Дело

  ДЕЛО

 

ДРАМА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ

 

 

Оригинал находится здесь: Машинный фонд русского языка

 

 

К ПУБЛИКЕ

 

(Писано в 1862 году)

 

Предлагаемая здесь публике пиеса Дело не есть, как некогда

говорилось, Плод Досуга, ниже, как ныне делается Поделка

литературного Ремесла, а есть в полной действительности сущее, из

самой реальнейшей жизни с кровью вырванное дело.

 

Если бы кто-либо — я не говорю о классе литераторов, который так же

мне чужд, как и остальные четырнадцать, но если бы кто-либо из

уважаемых мною личностей усомнился в действительности, а тем паче

в возможности описываемых мною событий; то я объявляю, что я

имею под рукою факты довольно ярких колеров, чтобы уверить всякое

неверие, что я ничего невозможного не выдумал и несбыточного не

соплел. 0стальное для меня равнодушно.

 

Для тех, кто станет искать здесь сырых намеков на лица и пикантных

пасквильностей, я скажу, что я слишком низко ставлю тех, кто стоит

пасквиля, и слишком высоко себя, чтобы попустить себя на такой

литературный проступок.

 

Об литературной, так называемой, расценке этой Драмы я, разумеется,

и не думаю; а если какой-нибудь Добросовестный из цеха Критиков и

приступил бы к ней с своим казенным аршином и клеймеными весами,

то едва ли такой официал Ведомства Литературы и журнальных Дел

может составить себе понятие о том равнодушии, с которым я

посмотрю на его суд… Пора и этому суду стать публичным. Пора и ему

освободиться от литературной бюрократии. Пора, пора публике самой

в тайне своих собственных ценных ощущений и в движениях своего

собственного нутра искать суд тому, что на сцене хорошо и что дурно.

Без всякой литературной Рекомендации или другой какой Протекции,

без всякой Постановки и Обстановки, единственно ради этих

внутренних движений и сотрясений публики, Кречинский уже семь лет

правит службу на русской сцене, службу, которая вместе есть и его суд.

Я благодарю публику за такой лестный для меня приговор, я

приветствую ее с этой ее зачинающеюся самостоятельностию, — и

ныне мое искреннее, мое горячее желание состоит лишь в том, чтобы и

это мое Дело в том же трибунале было заслушано и тем же судом

судимо.

 

Марта 26 д. 1862 г.

Гайрос.

 

P. S. протекло шесть лет! но мое желание не могло исполниться, и

теперь я с прискорбием передаю печати то, что делал для сцены.

 

1868 г. февраля 21 д.

Кобылинка.

 

 

ДАННОСТИ

 

Со времени расстроившейся свадьбы Кречинского прошло шесть лет.

Действие происходит в Санкт-Петербурге, частию на квартире Муромских, частию

в залах и апартаментах какого ни есть ведомства.

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

 

I. НАЧАЛЬСТВА

 

Весьма важное лицо. Здесь всё, и сам автор, безмолвствует.

 

Важное лицо. По рождению Князь; по службе тайный советник. По

клубу приятный человек. На службе зверь. Есть здоров, за

клубничкой охотится, но там и здесь до пресыщения, и потому

геморроидалист.

 

 

II. СИЛЫ

 

Максим Кузьмич Варравин. Правитель дел и рабочее колесо какого ни

есть ведомства, действительный статский советник, при звезде.

Природа при рождении одарила его кувшинным рылом. Судьба

выкормила ржаным хлебом; остальное приобрел сам.

 

Кандид Касторович Тарелкин. Коллежский советник и приближенное

лицо к Варравину. Изможденная и всячески испитая личность.

Лет под сорок. Одевается прилично; в белье безукоризнен. Носит

парик, но в величайшей тайне; а движения его челюстей дают

повод полагать, что некоторые его зубы, а может быть, и все,

благоприобретенные, а не родовые. Говорит как Демосфен

именно тогда, когда последний клал себе в рот камни.

 

Иван Андреевич Живец. Этот совершил карьеру на поле чести.

Получив там несколько порций палкою и от этого естественно

выдвинувшись вперед, он достиг обер-офицерского звания.

Теперь усердствует Престол-Отечеству как экзекутор.

 

 

III. ПОДЧИНЕННОСТИ

 

Чибисов. Приличная, презентабельная наружность. Одет по моде;

говорит мягко, внушительно и вообще так, как говорят люди,

которые в Петербурге называются теплыми, в прямую

супротивность Москве, где под этим разумеются воры.

 

Ибисов. Бонвиван, супер и приятель всех и никого.

 

Касьян Касьянович Шило. Физиономия Корсиканского разбойника.

Клокат. Одет небрежно. На всех и на вся смотрит зло. От

треволнений и бурь моря житейского страдает нравственною

морскою болезнию, и от чрезмерной во рту горечи посредь речи

оттягивает, а иногда и вовсе заикается.

 

Чиновники:

 

Герц

Шерц

Шмерц

Колеса, шкивы и шестерни бюрократии.

 

Чиновник Омега. Имеет и состояньице, и сердце доброе; но слаб и в

жизни не состоятелен.

 

 

IV. НИЧТОЖЕСТВА, ИЛИ ЧАСТНЫЕ ЛИЦА

 

Петр Константинович Муромский. Та же простота и

непосредственность натуры, изваянная высоким резцом

покойного М. С. Щепкина. В последние пять лет поисхудал,

ослаб и поседел до белизны почтовой бумаги.

 

Анна Антоновна Атуева. Нравственно поопустилась; физически

преуспела.

 

Лидочка!.. Как и на чьи глаза? Для одних подурнела; для других стала

хороша. Побледнела и похудела. Движения стали ровны и

определенны, взгляд тверд и проницателен. Ходит в черном,

носит плед Берже и шляпку с черной густой вуалеткой.

 

Нелькин. Вояжировал — сложился. Утратил усики, приобрел пару

весьма благовоспитанных бакенбард, не оскорбляющих, впрочем,

ничьего нравственного чувства. Носит сзади пробор, но без

аффектации.

 

Иван Сидоров Разуваев. Заведывает имениями и делами Муромского:

прежде и сам занимался коммерцией, торговал, поднялся с

подошвы и кое-что нажил. Ему теперь лет за шестьдесят. Женат.

Детей нет; держится старой веры; с бородою в византийском

стиле. Одет, как и все прикащики: синий двубортный сюртук,

сапоги высокие, подпоясан кушаком.

 

 

V. НЕ ЛИЦО

 

Тишка, и он познал величия предел! После такой передряги спорол

галуны ливрейные, изул штиблеты от ног своих и с внутренним

сдержанным удовольствием возвратился к серому сюртуку и тихим

холстинным панталонам.

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

 

Квартира Муромских; гостиная. Три двери: одна направо — в комнату Лидочки и

Атуевой, другая налево — в кабинет Муромского, третья прямо против зрителей —

в переднюю. Бюро; диван; у окна большое кресло.

 

 

ЯВЛЕНИЕ I

 

Атуева пьет чай, входит Нелькин.

 

Нелькин (кланяясь). Доброе утро, Анна Антоновна!

 

Атуева. Здравствуйте, здравствуйте.

 

Нелькин (осматриваясь). Не рано ли я?

 

Атуева. И нет; у нас уж и старик встает.

 

Нелькин. А Лидия Петровна еще не встала?

 

Атуева. Это вы по старине-то судите; нет, нынче она раньше всех

встает. Она у ранней обедни, сей час воротится.

 

Нелькин (садится). Давно мы, Анна Антоновна, не видались;- скоро

пять лет будет.

 

Атуева. Да, давно. Ну где ж вы за границей-то были?

 

Нелькин. Много где был, а всё тот же воротился. Всё вот вас люблю.

 

Атуева. Спасибо вам, а то уж нас мало кто и любит…, одни как перст

остались. Доброе вы дело сделали, что сюда-то прискакали.

 

Нелькин. Помилуйте, я только того и ждал, чтобы к вам скакать —

давно б вы написали, видите — не замешкал…

 

Крепко обнимаются; Атуева утирает слезы.

 

Ну полноте — что это все хандрите?

 

Атуева. Как не хандрить?!

 

Нелькин. Да что у вас тут?

 

Атуева. (вздыхая). Ох, — нехорошо!

 

Нелькин. Да что ж такое?

 

Атуева. А вот это Дело.

 

Нелькин. Помилуйте, в чем дело? Какое может быть тут дело?

 

Атуева. Батюшка, я теперь вижу: Иван Сидоров правду говорит — изо

всего может быть Дело. Вот завязали, да и на поди; проводят из

мытарства в мытарство; тянут да решают; мнения да разногласия — да

вот пять лет и не знаем покоя; а все, знаете, на нее.

 

Нелькин. На нее? Да каким же образом на нее?

 

Атуева. Всякие, — видишь, подозрения.

 

Нелькин. Подозрения?! В чем?

 

Атуева. А первое, в том, что она, говорят, знала, что Кречинский хотел

Петра Константиновича обокрасть.

 

Нелькин (покачав головою). Она-то!

 

Атуева. А второе, говорят, в том, что будто она в этом ему помощь

оказала.

 

Нелькин (подняв глаза). Господи!

 

Атуева. А третье, уж можно сказать, самое жестокое и богопротивное,

говорят, в том, что и помощь эту она оказала потому, что была, видите,

с ним в любовной интриге; она невинная, видите, жертва, — а он ее

завлек…

 

Нелькин. Так, стало, этот подлец Кречинский…

 

Атуева. (перебивая). Нет, не грешите.

 

Нелькин. Нет уж, согрешу.

 

Атуева. (перебивая). Позвольте… в самом начале теперь дела…

 

Нелькин (перебивая). Неужели вы от этой болезни еще не вылечились?

 

Атуева. От чего мне лечиться? — дайте слово сказать.

 

Нелькин (махая руками). Нет, — не говорите.

 

Атуева. (вскочив с места). Ах, Создатель!.. (Берет из бюро бумагу.)

Так вот нате, читайте.

 

Нелькин (вертит бумагу). Что читать?

 

Атуева. А вот это письмо, которое по началу Дела писал Кречинский к

Петру Константиновичу.

 

Нелькин. Кречинский!?! Письмо! Так разве вы меня выписали из-за

границы, чтоб Кречинского письма читать. Знаете ли вы, что я этого

человека ненавижу. Он Каин! — Он Авеля убил!!

 

Атуева. Да не он убил! Читайте!

 

Нелькин (читает). «Милостивый Государь Петр Константинович! —

Самая крайняя нужда заставляет меня…» (останавливается)… ну так и

есть; опять какая-нибудь штука.

 

Атуева. Думали мы, что штука; да не то вышло… Читайте, сударь.

 

Нелькин (читает сначала равнодушным голосом, но потом живо и с

ударением). «Милостивый Государь Петр Константинович! — Самая

крайняя нужда заставляет меня писать к вам. Нужда это не моя, а ваша

— и потому я пишу. С вас хотят взять взятку — дайте; последствия

вашего отказа могут быть жестоки. Вы хорошо не знаете ни этой

взятки, ни как ее берут; так позвольте, я это вам поясню. Взятка взятке

розь: есть сельская, так сказать, пастушеская, аркадская взятка; берется

она преимущественно произведениями природы и по стольку-то с

рыла; — это еще не взятка. Бывает промышленная взятка; берется она с

барыша, подряда, наследства, словом, приобретения, основана она на

аксиоме — возлюби ближнего твоего, как и самого себя; приобрел —

так поделись. — Ну и это еще не взятка. Но бывает уголовная или

капканная взятка, — она берется до истощения, догола! Производится

она по началам и теории Стеньки Разина и Соловья Разбойника;

совершается она под сению и тению дремучего леса законов, помощию

и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия,

расставляемых по полю деятельности человеческой, и в эти-то ямы

попадают без различия пола, возраста и звания, ума и неразумия,

старый и малый, богатый и сирый… Такую капканную взятку хотят

теперь взять с вас; в такую волчью яму судопроизводства загоняют

теперь вашу дочь. Откупитесь! Ради Бога, откупитесь!.. С вас хотят

взять деньги — дайте! С вас их будут драть — давайте!.. Дело,

возродившееся по рапорту квартального надзирателя о моем будто

сопротивлении полицейской власти, о угрозе убить его на месте и о

подлоге по закладу мною вашего солитера, принимает для вас

громовой оборот. Вчера раскрылась передо мною вся эта каверза; вчера

сделано мне предложение учинить некоторые показания касательно

чести вашей дочери. Вы удивитесь; — но представьте себе, что я не

согласился! Я отвечал, что, может, и случилось мне обыграть

проматывающегося купчика или блудно расточающего родовое имение

дворянина, но детей я не трогал, сонных не резал и девочек на удилище

судопроизводства не ловил. Что делать? У всякого своя логика; своей я

не защищаю; но есть, как видите, и хуже. Примите и пр.

Михаил Кречинский».

 

Атуева. И что ж, вы полагаете, Петр-то Константиныч послушался?

 

Нелькин (отдавая письмо). Естественно не поверил.

 

Атуева. (запирает письмо в бюро). Именно. Эге, говорит, это новая

штука; тех же щей, да погуще влей — ну и не поверил; правые,

говорит, не дают, виновные дают. Я было к нему пристала, так он

знаете как: а вы, говорит, заодно с Кречинским-то, что ли? Ну что ей

могут сделать? Я тут, говорит, отец, так мой голос первый; а вышел-то

его голос последний; потому, говорят, он свое детище обвинять не

станет.

 

Нелькин. Так все же я понять не могу, каким образом это развилось.

 

Атуева. Очень просто; как только Кречинский на эту штуку не пошел,

они Расплюева подвели; этот как им надо, так и показал.

 

Нелькин. Что же Расплюев показал?

 

Атуева. А, видите, что была, говорит, любовная интрига; что шла она

через него; что он возил и записочки, и даже закутанную женщину к

Кречинскому привозил; но какую женщину — он не знает. Только,

видите, поначалу все это тихо было; мы уехали в деревню и ровно

ничего об этом не знали; сперва одного из наших людей вытребовали,

потом другого; смотрим, и весь дом забрали; расспрашивали,

допрашивали — ну можете себе представить, какая тут путаница

вышла.

 

Нелькин. Да еще как путать-то хотели.

 

Атуева. Стало быть, и пошло уж следствие об Лидочке — а не о

Кречинском, потому на нем только одна рубашка осталась. Однако от

людей наших ничего особенного они не добились, а выбрался один

злодей, повар Петрушка, негодяй такой; его Петр Константиныч два

раза в солдаты возил — этот, видите, и показал: я, говорит, свидетель!

Смотрим, и Лидочку вытребовали — а зачем мы еще не знаем; а он все

упрямится, да так-таки упрямится, да и только; твердит одно: пускай ее

спросят, она дурного не сделала.

 

Нелькин. Что ж, конечно.

 

Атуева. Ну, делать нечего, приехали и мы из деревни. Да как узнал он,

что ей очные ставки хотят дать; да очные ставки с Петрушкой, да с

Расплюевым, да с Кречинским; да как узнал он, о чем очные-то ставки,

— так тут первый удар ему и сделался. Тут только увидел, что правду

ему Кречинский писал. Вот он, батюшка, мой, туда сюда. Взял

стряпчего, дал денег — ну уладили… Только я вам скажу, как дал он

денег, тут и пошло; кажется, и хуже стало; за одно дает, а другое

нарождается. Тут уж и все пошло: даст денег, а они говорят, мы не

получали; он к стряпчему, а стряпчий говорит, я отдал; вы им не верьте

— они воры; а стряпчий-то себе половину. Тут и дальше, и няню-то, и

ту спрашивали; и что спрашивали? Не хаживал ли Кречинский к

барышне ночью: да не было ли у барышни ребенка…

 

Нелькин (всплеснув руками). Ах, Боже мой?!!

 

Атуева. Так она, старуха, плюнула им в глаза да антихристами и

выругала. Да уж было!.. Я вам говорю: что было, так и сказать нельзя.

Следствие это одно тянули они восемь месяцев — это восемь месяцев

таких мучений, что словами этого и не скажешь.

 

Нелькин. Что ж вы ни к кому не обратились? — ну просили бы…

 

Атуева. Как уж тут не обратиться-только вот беда-то наша: по городу,

можете себе представить, такие пошли толки, суды да пересуды, что и

сказать не могу: что Лидочка и в связи-то с ним была, и бежать-то с

ним хотела, и отца обобрать — это все уж говорили; так что и глаза

показать ни к кому невозможно было. Потом в суд пошло, потом и

дальше; уж что и как я и не знаю; дело накопилось вот, говорят, какое

(показывает рукою), из присутствия в присутствие на ломовом возят

— да вот пять лет и идет.

 

Нелькин (ходит по комнате). Какое бедствие — это… ночной пожар.

 

Атуева. Именно пожар. А теперь что? — разорили совсем, девочку

запутали, истерзали, да вот сюда на новое мучение и спустили. Вот

пять месяцев здесь живем, последнее проживаем. Головково продали.

 

Нелькин. Головково продали?!

 

Атуева. Стрешнево заложили.

 

Нелькин (с ужасом). Так что ж это будет?

 

Атуева. А что будет, и сама не знаю.

 

Нелькин. Ну что ж теперь дело?

 

Атуева. А что дело?.. Лежит.

 

Нелькин. Как лежит?

 

Атуева. Лежит как камень — и кончено! А мы что? Сидим здесь, как в

яме; никого не знаем: темнота да сумление. — Разобрать путем не

можем, кого нам просить, к кому обратиться. Вот намедни приходит к

нему один умнейший человек: Петр, говорит, Константиныч, ведь ваше

дело лежит. Да, лежит. — А ему надо идти. Да… надо, говорит, идти.

Ну, стало, ждут.

 

Нелькин. Чего же ждут?

 

Атуева. Обыкновенно чего — (показывает пальцами)… денег.

 

Нелькин. Аааа!

 

Атуева. А он все жмется: да как-нибудь так, да как-нибудь этак. Этот

человек говорит ему: Петр Константиныч, я честен! Я только для чести

и живу: дайте мне двадцать тысяч серебра — и я вам дело кончу! Так

как вспрыгнет старик; чаем себя обварил; что вы, говорит, говорите,

двадцать тысяч? да двадцать тысяч что? да и пошел считать; — а тот

пожал плечами, поклонился, да и вон… Приходил это сводчик один,

немец, в очках и бойкий такой; — я, говорит, вам дело кончу — только

мне за это три тысячи серебром; и знаете, так толково говорит: я,

говорит, ваших денег не хочу; отдайте, когда все кончится, а теперь

только задатку триста рублей серебром. Есть, говорит, одно важное

лицо — и это лицо точно есть — и у этого лица любовница — и она что

хотите, то и сделает; я вас, говорит, сведу, — и ей много, много, коли

браслетку какую. Тут Лидочка поднялась; знаете, фанаберия этакая:

как, дескать, мой отец да пойдет срамить свою седую голову, — ну да и

старик-то уперся; этак, говорит, всякий с улицы у меня по триста

рублей серебром брать станет; — ну и не сладилось.

 

Нелькин. Чему тут сладиться?

 

Атуева. Вот теперь отличный человек ходит — ну и этот не нравится; а

какой человек — совершенный ком-иль-фо, ну состояния, кажется, нет;

и он хочет очень многим людям об нас говорить — и говорит: вот вы

увидите.

 

Нелькин. Да это Тарелкин, который вчера вечером у вас сидел; как я

приехал.

 

Атуева. Ну да.

 

Нелькин. Да он за Лидией Петровной ухаживает?

 

Атуева. Может быть; что ж, я тут худого не вижу. Он… хорошо…

служит и всю знать на пальцах знает. Даже вот у окна сидит, так знает,

кто проехал: это вот, говорит, тот, — а это тот; что ж, я тут худого не

вижу. А то еще один маркер приходит.

 

Нелькин. Как маркер?!

 

Атуева. А вот что на бильярде играет.

 

Нелькин. Что же тут маркер может сделать?

 

Атуева. А вот что: этот маркер, мой батюшка, такой игрок на бильярде,

что, может, первый по всему городу.

 

Нелькин. Все же я не вижу…

 

Атуева. Постойте… и, играет он с одним важным, очень важным лицом,

а с кем — не сказал. Только Тарелкин-то сказал — это, говорит, так. А

играет это важное лицо потому, что дохтура велели: страдает он,

видите, геморроем… желудок в неисправности — понимаете?

 

Нелькин. Понимаю.

 

Атуева. Этот теперь маркер во время игры-то всякие ему турусы на

колесах да историйки и подпускает, да вдруг и об деле каком ввернет,

— и, видите, многие лица через этого маркера успели.

 

Нелькин. Ну нет, Анна Антоновна, — это что-то нехорошо пахнет.

 

Атуева. Да вы вот вчера приехали из-за границы, — так вам и кажется,

что оно нехорошо пахнет; — а поживете, так всякую дрянь обнюхивать

станете.

 

Нелькин (вздохнувши). Может, оно и так… Скажите-ка мне лучше, что

Лидия Петровна? Она очень похудела; какие у нее большие глаза стали

— и такие мягкие; знаете, она теперь необыкновенно хороша.

 

Атуева. Что же хорошего, что от худобы глаза выперло.

 

Нелькин. Она что-то кашляет?

 

Атуева. Да. Ну, мы с дохтуром советовались — это, говорит, ничего.

 

Нелькин. Как она все это несет?

 

Атуева. Удивляюсь; — и какая с ней вышла перемена, так я и понять не

могу. Просьб никаких подавать не хочет; об деле говорить не хочет —

и вы, смотрите, ей ни слова; будто его и нет. Знакомых бросила; за

отцом сама ходит и до него не допускает никого!!.. В церковь — так

пешком. Ну, уж это я вам скажу, просто блажь, — потому — хоть и в

горе, а утешения тут нет, чтобы пехтурой в церковь тащиться…

 

Нелькин. Ну уж коли ей так хочется — оставьте ее.

 

Атуева. И оставляю — а блажь. Был теперь у нас еще по началу Дела

стряпчий и умнейший человек — только бестия; он у Петра

Константиныча три тысячи украл.

 

Нелькин. Хорош стряпчий!

 

Атуева. Ну уж я вам говорю: так умен, так умен. Вот он и говорит: вам,

Лидия Петровна, надо просьбу подать. Ну хорошо. Написал он эту ей

просьбу, и все это изложил как было, и так это ясно, обстоятельно; —

принес, сели мы, стали читать. Сначала она все это слушала — да вдруг

как затрясется… закрыла лицо руками, да так и рыдает…

 

Нелькин (утирая слезы). Бедная — да она мученица.

 

Атуева. Смотрю я — и старик-то: покренился, да за нею!.. да вдвоем!..

ну я мигнула стряпчему-то, мы и перестали. Потом, что бы вы думали?

Не хочу я, говорит, подавать ничего. Я было к ней: что ты, мол,

дурочка, делаешь, ведь тебя засудят; а она с таким азартом: меня-то?!!..

Да меня уж, говорит, нет!.. Понимаете? Ну я, видя, что тут и до греха

недалеко, — оставила ее и с тех пор точно вот зарок положила: об деле

не говорить ни полслова — и кончено.

 

Нелькин. Ну, а об Кречинском?

 

Атуева. Никогда! Точно вот его и не было.

 

Нелькин (взявши Атуеву за руку). Она его любит!!.. А об этом письме

знает?

 

Атуева. Нет, нет; мы ей не сказали.

 

Нелькин (подумавши). Так знаете ли что?

 

Атуева. Что?

 

Нелькин. Бросьте все; продайте все; отдайте ей письмо; ступайте за

границу, да пусть она за Кречинского и выходит.

 

Атуева. За Кречинского? Перекреститесь! Да какая же он теперь ей

партия? Потерянный человек.

 

Нелькин. Для других потерянный — а для нее найденный.

