Bibra > Произведения > Все > Сон в зимний номер

Сон в зимний номер

Автор: Станюкович Константин Михайлович

Скачать

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
K. М. СТАНЮКОВИЧА.

Томъ VII.
Картинки общественной жизни.

Изданіе А. А. Карцева.

МОСКВА.
Типо-литографія Г. И. Простакова, Петровая, д. No 17, Савостьяновой.
1897.

http://az.lib.ru/

OCR Бычков М. Н.

  

Сонъ въ зимній номеръ.

  

I.

   На святкахъ, вечеромъ, въ роскошныхъ комнатахъ Павла Ивановича Варенцова собралось, по обыкновенію, много гостей. Общество было разнообразное — Павелъ Ивановичъ водилъ знакомство въ разныхъ сферахъ — были генералы, впрочемъ, болѣе изъ «раннихъ», прокуроры и адвокаты, профессоры и литераторы, люди, про которыхъ, обыкновенно, говорятъ: «занимаются дѣлами», предприниматели и актеры.

   Павелъ Ивановичъ и его супруга отличались радушіемъ и гостепріимствомъ. У нихъ былъ превосходный поваръ, вино «прямо изъ Франціи», а портеръ и эль «прямо изъ Англіи» (хозяинъ имѣлъ непосредственныя сношенія съ Европой по дѣламъ); за ужиномъ всегда можно было вдосталь наѣсться, напиться и наговориться но поводу всевозможнымъ иллюзій и притомъ, съ какой хочешь точки зрѣнія (нетерпимость не бывала въ числѣ гостей), а потому читателю легко будетъ повѣрить мнѣ на слово, если я скажу, что къ полуночному часу наплывъ гостей значительно увеличивался,

   Хозяинъ, плотный, румяный господинъ лѣтъ за сорокъ, съ широкимъ лицомъ, окаймленнымъ окладистой бородой и парой карихъ «зоркихъ» глазъ, свѣтившихся добродушіемъ,— принадлежалъ, по положенію своему, къ нарождающейся у насъ, такъ называемой, интеллигентной буржуазіи. Въ часы труда онъ распространялъ различные фабрикаты, «сбывалъ», «продавалъ», «покупалъ» и состоялъ агентомъ многихъ фирмъ Европы и Америки, а въ часы досуга занимался чтеніемъ, поощрялъ литературу и изрѣдка самъ грѣшилъ передовыми статьями о разныхъ фабрикатахъ. Если я прибавлю къ этому, что Варенцовъ былъ человѣкъ начитанный и образованный, фабрикаты сбывалъ только послѣ тщательнаго ученаго анализа и состояніе «заработалъ», а не «награбилъ», какъ какой-нибудь прощалыга-кулакъ,— то формулярный списокъ почтеннаго хозяина будетъ вполнѣ достаточенъ. Убѣжденія его… Но кто-же не догадается, даже изъ самыхъ недогадливыхъ, что Павелъ Ивановичъ былъ libre penseur и охранялъ эту репутацію съ усердіемъ, дѣлающимъ честь твердости его принциповъ. Въ конторѣ у него было десять женщинъ, которымъ предоставлена была возможность «самостоятельнаго труда»; въ качествѣ гласнаго онъ выдавался либеральными взглядами и произносилъ рѣчи, которыя самъ потомъ въ экстрактахъ отдавалъ въ газеты. Въ качествѣ члена разныхъ благотворительныхъ и иныхъ обществъ онъ отличался дѣятельностью; любилъ видѣть у себя извѣстныхъ писателей и ученыхъ и подавать министрамъ докладныя записки по поводу упадка русской промышленности и торговли… Говорилъ онъ при этомъ не дурно и иногда въ интимномъ кружкѣ послѣ обѣда осторожно соболѣзновалъ, что родился въ Россіи, а не во Франціи. Онъ, правда, не говорилъ вслухъ, что если-бы онъ былъ французомъ,— то Гамбетта навѣрное предложилъ-бы ему портфель министра земледѣлія и торговли,— но авторъ ручается, что Павелъ Ивановичъ не разъ мечталъ объ этомъ, предварительно разстегнувъ три послѣднія пуговицы жилета и распустивъ пряжку на панталонахъ…

