъ сердца, не та пустая огненная игрушка, отъ какой погибли многіе, но чувство истинное и сильное, которое должно быть закрѣплено и упрочено навѣки. Джульетта требуетъ брака, и Ромео съ радостью хватается за эту мысль. Бѣдные дѣти! Какъ прекрасно было ихъ намѣреніе и какъ мало могло оно принести имъ пользы! Они забыли ту стѣну житейскихъ дрязгъ и невзгодъ, которая стояла между ними въ видѣ ссоры ихъ отцовъ. Люди болѣе опытные, чѣмъ они, обратили бы прежде всего вниманіе на то, какъ уничтожить эту стѣну; но вѣдь они были еще дѣти! Житейская опытность не научила ихъ еще горькому правилу, что находить средства для исполненія прекрасныхъ намѣреній гораздо труднѣе, чѣмъ выдумывать эти намѣренія. Однако они все-таки взглянули на дѣло серьезно, и это доказываетъ, что развитіе, ведущее къ нравственной возмужалости, для нихъ началось съ-той самой минуты, когда они полюбили другъ друга. Они, правда, не умѣли практически примѣнить его къ жизни, но такое умѣнье дается не вдругъ; ихъ же жизнь погасла, чуть вспыхнувъ.

   Покинувъ Джульетту, Ромео спѣшить къ монаху, чтобы устроить вѣнчанье. Благодушный старикъ, по склонности всѣхъ любящихъ резонировать людей, предостерегаетъ его отъ избытка увлеченія и даже коритъ за вѣтренность, упоминая вновь имя Розалинды. Ромео отвѣчаетъ общими фразами, называя свою прежнюю страсть бредомъ и пустяками. Иначе, конечно, онъ не могъ говорить, коль скоро эпизодъ съ Розалиндой уже былъ разъ введенъ въ драму; но сцена эта относительно дальнѣйшаго развитія характера Ромео интересна главнѣйше по той сдержанности и рѣшимости, съ какими онъ выражаетъ свою просьбу и намѣренія. Это уже не тотъ восторженный юноша, какого мы видѣли въ предыдущей сценѣ свиданья съ Джульеттой. Увѣренность въ своемъ счастьѣ сдѣлало его сдержаннымъ и солиднымъ. Въ рѣчахъ его нѣтъ уже ни порывистости ни увлеченія. Онъ не только не спѣшитъ съ открытіемъ своей тайны, но, напротивъ, выражается сначала такимъ языкомъ, что почтенный монахъ даже не вдругъ понимаетъ, чего онъ хочетъ. Но дѣло сдѣлано: обѣщаніе монахомъ дано, счастливый Ромео уходитъ и затѣмъ, въ ожиданіи часа свадьбы, встрѣчается случайно съ своими друзьями, Меркуціо и Бенволіо. Они тотчасъ же замѣчаютъ, что, осѣненный счастьемъ, Ромео измѣнился и сталъ не тѣмъ, чѣмъ былъ прежде. Въ противоположность прежнему мрачному настроенію, онъ съ веселой беззаботностью принимаетъ участіе въ разговорѣ, остритъ не хуже ихъ обоихъ, но при этомъ ведетъ себя до того сдержанно, что, несмотря на избытокъ счастья, ни словомъ не проговаривается о своей тайнѣ. Если эта скрытность, съ одной стороны, служить доказательствомъ, какъ много возмужалъ и развился, подъ впечатлѣніемъ своей страсти, тотъ Ромео-ребенокъ, который бывало-плакалъ и жаловался на свои воображаемыя горести всякому встрѣчному, то съ другой — увы — эта же скрытность была косвенной причиной постигшей обоихъ любовниковъ катастрофы. Если бъ Ромео открылъ друзьямъ тайну своей любви, то нашелъ бы въ нихъ вѣрныхъ союзниковъ и пособниковъ. Меркуціо держалъ бы себя осторожнѣй съ Тибальдомъ и не вызвалъ его глупо на дуэль, чѣмъ было бы предотвращено и вышедшее изъ этой ссоры несчастье. Но трагическое въ судьбѣ Ромео и Джульетты именно въ томъ и заключалось, что, занятые собой и своей любовью, они, правда, росли и развивались подъ ея вліяніемъ, но только внутренно, не принимая во вниманіе тяжелой окружающей ихъ среды, вслѣдствіе чего и погибли подъ ея случайнымъ гнетомъ.

   За сценой свадьбы въ кельѣ монаха, когда любовники, задыхаясь отъ восторга, дѣлаются опять счастливыми дѣтьми, слѣдуетъ ссора и катастрофа съ Тибальдомъ. Въ началѣ сцены Ромео ведетъ себя еще осмотрительнѣй и еще сдержаннѣй, чѣмъ прежде. Изъ словъ его видно, что онъ началъ обдумывать свое положеніе даже относительно своихъ новыхъ родственниковъ-враговъ, что прежде, въ пылу страсти, не приходило въ голову ни ему ни Джульеттѣ. Онъ спокойно переноситъ дерзкую выходку Тибальда и всѣми силами старается потушить готовый вспыхнуть огонь вражды. Если бъ не глупая фанфаронада пустоголоваго Меркуціо, то встрѣча эта не имѣла бы никакихъ печальныхъ послѣдствій; но положеніе, въ какое поставили себя Ромео и Джульетта, виситъ всегда на волоскѣ и можетъ разрушиться отъ первой пустой случайности. Такъ и здѣсь: едва Меркуціо палъ отъ руки Тибальда — горячая молодая кровь Ромео не перенесла этого испытанія, несмотря на всю его готовность себя сдержать. И можно ли за это его винить? Вѣдь онъ все-таки еще былъ неопытный ребенокъ! Такъ или иначе — катастрофа случилась, послѣ чего несчастный любовникъ, принужденный искать спасенія въ бѣгствѣ, удаляется въ отчаяніи, горестно называя себя игрушкой судьбы.

   Слѣдующая сцена, въ кельѣ монаха, когда Ромео узнаетъ о постигшемъ его приговорѣ, рисуетъ картину полнаго отчаянія и подавленности несчастнаго любовника. Куда дѣвались пріобрѣтенныя имъ сдержанность и твердость. Онъ плачетъ, рыдаетъ, корчится, какъ безумный, на землѣ, такъ что вызываетъ даже строгій выговоръ со стороны спокойнаго и умѣющаго владѣть собой монаха. Не слѣдуетъ однако видѣть въ этомъ ошибки Шекспира относительно дальнѣйшаго развитія характера Ромео. Людская натура устроена такъ, что, дѣлая шаги въ пріобрѣтеніи опытности и умѣніи себя держать сообразно съ обстоятельствами, мы часто порывами возвращаемся къ прежнему состоянію и прежней слабости, особенно когда это вызывается нежданнымъ, тяжелымъ ударомъ. Ромео же былъ постигнуть горемъ, которое едва ли бъ могъ перенесть безропотно человѣкъ даже и болѣе зрѣлыхъ лѣтъ.

   За прелестной слѣдующей сценой прощанья двухъ любящихъ мы встрѣчаемъ Ромео въ Мантуѣ, гдѣ онъ, уже значительно успокоенный и пришедшій въ себя, ждетъ хорошихъ вѣстей отъ своей возлюбленной; но вмѣсто того приходитъ страшная новость о ея смерти! Отсюда начинается въ драмѣ самая серьезная и самая глубокая разработка характера Ромео. Пораженный, какъ громомъ, онъ, безъ всякихъ разсужденій, безъ всякихъ знаковъ отчаянія, мгновенно дѣлаетъ прямой и единственный выводъ, какой могла имѣть для него эта вѣсть.— «Джульетта умерла!» — говоритъ пріѣхавшій вѣстникъ.— «Сегодня въ гробу буду съ ней и я!» — отвѣчаетъ Ромео. Онъ даже не любопытствуетъ узнать, отчего и какъ произошла катастрофа. Приговоренный къ смерти не станетъ интересоваться ничѣмъ. Внѣшніе факты и событія дѣлаются для него роемъ призраковъ, быстро проносящихся предъ глазами, но не вызывающихъ въ душѣ никакого отклика. Глазъ видитъ, но не созерцаетъ; языкъ говоритъ, но, говоритъ что придетъ въ голову, безъ всякой систематизаціи мыслей. Такое состояніе души хорошо извѣстно людямъ, испытавшимъ, подобно Ромео, сердечный ударъ, который унесъ рѣшительно все, что имъ было дорого и мило. Замѣчательно, что въ подобномъ состояніи люди нерѣдко становятся даже какъ будто безучастными къ главному, поразившему ихъ событію и начинаютъ съ какой-то тупостью развлекаться совершенно посторонними, не идущими къ дѣлу мелочами. Такъ мать, потерявшая ребенка, хлопочетъ около его гробика, машинально перекалываетъ съ мѣста на мѣсто цвѣты или сердится, зачѣмъ не такъ поставлены свѣчи. Такое, повидимому, странное, но удивительно вѣрное съ тѣмъ, что наблюдается въ жизни, состояніе души изображено Шекспиромъ и въ этой сценѣ. Сраженный вѣстью о смерти Джульетты и сознавъ въ этой вѣсти безповоротно свою собственную смерть, Ромео, полусознательно, то начинаетъ требовать бумаги и чернилъ, чтобъ написать отцу, то, вспоминая, что ему нуженъ ядъ, принимается бормотать о мелочахъ, какія онъ видѣлъ въ лавкѣ аптекаря, торгующаго ядомъ. Ему мерещатся аллигаторъ, черепаха, горшки съ различными снадобьями, стоявшіе въ этой лавкѣ — вещи, на которыя онъ, можетъ-быть, и вниманія не обратилъ, когда ихъ видѣлъ, но чьи образы вдругъ съ рельефностью возстановились въ его памяти, когда она, сраженная ударомъ, потеряла способность получать новыя впечатлѣнія. Актеръ, исполняющій эту сцену, долженъ приложить особенное стараніе, чтобъ понять ее и передать, какъ слѣдуетъ. Если онъ, какъ дѣлаютъ многіе, изобразитъ человѣка, говорящаго энергично и горячо, то этимъ сгубитъ всю сцену, превративъ ее въ наборъ безсмысленныхъ фразъ. Но пусть произнесетъ онъ весь монологъ Ромео и весь слѣдующій разговоръ съ аптекаремъ, какъ человѣкъ, говорящій въ какомъ-то полузабытьѣ, точно подъ гнетомъ сомнамбулизма; пусть даже въ ироническихъ репликахъ аптекарю выразитъ онъ не ту сознательную иронію, съ какой мы говоримъ, когда чувствуемъ себя выше предмета, надъ которымъ глумимся, но ту страшную, горькую усмѣшку, которая иногда кривитъ ротъ въ минуту душевныхъ терзаній противъ воли, — тогда мысль поэта, создавшаго эту сцену, будетъ передана вѣрно, и мы увидимъ одно изъ тѣхъ замѣчательнѣйшихъ психологическихъ положеній, какія умѣлъ подсматривать и изображать только одинъ Шекспиръ.

   Это нравственное полузабытье, этотъ «шумъ внутренней тревоги», оглушившій все существо и препятствующій воспринимать внѣшнія впечатлѣнія, не покидаетъ Ромео до самой его смерти. Хотя онъ послѣ полученія страшной вѣсти является предъ глазами зрителей только въ послѣдней сценѣ у тѣла Джульетты, но изъ произносимаго имъ при этомъ монолога мы узнаемъ, что во все время пути изъ Мантуи въ Верону онъ находился въ этомъ ужасномъ состояніи до такой степени, что даже не слыхалъ и не понялъ ничего изъ разсказа слуги о томъ, что Парисъ былъ женихомъ Джульетты, и что изъ-за этого произошла вся катастрофа. Убитый во всемъ, онъ сберегъ одну мысль и одну цѣль. Цѣль эта была рѣшимость умереть на гробѣ Джульетты. Къ этой дѣли онъ стремился и шелъ съ такой неудержимой энергіей, что въ ней, казалось, воплотились вся его сила и весь его характеръ. Бывшій ребенокъ, плакавшій такъ недавно надъ воображаемыми несчастьями, выросъ и окрѣпъ въ стремленіи къ этой цѣли до степени разъяреннаго тигра, готоваго сбросить съ пути и растерзать все, что можетъ ему помѣшать въ его намѣреніи. Онъ дѣйствительно грозитъ смертью своему слугѣ, если тотъ не исполнитъ его приказанія и вздумаетъ за нимъ подсматривать, при чемъ именно сравниваетъ себя съ тигромъ или съ яростнымъ моремъ. Но замѣчательно, что, сказавъ эту угрозу, онъ вдругъ мгновенно смягчается и ласково обращается къ тому-же слугѣ, называя его своимъ товарищемъ и другомъ. Это опять одно изъ тѣхъ микроскопически-тонкихъ и вѣрныхъ психологическихъ движеній, какія умѣлъ подсматривать только Шекспиръ. Люди съ разстроенными до послѣдней степени нервами всегда бываютъ склонны быстро переходить въ своихъ сердечныхъ движеніяхъ изъ одной крайности въ другую. Бездѣлица, иногда даже воображаемая, способна вывести ихъ изъ себя; но вслѣдъ затѣмъ они рады со слезами просить прощенья у того, кого оскорбили. Такое же душевное движеніе повторяется и въ эпизодѣ съ Парисомъ, котораго Ромео встрѣчаетъ на кладбищѣ. Сдержанно и ласково Ромео проситъ оставить его въ покоѣ; но отказъ Париса мгновенно выводитъ его изъ себя.— «Такъ это вызовъ?— берегись же!» — восклицаетъ онъ въ ярости, изъ одно мгновеніе смертельно раненый противникъ лежитъ у его ногъ. Но тутъ онъ опять смягчается и дружелюбно исполняетъ просьбу бывшаго соперника положить его возлѣ тѣла Джульетты.— Достигнувъ этого дорогого тѣла, Ромео достигаетъ своей послѣдней цѣли. Выливъ въ рыдающемъ монологѣ всю скорбь своей души, онъ спокойно и твердо «разбиваетъ о скалы чолнъ гнетущей его жизни».

   Джульетта, какъ неразлучная спутница Ромео, хотя и переживаетъ въ драмѣ тѣ же душевныя перипетіи, какія выпадаютъ на его долю, но, съ фактической стороны, авторъ поставилъ ее въ нѣкоторыя иныя и, надо притомъ замѣтить, болѣе разнообразныя положенія. Это различіе объясняется тѣмъ, что Джульетта, какъ молодая дѣвушка, живущая въ семьѣ, конечно, не могла такъ свободно и спокойно предаваться сердечному влеченію, какъ могъ это дѣлать Ромео, юноша уже взрослый и потому бывшій господиномъ своихъ поступковъ. Онъ могъ, если хотѣлъ, скрывать свою страсть, но въ этомъ для него не было безусловной необходимости. Для Джульетты же тактика скрытности стояла на первомъ планѣ. Она, правда, сдѣлала по необходимости любимую кормилицу повѣренной своей тайны, но для родныхъ тайна эта должна была оставаться неприкосновенной, и это обусловливалось не только враждебными отношеніями обѣихъ семей, но еще болѣе личными характерами отца и матери Джульетты, далеко не бывшими съ ней въ близкихъ, интимныхъ отношеніяхъ. Этотъ послѣдній фактъ интересенъ въ особенности тѣмъ, что по немъ можно прослѣдить то удивительное искусство, съ какимъ Шекспиръ умѣлъ обставлять своихъ героевъ, смотря по цѣлямъ, къ какимъ они должны были прійти. Если бъ синьора Капулетти и ея мужъ были. изображены умными родителями, старавшимися жить душа въ душу со своей дочерью, то скрытность ея предъ ними показалась бы нравственной шероховатостью въ ея характерѣ, бросающей нѣкоторую тѣнь на эту чудную, свѣтлую личность. Если бъ Джульетта, довѣряя вполнѣ матери, открыла ей свою тайну, то весь ходъ драмы былъ бы иной. Но разъ мать и отецъ Джульетты изображены людьми хотя и не дурными, однако съ такими свойствами, какія не допускали интимнаго съ ними сближенія (онъ — горячій и ограниченный крикунъ, а она — холодная женщина, не понимавшая естественныхъ требованій молодой жизни), то этимъ Джульетта получала безупречное право дѣйствовать и поступать въ важныхъ вопросахъ жизни по своему собственному усмотрѣнію, а автору открывалась возможность создать характеръ Джульетты, какъ того требовала основная мысль драмы, т.-е. изобразить чистое, дѣтски-наивное существо, на которое судьба возложила тяжелое бремя справиться самостоятельно съ внезапнымъ напоромъ бурной страсти, налетѣвшей среди самыхъ неудобныхъ и затруднительныхъ обстоятельствъ.

   Въ началѣ драмы Джульетта является ребенкомъ еще болѣе, чѣмъ Ромео. Онъ по крайней мѣрѣ вздыхалъ по своей воображаемой страсти; ей же мысль о любви не приходила даже въ голову. Предложеніе матери выйти за Париса она выслушиваетъ съ такимъ равнодушіемъ, какъ. будто дѣло шло вовсе не о ней. Встрѣча съ Ромео сразу растопила это равнодушіе и мгновенно заставила распуститься пышнымъ цвѣтомъ эту богатую натуру. Принадлежа, подобно Ромео, къ тѣмъ цѣльнымъ существамъ, которыя не умѣютъ ничего дѣлать наполовину и если разъ предадутся чувству, то предадутся ему всецѣло и навсегда — Джульетта въ этомъ превосходитъ даже самого Ромео, что и выражается прекрасно въ сценѣ ихъ объясненія въ саду, когда оба, задыхаясь отъ восторга, клянутся другъ другу въ своей привязанности. Ромео при этомъ только клянется и говоритъ о своей безбрежной любви; но въ отвѣтахъ Джульетты, полныхъ точно такой же страсти, постоянно проскальзываетъ мысль, что главная ея забота — какъ бы сдѣлать эту любовь прочной и вѣчной. Она не хочетъ, чтобы онъ клялся луной, потому что луна измѣнчива; хочетъ даже сократить теперешнее свиданіе, чтобъ дать ихъ любви разрастись въ постоянный пышный цвѣтъ. Наконецъ она же первая требуетъ, чтобы союзъ ихъ непремѣнно былъ освященъ бракомъ. Словомъ, полная отдача всей себя новому чувству, — отдача беззавѣтная и безповоротная, — выдается и сквозитъ въ каждомъ ея словѣ и движенія.

   Прелестная комическая сцена, когда Джульетта торопитъ и тормошитъ свою старую, закашлявшуюся кормилицу, горя нетерпѣніемъ узнать, что сказалъ Ромео (д. II, сц. 5-я), рисуетъ опять Джульетту-ребенка, того самаго — милаго, но вмѣстѣ горячаго и порывистаго ребенка, о которомъ кормилица недаромъ разсказывала, какъ она, будучи еще грудной крошкой, затѣяла драться, когда ей пришлась не по вкусу взятая въ ротъ полынь. Шекспиръ не забылъ, что героиня его, при всѣхъ своихъ идеальныхъ качествахъ, горячая италіанка, съ терпѣніемъ которой шутить нельзя. Щечки красавицы зардѣлись снова румянцемъ, едва старуха успѣла въ двухъ словахъ сказать свою вѣсть. Гораздо серьезнѣй по значенію представляется другая сцена, происходящая между тѣми же лицами, построенная на тѣхъ же внѣшнихъ началахъ, какъ и настоящая, но уже иная по внутреннему содержанію. Кормилица является къ Джульеттѣ также съ вѣстью, которую тоже не можетъ выговорить вдругъ. Но то была вѣсть радости, теперь же вѣсть бѣды и горя. Старуха остается въ выраженіи своихъ чувствъ комичной попрежнему; но не румянецъ радости вызываетъ она своимъ разсказомъ на щечкахъ своей молодой госпожи.— «Ромео убилъ Тибальда», — вотъ вѣсть, съ какой она пришла на этотъ разъ. Вспышка гнѣва и отчаянія пораженной этимъ извѣстіемъ Джульетты настолько ясно выражена въ драмѣ, что объяснять ее нѣтъ надобности. Довольно сказать, что потокъ оскорбительнѣйшихъ словъ и упрековъ выливается изъ прелестныхъ губокъ на того самаго Ромео, который за минуту считался обладавшимъ чуть не божьими совершенствами. Нѣкоторые критики видѣли въ этомъ порывѣ гнѣва Джульетты даже преувеличенность и фальшь относительно ея характера; но мнѣніе это несправедливо, и если взглянуть на эту сцену глубже, то окажется, что Шекспиръ и здѣсь остался тѣмъ же опытнымъ и всевидящимъ психологомъ, какимъ былъ всегда и вездѣ. Не говоря уже о томъ, что Джульетта, какъ чистокровная италіанка, не могла выражать своихъ чувствъ иначе, какъ съ нѣкоторой преувеличенностью, стоитъ вспомнить, какая именно причина вызвала ея гнѣвъ, чтобы понять вполнѣ его естественность и законность. Представьте себѣ дѣйствительно дѣвушку, только что вышедшую замужъ за человѣка, котораго она любитъ восторженно и безгранично; представьте, что, утопая въ счастьѣ, она ждетъ блаженную минуту перваго съ нимъ свиданія послѣ брака и вдругъ узнаетъ страшную вѣсть, что человѣкъ этотъ — убійца любимаго ею брата! Упасть съ неба въ адъ было бы менѣе страшно, чѣмъ испытать такое разочарованіе. Чему жъ дивиться, что молодая, горячая кровь разразилась столь же сильнымъ отчаяньемъ, какъ силенъ былъ предшествовавшій ему восторгъ. Но зато какъ же умѣлъ Шекспиръ найтись въ этомъ положеніи и какъ просто и естественно привелъ вышедшую изъ себя Джульетту въ прежнее состояніе, сдѣлавъ ее опять чудной, любящей женщиной! — «Мужъ! бѣдный, милый мужъ! кто жъ молвитъ сердечное тебѣ слово, если я, твоя жена, могла отъ тебя отречься!» — таковы слова, которыми пришедшая въ себя Джульетта возвращаетъ свое сердце тому, кто ей всего дороже. Кто же не оцѣнитъ высокой сердечности этихъ словъ и не простить Джульеттѣ минутнаго ея увлеченія!

   Описанной сценѣ предшествуетъ извѣстный монологъ, когда Джульетта, ожидая Ромео, молитъ судьбу научить ее, какъ отдаться любви. Были критики, считавшіе содержаніе этого монолога не совсѣмъ идущимъ молодой дѣвушкѣ, а тѣмъ болѣе такому чистому существу, какъ Джульетта; но такое мнѣніе обличаетъ только излишнюю пуританскую щепетильность критиковъ. Если современная сцена, болѣе взыскательная, чѣмъ сцена Шекспирова времени насчетъ такъ называемой нравственности, дѣйствительно выпускаетъ или очень сокращаетъ этотъ монологъ при представленіяхъ драмы, то это еще не мѣрка для его оцѣнки, какъ поэтическаго произведенія. Если бъ мысли, выраженныя въ этомъ монологѣ, Джульетта высказывала кому-нибудь другому, то въ такомъ случаѣ сцена эта дѣйствительно имѣла бы нѣсколько шокирующій характеръ; но совсѣмъ другое получается впечатлѣніе, когда мы вспомнимъ, что вѣдь это — монологъ, т.-е. рядъ мыслей, проносящихся въ головкѣ Джульетты, когда она исповѣдуется въ нихъ только самой себѣ. Шагъ, передъ которымъ она стоить, такъ важенъ и рѣшителенъ въ жизни молодой дѣвушки, что невольное о немъ представленіе является вполнѣ понятнымъ и естественнымъ. Вставъ на такую точку зрѣнія, мы увидимъ, что Шекспиръ былъ вполнѣ правъ, заставя свою героиню думать, какъ стала бы думать про себя на ея мѣстѣ всякая женщина; а разъ душевное состояніе изображено въ поэтическомъ произведеніи вѣрно, то узкій вопросъ о внѣшнемъ его приличіи или неприличіи уже не можетъ имѣть мѣста. Сверхъ того, нельзя не замѣтить, что самъ Шекспиръ смягчилъ характеръ этого монолога, заставя Джульетту постоянно вспоминать, что и она и Ромео отдаются любви чистыми и непорочными, а потому и ожидающіе ихъ восторги принесутъ въ себѣ счастье дозволенное и законное. Эта мысль, проходящая свѣтлой струей сквозь весь монологъ, не только служитъ достаточнымъ противовѣсомъ, чтобы заставить замолчать щепетильность критиковъ, но даже возводитъ Джульетту еще на болѣе высокій пьедесталъ невинности и чистоты.

   Послѣ прелестной поэтической сцены разлуки влюбленныхъ Ромео не является болѣе предъ глазами зрителей до окончательной катастрофы; но въ роли Джульетты именно съ этой минуты и начинается рядъ самыхъ замѣчательныхъ, рисующихъ ея характеръ положеній. Основнымъ мотивомъ всѣхъ этихъ сценъ является на первомъ планѣ удивительное пріобрѣтенное ею умѣнье держать себя и вместѣ съ тѣмъ притворяться, что требуется тѣмъ самымъ положеніемъ, въ которое она поставлена. Вѣра ея въ себя въ этомъ случаѣ такъ тверда и такъ велика, что она, подобно всѣмъ, слишкомъ хорошо знающимъ себя людямъ, позволяетъ себѣ даже иронически полувысказывать постороннимъ свои задушевныя мысли, зная хорошо, что основная тайна хранится подъ слишкомъ крѣпкимъ ключомъ, чтобы кто-нибудь могъ о ней узнать. Разговоръ ея съ матерью, когда послѣдняя говоритъ о Тибальдѣ, а Джульетта отвѣчаетъ, подставляя въ мысляхъ вмѣсто имени Тибальда имя Ромео, весь основанъ на полунамекахъ, двусмысленныхъ до такой степени, что не понимать ихъ можетъ только ограниченная синьора Капулетти. Сцена эта до того характерна, что при сравненіи въ ней Джульетты съ тѣмъ простымъ, невиннымъ ребенкомъ, какимъ она была въ началѣ драмы, невольно бросается въ глаза, какой школой житейской опытности стало для этого ребенка то, что она пережила подъ вліяніемъ страсти, охватившей все ея существо.

   Грубое обращеніе отца, требующаго брака Джульетты съ Парисомъ, и безсердечное отношеніе къ этому вопросу матери повергаютъ бѣдную дѣвушку въ такое горькое отчаяніе, что она почти совершенно падаетъ духомъ; но когда даже ея послѣдній другъ, кормилица, оказываетъ ея горю медвѣжью услугу, подавъ совѣть забыть Ромео, то отчаяніе это обрывается вдругъ, застывъ, какъ ледяная глыба. Ей, Джульеттѣ, данъ такой совѣть! Что значитъ передъ такимъ оскорбленіемъ все, что она вынесла отъ отца и матери? Гордо и презрительно, не удостоивъ даже гнѣвнымъ отвѣтомъ, высылаетъ она прочь свою бывшую любимицу, разрывая тѣмъ послѣднюю связь, скрѣплявшую ее съ роднымъ гнѣздомъ и минувшимъ дѣтствомъ. Прежней Джульетты нѣтъ больше! — передъ нами рѣшительная женщина, всѣ мысли которой совмѣстились въ одной цѣли: найти своего Ромео или умереть

   Эту рѣшимость и это твердое самообладаніе сохраняетъ она до такой степени, что можетъ даже небрежно шутить съ Парисомъ, встрѣтившимъ ее въ кельѣ. Совѣтъ монаха, приведя Джульетту въ восторгъ и пробудя ея вѣру въ счастливый исходъ дѣла, порываетъ окончательно всѣ ея связи съ прошлымъ. Отецъ и мать для нея болѣе не существуютъ; она хитритъ и притворяется передъ ними, какъ самая опытная, привычная интриганка. Сомнѣніе, правда, закрадывается въ ея душу въ рѣшительный моментъ, когда надо выпить сонное питье; но нельзя забыть, что ей предложено дѣйствительно героическое средство, передъ которымъ былъ бы способенъ оробѣть всякій. Зато тѣмъ рельефнѣе и тѣмъ ярче выдѣляется на этомъ фонѣ робости и сомнѣнія ея послѣдній, почти радостный крикъ, съ которымъ она бросается во мракъ неизвѣстнаго, думая защитить своего дорогого Ромео.

   Послѣдняя сцена и смерть Джульетты построены на тѣхъ же психологическихъ началахъ, какъ и смерть Ромео. Въ этомъ случаѣ они, какъ и слѣдовало ожидать, оказываются похожими другъ на друга, какъ двѣ капли воды. Подобно тому, какъ Ромео, ожидая вѣсти радости, внезапно узналъ страшную новость о смерти Джульетты, — точно такъ же и она, пробудясь въ гробницѣ и ожидая упасть въ горячія объятія Ромео, находитъ только его холодный трупъ. Какъ онъ, услышавъ ужасную вѣсть, мгновенно рѣшаетъ покончить съ собой, — такъ и она, увидя страшное зрѣлище, первымъ же движеніемъ руки схватываетъ пустую склянку, въ надеждѣ, что въ ней осталось довольно яда и для нея. Подобно Ромео, она нимало не интересуется ни обстоятельствами ни причинами поcтигшей ихъ бѣды, но спѣшитъ только соединить, во что бы то ни стало, съ Ромео свою судьбу. Нѣтъ яда — кончаетъ дѣло кинжалъ. Потерявъ другъ друга, они потеряли все! Драма жизни обоихъ кончилась безусловно, значитъ, остается только опустить занавѣсъ. Всякій эпилогъ былъ бы невозможенъ и неумѣстенъ. Этимъ взглядомъ на конецъ драмы объясняется и тотъ интересный фактъ, почему Шекспиръ и Брукъ оба измѣнили окончаніе драмы противъ того, что мы находимъ въ примитивныхъ легендахъ, гдѣ, какъ извѣстно, пробудившаяся Джульетта застаетъ отравленнаго Ромео еще въ живыхъ, и они ведутъ предсмертный разговоръ. Инстинктивное чутье подсказало обоимъ поэтамъ, что подобное продленіе страданій несчастныхъ любовниковъ было бы, во-первыхъ, слишкомъ жестоко, а во-вторыхъ — исказило бы основную мысль развязки, по которой возвращеніе къ какимъ бы то ни было проблескамъ жизни было бы для нихъ невозможно вслѣдъ за полученіемъ обоими ужасной вѣсти.— Гаррикъ передѣлалъ окончаніе драмы согласно тексту легенды и игралъ роль Ромео въ этомъ видѣ. Очень можетъ быть, что подобная передѣлка давала ему возможность блеснуть полнѣе своимъ актерскимъ талантомъ; но Шекспира нельзя искажать въ пользу такихъ цѣлей. Современная сцена возстановила подлинный текстъ, понявъ хорошо, что вѣрное исполненіе драмы, по мысли поэта, производитъ на истинныхъ цѣнителей гораздо большее впечатлѣніе, чѣмъ всякая передѣлка, хотя бы и разсчитанная на большій сценическій эффектъ.

——

   Изъ прочихъ лицъ драмы главную роль, по близости къ герою и героинѣ, играютъ отецъ и мать Джульетты. Характеры обоихъ нарисованы ясно и вполнѣ цѣлесообразно съ общимъ замысломъ произведенія. Отецъ — человѣкъ добрый по природѣ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, вспыльчивый и ограниченный. Вспыльчивость его главнѣйше поддерживается тѣмъ, что, принадлежа къ такъ называемымъ баловнямъ судьбы по благосостоянію и удачамъ въ жизни, онъ не любить противорѣчія съ чьей бы то ни было стороны и вслѣдствіе этого всякое несогласіе съ своимъ мнѣніемъ принимаетъ за личную для себя обиду, противъ которой и вскипаетъ, какъ котелъ, не разсудивъ даже по своей ограниченности, кто правъ и кто виноватъ. Комическая его ссора съ Тибальдомъ изъ-за присутствія Ромео на праздникѣ очень похожа на задорную выходку двухъ крикливыхъ пѣтуховъ и служитъ прекраснымъ предварительнымъ эскизомъ этого характера, очень часто встрѣчающагося въ жизни именно среди отцовъ семействъ. Та же черта, хотя уже съ гораздо болѣе серьезнымъ послѣдствіемъ, выведена и въ объясненіи его съ Джульеттой, когда она отказывается выйти за Париса. Старикъ въ этой сценѣ рветъ и мечетъ, точно сорвавшійся съ цѣпи, но всякій можетъ замѣтить, что, будь Джульетта немного болѣе опытна въ жизни, а мать на ея сторонѣ, то обѣ онѣ сумѣли бы прекрасно урезонить стараго крикуна и привести его къ порядку, такъ что онъ во всемъ бы съ ними согласился, думая, что поступаетъ именно такъ, какъ хочетъ самъ. Въ жизни онъ, подобно большинству ограниченныхъ людей, добрякъ и bon vivant и не только не желаетъ съ кѣмъ либо враждовать, но даже свою кровную ссору съ Монтекки поддерживаетъ больше по традиціи, чѣмъ по злобѣ. Это онъ обнаруживаетъ самъ, во-первыхъ, тѣмъ, что на своемъ праздникѣ не думаетъ преслѣдовать вошедшаго Ромео, а потомъ — когда, въ разговорѣ съ Парисомъ, добродушно высказываетъ убѣжденіе, что если поразсудить, то старые люди, какъ Монтекки и онъ, могли бы провести остатокъ жизни въ мирѣ. Но бѣда именно въ томъ, что подобные люди не любятъ разсуждать, вслѣдствіе чего сварить съ ними, какъ говорится, кашу можно, только взявшись за дѣло очень тонко и умно. Пока Джульетта была невиннымъ ребенкомъ — она взяться за это не умѣла и не могла; когда же жизнь научила ее опытноcти, то браться за дѣло было уже поздно, и она поневолѣ должна была обмануть стараго отца притворствомъ, въ чемъ и успѣла.

   Характеръ синьоры Капулетти совсѣмъ иной. Мужъ ея вспыльчивъ и горячъ, она — сдержанна и холодна. Личность ея самымъ яснымъ образомъ высказывается въ той сценѣ, когда вмѣсто теплаго участія къ судьбѣ дочери, оскорбленной отцомъ, она холодно отклоняетъ ея отчаянное, полное любви обращеніе, предоставляя ей поступать, какъ она вздумаетъ сама. Ясно, что подобная мать не могла быть искреннимъ другомъ дочери. Въ драмѣ есть нѣсколько указаній, по которымъ можно прослѣдить и объяснить, почему она сдѣлалась именно такою. Старикъ Капулетти, болтая о своей прошедшей молодости, разсказываетъ о проказахъ, которыя были тридцать лѣтъ тому назадъ; синьора же Капулетти имѣла дѣтей уже въ года Джульетты, т.-е. четырнадцати лѣтъ, изъ чего можно сдѣлать выводъ, что, по мысли автора, мужъ былъ гораздо старше ея, и потому бракъ ихъ былъ явно неравенъ. Но неравные браки, какъ чуждые любви, обыкновенно имѣютъ одинъ изъ двухъ исходовъ: болѣе молодая сторона или не стѣсняется очень строго супружескими обѣтами, или принуждаетъ себя сохранить супружескую вѣрность изъ чувства долга. Но въ этомъ послѣднемъ случаѣ въ женщинѣ является естественное желаніе чѣмъ-нибудь себя вознаградить за подобное самопожертвованіе, и онѣ часто удовлетворяются тѣмъ, что возвеличиваютъ себя за свой подвигъ въ своихъ собственныхъ глазахъ и чрезъ это дѣлаются склонными требовать такой же сдержанности и такого же самопожертвованія и отъ другихъ. Синьора Капулетти принадлежала именно къ подобной категоріи женщинъ. Холодная отъ природы, она, правда, осталась вѣрна своему старому мужу, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ ней исчезла способность понимать молодое, горячее сердце своей дочери. Отказъ Джульетты выйти за Париса былъ принятъ ею за непозволительную дерзость противъ воли отца, и недальновидная мать, гордясь своимъ собственнымъ умѣньемъ переламывать себя въ подобныхъ случаяхъ, вздумала, не понявъ характера дочери, требовать того же отъ нея, чѣмъ и разорвала окончательно сердечную съ нею связь.

   Личность кормилицы взята Шекспиромъ изъ поэмы Брука, гдѣ она нарисована замѣчательно вѣрными и законченными чертами. Характеръ ея слишкомъ понятенъ изъ самаго текста драмы, а потому и не нуждается въ какихъ-либо объясненіяхъ. Нельзя не обратить вниманія, до какой степени этотъ типъ, нарисованный триста лѣтъ тому назадъ, сохранилъ свои характерныя черты до нашего времени. Роль кормилицы Джульетты можно было бы смѣло вставить въ любую современную драму, не перемѣнивъ ни одной черты, и она оказалась бы совершенно на своемъ мѣстѣ. Среди нашего недавняго крѣпостного сословія такую личность можно было встрѣтить почти въ каждомъ патріархальномъ семействѣ. Та же непоколебимая преданность господамъ и гордость ихъ именемъ, та же горячая, до самоотверженія, любовь къ своимъ воспитанникамъ и, рядомъ съ этими прекрасными, обличающими добрую душу и чистое сердце качествами — самыя низменныя, самыя смѣшныя понятія о нравственности и чувствѣ долга, самые невѣжественные, перетолкованные по-своему, взгляды на поступки людей, стоящихъ выше по развитію и образованію. Сама по себѣ личность кормилицы, конечно, не представляетъ чего-либо широкаго по замыслу и развитію, но какъ жанровая, умѣстно поставленная картинка, она всегда будетъ занимать видное мѣсто въ галлереѣ комическихъ, созданныхъ Шекспиромъ, лицъ.

   Меркуціо и Парисъ замѣчательны тѣмъ, что оба эти лица созданы исключительно Шекспиромъ. Въ новеллахъ и поэмѣ Брука упоминаются только ихъ имена. Въ Меркуціо изображены характерныя черты современной Шекспиру золотой молодежи или того рода людей, которые. употребляя Шекспирово же выраженіе «бѣгутъ къ смерти по цвѣточкамъ». Вивёры и гуляки — они не видятъ предъ собой рѣшительно никакой серьезной цѣли и всю жизнь проводятъ въ томъ, чтобы срывать вершки удовольствія этой жизни, которую въ то же время цѣнятъ, по своему легкомыслію, такъ мало, что готовы пожертвовать ею по поводу перваго пустячнаго случая. Если люди такого рода, съ тѣмъ вмѣстѣ, недальни умомъ или пусты сердцемъ, то изъ нихъ выходятъ несносные, мелочные эгоисты или забіяки-бреттеры, общества которыхъ избѣгаютъ всѣ. Но разъ такія свойства соединяются, какъ въ Меркуціо, съ природнымъ остроуміемъ и добрымъ сердцемъ, то такихъ людей, наоборотъ, любятъ и ласкаютъ, какъ веселыхъ собесѣдниковъ и добрыхъ товарищей, охотно прощалъ имъ даже тѣ затруднительныя положеніе, въ какія они, по своему безпутному легкомыслію, нерѣдко ставятъ своихъ же собственныхъ друзей. Въ ходѣ пьесы роль Меркуціо имѣетъ два значенія: онъ, во-первыхъ, разнообразитъ своимъ комическимъ оттѣнкомъ общій тонъ первыхъ трехъ дѣйствій, который могъ бы показаться безъ того нѣсколько сентименталенъ, а во-вторыхъ — затѣянная Меркуціо и кончающаяся его смертью ссора съ Тибальдомъ смягчаетъ и оправдываетъ нужное для дальнѣйшаго хода драмы вмѣшательство въ эту ссору Ромео, которое иначе противорѣчило бы той сдержанности, какую онъ выказываетъ послѣ брака съ Джульеттой. Для интересующихся въ Шекспирѣ нравами того времени роль Меркуціо представляетъ необыкновенно цѣнный и благодарный матеріалъ. Она вся написана въ жанрѣ тѣхъ преувеличенныхъ сравненій, метафоръ и натянутыхъ остротъ, которыя, съ легкой руки Лили, заполонили на нѣкоторое время англійскій литературный языкъ, оказавъ очень большое вліяніе на первыя произведенія даже самого Шекспира.

   Личность Париса интересна тѣмъ, что характеръ его былъ обработанъ Шекспиромъ два раза. По общепринятому второму тексту драмы (изд. 1599 г.), въ Парисѣ изображенъ безцвѣтный, но вмѣстѣ съ тѣмъ въ высшей степени порядочный, учтивый и благовоспитанный юноша высшаго круга — словомъ, то, что называется подходящимъ и завиднымъ женихомъ. Его именно такъ описываетъ кормилица. Бракъ съ Джульеттой представляется ему прекрасной подходящей партіей, которую онъ ищетъ вполнѣ искренно и честно; но страстной къ Джульеттѣ любви (на которую такіе люди, впрочемъ, едва ли и способны) Парисъ не обнаруживаетъ ничѣмъ. Между тѣмъ, въ первой редакціи драмы (изд. 1597 г.) Парисъ изображенъ такъ же горячо влюбленнымъ въ Джульетту, какъ и Ромео. Вдумываясь въ это, сдѣланное Шекспиромъ, измѣненіе, нельзя не признать его вполнѣ умѣстнымъ и цѣлесообразнымъ. Любовь Ромео и Джульетты изображена въ драмѣ, окруженной такимъ высокимъ ореоломъ свѣта и чистоты, что всякая постановка возлѣ нея какого-либо аналогическаго, даже искренняго чувства, показалась бы неумѣстной. Парисъ, влюбленный въ Джульетту, изобразилъ бы изъ себя нѣчто въ родѣ комическаго Ромео въ миніатюрѣ и не только не возбудилъ бы симпатіи, но, напротивъ, произвелъ бы диссонирующее впечатлѣніе, какъ лишній, поставленный не на мѣстѣ, предметъ. А между тѣмъ, будучи отдаленъ отъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ (какъ это сдѣлано во второй редакціи драмы) и потому не мѣшая производимому имъ впечатлѣнію, онъ, на ряду съ прочими аксессуарами, является также нужнымъ и умѣстнымъ звеномъ общей цѣпи. Трагическая его смерть отъ руки Ромео, кажущаяся на первый взглядъ совершенно случайной, имѣетъ, напротивъ, глубокій и вполнѣ гармонирующій съ общей идеей драмы смыслъ, выражая ту судьбу, которая неминуемо постигаетъ легкую посредственность (Парисъ, въ сущности, именно таковъ), если она вздумаетъ неблагоразумно встать на дорогѣ бурной страсти. Страсть, правда, нерѣдко уничтожаетъ сама себя, но въ-то же время она губить все, что вздумаетъ оказать ей препятствіе. Такъ и здѣсь: пока скромный и неопытный юноша, Парисъ, мирно шелъ въ жизни своей спокойной и благополучной дорогой — судьба ему улыбалась во всемъ; но чуть вздумалъ онъ заградить путь разъяренному, какъ море, Ромео — роковой ударъ шпаги покончилъ съ нимъ разомъ.

   Забіяка Тибальдъ и мирный, спокойный Бенволіо принадлежатъ къ чисто второстепеннымъ лицамъ, и ихъ, едва намѣченные, характеры не требуютъ объясненія.

   Монахъ Лорензо былъ предметомъ многочисленныхъ разборовъ и критикъ. Нѣкоторые комментаторы приписывали ему значеніе, аналогическое съ значеніемъ хора древнихъ трагедій. Другіе видѣли въ немъ что-то въ родѣ оракула, вѣщающаго приговоры судьбы; — но ни то ни другое мнѣніе справедливымъ признано быть не можетъ. Хоръ древнихъ трагедій выражалъ чувства, которыя, по содержанію представленія, должны были возбуждаться въ душѣ зрителей; въ роли же монаха Лорензо такого значенія нельзя найти и слѣда. Равно ничѣмъ не выражается его значеніе, какъ оракула, провозглашающаго въ происходящихъ событіяхъ свое послѣднее правдивое слово. Онъ, наоборотъ, самъ попадается въ ту хитросплетеную сѣть, помощью которой думалъ привести дѣло къ развязкѣ, обнаруживъ тѣмъ свое полнѣйшее въ этомъ вопросѣ безсиліе, на ряду со всѣми прочими дѣйствующими лицами. Если отрѣшиться отъ предвзятаго намѣренія видѣть въ этомъ лицѣ какое-то особенное существо и взглянуть на него съ обыкновенной точки зрѣнія, то монахъ Лорензо, подобно всѣмъ прочимъ Шекспировымъ лицамъ, окажется ни болѣе ни менѣе, какъ обыкновенный живой человѣкъ, введенный въ драму лишь потому, что оригинальные черты его характера были нужны, какъ подходящія краски, для нѣкоторыхъ деталей задуманной картины. Такъ, любовникамъ нужно вѣнчаться — является монахъ. Нужно приготовить сонное питье для Джульетты — это дѣло приличнѣе всего было поручить ему же, потому, во-первыхъ, что въ подобныхъ случаяхъ необходимъ человѣкъ, достойный довѣрія, а во-вторыхъ — тайныя знанія цѣлебныхъ свойствъ различныхъ веществъ изучались тогда именно въ монастыряхъ. Далѣе по содержанію драмы требуется лицо, которое своимъ авторитетомъ и благоразумными совѣтами сдерживало бы и направляло страстные порывы главныхъ лицъ, — монахъ Лоренцо является и тутъ самымъ подходящимъ субъектомъ. Наконецъ и въ развязкѣ драмы, когда по ходу событій надо выслушать правдивую повѣсть о томъ, что случилось, — духовный отецъ оказывается и тутъ настоящимъ человѣкомъ на настоящемъ мѣстѣ.— Внѣшняя сторона роли монаха Лорензо намѣчалась такимъ образомъ сама собой; что же до его характера, то здѣсь Шекспиръ, какъ и вездѣ, остался вѣренъ основной чертѣ своего творчества: изображать людей такими, каковы они въ дѣйствительности, со всѣми ихъ хорошими и дурными качествами, не перевышая и не перенижая, ради постороннихъ цѣлей, стрѣлки ихъ нравственныхъ вѣсовъ ни въ ту ни въ другую сторону. Характеръ монаха Лорензо обрисованъ ясно и просто. Человѣкъ безусловно честный и добросовѣстный, онъ умѣлъ прослыть такимъ и въ общемъ мнѣніи, при чемъ уваженіе къ нему усиливалось еще болѣе благодаря его духовному сану и ученымъ познаніямъ. При этомъ однако отшельническая жизнь и сословіе, къ которому онъ принадлежалъ, вывели его настолько изъ колеи практической дѣятельности, что, когда ему пришлось (хотя и съ добрымъ намѣреніемъ) вмѣшаться въ бурно-кипѣвшій потокъ настоящей жизни, онъ оказался умѣющимъ давать только мудрые совѣты, изъ которыхъ не вышло ничего добраго. Своимъ согласіемъ на тайный бракъ Ромео и Джульетты, результатомъ котораго, по его мнѣнію, могло послѣдовать примиреніе двухъ семей, онъ доказалъ, что смотрѣлъ на этотъ предметъ такъ же легкомысленно, какъ и сами неопытные любовники. Придуманное имъ героическое средство для спасенія Джульетты не удалось точно также. Ясно, значитъ, что онъ не былъ человѣкомъ дѣла. Даже его готовность дѣлать добро (за что онъ и заслужилъ всеобщее уваженіе) также не выдержала прикосновенія съ дѣйствительностью, когда дѣйствительность эта грозила непріятностью для него самого. Придя спасать Джульетту на кладбище, онъ до того потерялся, увидя неудачу своего плана, что не задумался малодушно убѣжать, оставя бѣдную дѣвушку въ такомъ ужасномъ положеніи. Словомъ, человѣкъ какъ есть, со всѣми достоинствами и недостатками, Шекспировскій характеръ въ полномъ смыслѣ слова — таковъ монахъ. Лорензо. Въ концѣ его роли есть одна крайне замѣчательная фраза: — «власть, высшая, чѣмъ мы, перерѣшила все то, что мы задумали!» — говоритъ онъ очнувшейся Джульеттѣ и этими словами высказываетъ всю основную мысль драмы. Добрый старикъ ошибся только, назвавъ (по привычкѣ говорить духовнымъ слогомъ) эту власть высшей. Ромео и Джульетта погибли дѣйствительно отъ злого вліянія болѣе сильной, чѣмъ они, власти; но это была не та благородная власть судьбы, которой люди подчиняются безпрекословно! Это была, напротивъ, низменная, нечистая власть той среды, въ которую попала ихъ дѣтски-чистая, восторженная любовь! Это была власть дрязгъ и предразсудковъ, на почвѣ которой выросла и укоренилась бывшая гибельной для нихъ вражда ихъ родственниковъ. И что бы ни говорили о благотворномъ смягчающемъ впечатлѣніи, которое производитъ въ концѣ драмы примиреніе двухъ домовъ — съ мнѣніемъ этимъ нельзя согласиться вполнѣ. Сколько бы ни утѣшали себя глупые старики намѣреніемъ воздвигнуть Ромео и Джульеттѣ памятникъ изъ чистаго золота — всякій навѣрно повторитъ, обратясь къ нимъ, горькое, укоризненное слово принца: — «любуйтесь, чѣмъ кончилась ваша слѣпая вражда и ненависть!» — и затѣмъ невольно спроситъ самъ себя: «за что же была погублена эта молодая жизнь двухъ чистыхъ существъ?»

  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Эскалъ, герцогъ Веронскій.

   Парисъ, молодой дворянинъ, его родственникъ.

   Монтекки, Капулетти, главы двухъ враждебныхъ домовъ 1).

   Ромео, сынъ Монтекки.

   Старый дядя Капулетти.

   Меркуціо, родственникъ герцога, другъ Ромео.

   Бенволіо, племянникъ Монтекки, другъ Ромео.

   Тибальдъ, племянникъ жены Капулетти.

   Лорензо, Джіованно, францисканскіе монахи.

   Балтазаръ, слуга Ромео.

   Абрамъ, слуга Монтекки.

   Самсонъ, Грегоріо, слуги Капулетти.

   Аптекарь.

   Трое музыкантовъ.

   Хоръ.

   Мальчикъ.

   Пьетро, слуга Капулетти.

   Офицеръ.

   Пажъ Париса.

   Жена Монтекки.

   Жена Капулетти.

   Джульетта, дочь Капулетти.

   Кормилица Джульетты.

Граждане Вероны, лица разныхъ сословій, родственники обоихъ враждующихъ домовъ, маски, стража и народъ.

Мѣсто дѣйствія — въ Веронѣ, а одна сцена пятаго дѣйствія — въ Мантуѣ.

  

ПРОЛОГЪ 2).

   Въ Веронѣ, городѣ прекрасномъ, жили

   Два дома, равныхъ знатностью своей;

   Но на бѣду враждой кровавой были

   Раздѣлены ихъ семьи съ давнихъ дней.

   И вотъ въ ряду ихъ родословной длинной

   Родилась пара любящихъ сердецъ 3),

   Которымъ рокъ судилъ своей кончиной

   Семейной распрѣ положить конецъ.

   Вражда отцовъ, чья пагубная сила

   Такъ горячо была возбуждена,

   Что смерть дѣтей одна ее смирила,

   Предъ вами будетъ изображена.

   Почтите насъ терпѣньемъ и вниманьемъ,

   Мы жъ слабый трудъ свой улучшимъ стараньемъ.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Площадь въ Веронѣ.

(Входятъ Самсонъ и Грегоріо вооруженные).

   Самсонъ. Клянусь честью, Грегоріо, мы не дадимъ себя замарать! 4).

   Грегоріо. Конечно, мы не угольщики.

   Самсонъ. Пусть насъ только тронутъ, — мы имъ покажемъ!

   Грегоріо. Ну, ты покажешь развѣ только пятки 5).

   Самсонъ. Когда меня расшевелятъ, я дерусь, какъ бѣшеный.

   Грегоріо. Бѣда въ томъ, что тебя трудно расшевелить.

   Самсонъ. Для этого мнѣ довольно увидѣть собаку изъ дома Монтекки.

   Грегоріо. Расшевелиться — значитъ бѣжать, а стоять твердо — значитъ быть храбрымъ. Потому, если тебя расшевелятъ, то ты убѣжишь.

   Самсонъ. Если такъ, то собака изъ этого дома заставитъ меня стоять твердо. Покажись мужчина или женщина 6) изъ семьи Монтекки — я остановлюсь предъ ними, какъ стѣна.

   Грегоріо. И окажешься трусомъ, потому что трусы всегда прячутся за стѣной.

   Самсонъ. Вѣрно, и потому женщины, какъ хрупкая посуда, всегда жмутся къ стѣнѣ. Но я мужчинъ изъ дома Монтекки стану гнать отъ стѣны прочь, а женщинъ къ ней припру.

   Грегоріо. Ссора между нашими господами, а мы только ихъ слуги.

   Самсонъ. Это все равно; я буду поступать, какъ тиранъ, со всѣми. Подравшись съ мужчинами, не дамъ спуску и дѣвчонкамъ.

   Грегоріо. Какъ, и невиннымъ дѣвочкамъ?

   Самсонъ. Имъ или ихъ невинности;— понимай, какъ хочешь.

   Грегоріо. Онѣ поймутъ это такъ, какъ почувствуютъ.

   Самсонъ. Меня онѣ почувствуютъ, потому что я за себя постоять могу. извѣстно всѣмъ, что на мнѣ мяса довольно.

   Грегоріо. Конечно, потому что ты не рыба;— а будь ты ею, то навѣрное былъ бы треской. Берись за шпагу: вотъ идутъ двое изъ дома Монтекки. (Входятъ Абрамъ и Балтазаръ).

   Самсонъ. Мечъ мой готовъ. Задирай ихъ ты; а я буду прикрывать твою спину.

   Грегоріо. Ты, кажется, хочешь показать имъ свою собственную и убѣжать?

   Самсонъ. Не бойся.

   Грегоріо. Боюсь, чтобъ не вышло такъ.

   Самсонъ. Дадимъ начать ссору имъ. Пусть право будетъ на нашей сторонѣ.

   Грегоріо. Я насуплюсь, когда они будутъ проходить. Пусть понимаютъ это, какъ хотятъ.

   Самсонъ. Или какъ посмѣютъ. Я закушу на нихъ палецъ 7), вѣдь это обида! Посмотримъ, какъ они ее перенесутъ.

   Абрамъ. Эй, пріятель, это ты на насъ закусилъ палецъ?

   Самсонъ. Закусилъ.

   Абрамъ. Я спрашиваю: на насъ ли ты его закусилъ?

   Самсонъ. Грегоріо, — будемъ мы правы, если я скажу: да?

   Грегоріо. Нѣтъ.

   Самсонъ. Такъ нѣтъ, синьоръ, не на васъ. Закусилъ просто — и все тутъ.

   Грегоріо. Вы, кажется, ищете ссоры?

   Абрамъ. Ссоры?— Нѣтъ, мы ее не ищемъ.

   Самсонъ. А если ищете, такъ я весь къ вашимъ услугамъ. Наши господа не хуже вашихъ.

   Абрамъ. Да и не лучше.

   Самсонъ. Хорошо, хорошо! (Вдали показывается Бенволіо).

   Грегоріо. Говори — лучше. Вотъ идетъ родственникъ нашего господина.

   Самсонъ. Лучше, лучше!

   Абрамъ. Ты лжешь!

   Самсонъ. Вынимай шпагу, если ты не трусъ! Грегоріо, помни свой ударъ!

(Дерутся).

   Бенволіо. Ни съ мѣста негодяи! Шпаги въ ножны! Вы сами не донимаете, что дѣлаете. (Выбиваетъ у нихъ шпаги).

(Входитъ Тибальдъ).

   Тибальдъ. Какъ! Ты дерешься съ сволочью? Сюда,

   Беннодіо! Смерть ждетъ тебя!

   Бенволіо.                     Я только

   Хотѣлъ ихъ помирить. Вложи свой мечъ

   И помоги мнѣ кончить дѣло миромъ.

   Тибальдь. Съ мечомъ въ рукахъ и говорить о мирѣ!

   Мнѣ такъ же невавистно это слово,

   Какъ темный адъ, какъ ты, какъ всѣ Монтекки!

   Держись смѣлѣе, трусъ!

(Дерутся. Сбѣгаются приверженцы обоихъ домовъ; затѣмъ является толпа гражданъ, сооруженныхъ дубинами).

   1-й гражданинъ. Эй! топоровъ съ бердышами! Бей ихъ! Руби! Долой Капулетти! Долой Монтекки! (Входитъ Капулетти въ домашнемъ платьѣ; за нимъ его жена).

   Капулетти. Что здѣсь за шумъ? Эй! Эй, мой длинный мечъ!

   Жена Кап. Костыль, костыль!— тебѣ ль съ мечомъ соваться!

   Капулетти. Сказалъ я — мечъ! Вонъ, вонъ старикъ Монтекки идетъ сюда, мечомъ мнѣ угрожая! (Входятъ Монтекки съ женой).

   Монтекки. А, низкій Капулетти! (Жена его удерживаетъ).

   Прочь! пусти!

   Жена Монтекки. Для драки ты не сдѣлаешь ни шагу.

(Входитъ герцогъ со свитой).

   Герцогъ. Мятежники, враги порядка! злобно

   Пятнаете вы кровью вашихъ близкихъ

   Свои мечи! Вы будете ли слушать

   Меня, иль нѣтъ? Вы звѣри или люди?..

   Ужель огонь вражды свирѣпой вашей

   Способна потушить лишь только кровь

   Изъ вашихъ ранъ? — Подъ страхомъ строгой пытки

   Приказываю бросить вамъ сейчасъ

   Оружіе изъ рукъ, покрытыхъ кровью,

   И выслушать свой приговоръ изъ устъ

   Разгнѣваннаго принца! — Въ третій разъ

   Смутили вы, Монтекки съ Капулетти,

   По поводу ничтожнѣйшей причины

   Покой и миръ старинныхъ нашихъ стѣнъ!

   Три раза старцы-граждане Вероны,

   Забывши миръ и свой почтенный санъ,

   Хватались ослабѣвшими руками

   За старые, источенные пылью

   Свои мечи, чтобъ потушить старинный

   Вашъ злобный споръ! — Коль скоро повторится

   Еще подобный случай — вашей жизнью

   Отвѣтите вы оба; а теперь

   Ступайте прочь отсюда! Капулетти,

   Пойдетъ со мной! Монтекки жъ долженъ будетъ

   Явиться въ замокъ нашъ сегодня въ полдень,

   Чтобъ выслушать дальнѣйшее рѣшенье

   Суда по дѣлу этому! — Идите жъ!

   И знайте, что ослушниковъ ждетъ казнь!

(Принцъ, свита, Капулетти съ женой, Тибальдъ, граждане и слуги уходятъ).

   Монтекки. Кто пробудилъ вновь старую вражду?

   Ты, кажется, племянникъ, былъ при этомъ?

   Бенволіо. Придя сюда, увидѣлъ я, что здѣсь

   Дерутся ваши слуги со слугами

   Противника. Я ихъ хотѣлъ разнять,

   Но тутъ явился бѣшеный Тибальдъ

   Съ угрозами и бранью, вынулъ мечъ,

   Махалъ, свистѣлъ имъ въ воздухѣ и дерзко

   Кричалъ мнѣ въ уши вызовъ. Вслѣдъ затѣмъ,

   Едва успѣли съ нимъ мы обмѣняться

   Двумя-тремя ударами, — явилась

   Толпа гражданъ, и битва стала общей,

   Пока ее не прекратилъ своимъ

   Явленьемъ принцъ.

   Жена Монтекки. Гдѣ сынъ мой? Гдѣ Ромео?

   Кто видѣлся сегодня съ нимъ? Какъ рада

   Я всей душой, что не былъ въ дракѣ онъ.

   Бенволіо. Сегодня рано утромъ вышелъ я,

   Преслѣдуемый грустной тайной думой,

   На поле погулять, задолго прежде,

   Чѣмъ первый лучъ божественнаго солнца

   Успѣлъ проникнутъ въ золотыя окна

   Блестящаго востока.— Проходя

   За городомъ, тамъ, гдѣ отъ стѣнъ на западъ

   Раскинулась аллея сикоморъ,

   Увидѣлъ я, какъ нашъ Ромео грустно

   Гулялъ въ ея тѣни. Но чуть направилъ

   Я шагъ къ нему — онъ быстро повернулъ

   И скрылся въ чащѣ лѣса.— Я, привыкнувъ

   Знать по себѣ, что люди любятъ быть

   Одни въ минуты грусти, поступилъ,

   Какъ мнѣ шептала это мысль, оставивъ

   Охотно одного, кто самъ старался

   Меня избѣгнуть.

   Монтекки.           Тамъ его встрѣчали

   Уже не разъ и видѣли, какъ онъ

   Слезами спорилъ съ плачущей росой,

   А вздохами — съ унылымъ стономъ вѣтра,

   Несущаго гряды тяжелыхъ тучъ.

   И каждый разъ, лишь только на востоки

   Распахивался свѣтлый пологъ дня, —

   Задумчивый мой сынъ, спѣша укрыться

   Отъ солнечныхъ лучей, бѣжалъ домой

   И тамъ, закрывъ завѣсами окошки,

   Творилъ себѣ искусственную ночь.

   Онъ гибель наживетъ своимъ несчастьемъ,

   Когда друзья не вступятся съ участьемъ.

   Бенволіо. И тайна этой грусти неизвѣстна

   Вамъ, добрый дядя?

   Монтекки.          Нѣтъ!— и я никакъ

   Не могъ ее развѣдать.

   Бенволіо.          Вы пытались

   Однако говоритъ съ нимъ?

   Монтекки.          О, конечно!

   И я и кое-кто изъ нашихъ близкихъ

   Старались разузнать ее; но онъ,

   Какъ кажется, далъ слово быть своимъ

   Единственнымъ совѣтникомъ, и если

   Нельзя сказать, что онъ себѣ такъ вѣренъ —

   То все жъ настолько скрытно-молчаливъ,

   Что можетъ быть сравненъ съ цвѣточной почкой,

   Въ которой поселился злой червякъ,

   Грызущій нѣжный цвѣтъ ея задолго

   До той поры, покуда онъ успѣлъ

   Раскрыться передъ солнцемъ. Будь возможность

   Узнать точнѣй, чѣмъ опечаленъ онъ —

   Къ лѣченью путь, конечно бъ, былъ найденъ.

(Вдали показывается Ромео).

   Бенволіо. Вотъ онъ! — Оставьте насъ — и я, быть-можетъ,

   Узнать успѣю то, что васъ тревожитъ.

   Монтекки. Дай Богъ, чтобъ мысль твоя была вѣрна,

   И ты успѣлъ узнать! — Идемъ, жена.

(Уходятъ Монтекки съ женой).

   Бенволіо. Ромео! Съ добрымъ утромъ!

   Ромео.                               Неужели

   Такъ молодъ день 8)?

   Бенволіо.           Сейчасъ пробило девять.

   Ромео. Какъ долги дни тоски! Скажи, здѣсь былъ

   Сейчасъ отецъ мой, кажется?..

   Бенволіо.                     Онъ точно.

   А ты скажи теперь мнѣ, чѣмъ успѣлъ

   Себѣ ты сдѣлать столь протяжнымъ время?

   Ромео. Отсутствіемъ того, что помогло бы

   Его мнѣ сократить.

   Бенволіо.           Любовь, конечно,

   Вмѣшалась тутъ?

   Ромео.                     Далекъ я!.. 9)

   Бенволіо.                     Отъ любви?

   Ромео. Не отъ любви, но отъ ея предмета!

   Бенволіо. Ужель любовь, столь сладкая на видъ,

   Жестоко такъ терзаетъ насъ на дѣлѣ?

   Ромео. О, да! Ее слѣпой привыкли звать,

   Но насъ она ведетъ, куда захочетъ!..

   Гдѣ мы обѣдаемъ?— Что здѣсь за ссора

   Была сегодня утромъ? — Впрочемъ, я

   Разсказъ о ней ужъ слышалъ.— Много зла

   Намъ дѣлаетъ вражда, но вдвое больше

   Мы терпимъ отъ любви!.. Любовь — блаженство

   Среди бѣды и горе средь утѣхъ!

   Ничтожность, покоряющая все!

   Серьезная безпечность! Легкость съ виду —

   На дѣлѣ жъ тяжесть! Хаосъ чудныхъ формъ!

   Рядъ крайностей, свинцовый пухъ, блестящій

   И вмѣстѣ мрачный дымъ! Холодный пламень;

   Здоровый недугъ, бодрствующій сонъ!

   Всегдашнее не то, чего мы жаждемъ —

   Она вся въ насъ, и отъ нея мы страждемъ!

   Смѣешься ты 10)?

   Бенволіо.           Нѣтъ, добрый другъ, я плачу.

   Ромео. О чемъ, добрякъ мой?

   Бенволіо.                     О твоей бѣдѣ.

   Ромео. Вотъ такъ любовь творитъ лишь зло вездѣ!

   Я ею грудь свою въ конецъ разстроилъ,

   А ты еще печаль мою удвоилъ!..

   Ты, показавъ участье мнѣ свое,

   Усугубилъ лишь горе тѣмъ мое!..

   Любовь! Любовь! Ты — дымъ густой и мрачный!

   Въ глазахъ же тѣхъ, кто любитъ, — ты прозрачный

   И яркій свѣтъ! Ты — море смутныхъ грезъ,

   Кипящее волнами горькихъ слезъ

   Любовниковъ! Безумье съ свѣтлымъ взглядомъ!

   Ты сладость намъ и вмѣстѣ чаша съ ядомъ!..

   Прощай! Я ухожу…

   Беиволіо.                     Съ тобой и я.

   Уйдя одинъ, обидишь ты меня.

   Ромео. Меня совсѣмъ разбило горе это.

   Я чувствую, что я не здѣсь, а гдѣ-то

   Въ иной странѣ!

   Бенволіо.           Скажи, кого ты любишь?

   Ромео. Ты хочешь, чтобъ заплакалъ я?

   Бенволіо.                                         Зачѣмъ?

   Скажи серьезно, просто.

   Ромео.                               Такъ потребуй,

   Чтобъ написалъ отчаянно-больной

   Серьезно завѣщанье! — Кто жъ отвѣтитъ

   Охотно на совѣтъ такой и встрѣтитъ

   Его съ улыбкою!— Но, впрочемъ, я

   Скажу тебѣ серьезно, что люблю

   Я женщину.

   Бенволіо. Попалъ я, значитъ, въ цѣль

   Безъ промаха, когда подумалъ это.

   Ромео. Стрѣлокъ искусный ты, — и я прибавлю,

   Что та, кого люблю я, хороша!..

   Бенволіо. Чѣмъ лучше цѣль, тѣмъ легче попадаютъ

   Въ нее стрѣлой.

   Ромео.                     Но въ эту цѣль попасть

   Не такъ легко! Отъ стрѣлъ любви она,

   Какъ кажется, навѣкъ защищена!

   Святой въ душѣ прислужницѣ Діаны

   Амура лукъ нанесть не можетъ раны.

   Она пустой не терпитъ болтовни;

   Влюбленныхъ глазъ не переноситъ взгляда;

   Что жъ до того, чтобъ соблазниться мыслью

   О золотѣ, могущемъ совратить

   Порою и святыхъ, — объ этомъ даже

   Не можетъ быть и рѣчи 11)! Все богатство

   У ней лишь въ красотѣ, и если есть

   Одинъ у ней порокъ, то онъ лишь въ томъ,

   Что ей безъ всякой пользы приведется

   Снести въ могилу прелести свои!

   Бенволіо. Ужель она безбрачія обѣтомъ

   Себя связала?

   Ромео.           Да! Какъ много въ этомъ

   Жестокости!.. Связавъ себя такой

   Рѣшимостью — она сведетъ съ собой

   Въ могилу цѣлый рядъ красавицъ новыхъ,

   Не давши жизни имъ!.. Въ ея суровыхъ,

   Но вмѣстѣ съ тѣмъ божественныхъ чертахъ,

   Въ ея умѣ, во всѣхъ ея словахъ —

   Хоть я свое отчаянье читаю,

   Но вмѣстѣ съ тѣмъ ее благословляю!..

   Обѣтъ ея бѣжать любви сѣтей

   Мертвитъ мнѣ жизнь среди счастливыхъ дней.

   Бенволіо. Забудь ее!— совѣтъ послушай друга.

   Ромео. Лиши жъ меня способности судитъ.

   Бенволіо. Попробуй обратить свое вниманье

   На рой другихъ красавицъ.

   Ромео.                               Этимъ я

   Приду лишь къ убѣжденью, что прелестнѣй

   Ея на свѣтѣ нѣтъ! Всѣ остальныя

   Покажутся мнѣ масками, подъ чьей

   Бездушной, черной дымкой буду видѣть

   Я лишь ее! Ослѣпшій никогда

   Не позабудетъ дорогого дара

   Утраченнаго зрѣнья 32). Такъ и я

   Смотрѣть напрасно буду на красавицъ!

   Онѣ напомнить мнѣ лишь только могутъ,

   Что есть одна, прелестнѣе ихъ всѣхъ!

   Прощай! Совѣтъ твой ложенъ!..

   Бенволіо.                     Рано-ль, поздно,

   Увидишь ты, что мысль моя серьезна. (Уходятъ).

  

СЦЕНА 2-я.

Улица.

(Входятъ Капулетти, Парисъ и слуга).

   Капулетти. Старикъ Монтекки присужденъ къ тому же,

   Съ чему и я.— Когда поразсудить,

   Какъ слѣдуетъ, то, право, люди въ лѣтахъ,

   Какъ я и онъ. могли бы провести

   Остатокъ жизни въ мирѣ.

   Парисъ.                     Оба вы

   Равно высоки знатностью и родомъ —

   И потому нельзя не пожалѣть

   О вашей долгой распрѣ.— Но однако

   Какой отвѣтъ дадите вы, синьоръ,

   На мой вопросъ?

   Капулетти.           Я повторяю вамъ

   То, что сказалъ и прежде: дочь моя

   Жила еще на свѣтѣ слишкомъ мало —

   Ей полныхъ нѣтъ четырнадцати лѣтъ.

   Пусть раза два еще поблекнетъ лѣто

   Передъ зимой — тогда лишь для Джульетты

   Придетъ пора, я думаю, чтобъ стать

   Невѣстой вамъ.

   Парисъ.           Случалось мнѣ встрѣчать

   Юнѣй годами матерей.

   Капулетти.                     Бываетъ!

   Но вѣдь зато ихъ вянетъ красота.

   Я вамъ скажу: мнѣ зарывать случалось

   Надежды въ гробъ.— Изъ всѣхъ ихъ мнѣ осталась

   Джульетта лишь. Наслѣдница моя 13)

   Она во всемъ.— Но, впрочемъ, все же я

   Готовъ вамъ уступить: поговорите

   Съ ней сами вы. Когда вы согласите

   Ее на бракъ, то, вѣрьте, слово дамъ

   Охотно я, что въ этомъ дѣлѣ вамъ

   Препятствовать не стану. Ей во власть я

   Свое вполнѣ передаю согласье!

   Хочу собрать сегодня у себя

   Я крутъ гостей. Домашніе друзья

   Придутъ ко мнѣ, и я, въ числѣ избранныхъ.

   Считаю васъ пріятнѣйшимъ изъ званныхъ.

   Вы звѣздъ такихъ найдете хороводъ,

   Что блескъ затмитъ ихъ неба ясный сводъ.

   Извѣстны вамъ, конечно, дни веселья,

   Когда въ пылу разгульнаго похмелья,

   Въ апрѣльскій день, похоронивъ зиму,

   Даетъ исходъ веселью своему

   Вся молодежь. Увидите вы это

   Все у меня. Избрать, какъ изъ букета,

   Красотку вамъ возможность я даю;

   И хоть считалъ равно межъ нихъ свою

   Джульетту я — но, вѣрно, ей придется

   Быть лишь въ числѣ — въ сравненьи жъ приведется

   Отъ прочихъ звѣздъ, какъ я боюсь, отстать!

   Идемте же! (Слугѣ). А ты изволь-ка взять

   Вотъ этотъ листъ, да обойди всѣ домы,

   Гдѣ есть у насъ хотя одинъ знакомый:

   Кричи всѣмъ тѣмъ, чье имя здѣсь стоитъ,

   Что домъ мой весь къ услугамъ ихъ открытъ.

(Уходятъ Капулетти и Парисъ).

   Слуга. Найди всѣхъ, чьи имена тутъ написаны! А что тутъ написано? Портной шей шиломъ, а сапожникъ мѣряй аршиномъ! Рыбакъ мажь кистью, а художникъ лови рыбу сѣтью!— Велѣно отыскать всѣхъ тѣхъ, чьи имена здѣсь написаны, а я не могу отыскать даже — чьи написаны здѣсь имена! Надо поискать кого-нибудь грамотнаго. Да вотъ кстати кто-то идетъ въ добрый часъ. (Входятъ Ромео и Бенволіо).

   Бенволіо. Былая страсть смѣняется иной:

   Пожаръ потухъ, гдѣ два огня сойдутся;

   Одну бѣду легко прогнать другой;

   Кто влѣво кривъ — направо долженъ гнуться.

   Займи себѣ иной любовью взглядъ,

   Увидишь самъ — исчезнетъ старый ядъ 14).

   Ромео. Ведетъ твое лѣкарство прямо къ цѣли.

   Бенволіо. Къ какой?

   Ромео.           Связать изломанную кость 15).

   Бенволіо. Ты, кажется, рехнулся?

   Ромео.                               Не совсѣмъ,

   Но связанъ ужъ давно, какъ сумасшедшій,

   Избитъ, какъ онъ, измученъ, заточенъ

   Въ тюрьму безъ всякой пищи!— Многихъ благъ!

(Хочетъ уйти).

   Слуга. Пошли Господь премногихъ блатъ и вамъ!

   Читать, синьоръ, вы учены, конечно?

   Ромео. Читать?— О, да — судьбу свою въ бѣдѣ.

   Слуга. Ну, это можно прочитать безъ книги;

   Но можете ль вы также прочитать

   То, что написано?

   Ромео.                     Пожалуй, если

   Знакомы будутъ мнѣ языкъ и буквы.

   Слуга. Отвѣтъ разуменъ вашъ. Прощайте, сударь!

   Ромео. Постой, письмо твое я прочитаю.

   (Читаетъ): «Синьоръ Мартино съ женой и дочерью; графъ Ансельмо съ прекрасными сестрами; вдовствующая синьора Витрувіо; синьоръ Пьяченціо съ милыми племянницами; Меркуціо съ братомъ Валентиномъ; мой дядя Капулетти съ женой и дочерьми; моя прекрасная племянница Розалина; Ливія; синьоръ Валенціо и его двоюродный братъ Тибальдъ; Лючіо съ очаровательной Еленой».

   Прекрасное общество! А гдѣ оно соберется?

   Слуга. Наверху.

   Ромео. Гдѣ?

   Слуга. Будутъ ужинать у насъ въ домѣ.

   Ромео. Въ чьемъ домѣ?

   Слуга. Моего господина.

   Ромео. Мнѣ слѣдовало бы начать свой вопросъ этимъ.

   Слуга. Я вамъ отвѣчу и безъ вопроса: мой господинъ — богатый и знатный синьоръ Капулетти, и если вы не принадлежите къ дому Монтекки, то прошу пожаловать къ намъ раздавить чарку 16). Желаю вамъ благополучія. (Уходитъ слуга).

   Бенволіо. На праздничныхъ пирахъ у Капулетти

   Въ числѣ другихъ веронскихъ нашихъ звѣздъ

   Бываетъ Розалина — страсть и слабость

   Твоей души. Попробуй посравнить

   Ее съ другими безъ предвзятой мысли —

   Покажется она тебѣ, ей-ей,

   Вороною средь бѣлыхъ голубей.

   Ромео. О, если такъ — пусть превратятся въ камень

   Горячихъ слезъ, пролитыхъ мной, ручьи!.

   Пускай сожжетъ безъ жалости ихъ пламень

   Отступниковъ святой моей любви!..

   Забыть ее! Съ тѣхъ поръ, какъ солнце стало

   Свѣтить и грѣть — прелестнѣй не бывало

   Созданья здѣсь!

   Бенволіо.           О, другъ мой, въ свѣтлый часъ

   Встрѣчались съ ней вы съ глазу лишь на глазъ!

   Попробуй увидать ее на балѣ

   Среди другихъ дѣвицъ въ блестящей залѣ.

   Сравни ее съ указанными мной —

   Увидишь самъ — восторгъ исчезнетъ твой.

   Ромео. Исполнить я готовъ твою затѣю,

   Но съ тѣмъ, чтобъ любоваться только ею. (Уходятъ).

  

СЦЕНА 3-я.

Комната въ домѣ Капулетти.

(Входятъ синьора Капулетти и кормилица Джульетты).

   Синьора Кап. Гдѣ дочь моя? Поди ее позвать.

   Кормилица. О, Господи, да я ее звала ужъ!

   По чести говорю! Летунья, птичка!

   Храни насъ Богъ — куда жъ она дѣвалась?

   Джульетточка 17)! (Входитъ Джульетта).

   Джульетта. Я здѣсь. Кто звалъ меня?

   Кормилица. Звала синьора.

   Джульетта.                     Что угодно вамъ?

   Синьора Кап. Вотъ дѣло въ чемъ… Оставь насъ на минуту,

   Кормилица — намъ надо поболтать

   Наединѣ;— но нѣтъ, останься, впрочемъ.

   Я вспомнила, что въ этомъ дѣлѣ можешь

   И ты подать совѣтъ. Джульетта наша,

   Тебѣ извѣстно, входитъ ужъ въ года.

   Кормилица. О, Господи! да я ея года

   Могу часами счесть!

   Синьора Кап.           Ей минетъ скоро

   Четырнадцать.

   Кормилица.           Я прозакласть готова

   Четырнадцать зубовъ, — а у меня

   Всего четыре ихъ, — что нѣтъ еще ей

   Четырнадцати лѣтъ! Да вотъ постойте:

   Какъ много дней еще до Петрова 18)?

   Синьора Кап. Недѣли двѣ.

   Кормилица.                     Ну, вотъ, такъ въ эту ночь

   И будетъ ей четырнадцать! Она вѣдь

   Родилась въ день и часъ одинъ съ Сусанной!

   (Пошли Создатель душенькѣ ея

   Покой и миръ! — ей хорошо на небѣ;

   А здѣсь была я, вѣрно, недостойна

   Её имѣть!) Такъ вотъ, какъ я сказала,

   Въ Петрову ночь исполнится Джульеттѣ

   Четырнадцать. Навѣрно такъ! Я помню

   День этотъ хорошо. Теперь прошло

   Одиннадцать со дня землетрясенья 19).