 

Атуева. Хороша находка! Нет, это мудрено что-то… а по-моему, вот

Тарелкин — почему бы ей не партия — он, видите, коллежский

советник, служит, связи имеет, в свете это значение.

 

Нелькин. Полноте, Анна Антоновна, — посмотрите на него: ведь это не

человек.

 

Атуева. Чем же он не человек? —

 

Нелькин. Это тряпка, канцелярская затасканная бумага. Сам он бумага,

лоб у него картонный, мозг у него из папье-маше — какой это

человек?!.. Это особого рода гадина, которая только в Петербургском

болоте и водится.

 

 

ЯВЛЕНИЕ II

 

Те же. Входит Лидочка, в пледе, в шляпке, в руке у нее большой ридикюль и

просвира.

 

Лидочка. Ах, Владимир Дмитрич! Здравствуйте! (Жмет ему руку.)

 

Нелькин (кланяясь). Здравствуйте, Лидия Петровна.

 

Лидочка. Как я рада! — Ну — вы чаю не пили? Вот мы вместе

напьемся, а вы моему старику ваши путешествия рассказывайте.

Здравствуйте, тетенька. (Подходит к ней и целует ее в лоб.) Что, отец

встал?

 

Атуева. Встал.

 

Лидочка. А я как спешила…. боялась опоздать, — ему пора чай давать,

— он любит, чтобы все было готово…. (Снимает скоро шляпку, кладет

просвиру и ридикюль.)

 

Атуева. Тишка, эй, Тишка!

 

Тишка входит.

 

Накрывай чай.

 

Лидочка. Тетенька — вы знаете, я сама ему чай накрываю, — (Тишке)

не надо, Тихон, подай только самовар…

 

Тишка уходит.

 

Атуева. Самодуришь, матушка!

 

Лидочка (собирая чай). Тетенька, я уже несколько раз вас просила —

оставьте меня; если это мое желание…

 

Атуева. Ну делай, сударыня, как хочешь.

 

Лидочка. Владимир Дмитрич — давайте сюда к окну стол и большое

кресло.

 

Несут стол и придвигают кресло.

 

Вот так… подушку…

 

Нелькин подает ей подушку.

 

Так — ну теперь чай. (Накрывает скатерть, собирает чай.)

 

Тишка ставит самовар.

 

Постойте, ему вчера хотелось баранок — посмотрите, там у меня в

мешке…

 

Нелькин подает ей баранки — она заваривает чай.

 

Атуева. Что ж, матушка, ты эти баранки сама купила?

 

Лидочка (заваривая чай). Да, тетенька (улыбается), сама.

 

Атуева (Нелькину). Видите! Сама баранки на рынке покупает! — это

она мне назло!..

 

Нелькин (унимая ее). Полноте, что вы!

 

 

ЯВЛЕНИЕ III

 

Те же и Муромский, выходит из своего кабинета в халате.

 

Муромский (Лидочке). Здравствуй, дружок. (Целует ее. Увидя

Нелькина). Ба, ба, ба… уж здесь; вот так спасибо, обнимемся,

любезный!

 

Обнимаются.

 

Нелькин. Как здоровье ваше, Петр Константиныч?

 

Муромский. Помаленьку; а ты вчера к нам сюрпризом явился. Ты по

пароходу?

 

Нелькин. По пароходу-с.

 

Муромский. Ну что же, рассказывай, где был, что видел?

 

Лидочка (подходя к отцу). Нет! Позвольте, папенька, позвольте!

(Ведет его к чайному столу.) Сначала садитесь, а то чай простынет —

вот здесь, — (усаживает отца), вот подушка — что, хорошо?

 

Муромский (усаживаясь и смотря на дочь). Хорошо, мой ангел,

хорошо!

 

Лидочка. Вот так — я вот подле вас… (садится) а вы, Владимир

Дмитрич, напротив.

 

Нелькин садится.

 

Вот вы теперь и рассказывайте — да, смотрите, так, чтоб весело было.

(Наливает чай.) Ну, папа, чай, думаю, отличный, сама выбирала.

 

Муромский. Вот спасибо, а мне нынче чаю что-то хочется. (Пьет.) Я

уж у себя в комнате поджидал: что-то, мол, моей Лидушечки не

слышно? Слушаю — ан и запела… птичка ты моя (целует ее),

голубушка… (пьет чай.) Славный, Лидушечка, чай, славный.

 

Лидочка. Ну я очень рада.

 

Муромский ищет чего-то.

 

А… вот она! (Подает ему просвиру.)

 

Муромский. Ах, ты мой ангел… (Нелькину.) Прочитай-ко, брат; ты, я

думаю, живучи у бусурманов-то, давно этого не читал. (Передает ему

просвиру.)

 

Нелькин (читает). О здр…авии… ра…ба… бо… жия… Пе… тра.

 

Муромский. Поверишь ли: вот она мне от ранней обедни каждый день

это носит. А? (Разламывает просвиру и дает половину Нелькину).

 

Лидочка (разливая чай). Что ж, папа, каждый день за ранней обедней я

вынимаю о здравии вашем часть и молюсь Богу, чтобы он сохранил

мне вас цела и здрава… Бог милосерд, Он мою молитву видит да вас

своим покровом и покроет; — а вы вот кушаете чай, да и видите, что

ваша Лидочка за вас уж Богу помолилась. (Целует его.)

 

Атуева. Стало, вместе с бедными дворянками просвиру-то подаешь.

 

Лидочка. Не могу вам, тетенька, сказать — потому там нет ни бедных,

ни богатых, ни дворянок.

 

Муромский. Полно вам, Анна Антоновна, ее пилить. — Ведь она

дурного дела не делает. (Нелькину.) Поверишь ли, я вот только утром

подле нее часок и отдохну; — а если б не она, да я бы, кажется, давно

извелся. Что, она переменилась?

 

Нелькин. Нисколько.

 

Муромский. Ну нет; похудела.

 

Нелькин. Так — немного… мне все кажется, что вы белокурее стали,

светлее; на лице у вас тишина какая-то, будто благодать Божия на вас

сошла.

 

Лидочка. Полноте; это вы грех говорите… рассказывайте лучше

папеньке, что видели, где были.

 

Муромский. И в самом деле рассказывай — где ж ты был?

 

Нелькин. Много потаскался, глядел, смотрел, — ну и поучился.

 

Лидочка. Не верьте, папаша, а вы вот спросите-ка его о Париже, что он

там делал? — Отчего он там зажился?

 

Нелькин (смеясь). Ну, что ж делал, Лидия Петровна, — приехал,

поселился скромно, au quartier Latin.

 

Муромский. Что ж это?

 

Нелькин. В Латинском квартале.

 

Муромский. Там, стало, и гризеточки по-латыне говорят — а?

 

Нелькин (не слушая). С Сорбонной познакомился…

 

Муромский. А это кто ж такая?

 

Нелькин. Тамошний университет.

 

Муромский. Сорбонна-то? (Грозя ему пальцем.) Врешь, брат; не

актриса ли какая?

 

Нелькин. Помилуйте!

 

Муромский. То-то. Да ты малый-то важный стал; поубрался,

похорошел…

 

Тишка (входит). Петр Константиныч! Иван Сидоров приехал.

 

Атуева. Ну, вот он! —

 

Муромский. Насилу-то, — зови.

 

 

ЯВЛЕНИЕ IV

 

Те же и Иван Сидоров, одет по-дорожному.

 

Муромский. Здравствуй, что ты это как замешкал?

 

Иван Сидоров (высматривает образ и молится; потом кланяется

всем по очереди). Здравствуйте, батюшко Петр Константинович

(кланяется), здравствуйте, матушка Анна Антоновна — (кланяется),

здравствуйте, матушка наша барышня (кланяется).

 

Лидочка. Здравствуй, Иван Сидоров.

 

Иван Сидоров. Позвольте, барышня вы наша, ручку поцеловать.

(Подходит и целует у нее руку — она целует его в лоб). Добрая, добрая

наша барышня.

 

Лидочка. Ну что Марья Ильинишна, здорова?

 

Иван Сидоров. А что ей, сударыня, делается? Слава Богу, здорова. Вот

вы что-то поисхудали.

 

Муромский. Ну, что у нас там?

 

Иван Сидоров. Слава Богу. Вы, сударь, как здоровьем-то?

 

Муромский. Ничего. Ну, что хлеб?

 

Иван Сидоров. Рожь убрали. Рожь всю убрали — вот замолотная

ведомость вашей милости.

 

Лидочка. Владимир Дмитрич, пойдемте к тетеньке — папенька теперь

и без нас наговорится.

 

Муромский. Да, ступайте, ступайте.

 

Атуева, Лидочка и Нелькин выходят в дверь направо

 

.

ЯВЛЕНИЕ V

 

Муромский и Иван Сидоров.

 

Муромский. Ну, что с головковцами совсем простился?

 

Иван Сидоров. Простился, сударь, да уж хоть бы и не прощаться. Ей-

ей; у меня так и нутро все изныло; а они сердечные так и ревут — да

уж такая судьба крестьянская.

 

Муромский (вздыхая). Да. Испокон века за нами стояла вотчина, а вот

пришлось откупщику за полцены отдать. Что ж там все расплаты-то

исполнил?

 

Иван Сидоров (вздыхая). Как же, сударь, исполнил; да вот вашей

милости достальные привез. (Вытягивает из-за пазухи кожаный

мешок и вынимает из него пачку.) Вот и счет; угодно будет проверить?

 

Муромский (вынимая из кармана ключ). На-тко вот, положи их в

конторку: вечерком поверим.

 

Иван Сидоров запирает деньги в бюро.

 

…Иван!.. я уж Стрешнево заложил.

 

Иван Сидоров (возвращая ему ключ). Господи!!..

 

Муромский. А что делать?!.. просто съели — как есть съели! —

Господи Творец Милосердный! (Крестится и вздыхает.)

 

Иван Сидоров (также вздыхая). Все в руках Господних, батюшко, — в

руках Господних!

 

Муромский. Что ж теперь делать, Иван? Я и ума не приложу.

 

Иван Сидоров. Господь вразумит, что делать, а нет, так и сам сделает.

Ты только веруй, да спокоен будь.

 

Муромский (вздыхая). Господи Батюшко; жил, жил; — хлопотал,

трудился; все устроил; дочь вырастил; только бы мне ее, мою

голубушку, озолотить да за человека выдать; — и вот налетело

воронье, набежали воры, запалили дом, растащили достояние — и сижу

я на пепелище, хилый, да вот уголья перебираю…

 

Иван Сидоров. Не крушися, мой отец, — ей, не крушися; все в руках

Господних! Случалось и мне на моем веку, и тяжко случалось. Иное

дело, посмотришь, и Господи, напасть какая; кажется, вот со всех

сторон обложило, а Бог только перстом двинет — вот уж и солнышко…

 

Муромский. Здравствуй, что ты это как замешкал?

 

Иван Сидоров (высматривает образ и молится; потом кланяется)

жил у купца в прикащиках; скупали мы кожи, сало, — ну, скотиной

тоже торговали. Однако умер хозяин — что делать? Дай, мол, сам

поторгую — сам хозяин буду. Деньжёнки были кое-какие; товарища

приискал; люди дали; — поехали в Коренную. Ходим мы, батюшко, с

товарищем по ярмарке день; ходим два — нет товара на руку: все не по

силам; а сами знаете, барыши брать, надо товар в одних руках иметь.

Ходили, ходили — купили лубки! По десяти рублев начетом сотню;

сколько было, все купили. Товар приняли, половину денег отдали, а

остальные под конец ярмарки. Обыкновенно — лубки, товар укрывать.

Живем. Погода стоит вёдряная; жар — терпенья нет; на небе — ни

облачка; живем… Ни одного лубка не покупают! Тоска взяла! Ярманка

на отходе; товарищ спился!.. Утро помолюсь — вечер помолюсь — и

почину не сделал!.. Пятого числа июня праздник Богоматери

Коренныя… Крестный ход… народу куча… несут икону… Мать!!

Помоги!!!.. Прошел ход — смотрю: от Старого Скола товар

показался!!!.. Туча — отродясь не видывал; я к лабазу, — от купца

Хренникова бежит прикащик: лубки есть? — Есть. — Почем цена? —

Сто рублей сотня. — Как так? — Да так. — Ты с ума сошел? — Еще

сутки, так бы сошел. — Ты перекрестись! — Я крестился; вы хорошо

пожили; ели, пили, спали сладко? А я вот — пузом на пол-аршин земли

выбил… Повертелся, повертелся, ведь дал; -да к вечеру и

расторговались… Так вот: все в руках Господних! Господь труд

человека видит и напасть его видит — ой, видит.

 

Муромский. Так-то это так… только мне теперь, Иван, круто приходит:

пять месяцев я здесь живу, последнее проживаю — а дело ни с места!

 

Иван Сидоров. Стало, ждут. Что, сударь, делать; приехал, так дай.

Зачем ты, отец, сюда-то толкнулся?

 

Муромский. Судейцы насоветовали.

 

Иван Сидоров. Волки-то сыромахи — эк, кого послушал! Чего они тебе

сделают?

 

Муромский. Как чего? — Засудят; дочь мою, кровь мою засудят, чести

лишат.

 

Иван Сидоров. Не можно этому, сударь, быть, чтоб честного человека

кто чести лишил. При вас ваша честь.

 

Муромский. Ты этого, братец, не понимаешь: честь в свете.

 

Иван Сидоров (покачав головою). О, Боже мой — Свет, что вам, сударь,

Свет?.. Вавилонская любодеица — от своей чаши опоила вас! Кто в

вашем-то свете господствует — соблазн; кто властительствует —

Жены. Развожжали вы, сударь, ваших баб — вот оно у вас врозь и

поехало; разъезжают оне по балам да по ассамблеям — плечи голые,

груди голые, студ позабывают, да мужскую похоть распаляют; а у

похоти очи красные, безумные. Ну суди ты, батюшко, сам: чего тут от

Света ждать? Если жена этакое сокровенное, да всем на площади

показывает, стало, студа-то у нее и нет, — а жена бесстудная чья

посуда — сам знаешь… Прости меня, отец, — я правду говорю; мне на

это снование безумное смотреть болезно. Что ваши жены? Ни оне

рукодельем каким, ни трудом праведным не занимаются; опустел дом,

печь стоит холодная; гоняют по городу, сводят дружбу со всяким

встречным — вот, по слабоумию своему, и набегают. — А винность-то

чья? Ваша, батюшко. Вы закона не держитесь; закон забыли. Дом дело

великое; у нас в дому молятся; а ваш-то дом шинком стал, прости

Господи. Кому поесть да попить — сюда! Кто празднословить мастер,

плясать горазд — сюда! Цимбалы да пляски — Содом и Гомор!

 

Муромский. Нет, Иван, ты этого не понимаешь.

 

Иван Сидоров. Ну оно, может, что по-вашему-то и не понимаю; — я,

батюшко, вас люблю, я у вас пристанище нашел; я ваши милости

помню и весь ваш род. Для вас я готов и в огонь и в воду — и к

Ваалову-то Идолу и к нему пойду.

 

Муромский. Спасибо тебе, спасибо… Кто ж это. Идол-то Ваалов?

 

Иван Сидоров. А кумир-то позлащенный, чиновник-то, которому

поклониться надо!

 

Муромский. Да; надо поклониться — вот… не обошло и меня…

 

Иван Сидоров. Всякому, батюшко, своя череда. Ведь и на мою долю

тоже крепко хватило (покрутив головою).

 

Муромский. А до тебя когда ж хватило?

 

Иван Сидоров. Да уж тому десятка два годов будет; прислали меня

сюда от общества, от миру, своя братия. — Уже по какому делу, не про

то речь, а только правое дело, как свято солнце — правое. Сложились

мы все — кому как сила — и сирота и вдова дала — всяк дал; на,

говорят, Сидорыч, иди; ищи защиту. Ну, батюшко, я вот в этот самый

город и приехал; — а про него уже и в Писании сказано: Тамо убо

море… великое и пространное — идеже гадов несть числа!.. Животные

малые с великими!.. корабли переплывают… ведь оно точно так и есть.

 

Муромский. Именно так.

 

Иван Сидоров. Приехавши в этот город, я к одному такому животному

великому и направился. Звали его Антон Трофимыч Крек —

капитальнейшая была бестия!

 

Муромский. Кто ж тебе его указал?

 

Иван Сидоров. А само, сударь, дело указало. Прихожу: — живет он в

палатах великих; что крыльцо, что двери — Боже мой! Принял; я

поклон, говорю: Ваше, мол, Превосходительство, защитите! А он

сидит, как зверь какой, суровый да кряжистый; в разговор вошел, а

очами-то так мне в пазуху и зазирает; поговорил я несколько да к

столу, — и выложил, и хорошо, сударь, выложил; так сказать, две

трети, и то такой куш составило, что вы и не поверите. Он это и

пометил — стало, ведь набитая рука. Как рявкнет он на меня: мужик,

кричит, мужик!.. Что ты, мужик, делаешь? За кого меня принимаешь!

— А?.. Я так на колени-то и сел. Да знаешь ли ты, козлиная борода, что

я с тобою сделаю? — Да я те, говорит, туда спущу, где ворон и костей

твоих не зазрит… Стою я на коленях-то да только и твержу — не

погубите! — за жандармом, кричит, за жандармом… и за звонок уж

берется… Ну, вижу я, делать нечего; встал — да уж все и выложил; и

сертук-то расстегнул: на вот, мол, смотри. Он и потишел. Ну, говорит,

— ступай, да вперед помни: я этого не люблю!.. Вышел, сударь, я —

так верите ли: у меня на лбу-то пот, и по вискам-то течет, и с носу-то

течет. Воздел я грешные руки: Боже мой! Зело искусил мя еси: Ваалову

Идолу принес я трудовой рубль, и вдовицы лепту, и сироты копейку и

на коленях его молить должен: прими, мол, только, кумир

позлащенный, дар мой.

 

Муромский. Ну и взял?

 

Иван Сидоров. Взял, сударь, взял.

 

Муромский. И дело сделал?

 

Иван Сидоров. И дело сделал. Как есть, — как махнул он рукой, так вся

сила от нас и отвалилась.

 

Муромский. Неужели как рукой снял?

 

Иван Сидоров. Я вам истинно докладываю. Да что ж тут мудреного?

Ведь это все его Воинство; ведь он же их и напустил.

 

Муромский. Пожалуй.

 

Иван Сидоров. Верьте Богу, так. Да вы слышали ли, сударь, какой в

народе слух стоит?

 

Муромский. Что такое?

 

Иван Сидоров. Что антихрист народился.

 

Муромский. Что ты?

 

Иван Сидоров. Истинно… и сказывал мне один старец. Ходил он в

дальние места, где нашей, сударь, веры есть корень. В тех местах,

говорит он, до верности знают, что антихрист этот не то что народился,

а уже давно живет и, видите, батюшко, уже в летах, солидный человек.

 

Муромский. Да возможно ли это?

Иван Сидоров. Ей-ей. Видите — служит, и вот на днях произведен в

действительные статские советники — и пряжку имеет за

тридцатилетнюю беспорочную службу. Он-то самый и народил племя

обильное и хищное — и все это большие и малые советники, и оное

племя всю нашу христианскую сторону и обложило; и все скорби

наши, труды и болезни от этого антихриста действительного статского

советника, и глады и моры наши от его отродия; и видите, сударь,

светопреставление уже близко

 

Слышен шум.

 

(оглядывается и понижает голос), а теперь только идет репетиция…

 

За дверью опять шум и голоса.

 

Муромский. Что за суматоха такая; никак, приехал кто? —

Пойдем ко мне.

 

Уходят в кабинет Муромского.

 

 

ЯВЛЕНИЕ VI

 

За дверью шум, голоса. Тарелкин, несколько расстроенный, в пальто с большим,

поднятым до ушей, воротником, быстро входит и захлопывает за собою дверь.

 

Тарелкин (прислушиваясь). Негодяй!.. как гончая гонит… в чужое-то

место… а? (В дверь кто-то ломится — он ее держит.)

 

Голос (за дверью). Да пустяки!.. я не отстану… ну, не отстану!..

 

Тарелкин (запирает дверь на ключ). Какое мучение!!..

 

Тишка (входит из боковой двери). Вас, сударь, просит этот барин к ним

выйти.

 

Тарелкин (сконфуженный). Скажи ему, что некогда… занят.

 

Тишка. Они говорят, чтоб вы вышли; а то я, говорит, силой войду.

 

Тарелкин. Ну что ж, а ты его не пускай.

 

Тишка уходит.

 

Это называют… Дар Неба: Жизнь! Я не прочь; дай мне, Небо, Жизнь,

но дай же мне оно и средства к существованию.

 

Тишка (входит). Опять, сударь, требуют.

 

Тарелкин (сжав кулаки). У-у-у-у!!.. скажи ему, чтобы он шел!..

 

Тишка. Я говорил.

 

Тарелкин. Ну что ж?

 

Тишка. Да хоть до завтра, а я, говорит, его не выпущу.

 

Тарелкин. Ау вас есть задняя лестница?

 

Тишка. Есть.

 

Тарелкин. Как же он меня не выпустит?!.. — Ну — ты ему так и скажи.

 

Тишка уходит.

 

Голос (за дверью). Слушайте; где б я вас ни встретил, я вас за ворот

возьму…

 

Тарелкин. Хорошо, хорошо.

 

Голос. Я вас на дне помойной ямы достану, чтобы сказать вам, что вы:

свинья… (Уходит.)

 

Тарелкин. Ах, анафема… в чужом-то месте… (Прислушивается.) Никак,

ушел?.. Ушел!.. Какова натурка: сказал другому свинью — и

удовлетворен; пошел, точно сытый… Фу… (оправляется)… Истомили

меня эти кредиторы; жизнь моя отравлена; дома нет покоя; на улице…

и там места нет!!.. Вот уж какое устройство сделал (поднимает

воротник)… тарантасом назвал… да как из засады какой и выглядываю

(выглядывает)… так пусть же кто посудит, каково в этой засаде жить!!..

(Откидывает воротник, снимает тарантас и вздыхает.) Ох, охо, ох!..

(Выходит в переднюю.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ VII

 

Муромский входит, за ним Иван Сидоров.

 

Муромский (осматриваясь). Да кто же тут?

 

Тарелкин входит.

 

Ах, это вы, Кандид Касторович?

 

Тарелкин. Я — это я. Идучи в должность, завернул к вам пожелать

доброго утра.

 

Муромский. Очень благодарен. (Осматриваясь). С кем это вы так

громко говорили?

 

Тарелкин. Это?.. (указывая на дверь) а так… пустой один человек… мой

приятель.

 

Муромский. Что же такое?

 

Тарелкин (мешаясь). Да вот… так… знаете… малый добрый… давно не

видались… ну… так и сердится; и престранный человек… изругал

ругательски, да тем и кончил.

 

Муромский. Неужели?

 

Тарелкин (оправляясь). Право. Потому — очень любит, а видимся-то

редко, так и тоскует: я, говорит, тебя на дне… (ищет) как его…

морском!.. достану — такой ты сякой — да так и срезал.

 

Муромский. Нехорошо.

 

Тарелкин. Скверно!.. Вот у нас, у русских, эта ходкость на бранные

слова сожаления достойна; в этом случае иностранцам надо отдать

преимущество; и скажет он тебе — и все это скажет, что ему хочется, а

этого самого и не скажет, а наш русский по-медвежьему-то так те в лоб

и ляпнет. Позвольте, почтеннейший, кофейку спросить.

 

Муромский. Сделайте милость. (Идет к двери. Тарелкин его

предупреждает, высовывается в дверь и приказывает Тишке.)

 

Иван Сидоров (отводя Муромского в сторону). Кто ж это, сударь,

такой?

