Bibra > Произведения > Все > Предки

Предки

Автор: Чюмина Ольга Николаевна

Скачать

ПРЕДКИ

Романъ Джертруды Асертонъ.

«Ancestors», by Gertrude Atherton.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

  

I.

   Миссъ Сэнгъ, никогда не видавшая, чтобы у ея пріятельница дрожала за разливаніемъ чая рука, почувствовала, послѣ двухлѣтняго скучнаго пребыванія за-границею, что у нея разыгрывается аппетитъ любопытства. Она не спѣшила, однако, удовлетворить его, зная, что изъ всѣхъ покровительствующихъ ей пріятельницъ съ леди Викторіей Гвиннъ надо обращаться съ особенною осторожностью. Флора Сэнгъ научилась быть смѣлой, но не навязчивой, и хотя она льстила себя надеждою, что поникаетъ эту живую загадку, она постоянно чувствовала, что почва ускользаетъ у нея изъ-подъ ногъ. Въ виду возобновленія дружескихъ отношеній, прерванныхъ ея двухлѣтнимъ отсутствіемъ, она особенно желала избѣжать всякихъ нетактичностей. Въ сущности она ни къ кому не была такъ искренно привязана, и ея любопытство умѣрялось сердечною симпатіей.

   Именно эта способность дружить съ людьми и безграничное добродушіе — спасали ее, несмотря на ограниченность средствъ, отъ постыдной роли приживалки въ богатыхъ домахъ. Она была дочерью сельскаго викарія въ Іоркшайрѣ, подругою окрестныхъ высокородныхъ дѣвицъ, и рано пришла въ убѣжденію, что, несмотря на ея миловидность и благовоспитанность, ей не сдѣлать блестящей партіи, а бѣдности она не выносила. Послѣ смерти отца ей пришлось зарабатывать себѣ хлѣбъ, т.-е. поступиться своими удобствами, между тѣмъ какъ вся ея кругленькая лѣнивая особа была несклонна къ какимъ бы то ни было лишеніямъ. Поэтому она избрала роль домашняго друга богатыхъ свѣтскихъ женщинъ. Ровный характеръ и нѣкоторая дѣвическая восторженность — избавляли ее отъ неудобствъ подобнаго амплуа.

   Она не только была достаточно умна для того, чтобы сдѣлаться полезною безъ угодливости, но съумѣла стать настолько необходимою для нѣкоторыхъ изъ своихъ друзей, что, несмотря на свою моложавость — ей было уже за сорокъ,— ей не приходило въ голову измѣнить имъ ради замужества, которое могло оказаться неудачнымъ.

   Въ настоящее время она только-что похоронила подругу, за которою самоотверженно ухаживала два года, переѣзжая съ нею изъ курорта въ курортъ, отъ спеціалиста — къ спеціалисту. Небольшое наслѣдство не внушило ей желанія начать самостоятельную жизнь; она поспѣшила на родину, гдѣ ее ожидала масса приглашеній, такъ какъ за время отсутствія она вела оживленную переписку съ друзьями. Первою въ ея спискѣ стояла лэди Викторія Гвиннъ. Въ теченіе первыхъ трехъ дней ея пребыванія въ Кэфитонѣ имъ какъ-то некогда было поговорить; сегодня хозяйка дома казалась менѣе молчаливою, но, очевидно, нервничала, и миссъ Сэнгъ прихлебывала свой чай съ такимъ видомъ, который говорилъ безъ словъ, что ей пріятно быть въ Англіи, въ Кэфитонѣ. Но хотя она молчала, взоръ ея не разъ украдкою останавливался на пріятельницѣ.

   Лэди Викторія Гвиннъ, одна изъ самыхъ высокихъ и до сихъ поръ одна изъ красивѣйшихъ женщинъ въ Англіи, пользовалась репутаціей интересной и эксцентричной особы, но любили ее немногіе. Ея стройная фигура, гибкая вслѣдствіе физическихъ упражненій и полнаго незнакомства съ болѣзнью, черные волосы и глаза, матовая кожа, выраженіе лица — дѣлали ее похожею скорѣе на героиню поэмы, чѣмъ на обыкновенную женщину. На картинѣ знаменитаго художника, пытавшагося уловить тайну ея выраженія, она привлекала симпатію нѣжнымъ и мужественнымъ взглядомъ и грустною складкою губъ, отталкивала высокомѣрнымъ поворотомъ головы, вызывающимъ до дерзости, говорившимъ о презрѣніи въ людямъ. О ней ходило много самыхъ неправдоподобныхъ легендъ; покойная королева Викторія терпѣть ее не могла и не скрывала этого, возмущаясь тѣмъ, что онѣ носятъ одно и то же имя.

   Впрочемъ, каковы бы ни были ея тайны, она избѣгала открытаго скандала; она никогда ни въ чемъ не называлась и ничего не объясняла. Въ этомъ была ея сила. Ея уважаемый супругъ, теперь уже покойный Артуръ Гвиннъ, второй сынъ маркиза Стрэслэнда и Зиля, всегда считалъ ее образцомъ добродѣтели.

   Когда лэди Викторія едва не опрокинула сливочникъ, Флора не вытерпѣла и сказала:

   — Я не знала, что вы можете быть такою нервною, Викки!

   — Нервы тутъ ни при чемъ, я озабочена какъ мать…

   — Вы — въ роли матери?!

   — Развѣ я была плохою матерью?

   — Нѣтъ, но помимо этого вы — многое другое. Мнѣ легче представить васъ себѣ въ какой угодно другой роли.

   — Джэку тридцать лѣтъ, мнѣ — сорокъ-девять.

   — Вамъ можно дать тридцать,— сказала Флора искренно,— но въ чемъ дѣло? Джэкъ выступаетъ на выборахъ,— конечно, его выберутъ, онъ всегда съумѣетъ добиться своего. Вы, кажется, получили непріятное письмо изъ вашихъ калифорнійскихъ владѣній? Жаль, что они такъ далеко…

   — Въ Санъ-Франциско срокъ аренды истекаетъ. Половина этой земли и южный ранчо — принадлежатъ мнѣ, сѣверный ранчо — собственность Джэка. Это — главный мой доходъ, а ихъ все труднѣе становится сдавать. Я скоро буду нищею. Здѣсь я живу въ качествѣ матери Джэка, иначе лордъ Стрэслэндъ давно выгналъ бы меня. Онъ уступаетъ намъ Кэфитонъ такъ какъ у него нѣтъ средствъ содержать второе имѣніе.

   Лэди Викторія обвела взглядомъ портреты предковъ, украшавшихъ стѣны, и продолжала:

   — Конечно, я — англичанка, но все же мнѣ хотѣлось бы уѣхать отсюда на время. Я желала бы пожить у себя въ Калифорніи. Дальше Нью-Іорка я не бывала. Лондонъ сталъ ненавистенъ мнѣ. Если бы не Джэкъ — я сейчасъ бы уѣхала. Все надоѣло, опротивѣло мнѣ здѣсь.

   — Нехорошій симптомъ! Это значитъ — молодости конецъ!

   — Молодость послѣ пятидесяти лѣтъ зависитъ отъ вашего доктора, отъ вашей массажистки, отъ вашего портного. Но я теперь въ такомъ состояніи, что никто, кромѣ Джэка, не интересуетъ меня…

   Миссъ Сэнгъ вспомнила дошедшія до нея въ прошломъ году сплетни. Послѣ смерти Артура Гвинна, убившагося при паденіи съ лошади, сэръ Кэджъ Вэннекъ, сходившій съ ума по лэди Викторіи, неожиданно уѣхалъ по дѣламъ въ Родезію, и до сихъ поръ не возвращался. Онъ билъ въ однихъ годахъ съ прославленной красавицей, выше ея ростомъ; въ обществѣ имена ихъ всегда соединялись, и всѣ почему-то думали, что въ случаѣ смерти сэра Артура лэди Викторія выйдетъ за своего поклонника. Хотя никто не жалѣлъ ее, но бѣгство его многихъ разочаровало.

   — Джэку трудно обойтись безъ васъ,— сказала Флора наугадъ.

   — Надѣюсь!— сверкнула глазами лэди Викторія.— Но я хотѣла бы, чтобы Джулія Кей пошла за него.

   — Она не пойдетъ, и я не понимаю, почему вы этого желаете? Она на два года старше его, происхожденіе ея — ужасное, я вообще… вообще я не люблю ее.

   — Она страшно богата, извѣстна какъ одна изъ самыхъ вліятельныхъ политическихъ дамъ въ Лондонѣ, я Джэкъ безумно въ нее влюбленъ.

   — Не могу себѣ представить Джэка въ такомъ состояніи, хотя ухаживать онъ не прочь; онъ флиртовалъ даже со мною, когда у него прорѣзывались зубы. И какъ онъ успѣваетъ возиться съ этою женщиною, когда у него такая масса дѣла? Но, кажется, сегодня для него — рѣшительный день? Впрочемъ, я не сомнѣваюсь въ его избраніи. Джэкъ и пораженіе — несовмѣстимы…

   — Телеграмма уже могла бы получиться! Я тоже надѣюсь на успѣхъ, но у него много враговъ. Я въ свою очередь поработала для него…

   — Жаль, что онъ — не тори,— вздохнула Флора:— не люблю я либеральную партію! Это — противъ всѣхъ семейныхъ традицій!

   — Пустяки! Джэкъ — прирожденный боецъ! Онъ слишкомъ прогрессивенъ и пылокъ для консерватора…

   — И тѣмъ не менѣе лордъ Стрэслэндъ спитъ и видитъ его пэромъ. Онъ былъ бы счастливъ, если бы его титулъ, помимо лорда Зиля, перешелъ къ Джэку — уже потому только, что Джэку пришлось бы тогда порвать съ либералами.

   — Это погубило бы политическую карьеру Джэка. Слава Богу, что лордъ Зилъ, наконецъ, помолвленъ и скоро женится.

   — А если у нихъ не будетъ дѣтей? Онъ — больной. Кстати, могу вамъ сообщить, что Джулія Кей не выйдетъ за Джэка: она помолвлена съ лордомъ Брэслэндомъ.

   — Онъ — дуракъ.

   — Она этого и не отрицаетъ, но онъ будетъ герцогомъ, она — герцогиней, хотя, несмотря на весь свой умъ, она — вульгарна, какъ настоящая parvenue…

   Вошелъ лакей съ подносомъ, на которомъ лежалъ желтый конвертъ.