   Джульетточку хотѣли отучать

   Тогда отъ груди. Вѣкъ не позабуду,

   Синьора, я, повѣрьте, этотъ день!

   Я грудь себѣ намазала полынью

   И сѣла на ступеньку голубятни,

   На солнышко. Вы уѣзжали съ вашимъ

   Тогда супругомъ въ Мантую.— Вѣдь вотъ

   Какъ помню все! А дурочка моя

   Какъ схватитъ грудь съ полынью прямо въ ротикъ —

   И ну ревѣть! — ручонкой бьетъ, дерется!

   А въ этотъ мигъ все дрогнуло кругомъ.

   Вѣдь только-только убѣжать успѣла

   Я съ ней изъ-подъ стѣны! Съ тѣхъ поръ прошло

   Одиннадцать, а ужъ она въ то время

   Могла одна стоять и даже бѣгатъ.

   Ей-Богу, такъ! Дня за два передъ тѣмъ

   Она себѣ, упавъ, расшибла лобикъ.

   Мой мужъ (пошли Господь ему покой —

   Веселый былъ!) взялъ на руки дѣвчонку

   И говоритъ: «Вотъ дурочка какая!

   На лобъ упасть!— когда умнѣе будешь,

   Тогда ты станешь падать на затылокъ!

   Не такъ ли птичка?»Что же? вѣдь представьте:

   Дѣвчонка перестала мигомъ плакать,

   Да и лепечетъ: «да!» Вотъ какъ порой

   Помочь бѣдѣ легко бываетъ шуткой!

   Я голову даю, что не забыть

   Мнѣ этотъ день, когда бы прожила

   На свѣтѣ я сто лѣтъ! «Не правда ль, птичка?» —

   Сказалъ онъ ей, а дурочка умолкла,

   Да и лепечетъ: «да!»

   Синьора Кап.           Ну, хорошо!

   Пожалуйста, довольно.

   Кормилица.                     Не могу я

   Отъ смѣха удержаться, вспомнивъ это.

   Вѣдь тотчасъ замолчала, улыбнулась,

   Да и лепечетъ: «да!», а вѣдь желвакъ

   На лобикѣ налился съ добрый камень!

   Ужъ какъ она и плакала!— «Кто жъ станетъ

   На лобикъ падать?» — молвилъ ей мой мужъ:—

   «Умнѣе будешь — на затылокъ падай!

   Не правда ль, птичка?» — Вмигъ она замолкла,

   Да и лепечетъ: «да!»

   Джульетта.           Пожалуйста, замолкни,

   Прошу, и ты.

   Кормилица. Молчу, молчу! довольно!

   Пошли тебѣ Богъ благости своей!

   Вѣдь ты милѣй мнѣ вдвое и дороже

   Моихъ всѣхъ вскормленицъ. Дожить бы только

   До свадьбы мнѣ твоей!

   Синьора Кап.           О ней-то я

   И буду говорить теперь. Скажи,

   Джульетта, мнѣ: случалось ли тебѣ

   Когда-нибудь подумать о замужествѣ?

   Джульетта. Признаться, думать мнѣ не приходилось

   Объ этой чести.

   Кормилица.           Чести? для тебя?..

   Для умницы такой?— Да вѣдь когда бы

   Я не была кормилицей твоей,

   То, право бъ, поклялась, что ты всосала

   Умишко съ молокомъ!

   Синьора Кап.           Пора подумать

   Тебѣ о ней. Въ Веронѣ есть немало

   Счастливыхъ матерей тебя моложе.

   Сама я, помню хорошо, была

   Ужъ матерью въ твои года, а ты

   До сей поры все дѣвушка. Узнай же,

   Что графъ Парисъ намѣренъ на тебѣ

   Посвататься.

   Кормилица. Ужель, синьора, правда?

   Вотъ человѣкъ!— вѣдь писаный красавецъ!.. 20)

   Синьора Кап. Онъ лучшій цвѣтъ веронской молодежи.

   Кормилица. Цвѣтъ, цвѣтъ! воистину!

   Синьора Кап.                               Что скажешь ты?

   Способна ль полюбить ты будешь графа?

   Сегодня съ нимъ увидишься на нашемъ

   Ты праздникѣ. Старайся прочитать

   Въ его лицѣ достоинства, какія

   Написаны столь щедрою рукой

   Въ его чертахъ. Замѣть, какъ дополняютъ

   Они одно другое; если жъ что,

   Останется въ чертахъ неяснымъ, то

   Сказать сумѣетъ искренностью взора

   Тебѣ онъ самъ. Онъ съ книгой схожъ, которой

   Бракъ будетъ тѣмъ, чѣмъ книгѣ переплетъ.

   Какъ рыбка ни вольна, но попадетъ

   На удочку 21), А тотъ, въ комъ такъ согласна

   Краса души съ наружностью прекрасной,

   Гордиться можетъ тѣмъ. Насъ родъ людской

   Подъ крышкой больше цѣнитъ золотой.

   Твоимъ добромъ достатки графа будутъ,

   Твои жъ притомъ нимало не убудутъ.

   Кормилица. Гдѣ жъ видано въ замужствѣ убывать?

   Не убыль будетъ — прибыль!

   Синьора Каи.                     Что жъ? ты будешь

   Его любить?

   Джульетта. Почувствовать мнѣ надо,

   Способна ль страсть вселить въ насъ сила взгляда,

   Но воли все жъ не дамъ моимъ глазамъ

   Я болѣе, чѣмъ то угодно вамъ. (Входитъ слуга).

   Слуга. Синьора, гости съѣзжаются; ужинъ накрыть; спрашиваютъ васъ и молодую синьору; кормилицу ругаютъ въ буфетѣ, — словомъ, все въ порядкѣ. Мнѣ пора приниматься за дѣло. Прошу васъ поторопиться.

   Синьора Кап. Графъ ждетъ. Идемъ.

   Кормилица.                               Прибавишь ты, дружочекъ,

   Къ счастливымъ днямъ счастливыхъ много ночекъ!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 4~я.

Улица.

Входятъ Ромео, Меркуціо, Бенволіо, нѣсколько масокъ и слугъ въ факелами,

   Ромео. Что жъ, скажемъ мы привѣтствіе при входѣ

   Иль такъ войдемъ?

   Бенволіо.           Не въ модѣ глупость эта.

   Не нуженъ намъ повязанный Амуръ

   Съ раскрашеннымъ его татарскимъ лукомъ 22),

   Чей входъ пугалъ, бывало, дамъ, точь въ точь

   Воронье пугало. Не надо также

   И рѣчи заученной по суфлеру.

   Пусть думаютъ о насъ, что захотятъ!

   Войдемъ мы просто, протанцуемъ танецъ 23) —

   И выйдемъ тотчасъ вонъ.

   Ромео.                              Подайте факелъ.

   Мрачна душа, такъ понесу я свѣтъ

   Хотя въ рукахъ 24).

   Меркуціо.           О, милый нашъ Ромео!

   Намъ очень хочется, чтобъ съ нами ты

   Потанцовалъ!

   Ромео.           Нѣтъ, не проси — исполнить

   Я это не могу. У васъ подошвы

   Легки и тонки, у меня жъ подкладка

   Моей души тяжелѣй, чѣмъ свинецъ 25).

   Скакать нѣтъ силъ.

   Меркуціо.           Вѣдь ты влюбленъ, мой милый!

   Займи жъ у купидона тару крыльевъ

   И воспари надъ грѣшною землей.

   Ромео. Онъ поразилъ крылатою стрѣлой

   Мнѣ сердце такъ, что надъ землей не въ силахъ

   Я воспарить, когда бъ ссудилъ онъ даже

   Свои мнѣ крылышки. Тоской приниженъ

   Я до того, что не могу взять верха

   Надъ ней ничѣмъ и долженъ пасть жестоко

   Подъ бременемъ губительной любви 26).

   Меркуціо. Не задави, напротивъ, при паденьи

   Любовь ты самъ: — она предметъ вѣдь хрупкій

   И нѣжный.

   Ромео.           Какъ! — нѣжна любовь? Напротивъ,

   Она жестка, убійственна, ужасна

   И колется, какъ тернъ!

   Меркуціо.                     Ну, если такъ —

   Коли ее, какъ самъ уколотъ ею —

   И клинъ ты выбьешь клиномъ. Дайте маску,

   Закрою рожу рожей я! Пускай

   Смѣется, кто желаетъ, надъ моей

   Наружностью! Надѣлъ я мѣдный лобъ —

   Пусть за меня краснѣетъ онъ и плачетъ.

   Бенволіо. Впередъ, стучите въ дверь; но помнить только,

   Что каждый долженъ будетъ танцовать.

   Ромео. Я съ факеломъ!— пусть молодежь лощитъ

   Подошвами тростникъ 27); я буду вѣренъ,

   Пословицѣ отцовъ: «кто вноситъ свѣтъ —

   Молчитъ и смотритъ!» Какъ ни весела

   Вся ваша шутка — для нея я мраченъ,

   Какъ сѣрый день.

   Меркуціо.           Всѣ кошки ночью сѣры 28)!

   Когда ты сѣръ — мы вытащимъ тебя

   Изъ ямы, гдѣ испачкался любовью

   Ты по уши.— Впередъ! Дорога наша

   Ясна, какъ день.

   Ромео.                     Ну хоть не такъ.

   Меркуціо.                               Мнѣ ясно

   Лишь то, что, стоя здѣсь, сожжемъ напрасно

   Мы факелы. Пойми: — понять слова

   Сумѣетъ здравымъ смысломъ голова

   Въ пять разъ скорѣй, когда мы сами станемъ

   Смотрѣть легко на нихъ и перестанемъ,

   При помощи пяти всѣхъ чувствъ, жевать

   Ихъ смыслъ на всѣ лады.

   Ромео.                     Легко понять,

   Что надо намъ итти.— Спрошу: умно ли

   Мы дѣлаемъ, такія взявши роли?

   Меркуціо. Въ чемъ тутъ бѣда?

   Ромео.                              Я видѣлъ ночью сонъ.

   Меркуціо. Я также.

   Ромео.                    Да? — въ чемъ заключался онъ?

   Меркуціо. Въ немъ тотъ былъ смыслъ, что лгутъ всѣ сны безбожно.

   Ромео. Кто мирно спитъ — тому лгать невозможно.

   Меркуціо. Тебя, я вижу, просто посѣтила

   Царица Мабъ 29); она вѣдь повитуха

   Фантазій всѣхъ и сновъ.— Собою крошка.

   Не болѣе, чѣмъ камень, что блеститъ

   На перстнѣ альдермана 30), шаловливо

   Она порхаетъ въ воздухѣ ночномъ

   На легкой колесницѣ и щекочетъ

   Носы уснувшихъ! Ободы колесъ

   Построены у ней изъ долговязыхъ

   Ногъ паука; покрышка колесницы —

   Изъ крыльевъ стрекозы; постромки сбруи —

   Изъ нитей паутины, а узда —

   Изъ луннаго сіянья.— Ручкой плети

   Ей служитъ кость сверчка, а самый бичь

   Сплетенъ изъ пленки. Крошечный комаръ

   Сидитъ на козлахъ, весь гораздо меньше,

   Чѣмъ червячокъ, который иногда

   Впивается въ хорошенькую ручку

   Лѣнивицы 31); а что до колесницы

   Шалуньи этой — сдѣлана она

   Изъ скорлупы обточенной орѣха

   Червемъ иль бѣлкой;— вѣдь они всегда

   Поставщиками были экипажей

   Для фей и эльфовъ. Въ этой колесницѣ

   Промчится ль ночью по глазамъ она

   Любовниковъ — то грезятся сейчасъ же

   Имъ ихъ красотки; по ногамъ придворныхъ —

   То имъ до смерти хочется согнуться;

   Задѣнетъ адвоката — онъ забредитъ

   Богатымъ заработкомъ; тронетъ губки

   Красавицы — ей снится поцѣлуй.

   Порой шалунья злая вдругъ покроетъ

   Прыщами щечки ей, чтобъ наказать

   За страсть къ излишнимъ лакомствамъ.— Законникъ,

   Почуявъ на носу малютку Мабъ,

   Мечтаетъ о процессахъ. Если жъ вдругъ

   Она пера бородкой пощекочетъ

   Носъ спящаго пастора — то ему

   Пригрезится сейчасъ же умноженье

   Доходовъ причта. Иногда она

   Шалитъ и скачетъ на плечахъ солдата —

   И тотъ съ просонковъ бредитъ и кричитъ

   О вылазкахъ, подкопахъ, объ осадахъ,

   Кричитъ: «бей! рѣжь!», .мечтаетъ о пирушкахъ,

   О кубкахъ въ три ведра. Въ его ушахъ

   Грохочутъ барабаны. Смутно онъ

   Проснется вдругъ, молитву пробормочетъ

   И вновь уснетъ.— Она же заплетаетъ

   Хвосты и гривы ночью лошадямъ,

   Сбиваетъ ихъ въ комки и этимъ мучитъ

   Несчастныхъ тварей. Если же заснутъ

   Въ постелѣ навзничь дѣвушки — то эта

   Проказница ихъ тотчасъ начинаетъ

   Душить и жать, желая пріучить

   Къ терпѣнью и сносливости, чтобъ сдѣлать

   Изъ нихъ покорныхъ женщинъ. Точно такъ же

   Царица Мабъ…

   Ромео.          Меркуціо, довольно!

   Ты вздоръ болтаешь.

   Меркуціо.           Правда, заболтался

   О грезахъ я; — а вѣдь онѣ плоды

   Разстроеннаго мозга, зачатыя

   Изъ ничего игрой воображенья!

   Пустой, ничтожный воздухъ! Вольный вѣтеръ,

   Рожденный дальнимъ сѣверомъ, отъ чьей

   Внезапно отрывается онъ груди

   И мчится къ намъ на югъ, въ страну обильныхъ

   И свѣжихъ росъ…

   Бенволіо.           Теперь же этотъ вѣтеръ

   Насъ гонитъ прочь отсюда. Ужинъ конченъ;

   Мы можемъ опоздать.

   Ромео.                     А я боюсь,

   Что явимся мы рано. Я смущенъ

   Томительнымъ предчувствіемъ чего-то

   Рѣшеннаго на небѣ. Мнѣ сдается,

   Что будетъ этотъ вечеръ для меня

   Началомъ бѣдъ и горя; что на немъ

   Рѣшится окончательно судьбою

   Несчастный, преждевременный конецъ

   Моей печальной жизни! Впрочемъ, пусть

   Тотъ, у кого въ рукахъ моя судьбина,

   Ведетъ меня. Впередъ, друзья! Смѣлѣй!

   Бенволіо. Бей въ барабаны! (Уходятъ).

  

СЦЕНА 5-я.

Зала въ домѣ Капулетти.

(На сценѣ музыканты. Входятъ слуги).

   1-й слуга. Гдѣ Потпанъ? Что онъ не помогаетъ накрывать? Скоблитъ сковороды? блюдолизничаетъ?

   2-й слуга. Худо, какъ все дѣло попадетъ въ руки одного или двоихъ, да и то немытыя.

   1-й слуга. Убери прочь кресла; накрывай столы, да присматривай за серебромъ. Припрячь мнѣ кусочекъ марципана; да вотъ еще: если ты меня любишь, устрой, чтобъ впустили Сусанну Гриндстонъ и Нелли.— Эй! Антонъ! Потпанъ 32)!

   2-й слуга. Готово.

   1-й слуга. Тебя ищутъ, кличутъ и зовутъ въ большой залѣ.

   2-й слуга. Не могу же я быть разомъ въ двухъ мѣстахъ. Ну, ребята, живѣй!— правильно поживешь — больше наживешь.

(Слуги удаляются въ глубину театра. Входятъ Капулетти, его дядя, синьора Капулетти, Джульетта, кормилица, гости и Ромео съ масками).

   Капулетти. Покорно просимъ, гости дорогіе!

   А васъ, мои красавицы, прошу

   Пуститься въ плясъ, — чьи ножки не болятъ!

   Посмотримъ: — кто откажется, навѣрно

   Слаба на ножки та 33)! Вотъ какъ искусно

   Я васъ поймалъ! Не медлите жъ, синьоры! —

   Да, помню время я, когда ходилъ

   Самъ въ маскѣ на балы и точно такъ же

   Нашептывалъ красоткамъ на ушко

   Немало сладкихъ словъ! Прошло безслѣдно

   То времечко! — прошу же, не стѣсняйтесь!

   Эй, музыку!

(Музыка; гости танцуютъ).

                       Раздайтесь, господа,

   Для танцевъ нужно мѣсто. (Слугамъ) Эй, лѣнтяи!

   Побольше свѣту! Сдвиньте по стѣнамъ

   Проворнѣе столы да загасите

   Огонь въ каминѣ: въ залѣ стало жарко.

   Люблю, когда удастся такъ веселье,

   Затѣянное вдругъ! — Ну, добрый дядя,

   Что скажешь ты? Пора плясать для насъ

   Давно прошла. Когда мы были въ маскахъ

   Въ послѣдній разъ?

   Дядя Капулетти. Тому назадъ лѣтъ тридцать.

   Капулетти. Ну, ну! — не столько! Это былъ день свадьбы

   Люченціо. День Троиды бываетъ

   Вѣдь разъ въ году. Сочтя по немъ, прошло

   Съ тѣхъ поръ лѣтъ двадцать пять. Вотъ, другъ, когда

   Съ тобой мы были въ маскахъ.

   Дядя Капулетти.                     Больше, больше!

   Навѣрно такъ! Вѣдь тридцать будетъ лѣтъ

   Его ужъ сыну.

   Капулетти.           Что ты говоришь?

   Назадъ два года былъ онъ подъ опекой!

   Ромео (слугѣ, указывая на Джульетту).

   Кто дама та, что подала сейчасъ

   Синьору руку?

   Слуга.                     Я не знаю, сударь 34).

   Ромео. О, блескъ ея способенъ свѣтъ затмить

   Всѣхъ факеловъ! Такъ можетъ поразить

   Лишь яхонтъ насъ. сверкающій на кожѣ

   Нубіянки!.. Не можетъ быть дороже

   Сокровища! Стоитъ среди подругъ,

   Какъ горлица, она, попавши въ кругъ

   Воронъ и совъ! — О, если бъ могъ пробраться

   Я ближе къ ней и богомольно взяться

   За эту ручку! Освятить себя,

   Коснувшись къ ней!.. О, неужели я

   Любилъ когда-нибудь? Прочь, ослѣпленье!

   Я не видалъ до этого мгновенья

   Созданья лучше!..

   Тибальдъ (наблюдая за Ромео). По всему судя,

   Молодчикъ этотъ долженъ быть Монтекки.

   Подай мнѣ шпагу, пажъ.— Ужель наглецъ,

   Прикрывшись маской, вздумалъ сдѣлать дерзость

   На праздникѣ? — О, если только вздумалъ

   Онъ нагло оскорбить нашъ честный домъ —

   Его убить я не сочту грѣхомъ!

   Капулетти. Племянникъ, что съ тобой?— Чѣмъ взволновался

   Такъ сильно ты?

   Тибальдъ.           Представьте, къ намъ забрался

   Тайкомъ нашъ врагъ Монтекки! Убѣжденъ

   Глубоко я и твердо въ томъ, что онъ

   Пришелъ затѣмъ, чтобъ оскорбитъ нашъ праздникъ.

   Капулетти. Ромео, можетъ-быть?

   Тибальдъ.                               Ну, да! Онъ самый —

   Наглецъ Ромео.

   Капулетти.           Ну, коль скоро такъ,

   То ты не горячись. Оставь его

   Въ тиши и мирѣ: — онъ ведетъ себя

   Вполнѣ прилично. Я не разъ слыхалъ,

   Что онъ среди веронской молодежи

   Одинъ изъ лучшихъ юношей умомъ .

   И добрымъ нравомъ. Я за цѣлый городъ

   Не соглашусь, чтобъ наскочилъ онъ здѣсь,

   Въ моемъ дому, на распрю или ссору.

   Такъ замолчи и позабудь о немъ.

   Я такъ хочу, и потому ты долженъ

   Себя смирить. Разгладь свои морщины:

   Онѣ къ веселью нашему нейдутъ.

   Тибальдъ. Какъ мнѣ молчать, когда забрался тутъ

   Подобный негодяй! Я не хочу,

   Чтобъ онъ здѣсь оставался!..

   Капулетти.                     Онъ однако

   Останется!.. Ты это слышалъ?.. Кто

   Изъ насъ двоихъ хозяинъ здѣсь?.. Ого,

   Молодчикъ мой! Рѣшилъ ты, что не хочешь!

   Прости меня Господь! — Иль ты затѣялъ

   Скандалъ въ моемъ дому? Забыть намѣренъ

   И честь и стыдъ 35)?

   Тибальдъ.           Самимъ вамъ, дядя, стыдно

   Терпѣть такія вещи!

   Капулетти.                     Ну, ну, ну!

   Прошу безъ возраженій! Уходи ,

   Отсюда прочь, а то вѣдь ты, я знаю,

   Не выдержишь опять! Нашелъ же время

   Со мной затѣять споръ, пѣтухъ ты глупый!..

   Ступай и успокойся! Эй, огня!

   Побольше свѣту! — Постыдись! Тебя же

   Уму вѣдь я учу.— Ну, что, красотки,

   Довольны ль вы?

   Тибальдъ.           Горячность и терпѣнье —

   Вотъ что ввести способно въ раздраженье!

   Уйду теперь, но будь, что будетъ тамъ!..

   Наружный миръ лишь желчь вѣдь дразнитъ намъ.

   Ромео (подойдя къ Джульетѣ и взявъ ее за руку).

   Коль скоро ручки я непогрѣшимой

   Смутилъ покой, коснувшись мирно къ ней,

   То пусть уста — два скромныхъ пилигрима —

   Искупятъ грѣхъ нескромности моей. (Цѣлуетъ ея руку).

   Джульетта. Напрасно рукъ своихъ прикосновенье

   Сочли грѣхомъ вы, пилигримъ святой:

   Въ немъ видѣть мы должны благословенье, —

   Вамъ поцѣлуй позволенъ лишь такой!

   Ромео. Но вѣдь уста отшельники имѣютъ.

   Джульетта. Да, пилигримъ, но для молитвъ святыхъ!

   Ромео. Такъ пусть уста послѣдовать умѣютъ

   Примѣру рукъ, въ поддержку вѣры ихъ!

   Джульетта. Кто святъ — того поддерживать не нужно.

   Ромео. Позволь устамъ, въ молитвѣ слившисъ дружной

   Съ твоими, грѣхъ съ души моей мнѣ снять.

(Цѣлуетъ ее въ губы).

   Джульетта. Вашъ грѣхъ сталъ мой! — Теперь союзъ ихъ тѣсенъ…

   Ромео. О, если такъ — спѣши его отдать

   Обратно мнѣ! (Цѣлуетъ ее еще).

   Джульетта.           Вашъ требникъ интересенъ 36).

   Кормилица (подходя). Сударыня, васъ матушка зоветъ.

   Ромео. Кто мать ея?

   Кормилица.           Вонъ что спросить придумалъ 37)!

   Она хозяйка дома, сударь, дама

   Почтенная, разумная и съ нравомъ,

   Какой найдешь не часто. Я жъ — ея

   Кормилица! По совѣсти скажу,

   Что тотъ, кому достанется моя

   Красавица, себѣ оближетъ пальцы 38).

   Ромео. Ужель она изъ дома Капулетти?

   Жизнь, жизнь моя — во власти ты врага!..

   Бенволіо. Балъ конченъ, другъ. Пора итти домой.

   Ромео. Боюсь, что съ нимъ мой кончится покой.

   Капулетти. Нѣтъ, нѣтъ, синьоры, такъ нельзя! Должны мы

   Стаканчикъ опрокинуть предъ концомъ 39).

   Ну, если не хотите — какъ угодно.

   Покойной ночи всѣмъ! Благодарю

   За честь и посѣщенье! Эй! побольще

   Огня сюда! — а тамъ и по постелямъ.

(Обращаясь къ дядѣ).

   Усталъ я, другъ! — пора и на покой!

(Уходятъ всѣ, кромѣ Джульетты и кормилицы).

   Джульетта. Поди сюда, кормилица; скажи мнѣ,

   Кто тотъ синьоръ?

   Кормилица.           Наслѣдникъ старика

   Тиберіо.

   Джульетта. А тотъ, что переходитъ

   Теперь порогъ?

   Кормилица.           Петручьо молодой.

   Джульетта. А этотъ, что идетъ за ними слѣдомъ?

   Онъ не хотѣлъ на балѣ танцовать.

   Кормилица. Его не знаю.

   Джульетта.                     Такъ узнай сейчасъ же.

   О, если онъ женатъ — тогда, клянусь,

   Мнѣ будетъ гробъ моей постелью брачной!

   Кормилица (возвращается). Его зовутъ Ромео; онъ — Монтекки,

   Сынъ вашего заклятаго врага.

   Джульетта. Источникомъ любви единой стала

   Единственная ненависть моя!

   Зачѣмъ его не избѣгала я,

   Не знавъ, кто онъ? Какъ зло судьба сыграла

   Со мной, вселивъ любовь къ врагу въ меня!

   Кормилица. Что, что вы шепчете?

   Джульетта.                               Такъ, ничего!

   Заученный стишокъ во время танцевъ.

(За сценой зовутъ: «Джульетта!»)

   Кормилица. Идемъ, идемъ! Джульетта, торопись.

   Пора въ постель — всѣ гости разошлись. (Уходятъ).

  

ХОРЪ 40).

   Былая страсть смѣнилася другой.

   Та, для кого онъ тратилъ сердца силы,

   Лишь стала призракъ блѣдный и нѣмой,

   Когда сравнить ее съ Джульеттой милой.

   Любя ее, Ромео самъ любимъ;

   Но имъ любить возможно лишь украдкой:

   Они враги заклятые, и имъ

   Опасенъ крюкъ съ приманкой страсти сладкой.

   Онъ видѣться такъ часто съ ней не смѣлъ,

   Какъ пожелала бъ пылкой страсти сила;

   Равно и ей поставленъ былъ предѣлъ,

   Хотя она не менѣе любила.

   Но страсть свое въ концѣ концовъ возьметъ;

   Терпѣнья мигъ блаженство принесетъ.

  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Площадь, примыкающая къ саду Капулетти.

(Входитъ Ромео).

   Ромео. Могу ль я удалиться, если сердце

   Мое все здѣсь? — Впередъ, бѣднякъ! старайся

   Найти себя 41)!

(Перелѣзаетъ черезъ стѣнку и исчезаетъ въ саду).
(Входятъ Меркуціо и Бенволіо).

   Бенволіо.           Ромео! Эй, Ромео!

   Меркуціо. Повѣрь, что онъ умнѣе насъ и спитъ

   Давно въ своей постелѣ.

   Бенволіо.                     Онъ пробрался

   Сюда тайкомъ и перелѣзъ чрезъ стѣну.

   Зови его.

   Меркуціо. Я буду заклинать.

   Ромео! Шутъ! Любовникъ! Сумасшедшій!

   Явись подъ видомъ вздоха! Дай отвѣтъ

   Намъ риѳмою, ну хоть бы: страсть и сласть 42)!

   Вздохни погромче! вымолви словечко

   Венерѣ въ честь, а также въ честь ея

   Слѣпого мальчугана, Купидона 43),

   Успѣвшаго такъ ловко подстрѣлить

   Царя Кофетуа, когда возился

   Тотъ съ нищею 44)! Не слышитъ онъ! — молчитъ!

   Не движется! — бѣдняга мертвъ 45)! Такъ буду

   Его я заклинать: во имя глазокъ

   Прелестной Розалинды! Алыхъ губокъ!

   Прелестной, стройной ножки, бѣлой шейки

   И прочихъ многихъ сладостей — взываю

   Къ тебѣ: явись сейчасъ передо мной,

   Какъ листъ передъ травой 46)!

   Бенволіо.                     Когда тебя

   Услышитъ онъ — разсердится, конечно.

   Меркуціо. Съ чего ему сердиться? Вотъ когда бъ

   Я вздумалъ вызвать призрака. который

   Всталъ между нимъ и прелестью его

   И такъ стоялъ, пока не приказала бъ

   Она ему сокрыться — это было бъ

   Дѣйствительно обидно; а мое

   Заклятье вѣдь безвредно! Я его

   Лишь умоляю именемъ красотки

   Явиться передъ нами.

   Бенволіо.                     Онъ навѣрно

   Здѣсь спрятался въ кустахъ, чтобъ наслаждаться

   Уныньемъ ночи. Вѣдь любовь слѣпа

   И потому закрыться любитъ тьмою.

   Меркуціо. Кто слѣпъ, тотъ въ цѣль не попадетъ стрѣлою.

   Сидитъ теперь подъ яблонью онъ вѣрно,

   Горюя, что прекрасная его

   Не яблочко прекрасное, чье имя

   Тайкомъ дѣвчонки шепчутъ межъ собой.

   О, если бы тебѣ, Ромео, въ руки

   Отдать его! — Но не пора ль въ постель?

   Спать на травѣ и холодно я сыро.

   Пойдемъ-ка прочь.

   Бенволіо.           Идемъ! Вѣдь пользы нѣтъ

   Искать того, кто прячется нарочно. (Уходятъ).

  

СЦЕНА 2-я.

Садъ Капулетти съ балкономъ ихъ дома.

(Входитъ Ромео).

   Ромео. Шути надъ раной тотъ, кто не былъ раненъ!

(Джульетта показывается на балконѣ).

   Но тсс… какой тамъ свѣтъ мелькнулъ въ окнѣ!

   То лучъ востока, а Джульетта — солнце!

   О, встань, мое свѣтило, и затьми

   Завистливое лунное сіянье!

   Луна больна отъ ревности съ тѣхъ поръ,

   Какъ ты — ея богини чистой жрица —

   Явилась въ свѣтъ, своей красой затмивши

   Ея красу! Не будь лишь, умоляю,

   Весталкою! — одежда ихъ печальна 47)!

   Желать безумно грустной ихъ судьбы!..

   Вѣдь ты одна, моя любовь и радость!

   О, если бъ знать объ этомъ ты могла!

   Ты говоришь, но я тебя не слышу!

   Твой свѣтлый взоръ вѣдь, впрочемъ, говоритъ

   Со мной безъ словъ, и я ему отвѣчу.

   Осмѣлюсь ли дождаться счастья я,

   Чтобъ ты когда-нибудь заговорила

   Со мной словами?.. О, твои глаза

   Похожи на двѣ звѣздочки, случайно

   Покинувшія темный небосклонъ

   И въ личикѣ сверкающія миломъ!..

   О, если бы они взвились на небо

   И заняли мѣста средь прочихъ звѣздъ!..

   Сіянье ихъ заставило бъ померкнуть

   Своихъ подругъ, какъ гаснетъ свѣтъ дневной

   Мерцанье лампъ!.. Когда бъ твои глаза

   Могли сверкнуть на небѣ — лучезарный,

   Ихъ дивный свѣтъ пролился бъ по вселенной

   Такой волной, что птички стали бъ пѣть,

   Принявъ ихъ блескъ за первый лучъ разсвѣта!

   Склонилась, вижу, нѣжно ты на ручку

   Своей щекой!.. Зачѣмъ я не перчатка

   И не могу коснуться, какъ она,

   Твоей щеки!..

   Джульетта. Какъ грустно мнѣ!

   Ромео.                                         Чу! Голосъ

   Ея услышалъ я!.. О, говори,

   Мой чистый, свѣтлый ангелъ!.. Для меня

   Являешься ты въ эту ночь вѣдь точно

   Крылатымъ благовѣстникомъ небесъ,

   Чье дивное явленье заставляетъ

   Людей упасть въ восторгѣ и вперить

   Свои глаза на свѣтлое видѣнье,

   Когда, въ полетѣ быстромъ, разсѣкаетъ

   Небесный духъ прозрачныхъ тучъ завѣсу!

   Джульетта (не видя Ромео). Ромео! О, Ромео! Для чего

   Ты носишь это имя? Откажись

   Отъ имени отцовъ, — иль, если ты

   Не хочешь сдѣлать этого, скажи лишь,

   Что любишь ты меня — я отрекусь

   Отъ имени и дома Капулетти!

   Ромео (тихо). Отвѣчу ль я, иль буду вѣчно слушать?

   Джульетта. Ты врагъ мой лишь по имени! Ты все жъ

   Останешься собой, не бывъ Монтекки!

   Что въ имени? Нога, рука, лицо, —

   Весь человѣкъ не въ имени, конечно.

   Зовись другимъ: не все ль тебѣ равно? —

   Когда бъ назвали мы иначе розу —

   Она не потеряла бы чрезъ это

   Свой нѣжный ароматъ! Ромео также

   Остался бы Ромео, если бъ дали

   Ему другое имя или званье!

   О, милый мой! Брось только это имя —

   И я тебѣ за то отдамся вся!..

   Ромео (выходя впередъ). Ловлю тебя на словѣ я! Зови

   Меня своей любовью! — этимъ я

   Приму крещенье вновь и перестану

   Быть, чѣмъ я прежде былъ!

   Джульетта. Кто здѣсь? Это смѣлъ

   Подслушивать меня, прикрывшись ночью?..

   Ромео. Я не хочу назваться предъ тобой.

   Мнѣ ненавистно собственное имя

   Съ тѣхъ поръ, какъ ты, прелестная, святая,

   Его врагомъ считаешь! Будь оно

   Написано — я разорвалъ его бы

   Сейчасъ въ клочки!..

   Джульетта.           Ты не успѣлъ сказать

   Со мной двухъ словъ, но я тебя ужъ знаю!

   Не правда ль — ты Ромео и Монтекки?

   Ромео. Ни тотъ и ни другой, коль скоро это

   Тебѣ не нравится!..

   Джульетта.           Какъ могъ забраться

   Сюда ты въ садъ и для чего? Стѣна

   Крута и высока! Подумай только,

   Чему ты подвергаешься, когда

   Тебя узнаютъ здѣсь мои родные!..

   Ромео. На крыльяхъ я любви перелетѣлъ

   Чрезъ эту стѣну! Камни задержать

   Любви не могутъ! Захотѣть и сдѣлать —

   Для ней одно и то же — потому

   Твоя родня меня не испугаетъ.

   Джульетта. Они тебя убьютъ, когда замѣтятъ!

   Ромео. Твои глаза пронзить меня способнѣй,

   Чѣмъ двадцать ихъ мечей! Твоя жъ улыбка,

   Какъ панцыремъ, меня отъ нихъ закроетъ.

   Джульетта. Я міръ бы отдала, лишь только бъ ты

   Замѣченъ не былъ ими!..

   Ромео.                               Ночь темна:

   Меня замѣтить трудно; — но вѣдь если

   Меня не любишь ты — что мнѣ бояться

   Тогда твоихъ родныхъ? Пріятнѣй мнѣ

   Пронзеннымъ быть мечами ихъ, чѣмъ жить

   Отвергнутымъ тобой!..

   Джульетта.                     Но какъ успѣлъ

   Пробраться ты сюда? Кто показалъ

   Тебѣ дорогу въ садъ?

   Ромео.                     Одна любовь!..

   Она меня вела, а я за это

   Ссудилъ ее глазами! — Я не кормчій —

   Но если бы пришлось мнѣ переплыть

   Широкій океанъ, до самыхъ дальнихъ

   Концовъ земли, гдѣ ты была бъ наградой

   Моимъ трудамъ — на все бы я рѣшился!..

   Джульетта. Ночная тѣнь мѣшаетъ разсмотрѣть

   Тебѣ мое лицо, иначе могъ бы

   Замѣтить ты, какъ отъ стыда зардѣлась

   Я краской вся, увидя, что меня

   Ты такъ поймалъ здѣсь на моемъ признаньи!

   Мнѣ надо бы отречься отъ всего,

   Что здѣсь я наболтала. Да — отречься!…

   Но прочь, притворство!— Ты меня вѣдь любишь?..

   Я чувствую, ты мнѣ отвѣтишь «да» —

   И мнѣ довольно этого!.. Съ чему

   Давать еще намъ клятвы?— Нарушаютъ

   Ихъ безъ слѣда! Вѣдь клятвами влюбленныхъ

   Юпитеръ шутитъ! — О, Ромео мой!

   Когда меня ты любишь, молви это

   Открыто мнѣ!.. Находишь, можетъ-быть,

   Ты, милый мой, что отдаюсь я слишкомъ

   Тебѣ легко? Не хочешь ли, я буду

   Въ отвѣтъ тебѣ сердиться? Отвѣчать

   Отказомъ на мольбы? О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!

   Нѣжна я слишкомъ, милый мой Монтекки, —

   И потому боюсь, что упрекнешь

   Меня ты въ легкости!.. Но вѣрь мнѣ, другъ мой,

   Что на меня ты можешь положиться

   Скорѣй, чѣмъ на другихъ, привыкшихъ лгать.

   Изъ ложной скромности!.. Сама, повѣрь мнѣ,

   Была бъ скромнѣе я, когда бъ ты только

   Здѣсь не поймалъ меня, помимо воли

   Подслушавши слова мои!.. Прости же

   Меня, безцѣнный мой! И не подумай,

   Что преданность моя къ тебѣ, невольно

   Здѣсь выданная ночью, будетъ слабой

   Лишь потому, что скоро такъ рѣшилась

   Тебѣ отдаться я!..

   Ромео.                     Клянусь луной,

   Сребрящей эти листья на деревьяхъ…

   Джульетта. Нѣтъ, нѣтъ, луной не надо!.. не клянись

   Измѣнчивой луной! Она мѣняетъ

   Свой обликъ каждый мѣсяцъ, точно хочетъ

   Сказать намъ тѣмъ, что минетъ и любовь.

   Ромео. Такъ чѣмъ же клясться?

   Джульетта.                               Не клянись совсѣмъ!..

   А если непремѣнно хочешь клясться —

   Клянись собой!.. Тебѣ повѣрю я,

   Какъ божеству, которому молюсь я!..

   Ромео. Когда мое все сердце…

   Джульетта.                               Вѣрю, вѣрю!..

   Не надо клятвъ! Какъ мнѣ ни хорошо

   Съ тобою здѣсь — скажу тебѣ однако:

   Меня страшитъ невольно этотъ скорый,

   Рѣшительный союзъ нашъ, заключенный

   Такъ быстро, такъ нежданно, темной ночью!..

   Онъ кажется похожимъ мнѣ на лучъ,

   Сверкнувшій такъ внезапно, что сіянье

   Его исчезло, прежде чѣмъ глаза

   Успѣли разглядѣть его!.. Уйди!

   Уйди, прошу!.. Пускай свиданье это

   Останется похожимъ на цвѣтокъ,

   Еще не распустившійся, какъ должно,

   Но все жъ сулящій скоро разрастись

   Въ прекрасный, пышный цвѣтъ, когда сойдемся

   Съ тобой мы вновь! — Прощай, прощай!.. Спокойно

   Засни теперь! Да осѣнитъ тебя

   Блаженства лучъ, какимъ счастлива я!..

   Ромео. Такъ мало давъ, меня ты покидаешь!

   Джульетта. Чего жъ еще сегодня ты желаешь?..

   Ромео. Чтобъ поклялась любить меня ты такъ же,

   Какъ клялся я!

   Джульетта. Я въ томъ клялась ужъ прежде;

   Но я теперь готова взять назадъ

   Мое тебѣ признанье.

   Ромео.                     Какъ! ты хочешь

   Его отнять? — но почему жъ, другъ милый?

   Джульетта. Чтобъ вновь тебѣ отдать его и этимъ

   Тебя увѣрить въ искренности словъ!

   Но, впрочемъ, я желаю вѣдь того,

   Что ужъ мое: — любовь моя не знаетъ

   Границъ, какъ море… Чѣмъ сильнѣе я

   Тебя люблю — тѣмъ болѣе себя

   Я чувствую охваченной любовью!..

   И море и она равно-безбрежны! —

   Но, чу! — я слышу шумъ! — Прощай, прощай!..

(За сценой голосъ кормилицы, зовущій Джульетту.)

   Иду сейчасъ, кормилица! — Будь вѣренъ,

   Монтекки милый, мнѣ!.. Постой минуту:

   Я тотчасъ ворочусь. (Уходитъ Джульетта),

   Ромео.                    О, ночь блаженства

   И радости!.. Подумать страшно мнѣ.

   Не грезой ли ночной я очарованъ!..

   Все то, что испыталъ я, слишкомъ нѣжно,

   Чтобъ быть дѣйствительнымъ!..

(Джульетта вновь показывается на балконѣ).

   Джульетта.                              Еще два слова,

   Ромео, милый мой, а тамъ — простимся

   Съ тобой совсѣмъ!.. Когда твоя любовь

   Честна и благородна, и ее

   Ты хочешь завершить, какъ должно, бракомъ —

   Пришли сказать мнѣ завтра съ тѣмъ, кого

   Пришлю къ тебѣ сама я, день и часъ,

   Который ты назначишь для вѣнчанья.

   Съ минуты этой и себя и все

   Отдамъ тебѣ во власть я и пойду

   Вслѣдъ за тобой, хотя бъ на край вселенной!

   Кормилица (за сценой). Джульетточка!

   Джульетта.                              Сейчасъ! сейчасъ! Когда же

   Ты думаешь иначе — я прошу…

   Кормилица (за сценой). Да гдѣ же ты?

   Джульетта.                               Иду сейчасъ.— Прошу я

   Тебя тогда забыть свои желанья

   И горя не тревожить моего!

   И такъ — пришлю я завтра!

   Ромео.                                         Всей душой

   Клянусь тебѣ!

   Джульетта.           Сто разъ прощай, мой милый!..

(Уходитъ Джульетта).

   Ромео. Сто разъ несчастный тѣмъ, что съ этимъ словомъ

   Исчезла ты! Любовь къ любви бѣжитъ,

   Какъ школьники отъ книгъ своихъ рѣзвиться,

   А отъ нея — какъ въ школу вновь учиться,

(Медленно и печально удаляется).

   Джульетта (показываясь у окна).

   Тс!.. тс!.. Ромео! здѣсь ты?.. О, зачѣмъ

   Не ловчій я, чтобы могла всегда

   Я сокола безцѣннаго прикликать 48)!

   Неволи голосъ слабъ: иначе я

   Заставила бы эхо встрепенуться

   Въ его пещерѣ! Легкій воздухъ сталъ бы

   На всѣ лады твердить Ромео имя.

   Ромео (возвращаясъ). Мнѣ кажется, что я услышалъ голосъ

   Моей души!.. Какъ серебристо-нѣженъ

   Языкъ любви, раздавшійся внезапно,

   Какъ музыка въ безмолвіи ночномъ!

   Джульетта. Ромео!

   Ромео.                              Милый другъ!

   Кормилица (за сценой).                     Эй, эй! Джульетта!

   Джульетта. Когда къ тебѣ прислать должна я завтра?

   Ромео. Поутру въ девять.

   Джульетта.                     Ждать не будешь!— Боже!

   Мнѣ кажется — до этого мгновенья

   Осталось двадцать лѣтъ! Совсѣмъ забыла,

   Зачѣмъ тебя еще я позвала.

   Ромео. Я буду ждать, покамѣстъ ты не вспомнишь.

   Джульетта. Нѣтъ, милый мой! — иначе вспоминать

   Я буду безъ конца, лишь только бъ видѣть,

   Что ты стоишь и смотришь на меня!

   Ромео. А я стоять останусь здѣсь съ надеждой,

   Что ты не вспомнишь словъ твоихъ! — Забуду

   Весь міръ и самъ!

   Джульетта.           Смотри: ужъ скоро утро —

   Пора тебѣ итти. Я отпустить вѣдь

   Тебя хотѣла бъ, какъ дитя на мигъ

   Пускаетъ полетать свободно птичку

   На шелковомъ шнуркѣ, которымъ можетъ

   Вернуть мгновенно плѣнницу назадъ,

   Ревниво сторожа свою игрушку.

   Ромео. Пусть птичкой буду я!

   Джульетта.                               Нѣтъ, нѣтъ, мой милый!

   Вѣдь я тебя навѣрно бъ задушила

   Тогда своими ласками!.. Прощай!

   Спокойно спи! Вѣдь если все прощаться,

   То до утра съ тобой намъ не разстаться!

(Уходитъ Джульетта).

   Ромео. Спи тихо, ангелъ мой! Хотѣлъ бы я

   Быть богомъ сна, чтобъ усыпить тебя.

   Пойду теперь къ монаху я: — открою

   Ему нашъ планъ и дѣло все устрою. (Уходитъ).

  

СЦЕНА 3-я.

Келья монаха Лорензо.

(Входитъ монахъ Лорензо съ корзиной лѣкарственныхъ травъ).

   Мон. Лорензо. Ужъ свѣтлый день занялся надъ землей;

   Рой темныхъ тучъ исчезъ передъ зарей.

   Глубокій мракъ ползетъ, какъ пьяный, съ неба,

   Завидя блескъ сверкающаго Ѳеба *9).

   Покамѣстъ лучъ его не озарилъ

   Собой земли и травъ не осушилъ —

   Въ корзину мнѣ набрать скорѣе надо

   Цѣлебныхъ травъ, а также полныхъ яда,

   Природа намъ для жизни все даетъ,

   Изъ смерти жизнь нерѣдко создаетъ

   Она для насъ, — и мы, природы дѣти,

   Питаться ею можемъ лишь на свѣтѣ.

   Ея даровъ нѣтъ силы перечесть,

   И польза намъ навѣрно въ каждомъ есть!

   Кто могъ постичь хотя. бы то значенье,

   Какимъ для насъ одарены каменья,

   Растеній сокъ и множество другихъ

   Даровъ земли, столь нужныхъ для больныхъ?

   Нѣтъ существа, которое бы жило

   И пользы съ тѣмъ землѣ не приносило.

   Но также нѣтъ такого, чтобъ порой,

   Возставъ на то, чѣмъ суждено судьбой

   Ему здѣсь быть, — оно не преступало

   Границъ, къ чему судьба его призвала!.

   Добро дурнымъ нерѣдко можетъ стать,

   Но и порокъ способенъ пользу дать..

   Взять, напримѣръ хотъ это вотъ растенье:

   Въ немъ вмѣстѣ ядъ и средство исцѣленья.

   Цѣлебенъ намъ пріятный ароматъ,

   Но сокъ его содержитъ страшный ядъ.

   Такія жъ двѣ играютъ люди роли: .

   Въ насъ вѣчный споръ дурной и доброй волѣ.

   Но зло сильнѣй: — мы съ нимъ въ борьбѣ падемъ,

   Какъ спѣлый плодъ, подточенный червемъ. (Входитъ Ромео).

   Ромео. Привѣтъ мой вамъ, отецъ!

   Мон. Лорензо.                     Benediciteо

   Кто рано такъ привѣтствуетъ меня? .

   Мой милый сынъ! — съ разсвѣтомъ раннимъ дня

   Въ твои лѣта съ постелью разстается

   Лишь только тотъ, въ комъ скорбью сердце бьется.

   Безсонны мы лишь въ старые года!

   Намъ рой заботъ мѣшаетъ, спать тогда;

   Но юность спитъ спокойнымъ сномъ безпечно,

   Не зная бѣдъ иль горести сердечной!

   Вотъ почему приходъ внезапный твой

   Въ столь ранній часъ твердитъ мнѣ, что покой

   Твоей души былъ чѣмъ-нибудь встревоженъ.

   И если взглядъ мой вѣренъ и не ложенъ —

   Предъ всѣми я поддерживать бы сталъ,

   Что въ эту ночь Ромео мой не спалъ.

   Ромео. Была тому пріятная причина.

   Мон. Лорензо. Прости, Господь тебѣ!Ты съ Розалиндой

   Провелъ часы?

   Ромео.                     О, нѣтъ, отецъ, не съ ней!

   Забытъ тотъ бредъ души больной моей!

   Мон. Лорензо. Хвалю тебя! Но гдѣ же ты скитался?

   Ромео. Я разсказать объ этомъ собирался

   Тебѣ сейчасъ.— Недавно пировалъ

   Съ врагами я. Одинъ изъ нихъ попалъ

   Стрѣлой въ меня и самъ былъ раненъ мною.

   Насъ исцѣлить лишь можешь ты святою

   Твоей рукой! Понять ты долженъ самъ,

   Что злости нѣтъ въ душѣ моей къ врагамъ,

   Коль скоро я, прося объ исцѣленьи,

   Равно врагу дарую тѣмъ спасенье.

   Мон. Лорензо. Яснѣй, мой сынъ: темна мнѣ рѣчь твоя.

   Не знавъ грѣха, простить его нельзя.

   Ромео. Узнай тогда, что я попался въ сѣти

   Слѣпой любви. Любя дочь Капулетти,

   Взаимно ей я горячо любимъ!

   Союзъ нашъ твердъ, и мы теперь хотимъ

   Тебя просить, чтобъ ты святымъ обрядомъ

   Его скрѣпилъ.— Гдѣ обмѣняться взглядомъ

   Успѣли мы, гдѣ дали нашъ обѣтъ —

   Скажу потомъ; теперь же дай отвѣтъ —

   Могу, ль имѣть твое я обѣщанье

   Устроить намъ сегодня же вѣнчанье?

   Мон. Лорензо. Святой Францискъ! возможно ль людямъ такъ

   Мѣнять свой взглядъ? Давно ли каждый шагъ

   Ты посвящалъ желаньямъ Розалинды!

   Какъ вижу я, твердятъ не безъ причины,

   Что молодежь идетъ въ любви своей

   Не дальше глазъ, — а сердце пусто въ ней!

   Jesu Maria, сколько разъ, бывало,

   Твое лицо обильно орошала

   Изъ-за нея струя горячихъ слезъ 50).

   Какой же вихрь любовь твою унесъ .

   Такъ быстро прочь, и для чего напрасно

   Ты слезы лилъ? Взгляни: лучъ солнца ясный

   Слѣдовъ тоски не сгладилъ вѣдь въ глазахъ

   Еще твоихъ. До сей поры въ ушахъ

   Моихъ гудятъ твои мольбы и стоны!

   Смотри: вотъ слѣдъ слезы неосушенной

   Въ твоихъ глазахъ. Когда ты былъ собой

   До этихъ поръ и пылъ сердечный свой

   Дарилъ одной лишь только Розалиндѣ,

   То, самъ суди, —:возможно ли мужчинѣ

   Быть строгимъ такъ и женщину корить,

   Когда онъ самъ не можетъ вѣрнымъ быть?

   Ромео. Бранилъ ты самъ любовь мою и вѣрность.

   Мон. Лорензо. О, нѣтъ, мой сынъ, но лишь ея чрезмѣрность!

   Ромео. Похоронить совѣтовалъ ее.

   Мон. Лорензо. Но ужъ никакъ, повѣрь, не для того,

   Чтобъ замѣнить ее лишь страстью новой.

   Ромео. Не упрекай!— страсть новая готова

   Любить меня и слѣдовать за мной;

   Но не таковъ предметъ былъ старый мой.

   Мон. Лорензо. Ей хорошо извѣстно, значитъ, было,

   Что пользы страсть твоя не приносила.

   Въ любви читать ты вздумалъ по верхамъ,

   Не научась, какъ должно, и складамъ!

   Но Богъ съ тобой! Коль скоро я рѣшаюсь

   Тебѣ помочь, то, вѣрь мнѣ, соглашаюсь

   Лишь потому, что Божій перстъ судилъ,

   Чтобъ этотъ бракъ опять возстановилъ

   Связь дружбы тамъ, гдѣ были лишь раздоры.

   Ромео. Идемъ, отецъ, скорѣй!

   Мон. Лорензо.                     Не будемъ скоры

   Въ поступкахъ такъ. Кто медленно идетъ,

   Тотъ на пути вѣрнѣй не упадетъ. (Уходятъ).

  

СЦЕНА 4-я.

Улица въ Веронѣ.

(Входятъ Бенволіо и Меркуціо).

   Меркуціо. Скажите мнѣ, куда дѣваться могъ

   Ромео нашъ? — вѣдь онъ не приходилъ

   Домой и на ночь.

   Бенволіо.           Нѣтъ; — я видѣлъ нынче

   Его отца и спрашивалъ о немъ.

   Меркуціо. Бездушная дѣвчонка Розалинда,

   Того гляди, сведетъ его съ ума.

   Бенволіо. Ты знаешь, что ему послалъ сегодня

   Письмо Тибальдъ, племянникъ Капулетти.

   Меркуціо. Клянусь, что вызовъ.

   Бенволіо.                     Онъ ему отвѣтитъ.

   Меркуціо. Само собой разумѣется, что кто умѣетъ писать тотъ можетъ и отвѣтить на письмо.

   Бенволіо. Да, но онъ отвѣтитъ автору дѣломъ.— Вѣдь извѣстно, что, какъ аукнется, такъ и откликнется 51).

   Меркуціо. Бѣдный Ромео! вѣдь онъ почти мертвъ уже теперь. Черные глаза бѣлобрысой дѣвчонки прострѣлили его насквозь. Звуки ея любовныхъ пѣсенъ пронзили ему уши, о сердце его проткнуто въ самую середину стрѣлой слѣпого мальчугана съ лукомъ. И это человѣкъ, рѣшающійся выйти на бой съ Тибальдомъ!

   Бенволіо. А что такое этотъ Тибальдъ?

   Меркуціо. Величайшій драчунъ! царь котовъ перваго разбора 52), герой дуэльныхъ учтивостей. Онъ дерется, какъ поютъ по нотамъ, выдерживая размѣръ, такты и паузы. Скажетъ: «одинъ! два!» и съ третьимъ разомъ всадитъ въ тебя свою шпагу. Въ пуговицу попадаетъ онъ, какъ мясникъ ножомъ. Словомъ, дуэлистъ отъявленный! дворянинъ первостепенный! Найти причину для ссоры ему ровно ничего не значитъ. Термины поединковъ: passado, punto reverso и все прочее — знаетъ онъ наизусть.

   Бенволіо. Это что такое?

   Меркуціо. Провалиться бы всѣмъ этимъ глупымъ, напыщеннымъ, моднымъ фантазерамъ! этимъ настройщикамъ рѣчи на модный ладъ: «добрый клинокъ! здоровый дѣтина! дѣвка хоть куда!» — и такъ далѣе! Не досадно ли, что насъ совсѣмъ одолѣли эти иностранныя мухи, эти разодѣтыя куклы съ ихъ вѣчнымъ «pardonnez moi» въ концѣ каждой фразы. Они до того привыкли все дѣлать по-новому, что не умѣютъ сѣсть по-старому на скамью. Охъ, ужъ мнѣ эти вѣчные bons да bons 53)!

(Входитъ Ромео).

   Бенволіо. Смотри, вотъ Ромео!

   Меркуціо. Онъ потерялъ всю свою икру 54) и сталъ худъ, какъ сухая селедка. Мясо, мясо! скажи мнѣ, какъ могло ты сдѣлаться рыбой? Онъ способенъ теперь воспринимать только Петрарковы мелодіи; но Лаура, когда сравнить ее съ его возлюбленной, въ его глазахъ не болѣе, какъ кухарка, хотя любовникъ Лауры и былъ выше его по части прославленія ея въ стихахъ. Дидона на его взглядъ — шлюха, Клеопатра — цыганка, Елена и Геро — уличныя потаскухи, Тизба — дрянь, несмотря на ея сѣрые глаза. Синьоръ Ромео, bonjour! Вотъ тебѣ французское привѣтствіе за твои французскіе штаны. Ты насъ славно надулъ прошлою ночью.

   Ромео. Здравствуйте оба. Какъ я васъ надулъ?

   Меркуціо. Показалъ намъ пятки.— Не понимаешь?

   Ромео. Извини, любезный Меркуціо; во я былъ такъ занятъ въ послѣднее время, что ко мнѣ нельзя быть очень придирчивымъ.

   Меркуціо. Это значитъ, что, встрѣтивъ кого-нибудь въ твоемъ расположеніи духа — слѣдуетъ поклониться и отложить дальнѣйшій разговоръ.

   Ромео. Во всякомъ случаѣ неучтивости я не сдѣлаю.

   Меркуціо. Объяснено съ достаточной ясностью…

   Ромео. И съ достаточной учтивостью.

   Меркуціо. Да вѣдь мои разговоры блещутъ тоже цвѣтами учтивости.

   Ромео. Цвѣтами?

   Меркуціо. Именно такъ.

   Ромео. Не тѣми ли, что носятъ на пряжкахъ башмаковъ? Мои башмаки хорошо ими украшены.

   Меркуціо. Сказано недурно.— Удостой же насъ сохранить это остроумное расположеніе духа, пока башмаки твои не износятся, и шутки, освободясь отъ отвалившейся подошвы, останутся въ чистомъ видѣ.

   Ромео. О дивная, единственная острота! Хотя дивная только по своей единственности.

   Меркуціо. Поди сюда, Беннолю, — мое остроуміе начинаетъ истощаться.

   Ромео. Пришпорь его и пріударь. Я вызову тебя на состязаніе.

   Меркуціо. Въ гоньбѣ по дикимъ уткамъ? Я отказываюсь! Въ каждой уткѣ, которую ты выпустишь, больше остроумія, чѣмъ въ пяти моихъ. Потому мнѣ тутъ съ тобой дѣлать нечего.

   Ромео. Такому гусю, какъ ты, тутъ дѣйствительно нечего дѣлать.

   Меркуціо. За эту штуку стоитъ щипнуть тебя за ухо.

   Ромеа. Нѣтъ, добрый гусь, пожалуйста, не кусайся.

   Меркуціо. Острота твоя похожа на кислое яблоко подъ прянымъ соусомъ.

   Ромео. Пряный соусъ необходимъ для такого сладчайшаго гуся.

   Меркуціо. Или, лучше сказать, для дичи! Вѣдь ты ее несешь въ своихъ остротахъ и растягиваешь такъ, что изъ вершка выходитъ аршинъ.

   Ромео. Растягивая ихъ, я подтягиваю тебя; или, пожалуй, тоже растягиваю, какъ гуся на вертелѣ.

   Меркуціо. Ну, вотъ теперь я узнаю въ тебѣ прежняго Ромео. Не лучше ли въ самомъ дѣлѣ развеселиться и перестать душить насъ любовными вздохами? Теперь ты опять Ромео — тотъ Ромео, какимъ былъ прежде и тѣломъ и духомъ. Вѣдь любовь — величайшій дуракъ, который хлопочетъ только о томъ, какъ бы упрятать куда-нибудь подальше свою смазливую куколку.

   Бенволіо. Ну, довольно, довольно!

   Меркуціо. Ты хочешь погладить меня противъ шерсти, заставляя молчать.

   Бенволіо. Иначе твоимъ розсказнямъ не будетъ конца.

   Меркуціо. Ну вотъ ты и ошибся. Пѣсня моя допѣта, и потому я кончилъ бы ее самъ. Доказывать больше мнѣ нечего.

   Ромео. Вотъ идетъ забавная парочка.

   Меркуціо. Парусъ! парусъ! парусъ!

(Входятъ Кормилица Джульетты и Пьетро).

   Бенволіо. Два: рубашка и юбка.

   Кормилица. Пьетро!

   Пьетро. Здѣсь!

   Кормилица. Подай мое опахало.

   Меркуціо. Да, дружище Пьетро! пожалуйста, прикрой ее опахаломъ, потому что вѣдь оно куда лучше ея физіономіи.

   Кормилица. Съ добрымъ утромъ, прекрасные синьоры!

   Меркуціо. Съ добрымъ вечеромъ, очаровательная синьорина.

   Кормилица. Развѣ теперь вечеръ?

   Меркуціо. Никакъ не меньше. Проклятая стрѣлка тащится уже за хвостомъ полудня.

   Кормилица. О, Господи прости! Да кто вы такой?

   Ромео. Онъ, добрая женщина, человѣкъ, который въ жизни самъ себѣ все портитъ.

   Кормилица. Вотъ это хорошо сказано!— «самъ себѣ все портитъ».— Не можете ли вы, . почтенные синьоры, сказать мнѣ, гдѣ я найду молодого Ромео?

   Ромео. Я могу вамъ это сказать, хотя молодой Ромео сдѣлается уже старше въ ту минуту, какъ вы его найдете, сравнительно со временемъ, когда начали искать. Я самый младшій изъ носящихъ это имя, если не найдется никого хуже.

   Кормилица. Ахъ, какъ вы хорошо говорите!

   Меркуціо. Всѣхъ хуже — и говоритъ хорошо! Отлично! прелестно!

   Кормилица. Если это вы — то, мнѣ надо шепнуть вамъ словечко наединѣ.

   Бенволіо. Вѣрно, она хочетъ пригласить его ужинать.

   Меркуціо. Сводня, сводня, сводня!— Ату его, ату!

   Ромео. Какую ты дичь почуялъ»?

   Меркуціо. Не зайца, синьоръ, не зайца! Это васъ хочетъ поймать, какъ зайца, этотъ старый паштетъ, который до того сталъ черствъ, что его никто и ѣсть не пожелаетъ.

  

             Заяцъ нашъ постарѣлъ,

             Заяцъ нашъ посѣдѣлъ,

   Съѣсть его нѣтъ грѣха даже въ постъ!

             Но когда заяцъ сѣдъ,

             То, чтобъ съѣсть его, нѣтъ

   Никого, кто бъ настолько былъ простъ!

  

   Ромео! скоро ты вернешься въ домъ отца? мы тамъ обѣдаемъ.

   Ромео. Я иду за вами.

   Меркуціо. Прощайте, престарѣлая синьора, прощайте!

(Меркуціо и Бенволіо уходятъ).

   Кормилица. Ну и прощайте! Скажите, синьоръ, кто этотъ насмѣшливый безстыдникъ?

   Ромео. Это господинъ, который любитъ слушать собственныя рѣчи. Онъ въ одну минуту наговоритъ больше, чѣмъ сдѣлаетъ дѣла въ цѣлый мѣсяцъ.

   Кормилица. Если онъ вздумалъ меня отдѣлать своими рѣчами, такъ не на такую наскочилъ! Я не побоюсь и двадцати такихъ озорниковъ! А не управлюсь сама, такъ найдется, кому за меня вступиться.— Безстыдникъ этакій!.. Я ему не дѣвчонка и не товарищъ! (Обращаясь къ Пьетро) А ты, болванъ, что стоишь и смотришь, какъ меня при тебѣ обижаютъ? Хоть бы пальцемъ пошевелилъ!

   Пьетро. Да я не видалъ, чтобъ онъ васъ обидѣлъ, а то я бы маху не далъ. Вытянуть шпагу умѣю я не хуже всякаго, если есть случай для доброй ссоры и право на моей сторонѣ.

   Кормилица. Клянусь Господомъ, онъ такъ меня разобидѣлъ, что каждая жилка ходитъ во мнѣ ходуномъ!.. Бездѣльникъ!— Мнѣ надо, синьоръ, шепнуть вамъ одно словечко. Я уже сказала, что молодая госпожа велѣла мнѣ объясниться съ вами. О томъ, что она поручила передать, я до поры до времени помолчу, а сначала выслушайте-ка, что скажу вамъ я, старуха. Если вы вздумали только съ ней позабавиться, такъ подумайте, что вѣдь это дѣло нехорошее 55)! Дитя молодо, и потому, если вы ее обманете, то я скажу, что съ порядочными барышнями такъ не поступаютъ.

   Ромео. Поклонись отъ меня твоей госпожѣ, и скажи ей…

   Кормилица. Ну, если такъ, то я все ей скажу. Обрадуете вы мою голубушку.

   Ромео. Но что жъ ты ей скажешь: вѣдь ты меня не выслушала.

   Кормилица. Я скажу, что теперь вы меня успокоили и поступаете, какъ слѣдуетъ порядочному человѣку.

   Ромео. Устрой, чтобъ госпожа твоя пришла

   На исповѣдь сегодня близъ полудня

   Къ отцу Лорензо въ келью. Съ нею тамъ

   Мы обвѣнчаемся. (Даетъ ей денегъ). А вотъ за трудъ твой.

   Кормилица. Ни-ни — ни денежки!

   Ромео.                               Ну, полно, полно!

   Кормилица. Такъ нынче въ полдень? Все, синьоръ, исполню.

   Ромео. Постой еще минуту.— За стѣной

   Аббатства встрѣтится тебѣ сегодня

   Мой посланный и передастъ веревки

   Для лѣстницы. По ней достигну я

   Сегодня ночью моего блаженства…

   Теперь — прощай! Смотри, не проболтайся

   И поклонись синьорѣ отъ меня.

   Кормилица. Храни Создатель васъ. Скажите только…

   Ромео. Ну, что еще, дражайшая моя?

   Кормилица. Слуга у васъ надеженъ? Тайна любитъ

   Вѣдь только двухъ, а третій тайну губитъ.

   Ромео. О, онъ надеженъ, какъ клинокъ изъ стали!

   Кормилица. Ну, хорошо, хорошо! Вѣдь синьора-то у меня скажу вамъ, красавица! Когда она была еще вотъ такой крошкой… Здѣсь въ городѣ живетъ одинъ господинъ, Парисъ по имени! Ужъ какъ онъ точитъ на нее зубы! А ей, моей голубушкѣ, лягушка милѣе, чѣмъ онъ!— Я иной разъ въ шутку начну ей его похваливать — такъ она каждый разъ поблѣднѣетъ, какъ полотно.— А скажите, синьоръ, вѣдь Ромео и розмаринъ начинаются съ одной буквы?

   Ромео. Съ одной; но что же изъ этого?

   Кормилица. Какъ что? Шутникъ вы этакій! да вѣдь это собачье имя 56)! Нѣтъ, я увѣрена, что ваше имя пишется иначе.— А какъ она, моя голубушка, красно говоритъ о васъ и о розмаринахъ! Хотѣла бы я, чтобъ вы послушали.

   Ромео. Кланяйся отъ меня твоей синьорѣ. (Уходитъ Ромео).

   Кормилица. Да, да, тысячу разъ!— Пьетро!

   Пьетро. Здѣсь.

   Кормилица. Возьми опахало и иди передо мной 57).

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 5-я.

Садъ Капулетти.

(Входитъ Джульетта).

   Джульетта. Велѣла ровно въ девять я пойти

   Кормилицѣ. Она мнѣ обѣщала

   Вернуться черезъ часъ. Быть-можетъ, встрѣтить

   Его не удалось ей? Впрочемъ, нѣтъ,

   Бѣда вся въ томъ, что вѣдь она хромаетъ!

   Посланцами любви должны быть мысли —

   Тѣ мысли, что летятъ быстрѣе вдвое,

   Чѣмъ солнечная тѣнь по скатамъ горъ!

   Вѣдь и Венерѣ въ экипажъ впрягаютъ

   Двухъ быстрыхъ голубковъ! Амуръ несется

   На крылышкахъ, какъ вѣтеръ! — Солнце въ небѣ

   Достигло полдня. Цѣлыхъ три часа

   Прошло съ тѣхъ поръ — ея жъ все нѣтъ, какъ нѣтъ!

   О, если бы у ней была моя

   Любовь и кровь горячія, какъ юность…

   Скорѣй стрѣлы исполнила бъ она

   Тогда, что надо мнѣ! Мои желанья

   Ее бы окрылили, чтобъ снести

   Мои слова возлюбленному другу,

   А мнѣ — его!— Но старость неподвижна

   И тяжела:— спѣшить она устала,

   Какъ будто жить давно ужъ перестала.

(Входятъ Кормилица и Пьетро).

   Она, она! Голубушка, скорѣе!..

   Что новаго? Ты видѣла его?.. (Указыыая на Пъетро).

                                 Вели ему уйти.

   Кормилица (Пьетро). Ступай и жди

   Меня за воротами. (Пьетро уходитъ).

   Джульетта.                     Ну скорѣй же,

   Хорошая моя!.. Да что съ тобой?..

   Глядишь ты такъ печально!— Если ты

   Пришла съ дурною вѣстью — все же мнѣ

   Скажи ее съ улыбкой!— если жъ съ доброй —

   Не порти сладкой музыки ея

   Такимъ печальнымъ видомъ!..

   Кормилица.                     Охъ, устала!..

   Дай мнѣ вздохнуть:— всѣ косточки болятъ!

   Такой конецъ въ мои года не шутка!

   Джульетта. Скажи лишь, дѣло въ чемъ, а тамъ возьми

   Себѣ мои за то, пожалуй, кости…

   Кормилица. Какой тутъ спѣхъ!— минутку погоди!

   Не видишь развѣ — я совсѣмъ задохлась.

   Джульетта. Вѣдь голоса хватаетъ у тебя

   Сто разъ мнѣ повторять, что ты задохлась!..

   Наговорить ты болѣе успѣла,

   Чѣмъ надобно, чтобъ объяснить мнѣ все!

   Короче: «да иль нѣтъ?», дурныя вѣсти

   Илъ добрыя?.. Скажи мнѣ только это;

   Подробностей не надобно пока.,

   Мнѣ лишь бы знать — добру быть или худу?..

   Кормилица. Ну, не Богъ же знаетъ какой сдѣлала ты выборъ! Ромео! Нѣтъ, нѣтъ, не такого надо тебѣ мужа. Личико у него, правда, смазливѣй, чѣмъ у другихъ; нога стройнѣе, рука лучше; хорошъ и ростъ — да что во всемъ этомъ проку? Цвѣтомъ учтивости его назвать нельзя! — впрочемъ, зато онъ кротокъ, какъ ягненокъ, а потому пошли тебѣ Богъ счастливый часокъ! Скажи, ты обѣдала дома сегодня?

   Джульетта. Нѣтъ, нѣтъ, не дома! Все, что ты болтаешь,

   Я знаю ужъ давно. Скажи мнѣ только,

   Что онъ сказалъ о свадьбѣ? Это все,

   Что нужно мнѣ узнать!..

   Кормилица.                    Вотъ разболѣлась

   Теперь и голова! Какой же слабой

   Я стала нынче:— такъ въ вискахъ и бьетъ,

   Точь-въ-точь разбиться хочетъ на кусочки!

   А тутъ и спину ломитъ.— Нѣтъ, голубка!

   Слуга тебѣ покорный бѣгать я

   Впередъ такъ на посылкахъ. Ты замучишь

   Старуху до-смерти.

   Джульетта.           Тебя мнѣ жалко!

   Ты добрая, хорошая моя, —

   Скажи лишь, что велѣлъ сказать Ромео…

   Кормилица. Дружокъ твой милый, честный человѣкъ,

   Учтивый и пригожій, и поклясться

   Готова я — тебя онъ не обманетъ.

   Гдѣ матушка твоя?

   Джульетта.           Да гдѣ жъ ей быть?

   Здѣсь, тамъ, ну — гдѣ-нибудь… Какъ, право, глупа

   На все ты отвѣчаешь нынче мнѣ!

   «Дружокъ твой милый, честный человѣкъ!

   Гдѣ матушка?»

   Кормилица.           Владычица небесъ!

   Да что жъ ты горячишься-то? Поможешь

   Ты вылѣчить мнѣ этимъ, что ли, к.ости?

   Попробуй же сама впередъ носитъ

   Свои ты вѣсточки.

   Джульетта.           Вотъ горе, право!…

   Узнаю ль наконецъ я, что велѣлъ

   Сказать Ромео?..

   Кормилица.           Дано ли позволенье

   Отправиться тебѣ къ монаху нынче

   На исповѣдь?

   Джульета.           Да, да!

   Кормилица.                     Ну, вотъ — такъ въ кельѣ.

   Ты встрѣтишь у монаха кой-кого,

   Кто сдѣлаетъ тебя своей супругой!

   Ага! небось, теперь зардѣлись щечки!

   Подкрасить ихъ моя успѣла вѣсть.

   Ступай же въ церковь; мнѣ жъ заняться надо

   Другой заботой: лѣстницу связать,

   Чтобъ было по чему дружку взобраться

   Къ тебѣ въ потемкахъ въ гнѣздышко свое.

   Потѣха вамъ, а я совсѣмъ безъ ногъ!

   Да и тебѣ, дружокъ мой, мнѣ сдается,

   Сегодня въ ночь вѣдь охнуть приведется!

   Прощай теперь. Смотри жъ, готова будь.

   Джульетта. Прощай, прощай! Готовъ мой къ счастью путь58)!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 6-я.

Келья монаха Лорензо.

(Входятъ монахъ Лорензо и Ромео).

  

   Мон. Лорензо. Дай Богъ, чтобъ не пришлось позднѣе вамъ

   Раскаяться въ святомъ союзѣ этомъ!

   Ромео. Аминь, отецъ мой! Впрочемъ, что бы впредь

   Со мною ни случилось — всѣ невзгоды

   Ничтожны для меня, когда сравнить

   Ихъ съ радостью, какую ощущаю

   Я при одномъ лишь взглядѣ на все!..

   Когда жъ соединишь ты наши руки

   Святымъ благословеньемъ — о! тогда

   Пускай хоть смерть враждебная любви

   Сразитъ меня!— Я тѣмъ ужъ буду счастливъ,

   Что хоть на мигъ назвалъ ее своей!

   Мон. Лорензо. Чѣмъ страсть сильнѣй, тѣмъ у нея бываетъ

   Печальнѣе конецъ! Огонь и порохъ

   Встрѣчаются затѣмъ, чтобы другъ друга

   Взаимно уничтожить. Сладкій медъ

   Намъ надоѣстъ вкушаемый чрезъ мѣру,

   И сласть свою утратитъ, — потому

   Люби умѣренно!— тогда лишь можетъ

   Любовь твоя продлиться!— Кто спѣшитъ —

   Далекъ отъ цѣли, какъ и тотъ, кто медлитъ.

(Входитъ Джульетта).

   Во вотъ твоя красавица! Никто

   Не попиралъ такою легкой ножкой

   Камней жилища этого. Влюбленный

   Порхать свободно можетъ въ облакахъ,

   Гуляющихъ на лѣтнемъ небосклонѣ,

   Не падая, — такъ суетно-легка

   Бываетъ наша страсть!

   Джульетта.           Пріятный вечеръ,

   Отецъ духовный, вамъ!

   Мон. Лорензо.           Тебѣ Ромео

   Отвѣтитъ на привѣтъ за насъ обоихъ.

   Джульетта. Привѣтствіе относится мое

   Къ нему и къ вамъ; иначе благодарность

   Его была бы лишней.

   Ромео.                     О, Джульетта!

   Когда восторгъ твой равенъ моему,

   И выразить его ты въ состояньи —

   То выскажись! Наполни воздухъ чистымъ

   Дыханьемъ устъ и сладкимъ звукомъ рѣчи,

   Чтобъ выразить то дивное блаженство,

   Какое мы, сойдясь, вкушаемъ здѣсь.

   Джульетта. О, милый! счастье можетъ выражаться

   Лишь чувствомъ — не словами! Для него

   Не надобны пустыя украшенья!

   Блаженствомъ бѣденъ тотъ, кто въ состояньи

   Его описывать. Что до меня —

   Я такъ тебя люблю, что неспособна

   И половины высказать того,

   Что чувствую!

   Мон. Лорензо. Идемте же! Довольно!

   Пора намъ кончить дѣло. Васъ двоихъ

   Мнѣ оставлять не слѣдуетъ, покамѣстъ

   Господнихъ словъ языкъ мой вамъ не скажетъ

   И въ плоть одну обоихъ васъ не свяжетъ. (Уходятъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА І-я.

Площадь въ Веронѣ.

(Входятъ Меркуціо, Бенволіо, пажъ и слуги).

   Бенволіо. Уйдемъ, прошу, Меркуціо, отсюда*

   День жарокъ; сверхъ того, замѣтилъ я,

   Что многіе изъ дома Капулетти

   Гуляютъ здѣсь! — такъ долго ли до ссоры!

   Въ такіе дни кипитъ сильнѣе кровь,

   И драки затѣваются невольно 59).

   Меркуціо. Ты сталъ похожъ на тѣхъ удальцовъ, которые, войдя въ таверну, имѣютъ привычку крѣпко ударить шпагой по столу и при этомъ крикнуть: «дай Богъ, чтобъ не пришлось тебя употребить!», а затѣмъ, зарядившись вторымъ стаканомъ, нападаютъ на трактирщика безъ всякой на это причины 60).

   Бенволіо. И я похожъ, — по-твоему, на такого забіяку?

   Меркуціо. Конечно, такъ! — Вѣдь ты самый горячій изъ глупцовъ, какіе только сыщутся въ Италіи. Бездѣлица можетъ тебя растревожить, — а разъ потревоженный, ты готовъ драться изъ-за бездѣлицы.

   Бенволіо. Ну, что еще?

   Меркуціо. Если бъ на свѣтѣ жило двое такихъ, какъ ты, то мы скоро лишились бы васъ обоихъ, потому что вы непремѣнно съѣли бъ другъ друга. Вѣдь ты готовъ поссориться съ первымъ встрѣчнымъ изъ-за того, что у него въ бородѣ однимъ волоскомъ больше, чѣмъ въ твоей. Радъ подраться съ человѣкомъ, щелкающимъ орѣхи, потому только, что твои глаза такого же цвѣта. Чьи глаза, кромѣ твоихъ, могутъ выискивать подобные предлоги для ссоръ? Твоя голова начинена этими предлогами, какъ яйцо желткомъ и бѣлкомъ, хотя половина этой начинки уже выбита отъ твоихъ безпрестанныхъ дракъ. Ты какъ-то вѣдь подрался съ человѣкомъ, который громко кашлянулъ на улицѣ и тѣмъ разбудилъ твою собаку, заснувшую на солнцѣ. Не поссорился ли ты разъ съ портнымъ за то, что онъ надѣлъ свой новый камзолъ раньше Святой недѣли? А въ другой разъ выбранилъ какого-то прохожаго, прицѣпившаго старыя ленты къ новымъ башмакамъ. И послѣ всего этого хочешь ты еще проповѣдывать мнѣ о миролюбіи!

   Бенволіо. Если бъ я любилъ ссоры, какъ ты говоришь, то никто не поручился бы за цѣлость моей головы въ теченіе часа 61).

   Меркуціо. Твоей головы? О, голова!

(Входитъ Тибальдъ съ нѣсколькими лицами изъ дома Капулетти).

   Бенволіо. Клянусь головой, сюда идутъ Капулетти!

   Меркуціо. Клянусь каблукомъ, я ихъ не испугаюсь!

   Тибальдъ (своимъ). Постойте здѣсь, я съ ними объяснюсь.

   (Къ Меркуціо и . Бенволіо). Пріятный день, синьоры! Я хотѣлъ бы

   Сказать одно словцо съ однимъ изъ васъ, —

   Меркуціо. Одно съ однимъ! Не можете ли вы его съ чѣмъ-нибудь спарить, — напримѣръ, хоть съ добрымъ ударомъ?

   Тибальдъ. На это, синьоръ, вы найдете меня всегда готовымъ, если только представится благопріятный случай.

   Меркуціо. А если онъ не представится, то развѣ вы не можете отыскать его сами?

   Тибальдъ. Меркуціо! — я вижу, ты спѣлся съ Ромео.

   Меркуціо. Спѣлся? развѣ мы менестрели? Ну, въ такомъ случаѣ между нами и тобой выйдетъ только разноголосица. Смычокъ мой готовъ, и ты подъ него попляшешь! Настраивай свой!

   Бенволіо. Синьоры, стойте!— мы въ публичномъ мѣстѣ.

   Уйдемте прочь туда, гдѣ нѣтъ толпы.

   Обдумайте сначала хладнокровно

   Причину ссоры или разойдитесь.’

   Здѣсь всѣ глаза направлены на насъ.

   Меркуціо. Глаза даны на то, чтобы смотрѣть —

   Такъ пусть себѣ глазѣютъ. Я ни шагу

   Не отступлю ни для кого на свѣтѣ. (Входитъ Ромео).

   Тибальдъ. Довольно, Богъ съ тобой, — вотъ человѣкъ мой!

   Меркуціо. Что жъ, носитъ, что ли, онъ твою ливрею

   Что такъ его назвалъ ты?— «человѣкъ!»

   Попробуй съ нимъ подраться!— отъ тебя

   Онъ вѣрно не отстанетъ. Самъ увидишь,

   Каковъ онъ человѣкъ тогда.

   Тибальдъ.                     Ромео!

   Когда бъ я захотѣлъ тебѣ сказать,

   Что чувствую къ тебѣ — мои слова

   Слились въ одно бъ, сказавъ тебѣ: «мерзавецъ!»

   Ромео. Ты счастливъ тѣмъ, Тибальдъ, что у меня

   Причина есть къ тебѣ быть благосклоннымъ,

   И потому я сдерживаю гнѣвъ

   За эту дерзость. Знай: я не мерзавецъ!

   А тамъ — прощай! Я вижу, ты меня

   Еще не знаешь.

   Тибальдъ.           О, не думай этимъ

   Раздѣлаться со мной за оскорбленье,

   Какое ты нанесъ мнѣ!.. Стой — и къ дѣлу!

   Ромео. Я никогда тебя не оскорблялъ;

   Напротивъ, ты мнѣ дорогъ: ты узнаешь

   Позднѣй причину этого;— такъ будь же

   Доволенъ этимъ. Имя Капулетти

   Мнѣ дорого не меньше, чѣмъ мое.

   Меркуціо. О, низкая, безчестная покорность!

   Alla stoccata 62) кончитъ съ ней! Ну, живо,

   Пѣтухъ Тибальдъ63)! готовъ ты или нѣтъ?

   Тибальдъ. Тебѣ-то чего отъ меня надо?

   Меркуціо. Мнѣ хочется получить одну изъ вашихъ девяти жизней, любезный кошачій принцъ. А затѣмъ, смотря по тому, какъ вы будете себя вести, я надѣюсь раздѣлаться и съ восемью остальными. Ну что жъ? вытянете вы изъ ноженъ за уши свою шпагу? Торопитесь, а то вѣдь я, пожалуй, успѣю окарнать ваши собственныя уши.

   Тибальдъ. Становись — я готовъ!

   Ромео. Любезный Меркуціо, перестань! Спрячь свою шпагу.

   Меркуціо. Скорѣй, скорѣй! Покажи свое passado. (Они дерутся).

   Ромео. Бенволіо, сюда! берись за шпагу

   И выбьемъ ихъ рапиры. Постыдитесь,

   Синьоры, бросьте драку! Герцогъ строго

   Вѣдь запретилъ намъ затѣвать раздоры

   На улицахъ.— Меркуціо, Тибальдъ!

   (Тибальдъ ранитъ Меркуціо и уходитъ со своими).

   Меркуціо. Я раненъ!.. Чортъ возьми его!.. Проклятье

   Домамъ обоимъ вашимъ! Я готовъ…

   Ужель ушелъ онъ цѣлымъ?

   Бенволіо.                     Раненъ ты?

   Меркуціо. Такъ, вздоръ! царапина. Довольно драться!

   Гдѣ пажъ? Ступай за лѣкаремъ! Ну, живо!

   Ромео. Приди въ себя и успокойся: рана,

   Какъ кажется, не очень глубока.

   Меркуціо. Ну да, конечно, не глубже колодца я не шире церковныхъ дверей; но дѣло свое она сдѣлаетъ. Придите ко мнѣ завтра — и вы увидите, какимъ я буду покойнымъ человѣкомъ 64). Расчеты мои со здѣшнимъ міромъ кончены. Чортъ бы добралъ дома обоихъ васъ! Значитъ, собака, крыса, кошка или мышь могутъ уложить человѣка на-смерть. Этотъ бездѣльникъ дерется по всѣмъ правиламъ ариѳметики. И на кой чортъ ввязались тутъ вы? Я раненъ изъ-подъ вашихъ рукъ.

   Ромео. Я хотѣлъ тебѣ же помочь.

   Меркуціо. Сведи меня Бенволіо, домой, —

   Я, кажется, не выдержу… Проклятье

   Обоимъ вамъ!.. Чрезъ ваши домы сталъ

   Я блюдомъ для червей. Прескверно мнѣ

   Становится. Охъ, домы ваши, домы!..

(Бенволіо его уводитъ).

   Ромео. Мой другъ и принца родственникъ убитъ

   Изъ-за меня! Я оскорбленъ жестоко

   Тибальдомъ самъ, и этотъ-то Тибальдъ —

   Мой родственникъ!— Джульетта! о, Джульетта!..

   Какъ размягчила сердце ты мое!

   Куда мои дѣвались пылъ и храбрость!

(Возвращается Бенволіо).

   Бенволіо. Ромео, другъ! Меркуціо скончался!..

   Геройскій духъ умчался въ небеса,

   Разставшись такъ безвременно съ землею?

   Ромео. Днемъ нынѣшнимъ несчастья не уймутся:

   Одни пройдутъ — другія вслѣдъ начнутся!

(Тибальдъ возвращается).

   Бенволіо. Вотъ бѣшеный Тибальдъ бѣжитъ опять.

   Ромео. Онъ счастливъ! живъ! — Меркуціо жъ убитъ!

   Такъ убирайся въ небо милосердье,

   И злость одна пособникомъ мнѣ будь!..

   Тибальдъ! бери назадъ мерзавца имя,

   Которымъ смѣлъ ты бросить мнѣ въ лицо!..

   Меркуціо душа еще витаетъ

   Недалеко и ждетъ, что вслѣдъ за нею

   Отправишься и ты. Одинъ изъ насъ

   Останется на мѣстѣ!

   Тибальдъ.           Ты, мальчишка,

   Съ нимъ друженъ былъ, такъ и ступай за нимъ!

   Ромео. Рѣшатъ мечи. (Дерутся. Тибальдъ падаетъ).

   Бенволіо.                     Бѣги, бѣги, Ромео!

   Тибалѣдъ убитъ! Народъ спѣшитъ толпами.

   Очнись, приди въ себя! Тебя казнятъ

   По приговору принца, если стража

   Тебя захватитъ. Прочь! бѣги скорѣе!..

   Ромео. О, я судьбы игрушка 65)!

   Бенволіо.                               Что стоишь ты?!.

(Ромео уходитъ. Сбѣгается толпа гражданъ).

   1-й гражданинъ. Куда бѣжалъ Меркуціо убійца?

   Его убилъ Тибальдъ! — Гдѣ онъ? гдѣ онъ?..

   Бенволіо. Тибальдъ лежитъ предъ вами самъ.

   1-й гражданинъ.                               Ступайте,

   Синьоръ, за мной 66): во имя принца, я

   Васъ приглашаю мнѣ повиноваться.

(Входятъ герцогъ со свитой, Монтекки и Капулетти съ женами и своими приверженцами).

   Герцогъ. Гдѣ дерзкіе зачинщики раздора?

   Бенволіо. Я, герцогъ благородный, разсказать

   Могу весь ходъ несчастной этой ссоры.

   Меркуціо, вашъ родственникъ, убитъ

   Тибальдомъ здѣсь, — его жъ убилъ Ромео.

   Синьора Кап. О, мой Тибальдъ! племянникъ мой, сынъ брата!

   О, герцогъ! о, мой мужъ! нужна отплата

   За эту кровь! Когда ты справедливъ,

   Достойный принцъ, — пусть Ромео, проливъ

   Тибальда кровь, поплатится своею!

   О, мой Тибальдъ!..

   Герцогъ.           Узнать намъ должно, чьею

   Виной свершилось все.. Пусть говоритъ

   Бенволіо.

   Бенволіо. Тибальдъ, убитый здѣсь

   Рукой Ромео, былъ всему причиной.

   Напрасно всѣми силами старался

   Ромео укротить его; напрасно

   Напоминалъ, изъ-за какой ничтожной

   Причины вышла ссора. Онъ стращалъ

   Его и вашимъ гнѣвомъ; но ни это,

   Ни мирныя слова, ни просьбы съ самымъ

   Униженнымъ и дружелюбнымъ видомъ

   Не въ силахъ оказались укротить

   Тибальда пылъ: онъ глухъ былъ къ увѣщаньямъ

   И бѣшено бросался съ острой сталью

   На храбраго Меркуціо. Тотъ также,

   Невольно разсерженный, обратился

   Со шпагой на Тибальда и, съ презрѣньемъ,

   Достойнымъ храбреца, одной рукой

   Парировалъ удары, а другой

   Сражался съ нимъ. Но ловкость и умѣнье

   Тибальда были выше.— Тутъ Ромео

   Имъ громко крикнулъ: «стойте! разойдитесь!»

   И съ этимъ словомъ бросился впередъ,

   Чтобъ ихъ разнять. Искусною рукой

   Развелъ онъ ихъ клинки; но въ этотъ мигъ.

   Тибальдъ изъ-подъ руки его ударилъ

   Меркуціо и тотчасъ убѣжалъ,

   Однако вслѣдъ затѣмъ вернулся снова.

   Ромео занятъ весь былъ въ этотъ мигъ

   Горячей мыслью мести. Ихъ клинки

   Сверкнули точно молнія и — прежде,

   Чѣмъ могъ вмѣшаться я — Тибальдъ лежалъ

   Ужъ на землѣ, его жъ противникъ скрылся.

   Я все сказалъ и поддержать готовъ,

   Когда хотите, жизнью правду словъ,

   Синьора Кап. Онъ родственникъ убійцѣ! онъ причастенъ

   Здѣсь къ дѣлу самъ: языкъ его пристрастенъ!

   Ихъ двадцать здѣсь дралось! — какъ объяснить,

   Что суждено убитымъ было быть

   Лишь одному? Судъ принца правымъ будетъ!

   Онъ смерть за смерть убившему присудитъ!

   Герцогъ. Тибальдомъ былъ Меркуціо сраженъ:

   За эту жизнь кто жъ долженъ быть казненъ?

   Синьора Мон. Ромео правъ!— онъ друженъ былъ съ покойнымъ!

   Убивъ врага, предупредилъ достойнымъ

   Возмездьемъ онъ лишь то, къ чему его

   Приговорилъ бы судъ и безъ того!

   Герцогъ. За это преступленье присуждаю

   Его къ изгнанью я и объявляю,

   Что вашихъ ссоръ терпѣть безъ мести я

   Не буду впредь! Родная кровь моя

   Здѣсь пролита, и за утрату эту

   Васъ призову я къ строгому отвѣту.

   Рѣшенью твердъ я буду моему

   И вашихъ просьбъ и плача не приму.

   Ромео мной приговоренъ къ изгнанью,

   И смерть грозитъ ему за ослушанье.

   Возьмите трупъ. Васъ долженъ я смиритъ!

   Прощать убійцъ — убійцей значитъ быть. (Уходятъ).

  

СЦЕНА 2-я.

Комната въ домѣ Капулетти.

(Входитъ Джульетта).

   Джульетта. Скорѣй, скорѣй, неситесь, кони солнца,

   Къ закату дня! Зачѣмъ не Фаэтонъ

   Сегодня правитъ вами 67)? Онъ быстрѣе

   Пригналъ бы васъ на западъ и заставилъ

   Сойти на землю сумрачную ночь.

   О, ночь, любви подруга! скрой своего

   Завѣсой все, чтобы Ромео могъ

   Невидимо сюда ко мнѣ прокрасться!..

   Для любящихъ свѣтильника довольно

   Одной любви! — Къ тому жъ вѣдь говорятъ:

   Любовь слѣпа, такъ для чего же свѣтъ ей?

   Приди, приди ночь темная! будь мнѣ

   Наставницею строгой! Научи,

   Какъ выиграть небесное блаженство

   Взамѣнъ того, что потерять должны

   Два чистыхъ существа, сойдясь для страсти!..

   Смири порывы крови! Чистой я

   Хочу любви отдаться! Скрой румянецъ

   Стыдливости, какимъ горитъ невольно

   Мое лицо! Вѣдь я чиста!.. любовь

   Еще мнѣ неизвѣстна! Дай мнѣ силы

   Съ ней встрѣтиться, пока моя любовь

   Сама смѣлѣй не станетъ! не привыкнетъ

   Дозволеннаго счастья видѣть въ ласкахъ

   Того, кто дорогъ мнѣ!.. Спѣши, о ночь!

   Спѣши, спѣши, Ромео! — Ты вѣдь день мой!..

   Ты свѣтишь мнѣ и ночью! Я тебя

   Узнаю и во мракѣ. Средь него

   Покажешься ты, мнѣ бѣлѣй и чище,

   Чѣмъ снѣгъ на крыльяхъ ворона! Приди же

   Съ отраднымъ взглядомъ, ночь!.. Дай моего

   Ромео мнѣ! — когда же онъ умретъ, —

   Возьми его и преврати въ мильоны

   Блестящихъ свѣтлыхъ звѣздочекъ! Пускай

   Онѣ собой покроютъ сводъ небесъ

   И сдѣлаютъ его такимъ блестящимъ,

   Что всякій полюбить захочетъ ночь,

   Забывъ сіянье солнца! — Я купила.

   Любимой право быть, но не могла

   Еще имъ насладиться! И сама я

   Вѣдь куплена равно, но не взята

   Еще моимъ владѣльцемъ! Я похожа

   На дѣвочку, которая не можетъ

   Конца дождаться дня, чтобы надѣть

   Обѣщанные къ празднику наряды!..

   Но тс! — идетъ кормилица!..

(Входитъ кормилица съ веревочной лѣстницей).

                                                     Пришла,

   Конечно, ты съ вѣстями о Ромео!..

   Вѣдь для меня гармоніей небесной

   Звучитъ любой языкъ теперь, лишь только бъ

   Твердилъ онъ это имя! Съ чѣмъ пришла

   Ты, добрая моя? Велѣлъ, конечно,

   Тебѣ Ромео приготовить эти

   Веревки для него?

(Кормилица, бросая веревки на полъ)

                                 Да, да, веревки!

   Джульетта. Но что съ тобой? ломаешь руки ты?

   Въ чемъ горе? въ чемъ?..

   Кормилица.                     Бѣда, бѣда, синьора!..

   Ужасный, страшный день! Убитъ! онъ умеръ!..

   Пропали мы! Убитъ, убитъ! онъ мертвъ!..

   Джульетта. Иль небо такъ жестоко…

   Кормилица.                               Нѣтъ, не небо —

   Ромео такъ жестокъ 68)! Кому бы это

   Пришло на умъ! Ромео! о, Ромео!

   Джульетта. Иль дьяволъ ты, чтобъ мучить такъ меня?..

   Въ одномъ аду людей терзать такъ можно!

   Иль самъ себя убилъ Ромео?.. Если

   Ты скажешь «да» — меня ты этимъ словомъ

   Сразишь скорѣй, чѣмъ взглядомъ василиска!..

   Такое да сравнится съ страшнымъ нѣтъ

   Въ вопросѣ, жить должна ли я на свѣтѣ…

   Такое да закроетъ мнѣ навѣки

   Мои глаза! Скажи скорѣй: убить онъ?..

   Да или нѣтъ?.. Короткимъ этимъ словомъ

   Отвѣтишь ты — жить мнѣ иль умереть!

   Кормилица. Я рану, рану видѣла! — своими

   Глазами видѣла!.. Спаси, Создатель,

   Несчастныхъ насъ! — Она въ его груди

   Зіяетъ, — самъ же онъ лежитъ холодный

   И блѣдный, точно пепелъ! черной кровью

   Покрытый весь! Я въ обморокъ упала

   При этомъ видѣ!

   Джульетта.           Сердце, разорвись:

   Все потеряло ты 69)! Глаза, закройтесь!..

   Вамъ больше не смотрѣть на бѣлый свѣтъ!..

   Смѣшайся съ прахомъ прахъ мой! Другъ мой милый,

   Одна съ тобой сокроетъ насъ могила!..

   Кормилица. Тибальдь мой бѣдный!— лучшимъ другомъ былъ ты

   Моимъ всегда, учтивый мой Тибальдъ!

   Синьоръ, какихъ не сыщешь! Привелось же

   Мнѣ пережить тебя…

   Джульетта.           Двойною бурей

   Ты хочешь, кажется, меня сразить!..

   Ромео нѣтъ, и мертвъ Тибальдъ! Лишилась

   И мужа я и брата!.. О, греми же

   Тогда труба послѣдняго суда!..

   Къ чему мнѣ жизнь, когда ихъ нѣтъ на свѣтѣ!

   Кормилица. Тибальдъ убитъ, Ромео же изгнали

   За то, что онъ убилъ его! — изгнали!..

   Джульетта. Творецъ небесъ! Ромео умертвилъ,

   Сказала ты, Тибальда?..

   Кормилица.                     Онъ! онъ точно!..

   О, тяжкій день! Да, онъ убилъ, убилъ!

   Джульетта. Иль сердце злой ехидны можетъ злобно

   Прикрыться такъ роскошнѣйшимъ цвѣткомъ?..

   Иль избрало чудовище такое

   Прелестное жилище?.. Ангелъ съ виду,

   Душою демонъ! извергъ-обольститель!..

   Злой коршунъ въ перьяхъ голубя! прикрытый

   Овечьей кожей волкъ! небесный образъ,

   Скрывающій отребье! Отрицанье

   Того, чѣмъ можно съ виду счесть его!

   Святой съ душой проклятой! честный грѣшникъ!..

   Что жъ можно ждать въ аду еще, коль скоро

   Здѣсь, на землѣ, прикрылся падшій духъ

   Такой прелестной плотью!.. Есть ли книга,

   Столь дивная на видъ, съ такимъ гнилымъ,

   Позорнымъ содержаньемъ?.. Неужели

   Обманъ живетъ въ роскошнѣйшемъ дворцѣ?..

   Кормилица. Въ мужчинахъ нѣтъ ни совѣсти ни чести!

   Всѣ, всѣ они обманщики, злодѣи!

   Развратники, ничтожныя душонки!..

   Эй, кто-нибудь! глотокъ мнѣ дайте водки.

   Состарѣлась отъ этихъ я тревогъ,

   Позоръ тебѣ, Ромео!

   Джульетта.                     Прикуси

   Себѣ языкъ 70): не для позора въ свѣтъ

   Родился мой Ромео! Стыдъ не смѣетъ

   Коснуться головы его. Короной

   Увѣнчанъ онъ, короной доброй славы!

   Онъ царь ея! Какъ повернуться могъ

   Языкъ мой, чтобъ бранить его!..

   Кормилица.                               Ужели

   Вы станете хвалить убійцу брата?

   Джульетта. Должна ли клясть я мужа моего?..

   Мужъ бѣдный, милый мой!.. Кто жъ молвитъ слово

   Сердечное тебѣ, ужъ если я,

   Твоей женой пробывъ не больше часу,

   Могла тебя отречься?.. Говорятъ,

   Что ты убійца брата;— но вѣдь братъ мой

   Хотѣлъ убить тебя! Назадъ же, слезы

   Безумныя! Вамъ время въ мигъ несчастья —

   Такъ для чего жъ ошибкой льетесь вы

   Теперь, въ минуту радости?.. Вѣдь мужъ мой

   Здоровъ и живъ! Онъ умертвилъ Тибальда;

   Но вѣдь Тибальдъ хотѣлъ убить его —

   И самъ за то убитъ: — свершилось, значитъ,

   Все къ лучшему! — такъ что жъ мнѣ сокрушаться?

   Одно лишь слово страшное томить

   Меня сильнѣй, — ужаснѣй смерти брата!

   О, если бъ мнѣ забыть его! — но тщетны

   Усилья всѣ: оно щемитъ мнѣ грудь,

   Какъ грѣшника терзаетъ злая совѣсть!

   «Тибальдъ убитъ, а мой Ромео изгнанъ!»

   Онъ изгнанъ! О, смерть тысячи Тибальдовъ

   Ничто предъ этимъ словомъ! Брата смерть

   Была бы горемъ тяжкимъ, если бъ вслѣдъ

   Не шло другое, хуже, или если бъ

   Пришедшее за нимъ несчастье было

   Такимъ же, какъ оно! О, если бъ ты,

   Сказавши мнѣ, что умеръ онъ, затѣмъ

   Прибавила, что потеряла также

   Отца и мать я съ нимъ! — мое несчастье

   Я выплакать тогда могла бъ слезами!..

   Но здѣсь, за страшнымъ словомъ — «умеръ братъ!»

   Звучитъ другое: «твой супругъ въ изгнаньи!»

   Ахъ, въ этомъ словѣ для меня слилась

   Смерть всѣхъ родныхъ — отца, Ромео, брата,

   Меня самой!.. Всѣ мертвы, всѣ убиты!

   Ромео изгнанъ мой!.. Границъ и мѣры

   Нѣтъ горю моему!.. Такая вѣсть

   Мнѣ смерть одну должна съ собой принесть!

   Гдѣ мать съ отцомъ?

   Кормилица.           Они надъ тѣломъ плачутъ.

   Пойдемъ туда.

   Джульетта. О, что ихъ слезы значатъ?..

   Когда бъ они могли слезами смыть

   Всю кровь его — свои я стала бъ лить

   И послѣ все равно! Вѣдь онъ въ изгнаньи! —

   Возьми веревки эти: для свиданья

   Не нужно ихъ! Обмануты судьбой

   Онѣ, какъ я. Сегодня милый мой

   По нимъ мечталъ попасть въ мои объятья.

   Напрасно все! — вдовой должна страдать я,

   Не бывъ женой! Идемъ! Возьми ихъ прочь —

   Мнѣ будетъ смерть супругомъ въ эту ночь!

   Кормилица. Поди къ себѣ, поди и успокойся.

   Онъ въ кельѣ скрылся; но сегодня въ ночь

   Съ тебѣ придетъ; устроится все дѣло.

   Я знаю, какъ и гдѣ его найти.

   Джульетта. О, да!— отдай кольцо ему и сдѣлай,

   Чтобъ милый мнѣ пришелъ сказать «прости». (Уходятъ).

  

СЦЕНА 3-я.

Келья монаха Лорензо.

(Входятъ монахъ Лорензо и Ромео).

   Мон. Лорензо. Поди сюда, мой бѣдный, робкій сынъ!

   Тебя убить несчастье дало слово,

   И ты обвѣнчанъ съ горемъ.

   Ромео.                               Бога ради,

   Отецъ, какія новости?.. Что герцогъ?..

   Чѣмъ дѣло рѣшено? Какое горе

   Еще грозитъ невѣдомое мнѣ?..

   Мон. Лорензо. Ты къ горести успѣлъ уже привыкнуть;

   Но я тебѣ дѣйствительно принесъ

   Твой приговоръ.

   Ромео.                     Онъ приговоромъ будетъ

   Мнѣ страшнаго суда!

   Мон. Лорензо.           Изрекъ рѣшенье

   Принцъ многимъ легче смерти. Ты не будешь

   Казненъ, но только изгнанъ 71).

   Ромео.                              Изгнанъ! Какъ?..

   Будь милосердъ! скажи, что ты ошибся!..

   Что долженъ умереть я! Ссылка мнѣ

   Ужаснѣй всякой смерти! Все, что хочешь,

   Но только не изгнанье!..

   Мон. Лорензо.           Ты Верону

   Покинуть долженъ тотчасъ же. Снеси

   Покорно наказанье. Свѣтъ широкъ

   И безъ нея.

   Ромео.           Мнѣ свѣта нѣтъ нигдѣ

   Помимо стѣнъ Вероны!— внѣ ихъ — адъ,

   Чистилище, застѣнокъ, мѣсто пытки!..

   Быть изгнаннымъ отсюда значитъ мнѣ

   Быть изгнаннымъ изъ міра, а изгнанье

   Изъ міра — смерть! Мнѣ эта кара будетъ

   Такая жъ казнь, лишь съ именемъ другимъ!..

   Назвавши смерть изгнаньемъ, позолотишь

   Ты тѣмъ орудье казни мнѣ; съ насмѣшкой

   Заставишь лечь подъ лезвее меча!..

   Мон. Лорензо. О, грѣшникъ, тяжкій грѣшникъ! какъ возможно

   Быть такъ неблагодарнымъ? Казнь судилъ

   Законъ за твой проступокъ — милосердье жъ

   Властителя смирило власть закона

   Изъ милости къ тебѣ! Онъ замѣнилъ

   Изгнаньемъ смерть, — и ты не видишь въ этомъ

   Сердечной доброты его?

   Ромео.                               Не милость

   Я вижу въ томъ, а пытку! Для меня

   Рай только тамъ, гдѣ будетъ жить Джульетта!

   Послѣдняя собака, кошка, мышь 72)

   Живутъ въ раю затѣмъ, что могутъ видѣть

   Ее, когда хотятъ, — а я, Ромео,

   Лишенъ отрады этой!.. Я готовъ

   Завидовать дрянной навозной мухѣ,

   Которой какъ-нибудь удастся сѣсть

   На бѣленькую ручку или щечку

   Моей Джульетты, покраснѣть готовой

   Стыдливостью весталки отъ такой

   Нежданной ласки даже этой твари!

   И эта тварь счастливѣе меня:

   Ей слаще жить на свѣтѣ, чѣмъ Ромео!

   Она вольна, а я въ неволѣ! изгнанъ!..

   И ты еще захочешь увѣрять,

   Что ссылка лучше смерти! Неужели

   Ты не нашелъ острѣй ножа иль яда

   Ужаснѣе, которыми бы могъ

   Со мной покончить разомъ? Неужели

   Ты предпочелъ явиться съ объявленьемъ,

   Что изгнанъ я? Вѣдь этимъ ты убилъ

   Меня скорѣй, чѣмъ самымъ страшнымъ средствомъ!

   «Изгнанье!» Слово это повторяютъ

   Со страшнымъ стономъ грѣшники въ аду!

   А ты, служитель церкви, разрѣшитель

   Людскихъ грѣховъ, мой лучшій другъ, имѣлъ

   Настолько духа, чтобъ сразить меня

   Ужаснымъ этимъ словомъ!..

   Мон. Лорензо.                     Сумасшедшій,

   Приди въ себя и дай сказать мнѣ слово.

   Ромео. О ссылкѣ ты заговоришь опять!

   Мон. Лорензо. Снабдить тебя оружьемъ лишь хочу я,

   Чтобъ легче вынесть горе! Призови

   На помощь мудрость: съ нею мы и въ ссылкѣ

   Себя утѣшить можемъ! Вѣдь она

   Несчастья сладкій нектаръ!..

   Ромео.                               Ахъ, повѣсься

   Ты съ мудростью своей! Способна развѣ

   Создать Джульетту мудрость? перенесть

   Верону вслѣдъ за мной? перерѣшить

   Рѣшенье принца? Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!— на это

   Она глупа! такъ что жъ тогда въ твоей

   Мнѣ мудрости?

   Мон. Лорензо. Нѣтъ, видно, глухъ бываетъ

   Всегда лишенный разума.

   Ромео.                               Что жъ дѣлать,

   Когда мудрецъ съ разсудкомъ здравымъ слѣпъ!

   Мон. Лорензо. Поговоримъ объ этомъ всемъ серьезно!

   Ромео. Ты говорить о томъ не въ состояньи,

   Чего не можешь чувствовать! Когда бы

   Ты молодъ былъ, какъ я! любилъ Джульетту,

   Какъ я люблю! обвѣнчанъ былъ бы съ нею,

   Затѣмъ убилъ Тибальда и узналъ,

   Что изгнанъ ты — тогда заговорилъ бы

   Иное ты!— ты вырвалъ бы себѣ

   Всѣ волосы и бросился бъ на землю,

   Какъ я теперь, искать себѣ свой гробъ. (За дверью стучатъ).

   Мон. Лорензо. Вставай — стучатъ! Ромео! надо скрыться.

   Ромео. Я прятаться не стану: море вздоховъ

   Меня и то скрываетъ, какъ туманъ. (Стучатъ).

   Мон. Лорензо. Прислушайся, стучатъ!— Кто тамъ?— Ромео!

   Вставай скорѣй: тебя застанутъ здѣсь.

   Скорѣй, скорѣй! Да ну же! поднимайся!

   Ступай въ молельню!— Господи, какое

   Упрямство въ немъ! — иду, иду! Кто бъ это

   Стучалъ такъ сильно? Эй, кто тамъ? Откликнись!

   Кормилица (за дверью). Отецъ святой, откройте!.. Это я.

   Я прислана Джульеттой.

   Мон. Лорензо.                     О, тогда

   Прошу покорно! (Отворяетъ дверь. Входитъ Кормилица).

   Кормилица.           Ахъ, отецъ святой,

   Скажите мнѣ, гдѣ мужъ моей Джульетты,

   Синьоръ Ромео?

   Мон. Лорензо. Вотъ онъ!— полюбуйся:

   Отъ плача пьянъ, — лежитъ, какъ снопъ, и вопитъ.

   Кормилица. Ахъ, Господи! точь въ точь моя синьора!

   Точнехонько! несчастныя сердечки!

   Какое сходство въ нихъ 73). Лежитъ и плачетъ!

   То охнетъ, то вздохнетъ.— А вы, синьоръ,

   Извольте-ка вставать:— вѣдь вы мужчина!

   Что охать-то? Вамъ надо поберечь

   Себя для васъ самихъ и для Джульетты.

   Ромео. Ахъ, добрая моя!..

   Кормилица.                     Ну, что? ну, что?

   Смерть каждому конецъ положитъ горю.

   Ромео. Ты говорила что-то о Джульеттѣ.

   Ну, что она? Ужель она считаетъ

   Меня убійцей?.. Я вѣдь умертвилъ

   Блаженство наше! пролилъ кровь почти.

   Родную ей!.. Скажи мнѣ, гдѣ она?

   Что дѣлаетъ? Что говоритъ о мнѣ

   Несчастная, покинутая мужемъ

   За бракомъ вслѣдъ 74)?

   Кормилица.                     О, многаго она

   Не говоритъ, а только плачетъ, плачетъ.

   То бросится въ постель, то вскочитъ снова,

   То васъ зоветъ, а то опять Тибальда,

   Поплачетъ такъ — и снова упадетъ.

   Ромео. Ромео имя стало, значитъ, ей

   Убійственнымъ? Оно, какъ выстрѣлъ пушки.

   Способно умертвить ее такъ точно,

   Какъ умерщвленъ проклятою рукой

   Моей Тибальдъ!.. Отецъ! я умоляю

   Тебя, скажи, въ которомъ мѣстѣ тѣла

   Таится имя, чтобы могъ покончить

   Я съ этимъ ненавистнымъ существомъ

   Однимъ ударомъ? (Схватываетъ шпагу).

   Мон. Лорензо. Удержи, безумецъ,

   Отчаянную руку!.. Ты мужчина?—

   Отвѣть мнѣ: да иль нѣтъ?— по виду да,

   А плачешь, точно женщина, дѣлами жъ

   Внушаешь мысль, что ты умомъ не выше

   Безсмысленныхъ скотовъ! Ты сердцемъ слабъ,

   Какъ женщина, хотя зовешься мужемъ,

   И въ то же время дѣйствуешь, какъ звѣрь,

   Мнѣ стыдно за тебя. Клянусь моимъ

   Священнымъ орденомъ, ты мнѣ казался

   Умнѣй и тверже! Умертвивъ Тибальда,

   Сгубить теперь ты хочешь самъ себя,

   А вмѣстѣ съ тѣмъ жену свою, которой

   Дороже ты всего! И по какой

   Причинѣ все: изъ ненависти глупой

   Къ себѣ же самому! Иль ты глумишься

   Надъ небомъ, надъ землей и надъ минутой

   Рожденья твоего? Земля и небо

   Въ тебя соединились — ты же хочешь,

   Убивъ себя, разрушить ихъ союзъ.

   Стыдъ, стыдъ тебѣ! Позоришь ты свой умъ.

   Любовь свою и плоть подобнымъ дѣломъ.

   Какъ ростовщикъ, скрывающій добро,

   Свое подъ спудъ!— Не хочешь наслаждаться

   Ни плотью, ни умомъ ты, ни любовью!—

   Что плоть въ мужчинѣ, если потерялъ

   Онъ духъ и твердость?— восковая кукла!

   Въ любви ты клялся; но къ чему всѣ клятвы,

   Когда любовь ты умертвишь съ собой?

   А наконецъ твой умъ — краса и честь

   Любви твоей и плоти — гдѣ, скажи, онъ?

   Его не вижу я въ твоихъ поступкахъ.

   Я съ порохомъ сравнить его могу

   Въ рукахъ у неумѣлаго солдата,

   Который, поднеся неосторожно

   Къ нему огонь, сражаетъ самъ себя

   Оружіемъ для собственной защиты 75)!

   Приди, приди въ себя! Твоя Джульетта

   Еще жива — Джульетта, для которой

   Хотѣлъ ты умереть — ты, значитъ, счастливъ!

   Тибальдъ хотѣлъ убить тебя, а ты

   Убилъ его — еще предлогъ для счастья!

   Законъ тебѣ грозилъ лишеньемъ жизни —

   Его смягчили только для тебя:

   Ты только изгнанъ, — это ли не счастье?

   Ты одаренъ щедротами судьбы,

   Ты осѣненъ ея благословеньемъ —

   И между тѣмъ, какъ глупая дѣвчонка,

   Клянешь свою счастливую звѣзду!..

   Смотри, будь остороженъ! За такіе

   Проступки насъ караетъ строго Богъ!

   Готовься же итти къ своей Джульеттѣ,

   Какъ было рѣшено.— Войди тайкомъ,

   Утѣшь и успокой ее; но помни,

   Что вамъ разстаться надо будетъ раньше,

   Чѣмъ смѣнятъ часовыхъ, — иначе ты

   Не будешь въ состояньи незамѣтно

   Пробраться въ Мантую. Тамъ долженъ будешь

   Остаться ты до времени, пока

   Найдемъ мы средство здѣсь замять все дѣло,

   Смягчить рѣшенье принца, сдѣлать гласнымъ

   Вашъ тайный бракъ и возвратить тебя

   Изъ ссылки вновь счастливѣйшимъ въ сто разъ,

   Чѣмъ ты въ нее отправился.— Ступай,

   Кормилица, впередъ, снеси синьорѣ

   Мой дружескій привѣтъ, и пусть она

   Устроитъ какъ-нибудь, чтобъ домъ улегся

   Сегодня раньше спать. Ея родные

   Нуждаются въ покоѣ послѣ горя.

   Ромео будетъ тотчасъ.

   Кормилица.                     Вѣкъ бы я

   Стояла здѣсь и слушала такія

   Разумныя слова. Вѣдь вотъ что значитъ

   Ученымъ быть! Бѣгу, синьоръ, сейчасъ

   Сказать, что вы за мной идете слѣдомъ*

   Ромео. Да, да, ступай, и пусть твоя синьора

   Готовится бранить меня.

   Кормилица.                     Вотъ перстень,

   Мнѣ велѣно его вамъ передать.

   Смотрите жъ, торопитесь: время къ ночи.

   Ромео. О, какъ воскресъ я сердцемъ и душой!

   Мон. Лорензо. Ступай теперь. Но помни, что твое

   Спасенье все зависитъ, чтобъ ушелъ ты

   Изъ города до смѣны часовыхъ

   Иль днемъ успѣлъ перемѣнить одежду.

   Я въ Мантую, гдѣ жить пока ты будешь,

   Не премину порою посылать

   Кого-нибудь изъ слугъ твоихъ съ вѣстями

   О томъ, какъ здѣсь идутъ твои дѣла.

   Прощай теперь! дай руку;— доброй ночи!

   Ромео. Прощай, прощай! Когда бы не влекла

   Меня любви неудержимой сила,

   Съ тобой мнѣ жаль, повѣрь, разстаться бъ было.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 4-я.

Комната въ домѣ Капулетти.

(Входятъ Капулетти, синьора Капулетти и Парисъ).

   Капулетти. Несчастье приключилось такъ внезапно,

   Что намъ не удалось, синьоръ, рѣшить

   Вопросъ о нашей дочери. Она

   Любила вѣдь покойнаго Тибадьда

   Не менѣе, чѣмъ я. Но, впрочемъ, смерть

   Постигнетъ всѣхъ!— Джульетта не сойдетъ

   Сегодня внизъ. Уже довольно поздно.

   Я самъ теперь давно бы былъ въ постели,

   Когда бъ не вашъ визитъ.

   Парисъ.                     Пора печали,

   Конечно, не пора для сватовства 76).

   Я ухожу. Желаю вамъ, синьора,

   Заснуть спокойно ночью. Передайте

   Привѣтъ мой вашей дочери.

   Синьора Кап. Я завтра

   Поговорю, синьоръ, съ ней обо всемъ.

   Сегодня же она печальна слишкомъ,

   И ей не до того.

   Капулетти.           Я, графъ Парисъ,

   Готовъ вамъ поручиться честнымъ словомъ,

   Что дочь моя полюбитъ васъ. Она,

   Увѣренъ я, мою исполнитъ волю

   Во всемъ и больше этого. Ступай,

   Жена, къ Джульеттѣ, прежде чѣмъ итти

   Къ себѣ въ постель, и объяви сейчасъ же,

   Что графъ Парисъ просилъ ея руки.

   И пусть она — запомни это — будетъ

   Готова къ середѣ на той недѣлѣ.

   Да, впрочемъ, что сегодня?

   Парисъ.                     Понедѣльникъ.

   Капулетти. Ого, такъ въ среду будетъ слишкомъ рано.

   Назначимте въ четвергъ.— Такъ передай

   Немедля ей, чтобы въ четвергъ была

   Она готова быть женою графа.

   Ну, что, довольны вы? Я не хочу

   Шумливой свадьбы: будутъ два-три друга —

   Не болѣе. Вы видите, Тибальдъ

   Скончался*такъ недавно — потому

   Неловко затѣвать намъ будетъ слишкомъ

   Веселый пиръ. Пойдутъ, пожалуй, толки,

   Что мы не чтимъ покойнаго. Пусть будутъ

   Гостями только нѣсколько семействъ

   Изъ близкихъ намъ — и тѣмъ покончимъ дѣло*

   Такъ какъ же быть? какого мнѣнья вы

   О четвергѣ?

   Парисъ.      Желалъ бы я, синьоръ,

   Чтобъ онъ былъ завтра.

   Капулетти.                     Значитъ, рѣшено.

   Въ четвергъ сыграемъ свадьбу! (Женѣ) Приготовь

   Джульетту къ этой новости сегодня жъ,

   Пока она не спитъ: пускай узнаетъ

   Она о брачномъ днѣ. Прощайте, графъ.

   Эй, свѣту мнѣ! Такъ поздно, что мы можемъ

   Почти сказать, покойнаго утра! (Уходятъ).

  

СЦЕНА 5-я.

Комната Джульетты съ балкономъ, выходящимъ въ садъ.

(Входятъ Ромео и Джульетта).

   Джульетта. Уходишь ты?— еще не скоро день!

   Не жаворонка пѣнье испугало

   Твой чуткій слухъ, а голосъ соловья!

   Онъ каждый день на яблони гранатной

   У насъ въ саду свои заводитъ пѣсни.

   Такъ не пугайся, милый мой, напрасно!

   Клянусь тебѣ, что это соловей!

   Ромео. Нѣтъ, ангелъ мой, то жаворонка голосъ!

   Предвѣстникъ утра, онъ поетъ всегда

   Передъ зарей. Взгляни, какъ на востокѣ

   Озарены разсвѣтомъ облака,

   И въ небѣ гаснутъ робкія свѣтила.

   Веселый день уже златитъ вершины

   Окрестныхъ горъ. Пора: остаться дольше

   Мнѣ будетъ стоитъ жизни.

   Джульетта.                     О, не бойся!

   Тотъ свѣтъ не свѣтъ дневной: онъ отражёнъ

   Какимъ-нибудь блестящимъ метеоромъ,

   Который освѣтитъ тебѣ твой путь

   До Мантуи. Останься же:— разлуки

   Еще не близокъ часъ!

   Ромео.                     О, моя радость!..

   Пусть будетъ такъ! пусть я умру — мнѣ сладко

   И умереть по твоему желанью!..

   Да, да, пускай туманный этотъ свѣтъ

   Не будетъ свѣтомъ дня! Я буду думать,

   Что это отблескъ Цинтіи! Пускай

   Не жаворонка трели раздаются

   Среди небесъ надъ нами! Я хочу,

   Я радъ остаться здѣсь. Я встрѣчу смерть

   Съ восторгомъ и желаньемъ!— вѣдь Джульетта

   Рѣшила такъ!.. Я остаюсь! Не станемъ

   Звать этотъ свѣтъ дневнымъ!

   Джульетта.                     О, нѣтъ, мой милый!

   День, день насталъ! Спѣши скорѣй уйти!

   Крикливый пискъ тотъ — жаворонка голосъ.

   Онъ, говорятъ, выдерживать умѣетъ

   При пѣньи ладъ;— что пользы въ томъ?— тебя вѣдь

   Ему не удержать 77)! Слыхала я,

   Что съ жабой обмѣнялся онъ глазами 78).

   Приличнѣе имъ было бъ обмѣнять

   И голоса, коль скоро такъ онъ долженъ

   Пугать своимъ насъ пѣньемъ! Въ эту ночь,

   Какъ ловли рогъ, тебя онъ гонитъ прочь!

   Спѣши, спѣши — день сталъ уже прозрачнымъ!

   Ромео. Для насъ съ тобой, увы, онъ будетъ мрачнымъ.

(Входитъ Кормилица).

   Кормилица. Джульетта!

   Джульетта.                     Что?

   Кормилица.                               Сюда идетъ мамаша.

   Ужъ день насталъ. Скорѣй, скорѣй!— пора

   Разстаться вамъ!

   Джульетта.           Въ окошко день войдетъ —

   Онъ жизнь мою съ собою унесетъ.

   Ромео. Прощай, прощай!— пусть поцѣлуй прощальный

   Насъ разлучитъ! (Спускается съ лѣстницы).

   Джульетта.           Уходишь въ путь ты дальній!

   Ты! счастье! другъ! супругъ мой!— О, смотри жъ,

   Чтобъ каждый день извѣстья получала

   Я о тебѣ! Вѣдь безъ тебя минуты

   Мнѣ тянутся, какъ дни! Я постарѣю

   Съ тобой въ разлукѣ, прежде чѣмъ опять

   Мы свидимся.

   Ромео.           Повѣрь, не упущу

   Малѣйшей я возможности, чтобъ вѣсти

   Имѣла ты о мнѣ.

   Джульетта.           Ахъ, неужели

   Ты вѣришь въ то, что свидимся мы вновь?

   Ромео. О, да, о, да! — не сомнѣваюсь въ этомъ!

   Теперешнее горе будетъ намъ

   Залогомъ счастья въ будущемъ!

   Джульетта.                               О, Боже,

   Моя душа такъ склонна отъ природы

   Къ предчувствіямъ! Я, видя, какъ стоишь ты

   Теперь внизу, не въ силахъ побороть

   Ужасныхъ думъ. Ты чудишься мнѣ мертвымъ

   И ужъ въ гробу! Я или худо вижу,

   Иль сталъ ты страшно блѣднымъ.

   Ромео.                                         Ты сама

   Мнѣ кажешься такою же отсюда.

   Печаль согнала краску съ нашихъ лицъ.

   Прощай, прощай!.. (Спускается).

   Джульетта.           Судьба, судьба! твердятъ,

   Что любишь ты измѣнчивости!— на что же

   Тебѣ тогда онъ нуженъ, — онъ! примѣръ

   Любви и постоянства? Впрочемъ, будь

   Измѣнчивой, судьба:— ты тѣмъ скорѣе

   Поможешь мнѣ надежду поддержать,

   Что онъ ко мнѣ вернется вновь!

   Синьора Кап. (за сценой) Джульетта,

   Ужель ты встала?

   Джульетта.           Кто меня зоветъ?

   Ужели мать? Что можетъ это значить?

   Такъ рано ль поднялась она, иль вовсе

   Сегодня не спала? Какой нежданный

   Ее приводитъ случай? (Входитъ синьора Капулетти).

   Синьора Кап.           Какъ себя

   Ты чувствуешь, Джульетта?

   Джульетта.                     Очень дурно, —

   Мнѣ нездоровится.

   Синьора Кап.           Все плачешь ты

   О грустной смерти брата! Полно:— слезы

   Его отрыть не могутъ изъ могилы;

   А если бъ и могли — то все жъ ему

   Ты жизнь не возвратишь. Приди въ себя.

   Печаль, конечно, можетъ доказать

   Привязанность; но слишкомъ предаваться

   Печали безразсудно.

   Джульетта.           Дайте мнѣ

   Наплакаться до-сыта о потерѣ,

   Столь страшной для меня.

   Синьора Кап.           Ты плачемъ пользы

   Ему не принесешь, а лишь разстроишь

   Сама себя.

   Джульетта. Такъ много потерявъ,

   Осталось мнѣ, конечно, только плакать!

   Синьора Кап. Тебя я понимаю:— плачешь ты

   Не столько о потерѣ, какъ о томъ,

   Что живъ еще презрительный убійца,

   Джульетта. Какой убійца?!.

   Синьора Кап.                     Негодяй Ромео.

   Джульетта (въ сторону). Ему такое имя не пристало.

   (Громко.) Прости ему Господь! Я извинила

   Его отъ всей души, хоть сознаюсь,

   Что точно нѣтъ на свѣтѣ человѣка

   Принесшаго мнѣ больше тяжкихъ бѣдъ!

   Синьора Кап. Причина въ томъ, что онъ живетъ и дышитъ.

   Джульетта. Да, матушка! живетъ — и далеко

   Отъ рукъ моихъ! отъ этихъ рукъ, горящихъ

   Желаньемъ… мстить виновнику…

   Синьора Кап.                     О, будь

   На этотъ счетъ спокойна! Мы сумѣемъ

   Отмстить ему. Я въ Мантую пошлю,

   Гдѣ будетъ жить убійца, человѣка

   Надежнаго!— онъ поднесетъ ему

   Стаканъ съ такимъ питьемъ, что вслѣдъ Тибальду

   Уйдетъ и онъ! Надѣюсь, что тогда

   Ты успокоишься 79).

   Джульетта.           О да, о да!..

   Блаженства знать не буду я, пока

   Ромео не увижу — хоть бы мертвымъ!

   Я такъ скорблю о горестной утратѣ,

   Что если вы найдете человѣка,

   Способнаго подать ему отраву,

   То я ее послала бъ отъ себя,

   Затѣмъ, чтобъ онъ, ее принявши, могъ —

   Заснуть въ покоѣ! О, когда бъ вы знали,

   Какъ горько слышать мнѣ Ромео имя

   И быть такъ далеко!.. Не мочь сказать

   Ему въ глаза, ему — убійцѣ брата —

   Какъ велика моя къ нему любовь…

   Синьора Кап. Найди лишь средство, я жъ берусь найти

   Такого человѣка.— А теперь

   Скажу тебѣ пріятную я новость.

   Джульетта. Какая новость можетъ быть пріятна

   Въ такіе дни? Скажите, въ чемъ она?

   Синьора Кап. Ты знаешь, какъ заботится о счастьѣ

   Твоемъ отецъ. Такъ вотъ, чтобы утѣшить

   Тебя въ твоей теперешней печали,

   Придумалъ онъ у насъ устроить праздникъ,

   Котораго не ждали мы съ тобой.

   Джульетта. И въ добрый часъ! Какой же это праздникъ?

   Синьора Кап. А праздникъ тотъ, что въ будущій четвергъ

   Прекрасный графъ Парисъ тебя во храмѣ

   Петра святого назоветъ своей

   Счастливою супругой!

   Джульетта.                     Я на это

   Вамъ поклянусь и храмомъ и самимъ

   Святымъ Петромъ, что графъ меня супругой

   Не назоветъ! Я, право, изумляюсь

   Такой поспѣшности:— не бывъ невѣстой,

   Должна я быть женой! Прошу, скажите

   Въ отвѣтъ отцу, что замужъ выйти я

   Нимало не желаю, и ужъ если

   На то пошло, то лучше соглашусь,

   Чтобъ мужемъ мнѣ тотъ самый сталъ Ромео,

   Котораго, какъ вамъ самимъ извѣстно,

   Я не терплю, — чѣмъ этотъ графъ Парисъ.

   Поистинѣ сказали вы мнѣ новость!

   Синьора Кап. Вотъ твой отецъ.— Попробуй съ нимъ сама

   Поговорить и выслушай, какъ приметъ

   Онъ твой отвѣтъ. (Входятъ Капулетти и кормилица).

   Капулетти. Съ закатомъ дня кропится

   Земля росой, — закатъ же дней Тибальда,

   Какъ вижу я, ужь встрѣченъ не росой,

   А цѣлымъ ливнемъ слезъ!— Довольно! полно!

   Не вѣкъ же цѣлый плакать! Ты похожа

   Своимъ тщедушнымъ тѣломъ на челнокъ

   Среди валовъ и вѣтра. Слезы льешь

   Ты точно волны моря. Ты сама

   Въ нихъ плаваешь, какъ чолнъ, а буря вздоховъ

   Готова спорить силой со слезами.

   Все это, вмѣстѣ взятое, легко

   Разрушить можетъ жизнь твою и тѣло.

   Успѣла ль ты, жена, ей сообщить

   О томъ, что мы рѣшили?

   Синьора Кап.           Да, но только

   Не въ добрый часъ: синьора не желаетъ

   Быть замужемъ и насъ благодаритъ.

   Намъ, кажется, придется пожелать

   Ей вмѣсто мужа гробъ.

   Капулетти.                     Какъ! что?— постой,

   Постой, жена 80)! Ты, кажется, сказала,

   Что дочь не хочетъ замужъ? благодарна

   За хлопоты?— Иль такъ она зазналась,

   Что даже оцѣнить не въ состояньи,

   Какую честь ей сдѣлалъ предложеньемъ

   Такой женихъ?— ей, въ полномъ смыслѣ дряни

   Въ сравненьи съ нимъ?

   Джульетта.           Повѣрьте мнѣ, синьоръ, —

   Я вовсе не зазналась и душевно

   За все вамъ благодарна. Зазнаваться

   Мнѣ нечего предъ тѣмъ, что мнѣ противно;

   А васъ благодарю я, сознавая,

   Что зло, какое вы хотите сдѣлать

   Мнѣ этимъ бракомъ, вызвано любовью 81).

   Капулетти. Что, что за дичь такая? что за глупость

   Городишь ты? Зазналась — не зазналась!

   Благодаритъ за то, что ей противно!

   Но, впрочемъ, это въ сторону! Тебѣ же

   Я вотъ что объявлю: благодарить

   И чваниться ты можешь, сколько хочешь;

   Но въ будущій четвергъ изволь расправить

   Суставчики затѣмъ, чтобы итти

   Съ Парисомъ въ церковь, или я сумѣю

   Согнуть тебя по-своему!.. Дѣвчонка

   Съ зелеными щеками! кукла! дрянь 82)!

   Синьора Кап. Ну можно ль такъ бранить ее?— опомнись!

   Джульетта. О, батюшка! молю я на колѣняхъ,

   Позволь мнѣ объяснить тебѣ!..

   Капулетти.                     Молчи!..

   Повѣсься прежде, дерзкая дѣвчонка!

   Мой сказъ тебѣ одинъ:— въ четвергъ ты будешь

   Обвѣнчана, иль никогда не смѣй

   Являться на глаза мои! — Ни слова

   Въ отвѣтъ иль возраженье!.. У меня

   Въ рукахъ чесотка, чтобъ тебя прибить!

   Напрасно, вижу я, благодарили

   Съ тобой, жена, мы Господа, что Онъ

   Насъ наградилъ единственнымъ дитятей 83).

   Намъ лучше бъ не имѣть и одного!…

   Въ ней Богъ послалъ проклятье намъ! Прочь съ глазъ,

   Дрянная тварь!..

   Кормилица.           О, Господи! не стыдно ль,

   Синьоръ, такъ обращаться съ ней!

   Капулетти.                               А ты

   Суешься что? Вотъ гдѣ еще сыскалась

   Совѣтница!— Сверчокъ, знай свой шестокъ!

   Пришей языкъ!

   Кормилица.           Я говорю не вздоръ.

   Капулетти. Прочь, говорю тебѣ!

   Кормилица.                               Иль съ вами слова

   Нельзя сказать?

   Капулетти.           Молчи, тебѣ сказалъ я!

   Ступай съ своими сплетнями къ сосѣдкамъ,

   А здѣсь имъ мѣста нѣтъ.

   Синьора Кап.           Не выходи же

   Такъ изъ себя.

   Капулетти.           О, вы меня хотите

   Свести съ ума! Свой цѣлый прожилъ вѣкъ

   Я, думая во снѣ и наяву,

   И день и ночь, и дома и съ гостями,

   Лишь объ одномъ — чтобы ее пристроить! —

   И вотъ теперь, когда я отыскалъ

   Примѣрнаго ей мужа — дворянина

   Изъ знатной, уважаемой семьи,

   Исполненнаго самыхъ лучшихъ качествъ,

   Блистательныхъ надеждъ — такого, словомъ,

   Какого только можно пожелать —

   Дрянная эта кукла поднимаетъ

   Туда жъ свой носъ, пищитъ: «я не желаю

   Бытъ замужемъ! я слишкомъ молода!

   Прошу, простите мнѣ!» — Ну, хорошо!

   Тебя прощу, пожалуй, я, но только

   Ты жить впередъ не будешь у меня!

   Вотъ мой указъ тебѣ! Такъ ты подумай!..

   Я шутокъ не люблю! До четверга

   Недалеко! Коль скоро образумить

   Себя успѣешь ты — то въ этотъ день

   Женой ты будешь графа, если жъ нѣтъ,

   Тогда повѣсься, нищенствуй, издохни

   Хоть на дворѣ, затѣмъ, что я тебя

   Считать своей не буду, и напрасно

   Ты будешь ждать, чтобъ я тебѣ помогъ

   Своимъ добромъ!.. Ты слышала?.. такъ помни,

   Что слово я держу! {Уходитъ Капулетти).

   Джульетта.           О, неужели

   Въ густомъ туманѣ горя, охватившемъ

   Меня со всѣхъ сторонъ, не промелькнетъ

   Ни искры сожалѣнья?.. Не оставь

   Хотъ ты меня, родная! Умоляю

   Тебя, устрой, чтобъ отложили бракъ

   На мѣсяцъ… на недѣлю хоть! а если

   Нельзя никакъ и этого, то лучше

   Готовь тогда мнѣ брачную постель

   Въ семейномъ нашемъ склепѣ близъ Тибальда.

   Синьора Кап. Ни-ни! и не проси!— Свое я дѣло

   Исполнила;— ты жъ можешь поступать,

   Какъ думаешь. (Уходитъ синьора Капулетти).

   Джульетта. О, Боже!.. Посовѣтуй

   Хоть ты мнѣ, няня, какъ и что мнѣ дѣлать!

   Супругъ мой живъ!— я связана обѣтомъ,

   Предъ небомъ даннымъ, быть ему подругой!

   Могу ли я принадлежать другому,

   Пока онъ самъ не улетитъ на небо

   И тѣмъ обѣтъ мнѣ мой не возвратитъ?..

   Утѣшь меня! подай совѣтъ мнѣ добрый!

   За что, за что, скажи мнѣ, няня, небо

   Запутало въ такую сѣть меня,

   Несчастное и слабое созданье?..

   Что жъ ты молчишь? Ужели у тебя

   Нѣтъ средства мнѣ подать совѣтъ и помощь?..

   Кормилица. Есть, дитятко — и вѣрное! Ромео,

   Сама ты знаешь, изгнанъ, и наврядъ

   Когда-нибудь ему опять придется

   Съ тобой увидѣться, а если бъ даже

   И привелось, то развѣ что украдкой.

   Такъ кажется мнѣ, право, что тебѣ

   Совсѣмъ не худо стать женою графа!

   Вѣдь онъ прекрасный, честный человѣкъ.

   Предъ нимъ Ромео дрянь! Самъ ясный соколъ

   Не выглядитъ такъ бодро и свѣтло,

   Какъ графъ Парисъ 84). Послушайся меня:

   Сдается, право, мнѣ, что будешь ты

   Счастлива въ этомъ бракѣ. Онъ никакъ

   Не будетъ хуже перваго, Супругъ твой

   Хотя и живъ, но все одно, что умеръ,

   И въ немъ тебѣ большого проку нѣтъ.

   Джульетта. Отъ сердца рѣчь твоя?

   Кормилица. Ей-eй отъ сердца!

   Иначе провалиться мнѣ!

   Джульетта.                     Аминь!

   Кормилица.                               Что, что?

   Джульетта. Ты хорошо меня умѣла

   Утѣшить этой рѣчью. Передай

   Сейчасъ синьорѣ-матери, что я

   Пошла къ Лорензо каяться въ проступкѣ,

   Которымъ разсердила ихъ съ отцомъ!

   Кормилица. Ну вотъ и дѣло! Мигомъ все исполню. (Уходитъ)

   Джульетта. О, вѣдьма! злобный чортъ!.. Который грѣхъ

   Чернѣй и хуже? — такъ желать мнѣ счастья,

   Иль такъ хулить того, кто дорогъ мнѣ?

   И это все тѣмъ самымъ языкомъ,

   Которымъ столько разъ мнѣ восхваляла

   Она его жъ превыше всѣхъ похвалъ!

   Прочь, гнусная совѣтница! съ тобою

   Навѣкъ я буду впредь разлучена!..

   Иду къ монаху въ келью! Если жъ мнѣ

   И онъ не дастъ совѣта въ горькой долѣ —

   Такъ смерть всегда бываетъ въ нашей волѣ!.. (Уходитъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Келья монаха Лорензо.

(Входятъ монахъ Лорензо и Парисъ).

   Мон. Лорензо. Итакъ, синьоръ, въ четвергъ:— не дологъ срокъ.

   Парисъ. Желаетъ такъ отецъ нашъ Капулетти,

   И у меня къ отсрочкѣ нѣтъ причинъ.

   Мон. Лорензо. Сказали вы, что мнѣніе синьоры

   Еще вамъ неизвѣстно. Путь такой,

   По-моему, немного опрометчивъ.

   Парисъ. Она такъ много плачетъ о Тибальдѣ,

   Что я не могъ найти удобный часъ,

   Чтобъ съ нею объясниться. Вамъ извѣстно,

   Что вѣдь любовь не любитъ жить въ дому,

   Гдѣ плачутъ и грустятъ; ея жъ отецъ

   Такъ сильно озабоченъ этой грустью,

   Что порѣшилъ поставить ей предѣлъ

   Скорѣйшимъ нашимъ бракомъ, видя вредъ,

   Какой приноситъ дочери его

   Всегдашнее ея уединенье.

   Теперь извѣстна вамъ причина нашей

   Поспѣшности.

   Мон. Лорензо (про себя). О, если бы ее ‘

   Я могъ не знать совсѣмъ! (Громко). Но вотъ идетъ

   Сама Джульетта. (Входитъ Джульетта).

   Парисъ.           Радостная встрѣча!

   Прошу принять любезный мой привѣтъ,

   Прекрасная синьора и супруга!

   Джульетта. Такой привѣтъ, синьоръ, приличенъ будетъ,

   Когда я буду точно вамъ женой.

   Парисъ. Но ждать недолго намъ: въ четвергъ вѣнчанье.

   Джульетта. Что будетъ — будь.

   Мон. Лорензо.                     Все въ Божескихъ рукахъ!

   Парисъ. Пришли въ грѣхахъ сознаться вы монаху?

   Джульетта. Отвѣтивъ «да», я въ нихъ сознаюсь вамъ.

   Парисъ. Не скроете предъ нимъ вы, я надѣюсь,

   Что любите меня?

   Джульетта.           Отъ васъ не скрою,

   Что я люблю его.

   Парисъ.           Тогда, конечно,

   Вы и ко мнѣ покаетесь въ любви.

   Джульетта. Пусть даже такъ, синьоръ; но согласитесь,

   Что за глаза мое признанье больше

   Имѣло бы цѣны.

   Парисъ.           Какъ глубоко

   Жалѣю я, что слезы исказили

   Такъ ваше личико.

   Джульетта.           Слезамъ большой

   Нѣтъ пользы въ этомъ. Личико и прежде

   Не многимъ было лучше.

   Парисъ.                     Вы ему

   Наносите обиду этой рѣчью

   Сильнѣе, чѣмъ слезами.

   Джульетта.                     Въ правдѣ нѣтъ

   Обиды никому; къ тому жъ вѣдь я

   Себѣ сказала это.

   Парисъ.           Васъ могу я

   Назвать своей — и потому обида

   Коснулась и меня.

   Джульетта.           На это я

   Могу отвѣтить вамъ, что въ самомъ дѣлѣ

   Принадлежу я больше не себѣ. (Монаху)

   Свободны ль вы, отецъ мой, иль прійти

   Мнѣ будетъ лучше предъ вечерней службой?

   Мон. Лорензо. Свободенъ, дочь печальная моя.

   Вамъ, графъ, придется насъ теперь оставить.

   Парисъ. Избави Богъ, чтобъ захотѣлъ смущать

   Я исповѣдь. Въ четвергъ, Джульетта, васъ

   Я рано разбужу, а до того

   Прощаюсь съ вами этимъ поцѣлуемъ.

(Цѣлуетъ ее и уходитъ).

   Джульетта. Запри скорѣе дверь и возвращайся

   Со мною вмѣстѣ плакать! — Все погибло —

   Труды, надежда, счастье!…

   Мон. Лорензо.           Ахъ, Джульетта!

   Все знаю я! Забота о тебѣ

   Свела меня съ ума. Въ четвергъ ты будешь

   Его женой — и средства отвратить

   Несчастье нѣтъ.

   Джульетта.           Не повторяй, что знаешь

   Мое ты горе, если средства нѣтъ

   Его предотвратить! Ужь если ты

   Со всѣмъ твоимъ умомъ мнѣ не поможешь —

   То не зови, по крайней мѣрѣ, глупымъ

   Того, на что рѣшилась я! — Со мной

   Покончитъ мой кинжалъ 85). Господь меня

   Связалъ съ Ромео сердцемъ, ты — рукою!

   И потому, коль скоро дамъ согласье

   Я этой же рукою подписать

   Иной союзъ — то этимъ я разрушу,

   Что сдѣлано и сердцемъ и рукой!

   Ищи же потому, призвавъ на помощь

   Всю опытность твоихъ преклонныхъ лѣтъ,

   Чѣмъ намъ помочь! — иначе ты увидишь,

   Какъ этотъ ножъ сыграетъ роль судьи

   Межъ мной и тѣмъ, что такъ меня терзаетъ!

   Онъ честно разрѣшитъ и напрямикъ,

   Чего не могъ достигнуть ты своими

   Годами и умомъ! Не говори же

   Мнѣ лишнихъ словъ! Пустая рѣчь меня

   Отъ смерти злой не только не избавитъ,

   Но лишь скорѣй прибѣгнуть къ ней заставитъ,

   Мон. Лорензо. Постой, мое дитя: спасти тебя

   Возможность есть — хоть средство это страшно,

   Но все же не ужаснѣе того,

   Что ждетъ тебя иначе. Если точно

   Рѣшилась ты скорѣе умереть,

   Чѣмъ быть женой Париса, — то скажи мнѣ,

   Готова ль будешь ты перенести

   Одинъ лишь образъ смерти и избавить

   Себя подобнымъ средствомъ отъ позора,

   Которому хотѣла предпочесть

   Ты даже смерть? — Когда согласна ты,

   То я тебя спасу.

   Джульетта.           О, я готова

   Спрыгнуть скорѣй съ бойницы этой башни,

   Чѣмъ быть женой Париса! буду рада

   Въ жилищѣ жить воровъ!.. въ пещерѣ змѣй!..

   Прикуй меня на цѣпь одну съ медвѣдемъ!

   Брось въ мрачный ровъ, наполненный костями

   Истлѣвшихъ тѣлъ, — стучащихъ! желтыхъ! страшныхъ!..

   Зарой въ одну могилу вмѣстѣ съ трупомъ,

   Покрытымъ бѣлымъ саваномъ! — все, все,

   О чемъ бываетъ страшно даже вспомнить, —

   Все вынести готова я безъ страха,

   Лишь только бъ уберечь свою мнѣ вѣрность

   Любимому Ромео!..

   Мон. Лорензо.           Если такъ,

   То слушай, что скажу я:— возвратись

   Немедля въ домъ; прими веселый видъ

   И объяви отцу, что ты согласна

   Женою стать Париса. Завтра жъ ночью

   Лягъ спать одна. Не позволяй остаться

   Съ собой ни даже нянюшкѣ твоей.

   Когда же ляжешь ты, то выпей этотъ

   Составъ питья. Онъ пробѣжитъ, какъ холодъ,

   По жиламъ всѣмъ твоимъ; біенье пульса

   Замедлится; исчезнетъ теплота;

   Прервется даже самое дыханье,

   И ничего въ тебѣ не обнаружитъ,

   Что ты жива. Румянецъ губъ и щекъ

   Получитъ блѣдность пепла, вѣки глазъ

   Провалятся, какъ на лицѣ почившихъ;

   Всѣмъ тѣломъ ты, лишеннымъ силъ и средствъ

   Подать малѣйшій знакъ, подобна будешь

   Умершему. Ты сорокъ два часа

   Пробудешь въ этомъ снѣ, но наконецъ

   Проснешься, какъ отъ сладостной дремоты.

   Когда жъ придетъ будить тебя женихъ

   Поутру въ день, назначенный для брака —

   Тебя сочтутъ умершей и затѣмъ,

   Какъ принято, снесутъ въ открытомъ гробѣ,

   Одѣтую въ парадныя одежды,

   Въ старинный склепъ семейства Капулетти.

   Я жъ между тѣмъ увѣдомлю Ромео

   Немедленно письмомъ о той минутѣ,

   Когда должна ты будешь пробудиться.

   Онъ явится сюда — и оба мы

   Придемъ къ тебѣ въ гробницу въ то мгновенье,

   Когда проснешься ты; — а тамъ Ромео

   Съ тобой уѣдетъ въ Мантую. Ты этимъ

   Избавишься отъ горя и стыда,

   Тебѣ грозящихъ здѣсь, когда лишь только

   Твой страхъ и слабость женщины не встанутъ

   Препятствіемъ исполнить этотъ планъ.

   Джульетта. О, дай мнѣ склянку и молчи о страхѣ!..

   Мон. Лорензо. Бери, когда рѣшилась ты! — Ступай же

   Теперь домой и будь благоразумна

   Въ своихъ поступкахъ. Я пошлю, немедля

   Письмо къ Ромео въ Мантую съ монахомъ.

   Джульетта. Любовь, любовь, дай твердости! — Достичь

   Я съ ней могу всего! Прощай, отецъ мой! (Уходитъ).

  

СЦЕНА 2-я.

Комната въ домѣ Капулетти.

Входятъ Капулетти, синьора Капулетти, кормилица и слуги).

   Капулетти (одному изъ слугъ). Зови всѣхъ тѣхъ, чье имя въ этомъ спискѣ. (Слуга уходитъ).

   А ты достань мнѣ двадцать поваровъ.

   Да лишь, смотри, хорошихъ и умѣлыхъ.

   Слуга. Дурныхъ, синьоръ, не будетъ. Я освѣдомлюсь о каждомъ, облизываетъ ли онъ себѣ пальцы, когда готовитъ кушанье.

   Капулетти. Что жъ ты изъ этого узнаешь?

   Слуга. Какъ что? Если поваръ не облизываетъ себѣ пальцевъ, значитъ, онъ плохо готовитъ, и потому такого я не возьму 86).

   Капулетти. Ну, ну, ступай! — не мало мнѣ придется

   Еще похлопотать. (Кормилицѣ) А что Джульетта

   Пошла къ отцу Лорензо?

   Кормилица.                     Да, синьоръ.

   Капулетти. Я очень радъ. Ее онъ образумитъ.

   Капризна и настойчива она. (Входитъ Джульетта).

   Кормилица. Смотрите, вотъ она, да и какая

   Веселая.

   Капулетти. Ну что, мое упрямство,

   Гдѣ быть изволила?

   Джульетта.           Тамъ, гдѣ меня

   Умѣли научить, что ослушанье

   Тому, что вамъ угодно приказать —

   Тяжелый грѣхъ!— Святой отецъ Лорензо

   Мнѣ приказалъ склониться передъ вами

   Съ мольбою о прощеньи! Позабудьте жъ

   Мою вину. Я обѣщаюсь впредь

   Васъ слушаться во всемъ.

   Капулетти.                     Пускай пошлютъ

   Сейчасъ за графомъ: завтра жъ поутру

   Мы сладимъ это дѣло.

   Джульетта.                     Я застала

   Париса въ кельѣ и старалась съ нимъ

   Настолько быть любезной, сколько это

   Позволено приличьемъ.

   Капулетти.                     Радъ сердечно

   Я это слышалъ. Ты себя вела,

   Какъ слѣдуетъ. Ну, полно, встань!— что будетъ,

   То быть должно. Мнѣ надо повидаться

   Немедля съ графомъ.— Эй! пусть кто-нибудь

   Пойдетъ за нимъ! А твой святой монахъ,

   Ей-Богу, сущій кладъ! Ему весь городъ

   Обязанъ благодарностью.

   Джульетта.                     Пойдемъ

   Со мною, няня, въ комнату, — ты мнѣ

   Поможешь выбрать платья и уборы

   Для завтрашняго дня. Рѣши, какіе

   Приличнѣе и лучше.

   Синьора Кап.           О, все это

   Успѣемъ сдѣлать мы до четверга.

   Капулетти. Ступай, ступай, — вѣдь свадьба будетъ завтра.

(Джульетта и кормилица уходятъ).

   Синьора Кап. Едва ли будетъ время справить все:

   Ужъ вечеръ.

   Капулетти. Перестань! Молчи! Я самъ

   Возьмусь за все и слажу дѣло мигомъ.

   Ступай теперь къ Джульеттѣ ей помочь.

   Я спать не буду:— стану исправлять

   На этотъ разъ обязанность хозяйки.

   Что жъ это? Всѣ ушли. Ну, если такъ —

   Пойду и я къ Парису: пусть онъ будетъ

   Готовъ вѣнчаться завтра.— Какъ легко

   Мнѣ стало на душѣ съ тѣхъ поръ, какъ эта

   Упрямица взялась опять за умъ. (Уходитъ).

  

СЦЕНА 3-я.

Комната Джульетты.

(Входятъ Джульетта и кормилица).

   Джульетта. Да, это платье точно будетъ лучше.

   Теперь же, я прошу тебя, оставь,

   Хорошая моя, сегодня ночью

   Меня одну. Мнѣ надо помолиться

   И попросить, чтобы Господь явилъ

   Свою мнѣ благость. Много вѣдь лежитъ

   На сердцѣ у меня грѣховъ и горя.

(Входитъ синьора Капулетти.).

   Синьора Кап. Ты занята? Не надо ли помочь?

   Джульетта. Благодарю. Мы выбрали ужъ все,

   Что нужно мнѣ на завтра. Я прошу васъ:

   Позвольте въ эту ночь мнѣ лечь одной.

   Пускай и няня ляжетъ вмѣстѣ съ вами.

   У васъ теперь занятій полны руки

   Съ нежданнымъ этимъ дѣломъ.

   Синьора Кап.                     Ну, прощай!

   Ступай заснуть, — тебѣ покой вѣдь нуженъ.

(Уходятъ синьора Капулетти и кормилица).

   Джульетта. Прощайте! Знаетъ Богъ одинъ, придется ль

   Намъ свидѣться!— Я чувствую, что дрожь

   Мертвитъ мнѣ жилы; холодъ гонитъ прочь

   Струю горячей жизни!.. Не вернуть ли

   Мнѣ снова ихъ?— Эй, няня!— Нѣтъ, она

   Здѣсь лишняя: — мой замыселъ мнѣ должно

   Одной исполнить.— Склянка здѣсь.— Что, если

   Бездѣйственнымъ окажется питье?

   Ужель тогда придется завтра мнѣ

   Женою быть Париса?.. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!

   Вотъ кто меня спасетъ!.. (Кладетъ возлѣ себя кинжалъ).

                                           Онъ будетъ возлѣ!

   А если въ склянкѣ ядъ? Что, если хитрый

   Монахъ хотѣлъ убить меня?.. Вѣдь онъ

   Вѣнчалъ меня съ Ромео! Этотъ бракъ

   Надѣлать можетъ бѣдъ ему… Невольно

   Такъ думать я готова! — Впрочемъ, — нѣтъ!

   Не можетъ быть: — онъ былъ всегда святымъ,

   Достойнымъ человѣкомъ. Думать дурно

   О немъ грѣшно 87).— Но если я проснусь

   Въ могилѣ прежде, чѣмъ придетъ Ромео?

   Подумать страшно!.. Мнѣ придется тамъ

   Задохнуться безъ воздуха, безъ свѣта!..

   Разстаться съ жизнью раньше, чѣмъ придутъ

   Меня освободить… А если даже

   Останусь я жива — чѣмъ это лучше?..

   Быть запертой въ холодномъ гробѣ, ночью,

   Со всѣмъ, что тамъ ужаснаго! въ пріютѣ,

   Гдѣ собраны въ теченіе столѣтій

   Останки нашихъ предковъ!.. гдѣ Тибальдъ

   Еще лежитъ, свѣжо похороненный,

   Въ своемъ кровавомъ саванѣ, съ лицомъ

   Зеленымъ, какъ земля 88), гдѣ въ часъ ночной,

   Какъ слышала я, бродятъ тѣни мертвыхъ!..

   О, страшно, страшно!.. Я могу проснуться

   Средь смрада мертвыхъ! Услыхать ихъ стонъ!

   Тотъ стонъ, который будто бъ издаетъ

   Растенье мандрагоры, если вырвутъ

   Его изъ почвы съ корнемъ, и лишаетъ

   Разсудка тѣхъ, кто сдѣлалъ это 89)! Если

   И я сойду съ ума при видѣ этихъ

   Всѣхъ ужасовъ?.. начну играть безумно

   Костями предковъ?.. разорву въ клочки

   Кровавый саванъ брата? размозжу

   Себѣ сама свой черепъ мертвой костью?..

   О, Боже!.. вонъ, вонъ тамъ стоитъ Тибальдъ!..

   Мнѣ чудится, что ищетъ онъ Ромео,

   Убійцу своего!.. Стой, стой, Тибальдъ!..

   Пью за тебя Ромео, мой Ромео!..

(Выпиваетъ склянку и падаетъ безъ чувствъ на постель).

  

СЦЕНА 4-я.

Зала въ домѣ Капулетти.

(Входять синьора Капулетти и кормилица).

   Синьора Кап. Возьми ключи и выдай спецій.

   Кормилица.                                         Просятъ

   Еще тамъ сливъ и финиковъ къ паштету.

(Входитъ Капулетти).

   Капулетти. Живѣй, живѣй!— пропѣлъ второй пѣтухъ,

   Часы пробили три. Похлопочи,

   Какъ надо, о печеньѣ, Анжелика 90);

   Расходовъ не жалѣй.

   Кормилица.                     Да полно вамъ

   Въ хозяйство-то соваться! Спать ложитесь.

   Того гляди, разстроитесь вы къ утру,

   Проведши ночь безъ сна.

   Капулетти.                     Э, вздоръ! случалось

   Просиживать мнѣ ночи напролетъ

   Изъ пустяковъ, а все легко сходило.

   Синьора Кап. Проказничалъ не мало прежде ты 91),

   Да я тебѣ помѣхой нынче въ этомъ.

(Синьора Капулетти и кормилица уходятъ).

   Капулетти. О, ревность, ревность! — Что несешь, пріятель?

(Входитъ слуга съ дровами и корзинами).

   1-й слуга. Для повара, синьоръ, а что — не знаю. (Уходитъ).

   Капулетти. Живѣй, живѣй! Эй, дровъ сухихъ! Гдѣ Пьетро?

   Онъ знаетъ, гдѣ они.

   2-й слуга.           Вѣдь у меня

   Цѣла еще на плечахъ голова,

   Такъ Пьетро, что трудить? — отыщемъ сами.

   Капулетти. Отвѣтъ хорошъ. За это стоитъ сдѣлать

   Тебя истопникомъ 92). Глядите: день

   Ужъ на дворѣ. Графъ обѣщалъ явиться

   Къ намъ съ музыкой и, вѣрно, не замедлитъ.

(За сценой музыка).

   Да вотъ и онъ! Жена, жена, гдѣ ты?

   Кормилица!— куда же вы пропали? (Входитъ кормилица).

   Ступай будить Джульетту; — пусть она

   Одѣнется, а я здѣсь поболтаю

   Покамѣстъ съ графомъ. Ну же, шевелитесь!

   Женихъ готовъ. Вы слышите! скорѣй! (Всѣ уходятъ).

  

СЦЕНА 5-я.

Комната Джульетты.

(Джульетта лежитъ на постели. Входитъ кормилица^).

   Кормилица. Джульетта, птичка, дитятко! Какъ крѣпко

   Вѣдь спитъ моя голубка! — Полно, соня!

   Вставать пора! Эй, сонная невѣста!

   Не слышишь ты? Иль выспаться теперь

   Ты хочешь на недѣлю? Чуетъ, вѣрно,

   Твое сердечко, что Парисъ настроилъ

   Игру на то, чтобъ поразстроить нынче

   Твой сладкій сонъ 93). Вставай! Ну, поглядите жъ,

   Какъ крѣпко спитъ дитя! Вѣдь разбудить

   Ее придется мнѣ. Вставай! вставай!

   Смотри, женихъ найдетъ тебя въ постели —

   Сама не рада будешь. Ахъ, Владыка.

   И спитъ-то вѣдь одѣтой, какъ была!

   Ужель она, одѣвшись, вновь заснула?

   Нѣтъ, надо разбудить. Вставай! вставай!

   О, Господи, помилуй насъ!.. Голубка

   Никакъ вѣдь умерла… Эй, люди! люди!

   Вотъ до чего мнѣ довелось дожить!..

   Гдѣ спиртъ? Понюхать дайте ей! Синьора!

   Синьоръ! (Входитъ синьора Капулетти)

   Синьора Кап. Что здѣсь за шумъ?

   Кормилица.                               Охъ, горе! горе!

   Синьора Кап. Что сдѣлалось?

   Кормилица.                               Вотъ, вотъ, смотрите сами!

   Ахъ, страшный день!

   Синьора Кап.           Какъ! Что?— мое дитя!

   Дитя мое, очнись!.. открой глаза!..

   Я умереть хочу съ тобою вмѣстѣ!

   Спасите! Помогите!.. (Входитъ Капулетти)

   Капулетти.                     Гдѣ Джульетта?

   Стыда въ ней нѣтъ — женихъ готовъ давно.

   Кормилица. Нѣтъ, нѣтъ ея! — голубушка скончалась!..

   Синьора Кап. Мертва она! мертва! мертва, мертва!..

   Капулетти. Что, что? Постойте, дайте мнѣ взглянуть!..

   Остыла, замеръ пульсъ! недвижны члены!

   Жизнь отлетѣла отъ нея давно!

   Мертва, мертва, какъ скошенный цвѣтокъ

   Рукой холодной осени!..

   Кормилица.                     Ахъ, страшный,

   Ужасный день!

   Синьора Кап. День горя и страданья!..

   Капулетти. Скончалась! Смерть взяла ее! Языкъ мой

   Сталъ мертвъ и нѣмъ отъ горести моей!..

(Входятъ монахъ Лорензо, Парисъ и музыканты).

   Мон. Лорензо. Готова ли итти невѣста въ церковь?

   Капулетти. Итти? О, да!— но не вернуться вновь!..

   О, сынъ мой!— смерть холодная до брака

   Легла въ постель съ невѣстою твоей!

   Смотри: — вотъ, вотъ она, цвѣтокъ прелестный,

   Ея рукой лишенный красоты!..

   Смерть будетъ зятемъ мнѣ: она одна

   Теперь наслѣдникъ мой! Съ ней дочь моя

   Вступила въ бракъ! О, я умру, оставивъ

   Все страшной смерти!.. Тамъ, гдѣ жизни нѣтъ,

   Царитъ она одна!

   Парисъ.           Какъ долго ждалъ

   Я этого утра! И вотъ какую

   Принесъ онъ радость!

   Синьора Кап.           Горькій, страшный день!

   Проклятый день! Не видывало время

   Въ своемъ теченьи длинномъ часа хуже

   И горестнѣй! Одно дитя имѣла

   На радость я! любимое, родное!..

   И смерть его безжалостно взяла

   Изъ рукъ моихъ!..

   Кормилица. О, горе! горе! страшный,

   Несчастный день! Не знала дня такого

   Во всю я жизнь! Чернѣе не бывало

   Дня никогда! О, горе! горе! горе!..

   Парисъ. Обманутъ я, смерть гнусная, тобой!

   Убитъ, сраженъ, измученъ, опозоренъ!

   Спасенья нѣтъ!.. Гдѣ вы, любовь и жизнь?

   Ихъ больше нѣтъ!..— любовь осталась въ смерти!

   Капулетти. Измученъ я! истерзанъ, сокрушенъ!

   Проклятый день! Зачѣмъ явился ты

   Разрушить такъ и праздникъ нашъ и счастье?

   Дитя мое! Нѣтъ — больше, чѣмъ дитя:

   Моя ты жизнь! Ужели привелось

   Тебя мнѣ видѣть мертвой? мертвой — жизнь!

   Съ тобой должны сойти теперь въ могилу

   Мои всѣ радости.

   Мон. Лорензо. Довольно! стойте!

   Стыдитесь, говорю вамъ! Скорбь не можетъ

   Помочь несчастью. Вы и небо вмѣстѣ

   Владѣли этимъ милымъ существомъ;

   Теперь же Богъ потребовалъ обратно

   Ее къ себѣ, и это, вѣрьте, будетъ

   Съ ея же счастью! Вы не въ силахъ были

   Спасти ее отъ смерти — Богъ же далъ

   Ей вѣчное блаженство! Вы желали

   Всѣмъ сердцемъ ей возвышеннаго счастья —

   Такъ для чего жъ горюете теперь,

   Когда она паритъ надъ облаками

   Въ сіяньи счастья вѣчнаго? — Иль ваша

   Любовь къ ней такъ слѣпа и неразумна,

   Что вы готовы плакать надъ ея жъ

   Небесной радостью? Жить долго въ бракѣ

   Не значитъ быть счастливой; но скончаться

   Въ ея лѣта и въ самый брачный день —

   Служить вамъ можетъ знакомъ, что она

   Взята отъ васъ для счастья! Осушите жъ

   Скорѣе ваши слезы и украсьте

   Прекрасный трупъ гирляндами цвѣтовъ;

   А тамъ, по заведенному порядку,

   Снести велите въ церковь въ самомъ лучшемъ

   Ея нарядномъ платьѣ. Тяжело

   Бороться намъ подчасъ бываетъ съ горемъ,

   Но данъ на это разумъ намъ судьбой.

   Капулетти. Все, все, что приготовлено для брака,

   Послужитъ намъ теперь для похоронъ.

   Колокола сольются съ нашей прежней

   Веселой музыкой въ одинъ печальный

   И мрачный звонъ! роскошный брачный пиръ

   Послужитъ для поминокъ! гимны счастья

   Смѣнятся панихидой, а цвѣтами

   Осыпанъ будетъ трупъ. Все приметъ новый,

   Ужасный, скорбный видъ.

   Мон. Лорензо.           Синьоръ, идите;

   И вы, синьора, съ нимъ, а также вы,

   Достойный графъ Парисъ. Пора готовить

   Намъ шествіе въ печальную гробницу

   Съ безцѣннымъ этимъ трупомъ. Божій гнѣвъ

   Васъ покаралъ жестокимъ наказаньемъ,

   Но тяжкій грѣхъ встрѣчать его роптаньемъ.

(Капулетти, синьора Капулетти, Парисъ и монахъ Лорензо уходятъ).

   1-й музыкантъ. Подъ мышку, значитъ, трубы — и домой 94)!

   Кормилица. Охъ, да, мои голубчики! ступайте.—

   Не въ добрый часъ собрались мы сюда.

(Уходитъ кормилица).

   1-й музыкантъ. Часъ часу рознь — и добрый набѣжитъ.

(Входитъ Пьетро).

   Пьетро. Музыканты, голубчики-музыканты! сыграйте что-нибудь веселенькое, развеселите тоску моего сердца 95)!

   1-й музыкантъ. Какую тоску твоего сердца?

   Пьетро. Мое сердце, музыканты, до того надуто тоской что готово заиграть само. Сыграйте же мнѣ что-нибудь забавножалостное, чтобъ меня успокоить.

   2-й музыкантъ. Теперь играть не время.

   Пьетро. Значитъ, не станете?

   2-й музыкантъ. Нѣтъ.

   Пьетро. Я бы вамъ хорошо заплатилъ.

   1-й музыкантъ. Что же бы ты намъ далъ?

   Пьетро. Ужъ, конечно, не денегъ, а заплатилъ бы краснымъ словцомъ — это вѣдь настоящая музыкантская плата.

   1-й музыкантъ. Ну, въ такомъ случаѣ я дамъ тебѣ сдачу лакейской платой.

   Пьетро. А я разобью тебѣ башку лакейской палкой. Крючковъ вашихъ я соблюдать не стану, а просто брякну: вотъ тебѣ — re! вотъ тебѣ —fa! Понялъ?

   1 -й музыкантъ. Значитъ, ты хочешь писать ноты на насъ 96)?

   2-й музыкантъ. Уходи лучше прочь и съ палками своими и съ красными словами.

   Пьетро. Эй, берегитесь и того и другого! Палкой я васъ отколочу, а словцомъ проткну насквозь. Отвѣчайте* мнѣ по-ліодски.

  

   Когда въ часы бѣды и муки

   Мнѣ вздохи сердце тяготятъ,

   Струны серебряные звуки 97).

  

   Почему серебряные? Развѣ звуки струнъ серебряные? Что скажешь ты на это, Симонъ Гудокъ?

   1-й музыкантъ. Да я думаю, потому, что серебро пріятно звучитъ.

   Пьетро. Недурно! А ты какъ полагаешь, Гуго Балалайка?

   2-й музыкантъ. Серебряные звуки? Это такъ говорятъ потому, что музыканты играютъ только за серебро.

   Пьетро. Еще лучше! А что скажешь ты, Джемсъ Смычокъ 98)?

   3-й музыкантъ. Я? — а я, право, не знаю, что и сказать.

   Пьетро. Отличился! Впрочемъ, вѣдь ты пѣвчій, такъ я отвѣчу за тебя. Говорятъ серебряные звуки музыки потому, что золота музыкантамъ за свой трудъ не видать, какъ своихъ ушей.

  

   Струны серебряные звуки

   Одни меня развеселятъ.

(Пьетро уходитъ, напѣвая).

   1-й музыкантъ. Экій вредный бездѣльникъ!

   2-й музыкантъ. Ну его!— пусть повѣсится! Пойдемъ-ка да подождемъ похоронной процессіи. Можетъ-быть, удастся и пообѣдать. (Уходитъ),

  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Улица въ Мантуѣ.

(Входитъ Ромео).

   Ромео. Коль скоро вѣрить сладкой лести сна —

   То онъ пророчитъ нынче мнѣ веселье,

   Въ груди легко 99), и сердце, точно внемля

   Какому-то невѣдомому духу,

   Готово прочь подняться отъ земли,

   Подъ вѣяньемъ отрадныхъ, сладкихъ мыслей.

   Мнѣ снилось, будто милая моя

   — 342 —

   Наша меня умершимъ. Какъ чудесны

   Бываютъ сны! Возможно ль умереть

   И думать вмѣстѣ! Сладкихъ устъ дыханье

   Вдохнуло вдругъ въ меня такую жизнь,

   Что я, вскочивъ, почувствовалъ себя

   Царемъ вселенной. Какъ же быть отрадна

   Должна любовь, когда уже одна

   Мечта о ней ласкаетъ насъ такъ сладко!

(Входитъ Бальтазаръ).

   Ромео. Ты изъ Вероны?— О, скорѣй, скорѣй!..

   Какія новости? Ты не принесъ

   Мнѣ писемъ отъ монаха? Что Джульетта?

   Здоровъ ли мой отецъ? Скажи мнѣ только,

   Довольна ли она? Тогда дурного

   Я ждать уже не буду…

   Бальтазаръ.                     Если такъ —

   То можете не ждать его. Джульетта

   Довольна всѣмъ! Въ гробницѣ Капулетти

   Лежитъ она, безсмертной же душой

   Витаетъ въ сонмѣ ангеловъ! Я самъ

   Присутствовалъ при скорбномъ погребеньи

   Ея въ фамильномъ склепѣ, а затѣмъ

   Скорѣе поскакалъ, чтобы доставить

   Извѣстье это вамъ.— Простите мнѣ,

   Что былъ я принужденъ принесть такія

   Дурныя новости, но я исполнилъ

   Обязанность, возложенную вами жъ

   Ромео. Ты такъ сказалъ?.. Такъ вызовъ я бросаю

   Самой судьбѣ!.. 100) Достань сейчасъ же мнѣ

   Перо, чернилъ, бумаги, и пускай

   Готовы будутъ лошади… Ты знаешь,

   Гдѣ я живу — я ѣду нынче въ ночь…

   Бальтазаръ. Синьоръ, синьоръ, я умоляю васъ,

   Опомнитесь! Вы блѣдны! взоръ вашъ дикъ;

   Въ немъ чудится недоброе…

   Ромео.                               Молчи!.

   Ты вздоръ несешь!.. Оставь меня и сдѣлай

   Все такъ, какъ я сказалъ… Ты не привезъ

   Мнѣ писемъ отъ монаха?..

   Бальтазаръ.                     Нѣтъ, синьоръ.

   Ромео. Ну, ничего!.. Иди жъ, какъ я сказалъ,

(Бальтазаръ уходитъ).

   Съ тобой, Джульетта, буду нынче ночью

   Въ гробу и я!.. Какое только средство

   Придумать мнѣ?.. Отчаянье находитъ

   Ихъ, впрочемъ, скоро! Помню я, что жилъ

   Бѣднякъ-аптекарь здѣсь. Всегда въ лохмотьяхъ,

   Въ морщинахъ лобъ, изсохшій и сухой,

   Онъ день и ночь сидѣлъ въ своей конурѣ

   Средь разныхъ травъ и снадобьевъ сухихъ…

   Въ его подвалѣ, помню я, висѣлъ

   Рядъ чудищъ: аллигаторъ 101), черепаха…

   Наваленъ былъ рядъ ящиковъ пустыхъ…

   Горшки съ землей, веревки, пузыри,

   Мѣшки сѣмянъ, какія-то лепешки, —

   Все кучами валялось напоказъ.

   Мнѣ и тогда, когда я видѣлъ это,

   Пришло на умъ, что если бъ кто-нибудь

   Купить задумалъ яду, за продажу

   Котораго положена здѣсь казнь, —

   Голякъ навѣрно этотъ согласился бъ

   Его продать… Предчувствіе, должно-быть,

   Родило эту мысль.— Аптекарь мой

   Продастъ теперь мнѣ яду… Домъ его

   Здѣсь, кажется; но лавка заперта…

   Сегодня праздникъ.— Эй! сюда, аптекарь!..

(Входитъ аптекарь).

   Аптекарь. Кто такъ кричитъ?

   Ромео.                               Поди сюда! Ты, вижу,

   На видъ бѣднякъ. Вотъ сорокъ золотыхъ —

   Дай драхму мнѣ отравы, но такой,

   Которая, попавши въ тѣло разъ,

   Какъ молнія его бы превратила

   Въ холодный трудъ… Пусть ядъ твой будетъ также

   Силенъ и скоръ, какъ скоръ полетъ ядра,

   Летящаго изъ пушки подъ напоромъ

   Огня и силы пороха…

   Аптекарь.                     Такой

   Составъ имѣю я; но вамъ извѣстно,

   Что въ Мантуѣ казнятъ тѣхъ, кто торгуетъ

   Такими веществами.

   Ромео.                     Или ты

   Такъ счастливъ въ жизни, что боишься смерти?

   Смотри: ты худъ отъ голода! твой взглядъ

   Исчахъ отъ злой нужды! твои лохмотья

   Клеймятъ тебя въ глазахъ людей презрѣньемъ*

   Ни люди ни законъ не защитятъ

   Тебя ни въ чемъ: — они тебя не могутъ

   Обогатить; — такъ полно же терпѣть!

   Возстань на все и забирай червонцы.

   Аптекарь. Беретъ моя ихъ бѣдность, а не воля.

   Ромео. Я и плачу ихъ бѣдности твоей.

   Аптекарь. Прибавьте этотъ сокъ въ любую жидкость

   И выпейте: — тогда, ручаюсь вамъ,

   Что если бы въ своемъ носили тѣлѣ

   Вы крѣпость двадцати — онъ кончитъ съ вами

   Въ единый мигъ.

   Ромео.                     Вотъ золото!— бери!..

   Въ немъ худшій ядъ, родившій вдвое больше

   Убійствъ и бѣдъ въ ужасномъ этомъ свѣтѣ,

   Чѣмъ зелья всѣ твоя, какими ты

   Не смѣешь торговать… Не ты мнѣ продалъ

   Сегодня ядъ, а я тебѣ… Прощай!..

   Купи на деньги хлѣбъ и отъѣдайся.

   А ты, составъ, — не ядомъ для меня,

   А другомъ вѣрнымъ будь! На гробѣ милой

   Съ твоей я нынче познакомлюсь силой! (Уходитъ).

  

СЦЕНА 2-я.

Келья монаха Лорензо.

(Входитъ монахъ Джіованно).

   Мон. Джіованно. Привѣтъ мой брату во святомъ Францискѣ.

   Мон. Лорензо (входя). Джіованно голосъ, кажется! Счастливо ль

   Ты съѣздилъ въ Мантую? Ну что Ромео?

   Когда онъ мысли выразилъ письмомъ,

   То дай его

   Мон. Джіованно. Я отъ тебя пошелъ

   Сначала къ босоногому монаху

   Изъ нашей братьи; онъ же обходилъ

   Тогда больныхъ; но чуть хотѣли мы

   Пойти назадъ, то стража 102), заподозрѣвъ,

   Что мы съ нимъ были въ зачумленномъ домѣ,

   Замкнула дверь предъ нами, не позволивъ

   Намъ выйти вонъ, а потому и я

   Не могъ съ письмомъ отправиться въ дорогу.

   Мон. Лорензо. Но кто жъ отнесъ письмо мое къ Ромео?

   Мон. Джіованно. Вотъ здѣсь оно. Я не былъ въ состояньи

   Его ни снесть ни даже передать,

   Такъ былъ великъ ихъ страхъ передъ заразой.

   Мон. Лорензо. Какой несчастный и нежданный случай!

   Письмо мое не вздорно: содержанье

   Его настолько важно для меня,

   Что поздняя доставка можетъ быть

   Причиной многихъ бѣдствій.— Братъ Джіованно,

   Достань, прошу, и принеси мнѣ въ келью

   Желѣзный ломъ.

   Мон. Джіованно. Сейчасъ, любезный братъ.

(Уходитъ Джіованно).

   Мон. Лорензо. Придется мнѣ отправиться, какъ вижу,

   Въ гробницу одному. Джульеттѣ спать

   Осталось три часа. Бѣдняжка будетъ

   Навѣрно проклинать меня, узнавши

   Что другъ ея не знаетъ ничего.

   Я напишу ему о всемъ вторично,

   Ее жъ на время скрою у себя,

   Пока вернется онъ. Ужасно будетъ

   Проснуться ей живой средь мертвыхъ труповъ.

(Уходитъ).

  

СЦЕНА 3-я.

Кладбище со склепомъ дома Капулетти.

(Входитъ Парисъ съ пажомъ, который несетъ цвѣты и факелъ).

   Парисъ. Дай факелъ мнѣ и, выйдя за ограду,

   Задуй его:— я не хочу быть здѣсь

   Замѣченнымъ. Когда жъ ты выйдешь, лягъ

   Подъ тиссами да приложи къ землѣ

   Покрѣпче ухо; здѣсь земля изрыта

   И потому легко передаетъ

   Малѣйшій шорохъ. Если ты услышишь

   Шаги людей, то дай мнѣ знать объ этомъ

   Немедля свистомъ. Сдѣлай, какъ сказалъ я;

   Но прежде дай цвѣты мнѣ.

   Пажъ.                               Страшно будетъ

   Стоять мнѣ на кладбищѣ темной ночью!

   Что дѣлать, впрочемъ: — слушаться велятъ.

(Уходитъ пажъ).

   Парисъ. Цвѣтокъ пришелъ осыпать я цвѣтами.

   Подъ твердымъ камнемъ впредь ты будешь жить!

   Взамѣнъ воды святой тебя слезами

   Явился я въ послѣдній разъ омыть!

   Пусть грусть моя и слезы сожалѣнья

   Тебѣ обрядомъ будутъ погребенья. (Пажъ свиститъ).

   Чу! поданъ знакъ! — сюда подходитъ кто-то.

   Кто вздумалъ святотатственно смутить

   Меня въ часы моей глубокой скорби?

   Я вижу факелъ; — скрыться надо мнѣ. (Удаляется).

(Входятъ Ромео и Бальтазаръ съ факеломъ, заступомъ и инструментами).

   Ромео. Дай ломъ и молотокъ; затѣмъ возьми

   Письмо вотъ это и отдай поутру

   Его отцу. Теперь подай мнѣ факелъ

   И самъ ступай; — но помни: если только

   Во что-нибудь свою ты цѣнишь жизнь, —

   То, что бъ ты ни увидѣлъ иль услышалъ.

   Не вздумай обернуться и прійти

   Мнѣ помѣшать! Я въ гробъ сойду, чтобъ видѣть

   Лицо моей Джульетты и достать

   Съ руки ея холодной цѣнный перстень,

   Который нуженъ мнѣ. Теперь ступай;

   Но я тебѣ еще разъ повторяю,

   Что если ты вернешься помѣшать мнѣ

   Въ томъ, что задумалъ я — я разорву

   Тебя въ клочки и размечу ихъ прахомъ

   Здѣсь по гробамъ 103)… Я дикъ теперь и страшенъ

   Въ рѣшимости, какъ страшенъ тигръ иль злобный,

   Ревущій океанъ!..

   Бальтазаръ.           Уйду, синьоръ,

   И вамъ мѣшать не буду.

   Ромео.                     Ты докажешь

   Свою любовь мнѣ этимъ. Вотъ тебѣ

   За службу и труды. Прощай, товарищъ!

   Будь веселъ и счастливъ.

   Бальтазаръ (про себя). Я все же скроюсь

   Поблизости. Онъ смотритъ такъ ужасно:

   Боюсь, не приключилось бы бѣды

(Удаляется Бальтазаръ).

   Ромео. Проклятая утроба жадной смерти!.,

   Могильный склепъ, наполненный тѣлами

   Безцѣнныхъ намъ людей!.. сорву насильно

   Я дверь твою со старыхъ ржавыхъ петель

   И новаго жильца здѣсь водворю!

(Ломаетъ дверь склепа).

   Парисъ. Ужели это изгнанный Монтекки?

   Злодѣй, убившій брата, чья кончина,

   Какъ всѣ твердятъ, свела Джульетту въ гробъ!

   Иль негодяй пришелъ сюда ругаться

   Надъ мертвыми? Но я не допущу

   Подобнаго позора. (Выходя) Стой! ни съ мѣста,

   Злодѣй Монтекки! Или месть твоя

   Живетъ въ тебѣ и за предѣломъ гроба?

   Иди за мной! — тебя я арестую!

   Ты осужденъ и долженъ умереть!

   Ромео. Да! долженъ и умру!.. затѣмъ пришедъ я!

   А ты, прекрасный юноша, прими

   Совѣтъ мой добрый: уходи отсюда!..

   Не раздражай напрасно человѣка,

   Готоваго на все.— Бѣги! Пускай

   Въ душѣ твоей пробудитъ страхъ хоть этотъ

   Могильный склепъ!.. Тебя я умоляю,

   Не вызывай меня на новый грѣхъ

   Напраснымъ споромъ!.. Уходи! Клянусь,

   Что я тебя люблю гораздо больше,

   Чѣмъ самъ себя! Оружье мнѣ послужитъ

   Лишь для меня.— Не оставайся жъ дольше

   И уходи! Будь живъ! Сказать ты можешь,

   Что милостью безумца принужденъ

   Ты былъ бѣжать отсюда.

   Парисъ.                     Презираю

   Подобныя я выходки. Клеймлю

   Тебя въ лицо названьемъ: негодяй!

   Ромео. Такъ это вызовъ?.. берегись же, мальчишка!.. (Дерутся).

   Пажъ. О, Господи! дерутся! Побѣгу

   Скорѣй за стражей. (Уходитъ пажъ).

   Парисъ.                     О, Боже, я убитъ!..

   Когда въ тебѣ есть сердце, положи

   Меня, чтобъ умереть вблизи Джульетты! (Умираетъ).

   Ромео. Изволь, исполню!.. дай взглянуть мнѣ только

   Въ твое лицо. Что вижу? графъ Парисъ

   И родственникъ Меркуціо! Дорогой

   Сюда болталъ о немъ слуга мнѣ что-то,

   Да я его не слушалъ… Онъ сказалъ,

   Что графъ Парисъ былъ женихомъ Джульетты…

   Такъ кажется?.. иль это мнѣ приснилось?..

   Иль, можетъ-быть, сошелъ съ ума я самъ,

   Джульетты вспомнивъ имя, я придумалъ

   Всю эту сказку? — Впрочемъ, все равно!..

   Дай руку мнѣ, товарищъ по несчастью!..

   Въ торжественный ты ляжешь нынче гробъ!

   Нѣтъ, нѣтъ, не въ гробъ!— въ чертогъ, залитый свѣтомъ104)!

   Джульетта здѣсь, а красота ея

   Способна освѣтить своимъ сіяньемъ

   И самую гробницу! превратить

   Въ залъ пиршества ее! Ложись же, мертвый,

   Схороненный такимъ же мертвецомъ!

(Кладетъ тѣло Париса въ склепъ).

   Слыхалъ я, будто люди передъ смертью

   Бываютъ веселы. Врачи зовутъ

   Веселье то послѣдней вспышкой жизни,

   Похожей на зарницу. Не назвать ли

   Зарницей свѣтлой мнѣ то, что пришлось

   Теперь увидѣть мнѣ?

(Приближается къ тѣлу Джульетты).

                                 О, моя радость!..

   Сорвала смерть дыханье съ устъ твоихъ

   Но и она безсильной оказалась

   Твою разрушить прелесть… Красота

   Твоя осталась прежней! Свѣжъ румянецъ

   Твоихъ прелестныхъ устъ; дыханье смерти

   Тебя не смѣло тронуть.— Не Тибальдъ ли

   Схороненъ здѣсь въ кровавыхъ пеленахъ?

   Могу ли съ нимъ я лучше расквитаться,

   Какъ умертвивши и себя рукою,

   Пресѣкшей нить его несчастной жизни!..

   Прости, товарищъ, мнѣ! — Но какъ могла

   Сберечь свою ты красоту, Джульетта?

   Приходитъ мнѣ на мысль, не полюбила ль

   Тебя сама чудовищная смерть?

   Не вздумала ли сдѣлаться твоимъ

   Любовникомъ?— О, если такъ, на стражѣ

   Останусь вѣчно я въ жилищѣ этомъ

   Печальной мглы! Останусь здѣсь съ червями,

   Смѣнившими тебѣ твоихъ прислужницъ!

   Сложу мои печальныя останки!

   Стряхну съ себя тяжелое ярмо

   Моихъ зловѣщихъ звѣздъ! — Вотъ я смотрю

   Въ послѣдній разъ въ лицо ей! простираю

   Въ послѣдній разъ къ ней руки для объятій.

   А губы! губы — чтобъ запечатлѣть

   На сомкнутыхъ устахъ ея послѣдній

   Прощальный поцѣлуй мой! — поздній даръ,

   Похищенный у злой и жадной смерти!..

   Теперь пора! зову тебя я, смерть!

   Печальный кормчій, страшный, горькій спутникъ!

   Разбей скорѣй о скалы мой челнокъ!

   Иду, иду, любовь моя! (Выпиваетъ ядъ).

                                           О, честный

   И добрый мой аптекарь!— скоръ твой ядъ!

   Встрѣчая смерть, цѣлую я Джульетту!.. (Умираетъ).

(Вдали показывается монахъ Лорензо съ фонаремъ, лопатой и ломомъ).

   Мон. Лорензо. Святой Францискъ, защитой будь моей!

   Какъ часто хилымъ шагомъ спотыкался

   Сегодня я о гробы.— Кто здѣсь ходитъ?

   Бальтазаръ. Знакомый вамъ и вѣрный вашъ слуга.

   Мон. Лорензо. Храни тебя Господь! Скажи мнѣ, другъ мой,

   Чей факелъ тамъ мелькаетъ вдалекѣ,

   Какъ будто нуженъ свѣтъ червямъ и мертвымъ?

   Онъ, если не ошибся я, горитъ

   Въ гробницѣ Капулетти.

   Бальтазаръ.                     Это правда,

   Отецъ святой: туда вошелъ синьоръ мой,

   Любимый вами.

   Мон. Лорензо           Кто?

   Бальтазаръ.                               Синьоръ Ромео.

   Мон. Лорензо. Давно ль онъ тамъ?

   Бальтазаръ                                         Да добрыхъ полчаса.

   Мон. Лорензо. Войдемъ туда со мной.

   Бальтазаръ.                                         Нельзя никакъ.

   Синьоръ Ромео думаетъ, что я

   Уже ушелъ. Онъ угрожалъ мнѣ смертью,

   Когда бы я задумалъ подсмотрѣть,

   Что дѣлаетъ онъ здѣсь.

   Мон. Лорензо.           Ну, если такъ —

   Стой тутъ и жди; а я одинъ отправлюсь.

   Невольно страхъ мнѣ члены леденитъ:

   Боюсь, боюсь, не вышло бы несчастья!

   Бальтазаръ. Я тутъ заснулъ подъ деревомъ, и мнѣ

   Приснилося, что мой синьоръ сражался

   Впотьмахъ здѣсь съ кѣмъ-то и его убилъ.

   Лорензо (входя въ гробницу). Ромео, эй! О, Боже милосердый!..

   Что вижу я! — на камнѣ входа кровь!..

   Что значатъ эти брошенныя шпаги

   Въ крови и безъ хозяевъ, въ этомъ мѣстѣ

   Покойной тишины? — Ромео! О,

   Онъ холоденъ и блѣденъ!.. Кто еще тутъ?..

   Парисъ! и весь въ крови! — Но кто жъ виновенъ

   Въ ужасномъ этомъ дѣлѣ?— Тс! Джульетта

   Готова пробудиться.

   Джульетта (поднимаясь въ гробу). О, мой добрый,

   Достойный покровитель! Гдѣ Ромео?..

   Я помню, что должна была проснуться

   Въ гробницѣ здѣсь.— Но гдѣ же мой Ромео?

   Мон. Лорензо. Я слышу шумъ.— Уйдемъ, мое дитя!

   Уйдемъ изъ этой смрадной ямы смерти!

   Изъ мѣста неестественнаго сна!

   Власть высшая, чѣмъ мы, перерѣшила

   Все то, что мы задумали.— Уйдемъ!

   Супругъ твой мертвъ!.. вотъ онъ лежитъ съ Парисомъ

   У ногъ твоихъ! Идемъ: я помѣщу

   Тебя въ убѣжищѣ святыхъ монахинь.

   Оставь пока разспросы, стража близко.

   Идемъ, идемъ! Мнѣ больше ждать нельзя!

(Уходитъ монахъ Лорензо).

   Джульетта. Иди, или! — съ тобой я не пойду.

   Но что же здѣсь? въ рукахъ Ромео склянка:

   Въ ней ядъ, конечно… въ немъ нашелъ онъ свой

   Безвременный конецъ!.. О, жадный! все

   Онъ выпилъ, не оставивъ мнѣ ни капли!..

   Забылъ онъ обо мнѣ! Я поцѣлую

   Его въ уста: быть-можетъ, запеклось

   Довольно для меня на нихъ отравы —

   И я умру съ нимъ вмѣстѣ!..

   (Цѣлуетъ Ромео). Губы теплы.

   Начальникъ стражи (за сценой). Эй, мальчикъ! гдѣ дорога?

   Джульетта.                     Слышенъ шумъ!

   О, если такъ — то надо кончить разомъ!..

   Гдѣ, гдѣ кинжалъ? (Схватываетъ кинжалъ Ромео).

                                 Навѣки будутъ здѣсь

   Твои ножны! (Закалывается).

                                 Заржавишь ты со мной!..

(Падаетъ на трупъ Ромео и умираетъ).
(Входятъ стража и пажъ Лариса).

   Пажъ. Вотъ мѣсто то; — тамъ, гдѣ сверкаетъ факелъ!

   Нач. стражи. Земля въ крови. Обшарьте все кладбище.

   Кто встрѣтится — ведите всѣхъ сюда.

(Часть стражи уходитъ).

   Печальный видъ: здѣсь графъ лежитъ убитый;

   Въ крови Джульетта и еще тепла,

   А между тѣмъ она здѣсь пролежала

   Уже два дня. Пускай пойдутъ сейчасъ

   За герцогомъ; зовите Капулетти,

   Монтекки также. Мѣсто бѣдствій видимъ

   Мы предъ собой; но, чтобъ узнать причину,

   Должны собрать мы болѣе уликъ.

(Стража вводитъ Бальтазара).

   1-й стражъ. Слуга Ромео — онъ былъ на кладбищѣ.

   Нач. стражи. Стеречь его, пока прибудетъ принцъ.

(Входитъ монахъ Лорензо также подъ стражей).

   2-й стражъ. Вотъ здѣсь еще монахъ;— онъ плачетъ, стонетъ

   И весь дрожитъ. При немъ нашли лопату,

   Кирку и ломъ. Онъ взятъ у входной двери.

   Нач. стражи. Улики сильны — задержать его.

(Входятъ герцогъ со свитой).

   Герцогъ. Что тутъ случилось? По какой причинѣ

   Такъ рано разбудили вы меня?

(Входятъ Капулетти, синьора Капулетти и прочіе).

   Капулетти. Что сдѣлалось? Откуда эти крики?

   Синьора Кап. Народъ кричитъ на улицахъ! «Ромео!

   Парисъ! Джульетта!» Всѣ бѣгутъ сюда,

   Къ гробницѣ дома нашего.

   Герцогъ.                     Какой

   Услышать намъ еще придется ужасъ?

   Нач. стражи. Здѣсь, государь, убитые лежатъ

   Ромео и Парисъ. Что до Джульетты,

   То и она, повидимому, также

   Убита лишь теперь, хотя скончалась,

   Какъ вамъ извѣстно, прежде.

   Герцогъ.                     Пусть сейчасъ же

   Начнутъ строжайшій розыскъ, чтобъ открыть

   Виновниковъ убійствъ.

   Нач. стражи.                     Задержанъ нами

   Слуга Ромео и одинъ монахъ;

   При нихъ нашли равно и инструменты,

   Которыми они сломать хотѣли

   Могильный склепъ.

   Капулетти.           О, Господи! взгляни,

   Взгляни, жена, какъ истекаетъ кровью

   Джульетты трупъ! Въ нее вонзенъ кинжалъ!

   Какъ могъ попасть злодѣйскою ошибкой

   Онъ въ грудь ея, когда его ножны

   Пристегнуты къ умершему Монтекки?..

   Синьора Кап. Видъ этотъ страшный звономъ погребальнымъ

   Моимъ годамъ преклоннымъ прозвучалъ.

(Входитъ Монтекки).

   Герцогъ. Поди сюда, Монтекки! Рано всталъ ты,

   Чтобъ ранній сына увидать конецъ.

   Монтекки. Ахъ, добрый герцогъ, въ эту ночь скончалась

   Моя жена! — она была не въ силахъ

   Снести изгнанье сына. Что же мнѣ

   Грозитъ еще подъ старость?

   Герцогъ.                     Посмотри,

   Увидишь самъ.

   Монтекки.           Ахъ, сынъ, жестокій сынъ!..

   Гдѣ жъ справедливость, если дѣти такъ

   Отцовъ опережаютъ предъ могилой?

   Герцогъ. Оставь пока роптанье; мы должны

   Сначала разобрать, какъ было дѣло,

   И вывести на свѣтъ его концы,

   А также всѣ подробности. Коль скоро

   Успѣемъ это сдѣлать мы, я буду

   За васъ печальникъ первый и не стану

   Препятствовать искать вамъ даже смерти.

   А до того умѣйте подчинить

   Терпѣнью ваше горе. Подведите

   Теперь ко мнѣ задержанныхъ

   Мон. Лорензо.                     Изъ нихъ

   Я больше всѣхъ внушаю подозрѣнье,

   Хотя на дѣлѣ меньше всѣхъ способенъ

   Виновнымъ быть въ злодѣйствѣ. Обстановка

   Винитъ меня во всемъ, но я надѣюсь,

   Въ одномъ сознавшись, оправдаться въ прочемъ.

   Герцогъ. Открой же прямо все, что знаешь ты.

   Мон. Лорензо. Я буду кратокъ, чувствуя, что слабыхъ

   Не хватитъ силъ на длинный мнѣ разсказъ.

   Ромео, здѣсь лежащій передъ вами

   Супругомъ былъ Джульетты, а она

   Была ему женой. Вѣнчалъ ихъ я.

   Днемъ тайнаго ихъ брака — день былъ смерти

   Тибальдовой, чья ранняя кончина

   Была причиной высылки Ромео

   За бракомъ вслѣдъ изъ города. Джульетта

   Лила потоки слезъ не о Тибальдѣ,

   Но лишь о немъ; а вы, межъ тѣмъ, задумавъ

   Ее утѣшить въ горести, хотѣли

   Отдать ее насильно за Париса.

   Тогда она, блуждая дикимъ взоромъ,

   Въ отчаяньи пришла ко мнѣ въ слезахъ,

   Съ мольбой, чтобъ я предотвратилъ позоръ

   Затѣяннаго брака, и грозила

   Иначе умертвить сама себя

   Тотчасъ, въ моей же кельѣ! Видя это,

   Я вздумалъ дать ей сонное питье,

   Составленное мной. При этомъ умыслъ

   Мой былъ таковъ, чтобы ее сочли

   Умершею. Межъ тѣмъ я написалъ

   О всемъ Ромео съ просьбой, чтобы прибылъ

   Сюда онъ ночью и помогъ мнѣ взять

   Джульетту изъ могилы. Братъ Джіованно

   Взялся отнесть письмо мое, но былъ

   Задержанъ на дорогѣ и принесъ

   Письмо вчера обратно. Мнѣ при этомъ

   Одно осталось: поспѣшить сюда

   Къ минутѣ пробужденья и спасти

   Уснувшую Джульетту, помѣстивъ

   Ее къ себѣ до времени, покамѣстъ

   Нашелъ бы случай я послать вторично

   Письмо мое къ Ромео. Но лишь только

   Успѣлъ сюда прійти я, незадолго

   До мига пробужденья — на порогѣ

   Увидѣлъ я два трупа: это были

   Ромео и Парисъ. Межъ тѣмъ успѣла

   Проснуться и Джульетта. Я всей силой

   Молилъ ее уйти и перенесть

   Съ покорностью предъ волей Провидѣнья

   Постигшее несчастье. Шумъ заставилъ

   Меня спасаться бѣгствомъ. Но Джульетта

   Осталась здѣсь въ отчаяньи одна.

   Все говоритъ за то, что посягнула

   Она сама на жизнь свою.— Вотъ все,

   Что знаю я. Кормилица ея

   Свидѣтелемъ была при этомъ бракѣ.—

   Коль скоро вы признаете, что я

   Причиной этихъ бѣдствій — покарайте

   Меня за то! Пускай остатокъ бѣдный

   Моихъ преклонныхъ лѣтъ искупитъ зло

   Подъ карою разящаго закона 105).

   Герцогъ. Ты былъ всегда извѣстенъ благочестьемъ…

   Но гдѣ Ромео пажъ? Что скажетъ онъ?

   Бальтазаръ. Я сообщилъ синьору моему

   Извѣстье, что жена его скончалась.

   Онъ съ почтою отправился немедля

   Изъ Мантуи и, тотчасъ по прибытьи

   Сюда, пошелъ въ гробницу, приказавъ,

   Чтобъ нынче утромъ отдалъ я вотъ это

   Письмо его отцу. Спускаясь въ склепъ,

   Онъ угрожалъ убить меня, когда бы

   Задумалъ я его остановить

   Иль здѣсь остаться.

   Герцогъ.           Покажи письмо.

   Мнѣ надо прочитать его. А гдѣ

   Париса пажъ, сюда призвавшій стражу? (Пажъ подходитъ).

   Что дѣлалъ въ этомъ мѣстѣ твой синьоръ?

   Пажъ Париса. Явился онъ съ цвѣтами, чтобъ украсить

   Синьоры гробъ, а мнѣ велѣлъ стоять

   Поодаль, что и сдѣлалъ я. Затѣмъ

   Сюда явился кто-то, чтобъ сломать

   Затворъ дверей, — синьоръ вступилъ съ нимъ въ ссору,

   А я скорѣй за стражей побѣжалъ.

   Герцогъ (прочтя письмо). Письмо вполнѣ оправдываетъ то,

   Что сказано монахомъ. Въ немъ описанъ

   Весь ходъ любви и смерти ихъ, а также

   Прибавлено, что ядъ купилъ Ромео

   У бѣднаго торговца и затѣмъ

   Пришелъ сюда, чтобъ умереть въ гробницѣ

   Вблизи своей Джульетты.— Подойдите

   Теперь, враги, Монтекки съ Капулетти!

   Любуйтесь, чѣмъ окончились слѣпая

   Вражда и ваша ненависть! Господь

   Рѣшилъ убить любовью вашу распрю,

   И самъ наказанъ я за послабленье

   Проступковъ вашихъ тѣмъ, что потерялъ

   Двухъ дорогихъ и близкихъ мнѣ людей 106).

   Мы кару терпимъ всѣ!

   Капулетти.           О, братъ Монтекки,

   Дай руку мнѣ! — въ ней вдовья часть Джульетты!

   Я большаго не требую съ тебя!

   Монтекки. Но я хочу Джульеттѣ сдѣлать больше!

   Я памятникъ изъ золота воздвигну

   Джульеттѣ въ честь, и, вѣрь мнѣ, что, пока

   Вероны имя помнить будутъ люди,

   До той поры, клянусь, не будетъ въ ней

   Цѣннѣе гроба дочери твоей!

   Капулетти. И склепъ одинъ замкнетъ пусть погребальный

   Прахъ этихъ жертвъ вражды отцовъ печальной.

   Герцогъ. Прискорбный міръ намъ этотъ день даетъ!

   Сама заря унылымъ блескомъ свѣтитъ,

   Идемте прочь! Судъ послѣ разберетъ

   Кто будетъ правъ и кто за зло отвѣтитъ.

   Разсказа нѣтъ печальнѣй и грустнѣй,

   Какой даетъ смерть этихъ двухъ дѣтей! (Уходятъ).

  

ПРИМѢЧАНІЯ.

   1. Въ подлинникѣ главы двухъ враждебныхъ домовъ названы «Capulet и Montague», что, при буквальномъ чтеніи по-русски, вышло бы: Капулетъ и Монтегю. Въ нѣкоторыхъ переводахъ сохранено это правописаніе; но я замѣнилъ его для вѣрности, а также для благозвучія, италіанскимъ, что казалось мнѣ вполнѣ позволительно уже потому, что англійское правописаніе подлинника не что иное, какъ искаженіе италіанскаго. Если слѣдовать произношенію подлинника во всемъ, то пришлось бы назвать въ переводѣ Ромео — Ромьё, а Меркуціо — Меркюше. Имена дѣйствующихъ лицъ напечатаны въ первый разъ въ изданіи Роу 1709 г.

   2. Пролога нѣтъ въ первомъ полномъ изданіи 1623 г. (in folio), вѣроятно, потому, что при представленіяхъ драмы онъ выпускался.

   3. Въ подлинникѣ здѣсь оригинальное, но едва ли переводимое выраженіе: «а pair of star-crossed lovers», т.-е. пара перекрещенныхъ звѣздою любовниковъ. Смыслъ, надо полагать, тотъ, что жизнь Ромео и Джульетты представляется пресѣченной вліяніемъ несчастной звѣзды.

   4. Въ подлинникѣ Самсонъ говоритъ:— «мы не будемъ таскать углей (we’ll not carry coals). По объясненію Нэрса, тасканье углей, какъ грязная и низкая работа, возлагалась обыкновенно на глупыхъ и безотвѣтныхъ слугъ, которыхъ могъ всякій безнаказанно обидѣть. Въ этомъ смыслѣ Самсонъ и говоритъ, что они не будутъ таскать углей. Буквальный переводъ былъ бы на русскомъ языкѣ непонятенъ.

   5. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая игра созвучіемъ словъ: choler — желчь и collar — ошейникъ. Самсонъ говоритъ: — «we be in choler we’ll draw», т.-е.: «когда я желченъ (разсерженъ) — я выхвачу мечъ», а Грегоріо отвѣчаетъ: — «draw your neck out o’the collar», т.-е.: «выхвати лучше свою шею изъ ошейника», — въ смыслѣ, что онъ, какъ трусъ, будетъ кланяться всѣмъ.

   6. Въ подлинникѣ сказано: «man or maid», т.-е. мужчина или женщина. Нѣкоторые комментаторы (Деліусъ) полагаютъ, что Самсонъ говоритъ эти слова въ смыслѣ слуга и служанка. Можетъ-быть, это и такъ, но, во всякомъ случаѣ, прямого доказательства, что такое толкованіе вѣрнѣе, нѣтъ.

   7. Закусить предъ кѣмъ-нибудь палецъ считалось вызывающей обидой въ томъ же родѣ, какъ показать фигу.

   8. Въ подлинникѣ, на привѣтствіе Бенволіо:— «съ добрымъ утромъ» — Ромео отвѣчаетъ: «is the day so young?» — «ужели день такъ молодъ?» Смыслъ тотъ, что тоскующему Ромео теченье времени кажется слишкомъ долгимъ, и онъ спрашиваетъ, неужели еще такъ рано, что можно желать добраго утра?

   9. Въ подлинникѣ на вопросъ Бенволіо:— «in love?», т.-е. «въ любви?» Ромео отвѣчаетъ:— «out!», т.-е. «внѣ!» (подразумѣвается: внѣ любви). Въ переводѣ отвѣтъ нѣсколько распространенъ, чтобы сдѣлать понятнымъ смыслъ.

   10. Въ этомъ и въ послѣдующихъ монологахъ Ромео особенно отразилась усвоенная Шекспиромъ тогдашняя италіанская манера выражаться преувеличенными образами и метафорами. Такого рода разговоръ считался признакомъ хорошаго тона; самыя же выраженія такого рода назывались concetti.

   11. Въ подлинникѣ здѣсь болѣе краткое, но неудобное для перевода выраженіе. Говоря о безкорыстіи предмета своей любви, Ромео говоритъ, что она «Nor open her lap to sainteducing gold», т.-е., что «она не подставляетъ подола платья для золота, соблазняющаго даже святыхъ».

   12. Въ подлинникѣ этотъ монологъ довольно теменъ и непремѣнно требовалъ въ стихотворномъ переводѣ разъясненія. Вотъ буквальный прозаическій его переводъ: — «это путь, чтобъ ея красота казалась мнѣ еще прекраснѣе. Счастливыя маски, лобзающія личики красавицъ, будучи черными, наводятъ насъ на мысль, что онѣ скрываютъ красоту и т. д.». Ясно, что оба эти предложенія, раздѣленныя точкой, не имѣютъ въ такой редакціи никакого смысла, и потому въ переводѣ они связаны.

   13. Въ подлинникѣ Капулетти говоритъ о Джульеттѣ: — «she is the hopeful lady of my earth», т.-е. буквально: «она полная надежды владѣтельница (въ смыслѣ наслѣдница) моей земли». Выраженіе это понимается комментаторами различно. Нѣкоторые полагаютъ, что подъ словомъ earth — земля — Капулетти понимаетъ свое тѣло, согласно извѣстному понятію, что наша плоть — земля, и называетъ Джульетту единственной своей наслѣдницей по плоти въ смыслѣ продолженія его плоти, т.-е. потомства. Другіе же объясняютъ, что онъ хочетъ сказать о своихъ поземельныхъ владѣніяхъ и употребляетъ слово earth въ этомъ смыслѣ, желая сказать, что Джульетта — единственная наслѣдница его поземельныхъ владѣній. Чье мнѣніе справедливѣе, рѣшить трудно, и потому въ переводѣ удержанъ только главный смыслъ словъ Капулетти, заключающійся въ томъ, что Джульетта — его единственная надежда и наслѣдница.

   14. Перекрестная риѳма, употребленная въ этомъ монологѣ Бенволіо, встрѣчается въ Ромео и Джульеттѣ нѣсколько разъ. Вообще же эту форму стиха находимъ мы у Шекспира довольно рѣдко, и при томъ по большей части въ его раннихъ произведеніяхъ. Обстоятельство это принимается въ число доказательствъ, что настоящая трагедія принадлежитъ къ числу произведеній Шекспировой молодости.

   15. Въ подлинникѣ Ромео въ предыдущей репликѣ говоритъ: — «твой подорожникъ (plantain leaf) для этого очень хорошъ», и на вопросъ Бенволіо «для чего?» — отвѣчаетъ: «для сломанной ноги». Трава подорожника употреблялась, какъ лѣкарство, противъ ранъ и ушибовъ, и потому смыслъ словъ Ромео тотъ, что онъ, сравнивая совѣты Бенволіо съ лѣкарствомъ, прибавляетъ, что они, подобно подорожнику, хороши развѣ только отъ боли въ сломанной ногѣ, а не отъ его сердечныхъ страданій.

   16. Выраженіе: «раздавить чарку вина» переведено буквально: «crush а cup of wine».

   17. Монологи кормилицы обыкновенно печатались въ старинныхъ изданіяхъ прозой. Капелль первый и, надо сказать, необыкновенно удачно, скомпоновалъ ихъ въ стихи. Вообще вся ея роль испещрена множествомъ мѣстныхъ выраженій, иногда совершенно непонятныхъ и даже невозможныхъ въ переводѣ безъ ихъ замѣны другими, болѣе употребительными въ современномъ разговорномъ языкѣ. Такъ, напримѣръ, въ настоящемъ случаѣ фразой «по чести говорю» замѣнены слова подлинника: «клянусь невинностью, какая у меня была въ двѣнадцать лѣтъ». Смыслъ тотъ же, какой приданъ редакціи перевода.

   18. Въ подлинникѣ: «Lammas day» — день Петра въ веригахъ (1 августа).

   19. Этотъ намекъ на землетрясеніе, бывшее за одиннадцать лѣтъ, подалъ поводъ къ мнѣнію (Тирвитъ), что драма была написана въ 1591 году вслѣдствіе того, что землетрясеніе дѣйствительно было въ Англіи за одиннадцать лѣтъ, т.-е. въ 1680 году. Нечего прибавлять, что это очень сомнительное предположеніе.

   20. Въ подлинникѣ кормилица называетъ Париса: «а man of wax», т.-е. человѣкъ изъ воска, въ смыслѣ красивой статуи, вылѣпленной изъ воска. Точнѣе можно было бъ перенести эти слова кормилицы фразой: вербный херувимъ, если бъ это выраженіе не имѣло въ русскомъ языкѣ насмѣшливаго значенія. Употребленное въ переводѣ выраженіе «писаный красавецъ» лучше передаетъ тотъ же смыслъ.

   21. Въ подлинникѣ здѣсь просто введена фраза: «the fish lives in the sea», т.-е. «рыба живетъ въ морѣ» — и затѣмъ прибавлено: «но тѣмъ болѣе заслуги тому, кто подъ прекрасной внѣшностью скрываетъ внутреннія достоинства». Очевидно, что между этими обѣими фразами нѣтъ связи, поэтому я позволилъ себѣ осмыслить первую фразу, какъ сказано въ переводѣ. Во всякомъ случаѣ смыслъ этого мѣста въ подлинникѣ неясенъ, и потому каждый можетъ объяснить его по-своему.

   22. Во время тогдашнихъ праздниковъ при входѣ замаскированныхъ гостей имъ иногда предшествовалъ амуръ и говорилъ привѣтствіе хозяевамъ. Татарскимъ лукомъ Бенволіо называетъ изогнутый по краямъ лукъ азіатскихъ народовъ, чѣмъ онъ отличался отъ длиннаго англійскаго лука. Амура обыкновенно изображали съ такимъ лукомъ. Лукъ названъ въ настоящемъ случаѣ раскрашеннымъ, потому что далѣе Бенволіо сравниваетъ его съ пугаломъ для птицъ, которое раскрашивали, чтобы било въ глаза.

   23. Здѣсь въ подлинникѣ непереводимая игра словъ. Бенволіо говоритъ:— «we’ll measure them а measure», т.-е. мы имъ отмѣримъ (т.-е. протанцуемъ) танецъ. Подъ именемъ measure былъ извѣстенъ танецъ, исполнявшійся при дворѣ Елисаветы.

   24. Въ подлинникѣ игра словъ другая. Ромео говоритъ, что у него на душѣ тяжело (heavy), и потому онъ понесетъ свѣтъ (light). Но слово light значитъ также легкій.

   25. Въ подлинникѣ игра словами sole — подошва и soul — душа.

   26. Въ этомъ монологѣ также игра словъ. Ромео говоритъ, что онъ пораженъ слишкомъ жестоко (too sore), чтобъ могъ воспарить (soar), и далѣе, что онъ слишкомъ связанъ (bound) для того, чтобъ прыгнуть (bound) выше своего горя. Вообще должно прибавить, что всѣ разговоры, въ которыхъ участвуетъ Меркуціо, испещрены подобнаго рода каламбурами и эротическими двухсмысленностями.

   27. До введенія ковровъ полы комнатъ при празднествахъ устилали тростникомъ. Скользить по нимъ при танцахъ, конечно, было трудно, но тогдашніе танцы были гораздо живѣе, при чемъ ноги болѣе поднимались, чѣмъ скользили.

   28. Опять игра словъ. Ромео оканчиваетъ свою рѣчь словами:— «I am done», т.-е. со мной покончено, а Меркуціо возражаетъ поговоркой: «dun’s the mouse, the constable’s own word!», т.-е. «темна (сѣра) мышь, какъ говоритъ констэбль.» Настоящее значеніе этой поговорки не объяснено. Меркуціо же говоритъ ее только для того, чтобы, ухватясь за слово «dun», перейти къ дальнѣйшимъ своимъ словамъ: «когда ты сѣръ», и т. д.

   29. Народная легенда о царицѣ Мабъ, передававшаяся въ томъ смыслѣ, какъ ее разсказываетъ Меркуціо, очень древняго и совершенно неизвѣстнаго происхожденія. Даже самое имя Кабъ, несмотря на усилія многихъ филологовъ разыскать его коренное происхожденіе, осталось необъясненнымъ.

   30. Агатовые перстни служили печатью должностнымъ лицамъ, альдерменамъ, бургомистрамъ и т. п. На нихъ часто вырѣзывалась небольшая человѣческая фигурка. Сравненіе маленькихъ людей съ агатовымъ перстнемъ находимъ мы у Шекспира также въ Генрихѣ IV, когда Фальстафъ, намекая на своего малютку-пажа, говоритъ, что у него никогда не было въ услуженіи агата.

   31. По тогдашнему народному повѣрью, въ концахъ пальцевъ лѣнивыхъ служанокъ зарождались черви (Деліусъ).

   32. Для именъ слугъ и второстепенныхъ дѣйствующихъ лицъ Шекспиръ часто бралъ обыкновенныя существительныя имена разныхъ предметовъ. Такъ я здѣсь grindstone значитъ — жерновъ, а potpan — сковорода. Для перевода принято за правило замѣнять эти имена русскими словами съ соотвѣтственнымъ значеніемъ только въ томъ случаѣ, если смыслъ имени имѣетъ связь съ дѣйствіемъ пьесы.

   33. Въ подлинникѣ Капулетти, говоря о ножкахъ красавицъ, употребляетъ выраженіе:— «that have their toes unplagued with corns», т.-е. «чьи ножки не испорчены мозолями». Читатели согласятся, что буквальный переводъ показался бы на русскомъ языкѣ слишкомъ вульгаренъ для произнесенія такихъ словъ хозяиномъ на балу.

   34. Хотя въ первоначальныхъ изданіяхъ не сказано, чтобъ Ромео дѣлалъ этотъ вопросъ слугѣ, указывая именно на Джульетгу, но изъ дальнѣйшаго хода дѣйствія это становится понятнымъ само собой. Вслѣдствіе этого возбуждался вопросъ, не обращается ли Ромео съ своими словами къ какому-нибудь другому лицу, такъ какъ иначе становится страннымъ, какимъ образомъ слуга въ домѣ Капулетти могъ не знать дочери своего господина? Очень можетъ быть, впрочемъ, что это одинъ изъ тѣхъ мелочныхъ недосмотровъ, какіе встрѣчаются въ произведеніяхъ Шекспира нерѣдко.

   35. Въ подлинникѣ Капулетти говоритъ:— «you will set cock-а-hoop», т.-е. буквально: «хочешь положить втулку на обручъ». Выраженіе это употреблялось, когда шла рѣчь о невоздержныхъ поступкахъ и вообще скандалахъ. Происхожденіе его Нэйтъ объясняетъ тѣмъ, что при дружескихъ попойкахъ разгулявшіеся гости иногда вынимали втулку изъ бочки и привѣшивали ее къ обручу, отчего эль вытекалъ непрерывной струей, подъ которую всѣ подставляли стаканы, кто какъ могъ. При этомъ, конечно, забывался всякій порядокъ.

   36. Въ заключительныхъ словахъ этого прелестнаго разговора, написаннаго, по замѣчанію Ульрици, совершенно въ формѣ тогдашнихъ италіанскихъ сонетовъ, Джульетта говоритъ:— «you kiss by the book», т.-е. «вы цѣлуете по книгѣ». По мнѣнію большинства комментаторовъ, Джульетта хочетъ сказать этими словами, что Ромео цѣлуетъ ее методически, т.-е. заучивъ это искусство какъ бы по книги. но мнѣ всегда чудился въ этомъ выраженіи Джульетты болѣе граціозный и шутливый смыслъ. Ромео, какъ извѣстно, одѣтъ въ этой сценѣ пилигримомъ; пилигримы же въ то время считались почти духовными лицами (Джульетта прямо называетъ Ромео святымъ), и потому Ромео очень могъ явиться съ молитвенникомъ или требникомъ въ рукахъ. Вотъ на этотъ-то требникъ, какъ мнѣ кажется, Джульетта и намекаетъ въ своихъ послѣднихъ словахъ, шутливо задавая вопросъ: не въ этой ли книгѣ святой пилигримъ научился цѣловать дамъ во время маскарадовъ? Повторяю, впрочемъ, что это личное мое толкованіе, которое всякій воленъ принять или нѣтъ, точно такъ же, какъ я имѣю право его предложить. Я видѣлъ, что на нѣкоторыхъ театрахъ сцена эта исполнялась именно такъ, т.-е. что Джульетта отвѣчала Ромео, указывая именно на молитвенникъ, который онъ держалъ въ рукахъ.

   37. Въ подлинникѣ кормилица на вопросъ Ромео отвѣчаетъ восклицаніемъ: — «marry, bachelor!», слово marry значитъ жениться, но въ то же время оно употребляется какъ ироническое восклицаніе, равно значущее русскимъ выраженіямъ: «ишь, ты!», «вотъ оно что!» и т. п. Слово bachelor — значитъ холостякъ или молодецъ (въ значеніи молодой человѣкъ). Потому, хотя слова кормилицы и могутъ быть буквально переведены выраженіемъ: «женись, холостякъ!», но ясно, что смыслъ ихъ совершенно иной, и что она хочетъ выразитъ простодушное изумленіе, какъ это можно не знать матери ея сокровища — Джульетты. Переводъ сдѣланъ въ этомъ смыслѣ.

   38. Кормилица заключаетъ свой монологъ словами, что тотъ, кому достанется Джульетта, «shall have the chinks», т.-е. услышитъ звонъ золота. Ясно однако, что она говоритъ это не въ смыслѣ богатства и приданаго, а личныхъ качествъ Джульетты, поэтому въ переводѣ употреблено болѣе характерное русское выраженіе, имѣющее тотъ же смыслъ.

   39. Передъ уходомъ гостей подавались сласти и вино, что называлось banquet. Поэтому, хотя banquet означаетъ собственно пиръ или ужинъ, но въ настоящемъ случаѣ слово это нельзя понимать такимъ образомъ. Въ подлинникѣ Капулетти даетъ своей фразѣ также шутливый оборотъ, говоря: «we have а foolish trifling banquet towards», т.-е. передъ нами глупый небольшой стаканчикъ.

   40. Этого хора нѣтъ въ изданіи in quarto. Между комментаторами существуетъ даже сомнѣніе, принадлежитъ ли онъ перу Шекспира (Ульрици). Джонсонъ находитъ его совершенно лишнимъ.

   41. Въ подлинникѣ Ромео говоритъ: — «turn back dull earth, and find thy centre out», т.-е. «назадъ, печальная земля! ищи свой центръ!» — слово earth употреблено здѣсь въ смыслѣ тѣло или плоть, и потому Ромео этими словами обращается къ себѣ.

   42. Въ подлинникѣ употреблены риѳмы lore — любовь и dove — голубь.

   43. Въ старыхъ изданіяхъ купидону приданъ эпитетъ Abraham. Уптонъ полагаетъ, что слѣдуетъ читать Adam, и видитъ въ этомъ намекъ на Адама Белля, извѣстнаго стрѣлка, прославленнаго въ одной старинной балладѣ. Въ переводѣ эпитетъ этотъ выпущенъ, какъ не имѣющій для русскихъ читателей смысла.

   44. Намекъ на старинную балладу о королѣ Кофетуа, влюбившемся въ нищую. Объ этой балладѣ упоминается въ нѣсколькихъ пьесахъ.

   45. Въ подлинникѣ: — «the ape is dead», т.-е. «обезьянка умерла». Слово ape употреблено здѣсь въ ласкательномъ смыслѣ, въ родѣ собачка, бѣдняжка и т. п.

   46. Въ подлинникѣ Меркуціо вызываетъ Ромео явиться: — «in thy likeness», т.-е. во всемъ своемъ подобіи. Шутливое это выраженіе равнозначуще съ употребленнымъ въ переводѣ.

   47. Въ подлинникѣ:— «her livery is sick and green», т.-е. «ихъ одежда зеленая немочь». Такъ называлась извѣстная болѣзнь дѣвушекъ — малокровіе.

   48. Въ соколиной охотѣ соколовъ пріучали знать голосъ ихъ ловчаго и возвращаться по его призыву.

   49. Эти первые четыре стиха монолога монаха въ изданіи in quarto 1609 г. и въ in folio напечатаны также въ послѣднемъ монологѣ Ромео, оканчивающемъ предыдущую сцену. Очень можетъ быть, что это — слѣдъ передѣлки, которой Шекспиръ подвергъ первый текстъ драмы, при чемъ перенесенные на новое мѣсто стихи остались, вѣроятно, по ошибкѣ, не вычеркнутыми и были такимъ образомъ напечатаны два раза

   50. Въ подлинникѣ: «соленыхъ слезъ», — Шекспиръ часто употребляетъ въ примѣненіи къ слезамъ этотъ эпитетъ; но такъ какъ въ русскомъ языкѣ онъ неупотребителенъ, то и замѣненъ въ переводѣ равнозначущимъ ему по смыслу.

   51. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая игра словъ. Бенволіо говоритъ:— «he dares, being dared» — т.-е., будучи вызванъ, онъ не испугается отвѣтить тѣмъ же.

   52. Котъ Тибертъ былъ однимъ изъ лицъ старинной поэмы «Лисица-Рейнеке». Меркуціо называетъ такъ Тибальда по созвучію его имени съ Тибертомъ.

   53. Этой рѣчью Меркуціо нападаетъ на необыкновенно развитую въ то время страсть къ дуэлямъ, въ чемъ преимущественно отличались заѣзжіе дворяне-французы. Этимъ объясняются и французскія выраженія, помѣщенныя въ текстѣ. Иноземныя моды, которымъ, несмотря на всю ихъ нелѣпость, англичане подражали, какъ обезьяны, задѣваются здѣсь также. Въ выраженіи, что — «они не умѣютъ сѣсть по-старому на скамью» — осмѣяна мода носить широкія, наваченныя въ верхней части панталоны, мѣшавшія удобно сидѣть.

   54. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая игра словъ: — Меркуціо говоритъ, что Ромео пришелъ безъ Ро, т.-е. что отъ его имени, а слѣдовательно, и отъ него самого, осталась только половина. Но Roe по-англійски значитъ также икра, и этимъ объясняется дальнѣйшее шутливое сравненіе Ромео съ селедкой безъ икры въ томъ смыслѣ, что онъ исхудалъ, какъ эта рыба. Точно такое же сравненіе дѣлаетъ Фальстафъ въ хроникѣ Генриха IV.

   55. Въ подлинникѣ кормилица говоритъ — «if you should lead her in а fool’s paradise», т.-е. буквально, «если вы хотите завести ее въ рай глупцовъ».

   56. Буква О называлась въ учебникахъ собачьей буквой по сходству своего произношенія съ ворчаньемъ собаки. Розмаринъ считался цвѣткомъ вѣрности, потому что сокъ его, по тогдашнему повѣрью, былъ лѣкарствомъ отъ потери памяти.

   57. Въ Шекспирово время былъ обычай, что богатымъ дамамъ при прогулкахъ предшествовалъ слуга съ опахаломъ. Опахало это иногда дѣлалось очень большой величины.

   58. Въ послѣднихъ словахъ Джульетты непереводимая игра словъ:— «hie to high fortune», т.-е. «взберусь (hie) къ высокому (high) счастью».

   59. Слова Бенволіо о жаркомъ днѣ не случайны. Было замѣчено, что наибольшее число убійствъ и ссоръ происходило въ Италіи въ жаркіе дни (Джонсонъ).

   60. Въ этомъ монологѣ, равно какъ и въ дальнѣйшей болтовнѣ, Меркуціо смѣется надъ скромнымъ и флегматичнымъ Бенволіо, выставляя его иронически драчуномъ и забіякой

   61. Въ подлинникѣ Бенволіо говоритъ, что если бъ онъ такъ любилъ ссоры, то лэнъ (владѣніе) его жизни (fee-simple) можно было бы купить за часъ съ четвертью, на что Меркуціо въ слѣдующей репликѣ отвѣчаетъ игрой словъ: «the fee simple! О simple!» т.-е. «о, простота!»

   62. Alla stoccata — италіанскій фехтовальный терминъ.

   63. Въ подлинникѣ Меркуціо называетъ Тибальда: — «rat-catcher», т.-е. крысоловъ. Имя это въ связи съ именемъ царя котовъ, которое онъ давалъ ему въ четвертой сценѣ второго дѣйствія (прим. 52), но такъ какъ названіе крысоловъ не имѣло бы въ переводѣ значенія, то слово это замѣнено другимъ, лучше передающимъ смыслъ подлинника.

   64. Въ подлинникѣ Меркуціо говоритъ, что онъ будетъ а grave man — слово, имѣющее двойной смыслъ: grave — важный, спокойный и grave — гробъ.

   65. Въ подлинникѣ Ромео восклицаетъ: «О! я шутъ судьбы!» — въ томъ смыслѣ, что судьба надъ нимъ забавляется. Буквальный переводъ этого выраженія не имѣлъ бы смысла подлинника. Несчастная судьба называется у Шекспира нерѣдко «глупымъ шутомъ».

   66. Гражданинъ говоритъ: — «up, sir!», т.-е. буквально: «вставайте, синьоръ», — что подало поводъ къ мнѣнію, будто слова эти обращены къ Тибальду, котораго вошедшій гражданинъ считаетъ только раненымъ, но не убитымъ (Деліусъ). Это обращеніе къ мертвому вышло бы при представленіи пьесы на сценѣ довольно комично, а потому вѣрнѣе предположить, что гражданинъ велитъ итти за собой Бенволіо, какъ свидѣтелю убійства. Для объясненія же словъ «up» — вставайте — можно предположить, что Бенволіо склонился надъ трупомъ, чтобъ узнать, точно ли Тибальдъ мертвъ.

   67. Джульетта, жалѣя, что не Фаэтонъ правитъ конями солнца, намекаетъ на извѣстное миѳологическое сказанье, какъ сынъ Ѳеба, Фаэтонъ, сѣвъ потихоньку отъ отца въ колесницу солнца, не умѣлъ управить лошадьми и хотя разбилъ при этомъ и колесницу и себя, но зато быстро пригналъ лошадей къ западу.

   68. Въ подлинникѣ здѣсь употребленъ иной оборотъ, который нельзя перевести на русскій языкъ. Джульетта говоритъ: — «can heaven be so envious?», т.-е. «можетъ ли небо быть такъ завистливымъ?» — а кормилица отвѣчаетъ: «Romeo can, though, heaven cannot», т.-е. «небо не можетъ, но Ромео можетъ». Слово envious (завистливый) употребляется въ англійскомъ языкѣ также въ смыслѣ жестокій, и кормилица понимаетъ его именно такимъ образомъ.

   69. Въ подлинникѣ Джульетта, желая сказать, что ея сердце потеряло все, называетъ его: pour bankrout, т.-е. бѣдный банкрутъ.

   70. Въ подлинникѣ: — «blisterd be thy tongue», т.-е. пусть твой языкъ покроется волдырями.

   71. Въ подлинникѣ: — «no body’s death but body’s banishment», т.-е. «не смерть тѣла, но изгнанье тѣла».

   72. Точно такое жъ отчаянное сравненіе съ благополучіемъ низкихъ тварей встрѣчается въ монологѣ Лира надъ трупомъ Корделіи: — «зачѣмъ живутъ на свѣтѣ собака, крыса, лошадь» и т. д. (послѣд. сцена 5-го дѣйствія).

   73. Въ нѣкоторыхъ позднѣйшихъ изданіяхъ фраза: — «несчастныя сердечки! какое сходство въ нихъ!» — напечатана, какъ реплика монаха.

   74. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая игра словъ. Ромео говоритъ:— «what says my conceal’d lady to our cancell’d love?», т.-е. «что говорить моя тайная (conceal’d) жена о нашей расторгнутой (cancell’d) любви?»

   75. Тогдашнія ружья не имѣли курковъ, и потому солдаты носили съ собой пороховницу и зажженый фитиль; вслѣдствіе чего порохъ, при неосторожности, могъ легко вспыхнуть.

   76. Здѣсь непереводимая игра словъ: «This times of woe afford no time to woo», т.-е., «это время скорби (woe), конечно, не время для сватовства (woo)».

   77. Въ подлинникѣ Джульетта говоритъ о жаворонкѣ, что онъ: — «makes sweet division», т.-е. дѣлаетъ (при пѣніи) плѣнительныя дѣленія (трели), но что это не вѣрно, потому что онъ «dividethus», т.-е. разлучаетъ (раздѣляетъ) ее съ Ромео.

   78. У уродливой жабы большіе красивые глаза, а у сладко поющаго жаворонка — маленькіе и тусклые; отсюда народная приговорка, что жаба съ жаворонкомъ помѣнялись глазами.

   79. Это спокойное намѣреніе важной и знатной синьоры Капулетти отравить Ромео было совершенно въ италіанскихъ нравахъ того времени.

   80. Въ подлинникѣ здѣсь оригинальное выраженіе: — «take me with you», т.-е. «возьми меня съ собой». Капулетти говоритъ этимъ, что онъ не сразу понялъ слова жены и хочетъ ихъ хорошенько сообразить.

   81. Интересно сравнить эти слова Джульетты со сценой изъ Макбета, когда Дунканъ говоритъ лэди Макбетъ, что должно быть благодарнымъ даже за причиненныя намъ непріятности, если они вызваны со стороны виновниковъ ихъ любовью къ намъ («Макбетъ», прим. 22).

   82. Если въ прим. 79 сказано, что намѣреніе синьоры Капулетти отравить Ромео было совершенно въ духѣ современныхъ италіанскихъ нравовъ, то должно прибавить, что отборныя ругательныя слова, которыми старикъ Капулетти честитъ Джульетту, были совершенно въ духѣ тогдашняго англійскаго, даже образованнаго, общества.

   83. Здѣсь опять одинъ изъ тѣхъ мелочныхъ недосмотровъ, которыхъ можно встрѣтить у Шекспира множество. Изъ словъ Капулетти можно совершенно ясно заключить, что Джульетта была его единственной дочерью, а между тѣмъ во 2-й сценѣ 1-го дѣйствія, въ разговорѣ съ Парисомъ, онъ же говоритъ, что схоронилъ много дѣтей.

   84. Въ подлинникѣ кормилица называетъ Ромео: «dishcloth» — судомойка, о Парисѣ же выражается, что даже у орла нѣтъ такихъ прекрасныхъ зеленыхъ глазъ. Это опредѣленіе красоты глазъ встрѣчается у Шекспира нерѣдко.

   85. Кинжалъ составлялъ тогда часть туалета дамъ и былъ носимъ ими постоянно (Уайтъ).

   86. Стивенсъ отыскалъ старинную пѣсню, изъ которой Шекспиръ заимствовалъ замѣчаніе о поварахъ. Въ одномъ изъ ея стиховъ говорится: — «А bad cook that cannot his own fingers lick», т.-е. «плохъ поваръ, который не облизываетъ своихъ пальцевъ».

   87. Этихъ словъ Джульетты: — «думать дурно о немъ грѣшно» — нѣтъ въ изданіи in folio.

   88. Въ подлинникѣ сказано: — «green in earth», т.-е. зеленый въ землѣ. Нѣкоторые комментаторы полагаютъ однако, что слово green употреблено здѣсь въ смыслѣ «свѣжій», и что фраза эта должна значить: свѣже (въ смыслѣ недавно) похороненный. Которое мнѣніе справедливѣе — рѣшить трудно, и потому въ переводѣ переданы оба смысла.

   89. Корень мандрагоры состоитъ изъ круглой шишки съ двумя длинными корешками, вслѣдствіе чего напоминаетъ человѣческую фигуру. Народная фантазія придумала легенду, что, будучи вырванъ изъ земли, корень этотъ издаетъ жалобный стонъ, который лишаетъ разсудка того, кто его вырвалъ. Вообще растеніе это играло большую роль въ средневѣковой суевѣрной медицинѣ. О немъ нерѣдко упоминается у Шекспира, какъ о снотворномъ средствѣ.

   90. Въ текстѣ нѣтъ разъясненія, къ кому относится имя Анжелики, къ синьорѣ ли Капулетти, или къ кормилицѣ. Деліусъ полагаетъ, что къ первой, такъ какъ старикъ Капулетти прибавляетъ вслѣдъ затѣмъ, чтобъ она не жалѣла расходовъ, что можно сказать скорѣе женѣ, чѣмъ прислугѣ.

   91. Въ подлинникѣ синьора Капулетти называетъ мужа оригинальнымъ именемъ: «mouse hunt», т.-е. мышиный охотникъ; — выраженіе, равносильное нашему шалунъ или проказникъ по части любовныхъ похожденій.

   92. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая острота. Капулетти называетъ слугу: — «logger head», т.-е. хочетъ поручить ему начальство (head) надъ носильщиками дровъ. Но выраженіе logger-head можетъ также быть понято въ смыслѣ деревянная голова.

   93. Въ подлинникѣ игра словъ основана на выраженіи rest, которое имѣетъ два смысла: остатокъ и покой: кормилица говоритъ, что Парисъ поставитъ на ставку все, что у него есть или осталось (rest), чтобъ Джульетта не знала покоя (rest) въ эту ночь. Читатели вспомнятъ, что подобныхъ двусмысленностей въ роли кормилицы немало.

   94. Эта сцена балагурства музыкантовъ въ комнатѣ, гдѣ лежитъ считаемая умершей Джульетта, совершенно справедливо подвергалась нападкамъ критики по своей неумѣстности. Но дѣло въ томъ, что сценическая обстановка въ Шекспирово время было совсѣмъ иная, чѣмъ теперь. Въ глубинѣ сцены находилась тогда ниша съ занавѣской, которая, въ случаѣ надобности, спускалась, и эта была равносильно теперешней перемѣнѣ декораціи. Если по ходу пьесы нужна была постель, то она ставилась въ глубинѣ этой ниши. Джульетта, выпивъ сонное питье, засыпала на этой постели, послѣ чего занавѣсъ опускался, и дѣйствіе продолжалась какъ бы въ новой обстановкѣ. Сверхъ того, надо прибавить, что сцена музыкантовъ была, вѣроятно, введена Шекспиромъ, какъ уступка требованію тогдашней публики, которая непремѣнно желала, чтобъ серьезныя сцены чередовались съ забавными интермедіями клоуновъ. Въ одномъ изъ старыхъ изданій трагедіи даже прямо указанъ въ этомъ мѣстѣ выходъ клоуна Вилля Кемпа, очень извѣстнаго въ то время, любимаго публикою комика, забавлявшаго зрителей своими импровизированными балагурствами (Нэйтъ). Это послѣднее обстоятельство явно показываетъ, какъ небрежно печатали тогда драматическія произведенія, и сколько въ нихъ прибавлялось различныхъ фразъ, совсѣмъ не принадлежавшихъ перу автора.

   95. Въ подлинникѣ Пьетро восклицаетъ.— «Hearts ease, hearts ease!», т.-е. «утѣхи сердцу! утѣхи сердцу!» — что было началомъ одной тогдашней пѣсни.

   96. Въ подлинникѣ здѣсь игра словъ. Пьетро говоритъ: — «do yon note me?», т.-е. «вы меня понимаете?» А музыкантъ отвѣчаетъ: — «you note us», т.-е. «ты пишешь ноты на насъ».

   97. Авторъ пѣсня, которую напѣваетъ Пьетро, былъ Ричардъ Эдвардсъ; самая же пѣсня помѣщена въ сборникѣ Перси, откуда Шекспиръ заимствовалъ очень много приведенныхъ имъ въ своихъ драмахъ пѣсенокъ.

   98. Въ подлинникѣ имена музыкантовъ, къ которымъ обращается. Пьетро, слѣдующія: Calting — римская струна, Rebeck — трехструнная скрипка и Soundpost — скрипичная дужка.

   99. Въ подлинникѣ Ромео говоритъ: — «my bosom’s lord sits lightly in his throne», т.-е. «властелинъ моей груди сидитъ легко на своемъ тронѣ». По мнѣнію нѣкоторыхъ комментаторовъ, властелиномъ груди Ромео называетъ свою любовь, а по другимъ — сердце. Второе мнѣніе казалось мнѣ болѣе вѣроятнымъ по своей простотѣ.

   100. Въ подлинникѣ Ромео говоритъ:— «I defy you, stars!», т.-е. «я вызываю васъ, звѣзды!» Слово звѣзды употреблено здѣсь въ смыслѣ судьба.

   101. Въ Шекспирово время чучело аллигатора считалось необходимой принадлежностью всякой аптеки (Мэлоне).

   102. Въ подлинникѣ стоитъ здѣсь слово: «searchers», т.-е. буквально: «сыщики». Это была стража, спеціально назначенная для соблюденія санитарныхъ мѣръ противъ чумы.

   103. Въ подлинникѣ здѣсь неудобное для перевода выраженіе:— «hungry church yard», т.-е. «голодное кладбище» — смыслъ тотъ, что земля кладбища пожираетъ тѣла, сколько бы ихъ ни зарывали.

   104. Въ подлинникѣ употреблено слово: — «lantern», т.-е. буквально: «фонарь». Такъ назывались купола, освѣщенные со всѣхъ сторонъ продѣланными въ нихъ окнами.

   105. Мэлоне справедливо замѣчаетъ, что разсказъ монаха слишкомъ длиненъ и, сверхъ того, совершенно излишекъ, такъ какъ факты, которые онъ сообщаетъ, уже извѣстны зрителямъ. При представленіяхъ драмы разсказъ этотъ обыкновенно сокращается; въ драму же онъ, вѣроятно, введенъ потому, что Шекспиръ при ея сочиненіи слишкомъ подробно слѣдовалъ поэмѣ Брука, служившей основаніемъ тексту.

   106. Герцогъ говоритъ о Меркуціо и Парисѣ, которые были ему родственниками.