   Въ молодости онъ къ министерскому портфелю относился, впрочемъ, иначе; именно, съ презрѣніемъ, такъ-какъ по окончаніи курса въ университетѣ онъ на такую «сдѣлку» ни за что-бы не пошелъ. Тогда онъ мечталъ на иныя темы. Онъ говорилъ о «послѣдней рубашкѣ», о равнодушіи къ «собственности», отрицалъ Пушкина, и, главнымъ образомъ, интересовался «женскимъ вопросомъ», находилъ, что бракъ — «отжившій институтъ», и въ этомъ отношеніи слово у него не расходилось съ дѣломъ.

   Однако «послѣдней рубашки» Павелъ Ивановичъ никому не отдалъ и, поотрицавши годикъ, другой Пушкина, на третій занялся «дѣломъ» т. е. сталъ сбывать фабрикаты, «продавать» и «покупать» и только по женскому вопросу оставался еще непреклоненъ до тѣхъ поръ, пока не женился на «пятидесяти тысячахъ» съ приданымъ въ видѣ очень милой дѣвушки, и не объявилъ, что на все можно поднимать руку, но на «святость» брака — никогда.

   Люди, знавшіе Павла Ивановича, когда онъ обѣщалъ отдать, «послѣднюю рубашку», сперва краснѣли, встрѣчаясь съ нимъ, а потомъ, увидавъ, что Павелъ Ивановичъ, глядя прямо въ глаза, иногда возвышается въ рѣчахъ своихъ (хотя и не о рубашкѣ, а о цѣломъ приличномъ костюмѣ) до пафоса — стали обзывать его «канальей»,— вслѣдствіе чего Павелъ Ивановичъ со многими разошелся.

   Что-же касается до людей, узнавшихъ Павла Ивановича, уже въ то время, когда онъ начиналъ «рекомендовать фабрикаты» — то тѣ составили о немъ мнѣніе очень хорошее, хотя втихомолку и говорили:— «Безъ мыла куда угодно влѣзетъ! »

   О порѣ своихъ «нелѣпыхъ заблужденій» Павелъ Ивановичъ вспоминать не любитъ. Не будемъ и мы вспоминать, тѣмъ болѣе, что не совсѣмъ ловко дѣлать человѣку непріятное, въ то время, когда собираешься у него ужинать. Обыкновенно это дѣлается послѣ ужина и уже по выходѣ отъ радушнаго хозяина.

  

II.

   Я сидѣлъ на диванѣ въ маленькомъ рабочемъ кабинетѣ хозяина, (у него было два кабинета) въ отдаленіи отъ парадныхъ комнатъ. Изъ отворенныхъ дверей доносилось жужжанье разговоровъ, то замиравшее, то усиливавшееся, а изъ сосѣдняго кабинета однообразно выкликались: пики, трефы, бубны, черви. Лампа освѣщала мягкимъ ровнымъ свѣтомъ комнату, пріятно дѣйствуя на глаза, уставшіе отъ свѣта гостинной, и на утомленные нервы. Я уже слышалъ тамъ, въ большой гостинной, гдѣ вокругъ стола вѣеромъ были разставлены кресла,— въ теченіи двухъ-трехъ часовъ, столько разнообразныхъ мнѣній на счетъ разныхъ событій «дня», что уютный уголокъ въ отдаленной комнатѣ былъ тихой пристанью отдохновенія.

   Признаюсь, удалился я въ пустыню не потому, чтобы меня самого не занималъ вопросъ объ урядникахъ, а просто потому, что усталъ и кромѣ того зналъ навѣрное, что почтенный хозяинъ также ясно и толково разберетъ всю несообразность этого «института», какъ и передовыя статьи газетъ, касавшихся этого вопроса… Вотъ если-бы онъ сталъ защищать «институтъ» — тогда я пожалуй-бы еще остался, но разсчитывать на чью-нибудь защиту урядника въ обществѣ, сидѣвшемъ въ гостинной, было невозможно…