   Лэди Викторія, не измѣнившись въ лицѣ, неторопливо открыла его.

   — Джэкъ вернулся.

   — Вотъ и отлично!— отвѣтила Флора такъ же спокойно.

  

II.

   — Вы устали? Я провожу васъ въ вашу комнату. Вики очень занята.

   Американка медленно встала; въ глазахъ ея блеснулъ лучъ признательности.

   — Я устала, и не знаю здѣсь ни души. Я готова почти пожалѣть, что лэди Викторія пригласила меня, хотя я всю жизнь мечтала о томъ, чтобы увидѣть настоящее англійское родовое помѣстье.

   — Вы еще привыкнете къ намъ,— сказала Флора, улыбаясь.— Мы пройдемъ незамѣтно; всѣ заняты теперь разговорами объ избраніи Джэка.

   Онѣ прошли мимо гостиной, гдѣ вновь прибывшіе гости собрались вокругъ чайнаго стола и стали подниматься по широкой темной лѣстницѣ. На первой площадкѣ оказалось свѣтлѣе, тутъ стѣны были увѣшаны старинными портретами и ландшафтами.

   — Это произведенія великихъ мастеровъ?— спросила миссъ Изабелла Отисъ.

   — Нѣтъ, великіе мастера — наверху. Я покажу ихъ вамъ завтра.

   — Сколько здѣсь предковъ!

   — Весь домъ полонъ ими. Лордъ Стрэслэндъ унаслѣдовалъ его отъ женской линіи. Это все Эльтоны; кажется, Джэкъ больше похожъ на нихъ, чѣмъ на Гвинновъ. Онъ вышелъ въ своихъ американскихъ предковъ. Вѣдь вы его кузина — въ седьмомъ колѣнѣ, кажется?

   — Наше родство нѣсколько ближе. Но почему вы зовете его Джэкомъ? Онъ извѣстенъ подъ именемъ Эльтона Гвинна.

   — Его зовутъ Джонъ-Эльтонъ-Сесиль Гвиннъ.

   Онѣ шли по корридору. Миссъ Сэнгъ смотрѣла въ лорнетъ на карточки на дверяхъ.

   — Вотъ ваша комната. Я сама надписала вчера ваше имя.

   Она отворила дверь въ просторную комнату съ обоями веселаго рисунка и старинною краснаго дерева мебелью. Занавѣсы были изъ кретона тѣхъ же оттѣнковъ.

   — Вотъ звонокъ въ комнату горничной.

   — У меня нѣтъ горничной. Я не богата. Удивляюсь, что лэди Викторія удостоила меня приглашеніемъ.

   — Какъ странно! Можно мнѣ посидѣть у васъ? Я никогда еще не видѣла бѣдной американки…

   — Буду вамъ очень признательна. Не то чтобы я была совсѣмъ бѣдна. У меня есть ранчо близъ Розуотэра, кое-какая собственность и старый домъ въ Санъ-Франциско. Этого достаточно для того, чтобы жить съ комфортомъ, но вѣдь на свѣтѣ есть такъ много страшно богатыхъ американскихъ дѣвицъ!

   — Это правда!— Миссъ Сэнгъ съ любопытствомъ англичанки разглядывала иностранку, но ея вниманіе было добродушнаго характера. Будучи до сихъ поръ въ душѣ молодою дѣвушкой, она входила въ дѣвичьи интересы. Бѣлокурая, моложавая — она казалась тридцатилѣтней, а полноту ея миссъ Отисъ приписала ея пристрастію къ сластямъ и соусамъ.

   — Какъ же это, будучи бѣдной, вы рѣшаетесь путешествовать по Европѣ?— спросила Флора.— Я отваживаюсь на это лишь въ обществѣ болѣе счастливыхъ друзей.

   — Развѣ вы бѣдны?— спросила миссъ Отисъ, поглядѣвъ на ея элегантное платье изъ crêpe de chine и кружева.

   — Страшно. Мы всѣ тутъ бѣдны. Если бы не американки и еврейки, которыя платятъ за все argent comptant, портнихи не стали бы шить намъ въ кредитъ.

   — Дамы тамъ внизу показались мнѣ очень богатыми.

   — Онѣ просто умѣютъ одѣваться. Вы тоже умѣете,— прибавила она, одобрительно поглядѣвъ на ея дорожное платье хорошаго покроя и маленькую шляпу.— Разскажите мнѣ о себѣ. Ничего, если я закурю папироску? Васъ это не будетъ шокировать?

   Миссъ Отисъ впервые улыбнулась.

   — О, нѣтъ! Можетъ быть, вы дадите и мнѣ папироску? Мои еще уложены. Что вамъ разсказать о себѣ? Мать моя умерла, когда я была ребенкомъ, отецъ былъ адвокатомъ, я кончила у насъ въ Розуотэрѣ курсъ высшей школы, знаю языки, много читала. Но это, вѣроятно, мало интересуетъ васъ? Вы хотите слышать о прежней жизни лэди Викторіи въ Америкѣ?

   — Нѣтъ, я болѣе интересуюсь вами. Но какимъ образомъ вы оказываетесь съ нею въ родствѣ?

   Миссъ Отисъ объясняла, что родъ ихъ происходятъ отъ знаменитаго донъ-Хозе Аргуэлло, сынъ котораго женился на американкѣ и спасъ такимъ образомъ свои наслѣдственныя земли отъ разграбленія американцевъ. Его внучка вышла замужъ за Джемса Отиса; у нея было двое дѣтей: дочь вышла за англійскаго лорда.

   — Значитъ, вы приходитесь Джеку троюродною сестрой?

   — Родство весьма отдаленное, но отецъ взялъ съ меня слово, что когда я буду въ Европѣ, то повидаюсь съ леди Викторіей; поэтому я рѣшалась написать ей. Я всегда о ней думала исключительно какъ о матери Эльтона Гвинна, но теперь я вижу, что у нея есть своя собственная и очень опредѣленная индивидуальность…

   — Еще какая! Она тридцать лѣтъ считается одною изъ первыхъ красавицъ Англіи. Странно, что слава ея не дошла до васъ. Но, пожалуйста, разсказывайте дальше.

   Миссъ Отисъ продолжала. Послѣ смерти отца, приведя въ порядокъ дѣла, она поѣхала въ Европу съ знакомою семьей, но черезъ полгода отдѣлилась отъ нихъ. Она объѣхала Францію, Аталію, Германію, изучала языки, литературу, народности, музыку, картины. Въ Римѣ, въ Мюнхенѣ она бывала въ обществѣ; это была свободная, полная впечатлѣній жизнь, но скоро ей конецъ, надо ѣхать домой, чтобы заняться дѣлами. Англію она оставила pour la bonne bouche.

   — Надѣюсь, что леди Викторія — я никогда не дерзну назвать ее кузиною Викторіей — будетъ добра ко мнѣ? Я въ сущности никогда не жила — какъ живутъ молодыя дѣвушки. Мнѣ хотѣлось бы повеселиться. Притомъ, у меня куча новыхъ платьевъ.

   — Я увѣрена, что Викки будетъ мила съ вами, а если — нѣтъ, то мы найдемъ кое-кого другого. Будь у васъ достаточно денегъ, вы могли бы выйти за Джэка.

   Миссъ Отисъ вздернула носикъ. Раньше сорокалѣтняго возраста она не выйдетъ замужъ. Притомъ она видѣла портретъ Джэка въ газетѣ, и онъ разочаровалъ ее: она представляла его себѣ красивымъ, блестящимъ, дерзкимъ аристократомъ, отмѣченнымъ «печатью генія», а онъ оказывается похожимъ на ея дядю Хирама.

   — Его надо видѣть на трибунѣ, онъ совершенно преображается. Что же касается до дерзости — онъ не оставляетъ желать ничего лучшаго, и самоувѣренности у него достаточно. Но все же онъ — милый…

   — Можетъ быть. Но я болѣе интересуюсь жизнью вообще, чѣмъ какимъ-нибудь человѣкомъ въ отдѣльности.

   Она закурила вторую папироску. Флора Сэнгъ смотрѣла на нее съ возрастающимъ интересомъ. Это былъ совершенно новый типъ американки. Въ немъ крылся источникъ этой хладнокровной откровенности? Была ли она просто эгоисткой, или обладала глубокимъ внутреннимъ содержаніемъ? Самый типъ ея красоты былъ не современный: изсиня-черные испанскіе волосы и полу-мечтательный, полу-проницательный взглядъ синихъ глазъ. Брови были густыя; профиль, лобъ, весь обликъ серьезнаго красиваго лица — говорилъ о характерѣ и твердой волѣ. Не влюбится ли въ нее Джэкъ — страстный поклонникъ красоты? Она кажется холодной, какъ лунный свѣтъ, но эта маленькая твердая ручка можетъ схватить человѣка за горло. Въ ней чувствуется «paca», недаромъ она — потомокъ древняго рода борцовъ.

   — Позвоните… Пусть подадутъ свѣчи и распакуютъ ваши вещи. Моя комната — на той сторонѣ корридора; постучите ко мнѣ въ семь съ четвертью, и мы вмѣстѣ сойдемъ въ обѣду. Настроеніе Викки зависитъ всецѣло отъ того, въ какомъ состояніи вернулся Джэкъ. Надѣньте самое хорошенькое изъ вашихъ платьевъ. Здѣсь гоститъ Джулія Кей, препротивная parvenue. Джэкъ влюбленъ въ нее, а она выбрала другого; вашъ долгъ кузины — утѣшить его…

   Послѣднія слова донеслись уже изъ глубины корридора. Били часы, и Флора поспѣшила въ свою комнату.

  

III.

   «Джэкъ», которому предстояло прославиться подъ родовымъ именемъ Эльтона Гвинна, только-что пріѣхалъ и, приведя себя въ порядокъ съ дороги, отправился въ матери.

   Она была уже причесана и одѣта; поэтому она сейчасъ же отослала горничную, и между тѣмъ какъ глаза ея сдѣлались нѣжны, какъ глаза всѣхъ матерей, она обняла и поцѣловала его съ особою страстностью. Она радовалась возможности отрѣшиться отъ личныхъ чувствъ и заботъ, сбросить ихъ съ себя, какъ сбрасываютъ платье. Онъ и раньше подмѣчалъ въ ней эту черту, но онъ былъ слишкомъ англичаниномъ для того, чтобы предаваться анализу: она была его лучшимъ другомъ, самою очаровательною матерью на свѣтѣ, и онъ не желалъ вторгаться въ ея душу. Онъ восхищался ею не менѣе, чѣмъ собою, и сегодня, нѣжно поцѣловавъ ее, онъ любезно сказалъ ей, что она еще красивѣе, чѣмъ всегда.

   — Это оттого что я сняла глубокій трауръ; слава Богу, что онъ кончился; я стала настоящимъ пугаломъ, и это отзывалось на моихъ нервахъ.

   На ней не было другихъ украшеній, кромѣ колье въ видѣ ошейника изъ брилліантовъ и нѣсколькихъ сверкающихъ гребенокъ въ волосахъ, и она казалась великолѣпной со своимъ бюстомъ и плечами матовой бѣлизны, съ блестящими глазами, въ изящномъ туалетѣ изъ чернаго chiffon и ирландскаго кружева. Ея руки, уже не такія закругленныя, какими онѣ были изображены на портретѣ, полу-прикрывались прозрачными рукавами, а кисти рукъ были такъ же молоды, какъ и ея лицо.

   Слегка обмахиваясь вѣеромъ и глядя на профиль сына, она стала разспрашивать его. Онъ чѣмъ-то озабоченъ. Не Джулія ли причиною этого? Нѣтъ, онъ ее не видалъ, но онъ встрѣтилъ въ клубѣ лорда Зиля, который похожъ на ходячую смерть; онъ опять сильно кашляетъ и собирается не то въ Давосъ, не то въ Алжиръ. Надо бы убѣдить его — поскорѣе жениться. Кэрри навѣрное согласится, но онъ самъ не хочетъ; онъ боится, что дѣти будутъ чахоточныя…

   — Я почти согласна съ нимъ,— сказала лэди Викторія;— я могу поговорить съ Кэрри, но скажу прямо: если бы не ты этого желалъ, я не стала бы уговаривать ее взять на себя роль сидѣлки…

   Джэкъ прервалъ мать. Чахотка у нихъ — не наслѣдственная. Зиль, воспитанный слабою, легкомысленною матерью, бурно провелъ раннюю молодость, что и расшатало его некрѣпкое здоровье. Кэрри, наоборотъ, здорова и дѣятельна, изъ нея выйдетъ превосходная мать.

   — Встрѣча съ нимъ все мнѣ отравила, а еще вчера я былъ счастливъ моею побѣдою, какъ школьникъ!— воскликнулъ онъ мальчишески-нетерпѣливо.

   — Я напишу Кэрри, но, пожалуйста, не волнуйся. Всѣ говорятъ о твоемъ блестящемъ избраніи…

   — Большой изъ всего этого толкъ, если мнѣ суждено заплесневѣть въ верхней палатѣ!

   — Выкинь это покуда изъ головы. Воля — прежде всего, но если ее не упражнять, она — слабѣетъ.

   — Хорошо, мама. Вы всего оригинальнѣе въ роли проповѣдницы. Итакъ, Джулія Кэй здѣсь? На эти три недѣли я насильственно выбросилъ ее изъ моихъ думъ. Она написала мнѣ три письма — прелестныхъ письма!— онъ вдругъ улыбнулся — улыбкою, мгновенно преобразившей его высокомѣрное лицо, дѣлавшее его для многихъ несимпатичнымъ.— А какъ вы думаете, можетъ ли сильная воля покорить женщину?

   Она расхохоталась.

   — Съ одною волею нельзя ни внушить любви, ни вырвать ее,— можно только задать ей встряску. Но я и не особенно вѣрю въ твою любовь въ Джуліи Кэй. Быть можетъ, на нее произведетъ впечатлѣніе твой флиртъ съ американскою кузиной?

   — Съ кѣмъ?..— Онъ широко раскрылъ глаза.

   Лэди Викторія поспѣшила объяснить ему отношенія миссъ Отисъ въ ихъ семьѣ. Она имѣетъ кое-какія средства, репутація ея безукоризненна, она хорошо воспитана и замѣчательно хороша собой. Если она окажется пріятною особой, надо будетъ пригласить ее — остаться подольше.

   — Возьмите ее въ пріемныя дочери, я не стану ревновать. Мнѣ жаль, что вы такъ одиноки.

   Онъ всталъ и поцѣловалъ ее въ лобъ — очень осторожно — такъ, чтобы не вздѣть ни одного волоска артистически устроенной прически.— Теперь пойду, покараулю Джулію гдѣ-нибудь у лѣстницы: она всегда опаздываетъ. Завтра, между одиннадцатью и двѣнадцатью, разскажу вамъ всѣ подробности избирательной кампаніи. Она, дѣйствительно, сошла блистательно. Противникъ мой былъ молодчина, и побороться съ нимъ стоило труда. Когда я выходилъ на трибуну, его партія ревѣла и шипѣла по четверти часа. А когда я кончалъ рѣчь, они снова принимались ревѣть, но уже на другой ладъ…

   Его тонкая, худощавая, почти мѣшковатая фигура словно выросла. Скрытый магнетизмъ окружилъ какимъ-то ореоломъ его блѣдное, безцвѣтное лицо, а сѣрые свѣтлые глаза засіяли блескомъ, сдѣлавшимъ ихъ прекрасными.

   — Это было настоящее торжество! Я чувствовалъ себя опьяненнымъ, я почти шатался,— хорошо, что этого не замѣтили! Я зналъ, что во мнѣ видятъ надежду молодой Англіи, самую крупную политическую силу изъ молодыхъ. Мнѣ не хотѣлось спать, чтобы не забывать объ этомъ и во снѣ. Прочь скромность! Тотъ, кто ее культивируетъ — отказывается отъ величайшаго наслажденія въ жизни… Обладать молодостью, деньгами, талантомъ, увлекать за собою людей, стать во главѣ партіи — это такое, такое счастье…

   Онъ вдругъ оборвалъ, вспыхнулъ, засмѣялся и пожалъ плечами.

   — Я ни предъ кѣмъ, кромѣ васъ, такъ не распускаюсь… Но пока — довольно. До свиданія!

  

IV.

   — Хотѣла бы я, чтобы въ родовыхъ замкахъ было электрическое освѣщеніе!— со вздохомъ сказала себѣ миссъ Отисъ, когда она, одѣвшись при свѣтѣ четырехъ свѣчей, слабо мерцавшихъ во мракѣ огромной комнаты, спускалась теперь по лѣстницѣ, придерживая рукою свое блѣдно-голубое — первое съ трэномъ платье. Глава ея машинально скользили по темнымъ портретамъ и картинамъ, но вдругъ они остановились на живомъ лицѣ. Внизу у самыхъ перилъ стоялъ молодой человѣкъ.

   — Дядя Хирамъ — Джонъ Эльтонъ Гвиннъ!— Какое сходство и какая вмѣстѣ съ тѣмъ разница! Эти прямые, нѣсколько длинные, свѣтлые волосы, выжидающее выраженіе холодныхъ глазъ — дѣлали его скорѣе похожимъ на студента, чѣмъ на блестящаго оратора, свѣтскаго человѣка, ловкаго спортсмена и наѣздника. Носъ и подбородокъ были у него рѣзко очерченные, выразительные, но ротъ крупный, жесткій, какъ у прусскаго офицера. Несмотря на изящный вечерній костюмъ, онъ до смѣшного походилъ на дядю Хирама — деревенскаго стряпчаго и фермера, всю жизнь носившаго одно грубое сукно.

   Тѣмъ не менѣе, онъ улыбнулся, и она отвѣтила любезною улыбкою. Онъ подошелъ въ ней.

   — Надѣюсь, что вамъ сказали, кто я такая? Ваша мать была очень занята… Меня зовутъ Изабелла Отисъ.

   — Конечно, мама говорила мнѣ о васъ. Я очень радъ видѣть васъ въ нашемъ домѣ. Провести васъ въ столовую?

   Они шли молча; она не могла придумать, о чемъ бы заговорить съ нимъ, да не особенно и старалась, чувствуя, что онъ ею не интересуется. Но вдругъ она вспомнила, что миссъ Сэнгъ обѣщала ждать ее. Онъ расхохотался.

   — Вы принимаете насъ слишкомъ въ серьёзъ. Флора сошла внизъ уже съ четверть часа тому назадъ,— она, очевидно, забыла.

   Изабелла вспыхнула, и отвѣтила съ большею холодностью, чѣмъ это требовалось обстоятельствами, что она дѣйствительно привыкла къ точности — даже въ мелочахъ. Притомъ здѣсь легко заблудиться.

   — Американцы всегда найдутъ дорогу,— отвѣтилъ онъ со вспышкою юмора въ глазахъ.— Вотъ и гостиная! Вы не обязаны подходить къ моей матери. Мы не такъ строго придерживаемся церемоніала, какъ пишутъ объ этомъ въ романахъ.

   Пустивъ на прощанье эту стрѣлу, онъ оставилъ ее и подошелъ къ смуглой маленькой женщинѣ съ плебейскимъ лицомъ и великолѣпными черными глазами.

   — Грубый человѣкъ… Джуліи Кэй навѣрное?

   Но Изабелла скоро позабыла ихъ обоихъ, заинтересованная новымъ для нея зрѣлищемъ. Квадратная бѣлая зала была освѣщена восковыми свѣчами. Чудные туалеты, блескъ брилліантовъ, оживленный говоръ… Робость не была свойственна ей, и поэтому она спокойно остановилась въ ожиданіи, вполнѣ сознавая, что ея гордая оригинальная красота сразу привлекла къ себѣ вниманіе общества.

   Пріѣздъ сына вывелъ лэди Викторію изъ апатіи, и она встрѣтила Изабеллу обворожительной улыбкой.

   — Не правда ли, какая прелесть Джэкъ? Я посажу его рядомъ съ вами, чтобы вамъ не было скучно. Боже, что за волосы! Это — ваше испанское наслѣдство. Я унаслѣдовала только глаза. Хорошо ли вы устроились? Надѣюсь, что вы пробудете съ недѣлю? Я такъ рада, что Джэкъ вернулся. Безъ него такъ пусто…

   Изабелла восхитилась материнскимъ энтузіазмомъ этой красивой женщины, года которой подчеркивалъ возрастъ ея сына. Лэди Викторія любезно упрекнула ее за то, что она до сихъ поръ не давала о себѣ вѣстей, и когда ея интересъ къ бесѣдѣ съ родственницею истощился, она подозвала молодого человѣка, красиваго, бѣлокураго, чистокровно англійскаго типа, и проговорила:

   — Джимми, вы поведете миссъ Отисъ къ обѣду.

   Изабеллѣ было бы легко завязать разговоръ, но англійскіе обычаи уже не разъ шокировали ее, и она рѣшила быть такою же безучастной, какъ ея хозяева, и ничѣмъ не утруждать себя. Почему она должна стараться понравиться имъ? Пусть они ухаживаютъ за нею!

   Ея кавалеръ не спѣшилъ, однако, выказывать ей вниманіе, и въ началѣ обѣда онъ десять минутъ проговорилъ съ Гвинномъ объ избирательной кампаніи. Очевидно, онъ тоже одержалъ побѣду. Изабелла сидѣла величественная, какъ портретъ Рейнольдса, и любовалась картинами на стѣнѣ.

   Визави Изабеллы была высокая, полная дама, веселая и разговорчивая. Она часто смѣнясь сдержаннымъ, веселымъ смѣхомъ. Миссъ Отисъ оглядѣла столъ и, замѣтивъ общее оживленіе, внезапно сдѣлала открытіе, что она единственная изъ всѣхъ держитъ себя чопорно и натянуто… Это разсмѣшило ее. Она кинула украдкою взглядъ на карточку своего кавалера и, прочтя: «Лордъ Иксэмъ», спросила невиннымъ тономъ:

   — Какимъ образомъ вы сдѣлались членомъ нижней палаты?

   Онъ поднялъ глаза отъ тарелки и отвѣтилъ суховато:

   — Посредствомъ избранія.

   — Но вѣдь пэръ не можетъ быть членомъ нижней палаты?

   — Не можетъ.

   — Такъ какъ же вы?..

   — Я не пэръ!— Онъ надулся.— Я сынъ пэра, это — не одно и то же.

   — Вы сердитесь потому, что я ничего о васъ не знаю,— сказала Изабелла лукаво,— но неужели стоило терять время на изученіе геральдическихъ книгъ?

   — Конечно, нѣтъ,— отвѣтилъ онъ ехидно:— здѣсь есть болѣе интересные предметы.

   — Или мѣстности; онѣ интереснѣе большинства людей, съ которыми мнѣ приходилось сталкиваться.

   Тутъ она внезапно измѣнила тактику и улыбнулась ему, причемъ въ углу ея рта показалась крошечная ямочка. Онъ впервые увидѣлъ ея странные синіе глаза съ широкими зрачками, окаймленные черными длиннѣйшими рѣсницами, и понялъ, что она очень хороша.

   — Простите, я боюсь, что былъ невѣжливъ? Но я очень робокъ и боюсь американокъ болѣе всего на свѣтѣ.

   — Я не настоящая американка, я уроженка Калифорніи.

   Они разговорились. Онъ удивился ея интересу къ политикѣ, чуждому большинству американокъ; онѣ даже считаютъ mauvais genre знать: это въ настоящее время президентъ. Въ Англіи — наоборотъ. Дамы — настоящая сила; ихъ роль въ дѣлѣ предвыборной агитаціи — рѣшающая. Его сестра, напримѣръ (онъ указалъ на веселую даму визави), положительно, провела мужа въ парламентъ; она очень краснорѣчива, чего нельзя сказать о немъ. Вотъ м-ссъ Сифтонъ — спеціалистка по вопросамъ колоніальной политики, а лэди Сесилія — настоящій лидэръ…

   — Ваши дамы не похожи на нашихъ горожанокъ изъ крупныхъ центровъ. Зато нѣчто подобное, мы имѣемъ, какъ это ни покажется вамъ парадоксально, въ маленькихъ городахъ. Тамъ онѣ много работаютъ надъ улучшеніемъ условій мѣстной жизни. Это — культуртрегеры въ лучшемъ смыслѣ слова. Ихъ дѣятельность очень плодотворна.

   — Конечно,— согласился заинтересованный лордъ Иксэмъ.

   — Моя прекрасная кузина убѣждаетъ васъ въ чемъ-то?— вдругъ спросилъ Гвиннъ. Онъ сидѣлъ насупившись и каемся не въ духѣ.

   — Кузина?— удивился Иксэмъ.

   — Да, мы — кузины,— сказала Изабелла тономъ покорности судьбѣ.

   Иксэмъ разсмѣялся, а Гвиннъ такъ поглядѣлъ на нее, словно ему былъ совершенно чуждъ даръ юмора. Она съ тѣмъ же безстрастно-невиннымъ видомъ подняла свои рѣсницы.

   — Я сходила съ ума отъ радости, что увижу моего кузена,— продолжала она тѣмъ же невозмутимымъ тономъ, представлявшимъ забавный контрастъ съ ея словами,— а теперь я вижу, что онъ похожъ, какъ двѣ капли воды, на моего дядю Хирама, который говорилъ со мною только для того, чтобы сказать: «Маленькимъ дѣвочкамъ спать пора».

   Не сгущая тэмбра голоса, она придала ему покровительственно-мужской оттѣнокъ, который заставилъ разсмѣяться лорда Иксэма и его сестру, всю задрожавшую отъ сдерживаемаго хохота.

   «Она догадалась, что это изъ мести»,— подумала миссъ Отисъ и обратила свой задумчивый взглядъ на кузена. Глаза его блестѣли подъ тяжелыми вѣками; онъ отвѣтилъ вкрадчиво:

   — Надѣюсь, что вы найдете насъ болѣе любезными, хотя и менѣе оригинальными. Но такое поразительное сходство — не плодъ ли черезчуръ пылкаго воображенія, свойственнаго вашей націи?

   — Хорошо, я беру мои слова назадъ, но вы могли бы быть его сыномъ, а не племянникомъ,— настолько оно велико.

   — Этимъ многое объясняется,— вмѣшалась лэди Сесилія.— Знаете, Джэкъ, я всегда говорила, что въ васъ есть что-то чужеземное… Вы слишкомъ энергичны и прогрессивны для старой Англіи. Если бы вы родились въ Америкѣ, вы непремѣнно были бы президентомъ.

   Онъ съ секунду поколебался и затѣмъ выпалилъ:

   — Я родился въ Америкѣ. Меня увезли оттуда пятинедѣльнымъ, но это даетъ мнѣ права американскаго гражданина.

   Изабелла взглянула на своего родственника съ интересомъ. Онъ вдругъ пересталъ быть для нея чужимъ человѣкомъ.

   — Пріѣзжайте туда и попытайте счастья!— воскликнула она порывисто.— Вотъ карьера, ради которой стоитъ поработать! Молодая страна, полная ошибокъ, конечно, но многообѣщающая интересная… Какая разнообразная дѣятельность! Исторія Англіи закончена, исторія Соединенныхъ Штатовъ — вся впереди. И будетъ у меня братъ!..— тутъ глаза ея сверкнули: — Говорятъ, что вы любите борьбу… Труднѣе сдѣлаться президентомъ у насъ, чѣмъ премьеромъ въ Англіи.

   — Боюсь, что у меня не достанетъ нужныхъ для этого качествъ. Я буду откровененъ, какъ вы, и скажу, что не мирюсь съ вашей политикой.

   — Чѣмъ хуже наша политика, тѣмъ лучше для васъ. Станьте для Америки тѣмъ, чѣмъ вашъ знаменитый предокъ, «великій революціонеръ», Сэмъ-Адамсъ былъ для Англіи въ 1832 году. Вы можете сдѣлаться крупною исторической фигурою. Здѣсь недовольство народа — частичное, а тамъ — милліоны людей ждутъ реформъ, ждутъ обѣщаннаго имъ идеала республики. Имъ нуженъ вождь.

   Гнѣвный блескъ исчезъ изъ глазъ Джека; онъ заинтересовался ея словами и оцѣнилъ въ ней отсутствіе мелочности.

   — Многое мнѣ у васъ не нравится, но тѣмъ не менѣе ваша страна живо интересуетъ меня. Если, несмотря на всѣ недочеты и промахи, на колоссальное пространство, на пестрое народонаселеніе — республика все-таки выжила, это — вѣрный признакъ того, что страна въ корнѣ здорова. Это — великое дѣло, поразительное дѣло. Желалъ бы я дожить до того, чтобы увидѣть Англію, всю Европу — республикой. Вотъ единственная форма правленія для уважающихъ себя людей, которые сами должны выбирать свое правительство…

   — Что съ вами, Джэкъ? Вы никогда не говорили такимъ образомъ!— воскликнулъ Иксэмъ.

   — Можетъ быть, и не заговорю. Я не хочу тратить силъ на недостижимое, и потому никогда не пойду за радикалами и соціалистами. Но наслѣдственное мѣсто въ парламентѣ все же представляется мнѣ дикостью. И это — въ самой цивилизованной странѣ! Въ Россіи — и въ той меньше анахронизмовъ. Сколько блестящихъ дѣятелей погибло — заживо замурованныхъ въ верхней палатѣ! Вспомните Барнстэпля…

   Мужчины заговорили между собою, а миссъ Отисъ принялась изучать лицо кузена.

   Краткая вспышка озарила его черты внутреннимъ свѣтомъ и обнаружила душу идеалиста, фанатика своего дѣла.

  

V.

   Было воскресенье. Миссъ Отисъ рано встала и пошла гулить. Пройдя по лугамъ, она вошла въ рощу. Царила необычная тишина, ни одинъ листокъ не шевелился, небо алѣло, вдали блестѣла вода, вѣяло прохладою и покоемъ, какого она не знала ни въ своихъ родныхъ лѣсахъ, ни въ царственныхъ паркахъ Германіи и Австріи съ ихъ вѣковыми дубами и силуэтами козулей на скалѣ…

   Дорога вела въ деревню съ постройками изъ камня, сѣрою церковью и кладбищемъ, съ группою старыхъ деревьевъ, колодцемъ, длинною зеленою скамьей. Далѣе были разбросаны отдѣльныя фермы и надъ всѣмъ этимъ вѣялъ глубокій миръ заколдованнаго царства. Проснется ли оно когда-нибудь?

   — Вы тоже — ранняя птичка?

   Миссъ Отисъ очнулась отъ своей мечты. Къ ней шла навстрѣчу въ короткомъ костюмѣ для гулянья лэди Викторія, порозовѣвшая отъ ходьбы.

   — Я уже исходила миль пять; если вы не устали, пройдемте со мною до деревни.

   — Я тоже могу много ходить, хотя мы, калифорнійцы,— самые лѣнивые люди на свѣтѣ.

   — Мнѣ нужно поговорить «по душѣ» съ одной молодою женщиною,— сказала лэди Викторія; — деревня невелика, всего сотня домовъ, но съ ними все же бываетъ порядочно хлопотъ.

   — Никакъ не могу себѣ представить васъ въ роли благодѣтельной châtelaine! Вчера я писала моей пріятельницѣ Анабель Кольтонъ и готова была посвятить вамъ цѣлыя страницы описаній, но вотъ достоинство, котораго я не подозрѣвала въ васъ, лэди Викторія!

   — Въ самомъ дѣлѣ? Но вѣдь нельзя прожить всю жизнь исключительно свѣтскими интересами. Во всякомъ случаѣ, посѣщенія деревни для меня менѣе непріятны, чѣмъ поѣздки къ моему свекру и придворные пріемы. Я слѣжу за воспитаніемъ дѣтей — чтобы ихъ какъ слѣдуетъ мыли и кормили; когда же они кончаютъ школу, стараюсь пріискать имъ мѣсто или занятіе. Сынъ даритъ молодежи полную экипировку, но покупками завѣдую, конечно, я…

   — Вы стали бы скучать безъ этого дѣла, если бы сынъ вашъ женился?

   — И тогда не оставила бы моего дѣла. У молодыхъ женъ бываетъ много своихъ заботъ. Съ другой стороны, я была бы, конечно, свободнѣе, но опять-таки я не могла бы надолго разстаться съ Джекомъ. Большое утѣшеніе — любить кого-нибудь кромѣ себя. Вы слишкомъ молоды, вамъ еще не понять этого чувства.

   Изабелла, слушая леди Викторію, сіявшую материнскою гордостью, спрашивала себя: неужели это — та самая женщина, производившая впечатлѣніе безудержной въ наслажденіи и дерзости натуры, которая еще вчера напомнила ей Мессалину во время своего разговора съ молодымъ французомъ, расточавшимъ ей любезности? Она инстинктивно угадывала, почему, любя сына, она предоставляетъ ему въ то же время свободу, желаетъ даже, чтобы онъ женился. Онъ для нея — отдохновеніе, отрѣшеніе отъ себя самой въ тѣ минуты, когда она желаетъ забыться. Изабелла лишь смутно подозрѣвала о бурѣ страстей, разочарованій, горечи, волновавшей загадочную душу этой обаятельной и почти страшной женщины.

   Лэди Викторія, не подозрѣвая этого анализа, вспоминала тѣмъ временемъ разсказы Флоры Сэнгъ и свои собственныя впечатлѣнія. Въ твердой линіи подбородка, въ строгомъ профилѣ дѣвушки, въ спокойныхъ проницательныхъ глазахъ, взглядъ которыхъ такъ трудно было выдерживать, выражались ясный умъ и непреклонная воля. Никто лучше лэди Викторіи не зналъ цѣну свободной и смѣлой души, составляющей такую рѣдкость. Она проговорила съ превосходно разыгранной живостью:

   — Вы понимаете, что я не ради простой любезности просила васъ погостить у насъ. И не одну недѣлю, а сколько вы захотите, если не соскучитесь. Впрочемъ, теперь, въ охотничій сезонъ, домъ всегда бываетъ полонъ гостей, и у сосѣдей тоже предполагаются разныя увеселенія. Вы, конечно, ѣздите верхомъ?

   — О, да! Я чуть не полъ-жизни провела верхомъ на лошади. Мнѣ очень бы хотѣлось подольше побыть у васъ, но мнѣ вскорѣ придется ѣхать домой. Моими дѣлами завѣдуетъ та же старинная контора стряпчаго, которая завѣдуетъ и вашими; затѣмъ, у меня есть на фермѣ человѣкъ, служащій у насъ въ семьѣ сорокъ лѣтъ,— иначе я не рѣшилась бы оставить на такое продолжительное время моихъ драгоцѣнныхъ цыплятъ.

   — Цыплятъ? Вы воспитываете цыплятъ?— воскликнула лэди Викторія.

   — Отчасти. И притомъ — не на заднемъ дворѣ. У меня около тысячи бѣлоснѣжныхъ, мохноногихъ, съ кроваво-красными гребешками питомцевъ. Имѣются инкубаторы, птичники и все такое. Они воспитываются согласно послѣднему слову науки, и имъ я обязана большею частью моего дохода. Вотъ почему я должна вернуться дохой. Они нуждаются въ крайне заботливомъ уходѣ, а Маку становится не подъ силу присматривать по ночамъ.

   — Извлекать доходъ изъ цыплятъ? Какъ странно! Ничуть не романтично, но интересно. А вашъ ранчо — развѣ онъ не даетъ вамъ дохода?

   — У меня триста-тридцать-два акра, изъ которыхъ цѣлыхъ сорокъ-пять — подъ болотомъ. Родители мои продали большую часть земли вашимъ агентамъ. Но почему вы не побываете въ своихъ владѣніяхъ? Я была бы счастлива принять у себя васъ и мистера… не знаю, какъ мнѣ звать его?..

   — Джэкомъ, конечно,— сказала леди Викторія, хотя мысленно она сочла бы это «дерзостью» — со стороны новой родственницы.

   — Нѣтъ, я никогда не дерзну такъ называть его. Кузенъ Эльтонъ, можетъ быть?

   — Отлично. Возможно, что я пріѣду. Мы съ мужемъ провели медовый мѣсяцъ въ Калифорніи. Онъ сломалъ себѣ ногу наканунѣ возвращенія въ Англію, а когда онъ поправился, для меня уже поздно было ѣхать. Такимъ образомъ вышло, что Джэкъ родился на американской территоріи.

   Онѣ подошли къ деревнѣ. На прощанье лэди Викторія милостиво пригласила миссъ Отисъ зайти въ ней въ будуаръ въ пять часовъ. Въ эти часы она всегда бываетъ у себя.

  

VI.

   Рѣшился ли м-ръ Гвиннъ послѣдовать совѣту матери и пустить въ ходъ новое оружіе для завоеванія м-ссъ Кэй, или онъ просто заинтересовался послѣднею «новинкой», но только за завтракомъ онъ выказалъ Изабеллѣ особенное вниманіе; онъ даже пытался занимать ее. Миссъ Отисъ рѣшила, что хорошо проведенная ночь благотворно подѣйствовала на его настроеніе, и принимала его любезность, какъ должное, покуда не уловилъ насмѣшливаго взгляда м-ссъ Бэй. Наканунѣ, когда ихъ познакомили, эта дама, удостоивъ ее нѣсколькими небрежно-любезными словами, рѣшила затѣмъ, что стѣсняться съ нею нечего, и почти повернулась въ ней спиною, обращаясь исключительно къ лэди Сесиліи. Миссъ Отисъ отнеслась въ ея грубости очень спокойно, особенно когда увидѣла лукавый блескъ въ глазахъ лэди Сесиліи, которая взглядомъ просила ее не уходить. Припомнивъ теперь эту маленькую сцену, она заговорила съ Гвинномъ объ его книгѣ, мало извѣстной въ широкихъ кругахъ публики, и вызвала его на разговоръ, превратившійся въ монологъ. Онъ подумалъ при этомъ, что никогда еще онъ не видѣлъ такихъ умныхъ и красивыхъ глазъ.

   Во время случайной паузы кто-то за столомъ спросилъ о томъ, куда дѣвался братъ лорда Бреслэнда, такъ весело проигравшій наканунѣ большую сумму въ бриджъ?

   Изабелла съ удивленіемъ замѣтила, что сидѣвшій напротивъ нея капитанъ Ормондъ вдругъ измѣнился въ лицѣ. Онъ обернулся къ Гвинну.

   — Простите… Я забылъ вамъ сказать… Онъ просилъ меня извиниться передъ вами… Онъ получилъ телеграмму… Ужасное извѣстіе: Брэслендъ умеръ.

   Миссъ Отисъ, вспомнивъ слова Флоры о помолвкѣ м-ссъ Кэй съ Брэслэндомъ, подняла на нее глава и на секунду увидѣла обольстительную вдовушку безъ маски. Лицо ея помертвѣло.

   — Это невозможно!— рѣзко воскликнула она:— лордъ Брэслэндъ? Я… я видѣла его два дня тому назадъ въ Лондонѣ… Онъ былъ совершенно здоровъ.

   Ея словъ почти никто не слышалъ; всѣ принялись осыпать разспросами Ормонда.

   — Я почти ничего не знаю,— отнѣкивался онъ,— за исключеніемъ того, что онъ заболѣлъ два дня тому назадъ апендицитомъ въ острой формѣ, и понадобилась моментальная операція…

   — Въ пятницу онъ былъ у меня,— снова вмѣшалась м-ссъ Кэй,— ему предстояло обѣдать съ лордомъ Зилемъ, лордомъ Рэглиномъ и еще нѣсколькими людьми. Они должны были собраться для дѣлового разговора по поводу копей сэра Кэджа Веннека въ Родэзіи. Но вѣдь и вы, капитанъ Ормондъ, присутствовали на этомъ обѣдѣ? Лордъ Брэслендъ пріѣхалъ на него здоровымъ?

   — Нѣтъ, ему уже было нехорошо, и я совѣтовалъ ему поѣхать домой. Когда онъ вышелъ изъ-за стола, ему сдѣлалось дурно. Мы положили его на диванъ. Онъ не хотѣлъ, чтобы его отвезли домой въ такомъ состояніи, и увѣрялъ, что все пройдетъ. Мы перенесли его въ комнаты Рэглина наверху. Обѣдъ былъ въ клубѣ. Я былъ увѣренъ, что онъ поправится, и потому, по пріѣздѣ сюда, не сказалъ ничего его брату.

   — Не понимаю все же, почему не дали знать его семьѣ?— воскликнула леди Викторія.

   — Въ Лондонѣ теперь только старый герцогъ. Дикъ еще въ Африкѣ. Притомъ Рэглинъ — его родственникъ. Это страшно неожиданно.

   — Какой докторъ лечилъ его?— спросилъ Гвиннъ, не спускавшій главъ съ Ормонда.

   — Беллистъ.

   — Что это за человѣкъ? Почему не позвали никого изъ профессоровъ?

   — Ихъ нѣтъ въ городѣ. Кажется, Реглинъ имъ телеграфировалъ.

   Начались разговоры, но подъ общій шумъ миссъ Отисъ услышала, какъ Гвиннъ спросилъ у Ормонда:

   — Вы чего-то не договариваете?

   — Ради Бога, мой другъ, не разспрашивайте меня.

  

VII.

   Гвиннъ не представлялъ себѣ, что у него имѣлся серьезный соперникъ въ лицѣ покойнаго лорда Бреслэнда, и хотя онъ зналъ объ его ухаживаніи за Джуліей, онъ не вѣрилъ тому, что она предпочтетъ герцогскій титулъ въ будущемъ — возможности раздѣлить его блестящую политическую карьеру. Онъ намѣревался сдѣлаться премьеромъ, прежде чѣмъ ему исполнится сорокъ лѣтъ, и многія умудренныя опытомъ головы вѣрили тому, что это ему удастся. Правда, что м-ссъ Кэй была очень консервативна, но онъ не придавалъ серьезнаго значенія женскимъ политическимъ убѣжденіямъ, зная, что ими руководитъ главнымъ образомъ честолюбіе, желаніе играть выдающуюся роль. Она привлекала, отталкивала его, поощряла кого-нибудь другого въ его присутствіи и затѣмъ насмѣхалась надъ нимъ; онъ нѣсколько разъ за нее сватался, но — безуспѣшно, и это лишь подстрекало его капризную натуру; онъ не терпѣлъ легкихъ побѣдъ. Тѣмъ не менѣе, на этотъ разъ онъ рѣшилъ «покончить».

   Послѣ завтрака, не видя нигдѣ дамы своего сердца, онъ отправился на поиски ея и встрѣтилъ Флору Сэнгъ.

   — Не пошла ли Джулія къ обѣднѣ?— спросилъ онъ ее безъ всякихъ предисловій.

   — Она сейчасъ же послѣ завтрака ушла къ себѣ; кажется, ее очень поразила смерть лорда Брэслэнда.

   — Разумѣется. Мы всѣ поражены. Бѣдный Брэтти! Онъ былъ порядочнымъ задирою, но о мертвыхъ говорятъ одно хорошее. Флора, не попросите ли вы ее сойти ко мнѣ? Идти къ ней — неудобно, а вызывать ее черезъ прислугу — я не желалъ бы.

   Миссъ Сэнгъ задумалась. Можетъ быть, это — самая подходящая минута для разрыва.

   — Хорошо, я попробую,— проговорила она.

   М-ссъ Бэй приняла ее съ невозмутимымъ видомъ, хотя казалась блѣднѣе обыкновеннаго. Она перенесла ударъ, напомнившій ей, что и баловни судьбы должны остерегаться.

   — Джэкъ зоветъ васъ гулять,— заявила миссъ Сэнгъ, не видѣвшая надобности въ дипломатическихъ подходахъ.

   — Это значитъ, что онъ снова желаетъ сдѣлать мнѣ предложеніе?— отозвалась она своимъ искусственно ровнымъ голосомъ.— Я не въ настроеніи, мнѣ нужно писать письма.

   — Почему не покончить съ этимъ? Дайте ему понять, что вы за него не выйдете. По крайней мѣрѣ, вы избавите его отъ лишнихъ хлопотъ до открытія парламентской сессіи. Если вы причините серьезное огорченіе Джэку, Викки никогда не проститъ вамъ, и многіе другіе — тоже.

   — Я ни за что на свѣтѣ не желала бы огорчать его,— сказала м-ссъ Кэй, опуская глаза и принимая невинный, очень молодившій ее видъ,— и въ то же время мнѣ жаль его потерять. Онъ — самый интересный изъ моихъ поклонниковъ. Хорошо. Я приду.

   Черезъ нѣсколько минутъ она встрѣтилась съ Гвинномъ у лѣстницы — обворожительная въ бѣломъ костюмѣ для гулянья и пунцовомъ токѣ. При упоминаніи о покойномъ глаза ея блеснули.

   — Бѣдняжка! Я просто не могу съ этимъ свыкнуться! Мы были такими друзьями. Вы не знаете никакихъ подробностей?

   — Ормондъ уѣхалъ въ городъ — очевидно, для избѣжанія разспросовъ. Вчера я видѣлъ моего кузена, лорда Зиля, и мнѣ показалось, что, помимо нездоровья, онъ чѣмъ-то разстроенъ. Брэтти любилъ поволочиться, у него былъ романъ съ хористкой, которой онъ измѣнялъ ради танцовщицы изъ Адельфи. Она — неаполитанка. Не пырнула ли она его ножомъ или что-нибудь въ этомъ родѣ, такъ что пришлось скрыть дѣло отъ его семьи?

   — Какъ противно! Не хочу думать о такихъ вещахъ въ воскресное утро.

   — И не хотите меня выслушать?

   — Говорите, милый Джэкъ.

   Въ ней было одновременно что-то дѣвическое и пикантное. Джэкъ взялъ ея руку, сердце его громко билось. Еще никогда она не поощряла его такъ открыто.

   — Я долженъ получить отъ васъ отвѣтъ сегодня,— сказалъ онъ смѣло,— и я хочу услышать: да! До сихъ поръ я позволялъ вамъ играть со мною, вамъ угодно было покапризничать, а я люблю капризы въ хорошенькой женщинѣ. Но теперь пора уже перестать, я хотѣлъ бы жениться до начала парламентской сессіи.

   — Значитъ, вы никогда не думали серьезно о томъ, что я не пойду за васъ?

   — Я никакъ не могу себѣ представить, что моя политическая карьера не удастся, а вы такъ же для меня важны, какъ и она. Я не могу жить безъ того и безъ другого.

   — А если я желаю сдѣлать карьеру сама по себѣ? Вы проглотите меня цѣликомъ.

   — Вы сдѣлаетесь самою могущественною женщиной въ либеральной партіи; у васъ будетъ салонъ и все такое…

   — Я — консервативныхъ убѣжденій.

   — Что мнѣ за дѣло до вашихъ убѣжденій? Я хочу вашей любви. Бросьте политику и будьте настоящей женщиной — чистой, милой, любящей…

   Ея полныя пунцовыя губы дрогнули, она казалась именно такою женщиной и позволила побѣдителю обнять себя.

  

VIII.

   Изабелла, пользуясь свободою, предоставляемою гостямъ, проводила много времени въ библіотекѣ, вообще мало посѣщавшейся. Она прочла, между прочимъ, одну изъ книгъ Гвинна, написанную имъ еще въ двадцати-четырехлѣтнемъ возрастѣ, и подивилась ясности его пониманія, остротѣ анализа (онъ критиковалъ англійскую колоніальную политику) и прозрачной твердости его стиля. Она даже пожалѣла его: у этого человѣка не было молодости. Не вздумаетъ ли онъ наверстать утраченное, когда голова его облысѣетъ?

   — Честное слово, они похожи на жениха съ невѣстою!

   Восклицаніе это вырвалось у лорда Иксэма. Изабелла вздрогнула, но встрѣтила Иксэма улыбкою. Онъ указывалъ ей въ окно на вышедшихъ изъ рощи Гвинна и м-ссъ Бэй.

   Иксэмъ былъ недурнымъ типомъ англичанина, по мнѣнію миссъ Отисъ: шести футовъ роста, бѣлокурый, красивый, съ военною выправкою, хорошо воспитанный и пріятный.

   Онъ сѣлъ рядомъ съ нею и подумалъ, что она еще красивѣе при солнечномъ свѣтѣ, согрѣвавшемъ бѣлизну ея кожи, и что три миніатюрныхъ родимыхъ пятнышка (прежде онъ терпѣть, ихъ не могъ у женщины) придаютъ нѣкоторую кокетливость ея строгой красотѣ. Но болѣе всего онъ цѣнилъ красоту волосъ, и, болтая о пустякахъ, онъ не отрывалъ глазъ отъ тяжелой черной массы ея волосъ.

   — Простите меня,— проговорилъ онъ, не выдержавъ,— я думалъ всегда, что подобные волосы встрѣчаются лишь въ романахъ и поэмахъ. Это все ваши?

   — Если бы вамъ пришлось носить ихъ на головѣ хотя одинъ день, вы не задали бы мнѣ такого вопроса.

   — Хотѣлось бы мнѣ видѣть ихъ распущенными.

   — Я обѣщала показать ихъ нѣкоторымъ дамамъ. Если лэди Викторія найдетъ это приличнымъ, мы допустимъ и васъ.

   — Надо будетъ ее попросить сегодня же послѣ чая.

   Миссъ Отисъ, нѣсколько смущаясь подъ его настойчивымъ взглядомъ, перевела разговоръ на помолвку Гвинна. Нравится ли ей м-ссъ Кэй? Нѣтъ. Почему? Она неискренна, груба, она — плебейка до мозга костей. Ея умъ? Ея знаменитыя эпиграммы? «Либеральный пэръ такъ же полезенъ, какъ пятое колесо въ телѣгѣ». Такія изреченія можно фабриковать сотнями.

   — Вы очень критически къ ней относитесь. Она очень популярна среди насъ, хотя я лично не принадлежу къ числу ея поклонниковъ.

   — Конечно, она умна,— согласилась Изабелла, и не желая, чтобы онъ считалъ ее за «злюку», она подняла за него глаза, прозрачно-невинные и синіе, какъ воды озера,— но поговоримъ о чемъ-нибудь другомъ. Вы такъ же честолюбивы, какъ мой кузенъ?

   — Какая въ этомъ польза? Мнѣ уже уготовано мѣсто въ верхней палатѣ. Къ счастью, отецъ мой здоровъ. Я тоже либералъ, но покоряюсь неизбѣжной судьбѣ и постараюсь принести посильную пользу и въ новомъ положеніи. Но для Джэка это было бы гибелью…

   Они оживленно проговорили до завтрака, а затѣмъ Флора Сэнгъ повезла Изабеллу кататься, съ цѣлью сообщить ей о помолвкѣ, удручавшей и раздражавшей ее. Джулія Кэй съумѣла обойти и лэди Викторію, которая считаетъ ее интересной, пикантной женщиной, способною удержать Джэка отъ гибельныхъ для его карьеры увлеченій, но когда Джэкъ «раскуситъ» ее съ ея эгоизмомъ и вульгарностью — ему жизнь будетъ не въ жизнь…

   — Не можете ли вы намъ помочь? Такъ ли вы равнодушны, какъ кажетесь?— внезапно обратилась она къ пріѣзжей, которая все больше и больше привлекала ее къ себѣ.

   — Какимъ образомъ? Для этого нужна извѣстная восторженность, а, говоря откровенно, ваше восьмое чудо свѣта не вызываетъ ее у меня. Мнѣ больше нравится лордъ Иксэмъ.

   — Джимми? Онъ — славный, какъ типъ. Вы собираетесь за него замужъ?

   — Я даже не знала — холостъ онъ или женатъ.

   — Джимми — хорошая партія; у него двадцать тысячъ дохода и онъ будетъ графомъ.

   — Развѣ такой плодъ можетъ быть сорванъ первою встрѣчною?

   — Для Америки нѣтъ ничего невозможнаго,— сказала Флора, глядя на ея профиль, напоминающій древнія римскія медали. Женщина съ такою наружностью и взглядами пропала бы даромъ въ роли простой графини, но въ качествѣ жены государственнаго человѣка — она была бы на своемъ мѣстѣ. Флора пожелала всею душою, чтобы она пріѣхала полугодомъ раньше, или чтобы лордъ Брэслэндъ не умиралъ…

   Но она была тактична и хотѣла уже перемѣнить разговоръ, когда Изабелла поглядѣла вдругъ на нее своими синими глазами, казавшимися теперь стальными.

   — Въ концѣ концовъ я попытаюсь не допустить этого брака. Какъ?— я еще не знаю. Обстоятельства покажутъ мнѣ, какъ надо дѣйствовать.

   Флора порывисто обняла ее, и онѣ весело заговорили о завтрашнемъ балѣ у герцога Аркотъ.

   Флора указала своей спутницѣ на старинный сѣрый замокъ съ башнями, мимо котораго онѣ проѣзжали. У его свѣтлости собирается самое избранное общество, и мѣтившая въ герцогини м-ссъ Кэй до сихъ поръ не добилась туда приглашенія.

  

IX.

   Изабелла съ нетерпѣніемъ ожидала свиданія съ лэди Викторіей, пригласившей ее къ пяти часамъ.

   Она съ особенною тщательностью занялась своимъ туалетомъ и отправилась на поиски будуара хозяйки. Въ безконечномъ корридорѣ она встрѣтила Гвинна, который, будучи въ мирѣ со всѣмъ міромъ, предложилъ проводить ее. Она спросила, можно ли его поздравитъ, ожидая, что онъ отвѣтитъ ей рѣзкостью, но онъ заявилъ:

   — Пожалуйста! Самая чудная женщина на свѣтѣ обѣщала быть моей женою.

   — Надѣюсь, что вы будете счастливы?— сказала Изабелла сердечно; его молодое увлеченіе подкупило ее.

   Онъ взялъ ея руку и пожалъ.

   — Благодарю васъ за искренность, съ какою это было сказано… Вотъ комнаты моей матери.

   Его пожатіе было крѣпкое и теплое; миссъ Отисъ почему-то думала, что оно должно быть холодно и небрежно.

   Будуаръ лэди Викторіи совсѣмъ не походилъ на старомодное убранство Кэфитона. Стѣны были оклеены японскими обоями, задрапированы индійскими тканями и убраны картинами и набросками въ стилѣ модернъ. Одинъ эскизъ изображалъ Саламбо со змѣемъ.

   Низкіе диванчики, тигровая шкура, смягчавшія яркій свѣтъ золотистыя драпировки придавали комнатѣ характеръ «грота Венеры». миссъ Отисъ почувствовала, что она со своимъ платьемъ «organdie» какъ-то неумѣстна здѣсь. Но отступать было уже поздно: входила лэди Викторія.

   На ней былъ черный съ желтымъ туалетъ, колье изъ золотыхъ монетъ и золотистая бабочка трепетала на ея волосахъ. Казалось, что, сообразно платью, измѣнялось и ея настроеніе: она походила на тигрицу, ожидающую жертвы. Глаза свѣтились страннымъ огнемъ; въ выраженіи губъ, въ поворотѣ головы чувствовалось затаенное сладострастіе. Она такъ не походила на утреннюю лэди Викторію, что Изабелла просто испугалась.

   Чувствуя себя шестнадцатилѣтней дѣвочкой, она робко присѣла на край стула. Хозяйка, полулежа среди подушекъ, не говорила ни слова; она курила папиросу и глядѣла на миссъ Отисъ, очевидно не видя ее.

   Молодая дѣвушка, желая провалиться сквозь землю, что-то пробормотала о «прелестной комнатѣ» и поблагодарила за приглашеніе.

   — Вы не скучаете?— уронила лэди Викторія, очнувшись на мигъ, и тотчасъ же впала въ прежнее забытье.

   Но вотъ послышались шаги: въ комнату входилъ французъ, котораго лэди Викторія дарила такимъ вниманіемъ наканунѣ. Въ глазахъ его свѣтилось восхищеніе; онъ поднесъ въ губамъ кончики протянутыхъ ему пальцевъ и быстро заговорилъ по-французски. Лэди Викторія отвѣчала ему на такомъ же чистѣйшемъ парижскомъ языкѣ — низкимъ, мягкимъ голосомъ, въ которомъ не было ни малѣйшаго оттѣнка надменности. Оба они не обращали никакого вниманія на третье лицо, за исключеніемъ короткой церемоніи представленія. Собравшись съ духомъ, Изабелла поднялась. Тогда лэди Викторія, сдѣлавъ надъ собою усиліе, тоже встала, чтобы проводить ее до двери, и, заглаживая свою невѣжливость, ласково проговорила, слегка обвивъ рукою ея талію:

   — Не разольете ли вы за меня чай? Я, вѣроятно, не сойду внизъ.

   Въ ея искренности заключалась несомнѣнно тайна ея очарованія. Изабелла нравилась ей, но она совсѣмъ не заботилась о томъ, что дѣвушка можетъ о ней подумать.

   Очутившись въ прохладномъ корридорѣ, миссъ Отисъ глубоко вздохнула, словно избавившись отъ опасности. Но самолюбіе ея было оскорблено; она была молода и наивна. Что она знала о грѣхѣ и страсти? Вначалѣ ее шокировали легкіе нравы художественнаго мірка въ Парижѣ и Мюнхенѣ, но потомъ она примирилась съ ними, какъ съ чѣмъ-то неизбѣжнымъ. Теперь они показались ей «дѣтскою игрою «. Придя къ себѣ въ комнату, она залилась слезами.

   Она впервые такъ наглядно почувствовала «зло міра сего» и его странную связь съ добромъ. Викторія Гвиннъ была, несомнѣнно, выдающейся женщиной, способной, при случаѣ, стать героиней. Она дѣлала добро, была прекрасной матерью, и все же этотъ французъ являлся въ ея жизни лишь однимъ звеномъ длинной цѣпи романовъ, несмотря на существованіе которыхъ самыя добродѣтельныя женщины гордились знакомствомъ съ нею.

   И почему сами онѣ оставались добродѣтельными? По причинѣ счастливаго брака, множества дѣтей, работы, отсутствія искушеній? Немного есть такихъ, которыя, обладая пламеннымъ темпераментомъ Викторіи Гвиннъ, остаются вѣрны высокому идеалу женщины. Почему она такъ возмутилась? Что она такое — Изабелла Отисъ? Ассортиментъ флюидовъ, могущихъ кристаллизироваться въ нѣчто цѣльное, благородное, а можетъ быть — и въ нѣчто совсѣмъ банальное.

   Она встала съ кушетки, на которой лежала,— часъ чаепитія давно уже прошелъ,— умыла заплаканное лицо и стала одѣваться къ обѣду. Не лучше ли ей выйти за лорда Иксэма и имѣть дюжину дѣтей? Только это, да еще бѣдность — страхуютъ женщину отъ искушеній.

  

X.

   — Неужели это, дѣйствительно, вашъ первый балъ?— спрашивалъ Иксэмъ у сіяющей Изабеллы; ея синіе глаза казались почти черными, щеки горѣли нѣжнымъ румянцемъ. Пышное легкое бѣлое платье было убрано темными лиліями; въ волосахъ, причесанныхъ по старинной калифорнійской модѣ, красовался высокій испанскій гребень — черепаховый, съ золотомъ, а на шеѣ — жемчугѣ, когда-то украшавшіе шею прекрасныхъ мексиканокъ. Они принадлежали Кончѣ Аргуэлло, которая, уйдя въ монастырь, отдала ихъ брату своему Сантьяго, а отъ него они перешли къ Изабеллѣ.

   — Мой первый балъ, а мнѣ уже двадцать-пять лѣтъ. Я очень отстала, какъ видите.

   Танцовали въ громадной, освѣщенной электрическими лампами, картинной галереѣ съ куполомъ. Лампочки сверкали въ вышинѣ, подобно звѣздамъ. Тутъ собралось самое блестящее общество Англіи. Герцогъ былъ консерваторомъ и членомъ кабинета, его пріемы славились своимъ блескомъ, и онъ любилъ видѣть вокругъ себя цвѣтникъ хорошенькихъ женщинъ, а потому сразу замѣтилъ Изабеллу Отисъ. Наканунѣ, когда герцогъ завтракалъ въ Бефитонѣ, она заявила, что боится «просидѣть», и герцогъ съ Иксэмомъ поклялись, что у нея не будетъ недостатка въ кавалерахъ. Это пророчество такъ быстро исполнилось, что на долю самого Иксэма, въ тайному его неудовольствію, осталось лишь два вальса и кадриль. Изабелла была несомнѣнно царицею бала и, быть можетъ, предчувствуя, что онъ будетъ единственнымъ въ своемъ родѣ, она наслаждалась имъ безудержно и предавалась удовольствію со всѣмъ пыломъ своей жизнерадостной натуры; сознаніе успѣха окрыляло ее, все ея существо непреодолимо влекло къ себѣ.

   Герцогъ оказывалъ ей самое лестное вниманіе; онъ показалъ ей свою знаменитую библіотеку, свое генеалогическое дерево, свой гербъ, и она слушала его съ такимъ вниманіемъ, что онъ заподозрилъ въ ней писательницу. Помимо исторіи и генеалогіи, онъ былъ еще образцовымъ сельскимъ хозяиномъ; въ его владѣніяхъ имѣлись всѣ техническія усовершенствованія, и цыплячій питомникъ миссъ Отисъ чрезвычайно заинтересовалъ его. Она описывала свое хозяйство такъ краснорѣчиво, что онъ далъ слово немедленно выписать эту породу мохноногихъ. Изабеллѣ не пришлось больше танцовать: герцогъ совсѣмъ завладѣлъ ею.

   Послѣ ужина прошло уже два часа, и миссъ Отисъ подумала не безъ юмора о томъ, какъ быстро разлетаются всѣ иллюзіи, когда Иксэмъ и Флора внезапно явились передъ нею съ извѣстіемъ, что пора ѣхать… Иксэмъ хмурился, Флора улыбалась.

   — Для перваго раза…— проговорила она.

   Изабелла и герцогъ разсмѣялись и крѣпко пожали другъ другу руки.

   — Когда я вернусь домой, мы станемъ переписываться. Я сообщу вамъ о положеніи дѣлъ.

   — Герцогъ совсѣмъ помолодѣлъ,— сказалъ Иксэмъ, покуда они шли по корридору.— Нѣтъ ли у васъ въ Калифорніи жизненнаго эликсира? Вы обѣщали ему рецептъ?

   — Нѣтъ,— отвѣтила она скромно,— я просто посвящала его въ тайну воспитанія цыплятъ.

   Иксэмъ вытаращилъ глава, а Флора расхохоталась.

   — Я начинаю думать, Изабелла, что вы — большая плутовка!

   И миссъ Отисъ также расхохоталась — задорнымъ смѣхомъ молодости и удовлетвореннаго тщеславія.

   Герцогиня, со своею легкою привѣтливою улыбкою, тонкимъ, поблекшимъ лицомъ, въ изысканно-простомъ платьѣ, стояла окруженная гостями въ пріемной залѣ. Среди нихъ была лэди Викторія, болѣе спокойная, чѣмъ въ эти дни, съ небрежно-равнодушнымъ видомъ знатной дамы, пресыщенной ухаживаніями. Герцогиня пожала руку молодой американкѣ и любезно пригласила ее къ lunch’у на завтра.

   Высаживая ее изъ кареты, Гвиннъ привѣтливо спросилъ: было ли ей весело?

   — Такъ весело, что я совсѣмъ не хочу спать… Я хотѣла бы пойти въ библіотеку и дочитать вашу книгу, но… но… (у нея вдругъ мелькнула мысль, что бесѣда съ загадочнымъ кузеномъ была бы апогеемъ сегодняшняго торжества, и она подняла на него глаза, полные лестной мольбы).

   — Тамъ есть два-три мѣста, несовсѣмъ для меня понятныя…

   Ему тоже не хотѣлось спать. Онъ обѣдалъ въ замкѣ въ обществѣ выдающихся дѣятелей консервативной партіи, и отношеніе къ нему его политическихъ противниковъ показало ему, какой большой популярности онъ уже успѣлъ достигнуть и какія надежды возлагаются на него страною. Онъ тоже испыталъ величайшее торжество, и его возбужденіе еще не успѣло остыть; поэтому онъ сейчасъ же пошелъ на приманку.

   — Можетъ быть, вы удѣлите мнѣ полчаса бесѣды у остывшаго очага? Хорошо? Я только загляну на минуту въ курилку, мнѣ надо кое-кого повидать.

   Изабелла съ торжествомъ переступила порогъ, спрашивая себя: переживала ли нѣчто подобное упоенная успѣхомъ какая-нибудь изъ прославленныхъ мексиканскихъ красавицъ прежнихъ временъ: Кончи Аргуэлло, Хонита Итурбе-и-Мочнаде, когда кабаллеро бросали къ ихъ ногамъ, по мексиканской модѣ, золото и цвѣты?

   Но вдругъ она остановилась; у нея вырвался крикъ ужаса. Библіотека была озарена лишь, луннымъ свѣтомъ, и лучъ его падалъ прямо на фигуру, сидѣвшую въ креслѣ. Голова человѣка была опущена на грудь, руки безпомощно свѣсились вдоль ручекъ кресла, и кисти ихъ казались прозрачно-синими.

   При шелестѣ платья онъ медленно поднялъ голову, и она увидѣла мертвенное лицо и призрачные глава. Такъ какъ онъ молчалъ, то она окончательно убѣдилась, что видитъ призракъ. Къ счастью, это не долго длилось. Послышались быстрые шаги, вошелъ Гвиннъ и тронулъ неподвижную фигуру за плечо.

   — Ради Бога, Зиль, что съ тобою? Ты кажешься…

   — Тѣмъ, что я на самомъ дѣлѣ!— глухо отвѣтилъ гость, поднимаясь съ мѣста и переводя духъ, какъ человѣкъ, приходящій въ себя послѣ мертваго сна.— Я сейчасъ уѣзжаю, и долженъ поговорить съ тобою…

   Глава его холодно остановились на Изабеллѣ. Потрясенная предчувствіемъ бѣды, она повернулась и выбѣжала изъ комнаты.

   — Говори скорѣе: что случилось?— воскликнулъ Гвиннъ.— Можешь разсчитывать во всѣхъ случаяхъ на мою поддержку.

   Зиль опустился въ кресло у камина; впившись пальцами въ его ручки, онъ сидѣлъ совершенно прямо, какъ статуя. Съ губъ его сорвался короткій смѣшокъ.

   — Ты больше всѣхъ отъ этого пострадаешь. Съ другими я не считаюсь.

   — Что же такое? Дѣдъ окончательно разорился?

   Гвиннъ говорилъ быстро; его пугало лицо лорда Зиля, походившее на каменное лицо Адама, изгнаннаго изъ рая пламеннымъ мечомъ архангела.

   — Я уже покончилъ бы съ собою, если бы не считалъ себя обязаннымъ дать тебѣ объясненіе. Ты сообщишь обо всемъ дѣду — въ свое время…

   Онъ пріостановился и затѣмъ проговорилъ, сдѣлавъ надъ собою усиліе:

   — Я убилъ Брэслэнда!

  

XI.

   Молодой маркизъ Стрэслэндъ и Зилъ сидѣлъ одинъ въ курительной комнатѣ. Гости, за исключеніемъ Флори Сэнгъ и Изабеллы Отисъ, разъѣхались уже недѣлю тому назадъ. Онъ былъ погруженъ въ такую глубокую тоску, что мозгъ его отказывался работать.

   Два дня тому назадъ, онъ присутствовалъ въ церкви Стреслэндскаго аббатства на торжественныхъ похоронахъ дяди своего — стараго маркиза и кузена — лорда Зиля. Сегодня, послѣ унылаго обѣда, за которымъ онъ сидѣлъ молча, онъ ушелъ къ себѣ, весь еще находясь подъ впечатлѣніемъ пережитой трагедіи.

   Гвиннъ не подозрѣвалъ о томъ, что у дѣда его сердце не въ порядкѣ. Онъ выслушалъ исповѣдь Зиля, разсказавшаго ему о томъ, какъ онъ, выведенный изъ терпѣнія злыми выходками подпившаго лорда Брэслэнда, схватилъ револьверъ и почти въ упоръ выстрѣлилъ ему въ животъ. Во избѣжаніе огласки, присутствующими было рѣшено скрыть истинную причину смерти. За крупную сумму начинающій врачъ согласился принять участіе въ этой мрачной комедіи,— такимъ образомъ на свѣтъ появилась легенда объ операціи. Опасность скандала временно была устранена, но кто могъ поручиться, что правда не сдѣлается извѣстной рано или поздно, и наслѣднику громкаго титула не придется сѣсть на скамью подсудимыхъ? Зилъ рѣшилъ покончить съ собою, но ранѣе счелъ своимъ долгомъ исповѣдаться передъ Гвинномъ. Гвиннъ тщетно убѣждалъ его по крайней мѣрѣ повременить; онъ не хотѣлъ отпускать его въ такомъ состояніи, но лордъ Зиль уѣхалъ съ первымъ поѣздомъ, судя по его словамъ — въ Лондонъ. Гвиннъ проводилъ его самъ на станцію и нѣсколько успокоился, видя его болѣе нормальнымъ и оживленнымъ; тѣмъ не менѣе, онъ тоже рѣшилъ поѣхать къ дѣду, а оттуда — въ Лондонъ, о чемъ и объявилъ за завтракомъ матери и гостямъ.

   Маркизъ принялъ его любезно, но каковы были изумленіе и внутренній ужасъ Гвинна, когда дѣдъ сказалъ во время lunch’а, что Зиль пріѣхалъ часъ тому назадъ и, не удостоивъ ихъ своимъ обществомъ, немедленно прошелъ на свою половину. Гвиннъ похолодѣлъ. Это было въ духѣ Зиля покончить съ собою по близости отъ фамильной усыпальницы! Онъ готовъ былъ вскочить и бѣжать къ нему, но взоръ дѣда остановилъ его. Никогда ни одна трапеза не тянулась такъ долго; приходилось отвѣчать на разспросы о выборахъ, разсказывать… Наконецъ, онъ поднялся наверхъ, постучалъ — отвѣта не было. Онъ вошелъ въ первую комнату — гостиную, и постучался въ дверь спальни, которая оказалась заперта. Гвиннъ принялся вертѣть ручку и вдругъ почувствовалъ, что кто-то стоитъ позади него. Это былъ лордъ Стрэслэндъ. Внезапный пріѣздъ Зиля — безъ багажа и слуги, блѣдность Гвинна — все это не ускользнуло отъ взора стараго джентльмена.

   — Что это значитъ?— воскликнулъ онъ рѣзко:— почему Зиль не отворяетъ? Я встрѣтилъ его на дняхъ въ Пиккадилли, и онъ показался мнѣ выходцемъ съ того свѣта.

   Они вдвоемъ стали ломиться въ дверь. Лордъ Стрэслэндъ нажалъ ее могучимъ плечомъ, и старыя петли подались. Старикъ былъ блѣденъ и задыхался. Они вошли и увидