Bibra > Произведения > Все > Картинка Венской жизни

Картинка Венской жизни

Автор: Соловьев Всеволод Сергеевич

Скачать

  

Вс. С. СОЛОВЬЕВЪ.

СВЯТОЧНЫЕ РАЗСКАЗЫ.
КАВКАЗСКІЕ ЛЕГЕНДЫ.
ДЕСЯТЬ ЛѢТЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ Н. Ѳ. МЕРТЦА.
1904.

OCR Бычков М. Н.

  

КАРТИНКА ВѢНСКОЙ ЖИЗНИ.
(Изъ писемъ о Западной Европѣ).

   Фрейлейнъ Эмиліи двадцать лѣтъ. Это высокая и полная блондинка. Глаза у нея темно-сѣрые съ длинными рѣсницами, черты лица неправильны, но миловидны. Румянецъ во всю щеку, зубы превосходные. Ко всему этому она умѣетъ всегда одѣваться просто, но со вкусомъ.

   Фрейлейнъ Эмилія родилась въ Пильзенѣ, гдѣ отецъ ея, старый Гансъ Бремеръ, до сихъ поръ еще служитъ на пивоваренномъ заводѣ. Выросла она въ большомъ семействѣ,— сестеръ, братьевъ было штукъ восемь.

   Училась Эмилія сначала въ пильзенской школѣ, а потомъ, лѣтъ четырнадцати, отецъ привезъ ее въ Вѣну и отдалъ въ высшее учебное заведеніе. Тутъ она выучилась довольно бойко играть на рояли и даже говорить по-французски; конечно, съ ужаснымъ нѣмецкимъ произношеніемъ. Въ восемнадцать лѣтъ ученіе и воспитаніе ея были окончены. Вернувшись домой въ началѣ лѣта, Эмилія очаровала всѣхъ сосѣдей; изъ нея вышла такая nettes Fräulein, eine echte Wienerinn.

   Казалось-бы, чего-же больше? Остается только выбрать любого юношу и сочетаться бракомъ. Такая перспектива, можетъ быть, очень улыбалась и самой Эмиліи; но дѣло въ томъ, что, даже несмотря на свои 18 лѣтъ, она отлично понимала невозможность такого устройства. Пильзенская молодежь готова ухаживать за ней неотступно, готова ежедневно подносить свѣжіе букетики, но, при всей ея миловидности, никто не сдѣлалъ ей предложенія: всѣ знаютъ, что Гансъ Бремеръ, живущій однимъ жалованьемъ и имѣющій на рукахъ ораву дѣтей, не дастъ ей никакого приданаго. А кому-же охота взять жену безъ приданаго? Всякій разсчитываетъ, съ помощью женитьбы, устроиться, обзавестись необходимымъ, предпринять выгодные гешефты и начать сколачивать деньжонки. Какой-же дуракъ женится въ настоящее время безъ такихъ соображеніи?..

   И вотъ, давъ Эмиліи время отдохнуть дома и повеселиться у сосѣдей, Гансъ Бремеръ призываетъ ее къ себѣ и, положивъ на ея круглое плечо свою красную жилистую руку, говоритъ ей:

   — Lieben Kind, ты знаешь, какъ мы съ матерью тебя любимъ и какъ заботились о твоемъ воспитаніи… Иной разъ куска не доѣдали, лишали себя необходимаго, чтобы только имѣть возможность платить за твое ученье въ Вѣнѣ, чтобы только сдѣлать тебя тѣмъ, чѣмъ ты, слава Богу, вышла… Ну, и вотъ ты теперь взрослая и хорошо воспитанная дѣвушка!.. ich meine auch, du bist schön und klug… Можетъ быть, въ этомъ я ошибаюсь, wie ein liebender Vater… но мнѣ такъ кажется (при этомъ онъ улыбается и нѣжно треплетъ Эмилію по розовой щекѣ, а она опускаетъ глаза и цѣлуетъ его руку). Но кромѣ того, что уже для тебя сдѣлано,— продолжалъ онъ поднимая глаза вверхъ и вздыхая:— мы больше ничего не можемъ дать тебѣ; ты теперь сама должна о себѣ позаботиться. Съ такимъ образованіемъ и манерами тебѣ легко будетъ, въ нѣсколько лѣтъ, заработать и скопить себѣ тысячъ десять гульденовъ приданаго… Такую жену, какъ ты, охотно возьметъ всякій съ десятью тысячами… больше не нужно… На-дняхъ я опять отвезу тебя въ Вѣну, тамъ выбери себѣ любое: или поступи въ большой магазинъ — ты говоришь по-французски, тебѣ дадутъ очень хорошее жалованье… или найди выгодное мѣсто гувернантки — это было-бы лучше, мы съ матерью были-бы спокойнѣе… Что-жъ, liebes Kind, такъ-ли я говорю? Согласна-ли ты со мною?