   Я сталъ было поклевывать носомъ, какъ въ комнату вошли два господина, и «урядникъ» занялъ поневолѣ мое вниманіе. Два господина (я даже не знаю, кто такіе были они) костили урядника, что называется, въ перебой, и надо сказать правду, если-бы обвиняемый урядникъ и объявился внезапно передъ ругателями, то едва-ли-бы нашелъ сказать слово въ свое оправданіе. Оба господина пробирали его со всѣхъ сторонъ и разсказывали о немъ вещи болѣе подробныя и интересныя даже тѣхъ, которыя я читалъ въ газетахъ. Они, какъ понялъ я изъ разговора, жили въ деревнѣ и знали, какъ «онъ» приказывалъ сносить избы для «перестройки по инструкціи», какъ онъ искалъ среди крестьянской скотины подозрительныхъ лицъ для «оныхъ лицъ зарѣзу», и какъ мужики иной разъ и жертвовали, хотя и «перомъ», а не «животомъ»; какъ онъ арестовалъ дьякона, за «переодѣваніе съ противозаконной цѣлью» и пр. пр… Въ этихъ, очевидно подлинныхъ разсказахъ, было что-то такое комичное до невѣроятнаго и вмѣстѣ съ тѣмъ что-то такое нелѣпо-страшное, что дрема оставила меня, и я слушалъ, слушалъ, какъ терзали «урядника»…

   Пробравши «урядника» и понадѣясь, что по случаю новыхъ вѣяній стоитъ только подать петицію (они, впрочемъ, сказали: «прошеніе») и институтъ, очевидно, ненужный, будетъ уничтоженъ или, если и не уничтоженъ, то отмѣненъ въ видѣ опыта на пять лѣтъ,— оба господина ушли, и вашь покорнѣйшій слуга снова остался одинъ…

   Машинально я повернулъ голову въ сторону, къ маленькому столику, на которомъ лежалъ ворохъ газетъ, и гляжу: на одной изъ нихъ тотъ самый урядникъ, котораго только-что такъ костили, куда-то несется на борзомъ конѣ, одѣтый въ форму, и глядитъ на меня изъ подъ кивера, залихвастки надѣтаго на бекрень, показалось мнѣ, какъ-будто съ укоромъ ..

   Оказалось, что рисунокъ залихватскаго урядника, изображенный, вѣроятно, въ тотъ моментъ, когда художникъ представлялъ его себѣ мчавшимся на усмиреніе,— напечатанъ былъ въ, пензенскихъ «Губернскихъ Вѣдомостяхъ» прошлаго года. Вверху — картина, а внизу — прописывались подвиги: розыскамъ корову, благодаря усердію; потушилъ пожаръ, благодаря энергіи; предупредилъ градъ, благодаря бодрствованію; уничтожилъ саранчу и т. п. и т. п.

   Я вспомнилъ, что о подвигахъ этихъ я читалъ и въ другихъ губернскихъ вѣдомостяхъ, вспомнилъ еще, что въ первое время послѣ основанія «института» всѣ губернскія вѣдомости открыли рубрику о подвигахъ, хотя, какъ кажется, только одна пензенская губернская редакція догадалась иллюстрировать рубрику нагляднымъ изображеніемъ… Она сдѣлала это, очевидно, съ воспитательной цѣлью: «Гляди и… остерегайся!»

   «Перечисляются-ли и теперь твои подвиги, о, мой бѣдный урядникъ?— невольно задалъ я вопросъ, разглядывая изображеніе одного изъ пяти тысячъ джентльменовъ, несущихся вскачь по проселкамъ Россіи.

   Но нарисованный урядникъ, хотя и молчалъ, однако видъ его говорилъ, что онъ по прежнему свершаетъ подвиги. Молодецки выгнувшись всѣмъ корпусомъ впередъ, лихо загнувъ киверъ на бекрень, несся онъ на сѣрой бумагѣ «Пензенскихъ Губернскихъ Вѣдомостей». И посадка его, и озабоченно-серьезное лицо (художникъ «схватилъ моментъ»), и нагайка въ рукѣ, все, казалось, говорило, что онъ весь — подвигъ, олицетворяющій собой идею послѣдняго слова разносторонней дѣятельности на поприщѣ «мѣропріятій».