 

Муромский. Здешний чиновник, коллежский советник Кандид

Касторыч Тарелкин…

 

Иван Сидоров. Понимаю, сударь, это здешний жулик.

 

Муромский. Тссссс… Что ты!.. (показывает на мундир и ленточки)…

видишь.

 

Иван Сидоров. Они по всем местам разные бывают. А где служит-то?

 

Муромский. А там, братец, и служит, где дело, у Максима Кузьмича

Варравина.

 

Иван Сидоров. А знакомство он с вами сам свел?

 

Муромский. Сам, сам.

 

Иван Сидоров. Так это подсыл.

 

Муромский. Неужели?

 

Иван Сидоров. Всенепременно. Так чего же лучше: вы у него и

спросите.

 

Муромский. А как спросить-то?

 

Иван Сидоров. Просто спросите.

 

Муромский. Вот! Вдруг чорт знает что спросить. Спроси лучше ты:

тебе складнее.

 

Иван Сидоров (усмехаясь). Да тут нешто хитрость какая — извольте.

(Подходит к Тарелкину и кланяется.) Батюшко Кандид Касторыч,

позвольте, сударь, словечко спросить.

 

Тарелкин. Что такое?

 

Иван Сидоров. Вы, батюшко, ваше высокоблагородие; простите меня

— мы люди простые…

 

Тарелкин (посмотрев ему в глаза и приосанясь). Ничего, братец,

говори; я простых людей люблю.

 

Иван Сидоров. Ну вот и благодарение вашей милости. (Понизив голос).

Дело-то, батюшко, наше у вас?

 

Тарелкин (тоже понизив голос): У нас.

 

Иван Сидоров. Его-то превосходительство, Максим Кузьмич, ему

голова, что ли?

 

Тарелкин. Он голова, я руки, а туловище-то особо.

 

Иван Сидоров. Понимаю, сударь; Господь с ним, с туловищем.

 

Тарелкин (в сторону). Не глуп.

 

Иван Сидоров. И они все могут сделать?

 

Тарелкин. Все.

 

Иван Сидоров. А как их видеть можно?

 

Тарелкин. Когда хотите.

 

Иван Сидоров (глядя ему в глаза). Мы-то хотим.

 

Тарелкин (в сторону). Очень неглуп. (Вслух.) У него прием всегда

открыт.

 

Иван Сидоров. Так они примут-с?

 

Тарелкин. Отчего не принять?.. С удовольствием примут…

 

Тишка подает ему кофе.

 

Иван Сидоров. Ну вот и благодарение вашей милости (кланяется), я

барину так и скажу.

 

Тарелкин. Так и скажи (смакует кофе)… с удовольствием… мол…

примет… хе, хе, хе…

 

Иван Сидоров отходит в сторону

 

Люблю я простой, русский ум: ни в нем хитрости, ни лукавства. Вот:

друг друга мы отроду не видали, а как на клавикордах сыграли.

(Подслушивает.)

 

Иван Сидоров (Муромскому). Ну вот, батюшко, видите, примет.

 

Муромский. Кого примет? Что примет?

 

Иван Сидоров. Обыкновенно что. Сами сказали: примет, с

удовольствием, говорит, примет.

 

Муромский. Сам сказал?

 

Иван Сидоров. Сами сказали. Вы их поблагодарите.

 

Тарелкин (в сторону). Э… да это птица! Я б ему прямо Станислава

повесил. (Поставив чашку.) Петр Константинович! Вы, кажется,

заняты; а мне в должность пора. Мое почтение-с.

 

Муромский (подходя к нему). Батюшко Кандид Касторыч… как я

благодарен вам за ваше… к нам… расположение. (Протягивает ему

руку.)

 

Тарелкин (развязно кланяется и несколько теснит Муромского). За что

же, помилуйте; я всегда готов. (Берет его обеими руками за руку.)

 

Муромский (жмет ему руку). За ваше… это… участие… это…

 

Тарелкин (в сторону). Тьфу… подавись ты им, тупой человек. (Уходит

в среднюю дверь.) Мое почтение-с.

 

Иван Сидоров (быстро подходит к Муромскому). Да вы, сударь, не

так.

 

Муромский (с досадою). Да как же?

 

Иван Сидоров. Вы дайте.

 

Муромский (с испугом). У-у-у… что ты?!

 

Иван Сидоров (подбежав к двери, кричит). Ваше высокородие!..

(Быстро ворочается — к Муромскому, тихо.) Где у вас деньги-то?

Пожалуйте…

 

Муромский. После, братец, после бы можно. (Отдает ему деньги.)

 

Иван Сидоров (подбежав к двери кричит). Ваше высокородие!!..

(Берет со стола листок бумаги и завертывает деньги.)

 

Муромский (скоро подходит к Ивану Сидорову). Что ты!! — Что ты!

 

Иван Сидоров. Да как же, сударь? — ехать хотите — а колес не

мажете!.. (Кричит). Ваше высокородие!! — Кандид Касторович!!!..

(Идет к двери.)

 

Тарелкин (входит). Что вам надо — вы меня зовете?

 

Иван Сидоров (сталкивается с ним и подает ему пакет, тихо). Вы,

ваше высокородие, записочку обронили.

 

Тарелкин (с удивлением). Нет. Какую записочку?

 

Иван Сидоров (тихо). Так точно — обронили. Я вот сейчас поднял.

 

Тарелкин (щупая по карманам). Да нет, братец, я никакой записочки не

знаю.

 

Муромский (в замешательстве). Творец Милосердый — да он мне

историю сделает…

 

Иван Сидоров (смотрит твердо Тарелкину в глаза). Да вы о чем

беспокоитесь, сударь? Вы обронили, мы подняли (с ударением), ну — и

извольте получить!..

 

Тарелкин (спохватись). А — да, да, да! (Берет пакет и быстро

выходит на авансцену.) О, о, о, это птица широкого полета!.. Уж не

знаю, на него ли Станислава или его на Станиславе повесить. (Кладет

деньги в карман.) Ну: — с этим мы дело сделаем… (Раскланивается и

уходит. Иван Сидоров его провожает, Муромский стоит в изумлении).

 

Тарелкин и Иван Сидоров (кланяются и говорят вместе, голоса их

сливаются).

Благодарю, братец, благодарю. Всегда ваш слуга. Мое почтение, мое

почтение.

Помилуйте, сударь, обязанность наша. Мы завсегда готовы. Наше

почтение, завсегда, завсегда готовы.

 

 

ЯВЛЕНИЕ VIII

 

Муромский и Иван Сидоров.

 

Иван Сидоров (запирает за Тарелкиным дверь). Вы мне, сударь, не

вняли, что говорил поблагодарить-то надо.

 

Муромский. Да как это можно так рисковать. Другой, пожалуй, в рожу

даст.

 

Иван Сидоров. В рожу?! Как же он, сударь, за мое добро мне в рожу

даст?

 

Муромский. Ведь не судеец же какой — а все-таки лицо.

 

Иван Сидоров. О Боже мой! — Да вы разумом-то внемлите: вот вы

говорите, что они лицо.

 

Муромский. Вестимо лицо: коллежский советник, делами управляет.

 

Иван Сидоров. Слушаю-с. А сапожки по их званию лаковые —

изволили видеть?

 

Муромский. Видел.

 

Иван Сидоров. А перчаточки по их званию беленькие — изволили

видеть?

 

Муромский. Видел.

 

Иван Сидоров. А суконце тоненькое английское; а воротнички

голландские, а извощик первый сорт; а театры им по скусу; а к

актрисам расположение имеют — а вотчин у них нет, — так ли-с?

 

Муромский. Так.

 

Иван Сидоров. Чем же они живут?

 

Муромский. Чем живут?.. Чем живут?!.. Ну — Государево жалованье

тоже получают.

 

Иван Сидоров. Государева, сударь, жалованья на это не хватит;

Государево жалованье на это не дается. Честной человек им жену

прокормит, ну, матери кусок хлеба даст, а утробу свою на эти деньги не

нарадует. Нет! Тут надо другие. Так вот такому-то лицу, хоть будь оно

три лица, и все-таки вы, сударь, оброчная статья.

 

Муромский (с досадою). Стало уж, по-твоему, все берут.

 

Иван Сидоров. Кому как сила.

 

Муромский. Ну, все ж таки знатные бары не берут: ты меня в этом не

уверишь.

 

Иван Сидоров. А на что им брать-то? Да за что им брать-то?

 

Муромский. Так вот я к ним и поеду.

 

Иван Сидоров. Съездите.

 

Муромский. Вот говорят, этот Князь — справедливый человек,

нелицеприятен — и нрава такого, что, говорит, передо мной все равны.

 

Иван Сидоров. Да как перед хлопушкой мухи. Что мала — муха, что

большая — всё единственно.

 

Муромский. Вот увижу.

 

Иван Сидоров. Ничего, батюшко, не увидишь. Стоишь ты перед ним с

твоим делом; искалечило оно тебя да изогнуло в три погибели, а он

перед тобою во всех кавалериях, да во всей власти, да со всеми

чиноначалиями, как с неба какова, и взирает… Так что тут видеть? По-

моему: к большим лицам ездить — воду толочь. А коли уж малые лица

на крюк поддели, да сюда приволокли — так дай.

 

Муромский. Все вот дай! — Деньги-то не свои, так куда легко; — оне у

меня не богомерзкие какие, не кабацкие, не грабленые.

 

Иван Сидоров. Знаю, мой отец, знаю. Что делать?! Дадим, да и уедем;

почнем опять хлопотать — боронить да сеять. Господь пособит — все

вернем.

 

Муромский (с досадою). Я не знаю, кому дать? — Сколько дать?

 

Иван Сидоров. Да уж кому давать, как не этому Варравину — ведь

дело у него, — слышали: он голова, а этот руки.

 

Муромский. Стало, к нему и ехать?

 

Иван Сидоров. К нему, сударь, к нему. Только когда у него будете, вы

помечайте: сначала он поломается, а потом кидать станет; куда кинет

— значит, так и есть. Вы не супротивничайте и спору не заводите: —

Неокентаврий владеет нами; власть его, а не наша.

 

Муромский. Так когда же ехать-то?

 

Иван Сидоров. Да хоть завтра. Я вот забегу к Кандиду Касторычу;

теперь он человек свой — так пускай его предупредит и дело устроит

(берет шапку и хочет уйти), а без этого соваться нельзя.

 

Муромский. Да нет, постой… Вот что: завтра праздник, завтра и в

лавках не торгуют.

 

Иван Сидоров (кланяясь). В лавках, сударь, не торгуют, а в

присутственных местах ничего, торгуют. (Уходит.)

 

Занавес опускается.

 

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

 

Зала канцелярии. Столы и чиновники. У самой авансцены стол с бумагами, за

которым сидит Тарелкин; далее в глубине театра другие столы. Направо дверь в

кабинет начальника, налево дверь в прихожую; прямо против зрителей дверь в

прочие комнаты канцелярии отворена — видны еще столы и еще чиновники.

Некоторые из них пишут, другие козируют.

 

 

ЯВЛЕНИЕ I

 

Тарелкин, Чибисов, Ибисов, Шило, Омега, Герц, Шерц, Шмерц и другие

чиновники.

 

Тарелкин (сидит за своим столом и напевает арию из «Elisir»). Ci-е-lo-

si-pu-o-mo-sir…

 

Ибисов (с другого стола). Тарелкин, вы вчера в Итальянской-то были?

 

Тарелкин (качает головой и заливается). Si-si-si-non-ci-e-do.

 

Ибисов. Какой шанс у человека!.. И Максим Кузьмич был?..

 

Тарелкин (та же игра). Si-si-si-non-ci-e-eeee…. — тьфу, опять не

вышло!

 

Ибисов. Как, бывало, Сальви валял эту арию в Москве — так мое

почтение. Вы что там ни толкуйте, а Марио до него далеко.

 

Тарелкин (поет и машет ему рукою)… Si-si-non-cie…

 

Ибисов. Нет, далеко.

 

Тарелкин (остановясь). Да замолчите.

 

Ибисов. Я свое мнение имею.

 

Тарелкин. Что ваше мнение? У вас сколько чувств?

 

Ибисов. Пять.

 

Тарелкин. А тут шесть надо.

 

Чиновники смеются.

 

Шило (с своего места). Прибавьте на бедность седьмое, чтобы так дел

не вести.

 

Тарелкин (посмотрев на него через плечо). Каких там дел?

 

Шило. Да вот хоть бы дело Муромских: пять лет тянут! Пять месяцев

здесь лежит. Ведь со слезами просят — пощадите, батенька!

 

Чибисов (перебивая). А какое это дело?

 

Ибисов. А об девочке — помните? О противузаконной связи одной

помещичьей дочери с каким-то губернским секретарем. Оно идет к

докладу.

 

Шерц (таинственно на ухо Шиле). До крайности щекотливое дело.

Максим Кузьмич сами рассматривают.

 

Шмерц (с другой стороны та же игра). А Тарелкин записку

составляет.

 

Шило (громко). Кандид Касторыч, вы составили записку по делу

Муромских?

 

Тарелкин (поет и бьет такт). Не состааааа-вил… не состаааа… не

состаааа-вил…

 

Ибисов также подхватывает. Хор.

 

(Остановясь.) Откуда?

 

Ибисов. Постойте, постойте… из Гугенотов!

 

Тарелкин. Так.

 

Шило. Ведь это сущий вздор.

 

Тарелкин. Гугеноты-то?!!..

 

Шило. Нет, свои Гугеноты — доморощенные. Ведь это избиение

Муромских ровно ни на чем не основано. Вся интрига девочки с

Кречинским — чистое предположение.

 

Ибисов. Ну, этого не говорите.

 

Шило. Я дело видел.

 

Ибисов. А я вам скажу, что интрига была; она с ним и бежать

собиралась, — я это вернейшим образом знаю; они и бриллианты

захватили. Видите, у князя есть гувернантка, которой ихняя-то

гувернантка все это и рассказывала.

 

Шило. Да у них гувернантки не было.

 

Ибисов. Была, Кастьян Кастьянович, была.

 

Шило (с нетерпением). Да из дела, сударь, видно.

 

Тарелкин. Толкуйте там — вас не переговоришь. У вас это болезнь; вам

бы на воды ехать — полечиться…. (Зевает.) Нет, представьте себе,

господа, сижу я вчера у Максима Кузьмича в ложе, лорнирую этак — и

что же: во втором ярусе над бельэтажем — кто бы вы думали? —

Оранженьский! — а каков идол?

 

Ибисов. Зато у него дом повыше второго яруса.

 

Шило. А все вор и грабитель.

 

Тарелкин. Что это, дружище, все у вас воры да грабители; — не

сломили бы они вам шею?

 

Шило. У меня, сударь, шеи нет, а голова есть — так не страшно. Вот у

кого головы нет, а шея есть — ну тому рисково.

 

Тарелкин. Вот кунсткамера какая!

 

Шило. А вы заприметили, в кунсткамере есть животные, у которых все

тело — шея; вот их-то пресмыкающимися и зовут.

 

Тарелкин (отходит и в сторону). Собака.

 

 

ЯВЛЕНИЕ II

 

Максим Кузьмич Варравин, с бумагами, показывается из боковых дверей направо.

По канцелярии водворяется тишина; все садятся и примаются за дело. Максим

Кузьмич подходит к столу, отдает бумаги, делает замечания и наконец достигает

стола Тарелкина.

 

Тарелкин (встает). Ваше Превосходительство — дело есть.

 

Максим Кузьмич садится на его место, раскрывает дело и листует; Тарелкин ему

указывает, разговор идет вполголоса.

 

Варравин. Ну, что?

 

Тарелкин (тихо). От Муромских гонец… Готово!..

 

Варравин. Как медленно… (листует дело).

 

Тарелкин (докладывает тихо). Что делать! Истинное мучение: и дочь-

то любит, и деньги-то любит; и хочется и колется…

 

Варравин. Надо через третьи руки.

 

Тарелкин. Ни, ни. Сам, говорит, или ничего.

 

Варравин. Вот как!

 

Тарелкин. Третьего лица, говорит, не хочу. Украдет.

 

Варравин. Так он эту азбуку знает?

 

Тарелкин. Знает. Он все мытарства прошел. Как порассказал мне его

управляющий. — Боже мой, чего с ним не делали: давал он через

третье лицо; третье лицо хватило его на полкуша. Стал сам давать —

хуже. Кому даст — тот болен; на его место новый — мнение пишет. А

тут еще какой случай вышел…

 

Варравин. Укажите!

 

Тарелкин (спохватясь). Ах — да! (листует дело, указывает и про

должает тихо)… изволите видеть: по вопросу о незаконной связи

дочери с Кречинским выискался один артист, да и отмочалил (говорит

громко) мнение: принимая, говорит, во внимание то и то, а с другой

стороны обращая внимание на то и то, мнением полагаю (тихо)

пригласить врачебную управу для медицинского, говорит,

освидетельствования… хи, хи, хи…

 

Варравин. Кого?!

 

Тарелкин (в духе). Да ее!

 

Варравин. Дочь! — ха, ха, ха — ну? — (Оба тихо смеются.)

 

Тарелкин. Ну и взяли, что хотели.

 

Варравин. Вздор!.. как можно!..

 

Тарелкин. Да почему же? Ведь это мнение. За мнение никто не

отвечает. Помилуйте! И за решение — и за то взыску нет!

 

Варравин. Этого в деле нет.

 

Тарелкин. Я знаю, что нет. С него, чтоб не согласиться, взяли раз, а

чтоб и в деле не было — взяли два.

 

Варравин. Ну?

 

Тарелкин. Ну и раздели! на полсостояния хватили.

 

Варравин (качая головой). Тссссс…

 

Тарелкин. Помилуйте! — и то умеренно!.. он бы все отдал.

 

Варравин. Так сколько же теперь?..

 

Тарелкин. Особенной массы нельзя! Взяли… (думает). Десять…

 

Варравин. По такому делу? Одна дочь! Вся жизнь. Тридцать!

 

Тарелкин. Нету!

 

Варравин. Достанет.

 

Тарелкин. Где достать?

 

Варравин. Дочери лишится.

 

Тарелкин. Хоть кожу сдерите.

 

Варравин. Имение заложит.

 

Тарелкин. Заложено.

 

Варравин. Ну, продаст.

 

Тарелкин. Продано.

 

Варравин (с беспокойством). Неужели?

 

Тарелкин. Верно.

 

Варравин. Так что ж они это делают?!

 

Тарелкин. Вам известно, каковы люди: лишь бы силы хватило — не

спустят!

 

Варравин (сетует). Как же он теперь?

 

Тарелкин. Добавочные взял, имение продал — ну, тысчонок двадцать

пять у него надо быть.

 

Варравин. Ну, делать нечего — двадцать пять.

 

Тарелкин. Ему тоже жить надо, долги есть.

 

Варравин. Долги подождут.

 

Тарелкин. Ждут, Ваше Превосходительство, да не долги. Вот я, видите,

в мундире здесь сижу (показывает на стол), а вон там (указывает на

прихожую) уж наведываются. А частный человек что? — Частный

человек — нуль! ха!

 

Варравин. Меньше двадцати тысяч дело не кончится…Только скорее.

 

Тарелкин. Всё готово. — Дожидаются.

 

Варравин. Так вот что: князь сейчас едет в комитет, чиновников я

распущу по случаю праздничного дня; следовательно, через час и его

приму. (Встает.)

 

Тарелкин (громко). Слушаю, Ваше Превосходительство.

 

Варравин (громко). Вы сейчас и известите. (Идет в кабинет.)

 

В эту минуту двери кабинета размахиваются настежь; показывается Князь;

Парамонов ему предшествует; по канцелярии пробегает дуновение бурно; вся

масса чиновников снимается с своих мест и, по мере движения князя через залу,

волнообразно преклоняется. Максим Кузьмич мелкими шагами спешит сзади и

несколько бочит, так, что косиною своего хода изображает повиновение, а

быстротою ног — преданность. У выхода он кланяется князю прямо в спину,

затворяет за ним двери и снова принимает осанку и шаг начальника.

Чиновники садятся.

 

Варравин (остановись посреди залы и посмотрев на часы). Господа!

Нынче праздник — можете кончить. До завтра. (Кланяется и уходит в

кабинет.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ III

 

Шум. Чиновники подымаются и быстро убирают бумаги. Во все продолжение

этого явления залы канцелярии постепенно пустеют. Тарелкин, Чибисов, Ибисов,

Герц, Шерц, Шмерц, чиновник Омега и Шило, со шляпами в руках, составляют

группу у авансцены.

 

Ибисов. Кандид Касторыч, едем вместе (подмаргивая). Туда…

 

Тарелкин. Нельзя, душа; — дело есть.

 

Голос Варравина (за кулисою). Тарелкин!!

 

Тарелкин (повертясь на каблуках). Я!! (Бежит в кабинет).

 

Ибисов. А?! — Каков мой Кандид!

 

Омега. Да! Расцвел, как маков цвет! Вот: ни состояния, ни родства, а

каково: Станислава хватил.

 

Шерц. В коллежские советники шаркнул.

 

Шмерц. Двойной оклад взял.

 

Омега. Чем вышел, это удивление.

 

Чибисов. В рубашке родился, господа.

 

Омега. Стало, по пословице: не родись умен, а родись счастлив.

 

Шило. Это глупая пословица — по-моему, это по стороне бывает. Вы

заметьте: вот в Англии говорится: не родись умен, а родись купец; в

Италии: не родись умен, а родись певец; во Франции: не родись умен, а

родись боец…

 

Шмерц. А у нас?

 

Шило. А у нас? Сами видите: (указывает на дверь, где Тарелкин) не

родись умен, а родись подлец.

 

Чибисов (с усмешкою). Изболели вы, батенька?

 

Шило. Изболел-с.

 

Ибисов. И много ведомств перешли?

 

Шило. В двух отказали — теперь в третьем.

 

Чибисов. Что же?

 

Шило. Откажут.

 

Ибисов. Ну, тогда-то как?

 

Шило. Хочу к купцу идти.

 

Чибисов. В прикащики — сальными свечами торговать.

 

Шило. Сальными свечами, да не сальными делами.

 

Чибисов (берет Ибисова под руку). Пойдем, брат, прочь. (Тихо.) С

удовольствием бы повесил.

 

Ибисов. А я бы веревку купил.

 

Уходят.

 

Омега (подходит к Шиле и, взявши его за руку). Кастьян Кастьянович,

— не зудите их; они вам зло сделают: — плюньте.

 

Шило. Пробовал! (Заикнувшись.) Слюны не хватает…

 

Омега. Вы теперь куда?

 

Шило. Куда?! (Заикнувшись). А на мою аттическую квартиру.

 

Омега. Почему же аттическую?

 

Шило. А она (та же игра) не топленная.

 

Омега. Так не хотите ли ко мне — пообедаем вместе.

 

Шило. Хочу!.. Ведь я через день обедаю, а мне каждый день хочется.

 

Омега. Чудесно!.. А вы что любите?

 

Шило. Эва… все! Только бы костей не было… я пробовал…

(Заикнувшись.) Не съешь…

 

Смеются, берутся под руки и уходят.

 

 

ЯВЛЕНИЕ IV

 

Тарелкин (один).

 

Тарелкин (выходит из кабинета, держа двумя пальцами ассигнацию, и

показывает ее). Благодетель!.. Чем обрадовал; мне ее на извощика

мало. (Сует ее со злобою в портмоне.) Вот толкуют о приказном

племени: зачем, говорят, это крапивное племя развели: а этому

племени что? Он чай вприкуску пьет; погулять — идет в полпивную:

обедать — так съест на двадцать пять копеек серебром — уж и сыт. Ну,

а я-то? Аристократ-то? Ведь в полпивную не пойдешь; обедать — все-

таки у Палкина; да мне другой раз на перчатки три целковых надо;

выходит — петля! Я только долгами и живу, от долгов и околею…

Боже мой — ну когда же такая каторга кончится? Ведь вот и тут ничего

не будет, — ничего! Оберет он меня, каналья, оберет как липку; как

обирал — так и оберет. Хоть бы в щель какую, в провинцию забиться;

только бы мне вот Силу да Случай, да я таким бы взяточником стал,

что с мертвого снял бы шкуру; право, бы снял — потому нужда! Так

вот что удивительно: нет вот мне ни Силы, ни Случая. (Задумывается.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ V

 

Варравин выходит из кабинета. Тарелкин.