   На глаза Эмиліи навертываются слезы, но она ничего не можетъ возразить отцу и начинаетъ свои прощальные визиты роднымъ и знакомымъ.

   Такимъ образомъ недѣли черезъ три она — гувернантка въ богатомъ полуеврейскомъ семействѣ. На ея рукахъ двѣ миленькія дѣвочки; ей платятъ большое жалованье, дѣлаютъ подарки и хорошо съ нею обращаются, какъ съ особой, говорящей по-французски, играющей на рояли и даже поющей романсы.

   Каждый праздникъ она свободна и имѣетъ полное право возвращаться домой на другой день утромъ, передъ самымъ началомъ своихъ занятій съ дѣвочками. Но у Эмиліи въ Вѣнѣ малознакомыхъ, и она въ первое время рѣдко пользуется своей свободой.

   Полуеврейское семейство живетъ открыто, въ домѣ бываетъ много гостей; но это общество не совсѣмъ по душѣ Эмиліи. Скоро тоска и скука начинаютъ одолѣвать ее; всё-же она молода, и ей хочется жизни. Первый годъ проходитъ еще кое-какъ; но къ концу второго бѣдная Эмилія начинаетъ терять всякое терпѣніе. Какъ ни любезны съ нею, а все-же она всѣмъ чужая, ни отъ кого не услышитъ душевнаго слова, да и обязанности гувернантки до тошноты надоели…

   «Господи! скоро-ли удастся скопить десять тысячъ гульденовъ?..» съ отчаяніемъ думаетъ бѣлная Эмилія.

   Она высчитываетъ и пересчитываетъ, сколько получитъ процентовъ, сколько наростетъ въ такое-то время… но какъ ни считай, все-же впереди еще лѣтъ шесть, семь, этой скучной, томительной жизни. Раньше невозможно никакимъ образомъ скопить десять тысячъ!..

   Поступить развѣ въ большой «magasin de confections?» — за стройную талію, высокій ростъ и французскій языкъ тамъ дадутъ, пожалуй, больше; но, вѣдь, тогда нужно нанимать квартиру, выгадывать на каждомъ кускѣ, чтобъ немного тратить… и потомъ… demoiselle de magasin!.. служить моделью… примѣрять платья и прохаживаться въ нихъ передъ покупателями… нѣтъ, ужъ лучше остаться гувернанткой, благо мѣсто попалось хорошее.

   Но, вѣдь, жизнь уходитъ! Давно-ли, кажется, она бѣгала въ короткихъ платьяхъ, а вотъ ей уже ей двадцать лѣтъ. Гола черезъ четыре подойдетъ она къ зеркалу и найдетъ у себя на лицѣ двѣ-три тоненькихъ морщинки, исчезнетъ свѣжесть первой юности — а десяти тысячъ гульденовъ все еще не будетѣ… И когда они, наконецъ, наберутся,— ей стукнетъ лѣтъ двадцать семь, двадцать восемь!.. Боже, какъ она можетъ подурнѣть къ тому времени!

   И развѣ это такъ ужъ навѣрное, что женихъ тогда найдется?.. За что-же гибнетъ молодость въ тоскѣ и скукѣ, безъ радости, безъ удовольствія?!..

   Такія мысли все чаще и чаще приходятъ въ голову Эмиліи. Особенно весною, когда зазеленѣютъ вѣнскіе сады и подуетъ теплый, ласкающій вѣтеръ, становится ей невыносимо…

   Воскресный майскій день, погода прелестная,— тепло, но не жарко. Еще наканунѣ Эмилія рѣшила, что пойдетъ со двора. Ее отпустили безъ всякихъ замѣчаній; она надѣла свѣжее, по модѣ сшитое, полотняное платье, отдѣланное толстыми кружевами, новую шляпу и въ одиннадцатомъ часу утра вышла изъ дому.