   Онъ молчалъ. Но при слабомъ свѣтѣ лампы, показалось мнѣ, лицо его улыбалось, и улыбка эта словно-бы говорила, что онъ не боится нареканій… Онъ также увѣренно держитъ нагайку и мчится впередъ… Отъ пристальнаго разглядыванія картинки я впалъ въ состояніе, близкое къ гипнотизму. Фигура принимала въ моихъ глазахъ все большіе и большіе размѣры… Передо мной уже былъ не простой урядникъ, а какой-то фантастическій всадникъ съ необыкновенною нагайкой въ рукѣ… Лицо всадника принимало различныя выраженія… Оно то смѣялось, то глядѣло прямо на меня жесткимъ пронизывающимъ взглядомъ… И лошадь приняла такіе-же фантастическіе размѣры. Она неслась, забирая чудовищными копытами, подъ которыми вмѣсто пыли мелькали человѣческія фигуры, города и деревни. А конь все несется, не замѣчая, что несется, оставляя за собой что то хаотическое.

   Становилось совсѣмъ жутко отъ этого кошмара… Я пробовалъ отвести глаза, но вдругъ въ ушахъ моихъ отчетливо раздался рѣзкій свистъ… и какой-то хохотъ, отъ котораго замерло сердце… Голова всадника выростала во что-то чудовищное; громадные глаза налились кровью и, затѣмъ, вдругъ, лицо его преобразилось въ длинное, худощавое съ лукавой добродушной улыбкой… Глаза посмѣивались мнѣ прямо въ упоръ.

   Чья-то рука дотронулась до моего плеча. Галлюцинаціи исчезли. Я поднялъ голову. Передо мной стоялъ хозяинъ.

   — Чѣмъ это вы такъ увлеклись?— проговорилъ онъ своимъ мягкимъ груднымъ голосомъ.— Что читаете? А!— И Павелъ Ивановичъ разсмѣялся.— Разсматриваете урядника?— Недурно изображенъ? Посадка какая?— Мнѣ высылаетъ эту газету губернаторъ Татищевъ… Такъ, для обертки служитъ!— какъ будто извинялся онъ, что въ его кабинетѣ лежатъ «Губернскія Вѣдомости».— И чего вы сюда забились… Пойдемте-ка туда.

   — Нѣтъ, Павелъ Ивановичъ, ужъ вы простите… Что-то голова болитъ… я здѣсь посижу.

   — Какъ знаете… какъ знаете… А тамъ у насъ сейчасъ интересный споръ былъ… пари даже держимъ.

   — О чемъ?

   — Да насчетъ уничтоженія «института»… Земства ходатайствуютъ — это признакъ.

   — И какъ-же по вашему?

   — Я въ большинствѣ — мы увѣрены въ успѣхѣ… Да и нельзя-же… Вѣдь, согласитесь… А вы за кого-бы держали?

   — Я, знаете, скептикъ…

   — Но теперь, когда… Вы слышали, что безповоротно рѣшено продолжать опыты новыхъ вѣяній… На-дняхъ я былъ по дѣлу у лица, близко стоящаго къ источникамъ (онъ назвалъ фамилію лица), и названное лицо категорически мнѣ сказало: «Не предавайтесь мечтамъ, но надѣйтесь…»

   — Какъ-же, какъ-же, и я слышалъ, подхватилъ я.— На-дняхъ мнѣ тоже пришлось видѣть лицо, близко стоящее къ источникамъ, и оно тоже сказало мнѣ: «Не предавайтесь мечтамъ, но надѣйтесь». Я, грѣшнымъ дѣломъ, хотѣлъ было болѣе подробно распросить и расчитывалъ какъ-нибудь потоньше коснуться вопроса, на что, собственно говоря, слѣдуетъ надѣяться… Но, къ несчастію, когда я закинулъ удочку, его превосходительство сказалъ, что ему некогда распространяться, такъ-какъ онъ спѣшилъ къ докладу… Однако онъ все-таки повторилъ: «надѣйтесь» и съ этими словами распрощался со мной.— А вамъ, Павелъ Ивановичъ, вѣрно въ подробности сообщили?

   — Нѣтъ… Особенныхъ подробностей не успѣли сообщить — я тоже не во время пріѣхалъ — генералъ куда-то торопился — но тонъ и вообще…

   Онъ помолчалъ и прибавилъ:

   — Сомнѣнія быть не можетъ… Пора намъ наконецъ окончательно вступить на путь довѣрія и любви…

   Павелъ Ивановичъ присѣлъ около меня и по этому поводу заговорилъ.