 

Варравин. Что ж вы еще не повестили?

 

Тарелкин. Сейчас, сейчас; ведь это вот здесь, недалеко (садится и

пишет). А у нас, Ваше Превосходительство, опять язва завелась.

 

Варравин. Кто такой?

 

Тарелкин. Вот этот Шило, что недавно поместить изволили; его

выгнать надо; он мне проходу не дает.

 

Варравин. А вы зачем с ним вяжетесь?

 

Тарелкин. Помилуйте; он карбонарий, он ничего не признает. Кричит

по всей канцелярии об этом деле; — ну, что же мне делать? (Выходит в

прихожую.)

 

Варравин (один, расставляет стулья, укладывает бумаги и садится за

стол Тарелкина). Удивления достойно, что это за времена настали: или

умен — ну, так такая ракалия, что двух дней держать нельзя; или уж

такая дрянь, что, как старая ветошь, ни на что не годен.

 

Тарелкин входит.

 

…Признаться сказать, хороши и вы-то стали! Ну, на что вы годитесь?

Истрепались да измотались — ни одного из вас человеком сделать

нельзя. Нет, в мое время был у нас Антон Трофимыч Крек — так

человек!.. Из себя был плотный, плечистый, неуклюжий, что

называется худо скроен, да крепко сшит. Говорил мало; а если скажет

что, точно гвоздем пришьет. Жил он довольно, а и заметить было

нельзя; только раз на выходе из бани как хлыстнет его апоплексия —

так только вот что сделал — (кривит рот и делает гримасу) — и весь

тут!..

 

Тарелкин. Я об нем. Ваше Превосходительство, очень много слышал.

 

Варравин. То-то, слышал. А ныне что вы за чиновники? Глисты какие-

то: худые да больные; скрипит да кашляет, да весь протух; руку ему

пожмешь, так точно мокрую плеть какую. Нет, в наше время как,

бывало, Антон Трофимыч всю пятерню тебе представит, так

задумаешься. Только тебе ее сунет, а сам-то и жмет: — так как около

тарантаса и ходишь. Вот так делал дело — не вам чета. Встанет в

четыре часа, фукнет в кулак и сядет; да, как бык какой, так и прет.

Никого не боялся, несказанное вершил, — ну и состояние оставил:

домино какой на острове, да что наличности, да что безличности. А вы

что? Белоручки, перчаточники, по театрам шататься, шалберить да

балагурить, а деньги чтоб силой в карман лезли… Нет, дружище, без

работы не придут. Так что же выдумал: вы мне, говорит, чины-то дали,

а состояния, говорит, не дали.

 

Тарелкин. Ваше Превосходительство, я не в том смысле.

 

Варравин. Знаю я прежде вас, в каком вы смысле. Состояние?! А что,

вы как думаете, — оно мне даром пришло — а? Потом да кровью

пришло оно мне! Голого взял меня Антон Трофимыч Крек, да и мял… и

долго мял, пусто ему будь. Испил я из рук его чашу горечи; все терпел,

ничем не брезгал; в чулане жил, трубки набивал, бегал и в лавочку —

да! А как повесил он мне на шею Анну, так с каждого получения

четыре пая положит, бывало, в черновое, да только глазами в тебя

вопрет — и слов-то не было.

 

Парамонов (входит). Ваше Превосходительство, проситель- желает

видеть.

 

Варравин. Допусти.

 

Парамонов уходит.

 

Ступайте себе; да не подслушивайте — не надо!

 

Тарелкин также уходит; Варравин окладывает себя кипами бумаг.

 

 

ЯВЛЕНИЕ VI

 

Варравин, уткнувшись в бумаги, пишет.

 

Муромский входит.

 

Муромский. Позвольте себя представить — Ярославский помещик,

капитан Муромский.

 

Варравин (продолжая писать). Мое почтение.

 

Молчание.

 

Муромский (несколько постоявши). Наслышан будучи о вашей

справедливости, прошу принять участие.

 

Варравин (пишет и указывает на стул). Садитесь.

 

Муромский садится; молчание.

 

Едва ли в чем могу быть полезен.

 

Муромский. Благосклонный ваш взгляд всегда полезен.

 

Варравин (пишет). Ошибаетесь. В ведомстве нашем ход

делопроизводства так устроен, что личный взгляд ничего не значит.

(Поворачиваясь к Муромскому и закрывая бумаги.) Впрочем… в чем

состоит просьба ваша?

 

Муромский (очень мягко). Вам, конечно, известно дело о похищении у

меня солитера губернским секретарем Кречинским.

 

Варравин (помягче). Оно находится у нас на рассмотрении и несколько

залежалось. Не взыщите. Дел у нас такое множество, что едва хватает

сил. Со всех концов отечества нашего стекаются к нам просьбы,

жалобы и как бы вопли угнетенных собратов; дела труднейшие и

запутаннейшие. Внимание наше, разбиваясь на тысячи сторон,

совершенно исчезает, и мы имеем сходство с Титанами, которые,

сражаясь с горами, сами под их тяжестью погибают (оправляется с

удовольствием).

 

Муромский. Потому-то я и стремлюсь обратить внимание ваше.

 

Варравин. По мере сил, сударь, по мере сил.

 

Муромский. Дело по существу простое, но от судопроизводства

получило такую запутанность, что я даже не могу порядком вам

передать…

 

Варравин. Прошу.

 

Муромский. Извольте видеть: дочь моя получила в свете склонность к

этому Кречинскому; и хотя мне то было прискорбно, но — я на брак их

согласился. Это и была моя ошибка! (Вздыхает.)

 

Варравин (также вздыхает). Верю…

 

Муромский. Кречинский, нуждаясь в деньгах, взял у дочери моей

солитер под предлогом показать его знакомым; и дочь моя оный ему

вручила по детскости и большой к нему привязанности (вздыхает)…

 

Варравин (также вздыхает). Верю…

 

Муромский. Немедленно за сим Кречинский произвел у ростовщика

Бека фальшивый залог, так что получил возможность возвратить

камень этот моей дочери тем же днем. Стало, мы тут, как младенцы

какие, ровно ничего и не подозревали (вздыхает)…

 

Варравин. Верю…

 

Муромский. Только в эту минуту один близкий мне человек

предупредил меня, а вскоре явился и сам ростовщик, у которого в

залоге оказался камень подложный; — следовательно, все и открылось.

Видя это, я всякие сношения с Кречинским прервал. Вот и все дело; и,

поверите ли, такая простота и, с нашей стороны, натуральность по

учиненному следствию является обнесенной всякими зазорными

подозрениями.

 

Варравин. Верю, почтеннейший, верю… однако замечу, что некоторые

обстоятельства дела вы опустили.

 

Муромский. Клянусь вам Богом…

 

Варравин. Положение дела вашего по фактам следствия остается

запутанным и, могу сказать, обоюдоострым. С одной стороны, оно

является совершенно естественным и натуральным, а с другой —

совершенно неестественным и ненатуральным.

 

Муромский (расставя руки). В чем же неестественным и

ненатуральным, Ваше Превосходительство?

 

Варравин. А во-первых, спрашиваю: можно ли, чтобы дочка ваша

такую драгоценную вещь отдала чуждому ей лицу без расписки и

удостоверения? Ибо есть дамы, и я таковых знаю, которые и мужьям

своим того не доверяют.

 

Муромский. Не могла ничего предполагать, Ваше Превосходительство.

 

Варравин (продолжая). Во-вторых: по какой таинственной причине

дочь ваша повторительно и собственноручно отдала камень этот

ростовщику Беку и тем самым во второй раз вас его лишила, а себя

явила участницею похищения?

 

Муромский. Хотела его спасти.

 

Варравин. Кого? — Преступника. Воспрещено законом!

 

Муромский. Да ведь он ей жених.

 

Варравин. Ну, нет; а по-моему бы, ей от него, этак (делает жест) с

ужасом! а не выручать. Согласитесь: ростовщику Беку вы заплатили

деньги единственно ради этого соучастия дочки вашей с Кречинским.

Ведь это факт. Вы как думаете?

 

Муромский; Положим, что факт; но ведь я этих денег не ищу.

 

Варравин. Вы не ищете, но Закон-то? он неумолим!.. и ищет.

 

Муромский. Что же, ведь и закон неопытность принимает в

соображение — она ребенок.

 

Варравин. По метрикам оказалась на девятнадцатом году.

 

Муромский. Так точно.

 

Варравин. Уголовное совершеннолетие.

 

Муромский. Уголовное!?!.. Побойтесь Бога! За то, что девушка из беды

жениха выручает; да она кровь отдаст: примите в соображение ее

привязанность, увлечение!

 

Варравин (с усмешкою). Ну, вот вы сами и поймались.

 

Муромский (тревожно). Где?.. Как?.. Я ничего не сказал.

 

Варравин. Сказали… Вы не беспокойтесь; вы всегда скажете то, что

нам нужно. (Лукаво.) Увлечение, говорите вы; — ну оно нами во

внимание и принято. — Степень этого увлечения мы теперь хотим

определить по закону.

 

Муромский (смешавшись). Так позвольте… я… я… не в том смысле.

 

Варравин. А в каком?.. А вам известно показание двух свидетелей об

увлечении-то… Да напрямик, что-де между дочкой вашей и

Кречинским была незаконная связь!..

 

Муромский (со страданием). Пощадите!.. Пощадите… это клевета, это

подвод… их купили… эти два свидетеля выеденного яйца не стоят.

 

Варравин. Присяжные, сударь, показания. Сила!.. А тут как бы

игралищем судьбы является и факт собственного сознания.

 

Муромский (с жаром). Никогда!..

 

Варравин. Дочь ваша, отдавая ростовщику солитер, сказала: это моя

ошибка!.. Слышите ли?! (Поднимая палец.) Моя!!..

 

Муромский. Нет — она не говорила: моя ошибка… (Бьет себя в грудь.)

Богом уверяю вас, не говорила!.. Она сказала: это была ошибка… то

есть все это сделалось и случилось по ошибке.

 

Варравин. Верю, но вот тут-то оно и казусно: все свидетели, бывшие

при этой сцене, отозвались незнанием, окроме четырех. Четыре эти

разделились на две равные стороны: два… и два… утверждая

противное. Свидетель Расплюев и полицейский чиновник Лапа

показали, что она употребила местоимение моя…

 

Муромский (перебивая). Не употребила! Не употребила! хоть в куски

меня изрежьте — не употребила!..

 

Варравин. Так точно: вы, сударь, и госпожа Атуева утвердились в

показании, что она сказала: это была ошибка, опустив будто

существенное местоимение моя… где же истина, спрашиваю я вас?

(Оборачивается и ищет истину.) Где она? где? Какая темнота!.. Какая

ночь!.. и среди этой ночи какая обоюдуострость!..

 

Муромский (с иронией). Темнота… Среди темноты ночь, среди ночи

обоюдуострость… (Пожав плечами.) Стар я стал, — не понимаю!..

 

Варравин (с досадою). А вот поймете. (Твердо.) В глазах, сударь,

закона показания первых двух свидетелей имеют полную силу.

Показание госпожи Атуевой, как тетки-воспитательницы, не имеет

полной силы, а ваше собственное никакой.

 

Муромский. Почему так жестоко?..

 

Варравин. Потому, сударь, что вы преданы суду за ложное показание о

бычке тирольской породы, которого получили от подсудимого в дар!

Помните?..

 

Муромский. Помню. (Покачивая головой.) Стало, по вашему закону

шулеру Расплюеву больше веры, чем мне. Жесток ваш закон. Ваше

Превосходительство.

 

Варравин (улыбаясь). Извините, для вас не переменим. Впрочем… пора

кончить; я затем коснулся этих фактов, чтобы показать вам эту

обоюдуострость и качательность вашего дела, по которой оно, если

поведете туда, то и все оно пойдет туда… а если поведется сюда, то и

все… пойдет сюда…

 

Муромский (с иронией). Как же это так (качаясь) и туда и сюда?

 

Варравин. Да! И туда и сюда. Так, что закон-то при всей своей

карающей власти, как бы подняв кверху меч (поднимает руку и

наступает на Муромского; — этот пятится), и по сие еще время

спрашивает: куда же мне, говорит, Варравин, ударить?!..

 

Муромский (с испугом). Боже милостивый!..

 

Варравин. Вот это самое весами правосудия и зовется. Богиня-то

Правосудия, Фемида-то, ведь она так и пишется: Весы и меч!

 

Муромский. Гм… Весы и меч… ну мечом-то она, конечно, сечет, а на

весах-то?..

 

Варравин (внушительно). И на весах, варварка, торгует.

 

Муромский. А, а, а… Понял…

 

Варравин. То-то (с иронией), а говорите, стар стал — не пойму…

 

Муромский. Уж я и не знаю, излагать ли мне вам мои опровержения.

 

Варравин. Достопочтеннейший, к чему? был и я молод, любил и я

диспутоваться; теперь минуло; познал я жизнь; познал я и

существенность. Вы старину-то вспомните… простую, задушевную…

Вот время-то было! об нем и в стихах так складно сказано:

Там, где сердце нараспашку,

Наголо, как в старину!..

 

Муромский (живо). Нараспашку?!.. Наголо?!.. (В сторону.) Вот оно!..

Кидать стал. (Вслух.) То есть как же это наголо?

 

Варравин. А в старину не диспутовались; поговорят легонько,

объяснятся нараспашку, да и устроят дело наголо! (Делает жест.)

 

Муромский (с ужасом). Наголо!..

 

Варравин. Да, наголо!..

 

Муромский (в сторону). Вот он Антихрист действительный статский

советник. (Вслух.) Ах, Ваше Превосходительство. Отцы вы наши!

Благодетели!.. В старину легко было дело-то устраивать. В старину мы

жили в палатах, приказные — в комнатах; ныне мы живем в комнатах,

а приказные — в палатах.

 

Варравин. Ну, а сколько б, вы думали, в старину взял бы приказный с

вас за это дело?

 

Муромский (шелохнувшись). Я, право, не знаю. Я по этим торгам —

неопытен.

 

Варравин. Ну, вы для шутки.

 

Муромский. Право, неопытен.

 

Варравин. Ах, Боже мой — (настойчиво) ну, шутите.

 

Муромский (нерешительно). Тысчонки бы три взял.

 

Варравин (ему на ухо). Тридцать тысяч! (Повертывается и отходит.)

 

Муромский (вздрогнув). Как!.. как вы это сказали?

 

Варравин. Да, тридцать тысяч и ни копейки бы меньше приказный этот

не взял. Да, слышите: не на ассигнации, а на серебро.

 

Муромский. На серебро!!! Силы небесные — да ведь это сто тысяч —

это гора!!!.. Состояние! Жизнь человеческая! — Сто тысяч… Да

помилуйте, за что ж бы он их взял? Ведь и дело-то в сущности пустое.

 

Варравин. Однако.

 

Муромский. Если б тут степь какая, громадина была в спорности или

заводина какой — железноделательный — а то ведь что? — только

одно мнение — так — фу — воздух.

 

Варравин. Положим, что и воздух… только воздухом-то этим вас

поистомило. А старинные, сударь, люди так не рассуждали…

Старинные люди говорили: первое благо в мире — это мое

спокойствие.

 

Муромский (с особенною мягкостию). Да, это так. Ваше

Превосходительство… Но не сто же тысяч, Ваше Превосходительство!..

 

Варравин (так же с мягкостию). Согласен!.. Согласен!.. Время всё

изменяет: ныне люди и помягче стали.

 

Муромский (с любопытством). То есть как же это?

 

Варравин (смотря ему в глаза). Утверждают… философы… будто они

на… на двадцать процентов мягче стали…

 

Муромский (в сторону скоро считает). Десять копеек — три тысячи…

Варравин (продолжает). Теплоты душевной стало, говорят, более…

 

Муромский (та же игра). Да, десять копеек — еще три тысячи….

шесть тысяч долой…

 

Варравин. Сочувствия к нуждам ближнего — все это развилось,

усилилось.

 

Муромский (та же игра). Стало, двадцать четыре тысячи серебром.

 

Варравин. Вот это самое они прогрессом и называют.

 

Муромский (вслух). По чести. Ваше Превосходительство, приказный

бы этого не взял.

 

Варравин (нежно). Взял бы, достопочтеннейший. — Взял бы…

 

Муромский (твердо). Нет, он бы этого не взял.

 

Варравин (сухо). Как вам угодно. (Берет со стола бумаги.)

 

Муромский (мягче). Право… того… а я бы полагал… десять.

 

Варравин (кланяясь и резко). Имея по должности моей многосложные

занятия, прошу извинить. (Уходит в кабинет.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ VII

 

Муромский (один).

 

Муромский (подумавши). Двадцать четыре тысячи — это — это —

восемьдесят четыре тысячи начетом! Где я их возьму? Их у меня нет,

видит Бог, нет… Что же, стало, Стрешнево продавать? Прах-то отцев —

дедов достояние… а дочь по миру… Так нет! Не отдам!.. Еду! К кому ни

есть еду! Лбом отворю двери, всю правду скажу! (Стихает.) Кротко,

складно скажу, Лидочку с собой возьму; не камни же люди; за правого

Бог! (Уходит скоро.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ VIII

 

Варравин выходит из одних дверей, Тарелкин из других.

 

Тарелкин. Каков, Ваше Превосходительство, уперся! Ну, я от него

такой невежливости не ожидал.

 

Варравин (с досадою). И что же! Вздумал предложение делать на

третью долю.

 

Тарелкин. Однако таки предложение сделал. Эх, Ваше

Превосходительство! махнуть бы вам рукой.

 

Варравин. Я сказал, нельзя.

 

Тарелкин. Он вот ехать хочет.

 

Варравин. Куда?

 

Тарелкин. Не знаю. Не камни, говорит, люди; за правого Бог.

 

Варравин (соображая). Я полагаю, он бросится к Князю.

 

Тарелкин. Другой дороги нет, как к Князю.

 

Варравин (думает). А как обставлено у вас это дело; всё ли исправно?

 

Тарелкин. В величайшем порядке.

 

Варравин. Распутие-то мне приготовлено ли?

 

Тарелкин. В лучшем виде. Я за этим, по приказу вашему, особое

наблюдение имел и даже своевременно с тятинькой списывался.

 

Варравин. Ну, что же тятинька?

 

Тарелкин. Он развалил их на три партии.

 

Варравин. Так.

 

Тарелкин. Одни пошли на выпуск: оправдать и от суда освободить.

 

Варравин. Так.

 

Тарелкин. Вторые — оставить Муромскую относительно любовной

связи в подозрении. Третьи — обратить дело к переследованию и

постановлению новых решений, не стесняясь прежними.

 

Варравин. Ну вот и хорошо, вот и распутие! Вот когда мне три пути вы

уготовали — да когда к ним подведешь начальство, так куда хочешь,

туда его и поворачивай!

 

Тарелкин. Окроме этих мнений, и солисты оказались.

 

Варравин. Пускай.

 

Тарелкин. И одно мнение по новой формуле.

 

Варравин. По какой это?

 

Тарелкин. А не не-веро-ятно!..

 

Варравин. А — да! В каком же смысле?..

 

Тарелкин. Изволите видеть: относительно незаконной связи

Муромской с Кречинским вопрос подвинут далее, а именно, что при

такой-де близости лиц и таинственности-де их отношений (поднимая

палец) не не-веро….ятно… что мог оказаться и ребенок…

 

Варравин. Н-да, это можно.

 

Тарелкин. Очень можно, а старику куда щекотливо кажется; так вот его

как шилом в бок — так и подымает.

 

Варравин (подумав). Гм… подымает… это хорошо!.. Ну, стало, пусть

его к Князю и едет. Хорошо бы, если бы его так направить, чтобы он

явился к нему утром, ранехонько, пока тот по залам разминается да

содовую пьет…

 

Тарелкин. Это можно. Ваше Превосходительство.

 

Варравин. Да чтоб он в самую содовую попал!..

 

Тарелкин. В самую содовую и попадет!..

 

Варравин. А если попадет, то он неизбежно там напорется… и как

только тот по своей натуре на него крикнет, так он опять у нас и будет.

 

Тарелкин. Будет, Ваше Превосходительство, непременно опять здесь

будет.

 

Варравин. Так и делайте. (Хочет идти.)

 

Тарелкин (принимая просительную позу). Ваше Превосходительство.

 

Варравин (вспыхнув). Как?.. Опять?!

 

Тарелкин (та же игра). Сил нет!

 

Варравин. Да вы на смех!

 

Тарелкин. Помилуйте (показывая на горло). Я воооот как сижу.

 

Варравин. Да вы что показываете мне? Разве это новое; вы целый век

вооот как (тот же жест) сидите.

 

Тарелкин. Будьте милостивы, выкупите меня разочек; не морите

измором, ради Бога! Я совершенно потерялся, жизнь в горечь

обратилась; ведь меня на улицах, как зайца, травят…

 

Варравин. Кто вас травит?

 

Тарелкин. Кто? — Кредиторы. Вы как думаете — я кругом должен, я и

дворнику, и ему должен. Как только сунусь на улицу — пырь мне в

глаза — кто? — Кредитор. Я уж куда попало; в переулок, так в

переулок, в магазин, в лавку, раз в полпивную вскочил; ну что,

помилуйте, ведь себя компрометируешь. А портной, да к тому же

немец… так совершенно остервенился! У меня, изволите видеть,

кухарке приказ строжайший; дома нет и кончено — хоть тресни… Так

верите ли Богу, намедни силою ворвался. Слышу — ломятся, а у меня

этак трюмо, — ну я, делать нечего, залез туда, скорчился и сижу… Так

что же: поискал он меня да подметил, видно, как харкнет за трюмо-то

— прямо мне в рожу!..

 

Варравин. Ну!..

 

Тарелкин. Ну и плюнул. — Ха! что возьмешь-то? Вышел, подлец, в

сени, да, не говоря дурного слова, и кухарке в рожу… ну помилуйте, ну,

ей-то за что?

 

Варравин (берет со стола бумаги). Однако как же можно?

 

Тарелкин. Ну судите сами. Ваше Превосходительство, как же это

можно? Так я к тому говорю: что же это за существование? Всякий и

говорит-то тебе с омерзением. Ну помилуйте, это, почитай, первая

вещь, до которой каждый добивается; ты что хочешь себе думай, а

почтение мне окажи.

 

Варравин (уходя в кабинет). Ну это конечно, я с этим согласен, а

почтение он таки окажи.

 

Тарелкин (следуя за ним). Да! А почтение ты мне, подлец, все-таки

окажи…

 

Занавес опускается.

 

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

 

Квартира Муромских. Утро. Декорация первого акта, посреди комнаты стоит стол с

бумагами.

 

 

ЯВЛЕНИЕ I

 

Лидочка сидит за пяльцами. Иван Сидоров выходит из кабинета и поспешно

перебирает на столе бумаги.

 

Лидочка. Чего ты ищешь, Сидорыч?

 

Иван Сидоров. Да вот, сударыня, записку, что писарь переписывал. Мы

вот там (указывает на кабинет) с Кандид Касторычем весь кабинет

изрыли.

 

Лидочка. Да вот она. (Встает и отдает ему бумагу.) Что вы делаете?