   Куда-же ей идти? Съ кѣмъ и какъ провести день? Есть у нея старушка-тетушка, которая содержитъ магазинъ въ Шпигельгассе. Но, что-же, кромѣ пущей скуки, вынесетъ она отъ тетушки… Есть еще пансіонская пріятельница — туда зайти можно… Эмилія вышла изъ «стараго города» и очутилась на Рингѣ. Чудная улица, выростающая не по днямъ, а по часамъ… ширина необыкновенная, по обѣимъ сторонамъ дома, какъ дворцы громадные, новѣйшей причудливой архитектуры, въ два ряда зеленѣющіе бульвары. несмолкаемой стукъ экипажей, звонъ вагоновъ конножелѣзной дороги, гулъ толпы, двигающейся подъ молодыми деревьями и по широкимъ тротуарамъ. И все это залито яркимъ солнцемъ, все это имѣетъ видъ такой нарядный, такой праздничный…

   Подругу свою Эмилія не застала дома и вошла въ одни изъ воротъ Stadtpark’а, отдохнуть немного. Подъ тѣнью каштановъ и бѣлыхъ акацій, на скамейкахъ и желѣзныхъ стульчикахъ уже много народу. Тутъ и старушки съ вязаньемъ, и солидные люди съ сигарой въ зубахъ и газетой передъ глазами, и дѣти, нарядныя, голоногія, хорошенькія дѣти.

   Вотъ, поодаль отъ всѣхъ, молодая парочка… бѣлоусый, курчавый юноша, съ жаромъ что-то говорящій почти на-ухо сосѣдкѣ; она слушаетъ молча, все больше и больше смущаясь, краснѣя. Ея черные рѣсницы опускаются все ниже и ниже, она безсознательно чертитъ зонтикомъ на пескѣ какіе-то знаки…

   Эмилія замедляетъ шагъ, смотритъ на эту парочку и не можетъ оторваться.

   Становится жарко… гдѣ-бы отдохнуть? Только нѣтъ, не здѣсь, а подальше, гдѣ не такъ дразнитъ чужое оживленіе и веселье.

   Эмилія идетъ къ роскошному Kursalon, передъ которымъ выставлены сотни маленькихъ столиковъ, дожидающихся потребителей пива, кофе и мороженаго. Но теперь, въ полдень, всѣ эти столики залиты солнцемъ и у Kursalon’а почти никого не видно.

   Вотъ влѣво группа высокихъ, густыхъ деревьевъ; надъ ними нѣчто вродѣ огромной бесѣдки. Туда вошла Эмилія и сѣла на самую дальнюю скамейку. Передъ нею двѣ уличныя дѣвочки возятся въ пескѣ, больше никого нѣтъ.

   Проходятъ минуты. Въ воздухѣ тишина и лѣнь какая-то. Эмилія сидитъ — не шелохнется, не видитъ она ничего и не слышитъ. Не видитъ, какъ къ ея скамейкѣ подошелъ молодой человѣкъ и сѣлъ рядомъ съ нею.

   Наконецъ, она очнулась и съ изумленіемъ на него взглянула. Было-ли въ немъ, дѣйствительно, что-нибудь особенно привлекательное, или ужъ подошла такая минута,— только онъ сразу чрезвычайно ей понравился. И замѣчаетъ она, что и онъ глядитъ на нее съ видимымъ удовольствіемъ. Она чувствуетъ на себѣ его взглядъ,— и неловко и страшно ей подъ этимъ взглядомъ.

   Что онъ, въ самомъ дѣлѣ, такъ пристально смотритъ? Вѣдь, это даже неприлично. Взять и уйти!— но какая-то непонятная сила приковываетъ ее къ мѣсту. Вотъ она уже вся раскраснѣлась, сердце отчего-то шибко бьется и замираетъ…

   Еще мигъ,— и онъ заговоритъ съ ней, она предчувствуетъ, что онъ заговоритъ непремѣнно. Отвѣчать-ли ему? Боже мой, конечно, нѣтъ! Конечно, ни за что… только заговоритъ — сейчасъ-же встать и уйти поскорѣе…

   Онъ заговорилъ, и она, не понимая, какъ это случилось, стала отвѣчать ему. Съ каждой минутой онъ нравился ей больше и больше, какъ еще никогда никто не нравился, Что-то новое творилось съ нею,— ей вдругъ стало весело, широко, привольно…

   Но что это? Онъ предлагаетъ провести съ нимъ день, благо погода прелестная и можно вдоволь нагуляться! Неужели она согласится? Вѣдь, ужъ не разъ заговаривали съ ней на улицахъ и въ садахъ красивые молодые люди, и она всегда умѣла имъ такъ отвѣтить, что сейчасъ-же и сконфуженно отходили отъ нея…

   Черезъ полчаса Эмилія вышла изъ Stadtpark’а подъ руку съ молодымъ человѣкомъ. У нея голова кружилась, она была какъ будто въ опьяненіи…

   Въ Вѣнѣ на каждомъ шагу большіе рестораны; въ нихъ можно дешево пообѣдать, они всегда наполнены народомъ, очень приличными вѣнскими семействами и иностранцами. Но посуда и столовое бѣлье здѣсь далеко не опрятны, да и кухня не Богъ вѣсть какая. Молодой человѣкъ, назвавшій себя Рудольфомъ Штерномъ, не повелъ, однако, Эмилію въ подобное заведеніе. Онъ зналъ мѣстечко гораздо уютнѣе и изящнѣе. На Рингѣ, почти противъ Stadtpark’а, есть маленькая красивая дверь, надъ которой красуется вывѣска: «August Klein marchand de comestibles». У этого Клейна можно пообѣдать въ двухъ чистенькихъ комнатахъ. Сервировка прекрасная, столъ французскій, прислуживаетъ весьма расторопная госпожа, владѣющая, кажется, всѣми европейскими языками. Все это немного дорого для разсчетливаго нѣмца; но такая дѣвушка какъ Эмилія, особенно на первый случай, стоила лишней издержки. И новые знакомцы вошли къ Клейну.

   Разъ ужъ рѣшившись на то, что еще такъ недавно казалось ей немыслимымъ и даже позорнымъ, Эмилія безъ оглядки отдалась настоящей минутѣ. Она весело болтала съ Рудольфомъ и откровенно отвѣчала на всѣ его вопросы. Къ концу обѣда они бесѣдовали какъ старые друзья и не замѣчали времени. Но все-же пора покинуть уютную комнату Клейна.

   — Куда-же мы теперь?— спрашиваетъ Эмилія.

   — А вотъ что думаю, liebes Fräulein,— пройдемте въ садъ Бельведера, тамъ теперь у фонтановъ тѣнь и прохлада, посидимъ, поболтаемъ, а вечеромъ въ Пратеръ.

   Эмилія согласна. Она въ Бельведерѣ. Огромные каменные сфинксы накаляются солнцемъ и глядятъ на нихъ, особенно на Эмилію, такъ загадочно… У фонтановъ, дѣйствительно, тѣнь и прохлада…

   Часы проходятъ быстро въ пріятныхъ разговорахъ. Теперь весело и привольно, и нѣтъ на душѣ ни упрековъ, ни раскаянія. Да и въ чемъ-же Эмиліи упрекать себя?— она только поймала на лету первый день жизни.

   Солнце близко къ закату — пора въ Пратеръ. Тамъ ужъ вертятся карусели, въ кафе играетъ музыка, раздается пѣніе. За безчисленными столиками, установленными пивомъ, мороженымъ и всякими кушаньями, прохлаждаются вѣнскіе жители. Рудольфъ и Эмилія смѣшались съ толпою и вкусили отъ всѣхъ благъ Пратера.

   Теплая ночь спустилась, замеръ воздухъ, въ темнотѣ небесной зажглись звѣзды. Блеститъ и сіяетъ привѣтливыми огнями

   Пратеръ, слышнѣе музыка и пѣніе, оживленнѣе говоръ. Нѣжныя пары ищутъ уединенія и скрываются въ длинныхъ аллеяхъ…

   Эмиліи пора вернуться домой: она не привыкла запаздывать. Она проситъ Рудольфа проводить ее.

   — Какъ? Ужъ домой?— изумленно восклицаетъ онъ.— Да, вѣдь, вы-же сами сказали, что имѣете право вернуться завтра утромъ!

   — Конечно, если я ночую у родныхъ или знакомыхъ, но приходить поздно вечеромъ, будить всѣхъ въ домѣ — это другое дѣло, и мнѣ могутъ быть непріятности…

   — Зачѣмъ-же вамъ будить всѣхъ въ домѣ?… Позвольте ужъ мнѣ позаботиться о томъ, чтобы вамъ не было никакихъ непріятностей… моя квартира къ вашимъ услугамъ… Васъ никто не увидитъ — клянусь въ этомъ, и вы переночуете… Эмилія вся вздрогнула и быстро вырвала свою руку изъ-подъ руки Рудольфа.

   — Herr Рудольфъ, вы меня оскорбляете!— проговорила она, задыхаясь и едва удерживая слезы.

   Но онъ вовсе не желалъ оскорбить ее и стоялъ передъ нею изумленный и непонимающій, что это значитъ, Онъ видѣлъ, что она не играетъ комедіи, а истина была отъ него далеко. Онъ попробовалъ еще попытаться, но убѣдился, что она способна убѣжать и оставить его одного среди Партера.

   «Дѣлать нечего, подожду»,— подумалъ онъ:— «въ другой разъ буду счастливѣе, да и, наконецъ, это даже хорошо… это говоритъ въ ея пользу… значитъ, еще не привыкла…»

   Онъ проводилъ ее домой, дорогой вымолилъ себѣ прощеніе, а она обѣщала ему встрѣтиться съ нимъ въ слѣдующее воскресенье въ Stadtpark’ѣ…

   Эмилія сдержала слово: черезъ недѣлю они свидѣлись съ Рудольфомъ. День прошелъ еще веселѣе, и она вернулась домой только на слѣдующее утро, а во время урока была такая странная, что ученицы ея не знали что и подумать. Затѣмъ она заперлась въ своей комнатѣ и вышла къ обѣду съ опухшими отъ слезъ глазами…

   Прошло около года. Фрейлейнъ Эмилія все въ томъ-же полуеврейскомъ семействѣ, только она теперь гораздо чаще пользуется свободой. Хозяйка дома ничего противъ этого не имѣетъ: ея дѣвочки очень мило себя держатъ, болтаютъ по-французски, возбуждаютъ всеобщій восторгъ знакомыхъ — и всѣмъ этимъ онѣ обязаны молодой гувернанткѣ. Значитъ, нужно дорожить ею.

   И Эмилія не слышитъ никакихъ намековъ, не видитъ дувсмысленныхъ взглядовъ.

   Съ Рудольфомъ она дружна по-прежнему; онъ, дѣйствительно, оказался порядочнымъ человѣкомъ. Онъ не хвастается своей возлюбленной передъ своими товарищами и даже умѣетъ заботиться о ея нуждахъ.

   Конечно, она не принимаетъ отъ него денегъ, но онъ дѣлаетъ ей довольно цѣнные подарки; разъ даже, послѣ какого-то выгоднаго и нежданно удавшагося ему предпріятія, подарилъ ей браслетъ, за который въ любомъ магазинѣ сейчасъ-же дадутъ полторы тысячи гульденовъ. Эмилія это навѣрное знаетъ, она уже справлялась. Она надѣнетъ этотъ браслетъ еще разъ при Рудольфѣ, а потомъ непремѣнно продастъ его, и деньги поручитъ пристроить отцу своихъ ученицъ. Это очень ловкій человѣкъ, наживающій себѣ огромное состояніе. Съ его помощью маленькій капиталъ Эмиліи уже утроился — теперь ей не хватаетъ только двухъ тысячъ до назначенной цифры приданаго.

   Эмилія разъ въ годъ, на нѣсколько дней, ѣздитъ въ Пильзенъ къ роднымъ, и аккуратно каждую недѣлю получаетъ отъ нихъ письма и сама аккуратно имъ отвѣчаетъ. Отецъ и мать радуются, что у ней уже скоплено восемь тысячъ гульденовъ, и пишутъ ей, чтобъ скорѣе докапливала остальное и возвращалась подъ кровъ родительскій: хорошій женихъ на примѣтѣ, извѣстный ей Эдуардъ Штромъ. Обо всемъ уже переговорено и Эдуардъ готовъ ждать ее еще два года,— конечно, если за это время не представится или ему или ей болѣе выгодной партіи.

   Но Эмиліи теперь не до Пильзена и не до Штрома: она переживаетъ трудное время, ей приходится разставаться съ Рудольфомъ. Онъ нашелъ себѣ очень богатую невѣсту и откровенно признался въ этомъ своей возлюбленной, доказавъ ей, какъ дважды два четыре, что упустить такой случай съ его стороны было-бы безуміемъ и подлостью передъ самимъ собою. И Эмилія, wie eine echte Wienerinn, отлично понимаетъ, что разлука неизбѣжна.

   На прощанье Рудольфъ дѣлаетъ очень миленькій подарокъ — и они разстаются. Возмущаться, негодовать на возлюбленнаго, заявлять свои права на него — даже и не приходитъ въ голову Эмиліи, она для этого слишкомъ хорошо воспитана, современна и благоразумна.

   Въ первое время, конечно, ей тяжело и скучно, не съ кѣмъ проводить праздники. Пожалуй, можно ужъ и вернуться въ Пильзенъ, такъ какъ за продажей всѣхъ «сувенировъ», оставленныхъ Рудольфомъ, наберется даже больше десяти тысячъ. Но, во-первыхъ, Эмиліи хочется сохранить эти красивыя дорогія вещицы, а во-вторыхъ, она успѣла сжиться съ Вѣной и ея удовольствіями.

   Трауръ по Рудольфѣ длится три мѣсяца, а потомъ, въ томъ-же Stadtpark’ѣ, происходитъ знакомство съ другимъ молодымъ человѣкомъ — и прежняя жизнь возвращается. Второго возлюбленнаго, уѣхавшаго по дѣламъ изъ Вѣны, замѣняетъ третій. И такъ продолжается еще полтора года…

   Какъ-то, въ назначенный часъ, Эмилія пошла на свиданіе, прождала очень долго, а другъ сердца все-же не явился. Потерявъ терпѣніе, она отправилась къ нему на квартиру и застала его съ хорошенькой женщиной. Конечно, съ этой минуты между ними все было кончено. Эмилія три дня мучилась и ревновала, а черезъ недѣлю, навсегда простившись со своими хозяевами, уѣхала въ Пильзенъ.

   Она везла съ собою не десять, а пятнадцать тысячъ гульденовъ, нѣсколько дорогихъ бездѣлушекъ и всѣ принадлежности щегольскаго и солиднаго гардероба.

   Родные и сосѣди встрѣтили ее съ восторгомъ.

   Цифра ея приданаго въ одинъ день стала всѣмъ извѣстной.

   Эдуардъ Штромъ не заставилъ долго ждать себя,— онъ явился и сдѣлалъ формальное предложеніе, предварительно представивъ Эмиліи подробную опись своего движимаго и недвижимаго имущества и объяснивъ ей, на что онъ намѣренъ употреблять съ ея согласія деньги, которыя онъ за нею получитъ.

   Эмилія внимательно просмотрѣла опись, убѣдилась въ выгодности предлагаемаго ей предпріятія и протянула Эдуарду руку.

   — Только я должна предупредить васъ, что я уже не та, какою была тому назадъ четыре года… я… пожила въ Вѣнѣ…

   Она произнесла эти слова опустивъ глаза, но довольно спокойно.

   — Das versteht sich, liebes Fräulein!— отвѣчалъ Штормъ, цѣлуя ея руку: — но, вѣдь, за то вы сумѣли нажить пятнадцать тысячъ гульденовъ, а въ ваши года это доказываетъ большое благоразуміе. Къ тому-же я вполнѣ увѣренъ, что вы будете мнѣ вѣрной и любящей женой…

   — Не сомнѣвайтесь въ этомъ!— съ жаромъ перебила его Эмилія.

   — Я и не сомнѣваюсь и поэтому прошу меня осчастливить… а ваша прошлая жизнь въ Вѣнѣ меня не касается!..

   Черезъ мѣсяцъ Эмилія превратилась въ фрау Штромъ, и жизнь молодыхъ потекла очень благополучно. Они сошлись характерами и начинали общими усиліями заботиться о своемъ благосостояніи. Родной пильзенскій воздухъ и пиво скоро оказали свое благотворное дѣйствіе на Эмилію — у нея, черезъ полтора года супружеской жизни, родился здоровый маленькій нѣмецъ.

   Эмилія — типъ вѣнской дѣвушки, зарабатывающей себѣ приданое. Я не выдумалъ этой исторіи: такія исторіи встрѣчаются здѣсь сплошь и рядомъ и характеризуютъ современное нѣмецкое воспитаніе и нравы. Въ многочисленныхъ вѣнскихъ садахъ вы всегда можете найти немало Эмилій. Только не смущайтесь потомъ, черезъ нѣсколько лѣтъ, когда встрѣтите вашу веселую подругу въ роли почтенной и всѣми уважаемой матери семейства. Что-же касается до нея, то можете быть увѣрены, что она не смутится встрѣчей съ вами, окажетъ вамъ всякое радушіе, познакомитъ васъ со своимъ мужемъ, дѣтьми и родными.

  

   1877 г.