   Надо отдать справедливость Павлу Ивановичу: онъ говорилъ недурно; плавная его рѣчь по временамъ переходила въ горячій тонъ и блистала юморомъ. Онъ вкратцѣ разсказалъ мнѣ цѣлую программу будущаго, какимъ бы онъ желалъ его видѣть. Я слушалъ и чувствовалъ, что будетъ въ самомъ дѣлѣ недурно… для Павла Ивановича.

   «Фабрикатъ» будетъ сбываться легче. Будетъ, что продавать и покупать, т. к. «меньшой братъ» станетъ богаче… Торговля и промышленность разовьются…

   — Мы съ вами…

   — А мужики?— перебилъ я.

   — И они впослѣдствіи…

   — А теперь?

   — Странный вы — усмѣхнулся снисходительно Павелъ Ивановичъ — нельзя же сразу… Конечно, гуманныя наши чувства должны иногда страдать, но историческая необходимость… исторія… надо принять ихъ въ соображеніе… Вездѣ такъ… Сперва мы, а со временемъ, Господь Богъ дастъ, и они… Ужъ не думаете ли вы, что мужика нашего такъ-таки и можно посадить за столъ?..

   — А если попробовать?..— робко вставилъ я…

   — Мужицкую теорію изволите проповѣдывать?— опять усмѣхнулся Павелъ Ивановичъ… Да вѣдь прежде надо его вымыть, обчистить, научить грамотѣ…

   — То-то мнѣ думается, Павелъ Ивановичъ, что ужъ слишкомъ заботятся обчистить его… Скоро, пожалуй, и чистить будетъ нечего… А если бы позволили ему самому себя чистить и мыть… Знаете ли, въ видѣ опыта?.. Какъ вы полагаете?

   Навелъ Ивановичъ взглянулъ на меня такимъ добродушно-презрительнымъ взглядомъ, что я смутился, точно и въ самомъ дѣлѣ сказалъ нѣчто очень глупое.

   — Ого!..— промолвилъ онъ. Вы вотъ что?.. По вашему выходитъ, что лучше такъ… Цивилизацію въ отставку…

   — Я не говорилъ этого…

   — Ну, такъ и выбирайте между вотъ этимъ всадникомъ — онъ указалъ рукой на «Пензенскія Вѣдомости» — и…

   — И — кѣмъ?

   — И нами — людьми цивилизаціи и жизни, а не иллюзій…

   «Развѣ, будто, нельзя и безъ всадника, и безъ васъ!» подумалъ я, но сказать этого не рѣшился.

   — Такъ какъ же?..— проговорилъ онъ, поднимаясь съ мѣста… Нашли другіе пути?.. Ихъ, батюшка, нѣтъ!

   — Ищите!— примолвилъ онъ шутливо и прибавилъ.— Однако простите, мы тутъ съ вами заговорились, а мнѣ надо къ гостямъ.— Да смотрите, какъ отыщите пути, разскажите намъ вашу программу за ужиномъ.— Скоро сядемъ ужинать!

   Павелъ Ивановичъ ушелъ… Опять въ кабинетѣ стало тихо. «Урядникъ» лежалъ на столѣ и не смущалъ болѣе моего нервнаго настроенія. Голосъ представителя цивилизаціи, прочитавшаго мнѣ только что нотацію, доносился легкимъ журчаніемъ изъ сосѣдняго кабинета… По временамъ слышались восклицанія о пяти пикахъ и пяти бубнахъ… я глубже опустился въ уголъ дивана и закрылъ глаза… Не то греза, не то дрема одолѣвала меня… Слабѣе доносились голоса изъ сосѣдняго кабинета, а голова искала удобнаго положенія… Повременамъ до слуха моего долетали какіе-то мягкіе неопредѣленные звуки и наконецъ совсѣмъ пропали…. Другіе образы, другія картины, совсѣмъ другая жизнь проносилась предо мной…

  

III.