 

Иван Сидоров. С Кандидом Касторычем совет держим, сударыня, едет

папенька ваш к Князю подать ему записку; так толкуют теперь, как с

этим лицом говорить надо.

 

Лидочка. Ах, Иван Сидоров, а мне сдается, что это добром не кончится;

у меня какая-то тоска… Сердце ноет… Ну что же, папенька ездил к

этому чиновнику?

 

Иван Сидоров. Ездил, сударыня.

 

Лидочка. Ну что же?

 

Иван Сидоров. Не сошлись. Да по правде сказать, как и сойтиться?

Ведь не то что взять хотят — а ограбить. Народ всё голь, живет

хищением; любого возьмите: получает он от Царя тысячу, проживает

пять, да еще нажить хочет — так как тут сойтиться? Вот около нашей

вотчины один, сударыня, судеец самым сверхъестественным

грабительством — миллион нажил; купил пятьсот душ вотчину, два

завода поставил. Так что ж? теперь, видите, пятьдесят тысяч рублей

доходу получает, и стал уж он большой барин. Вот вы и судите,

матушка, что один такой нечестивец на всю землю нашу соблазну

делает!

 

Лидочка. Да, страшный свет.

 

Иван Сидоров. Теперь, матушка, из них всякий не то что на прожиток

взять или бы благодарность какую: Бог бы с ним, мы за это не стоим; а

смотрит, чтобы сразу так цапнуть; чтобы, говорит, и себе было, и детки

бы унаследовали. Ну, и стало оно грабительство крупное, маховое;

сидят они каждый на своем месте, как звероловы какие, да в свои силки

скотинку Божию и подкарауливают. Попадет кто — они вот этою

сетью (указывает на записку) опутают — да уж и тешатся.

 

Лидочка. Точно сетью!.. Ах, Сидорыч, как у меня сердце-то ноет.

 

Иван Сидоров. Как ему и не ныть, матушка. Было на землю нашу три

нашествия: набегали Татары, находил Француз, а теперь чиновники

облегли; а земля наша что? и смотреть жалостно: проболела до костей,

прогнила насквозь, продана в судах, пропита в кабаках, и лежит она на

большой степи неумытая, рогожей укрытая, с перепою слабая.

 

Лидочка. Правда твоя. Я так иногда думаю: всего бы лучше мне

умереть; всё бы и кончилось — и силки бы эти развязались.

 

Иван Сидоров. Что вы это, матушка. Бога гневите. Посылает Бог

напасть, посылает силу, посылает и терпение.

 

Лидочка. Нет, Сидорыч, я уж слышу: ослабли мои силы, истощилось

терпение, истомилась я! — только об том и молю я Бога, чтоб прибрал

бы он к Себе мою грешную душу…. Смотри — если я умру, похороните

вы меня тихонько, без шума, никого не зовите, ну — поплачьте промеж

себя… чего мне больше… (плачет).

 

Муромский (из кабинета). Иван Сидоров, а- Иван Сидоров!

 

Иван Сидоров (торопливо). Извините, сударыня. Сейчас, сейчас!

(Бежит в кабинет).

 

 

ЯВЛЕНИЕ II

 

Лидочка (одна).

 

Лидочка. Я бы только хотела одного: чтобы и он приехал, — чтобы и

он заплакал. — Ведь он любил меня… по-своему…, нет! не любил он

меня. Почему бы ему не прийти да не сказать, что вот ему деньги

нужны! Боже мой — деньги! Когда я ему всю себя отдавала… и так

рада была, что отдавала… (Плачет и кашляет.) Вот надеюсь, что у

меня чахотка — а всё пустое, никакой чахотки нет; а как бы хорошо

мне умереть… благословить бы всех… Ведь вот что в смерти хорошо,

что кто-нибудь — и ребенок и нищий, а всякого благословить может,

потому отходит… я бы и его благословила… я бы сказала ему: вот

моими страданиями, чахоткой… этой кровью, которая четыре года идет

из раненой груди, я искупила все, что сделано, — и потому что

искупила — благословляю вас… :Я протянула бы ему руку. Он

бросился бы на нее, и целый поток слез прошиб бы его и оросил бы его

душу, как сухую степь, какую заливает теплый ливень!.. А моя рука уж

холодная… Какие-то сумерки тихо обступили меня, и уже смутно

слышу я: «ныне отпущаеши, владыко, рабу твою с миром» — я бы

сказала ему еще раз… Ты… Мишель… прости… вот видишь там…

(горько плачет)… в такой дали, какую я себе и представить не могу, об

тебе… об твоем сердце… буду я… мо… молиться (плачет).

 

 

ЯВЛЕНИЕ III

 

Муромский во фраке и орденах выходит из кабинета, за ним Иван Сидоров, держа

в руках записку, свернутую в трубку и перевязанную ленточкой, шляпу и

перчатки; наконец Атуева и Тарелкин, занятые разговором.

 

Муромский. Лида, — а — Лида, — где же ты?

 

Лидочка (оправляясь). Я здесь, папенька.

 

Муромский. Прощай — дружок. Да ты это что? а? — Ты плакала?..

 

Лидочка. Кто, я? — Нет, папенька. А вы это что в параде?

 

Муромский. О-о-о-х, мой друг, — вот ехать надо.

 

Лидочка. Ехать — куда?

 

Муромский. Да вот, решили к Князю ехать; просить, подать вот

записку.

 

Лидочка. Так постойте. (Уходит в свою комнату.)

 

Тарелкин (обертываясь к Муромскому). Петр Константинович, не

медлите, прошу вас — не медлите. Я вам говорю, теперь самый раз; он

теперь свободен, никого нет, и вам будет ловко на досуге объяснить все

эти обстоятельства.

 

Атуева. Ну разумеется: не ахти какая радость об таком деле, да еще при

людях толковать.

 

Тарелкин. Именно — ведь я для вас же советую.

 

Лидочка входит.

 

Муромский. А ты что это?

 

Лидочка. Я с вами.

 

Тарелкин (в сторону). Ах, коза проклятая!.. — да она все испортит.

 

Муромский (Тарелкину). Она вот со мной.

 

Тарелкин. Невозможно, невозможно. (Муромскому, значительно.) Им

неприлично.

 

Атуева. Полно, матушка, видишь, говорят, нельзя.

 

Муромский. Ты, мой дружок, простудишься…

 

Лидочка. Нет, папенька, не простужусь (решительно) — а впрочем, вы

знаете, я вас без себя никуда не пущу.

 

Муромский. Да, ангел ты мой…

 

Лидочка. Ведь я с вами только в карете: кто же мне запретит, папенька,

с вами в карете быть.

 

Тарелкин. Да, — так вы наверх к Князю не взойдете.

 

Лидочка (посмотрев на Тарелкина). Не беспокойтесь — не взойду!

 

Тарелкин. Ну, этак можно — ступайте, ступайте.

 

Муромский берет шляпу и бумагу и уходит с Лидочкой; Атуева и Иван Сидоров

провожают его за двери.

 

 

ЯВЛЕНИЕ IV

 

Тарелкин и Атуева, возвращаясь.

 

Атуева. Ну, вот так-то; насилу-то протолкали; и вам спасибо,

добрейший Кандид Касторыч!.. Ну что, право: живет, живет, а ни на

что не решается. Вот теперь и мне как будто легче стало.

 

Входит Иван Сидоров.

 

Ну что? — Вы что думаете?

 

Тарелкин. Я, сударыня, ничего не думаю.

 

Атуева. Да нет; я спрашиваю, что — успех-то будет? а?

 

Тарелкин. Никакого.

 

Атуева. Как же никакого?

 

Тарелкин. Так полагаю-с.

 

Атуева. Так неужели такому лицу нельзя объяснить свое дело? Ну, я

сама поеду и объясню.

 

Тарелкин. Объяснить вы можете.

 

Атуева. Уж я вас уверяю. Да и в просьбе-то всю подноготную

пропишу.

 

Тарелкин. И подноготную прописать можете.

 

Атуева. Так подать не могу?

 

Тарелкин. Еще бы; даже приемные дни назначены.

 

Атуева. Ну, вот видите — сами говорите, приемные дни. Вот я сама и

поеду.

 

Тарелкин. Вот вы и поехали. Введут вас в зал, где уж человек тридцать

просителей; вы садитесь на кончик стула и дожидаетесь…

 

Атуева. Отчего же, сударь, на кончик? я и во весь стул сяду.

 

Тарелкин. Ну нет — во весь стул вы не сядете.

 

Атуева. Сяду. Я не экономка какая. Мой отец с Суворовым Альпийские

горы переходил.

 

Тарелкин. Положим даже, что он их с Аннибалом переходил, а все-таки

во весь стул не сядете, ибо — дело, сударыня, имеете!.. Выйдет он

сам!.. за ним чиновники, — заложит он этак руку за фрак. (Закидывает

руки и протяжно.) Что вам угодно?

 

Атуева. А я ему тут все и выскажу.

 

Тарелкин (сохраняя позу). Положим.

 

Атуева. Да так выскажу, что у него кровь в голову хватит.

 

Тарелкин. Не полагаю. Его Сиятельство страдает геморроем; а от

рассказов этих у них оскобина, — зубки болят-с. Ведь это вам так

кажется; а в сущности все одно да то же. Пятьсот просителей — и все

тот же звон.

 

Атуева. (с жаром). Тот, да не тот.

 

Тарелкин. А он в самом-то пылу и спросит (тот же голос): записку

имеете?

 

Атуева. А я ему и записку.

 

Тарелкин. Он примет, да чиновнику и передаст: вам поклон

(кланяется), значит, кончено; к другому — а их до полусотни, у

всякого записка — воз; да по почте получен — другой; да всяких дел

— третий; да у него в час заседание; да комитетов два; да званый обед

на набережной; да вечером опера, да после бал, да в голове-то уж вот

что… (делает жест), так он вашу-то просьбу с прочими отдаст

секретарю: рассмотрите, мол, и доложите… Понимаете… А секретарь

передаст сделать справки — мне.

 

Иван Сидоров (тихо Атуевой). И предаст тя соперник Судии.

 

Тарелкин. А я отдам столоначальнику.

 

Иван Сидоров. И предаст тя Судия слузе…

 

Тарелкин. Вот вы туда же и попали…

 

Иван Сидоров (покачав головою, тихо Атуевой). Не изыдеши оттуда,

дондеже не отдаси последний кодрант.

 

Атуева (раскинув руки). Не понимаю!!..

 

Тарелкин. А секретарь-то, ведь он тоже власть. — А я-то, я ведь тоже

власть; а у меня столоначальник, — ведь и он власть!..

 

Атуева. Так, стало, — от столоначальника до Князя по всем и бегать.

 

Тарелкин. Зачем же так себя беспокоить, — в существе достаточно

только к столоначальнику.

 

Атуева. Ну! не верю!

 

Тарелкин. Извольте, мы вам на счетах выложим. (Ивану Сидорову.)

Дай-ко, брат, нам счеты. (Иван Сидоров подает счеты.)

 

Тарелкин (становится в позу и кладет на счетах). В отечестве нашем

считается, милостивая государыня, две столицы и сорок девять

губерний…

 

 

ЯВЛЕНИЕ V

 

Муромский и Лидочка входят.

 

Тарелкин (увидавши их, срывается с своего места). Что? что такое?

 

Муромский (размахнув руками с сокрушением). Нет; -не принимает.

 

Тарелкин. Как не принимает, когда я вам говорю, что принимает.

 

Муромский. Мне курьер сказал.

 

Тарелкин. Да вы курьеру-то сунули?

 

Муромский. Как же, как же.

 

Тарелкин. И говорит — не принимает?

 

Муромский. Говорит — не принимает.

 

Тарелкин (трет себе лоб). Это удивительно. — А вы сколько ему

сунули?

 

Муромский. Полтинничек.

 

Тарелкин (хлопнув по счетам). Ну, так вот отчего и не принимает. Ну

помилуйте: ну можно ли такому курьеру полтинник давать?

 

Муромский (с досадою). А сколько же такому курьеру давать?

 

Тарелкин. Пяти- или десятирублевую.

 

Муромский (с ужасом). Тридцать пять рублей!

 

Тарелкин. Да вы на ассигнации считаете.

 

Муромский. Да ведь я ассигнациями оброк-то беру.

 

Тарелкин (с досадою). Позвольте: у вас никто не спрашивает,

получаете ли вы оброк и как вы его получаете: ассигнациями, медью

или даже куньими деньгами. Вы поймите это. Вам надо дело сделать —

так ли-с? Вы зачем сюда приехали?

 

Муромский. Ну вы знаете.

 

Тарелкин. И скоро ехать хотите?

 

Муромский. Да если этак еще дней десять помаячу, — так и в гроб

лягу.

 

Тарелкин. Опять не туда: до вашей смерти опять никому дела нет.

 

Лидочка (с испугом). Ах, Боже мой! — Что вы…

 

Тарелкин (Лидочке). Позвольте, сударыня, — не об этом; (берет

Муромского за руку и подводит к окну) посмотрите, много на Невском

народу?

 

Муромский. Много.

 

Тарелкин. Кому из них дело, что вы из хлопот ваших умереть можете?

 

Муромский (смотря в окно и покачав головою). Да, — никому обо мне

дела нет…

 

Тарелкин. Ну, вы сделайте опыт: крикните в окно, что, мол, я денег

даю, — но смотрите, что будет? (Хохочет.)

 

Муромский (в сторону). Тьфу, провались ты, проклятый человек.

 

Иван Сидоров. Справедливо говорят.

 

Тарелкин (в духе). Да помилуйте-это ясно, как дважды два. (Атуевой.)

Вам чего день стоит?

 

Атуева. Целковых двадцать стоит.

 

Тарелкин (с форсом). И вы думаете, что курьер-то и не знает, что вам

двадцать целковых день стоит? — а? — Он, бестия, знает. Ну вы дайте

ему десять, а десять-то у вас в кармане останется. — Ведь здесь все так.

 

Иван Сидоров. Справедливо говорят-с.

 

Тарелкин (продолжая). Здесь у людей даром ничего не берут,

нахрапом или озорством каким, — никогда. Здесь все по доброй воле, и

даже, скажу вам по справедливости, — пополам. Вам чего дело стоит

— двести рублей, ну — сто дайте, сто себе возьмите.

 

Муромский (Атуевой). Это, кажется, Кречинский писал,

промышленная.

 

Атуева. Да, да.

 

Муромский (Тарелкину). Это, стало, по правилу: «возлюби ближнего,

как самого себя».

 

Тарелкин. Именно,-все наполовину. Согласитесь сами: всегда

выгодно свой собственный расход купить за полцены.

 

Иван Сидоров. Выгодно, сударь, выгодно.

 

Тарелкин (продолжая). Ну — и для расчета просто: всякий из своего

дела видит, сколько дать.

 

Иван Сидоров. Хитро сделано.

 

Муромский. Ну — делать нечего… поедем, Лида. (Взявши шляпу,

поднимает руки к. небу.) Боже мой!.. вот пытка-то.

 

Идут к двери.

 

Тарелкин. Ступайте, Петр Константинович; ступайте, пока есть время…

или нет, постойте.

 

Муромский и Лидочка останавливаются.

 

Я вас лучше сам свезу, а то вы опять не дойдете.

 

Иван Сидоров. Именно, ваше высокоблагородие, — опять не дойдут.

 

Муромский (уходя). Ну и прекрасно; вот и мне как будто покойнее.

 

Уходит с Лидочкой и Тарелкиным, Атуева и Иван Сидоров их провожают.

 

Перемена декораций. Пространная комната. По стенам стулья, столы, на одном из

них серебряный поднос с кувшином содовой воды и кружка. Налево от зрителей

вхожая дверь, направо дверь в покои начальствующего лица, — прямо против

зрителей дверь в канцелярию.

 

 

ЯВЛЕНИЕ VI

 

У средних дверей на стуле сидит курьер Парамонов, нюхает табак, тихо сморкается

и чистит нос. Глубокая тишина. Чибисов входит с бумагами, на цыпочках.

 

Чибисов (шепотом). Ну что?

 

Парамонов (вертит головою). Нет еще.

 

Чибисов. А уж поздно.

 

Парамонов. Кто ж его знает. Все еще ходит да воду пьет (показывает

на кружку); стало, не готов.

 

Ибисов (входит с бумагами). Ну Парамоныч, — как? Можно, что ли?

 

Парамонов (нюхая табак). Тссс-с…

 

Ибисов (тихо). Эка штука… А у меня дело спешное.

 

Парамонов. Попробуйте.

 

Ибисов. Чего пробовать; — я у тебя, братец, спрашиваю.

 

Парамонов. Видите — ни души нет; один, как буря, ходит.

 

Ибисов. Стало, еще не готов.

 

Парамонов (шепотом, но открывая сильно рот). Не-го-то-в, — говоря-

т вам, не го-то-в!!..

 

 

ЯВЛЕНИЕ VII

 

Тарелкин и за ним несколько чиновников входят с бумагами.

 

Чибисов и Ибисов (машут руками и удерживают). Не готов… Господа,

— не го-то-в!!..

 

Тарелкин (отводя Парамонова в сторону). Ну что?.. Как он нынче?

 

Парамонов. И-и-и-и… туча тучей!..

 

Тарелкин. Хорошо!!!.. Смотри, я просителя впущу, — ты его не тронь…

пускай попросит… (дает ему в руку) понимаешь…

 

Парамонов (подщурив глаз). Попарить, что ль, надо, — ай не гнется?

Давайте, — мы попарим…

 

 

ЯВЛЕНИЕ VIII

 

Из дверей направо показывается Князь в утреннем богатом костюме. Он движется

медленно, погруженный в задумчивость, и слегка потирает желудок. Чиновники с

глухим шумом теснятся в двери канцелярии; слышны голоса: «ах! господа, ох…

господа!»… наконец вся их масса проталкивается к двери; Парамонов их

припирает.

 

Князь (становясь посреди залы). Аааа — что это такое?

 

Парамонов. Чиновники, Ваше Сиятельство.

 

Князь. Аааа — что они?

 

Парамонов. Не желают беспокоить Ваше Сиятельство.

 

Князь. Аааа — хорошо. (Наливает кружку содовой воды, пьет и

медленно уходит. Парамонов садится).

 

 

ЯВЛЕНИЕ IX

 

Муромский показывается из вхожих дверей во фраке, перчатках, при орденах и с

запиской, перевязанной ленточкой. Явно смешан.

 

Парамонов (показывает ему на стул). Обождите здесь.

 

Муромский садится, тяжело дышит и вертит в руках записку; Парамонов искоса

его осматривает и продолжает нюхать табак и чистить нос. Князь показывается

снова в дверях; Муромский быстро встает, несколько раз кланяется.

 

Князь. Варравин!.. Варравин!!..

 

Варравин вбегает и кляняется; Парамонов выходит.

 

Аааа — что это такое?

 

Варравин (сохраняя наклоненное положение тела). Проситель, Ваше

Сиятельство, — вероятно, проситель; нынче приемный день, Ваше

Сиятельство.

 

Муромский (подходя ближе и перебивая Варравина). Я… я…

Муромский, Ваше Превосход… Ваше Сиятельство — отставной

капитан, помещик Муромский.

 

Князь. Аааа — что вам угодно?

 

Муромский. Мое дело… то есть — не мое дело, а дело о похищении у

меня солитера находится на рассмотрении Вашего Сиятельства.

 

Князь. Аааа… Мы его рассмотрим.

 

Муромский. Я желаю, я прошу у лица Вашего защиты Вашего

Сиятельства.

 

Князь. А-а — я защиты, сударь, делать не могу; я могу только

рассматривать дело.

 

Муромский. Рассмотрите, Ваше Сиятельство, Богом умоляю вас,

рассмотрите. Вопиющее дело!

 

Князь (Варравину). Удивляюсь: вот не встретил ни одного просителя,

чтобы не кричал о вопиющем деле.

 

Муромский. Кто страдает, тот и стонет, Ваше Сиятельство.

 

Князь (взглянув на Муромского). Может быть, записку имеете?

(Протягивает руку.)

 

Муромский. Имею; только я из дальней деревни затем собственно и

приехал, чтобы лично объяснить вам мои невинные страдания.

 

Князь. Объясняйте: только дело — и не страдания. — Мы их не

рассматриваем; на то есть врачебная управа.

 

Муромский. Имею я, Ваше Сиятельство, единственную дочь, — и пять

лет тому назад проживал я с моим семейством в Москве; имел круг

знакомства; словом, держал дом, какой фамилии моей надлежало,

 

Князь поднимает глаза к небу и потирает желудок.

 

и дочь моя всегда вела себя так, что, могу сказать, ежечасно молил я

Господа Бога…

 

Князь. Молитва относится, сударь, к Богу — а не к делу. объясняйте

дело!

 

Молчание. Муромский сконфузился и трет себе лоб.

 

Ну-с извольте же… (Варравину.) Что же это такое?

 

Муромский (в замешательстве). О… Когда… а… Теперь… а…

Варравин. Извольте объяснить Их Сиятельству ваше дело.

 

Муромский (судорожно). Теперь… когда… Ваше Сиятельство, мною

было… предложение Кречинского принято, то дочь моя, будучи уже

невестой… уже невестой… действительно отдала ему этот камень, для

того будто, чтобы показать его знакомым; ну только возьми он этот

камень да и заложи ростовщику Беку, — то есть не этот камень, а

подложный. Ваше Превосходительство, — изволите понимать —

подложный…. Ну я, видя это, ростовщику Беку деньги отдал. То есть я

деньги-то отдал после, а тут дочка моя настоящий-то камень ему

отдала; ну — и он не ищет, и я не ищу; только тут и взялась полиция,

да и ввернула нам следствие об этом подлоге.

 

Князь. Подлог, сударь, воспрещен законом. Где подлог, там и

следствие. На что вы жалуетесь? Вам с дочкой оправдаться нужно, а вы

жалуетесь.

 

Муромский. В чем же невинному человеку оправдываться?

 

Князь. Невинному, сударь, и оправдываться; а виновный у меня не

оправдается — за это я вам отвечаю. Продолжайте.

 

Муромский. При допросе Кречинский показал, что это было и

совершалось ошибкою — да мне что Кречинский; — только так и дочь

моя сказала: «это была ошибка»; а бывший при этом случае

полицейский донес, что будто она сказала: «это моя ошибка» — из

этого и произошло все дело; моя, говорят, так, стало, ты!.. Несчастную

эту девушку и заподозрили: кто говорит в соучастии, а кто говорит в

знании о намерении совершения преступления.

 

Князь (отдувается). Фу-у-у!..

 

Варравин (тихо Князю). Не дурно ли себя чувствовать изволите?

 

Князь Тяжело…

 

Муромский (ободрившись). Так тяжело, Ваше Сиятельство, что и

сказать нельзя!.. стало, все и следствие ведено теперь о любовной

будто связи моей дочери с Кречинским. Подвели и свидетелей: моего

повара Петрушку да Расплюева, бродягу — они дочь мою и оговорили.

Поступило в Суд. Ну, там вертели и наконец решили оставить, говорит,

Муромскую в подозрении будто в незаконной связи. Помилуйте, Ваше

Сиятельство, — лучше ее повесить.

 

Князь (вздыхает и трет желудок). Фу-у-у!..

 

Варравин (тихо Князю). Не прикажете ли чего?

 

Князь. И сам не знаю, давно этак не случалось.

 

Муромский (расставив руки). С тех пор как свет стоит, не случалось!..

Много в нем неправды бывало — ну этакого случая не найти!.. Вот как

фокус какой: из ничего составилось дело, намоталось само на себя, да

нас как… мух каких в эту паутину и запутало… благоволите выслушать

далее.

 

Князь трет себе желудок.

 

Варравин (тихо). Соды бы.

 

Князь (указывает на стакан). Третий пью; не бык же я!

