Избранные рассказы

Автор: Ушинский Константин Дмитриевич

Константин Дмитриевич Ушинский

                         Избранные рассказы

СОДЕРЖАНИЕ:

Вместе тесно, а врозь скучно
Гадюка
История одной яблоньки
Как рубашка в поле выросла
Курица и утята
Проказы старухи-зимы
Утренние лучи 
Четыре желания
Чужое яичко
Дети в роще


Источники: 
1. (Хрестоматия по детской литературе: Учебное пособие для дошкольных педа-
гогических училищ / Составители М.К.Боголюбская, А.Л.Табенкина. - Учпедгиз, 
Москва, 1962).
2. (Рассказы русских писателей: [Для мл. шк. возраста / Сост. М.П.Поздняков]. 
- Мн.: Юнацтва, 1986).

Scan, OCR, SpellCheck: Zmiy, 31.03.2004





                        Вместе тесно, а врозь скучно


     Говорит брат сестре: "Не тронь моего волчка!" Отвечает сестра брату: "А
ты не тронь моих кукол!"
     Дети расселись по разным углам, но скоро им обоим стало скучно.
     Отчего детям стало скучно?







                                  Гадюка


     Вокруг нашего хутора, по оврагам и мокрым местам, водилось немало змей.
     Я не говорю об ужах: к безвредному  ужу  у  нас  так  привыкли,  что  и
змеёй-то его не зовут. У него есть во рту небольшие острые  зубы,  он  ловит
мышей и даже птичек и, пожалуй, может прокусить кожу;  но  нет  яду  в  этих
зубах, и, укушение ужа совершенно безвредно.
     Ужей у нас было множество; особенно в кучах соломы,  что  лежала  около
гумна: как пригреет солнышко,  так  они  и  выползут  оттуда;  шипят,  когда
подойдёшь, язык или жало показывают, но ведь не жалом змеи  кусают.  Даже  в
кухне под полом водились ужи, и как станут,  бывало,  дети,  сидя  на  полу,
молоко хлебать, так уж и выползает и к чашке голову тянет, а дети его ложкой
по лбу.
     Но водились у нас и не одни ужи:  водилась  и  ядовитая  змея,  чёрная,
большая, без тех жёлтых полосок, что видны у ужа около  головы.  Такую  змею
зовут у нас гадюкой. Гадюка нередко кусала скот, и если не  успеют,  бывало,
позвать с села старого деда Охрима, который знал какое-то  лекарство  против
укушения ядовитых змей, то скотина непременно падёт -  раздует  её,  бедную,
как гору.
     Один мальчик у нас так и умер от гадюки. Укусила она его  около  самого
плеча, и, прежде чем пришёл Охрим, опухоль перешла с руки на  шею  и  грудь:
дитя стало бредить, метаться и через два дня  померло.  Я  в  детстве  много
наслушался про гадюк и боялся их страшно,  как  будто  чувствовал,  что  мне
придётся встретиться с опасной гадиной.
     Косили у нас за садом, в сухой  балке,  где  весной  всякий  год  бежит
ручей, а летом  только  сыровато  и  растёт  высокая  густая  трава.  Всякая
косовица была для меня праздником, особенно как сгребут сено в  копны.  Тут,
бывало, и станешь бегать по сенокосу и со всего размаху кидаться в  копны  и
барахтаться в душистом сене, пока не прогонят бабы, чтобы не разбивал копён.
     Вот так-то и в этот раз бегал я и кувыркался: баб не было, косари пошли
далеко, и только наша чёрная большая собака Бровко лежала на копне и  грызла
кость.
     Кувыркнулся я в одну копну, повернулся в ней раза два и вдруг вскочил с
ужасом. Что-то холодное и скользкое махнуло меня по  руке.  Мысль  о  гадюке
мелькнула в голове моей - и что же? Огромная гадюка, которую  я  обеспокоил,
вылезла из сена и, подымаясь на хвост, готова была на меня кинуться.
     Вместо  того  чтобы  бежать,  я  стою  как  окаменелый,  будто   гадина
зачаровала меня своими безвековыми, неморгающими глазами. Ещё бы минута -  и
я погиб; но  Бровко,  как  стрела,  слетел  с  копны,  кинулся  на  змею,  и
завязалась между ними смертельная борьба.
     Собака рвала змею зубами, топтала лапами; змея кусала собаку и в морду,
и в грудь, и в живот. Но через минуту только клочки гадюки лежали на  земле,
а Бровко кинулся бежать и исчез.
     Тут только воротился ко мне голос; я стал кричать и плакать;  прибежали
косари и косами добили ещё трепещущие куски змеи.
     Но страннее всего, что Бровко с этого дня пропал и скитался  неизвестно
где.
     Только через две недели воротился он домой: худой, тощий, но  здоровый.
Отец говорил мне, что собаки знают  траву,  которой  они  лечатся  от  укуса
гадюки.







                           История одной яблоньки


                                     I

     Росла в лесу дикая яблоня; осенью упало  с  неё  кислое  яблоко.  Птицы
склевали яблоко, поклевали и зёрнышки.
     Одно только зёрнышко спряталось в землю и осталось.
     Зиму пролежало зёрнышко под снегом, а весной, когда  солнышко  пригрело
мокрую землю, зерно стало прорастать: пустило вниз корешок, а кверху выгнало
два первых листика. Из промеж листочков выбежал  стебелёк  с  почкой,  а  из
почки, наверху, вышли зелёные листики. Почка за почкой, листик за  листиком,
веточка за веточкой - и лет через пять хорошенькая яблонька  стояла  на  том
месте, где упало зёрнышко.
     Пришёл в лес садовник с  заступом,  увидал  яблоньку  и  говорит:  "Вот
хорошее деревцо, оно мне пригодится".
     Задрожала яблонька,  когда  садовник  стал  её  выкапывать,  и  думает:
"Пропала я совсем!" Но садовник  выкопал  яблоньку  осторожно,  корешков  не
повредил, перенёс её в сад и посадил в хорошую землю.


                                     II

     Загордилась яблонька в саду: "Должно быть, я  редкое  дерево, -  думает
она, - когда меня из лесу в сад перенесли", - и свысока посматривает  вокруг
на некрасивые пеньки, завязанные тряпочками; не  знала  она,  что  попала  в
школу.
     На другой год пришёл садовник с кривым ножом и стал яблоньку резать.
     Задрожала яблонька и думает: "Ну, теперь-то я совсем пропала".
     Срезал садовник всю зелёную верхушку деревца, оставил один пенёк, да  и
тот ещё расщепил сверху; в трещину воткнул садовник молодой побег от хорошей
яблони; закрыл рану замазкой, обвязал  тряпочкой,  обставил  новую  прищепку
колышками и ушёл.


                                    III

     Прихворнула яблонька; но была она молода и сильна, скоро поправилась  и
срослась с чужой веточкой.
     Пьёт веточка соки сильной яблоньки и растёт быстро: выкидывает почку за
почкой, лист за листком, выгоняет побег за побегом, веточку за  веточкой,  и
года через три зацвело деревцо бело-розовыми душистыми цветами.
     Опали бело-розовые лепестки, и на их месте появилась зелёная завязь,  а
к осени из завязи сделались яблоки; да  уж  не  дикие  кислицы,  а  большие,
румяные, сладкие, рассыпчатые!
     И такая-то хорошенькая удалась яблонька, что из других садов  приходили
брать от неё побеги для прищеп.







                         Как рубашка в поле выросла


                                     I

     Видела Таня,  как  отец  её  горстями  разбрасывал  по  полю  маленькие
блестящие зёрна, и спрашивает:
     - Что ты, тятя, делаешь?
     - А вот сею ленок, дочка; вырастет рубашка тебе и Васютке.
     Задумалась Таня: никогда она не видела, чтобы рубашки в поле росли.
     Недели через  две  покрылась  полоска  зелёной  шелковистой  травкой  и
подумала Таня: "Хорошо, если бы у меня была такая рубашечка".
     Раза два мать и сёстры Тани  приходили  полоску  полоть  и  всякий  раз
говорили девочке:
     - Славная у тебя рубашечка будет!
     Прошло ещё несколько недель: травка на  полоске  поднялась,  и  на  ней
показались голубые цветочки.
     "У братца Васи такие глазки, - подумала Таня, - но рубашечек таких я ни
на ком не видала".
     Когда цветочки опали, то на место их показались зелёные головки.  Когда
головки забурели и подсохли, мать и  сёстры  Тани  повыдергали  весь  лён  с
корнем, навязали снопиков и поставили их на поле просохнуть.


                                     II

     Когда лён просох, то стали у него головки отрезывать, а потом  потопили
в речке безголовые пучки и ещё камнем сверху завалили, чтобы не всплыл.
     Печально смотрела Таня, как её рубашечку топят; а сёстры тут  ей  опять
сказали:
     - Славная у тебя, Таня, рубашечка будет.
     Недели через две вынули лён  из  речки,  просушили  и  стали  колотить,
сначала доской на гумне, потом трепалом на дворе, так что  от  бедного  льна
летела кострика во  все  стороны.  Вытрепавши,  стали  лён  чесать  железным
гребнем, пока не сделался мягким и шелковистым.
     - Славная у тебя рубашка будет, - опять сказали Тане  сёстры.  Но  Таня
подумала:
     "Где же тут рубашка? Это похоже на волоски Васи, а не на рубашку".


                                    III

     Настали длинные зимние вечера. Сёстры Тани надели лён на гребни и стали
из него нитки прясть.
     "Это нитки, - думает Таня, - а где же рубашечка?"
     Прошли зима, весна и лето, настала осень. Отец установил в избе кросна,
натянул на них основу и начал ткать. Забегал проворно челнок между  нитками,
и тут уж Таня сама увидала, что из ниток выходит холст.
     Когда  холст  был  готов,  стали  его  на  морозе  морозить,  по  снегу
расстилать, а весной расстилали его по траве, на  солнышке,  и  взбрызгивали
водой. Сделался холст из серого белым, как кипень.
     Настала опять зима. Накроила из холста мать рубашек;  принялись  сёстры
рубашки шить и к рождеству надели на  Таню  и  Васю  новые  белые  как  снег
рубашечки.






                               Курица и утята


     Захотелось хозяйке развести уток. Купила она утиных яиц,  положила  под
курицу и ждёт,  когда  у  ней  утятки  выведутся.  Сидит  курица  на  яйцах,
терпеливо сидит, сойдёт ненадолго корма поклевать да опять на гнездо.
     Высидела  курица  утят,  рада,  квохчет,  по  двору  их  водит,   землю
разрывает - корма им ищет.
     Вышла как-то курица со своим выводком за ограду,  добралась  до  пруда.
Увидали утята воду, все к ней побежали, один  за  другим  вплавь  пустились.
Курица, бедная, по берегу бегает, кричит, утят к себе зовёт, -  боится,  что
они утонут.
     А утята рады воде, плавают, ныряют и вовсе не думают на берег выходить.
Еле-еле хозяйка курицу от воды отогнала.







                            Проказы старухи-зимы


     Разозлилась старуха-зима, задумала она всякое дыхание со  света  сжить.
Прежде всего она стала до птиц добираться: надоели ей  они  своим  криком  и
писком.
     Подула зима холодом, посорвала листья с лесов и дубрав и  разметала  их
по дорогам. Некуда птицам деваться; стали они стайками  собираться,  думушку
думать. Собрались, покричали и полетели за высокие горы, за  синие  моря,  в
тёплые страны. Остался воробей, и тот под стреху забился.
     Видит зима, что птиц ей не догнать: накинулась  на  зверей.  Запорошила
снегом поля, завалила сугробами леса, одела деревья ледяной корой и посылает
мороз  за  морозом.  Идут  морозы  один  другого  злее,  с  ёлки   на   елку
перепрыгивают, потрескивают да пощёлкивают,  зверей  пугают.  Не  испугалися
звери: у одних шубы тёплые, другие в  глубокие  норы  запрятались;  белка  в
дупле орешки грызёт,  медведь  в  берлоге  лапу  сосёт;  заинька,  прыгаючи,
греется, а лошадки, коровки, овечки давным-давно  в  тёплых  хлевах  готовое
сено жуют, тёплое пойло пьют.
     Пуще злится зима - до рыб она добирается: посылает  мороз  за  морозом,
один другого лютее. Морозцы бойко бегут, молотками громко  постукивают:  без
клиньев, без подклинков по озёрам, по рекам мосты строят.  Замёрзли  реки  и
озёра, да только сверху, а рыба вся вглубь ушла: под ледяной кровлей ей  ещё
теплее.
     - Ну, постой же, - думает зима, -  дойму  я  людей,  и  шлёт  мороз  за
морозом, один другого злее.  Заволокли  морозы  узорами  оконницы  в  окнах;
стучат и в стены, и в двери, так что брёвна лопаются. А люди затопили печки,
пекут себе блины горячие да над зимою посмеиваются. Случится кому за дровами
в лес ехать - наденет он тулуп, валенки, рукавицы  тёплые  да  как  примется
топором махать, даже пот прошибёт. По дорогам, будто  зиме  на  смех,  обозы
потянулись: от лошадей пар валит, извозчики  ногами  потопывают,  рукавицами
похлопывают, плечами подёргивают, морозцы похваливают.
     Обиднее всего показалось зиме, что даже малые ребятишки - и  те  её  не
боятся! Катаются себе на коньках да на салазках, в снежки играют, баб лепят,
горы строят, водой поливают да ещё мороз кличут: "Приди-ка пособить!" Щипнёт
зима со злости одного мальчугана за ухо, другого за нос,  даже  побелеют,  а
мальчик схватит снегу, давай тереть - и разгорится у него лицо, как огонь.
     Видит зима, что ничем ей не взять, заплакала со злости. Со стрех зимние
слёзы закапали... видно, весна недалёко!






                              Утренние лучи


     Выплыло на небо красное солнышко и стало рассылать повсюду свои золотые
лучи - будить землю.
     Первый луч  полетел  и  попал  на  жаворонка.  Встрепенулся  жаворонок,
выпорхнул из гнёздышка,  поднялся  высоко-высоко  и  запел  свою  серебряную
песенку: "Ах,  как  хорошо  в  свежем  утреннем  воздухе!  Как  хорошо!  Как
привольно!"
     Второй луч попал на зайчика. Передёрнул ушами зайчик и весело  запрыгал
по росистому лугу: побежал он добывать себе сочной травки на завтрак.
     Третий  луч  попал  в  курятник.  Петух  захлопал  крыльями  и   запел:
"Ку-ка-ре-ку!" Куры слетели с нашестей, закудахтали, стали разгребать сор  и
червяков искать.
     Четвёртый луч попал в улей. Выползла пчёлка из восковой кельи, села  на
окошечко, расправила крылья и "зум-зум-зум!" -  полетела  собирать  медок  с
душистых цветов.
     Пятый луч попал в детскую на постельку к маленькому лентяю:  режет  ему
прямо в глаза, а он повернулся на другой бок и опять заснул.






                               Четыре желания


     Митя накатался на саночках с ледяной горы и  на  коньках  по  замёрзшей
реке, прибежал домой румяный, весёлый и говорит отцу:
     - Уж как весело зимой! Я бы хотел, чтобы всё зима была.
     - Запиши твоё желание в мою карманную книжку, - сказал отец.
     Митя записал.
     Пришла весна. Митя вволю набегался за пёстрыми  бабочками  по  зелёному
лугу, нарвал цветов, прибежал к отцу и говорит:
     - Что за прелесть эта весна! Я бы желал, чтобы всё весна была.
     Отец опять вынул книжку и приказал Мите записать своё желание.
     Настало лето. Митя с отцом отправились на сенокос.  Весь  длинный  день
веселился мальчик: ловил рыбу, набрал ягод, кувыркался в  душистом  сене,  а
вечером сказал отцу:
     - Вот уж сегодня я повеселился вволю! Я бы желал, чтобы лету  конца  не
было.
     И это желание Мити было записано в ту же книжку.
     Наступила осень. В саду собирали плоды - румяные яблоки и жёлтые груши.
Митя был в восторге и говорил отцу:
     - Осень лучше всех времён года!
     Тогда отец вынул свою записную книжку и показал мальчику, что он то  же
самое говорил и о весне, и о зиме, и о лете.






                                Чужое яичко

     Рано утром встала старушка Дарья, выбрала темное, укромное  местечко  в
курятнике, поставила туда  корзинку,  где  на  мягком  сене  были  разложены
тринадцать яиц, и усадила на них хохлатку.
     Чуть светало, и старуха не  рассмотрела,  что  тринадцатое  яичко  было
зеленоватое и побольше прочих. Сидит курица прилежно, греет  яички,  сбегает
поклевать  зернышек,  попить  водицы,  и  опять  на  место;  даже  вылиняла,
бедняжка. И какая стала сердитая,  шипит,  клохчет,  даже  петушку  не  дает
подойти, а тому очень хотелось заглянуть, что там в темном уголке  делается.
Просидела курочка недели с три, и стали из яичек цыплята выклевываться, один
за другим: проклюнет скорлупку носом, выскочит, отряхнется и станет  бегать,
ножками пыль разгребать, червяков искать.
     Позже всех проклюнулся цыпленок  из  зеленоватого  яичка.  И  какой  же
странный он вышел: кругленький, пушистый, желтый, с коротенькими ножками,  с
широким носиком. "Странный у меня вышел цыпленок, - думает курица, -  клюет,
и ходит-то он  не  по-нашему;  носик  широкий,  ноги  коротенькие,  какой-то
косолапый,  с  ноги  на  ногу  переваливается".  Подивилась  курица   своему
цыпленку, однако же какой ни на есть, а все сын.  И  любит,  и  бережет  его
курица, как и прочих, а если завидит ястреба, то, распушивши перья и  широко
раздвинув круглые крылья, прячет под себя своих цыплят, не разбирая, какие у
кого ноги.
     Стала курочка деток учить, как из земли червячков выкапывать, и  повела
всю семью на берег пруда: там-де червей больше и  земля  мягче.  Как  только
коротконогий цыпленок завидел воду,  так  прямо  и  кинулся  в  нее.  Курица
кричит, крыльями машет,  к  воде  кидается;  цыплята  тоже  перетревожились:
бегают, суетятся, пищат; и один петушок с испугу даже  вскочил  на  камешек,
вытянул шейку и в первый еще раз  в  своей  жизни  заорал  сиплым  голоском:
"Ку-ку-ре-ку!" Помогите, мол,  добрые  люди!  Братец  тонет!  Но  братец  не
утонул, а превесело и легко, как клок хлопчатой бумаги, плавал себе по воде,
загребая воду своими широкими, перепончатыми лапами. На крик курицы выбежала
из избы старая Дарья, увидела, что делается, и закричала: "Ахти, грех какой!
Видно, это я сослепу подложила утиное яйцо под курицу".
     А курица так и рвалась к пруду: насилу могли отогнать, бедную.




                                Дети в роще


     Двое детей, брат  и  сестра,  отправились  в  школу.  Они  должны  были
проходить мимо прекрасной тенистой рощи. На дороге было жарко и пыльно, а  в
роще прохладно и весело.
     - Знаешь ли что? - сказал брат сестре. - В школу мы еще успеем. В школе
теперь и душно и скучно, а в роще, должно быть, очень весело. Послушай,  как
кричат там птички! А белок-то, белок сколько прыгает по веткам! Не пойти  ли
нам туда, сестра?
     Сестре понравилось предложение брата.  Дети  бросили  азбуки  в  траву,
взялись за руки и скрылись между зелеными кустами, под кудрявыми  березками.
В роще, точно, было весело и шумно. Птички перепархивали беспрестанно,  пели
и кричали; белки прыгали по веткам; насекомые суетились в траве.
     Прежде всего дети увидели золотого жучка.
     - Поиграй-ка с нами, - сказали дети жуку.
     - С удовольствием бы, - отвечал жук, - но у меня нет времени: я  должен
добыть себе обед.
     - Поиграй с нами, - сказали дети желтой мохнатой пчеле.
     - Некогда мне играть с вами, - отвечала пчелка, -  мне  нужно  собирать
мед.
     - А ты поиграешь ли с нами? - спросили дети у муравья.
     Но муравью некогда было их слушать: он  тащил  соломинку  втрое  больше
себя и спешил строить свое хитрое жилье.
     Дети обратились было к белке, предлагая ей также поиграть  с  ними;  но
белка махнула пушистым хвостом и отвечала, что она должна запастись  орехами
на зиму.
     Голубь сказал:
     - Строю гнездо для своих маленьких деток.
     Серенький зайчик бежал к  ручью  умыть  свою  мордочку.  Белому  цветку
земляники также некогда было заниматься детьми.  Он  пользовался  прекрасной
погодой и спешил приготовить к сроку свою сочную, вкусную ягоду.
     Детям стало скучно, что все заняты своим делом и никто не хочет  играть
с ними. Они подбежали к ручью. Журча по камням, пробегал ручей через рощу.
     - Тебе уж, верно, нечего делать? - сказали ему  дети. -  Поиграй  же  с
нами!
     - Как! Мне нечего делать? - прожурчал сердито ручей. - Ах  вы,  ленивые
дети! Посмотрите на меня: я работаю днем и ночью и не знаю ни минуты  покоя.
Разве не я пою людей и животных? Кто же,  кроме  меня,  моет  белье,  вертит
мельничные колеса, носит лодки и тушит пожары? О, у меня столько работы, что
голова идет кругом! - прибавил ручей и принялся журчать по камням.
     Детям стало еще скучнее, и они подумали, что им  лучше  было  бы  пойти
сначала в школу, а потом уж, идучи из школы, зайти в рощу. Но  в  это  самое
время мальчик приметил на зеленой ветке крошечную  красивую  малиновку.  Она
сидела, казалось, очень спокойно и от нечего делать насвистывала  превеселую
песенку.
     - Эй ты, веселый запевала! - закричал малиновке мальчик. - Тебе-то  уж,
кажется, ровно нечего делать; поиграй же с нами.
     - Как, - просвистала обиженная малиновка, - мне нечего делать? Да разве
я целый день не ловила мошек, чтобы накормить моих малюток?  Я  так  устала,
что не могу поднять крыльев; да  и  теперь  убаюкиваю  песенкой  моих  милых
деток. А вы что делали сегодня, маленькие ленивцы? В школу не пошли,  ничего
не выучили, бегаете по роще, да еще мешаете  другим  дело  делать.  Идите-ка
лучше, куда вас послали, и помните, что  только  тому  приятно  отдохнуть  и
поиграть, кто поработал и сделал все, что обязан был сделать.
     Детям стало стыдно: они пошли в школу и хотя пришли поздно, но  учились
прилежно.