   Я очутился на Невскомъ проспектѣ, разсчитывая итти въ цензурное управленіе за одной справкой. Былъ теплый весенній день… Пѣшеходы двигались обычной волной, но физіономіи, попадавшіяся на встрѣчу, казались мнѣ совсѣмъ не такими, какія обыкновенно встрѣчаешь… Что-то не то! Выраженія лицъ, какъ будто, стало другое — пришибленности и какого-то недоумѣвающаго испуга не было… «Вѣрно все именинники!» рѣшилъ я, продолжая путь, но отрывки разговоровъ, долетавшіе до меня, заставили меня прислушаться… Рѣчи, какія-то странныя, неслыханныя рѣчи, по крайней мѣрѣ, на Невскомъ среди бѣлаго дня…

   Вдругъ сзади меня раздалось слово, заставившее меня невольно обернуться и ожидать, что рука городоваго уже ласково протягивается къ шивороту господина, такъ неосторожно бесѣдующаго на улицѣ. Но бесѣдующіе продолжали въ томъ же тонѣ, какъ ни въ чемъ не бывало, и никакого смятенія не произошло.— «Вѣрно городовой ожидаетъ какого-нибудь проѣзда!» подумалъ я, разсчитывая дать тягу при случаѣ, и искалъ глазами родную мнѣ съ дѣтства фигуру въ классической формѣ съ шашкой и револьверомъ, но, какъ я ни искалъ — знакомой фигуры не было…

   «О, безпорядки!» подумалъ я.

   — Проходите… проходите, господа!.. Господинъ, не раздавите малютку!— раздался чей-то ласковый голосъ, и въ тоже время ловкая рука отвела отъ ребенка неосторожнаго пѣшехода.

   Я обернулся. Передо мной стоялъ, очевидно, полицейскій, но совсѣмъ не похожій на вѣрнаго спутника нашей жизни. Онъ никого не бралъ за шиворотъ и даже извощиковъ не ласкалъ шашкой плашмя.

   «Бутарь, бутарь! Гдѣ ты?»

   — Вы — городовой?

   — Развѣ вы не видите!— усмѣхнулся онъ.— Что вамъ угодно?.. Если вы спѣшите на сходку радикаловъ, то вамъ направо!— прибавилъ онъ, оглядывая меня, какъ провинціала.— Сегодня интересное засѣданіе.

   Я протиралъ глаза… Иду дальше.

   У пассажа толпа газетныхъ разнощиковъ выкрикиваетъ названія газетъ. Изумленіе мое растетъ. Названія рѣжутъ ухо.

   — Дайте «Голосъ», «Новое Время» и «Молву!» — спрашиваю я.

   На меня смотрятъ, какъ на свалившагося съ луны.

   — Этихъ газетъ давно нѣтъ!— поясняетъ мнѣ старый разнощикъ… Есть у насъ: «Реформа», «Либералъ», «Радикалъ», «Народникъ», есть «Консерваторъ», есть, если пожелаете,. «Свобода слова»… Онъ продолжалъ перечислять названія… А то, коли хотите позабавиться — купите «Искру»… Посмотрите каррикатуру… похоже… Министра внутреннихъ дѣлъ ловко пробираютъ. Министръ онъ ничего себѣ, но послѣдняя его мѣра…

   Я бросился въ Пассажъ, сталъ щипать носъ и посмотрѣлъ на себя въ зеркало — не сошелъ ли я съ ума.

   Однако, никто на меня не обращалъ вниманія. Я вернулся на Невскій; ну, думаю, сейчасъ что-нибудь чрезвычайное случится, но ничего чрезвычайнаго не случилось. Жизнь кипѣла обычнымъ порядкомъ, и даже А. А. Краевскій гулялъ по Невскому съ самымъ спокойнымъ и довольнымъ лицомъ.

   «Но какже «Голоса» нѣтъ?» вспомнилъ я и у ближайшаго кіоска спросилъ: что издаетъ А. А. Краевскій.

   — Вы откуда пріѣхали?.. Онъ давно издаетъ «Либерала?»

   «Что за чудеса!» «Уже не пьянъ ли я?».. Иду дальше…

   На встрѣчу — пріятель Сергѣй Николаевичъ, котораго я не видалъ пять лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ уѣхалъ въ Пинегу изучать климатическія условія.

   — Вы какими судьбами?..

   — Очень просто… Я давно здѣсь…

   — И… безъ опаски?

   — Да чего опасаться?..— изумился онъ… Вы думаете, что на мою конференцію соберется мало народа?..

   — Какую конференцію?..

   — Ну — бесѣду, если вы не любите иностранныхъ словъ…

   — О чемъ?..

   — Да вы изъ Китая что ли пріѣхали?.. Развѣ не видали афишъ!..— расхохотался онъ… Смотрите…

   Съ этими словами онъ подвелъ меня къ ближайшему дому, и я увидалъ громадную афишу, на которой крупными буквами была напечатана программа бесѣды.

   Я прочелъ и ахнулъ…

   — Вы чего?.. Или не согласны?.. Ну заходите ко мнѣ… теперь мнѣ некогда… Иду на сходку радикаловъ…

   — А Николай Ивановичъ гдѣ?.. Тамъ все, въ не столь отдаленныхъ мѣстахъ?..— тихо спросилъ я.

   — Какъ же, тамъ — народнымъ учителемъ…

   — Народнымъ учителемъ???

   — Ну, да…

   — А Карминовъ?..

   — Управляетъ артельной фабрикой въ Воронежской губерніи…

   — Артельной фабрикой!?..

   — Да что вы все восклицаете!… Развѣ не по вкусу, что ли?…

   Но я уже распрощался, торопливо шагая въ театральную улицу.

   Я поднялся по знакомой лѣстницѣ… Вхожу. Сторожъ встрѣчаетъ меня…

   — Вамъ кого угодно?

   — Я въ цензурный комитетъ…

   — Эка хватились?… Давно его нѣтъ… Давненько, сударь.

   — Вы… смѣетесь?..

   — Что вы, господинъ?.. Я слава Богу… самъ помню Комитетъ… Въ немъ сторожемъ былъ, но только… давно его нѣтъ…

   — Такъ гдѣ же онъ?..

   — Вовсе нѣтъ. Упраздненъ… А если справку какую — вонъ идите туда, съ улицы, гдѣ прежде было главное управленіе по дѣламъ печати.

   «Было?!..» Что за чертовщина!..

   Я уже въ пріемной. Ведутъ меня сейчасъ же въ кабинетъ… Въ кабинетѣ за столомъ — высокій худощавый господинъ.

   — Мнѣ хотѣлось бы получить разрѣшеніе издавать газету?— говорю я.

   — Садитесь… Но только зачѣмъ же вамъ разрѣшеніе?..

   — А то какъ же?.

   — Сообщите прямо намъ и дѣло съ концомъ. Вы развѣ не знаете правилъ?.

   — Извините, пожалуйста… Но я бы хотѣлъ узнать въ какой мѣрѣ… Видите ли, разсчитывая затратить капиталъ и принимая въ соображеніе новыя вѣянія… я почелъ бы себя счастливымъ, ваше превосходительство, если бъ заранѣе зналъ, что подлежитъ обсужденію и что нѣтъ… Напримѣръ, возможно ли касаться вопроса о губернаторахъ…

   Онъ посмотрѣлъ на меня особенно пристально и усмѣхнулся.

   — Да намъ какое дѣло, чего вы будете касаться?.. Касайтесь чего хотите, а ужъ дѣло общаго суда притянуть васъ, если вы на счетъ частной жизни или диффамаціи… Вижу изъ вашего вопроса, что вы хотите ретроградную газету основать, такъ позволю себѣ дружески дать вамъ совѣтъ — не тратьте капитала. Не пойдетъ…

   — Вы полагаете?..

   — Еще бы! Кто теперь читать будетъ… старыя сказки. Провалитесь!.. Примѣры были… Вотъ, если хотите издавать дешевую газету для народнаго чтенія, этакъ въ рубль, въ два — ну, другое дѣло…

   — Для народнаго чтенія??— Газету??.— Независимую???

   — А то какую же?— Вы, быть можетъ, думаете, что существующія сдѣлаютъ конкуренцію?. Такъ вѣдь, батюшка, у насъ сто милліоновъ грамотныхъ жителей… Найдутся читатели, если вы пригласите хорошихъ сотрудниковъ…

   — Но развѣ мужикъ можетъ… Неурожаи… недоимки…

   — Когда? гдѣ?.— встрепенулся онъ, точно я сообщилъ нѣчто невозможное. Развѣ была телеграмма?.. Въ утреннихъ газетахъ ничего нѣтъ о неурожаѣ…

   — Я вообще…

   — Ну это вамъ вообразилось… Слава Богу, давно что-то не слыхать… Земли у крестьянъ теперь много, а нужно — селись гдѣ хочешь, правительство къ услугамъ… Вы помните, какъ подняли на смѣхъ «Либерала» за то, что онъ былъ противъ уменьшенія налога съ земли и ратовалъ за уменьшеніе налоговъ съ капитала… Это статья Варенцова… Ну понятно… ему нельзя теперь фабрикаты сбывать… Артельное производство его подкузьмило… Онъ теперь и злобствуетъ. Да вы, какъ кажется…

   Онъ остановился, опять взглянулъ на меня и деликатно проговорилъ:

   — Быть можетъ вы несовсѣмъ хорошо себя чувствуете, и вамъ нуженъ докторъ…

   Очевидно, онъ принималъ меня за сумасшедшаго, но мнѣ казалось, что сумасшедшій онъ, а не я.

   Я откланялся, а онъ, пожимая мнѣ руку, еще разъ замѣтилъ:

   — Докторъ тутъ напротивъ, на дежурномъ постѣ… Онъ всегда къ услугамъ нуждающихся въ помощи!

   Я вышелъ и сталъ сомнѣваться, дѣйствительно ли я въ своемъ умѣ. Только что бывшій разговоръ особенно подѣйствовалъ на меня.— У подъѣзда опять встрѣча. Идетъ мой знакомый подъ руку съ молодой красивой еврейкой, которую я тоже знавалъ. Оба веселые, довольные.

   — А!— привѣтствовали они меня. Зачѣмъ были у начальника печати?— За справками?

   — Да, за справкой… Ну, а вы какъ поживаете?

   — Слава Богу… вотъ недавно женился… рекомендую — жена моя!..

   Я смутился. Пріятель мой, я зналъ хорошо, былъ женатъ раньше.

   — Поздравляю…

   — Кстати… вы, вѣдь, знали мою прежнюю жену?.. Знаете, и она вышла замужъ…

   — Какъ такъ?

   — Очень просто… какъ дѣлается… Развелись…

   — И вы повѣнчались?

   — Ну, конечно… Сперва составили запись у мирового судьи, а потомъ пошли въ церковь.

   — Супруга ваша, значитъ, перешла въ православіе?

   — И не думала? Развѣ она хочетъ?..

   — Но по закону…

   — Первый разъ слышу… Что вы, батюшка, новые законы выдумываете?.. Точно у насъ нѣтъ свободы совѣсти… Да развѣ безъ свободы совѣсти можно существовать…

   Но я уже его не слушалъ… Я бросился бѣжать, думая, въ самомъ дѣлѣ, что я помѣшанный… Я бѣжалъ по улицамъ. Ноги подкашивались. Я чувствовалъ, что сейчасъ упаду… Я хотѣлъ вскрикнуть, но голоса не было… Наконецъ, я напрягъ всѣ усилія и… проснулся…

   Я протиралъ глаза… Изъ сосѣдней комнаты раздались знакомые голоса и я, наконецъ, пришелъ въ себя.

   — Пойдемте-ка ужинать! — проговорилъ, входя, Павелъ Ивановичъ, и разскажите-ка намъ, что вы видѣли во снѣ…

   Мы пошли вмѣстѣ съ нимъ, но что я видѣлъ во снѣ, про то я не разсказалъ, боясь быть поднятымъ на смѣхъ.

   За ужиномъ продолжались горячія бесѣды. Опять говорили объ ахалъ-текинцахъ, объ урядникахъ, и передавались слова, слышанныя болѣе или менѣе, изъ хорошихъ источниковъ.

   Къ концу ужина, Павелъ Ивановичъ снова завелъ рѣчь о будущемъ, н рѣчь его журчала, словно ручей. Всѣ слушали и — находили, что Павлу Ивановичу можно со временемъ быть министромъ…