 

Муромский Бык?!.. а — да! Так точно о быке была речь, но и здесь

ничего нет. Положим, Ваше Сиятельство, до скотины-таки я охотник…

 

Князь. Кто же тут до скотины охотник?!!..

 

Муромский. Я-то, — я. Ваше Сиятельство.

 

Князь (Варравину). Он говорит, что он до скотины охотник.

 

Муромский. Так точно, — однако не мог же я на тирольского этого

быка дочь сменять?!?.. Следователи мне запрос, где, говорят, этот бык?

я, чтобы кончить такие пустяки, ответил — съел, мол, я его!.. Так

ехидство какое! Взяли да залпом мне временное отделение в вотчину и

наслали, -ну и оказался этот бык жив!..

 

Князь (наливает себе стакан). Что это?! У него дочь (пьет), дочь он

будто сменял на быка — сомнительно (пьет), быка съел-верю: а бык

— жив! (хлопает кружкой по столу) не верю! приказная штука! не

верю!..

 

Муромский (с напором). Жив!!.. Ваше Сиятельство!..

 

Князь. Жив!!.. А… Тьфу! (Плюет.)

 

Муромский. Этим самым быком я им и попался в лапы. Быка отдали

они на особенное попечение местной власти, а меня предали суду за

лживое, говорят, показание…

 

Князь. У меня лоб трещит — я ничего не понимаю.

 

Муромский. И я тоже, Ваше Сиятельство, ничего не понимаю.

 

Князь. Вот те раз!..

 

Муромский расставляет руки и трясет головою, они смотрят друг на друга.

 

Ну — стало, вы кончили?

 

Муромский (заступая ему дорогу). Помилуйте — это только начало

болезням! Когда поступило дело в Палату, то она это решение

отвергла…

 

Князь (тоскует). Да он меня уморит, — я умру!..

 

Муромский (настойчивее и громче). Решение это отвергла, ибо,

говорит, нет законного основания, а мою оговорку: «запамятованием за

старостию лет» приняла, — что ж, я и благодарен, а Сенат опять

взошел, сначала, говорит, обратить к переследованию — это значит

опять на четыре года; а потом пошел на разногласия. Составилось по

этому бедственному делу девять различных мнений, и из всего этого,

как я имел честь доложить вам, возрос целый омут; — так меня с

дочерью туда и засосало; пять лет живем мы с нею под судом;

потеряли честь, потеряли достояние, протомились до костей —

пощадите! Дочь-то, Ваше Сиятельство! освободите от этого пасквиля

дочь! Ну, судите милостиво, зачем моей дочери бежать, да меня

обкрадывать, когда я сам ее замуж отдавал. У вас у самих дети; вы

сердцем внемлите; тут надо сердцем ощутить.

 

Князь. Мы, сударь, обязаны не ощущать, — а судить.

 

Муромский. Без этого и судить нельзя.

 

Князь. А вот попробуем. (Хочет идти.)

 

Муромский (заступая ему дорогу). Что ж попробуете? — Невинную

девушку загубите. Годы! — Золотые годы отымете, честь в комок

сомнете и видите (указывает вверх)… Богу ответ дадите!..

 

Князь (посмотрев на потолок). Ну при этом, полагаю, вы кончили.

 

Муромский. Нет, не кончил.

 

Князь. Ну, так извините, я кончил! (Кланяется Муромскому и идет в

двери: Варравин также кланяется и смотрит Муромскому в глаза.)

 

Муромский (взволнованный идет за Князем). Ваше Сиятельство!..

Ваше Сиятельство!.. позвольте, позвольте… умоляю вас — возвратите

мне дочь! (Берет его за рукав.) Прошу вас, избавьте нас от этого

мучения…

 

Князь (остановившись и обернувшись). От чего мне вас избавить?

 

Муромский. Я вам говорю: от ваших судов и от вашего губительного

судопроизводства.

 

Князь. Я тут ничего не могу — это Закон.

 

Муромский. Да что вы все говорите — Закон, Закон, вы посмотрите, в

чьих он руках? — вон у Палача в руках Закон-то — Кнут!

 

Князь (вспыхнув). А-а-а-а — какое вы имеете право так рассуждать?

 

Муромский. Имею! — и неотъемлемое.

 

Князь (с иронией). Вот как! — какие же у вас на него, господин

капитан, патенты?

 

Муромский. А вот они! (показывает свои волосы). Да вот мое сердце

(показывает на сердце); да мои терзания… слезы… истома… разорение

всей моей семьи — вот мое право — да есть еще и выше!!..

 

Князь. И еще!.. не довольно ли?

 

Муромский. Нет, не довольно! Дочь я свою защищаю!!.. Вот мое право,

вот мои патенты; вы их читать-то умеете?

 

Князь (голос несколько дрожит). Хорошо, даже красноречиво; только

я просительского красноречия, сударь, не признаю.

 

Муромский. Отчего же так?

 

Князь. Оттого, что тут плута от честного не отличишь.

 

Муромский. Не отличите?

 

Князь (несколько улыбаясь). Нет-с, не отличу.

 

Муромский (резко). Так вы места вашего не занимайте.

 

Князь вздрагивает, Варравин пошатывается несколько в сторону.

 

Князь. А — вы так думаете?

 

Муромский. Так.

 

Князь (горячась). Ну, а я так думаю, что с вашими патентами и

порядочные бывают пройды.

 

Муромский (также вздрогнув). Кто?!! —

 

Князь. Позвольте, позвольте; не горячитесь — вы, я вижу, в военной

службе служили — этак: Суворовский солдат — знаю, — знаю — так

мы вас в бараний рог согнем; мы вот из дела-то посмотрим, что вы за

лицо и как вела себя ваша дочка в этом невинном происшествии: путно

или беспутно.

 

Муромский (забывшись). Моя дочь!.. беспутно!.. (Подступая.) За что

же вы нас оскорбляете, Ваше Превосходительство, — за что?!! Разве за

то, что я люблю свое дитя, а вы своих по целым неделям не видите?

 

Князь. Как… как?!

 

Муромский. Или за то, что мне вот под Можайском (указывает на

голову) проломили прикладом голову, когда я, простой армейский

капитан, принимал француза на грудь, а вас тогда таскала на руках

французская мамка!..

 

Князь (наступая на Муромского). Позвольте — вы с ума сошли?

 

Варравин (его удерживает). Ваше Сиятельство, Ваше Сиятельство —

сделайте милость — у них головная рана — они в голову ранены…

 

Муромский. Нет, чиновник, я в сердце ранен! Дочь я свою защищаю,

мою честную дочь, преданную публичному поруганию Суда, так вы

меня слушайте! Я не виноват, что ваше сановнинское сердце любит

Анну да Станислава, а детей не любит.

 

Князь. А знаете ли вы, что я вас в полицию отправлю?

 

Муромский. Знать ничего не хочу. Кровь моя говорит во мне, а кровь

не спрашивает, что можно сказать и чего нельзя. Я ведь не

Петербургская кукла; я вашей чиновничьей дрессировки не знаю.

Правду я говорю, — она у меня горлом лезет, так вы меня слушайте!

Нет у вас Правды! Суды ваши — Пилатова расправа.

Судопроизводство, ваше — хуже Иудейского! Судейцы ваши ведут

уже не торг — это были счастливые времена — а разбой! — Крюком

правосудия поддевают они отца за его сердце и тянут… и тянут… да

потряхивают: дай, дай… и кровь-то, кровь-то так из него и сочится. За

что меня мучают, за что? — За что пять лет терплю я страдания, для

которых нет человеческого слова…

 

Князь. А- коли так: эй! курьер!!..

 

Варравин (удерживая князя). Ради Бога… Ваше Сиятельство… вы

видите (показывает на голову).

 

Курьер входит.

 

Муромский (ничего не замечая). Пусть слышит меня и курьер; пусть он

пойдет в трактир, в овощную лавку, ну — в непотребный дом! и пусть

там — ну хоть там расскажет, что нашёлся хоть один Дворянин на

Руси, которого судейцы до тех пор мучили, пока не хлынула у него изо

рта правда вместе с кровью и дых… (ему становится дурно — он

качается) дыханием!!..

 

Князь (вне себя кричит). Гей, курьер… веди его вон… Тащи его…

Тащи…

 

Муромский. Не беспокойтесь, Ваше Сиятельство, — я и сам иду.

(Выходит, покачиваясь. — Парамонов его провожает.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ X

 

Те же, кроме Муромского. Князь остается несколько минут. в неподвижности и

смотрит вслед Муромскому; Варравин, сзади его, с признаками полного изумления.

 

Князь (помолчав). Каков?!.. (Молчание. Сильным жестом указывает

на дверь, в которую вышел Муромский.) Ведь это бунт! — Каковы

гуси! вот мы говорим провинция, — нет вон как в провинции-то

поговаривают. Да он сумасшедший, он помешан…

 

Варравин. Сами изволите видеть.

 

Князь. Его бы надо взять да в съезжий дом отправить. С чего ты это

вздумал меня удерживать?.. Хороши эти приемные дни! Как,

помилуйте, всякий с улицы! — Его Превосходительство справедливо

говорит — драка будет… (вдруг схватывается и уходит).

 

 

ЯВЛЕНИЕ XI

 

Варравин (один).

 

Варравин. Ну… адвокат! отчитал рацею!.. каково прибрал. Пилатова

расправа… Иудейское судопроизводство… а Иудейское — …ну и

заплати… Мы за словами не погонимся; (подумав) только… вот что: не

вышло бы тут какой разладицы; не очень ли он Его-то Сиятельство

раздражил?.. Теперь, пожалуй, этот пойдет колобродить; подай, скажет,

дело; да что это за дело, что проситель некоторым образом из

собственной шкуры вон вылез? Пойдет он его вертеть; взойдет ему на

ум самая противуестественная блажь — а ты, говорит, исполни!..

 

 

ЯВЛЕНИЕ XII

 

Варравин и Князь.

 

Князь (остановясь в дверях). Эй! Максим Кузьмич!.. эй… Варравин.

Что такое, Ваше Сиятельство?

 

Князь делает утвердительный знак.

 

Неужели?..

 

Князь. Да!.. (Входит.)

 

Варравин. А я все боялся, что он вас обеспокоил.

 

Князь. Да нет, братец, нисколько: оно к лучшему вышло.

 

Варравин. К лучшему! — Как благополучно.

 

Князь. Ей-ей. Ведь какая штука: вчера в клубе вот какую стопу соды

хватил — ну ничего.

 

Варравин. Этот факт надо будет. Ваше Сиятельство, доктору сообщить.

 

Князь. Непременно. Он в другой раз так и пропишет: на вечер принять

соды, а поутру просителя (хохочет).

 

Варравин (тоже смеется). Очень, очень благополучно.

 

Князь. Однако скажите вы мне, что это за дело? Подперли его там в

суде-то, что ли? Ведь там порядочная орда.

 

Варравин. Конечно, вымогательства с их стороны бывают; но Вашему

Сиятельству известно, что решения их без рассмотрения вашего

никакой существенности не имеют. Так что же — пускай их пишут,

ведь они вреда не причиняют.

 

Князь. То-то, чтоб они у меня вреда не причиняли! Никак!.. Так что ж,

он помешан, что ли? Он под Можайском в голову ранен? —

 

Варравин. В голову; — и рана-то давняя. Оно и заметно: несвязность в

речах и черножелчие.

 

Князь. Именно; это тонко вы заметили: несвязность в речах и

черножелчие. Да покажите мне это дело; оно у вас готово?

 

Варравин. Готово, Ваше Сиятельство.

 

Князь. Так изложите его вкратце.

 

Варравин. Изволите видеть: человек он вот какой, состояние большое;

одна дочь; ну, можете себе представить, как он ее держал при этаком

характере.

 

Князь. Воображаю.

 

Варравин. Ну, а к девочке-то и подделался один франт, некто

Кречинский, молодчина, косая сажень в плечах…

 

Князь. А, да-я его в клубе видал; он игрок.

 

Варравин. А следовательно, и легко себе представить можете, какие тут

результаты.

 

Князь. Воображаю: отец полоумный, а дочь беспутная.

 

Варравин. После этих результатов Кречинский подобрался и к

бриллиантам, заложил их; ростовщика надул самым необычайным

образом.

 

Князь. Так. Это я в клубе слышал.

 

Варравин. Дошло до полиции, и по рапорту Квартального возникло

следственное дело; а Квартальный этот, изволите видеть, сам

присутствовал при ужаснейшей сцене; Кречинский чуть его не убил,

ибо силач необыкновенный и характера самого буйного.

 

Князь. Так что ж капитан-то на приступ лезет?

 

Варравин. Ну, уж характер такой; а к тому же и чванство. Мою,

говорит, дочь не тронь.

 

Князь. Вот как.

 

Варравин. Я, мол, сам большой барин…

 

Князь. Капитан-то?

 

Варравин. А тут еще какое обстоятельство вышло: девочка эта, как

заметно, страстно врезалась в Кречинского; ну сами судите, Ваше

Сиятельство, при таких сношениях ведь девчонка этакая всю свою

душонку отдаст…

 

Князь. Воображаю!

 

Варравин. В самую минуту этой катастрофы она, видите, в

совершенном отчаянии как бросится к Квартальному, с рыданием

даже: — «это, говорит, моя ошибка!..»

 

Князь. Ааааа! Это Квартальный так и показал?

 

Варравин. Так и показал. Сами изволите понимать, что значит у такой

начитавшейся всяких французских романов девочки слово ошибка!

 

Князь. Как же, братец, знаю — une faute. Так это дело очевидное, тут и

читать нечего.

 

Варравин. А отец-то, изволите видеть, услышавши это, как ухватит ее

— да и сам-то вне себя — от этого, говорит, сраму бежать, да и утащил

ее за собою.

 

Князь. Куда ж, братец, этот самодур из своего-то дома ее утащил?

 

Варравин. Не из своего дома, Ваше Сиятельство, а все это происходило

и совершилось на квартире у Кречинского.

 

Князь. У молодца-то! От часу не легче. Стало, отец застал ее, что

называется en flagrant dеlit, — на месте преступления -хе, хе, хе…

 

Варравин. Должно быть. А отец-то показывает, что он ее сам к

Кречинскому привез.

 

Князь (с удивлением). Сам! не может быть!..

 

Варравин. Извольте в деле посмотреть.

 

Князь. Так он, братец, с дурью… Его надо в желтый дом, а — молодца с

девочкой — строжайше… строжайше!.. Пребезнравственная история.

Так извольте вы мне эти существенные факты из дела выбрать и

составить по оному мое мнение — и построже.

 

Варравин. Впрочем, Ваше Сиятельство, я опять-таки заметить должен,

что для составления формального мнения по делу юридических

доказательств нет.

 

Князь. А что мне эта меледа — юридические доказательства. А на

результаты-то обращено ли при следствии внимание?

 

Варравин. Какие результаты. Ваше Сиятельство?

 

Князь. Какие?!? — Обыкновенно какие бывают результаты, когда

какой-нибудь хватина, косая сажень в плечах, сойдется с дамским

чувствительным сердцем.

 

Варравин. А… понимаю, Ваше Сиятельство.

 

Князь. Разве у вас следователи этого не разъяснили?

 

Варравин (припоминая). В деле есть постановление, что мамка

Муромской, Семенова, отказалась сделать показания.

 

Князь. Отказалась; почему не принудили?

 

Варравин. Воспрещено законом.

 

Князь. Воспрещено?

 

Варравин. Как же, Ваше Сиятельство, воспрещено.

 

Князь. А — ну… делать нечего. Однако если был ребенок, так надо

обнаружить, где он? — Ну где же он? (Молчание.) Тут, стало, кроется

другое преступление… а?! (поднимает значительно брови). Так вы

извольте в мнении проставить, что вопрос этот по запирательству

мамки не разъяснен — и все Дело (думает)… все Дело обратить (с

решительностию) к переследованию (машет рукою) и к

строжайшему… строжайшему…

 

Варравин (в сторону). Боже мой — он все изгадит! (Вслух.) Ваше

Сиятельство — позвольте заметить: дело пять лет идет.

 

Князь (остановившись). Пять лет… а хоть десять! Мне нужна истина…

 

Варравин. А между тем сами же изволите взыскивать за медленность

делопроизводства.

 

Князь (посмотрев строго на Варравина). Да что вы ко мне пристали?..

(вертит пальцем) ни, ни, ни… сказал к переследованию и кончено!..

(Строго.) Составьте мнение, и сей же час. (Смотрит на часы.) О

Боже! что это? Двенадцать часов, а у меня заседание да комитет.

Давайте бумаги к подписанию; только поменьше, и сейчас, сейчас!..

 

Варравин. Слушаю; я самонужнейшие представлю.

 

Князь. Да, да… Гей, курьер!..

 

Парамонов вбегает.

 

Карету! — Просителей вон! Нынче не могу — занят.

 

Князь и Парамонов уходят в разные двери

 

 

ЯВЛЕНИЕ XIII

 

Варравин, один, потом Тарелкин.

 

Варравин (с досадою). К переследованию!?! Какой тут смысл?! — А

ты, говорит, пиши. Нынче всякий по-своему, просто хаос, смешение

языков (качая головой). Последние времена настали (вздыхает). А…

Изгажено дело. (Отворяя дверь в канцелярию.) Тарелкин!

 

Тарелкин входит.

 

Дело Муромских изгажено.

 

Тарелкин (с ужасом). Как?

 

Варравин. Этот помещик того наговорил Князю, что лучше содовой

воды подействовало; ну он теперь стал на дыбы, да так и ходит.

Приказал все Дело обратить к переследованию. Пишите бумагу.

 

Тарелкин. Что же с Муромским-то делать?

 

Варравин. Приказал; вы его нрав знаете.

 

Тарелкин. Однако это всегда в ваших руках было.

 

Варравин. И приступу нет. Один раз так на меня глянул, что я и

оттупился; черт, мол, с тобой.

 

Тарелкин. Вот не угодно было согласиться на первое предложение

Муромского.

 

Варравин. Я сказал, нельзя. Пойдет к переследованию.

 

Тарелкин. Он умрет, вот увидите, скоро умрет. А дочка, за это отвечаю,

— гроша не даст, у нее, видите, на все принципы.

 

Варравин и Тарелкин (вместе). Тс… ах… (Тоскуют. Молчание.)

 

Тарелкин. Стало, так он со своими деньгами домой и поедет.

 

Варравин. Так и поедет.

 

Тарелкин. Это невыносимо!.. Сколько лет… что забот… что хлопот; (в

сторону) меня кредиторы завтра же за ворот возьмут. (Вслух.) Это

невыносимо.

 

Варравин (думает). Азартный человек — опасен. Если взять, а дела

ему не сделать — он, пожалуй, скандал сделает. В нем совсем нет той

скромности, как вот прочие просители. Ведь придет теперь проситель,

точно овца Господня; что ты хочешь, то с ним и делай. А он так нет.

Его Князь в Полицию хотел отправить — за помешанного принял.

 

Тарелкин. Неужели?.. За помешанного… Гм. Ваше

Превосходительство! — да если он помешанный (смотрят

внимательно друг на друга)… Ведь это уж лучше овцы Господней…

 

Варравин (думает). Н-да.

 

Тарелкин. Ведь ему веры нет, как хочешь кричи…

 

Варравин (про себя). Есть для таких случаев оборот… разве

попробовать!.. (Думает.)

 

Тарелкин. Ей-Богу, Ваше Превосходительство, ведь он так уедет…

 

Варравин (решаясь). Хорошо!.. Пусть так!.. (Тарелкину.) Сей же час

пишите мнение об обращении Дела к переследованию.

 

Тарелкин. Слушаюсь-с. (Садится и быстро начинает писать.)

 

Варравин. Пишите резко. Его Сиятельству так угодно… Сначала как

обыкновенно, потом идите так: «а потому принимая на вид: Первое…»

 

Тарелкин (пишет). Первое…

 

Варравин. И проставьте здесь оные четырнадцать Пунктов о

подозрении в любовной связи — знаете — из особого Мнения…

 

Тарелкин. Знаю, Ваше Превосходительство. Ведь их тятинька

составляли.

 

Варравин. Ну да. За сим идите так (диктует): «и поставить

следственной комиссии на вид обнаружить причины запирательства

мамки Семеновой, и если потребуется, то приступить по закону, — к

медицинскому освидетельствованию подсудимой». —

 

Тарелкин (пишет). Подсудимой.

 

Варравин (собирает бумаги). И тотчас в переписку, чтобы к докладу

завтра было готово. Слышите?

 

Тарелкин (продолжает писать). Слышу-с.

 

Варравин (подходя к нему ближе и вполголоса). Между тем завтрашний

же день утром вызовите к себе поверенного Муромских; да в глаза ему

этим пунктом и пырните!.. Смотри, мол, борода, вот что грозит! Жизнь

и смерть! Деньги!.. Двадцать пять тысяч, как один рубль. Чтоб тотчас

были! Без проволочек и шатаний… (Идет в канцелярию.)

 

Тарелкин (в сторону). Как же это? (Думает.) — Пишем мнение; —

Дело идет к переследованию; с Начальством сладить не можем, — а

деньги дай! — (Прилежно пишет). Не понимаю…

 

Варравин (отворивши дверь в залу канцелярии). Господа! Бумаги к

подписанию Его Сиятельства; только самонужнейшие и скорее.

 

Тарелкин (останавливается писать и думает). Не понимаю… (Махнув

рукою.) А, были бы деньги… (Прилежно принимается писать во все

продолжение следующей сцены.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ XIV

 

Шум. Входит толпа чиновников с кипами бумаг, которые они от тесноты держат

над головами и таким образом обступают Варравина. Вся сцена идет быстро.

 

Чибисов (сдавая Варравину бумаги). Три бумаги по комитету, Ваше

Превосходительство, да три отношения весьма спешные, —

непременно надо.

 

Варравин (быстро их пробегая). М-м-м-м-ма так, знаю… хорошо

(берет их на руку).

 

Ибисов (сдавая ему бумаги). Согласно вашему приказанию — весьма

спешные.

 

Варравин (пробегая). М-м-м-м-м… Хорошо, м-м-м-м… (берет их на

руку).

 

Герц (скоро). Ваше Превосходительство, у меня весьма спешные

бумаги.

 

Варравин. Самонужнейшие?

 

Герц (складывая ему бумаги). Самонужнейшие.

 

Шерц (также складывая ему бумаги). Самонужнейшие, Ваше

Превосходительство.

 

Все чиновники (вместе насыкаются с бумагами). Самонужнейшие.

 

Варравин (кричит). Тише! Что вы! Стойте! (Топает.) Больше ни одной

бумаги не приму, — кончено!

 

Шмерц (вывертывается из канцелярии и сваливает на Варравина

целую кипу). Самонужнейшие, Ваше Превосходительство!..

 

Варравин. Ай!!.. (Исчезает под бумагами и кричит глухим голосом.)

Стойте!!.. Вы моей смерти хотите!..

 

Чибисов и Ибисов бросаются к нему и его поддерживают. Картина.

 

Занавес опускается.

 

 

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

 

 

Квартира Муромских. Утро.

 

 

ЯВЛЕНИЕ I

 

Лидочка сидит у окна за пяльцами, подле нее Нелькин: в другом углу комнаты

Атуева. Молчание. Входит Муромский в халате, осматривает всех и начинает

бродить по комнате.

 

Муромский (остановясь против Атуевой). Ну… что же вы думаете?

 

Атуева. Ничего не думаю; дивлюсь только, зачем же мы сюда

приехали?

 

Муромский (разведя руками). Ну — об этом уж говорили… делать

нечего, не вытерпел.

 

Атуева. Теперь придумывайте сами.

 

Муромский. Да вы-то промеж себя что-нибудь да советовались?

 

Атуева. Какое тут советование. Она вот нарочно не говорит со мною ни

слова, — тем и кончили.

 

Муромский. Я послал Ивана Сидорова Тарелкина проведать.

 

Атуева. Чего тут посылать? После такого пассажа ему двери укажут, да

тем и кончат.

 

Муромский (смущенно). Что ж… теперь делать? —

 

Атуева. Я не знаю.

 

Муромский (со страданием). Да вы меня, сестрица, не мучьте. Я

право… тово… как в тумане (делает жест).

 

Атуева. Вот точно ребенок. Накутил, да теперь и ходит за советом. Вам

бы о дочери-то подумать, чем такую горячку пороть.

 

Лидочка и Нелькин быстро встают.

 

Лидочка. Тетенька, оставьте отца! Что вы его попрекаете! Неправда,

отец хорошо сделал.

 

Муромский. Да что, мой друг, сделал: я и сам не знаю, как это

сделалось.

 

Лидочка. Поверьте, папенька, — все, что лучшего делается, — сам не

знаешь, как делается. Пожалуйста, не думайте обо мне, а думайте о

том, что выше меня, — о вашей чести; о том, что выше чести, — о

вашей честности, — да так и действуйте. Я давно говорю: бросьте

сделки, оставьте подсылы, перестаньте честной головою бесчестному

туловищу кланяться. Лучше будет!..

 

Нелькин. Вы посмотрите, разве мало честных людей страдает? Разве

мало их гниет по острогам, изнывает по судам? Разве все они должны

кланяться силе, лизать ноги у насилия? Неужели внутри нас нет

столько честности, чтобы с гордостию одеться в лохмотья внешней

чести, которую располосовал в куски этот старый шут Закон, расшитый

по швам, разряженный в ленты и повесивший себе на шею Иудин

кошель!..

 

Атуева. Это что, батюшка, за трагедия такая? — Все это французские

романы да слова.

 

Лидочка. Нет, тетушка, не слова это; а это голос чистой совести,

который, поверьте, сильнее, чем весь этот гам бездушной толпы, от

которой, слышите вы, я отрекаюсь навеки!.. Пускай я пойду по миру,

пойду нищая, да честная… и всегда скажу, всем скажу — мой отец

хорошо сделал.

 

Муромский (плачет и обнимает ее). Друг ты мой, дитя мое!..

 

Лидочка (целуя отца и держа его в руках). Не плачьте, папенька, не

крушитесь; смотрите, я покойна. Я знаю: вина этой беды не во мне, не

в сердце моем; а такая беда не бесчестит и книзу не гнёт — а подымает

выше… и на такую гору, где уже ничьё жало не язвит…

 

Муромский. Так чего же ты, дружок, хочешь? — Какой конец?

 

Лидочка (с жаром). Конец унижениям… Конец поклонам… Я хочу

видеть вас твердого и гордого в несчастии.

 

Атуева. А тебя и засудят.

 

Лидочка. Пускай.

 

Атуева. Что ж с тобою будет?

 

Лидочка. Со мною все уж было — со мною ничего не будет!!

 

Муромский. Так, стало, ехать в деревню?

 

Нелькин. Нет! Ехать и требовать правду!

 

Атуева. Я говорю, романы да слова. Ну что вы, сударь, говорите-то? —

Ну где она в свете правда? Где вы ее найдете?

 

Нелькин. Ну, а если ее точно в свете нет, так пусть ему и будет стыдно

— а не мне…

 

 

ЯВЛЕНИЕ II

 

Иван Сидоров входит, кладет шапку на стул и останавливается у дверей.

 

Муромский. Ну вот и он (идет к нему). Ну-что скажешь?

 

Иван Сидоров. Был, батюшко, видел.

 

Муромский. Кого?

 

Иван Сидоров. Да Кандида Касторыча.

 

Муромский. Ну что?

 

Иван Сидоров. Да позвольте, сударь (отводит его в сторону), круто,

круто что-то повели.

 

Муромский (с беспокойством). Что такое? (Нелькину.) Владимир

Дмитрич, подойди сюда.

 

Нелькин подходит.

 

Иван Сидоров. Видите, государи; Его-то Сиятельство разлютел так, что

и на поди; теперь они и обращают все дело сызнова, на новое

переследование и, видите, самым строжайшим образом.

 

Муромский (голос его дрожит). Господи милосердый…

 

Нелькин. Да верно ли?

 

Иван Сидоров. Он мне и черновое и беловое казал: идет, говорит, в

доклад.

 

Нелькин. Ну пускай их следуют: — делать нечего, пускай следуют.

 

Иван Сидоров. А вы знаете ли, как следовать-то будут?

 

Атуева. подходит к Ивану Сидорову. Лидочка остается одна в стороне и плачет.

 

Нелькин. Ну как же? Нынче, слава Богу, пытки нет.

 

Иван Сидоров. Ан вот есть. Ведь яд-то какой! А потому принять,

говорит, все меры к открытию истины…

 

Нелькин. Пожалуй.

 

Иван Сидоров (продолжает и тычет пальцем)… и если, говорит,

обстоятельства потребуют, то пригласить врачебную управу к

медицинскому освидетельствованию.

 

Атуева (вместе). Боже мой!!..

Муромский.

 

Нелькин. Что, что такое? Я не понимаю!!..

 

Иван Сидоров. Да Лидию Петровну в управе хотят свидетельствовать!

 

Нелькин (у него вырывается крик). Ах!!.. Так это целый ад!!.. Петр

Константинович (махнув руками), отдавайте все!..

 

Иван Сидоров. Позвольте, государи, — что за попыхи. По-моему, они

этого сделать не могут. Закона нет.

 

Нелькин. Ха-ха-ха, — закона… О чем стал говорить — о какой гили…

(Муромскому.) Вам больше делать нечего: отдавайте!!.. Что вы

боретесь, — отдавайте все!..

 

Лидочка (подходит к ним). Что же это значит? Скажите мне?

 

Муромский (в затруднении). Да вот, друг мой…

 

Нелькин (перебивая его). Стойте!.. и ни шагу! (Лидочке.) Здесь никто…

никто вам этого сказать не может.

 

Лидочка. Мы вот сейчас говорили…

 

Нелькин (в самом расстроенном виде). Не-е-е-т, теперь не то!..

Теперь… лопнули все границы, заглохнула совесть, ослеп разум; вы в

лесу!.. На вас напали воры, — над вами держат нож — о нет!..

(Закрывая лицо руками.) Сто ножей!!! Отдавайте, Петр

Константинович, отдавайте все: -до рубашки, до нитки, догола!!..

 

Муромский (вынимает из бюро деньги). Да вот оне… (Кладет их на

стол.) Пропадай оне — чертово семя!..

 

Нелькин (Сидорову). Сколько назначили?

 

Иван Сидоров. Тридцать тысяч.

 

Атуева. Как тридцать — говорили ведь двадцать.

 

Иван Сидоров (пожав плечами). Хлопнул кулаком по столу: жизнь и

смерть — …Подавай, говорит, тридцать тысяч как один рубль!

 

Нелькин. Когда везти?

 

Иван Сидоров. В четыре часа чтоб были…

 

Нелькин (Муромскому). Сколько тут?

 

Муромский. Двадцать.

 

Нелькин (ощупывая карманы). Что делать? Что делать?

 

Муромский (расставя руки). Я не знаю.

 

Общее молчание.

 

Лидочка. Владимир Дмитрич — у меня там есть бриллианты… тысячи

на три.

 

Нелькин. Давайте!

 

Лидочка выходит.

 

Атуева. Постойте, постойте — у меня тоже есть вещи… Постойте.

(Скоро выходит.)

 

Лидочка (приносит несколько экранов и кладет их на стол). Вот они…

только, пожалуйста, тут маменькино кольцо — я его не отдам.

 

Муромский (отыскивает кольцо и отдает его дочери). Вот оно! —

Это я ей, покойнице, подарил… когда она… тебя мне (рыдает)

подарила…

 

Лидочка бросается к отцу на шею… оба плачут.

 

Атуева. (приносит также вещи и экраны и кладет их в кучу). Вот…

все… Бог с ними… ведь для нее же берегла.

 

Все толпятся около стола, суматоха, разбирают вещи.

 

Муромский. Да что… много ли тут?.. Как набрать такую сумму?.. Вот

тут двадцать; да тех хоть три, двадцать три; да вот у сестрицы на две —

двадцать пять; ну вот, стало, пяти тысяч все нет.

 

Молчание.

 

Нелькин (шарит по карманам). О Боже мой!.. Как нарочно весь

истратился… У кого занять? (Думает.) Кто меня здесь знает?.. Меня

никто не знает!..

 

Иван Сидоров (в продолжение этого разговора отходит в сторону,

вытягивает из-за пазухи ладанку, достает из нее билеты и подходит к

Муромскому). Сколько вы, батюшко, нехватки-то сказали?

 

Муромский (расставя руки). Пять тысяч!..

 

Иван Сидоров (подает ему билеты). Так вот, сударь, теперь, должно

быть, с залишком будет.

 

Муромский. Что это? — Ломбардные билеты! Какие же это билеты?

 

Иван Сидоров. По душе, батюшко Петр Константинович, по душе.

 

Муромский (рассматривая билеты). Неизвестные…

 

Иван Сидоров. Неизвестные, сударь, — все равно что наличность; еще

лучше, в кармане-то не ершатся.

 

Муромский. Стало, братец, это твои деньги.

 

Все обращаются к Ивану Сидорову.

 

Иван Сидоров. Так точно. Что же, батюшко, мы люди простые; коли уж

пошло на складчину — ну и даешь, сколько сердце подымет. Мое вот

все подняло; что было, то и подняло.

 

Муромский (тронутый). Добрый же ты человек… хороший человек.

 

Лидочка (быстро подходит к Ивану Сидорову). Иван Сидоров!..

Обними меня!..

 

Иван Сидоров (обнимает ее). Добрая наша… честная наша… барышня…

 

Лидочка (тихо Муромскому). Ему надо расписку дать.

 

Муромский. Да, мой друг, да.

 

Лидочка садится и пишет; Муромский, Иван Сидоров и Атуева считают деньги.

 

Нелькин (оставшись один посреди комнаты). Боже мой! — А я-то?.. у

меня ничего нет… мне не за что и руку пожать!

 

Лидочка. Владимир Дмитрич! Вам грешно так говорить.

 

Иван Сидоров (продолжая считать деньги). Ничего, сударь; — вы

после отдадите.

 

Нелькин. Когда же я отдам?.. Кому?!

 

Иван Сидоров. Поживете — так случится. Вы тогда за меня отдайте; а

теперь я за вас.

 

Нелькин (с увлечением). Дай руку, Сидорыч, — отдам, братец, —

отдам. (Жмет ему руку.)

 

Иван Сидоров (тихо Лидочке). Сударыня, не надо… не надо.

 

Лидочка. Что не надо, Сидорыч? —

 

Иван Сидоров. А бумажку-то, что пишете.

 

Лидочка. Да это расписка.

 

Иван Сидоров. Знаю, сударыня, что бумагу-то марать; Христос с нею, с

распискою.

 

Лидочка. Так порядок требует.

 

Иван Сидоров. Ну нет, сударыня, порядок так не требует. Когда б вы

их у меня просили — ну точно, оно было бы порядок; а ведь вы их,

матушка, не просили; так что же вам? — дал я грош, дал я тысячу —

это все единственно. Раздерите ее, сударыня, право, раздерите, а то

обидно будет.

 

Лидочка рвет расписку.

 

Вот так; а по-нашему сказать надо: Бог дал, Бог и взял — буди имя

Господне благословенно… (Обращаясь к Муромскому.) Ну вот,

батюшко, и слово благое на ум взошло. С ним да и в путь! (Помогает

Муромскому собирать деньги и вещи.)

 

Муромский (собирается слабо и рассеянно). Господи… Господи… Твоя

воля…

 

Иван Сидоров. Не тужи, мой отец, — не тужи…. посмотри, Господь всё

вернет — вот помяни ты мои слова, что всё вернет.

 

Муромский. Да ведь, Иванушка… не грабленые…

 

Иван Сидоров. Знаю, мой отец, знаю… Вернет — ты только веруй…

 

Муромский. Да ты смотри, свои-то деньги в Стрешневе получи…

слышишь…

 

Иван Сидоров. Слушаю, батюшко, получу.

 

Муромский. Лес, что ли, Бельковский продай.

 

Иван Сидоров. Там, сударь, видно будет; — а теперь мне надо к

Кандиду Касторычу добежать да известить, что вы в четыре часа

будете.

 

Муромский. Хорошо, хорошо… (Завернув вещи, показывает на них.)

Как же это, братец? — вот бриллианты-то ведь ему же… тово… их не

везти так?

 

Иван Сидоров. Как можно. А вы вот заедете к ювелиру да ему и

отдадите. Ведь копеек десять, больше не скинет.

 

Муромский. Так ты сперва со мною ступай, — а то я, брат, плохо… в-и-

и-и-жу… да и на уме-то у меня что-то темно стало… (Трет себе голову.)

 

Лидочка (взявши егоза руку). Папенька! Что с вами?.. Папенька!..

 

Муромский. Нет, ничего, мой друг… я ничего… (Сбирается.)

 

Лидочка. Голубчик вы мой… (помогает ему) …не беспокойте себя…

ради Бога, не беспокойте… ну для меня. (Обнимает его.) Иван

Сидоров, ты, смотри, с нами.

 

Муромский. Да, брат, с нами… с нами…

 

Иван Сидоров. Слушаю, матушка, с вами. (Берет вещи, шапку и

отворяет им двери. Лидочка ведет отца под руку. Атуева

поддерживает его с другой стороны. Уходят.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ III

 

Нелькин (один).

 

Нелькин (смотрит им вслед и закрывает себе лицо; потом быстро

выходит на авансцену). Боже мой!. (Ударив себя в грудь). Сердце

пустое — зачем ты бьешься?!.. Что от тебя толку, праздный маятник?

— (колотишься ты без пользы, без цели? (Показывает на место, где

стоял Иван Сидоров.) Простой мужик и полезен и высок-а я?!..

Месть! Великую месть всякой обиде, всякому беззаконию затаю я в

сердце!.. Нет, не затаю — а выскажу ее всему православному миру! —

На ее угольях накалю я клеймо и влеплю его прямо в лоб

беззаконию!!.. (Хочет идти.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ IV

 

Нелькин. Лидочка вбегает.

 

Лидочка. Владимир Дмитрич… Владимир Дмитрич, вы здесь?

 

Нелькин (бросаясь к ней). Здесь! Здесь! — Что вы?

 

Лидочка. Дайте мне гофманские капли…

 

Нелькин. А что? — Что случилось?!! (Ищет капли.)

 

Лидочка. Нет, нет, ничего не случилось — а я боюсь только! — он

очень слаб.

 

Нелькин (подает ей). Вот они! — Это ничего; Бог даст, ничего.

 

Лидочка (уходя). Вы не уходите, пожалуйста! — Вы нас не

оставляйте…

 

Нелькин. Господь с вами!.. Я ли вас оставлю?.. Да что я могу для вас?

Видите, какое я создание — какая судьба! — Вот и теперь, ну на что я

вам годен?

 

Лидочка. Да неужели же только одне деньги нужны; вы нас любите? —

Правда ли?

 

Нелькин. О, правда! святая, чистейшая правда!.. Этою любовью весь

горю, я полон ею, ею только и живу…

 

Лидочка протягивает ему руку, он покрывает ее поцелуями, они выходят вместе.

 

Занавес опускается.

 

 

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

 

Комната канцелярии. Дверь в кабинет отворена.

 

 

ЯВЛЕНИЕ I

 

Тарелкин (один).

 

Тарелкин (стоит у авансцены и в раздумье, посмотрев на часы). Еще

несколько минут, и ввалит он к нам с полным возом. Признаться, вижу

я дело горячее — хватил тридцать!.. А он и сдался! Стало, дело-то

сделал я, ей-Богу, я,-а не он!

 

Варравин также в раздумье проходит всю сцену, уставляется на Тарелкина и,

постоявши несколько минут, удаляется обратно.

 

…Стало, по-настоящему, по истине от всего куша половина мне!.. Не

даст… Да что тут — отрежу ему начистоту, так и даст… В этих случаях

что нужно? Характер — да; характер и больше ничего. (Трет руки.)

Пятнадцать тысяч!.. Ведь я богат! Как подумаешь, как это странно: был

беден, ведь как беден: нет той сумы нищенской — ну — старых

панталон, которые были бы беднее меня — и вдруг имею состояние —

богат. И слово-то какое увесистое, точно оно на вате: богат. —

Приятно! — Нет, что ни говори, а я уважаю этот закон природы; —

именно закон природы: потому многочисленные опыты показывают —

был беден, ничего не имел — и вдруг богат…

 

Варравин проходит снова по сцене и, постоявши, удаляется.

 

Рассвирепеет же и он! — ой, ой, ой, рассвирепеет; -а я в отставку —

да мне что?.. Всего я насмотрелся, всего и напробовался… Рвал я цветы

на берегах Мойки, вил я венки на берегах Фонтанки — вкусил и

сластей Невских! Цветы эти оказались то самое терние, которое

Левиафан безвредно попирал ногой; от венков вот что осталось

(поднимает парик и показывает совершенно лысую голову), от сластей

Невских вставил моржовые зубы! Бог с ним, это величие. Укачу в

матушку-Москву — город тихий, найму квартирку у Успенья на

Могильцах, в Мертвом переулке, в доме купца Гробова, да так до

второго пришествия и заночую.

 

Варравин показывается опять, слышен шум в передней; Тарелкин кидается к нему.

 

Ваше Превосходительство! — Он!.. Он!!.. приехал!..

 

Варравин (очень спокойно). Ну что же? — Примите его, одержите, да

мне и доложите.

 

Тарелкин. Слушаю-с.

 

Варравин. Да смотрите, как я приказывал, позовите сейчас экзекутора!..

(Уходит в кабинет.)

 

Тарелкин (бросается к своему столу, садится и листует бумаги). На

какого черта ему экзекутор? — Зачем ему эта скотина экзекутор?.. Не

понимаю…

 

 

ЯВЛЕНИЕ II

 

Входит Муромский, несколько согнувшись, тяжело дышит, боковой карман у него

туго набит.

Тарелкин углубляется в бумаги и, выворотя белки, следит.

 

Муромский (подходя к Тарелкину). Кандид Касторыч, -а Кандид

Касторыч — это я!

 

Тарелкин. Ах, Боже мой, а я за делами вас и не заприметил.

 

Муромский. Все в трудах… Можно, что ли?

 

Тарелкин. Занят — повремените… не угодно ли… (Указывает ему на

стул.)

 

Муромский медленно садится и осматривается. Тарелкин углубляется в бумаги.

Молчание.

 

Муромский. Батюшка, извините меня — нельзя ли стаканчик водицы?

— что-то тяжело, горло пересыхает; все вот жажда мучит.

 

Тарелкин. Отчего же, помилуйте, сейчас… (Встает, в сторону.) Точно

перед операцией, все воду пьет. (Уходит.)

 

Муромский (один). Вот чем кончилось! Боже мой! — все… все… даже и

бриллианты!!.. Выходит, что Михайло-то Кречинский мне пророчество

писал…

 

Тарелкин (входит с стаканом воды). А! Петр Константинович, мы ли

вам не служим?

 

Муромский (пьет и обтирает себе лицо). Благодарю вас, благодарю.

 

Тарелкин (собирая бумаги в кучу). Я вот сейчас пойду с докладом и об

вас скажу — да вы, смотрите, недолго, (на ухо) он уж все сделает —

будьте покойны.

 

Муромский. Хорошо, хорошо.

 

Тарелкин. Ведь у него дел-то гора целая. (Потряхивая бумагами.)

Видите! (Идет в кабинет.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ III

 

Муромский (один).

 

Муромский (слабым голосом). Господи (осматривается), как, Даниил,

вверженный в ров львиный… вот она, волчья-то яма. (Достает из

кармана бумажник и вынимает бумагу.) Ей-ей, — точно пророчество

писал… (читает с выражением и ударением)… но бывает уголовная

или капканная взятка, — она берется до истощения, догола…

(осматривает себя)… догола… производится она по началам и теории

Стеньки Разина и Соловья Разбойника; совершается она под сению и

тению дремучего леса законов… (осматривает обстоящие его шкафы

и читает) свод законов… свод законов… так!.. (продолжает) помощию

и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия, — и в эти-то

ямы (опять осматривается) попадают без различия пола, возраста и

звания, ума и неразумия, старый и малый, богатый и сирый…

 

Тарелкин (выходя с бумагами). Пожалуйте.

 

Муромский складывает бумагу, кладет в бумажник и плетется в кабинет.

 

(Один.) Опять об экзекуторе? Что же он такое сделать-то хочет?..

(Думает.)… Нет, стало, глуп, не понимаю…однако позвать надо.

(Уходит в среднюю дверь.)

 

Сцена — минуту или две остается пустою…. Глубокая тишина….

 

 

ЯВЛЕНИЕ IV

 

Тарелкин входит, за ним экзекутор Живец.

 

Тарелкин (продолжая разговор)… Не знаю, право, не знаю. Говорили

Максим Кузьмич, что Его Превосходительству угодно сделать это

экономическим путем.

 

Живец. Я не прочь! Я от экономического пути не прочь! Как Его

Превосходительству угодно. (Направляется к кабинету.)

 

Тарелкин (заступая ему дорогу). Нет, — обождите.

 

Живец. А что?

 

Тарелкин. У них проситель.

 

Живец. А- ну! это не по моей части… (начинает ходить по

комнате)… и действительно, от этих подрядов, друг мой, Кандид

Касторыч, одно только нарекание; верите ли, одно нарекание…

 

Тарелкин (посматривая в кабинет). Очень верю, очень верю.

 

Живец. Ей-ей. Ведь оно только нарядно смотрит, что вот подрядчик! —

а в сущности он, Иуда, выеденного яйца не стоит… так-то,. дружище!

 

Тарелкин (та же игра). Очень верю, очень верю.

 

Живец. Жить нечем! — Потому это у них как: у каждого подрядчика

свое место, другой уж и не суйся — ты, говорит, там, а я, говорит,

здесь; у них эти места ведь по рукам разобраны. Хорошо. Вот я этак, по

должности-то, смотрю, да и вижу, что он без малого рубль на рубль

хватил; ведь хорошо? Так что же: норовит он, бестия, дюжину

персиков тебе на подносе поднести или малины к Светлому Празднику.

Ну судите сами, — служил я в военной службе — что ж мне малина?..

У меня дети, что же мне малина?.. Ведь я не млекопитающее?..

 

Тарелкин (идет в кабинет и останавливается против Живца). Ну

нет… Вы млекопитающее. (Проходит.)

 

Живец (оскорбившись). Я?.. Млекопитающее! -ну а ты свинья!..

 

Тарелкин (подойдя к двери кабинета). Ваше Превосходительство! —

Экзекутор Живец.

 

Варравин (из кабинета). Очень хорошо. (Раскланиваясь в дверях с

Муромским.) Будьте уверены — я рассмотрю ваше дело с полным

вниманием (кланяется), с полным вниманием. (Уходит в кабинет.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ V

 

Муромский,Тарелкин и Живец.

 

Тарелкин (тихо Муромскому). Ну что, батюшка?

 

Муромский. Обещал.

 

Тарелкин. Ну, — вы все объяснили?

 

Муромский. Да объяснил…

 

Тарелкин. Передали все??

 

Муромский. Как следует.

 

Тарелкин. Ну так и будьте покойны — все будет сделано в лучшем

виде (кланяется) — в лучшем виде.

 

Муромский (тоже кланяется). Дай Бог, дай Бог. (Выходя на

авансцену.) Как будто и полегче стало… лишь бы мне ее, мою

горлинку, душу-то мою увидеть спокойную… (Покачав головою.)

Господи! слепота человеческая!.. вот: копил, копил, про нее ведь

копил, а вот куда… последнее свез… ну их, деньги!.. Будь оне прокляты

— от них все вышло. (Медленно уходит.)

 

Живец (Тарелкину). Теперь можно?

 

Тарелкин (в духе). Теперь можно, можно.

 

Живец направляется в кабинет.

 

 

ЯВЛЕНИЕ VI

 

Варравин выходит из кабинета и сталкивается с экзекутором. Тарелкин и Живец.

 

Варравин. Что вы?

 

Живец. Изволили требовать.

 

Варравин. А- да; погодите. Гей! Курьер! —

 

Тарелкин (бежит к двери). Гей! Курьер! Парамонов!

 

Парамонов входит.

 

Варравин (держит в руках пакет). Вороти этого просителя. — Скорей!

 

Парамонов бежит за Муромским.

 

Тарелкин (в испуге). Ваше Превосходительство! Максим Кузьмич! Что

вы? —

 

Варравин смотрит в упор на Тарелкина и остается неподвижен; Живец наблюдает

за обоими; в дверях показываются Муромский и Парамонов.

 

 

ЯВЛЕНИЕ VII

 

Варравин, Тарелкин, Живец, Муромский и Парамонов.

 

Муромский (Парамонову). Ты… тово… ошибаешься, друг… это не меня.

 

Парамонов (тесня собою Муромского). Их Превосходительство

изволят требовать!..

 

Муромский (мягко). Да не меня, — братец, не меня…

 

Парамонов. Пожалуйте; пожалуйте, — Их Превосходительство…

 

Муромский. Да ты ошибся, братец…

 

Варравин (перебивая Муромского). Позвольте! — Я вас требую.

 

Муромский (с изумлением). Меня?!..

 

Варравин. Да, — вас! Вы оставили у меня в кабинете вот этот пакет с

деньгами (показывает пакет), — так ли-с?

 

Муромский (вздрогнувши).Я?.. Нет… Ах, как нет!.. Оставил… то есть —

может быть… позвольте… я не знаю… что же вам нужно?..

 

Варравин. Мне нужно заявить ваш поступок, вот — при свидетелях.

 

Муромский. Так что же это? (Осматривается.) Западня?!

 

Варравин. Вы меня хотели купить, так ли-с?

 

Муромский (совершенно смешавшись). Да позвольте; тут, стало,

недоумение какое… извините… простите меня! ведь это вот они мне

сказали (указывает на Тарелкина).

 

Тарелкин (также смешавшись). Что вы? Что вы?.. Ваше

Превосходительство! — Я вот вам Христом распятым клянусь — ни-

ни; никогда! Я их и в глаза не видал…

 

Варравин (не обращая внимания на Тарелкина). Так знайте, что я денег

не беру! Вы меня не купите! Вот они, ваши деньги! (Кидает ему пакет

на пол.) Возьмите их! И убирайтесь вон с вашим пасквильным делом!..

 

Муромский. Не о пасквильном деле я прошу — позвольте… (Наступая

на Тарелкина.) Что это? — а? Да как же вы могли…

 

Тарелкин (потерявшись). Помилуйте! — что вы меня путаете! Ваше

Превосходительство! что же они меня путают!?..

 

Варравин (перебивая его). Угодно вам взять эти деньги, или я прикажу

вот экзекутору.

 

Живец порывается к деньгам; Варравин его держит за рук; Муромский поднимает

пакет.

 

Я вас могу представить всей строгости законов — и только ваши лета

— извольте идти (указывает на дверь).

 

Муромский (ощупавши пакет, выбегает на авансцену). Что это? А? —

А? Где же деньги?.. (Развертывает пакет и быстро смотрит деньги.)

 

Варравин стоит с правой стороны, Тарелкин с левой. Живец позади Муромского,

все смотрят на него с напряженным вниманием.

 

Варравин. Извольте идти, или я прикажу вас вывести.

 

Живец (переглянувшись и вместе).А-а-а! — вот оно!

Тарелкин.

 

Муромский (забывшись, с силою). Так где же деньги, я говорю?! — Их

тут нет! (ощупает пакет.) Нет… Нет!.. Их взяли!!! Помогите!!.. Добрые

люди!.. Помогите!!.. (Обращаясь к Тарелкину.) Помог…

(Останавливается, обращаясь к Живцу.) Помогит… а-а-а-а-а! (ударив

себя по голове.) Капкан!!!..

 

Они обступают его ближе.

 

Варравин. Идите вон, я вам говорю! Я имею власть…

Муромский (взявши себя за голову и совершенно забывшись). Разбой!..

Муромские леса!.. Разбой…

 

Варравин (голос его дрожит). Опомнитесь, — что вы? —

Опомнитесь…

 

Муромский. Что это?.. а?.. (приходя в себя) здесь… здесь… грабят!..

(Поднимая голову.) Я вслух говорю-грабят!!!

 

Варравин (Тарелкину). Да что они? — Они, кажется, припадкам

подвержены.

 

Тарелкин (потерявшись). Ничего, ничего, ничего не знаю; вы меня,

Максим Кузьмич, не путайте — ради Бога, не путайте… я ничего не

знаю.

 

Муромский. Да кто же тут (осматриваясь), тут все одна шайка… (Вдруг

выпрямляется.) Стойте!!.. (К Живцу.) Ведите меня к Государю

!

Живец и Тарелкин (обступают его, машут руками и унимают). Ш-ш-

ш-т-т-т… успокойтесь… Милостивый Государь… успокойтесь… что

вы?.. ш-ш-ш-т-т-т…

 

Муромский (стремительно выступая вперед). Я требую… ведите меня

к моему Государю!.. Давайте сюда жандармов!.. полицейских!.. по

улице!.. без шапки!.. Мы сообщники!! Мы воры!!!.. (Хватает

Варравина за руку и тащит его.) …Пойдем!!.

 

Варравин (рвется у него). Что вы…. что вы?

 

Муромский (тащит его). Пойдем!! Мы клятвопреступники… куйте

нас! Слово и Дело!! куйте нас вместе (его голос слабеет)… к

Государю!! я Ему скажу… Отец!.. Всех нас Отец… Милостивый мой,

Добросердый… Государь!!.. (У него занимается дух.) Ва… Ваше…

Ва…ше (качается. Тарелкин его поддерживает).

 

Тарелкин. Петр Константинович, батюшка, Петр Константинович — не

тревожьтесь, — мы все устроим…

Муромский (силится говорить). Ва…аше… Ве…л…ич… (Кидает пакет

с деньгами в Варравина и опускается на руки Тарелкина.)

 

Деньги рассыпаются по полу. Молчание. Варравин наблюдает Муромского. Живец

подвигается к деньгам.

 

Варравин (оттирая Живца). Позвольте; позвольте…

Живец (жмется к деньгам). Нет, позвольте, Ваше Превосходительство,

позвольте, — моя обязанность.

 

Варравин (схвативши деньги). Позвольте!

Живец (ухватясь также за пакет). Позвольте!!..

 

Муромский (срывает с себя ордена и галстук и бросает ими в

Варравина). А-а-а- (лишается чувств на руках Тарелкина).

Варравин (в азарте тащит пакет к себе). Позвольте, говорю я вам! Я

вам приказываю, как начальник!

 

Живец (та же игра). Долг службы…

 

Они стоят близко друг к другу у авансцены, голоса их шипят.

 

Тарелкин (держа на руках Муромского, жалобно). Господа, господа,

— ну — во имя Христа… (Укладывает Муромского на стул.)

 

Варравин (порывая пакет к себе). Прошу…

 

Живец (то же). Прошу…

 

Варравин. Я должен сосчитать.

 

Живец (указывая на его карман). Вот тут-то сосчитайте!.

 

Варравин. Что вы осмеливаетесь?..

 

Живец. И не осмеливаюсь… Не дам! — Сам власть имею.

 

Варравин. Угодно вам молчать?

 

Живец. Почему же? — (Запускает руку в деньги и тащит пук

ассигнаций.)

 

Варравин. Что вы делаете?

 

Живец. Молчу. — А как бы вы думали? (Сует деньги в карман.) Вот

так-то. Ева!

 

Тарелкин (оттащивши Муромского на стулья, подбегает к Варравину

и Живцу; они расходятся). Ну, что же это такое, господа; — что же это

такое?

 

Варравин (оправив пакет, кидает его на пол; Живцу). Извольте, сударь,

стоять здесь, — и ни с места.

 

Живец (застегивается на все пуговицы). Слушаю, Ваше

Превосходительство, будьте покойны. —

 

Варравин (Тарелкину). А вы извольте послать тотчас за полицейским —

и сдать ему просителя за повреждением умственных способностей.

Понимаете меня?.. Чтоб он вот здесь же принял от экзекутора

просителя и деньги для доставления по месту жительства.

 

Тарелкин (умоляющим голосом). Ваше Превосходительство…

 

Варравин (качает головой и кричит). Для доставления по месту

жительства…

 

Тарелкин (Живцу). Иван Андреич!

 

Живец. Кто, батюшка, млекопитающее-то?

 

Парамонов (вбегая). Ваше Превосходительство. Их

Превосходительство и Их Сиятельство!

 

Тарелкин (несколько присев). Боже мой! Сам Страшный суд!!..

 

Варравин (грозно). Молчать!!.. (Живцу). Стойте тут,-и ни с места!!

(Кидается навстречу Важным лицам.)

 

Живец (оправляя мундир, несколько нараспев). Да, — я, батюшка,

службу знаю…

 

 

ЯВЛЕНИЕ VIII

 

Важное лицо и Князь входят.

 

Важное лицо (увидев Муромского). Эттто что?! Что такое? —

 

Варравин (раскинув руки). Самый необыкновенный случай. Ваше

Превосходительство. Пришел, как по всему заметно, проситель;

объясняется как-то странно, не в чистоте сознания; я его по

обязанности службы принял, и вдруг — он оставляет мне вот этот

конверт с деньгами; случился экзекутор; послали курьера его воротить,

и как стал я ему выговаривать, действительно с некоторою резкостию…

 

Важное лицо (перебивая его). Напрасно.

 

Варравин. Что делать. Ваше Превосходительство, — не вытерпел.

 

Важное лицо (с нетерпением). Напрасно!!

 

Варравин. Ваше Превосходительство!.. пощадите… обидно… Тридцать

лет служу! Никто взяточником не называл (бьет себя в грудь).

 

Князь. Я, Ваше Превосходительство, его положение понимаю, и, по

моему мнению, этого бы просителя строжайше… (Подходит к

Муромскому и его осматривает.)

 

Важное лицо. Продолжайте.

 

Варравин (оправляясь). В эту самую минуту ему вот здесь, при

чиновниках, сделался припадок и дурнота…

 

Князь. Эээ, — да это тот самый капитан, который ко мне являлся.

 

Варравин. Тот самый, Ваше Сиятельство.

 

Князь. Так бы вы и говорили. Он, Ваше Превосходительство, и ко мне

приходил, — и у меня шум сделал.

 

Важное лицо. Так что же он такое?

 

Князь. Вероятно, как бывало в старину: Бурцев, буйный забияка…

Впрочем, он под Можайском в голову ранен, и рана-то давняя — так у

него, знаете, бессвязность этакая в речах и… и… (смотрит на

Варравина) …и….

 

Варравин. И черножелчие, Ваше Сиятельство.

 

Князь. А, да! — и черножелчие.

 

Важное лицо. Что же здесь курьеры делают? Почему пускают всякого с

улицы? курьер!!

 

Вбегает курьер.

 

Ты что делаешь? — а?

 

Курьер молчит.

 

Варравин. Конечно, оплошность, Ваше Превосходительство.

 

Важное лицо. Оплошность, — а ты знаешь ли, что я оплошностей не

терплю.

 

Варравин. Осмеливаюсь доложить, что, впрочем, и заметить было

невозможно.

 

Важное лицо. А он смотри.

 

Варравин. Даже наружность почтенная.

 

Важное лиц о. А он смотри!!

 

Варравин. Приемный день-с.

 

Важное лицо. А он… околотили вы мне руки с этими приемными

днями… Ну, однако, избавьте меня от этих сцен.

 

Молчание.

 

Уберите его.

 

Варравин (Тарелкину). Уберите просителя! Курьер! (Показывает

глазами на Муромского.)

 

Тарелкин и Парамонов его подымают.

 

Муромский (открывает глаза). Ва… Ва… Ва… (бьет себя в грудь) Ва…

 

Важное лицо. Да он не в своем виде! (Тарелкину.) Что, от него пахнет?

 

Тарелкин (обнюхивает Муромского). Пахнет, Ваше

Превосходительство.

 

Важное лицо. Чем?

 

Тарелкин (смешавшись). Не, не, не… могу…

 

Важное лицо (с нетерпением). Чем?!!

 

Тарелкин. А-а-а-а (смешавшись) рыбой…

 

Живец (быстро вывертывается из-за Варравина, подходит к

Муромскому и обнюхивает его). Спиртуозностию, Ваше

Превосходительство.

 

Важное лицо. Ну так. (Махнув рукой.) Несите.

 

Живец (проходя мимо Тарелкина, тихо). Кто, батюшка,

млекопитающее-то? (Становится опять у пакета с деньгами.)

 

Муромского выносят.

 

Варравин. Ваше Превосходительство! благоволите допросить

экзекутора, как очевидца при этом необычайном событии.

 

Важное лицо. Да я тут никакого и события не вижу! — Сорвался

человек с цепи, пришел и сделал шум; ну что же тут? (Живцу.) Вы

здесь были?

 

Живец (навытяжке). Здесь, Ваше Превосходительство, — по долгу

службы.

 

Важное лицо. Знаю. Ну, вы при этом находились?

 

Живец. По долгу службы должен всегда быть в видимости.

 

Важное лицо (с нетерпением). Знаю!! Я спрашиваю — как это

произошло. —

 

Живец. Это произошло здесь, в канцелярии, — Их Превосходительство

изволили выйти и требовать просителя — и, упрекнувши их в дании

денег, — возвратили — бросимши оные деньги на пол — чем по долгу

службы стал здесь и при них нахожусь, как по силе присяги Закон

повелевает.

 

Важное лицо. Эк заладил. Хорошо. (Варравину.) Кажется, ревностный.

 

Варравин. Весьма, Ваше Превосходительство, весьма.

 

Важное лицо. Это хорошо.

 

Живец. Находясь в военной службе, более привык исполнять

распоряжения начальства, чем собственные свои…

 

Важное лицо (перебивая его). Хорошо. Только отстань.

 

Варравин. Относительно самого события какое распоряжение угодно

сделать?

 

Важное лицо. Обыкновенно — по форме; — пусть он по форме и

отрапортует.

 

Князь. А там — не нарядить ли следствие, Ваше Превосходительство?

 

Важное лицо. Пожалуй, и следствие; — по форме.

 

Князь. И строжайше, строжайше.

 

Важное лицо и Князь хотят идти.

 

Варравин (заступая дорогу). Ваше Превосходительство! Ваше

Сиятельство! А деньги-то. Сделайте милость.

 

Важное лицо. Ну что же деньги, — возьмите их да при рапорте и

представьте.

 

Варравин. Нет, Ваше Превосходительство, я до них не коснусь.

Извольте их счесть и опечатать; ибо сумма в неизвестности; — так, по

крайней мере, я и мои подчиненные будем вне нарекания.

 

Важное лицо. Ну это так. Вот это я люблю. (Князю.) Деликатно.

 

Князь. Деликатно.

 

Важное лицо (Живцу). Сочти.

 

Живец считает деньги.

 

А вам, Ваше Сиятельство, не угодно ли будет принять их и приобщить

к делу. (Уходит в кабинет.)

 

Живец (сосчитав деньги, с крайней осторожностию кладет их в

пакет и держит четырьмя пальцами). Тысяча триста пятьдесят

рублей. Ваше Сиятельство.

 

Князь. Хорошо. Несите ко мне; а вы (Варравину) нарядите следствие —

и строжайше! (Уходит в кабинет. Живец несет перед ним деньги.)

 

Варравин (провожая его). Слушаю, а предложение, согласно

приказанию вашему, об обращении этого дела к переследованию

готово.

 

Князь. Ну, стало, все в порядке. (Уходит.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ IX

 

Варравин (один).

 

Варравин (думает). Да, все в порядке… только… у меня от этих

порядков дух захватило.. .Гм, гм…Следствие?!.. Пожалуй, помещик-то

и при следствии такой же жар окажет! — Или, может быть, к тому

времени и поохолодает; потому он преспокойно показать может, что я-

де действительно деньги эти на столе по неосмотрительности оставил,

а что действительный статский советник Варравин принял их за

подкуп, в том не виновен. Да если и горшее предположить: оставят в

подозрении — эка штука! Я много кого оставил — все здоровы, еще и

кланяться приказывают; доживают свой век в своих вотчинах и

хорошими христианами умирают, в должном раскаянии, посреди

семейства… Что ж, уберусь в свою и я… княжеская была… Сахарный

завод поставлю — помещик буду, звание почтенное… Конечно, не

сановник — а все же почтенное.

 

 

ЯВЛЕНИЕ Х

 

Варравин; входит Тарелкин.

 

Варравин (в волнении идет к нему). Ну!.. что там?!

 

Тарелкин (снимая тарантас — сухо и небрежно). Где там, Ваше

Превосходительство?

 

Варравин. Ну там; — у Муромских?

 

Тарелкин (та же игра). Там?.. Да ничего нет…

 

Варравин. Что-нибудь да делается?

 

Тарелкин. Ничего не делается!.. Уж сделалось!..

 

Варравин. Следствие нарядить приказано…

 

Тарелкин. Наряжайте что другое — а не следствие…

 

Варравин (не понимая). Да в уме ли вы? —

 

Тарелкин (поднявши палец кверху). Удивлен!! (На ухо Варравину.) Как

по мановению совершается.

 

Варравин. Что же такое?

 

Тарелкин (с увлечением). Умер!!!!

 

Варравин. Умер!!?! Кто?.. Как?!.. Проситель?!..

 

Тарелкин. Не довезли до дому — в карете и кончился.

 

Варравин. И кончился!!..

 

Тарелкин (делает жест). И концы в воду… Мертво и запечатано!..

 

Варравин. Т-с-с-с!.. (Приостановясь.) Какой необыкновенный

случай…. (Медленно крестится.) Дай Бог ему Царство Небесное.

 

Тарелкин (вздохнув). Что же? Дай Бог ему Царство Небесное… Я не

прочь… Ну — мне-то, горемыке, что?.. а? (С форсом.) Кто тут радел,

кто действовал?.. Кто его отсюда вот (показывает место) на своих

плечах выволок?.. Вы вот упоминаете, что на своем веку набивали

трубки, бегали и в лавочку — ну, а такой товар на себе таскать

изволили — ась?!.. Так я вот о чем прошу: извольте меня оценить: ни,

ни, ни… Извольте оценить… Я отсюда без того не выйду — оцените!..

 

Варравин (в замешательстве). Что вы ко мне пристали? Как мне вас

оценить?

 

Тарелкин (азартно). Как? Помилуйте! — дети знают; — да еще при

таком окончании дела, где не токмо концы в воду, а все крючки и

петельки потонули. (Дерзко.) Мое участие на половину простирается.

 

Варравин (вспыхнув). На половину… (В сторону.) Вот я тебя выучу.

(Вслух.) Что ж, на половину, так на половину… Скажите, что все вами

сделано — и тут не спорю.

 

Тарелкин. Нет, я не в том смысле. Я насчет полученной суммы.

 

Варравин (стиснув зубы). Гм!.. полученной?.. От кого же полученной?

 

Тарелкин. А-от покойника.

 

Варравин (усмехаясь). Вы шутите — ведь я при вас ему ее возвратил.

 

Тарелкин. Как возвратили?!!!

 

Варравин. И за счастие считаю, что на этот поступок решился.

 

Тарелкин. Отцы мои! Что вы сказали?!!!

 

Варравин (с иронией). Я говорю: какое счастие, что я от покойника

денег не принял… а?..

 

Тарелкин (потерявшись). Не приняли!!.. Вы не приняли!!!.. Не может

быть!.. (Бросается на колени)… Матинька, Ваше Превосходительство,

друг, душа, благодетель — простите… Богом умоляю, простите — я

беден — я ведь это от бедности — у меня долги — я гол — мне есть

хочется…

 

Варравин. Полноте, Тарелкин; — что за малодушие — встаньте!..

(поднимает его) — вы себя компрометируете. Судите сами: (с злобною

усмешкою) прими я от него деньги, ведь всю жизнь попрекать себя

должен; — совесть бы замучила.

 

Тарелкин (оправляясь). А — а — так вы не взяли: ха, ха, ха, и не взяли

оттого, что вас бы совесть замучила… ха, ха, ха! (Заливается громким

хохотом.)

 

Варравин (стиснув зубы). Смеетесь теперь, — не плакать бы после!

(Подступает к нему и говорит на ухо.) Ведь я тихой смертью изведу…

знаете…

 

Тарелкин (останавливается). Нет, — я ничего.

 

Варравин (та же игра). Ведь я из бренного-то тела таким

инструментом душу выну, что и не скрипнет… (Сверкнув глазами.)

Понимаете?..

 

Тарелкин (оробев). Да помилуйте — что вы — я ничего…

 

Варравин. То-то! (К публике мягко и тихо.) Ей-ей. Как оставил он у

меня на столе эти деньги — так точно кто меня под руку толкнул

(отступает с ужасом)… Я и не взял… (посмотрев искоса на

Тарелкина)… Просто Бог спас — его великая милость… (Уходит в

кабинет.)

 

 

ЯВЛЕНИЕ XI

 

Тарелкин (один).

 

Тарелкин (долго посмотревши на все четыре стороны). Дело!

Люблю!!.. Всякую глупую башку учить надо. Мало того: по-моему,

взять (берет шляпу), да кулаком в ослиную морду ей и сунуть (сует

кулаком в шляпу) — дурак, мол, ты, искони бе чучело — и по гроб

полишинель!!. (Надевает помятую шляпу и оборачивается к

кабинету.) А! Ограбил. Всех ограбил!.. Я говорил, что оберет он меня,

оберет как липку — и обобрал!!. (Повертывается и становится

против тарантаса.) Ну что же теперь, старый друг?.. А? Ну пойдем….

пойдем опять по миру, гольем шитые, мишурою крытые, отхватывать

наш чиновничий пляс. Думал я сим же днем спустить тебя на вшивом

рынке… Нет, и этого не судила судьба. (Надевает тарантас.) Эх —

мечты, мечты! Провалитесь вы в преисподнюю… (Берет тросточку,

напяливает перчатки и подходит к авансцене.) Мечтал я, когда был

молод… прокатить по Невскому в коляске Баховой; мечтал, когда был

зрел, схватить чин да кавалерию, подцепить какую-нибудь

воронопегую купчиху в два обхвата мерою и ее свиным, сонным

жиром залить раны и истомы служебные. Мечтал вот тут хоть копейку

сущую заручить на черный день — нет! нет! и нет!! говорит судьба.

Зачем ты, судьба, держишь меня на цепи, как паршивую собаку? Зачем

круг меня ставишь сласти да кушанья, а меня моришь голодом да

холодом? Зачем под носом тащишь в чужой карман деньги, сытость,

богатство? Проклята будь ты, судьба, в делах твоих! Нет на свете

справедливости, нет и сострадания: гнетет сильный слабого, объедает

сытый голодного, обирает богатый бедного! Взял бы тебя, постылый

свет, да запалил бы с одного конца на другой, да, надемши мой

мундиришко, прошелся бы по твоему пепелищу: вот, мол, тебе, чертов

сын. (Поднимает воротник тарантаса, застегивается и уходит,

махая тросточкой.)

 

Занавес опускается.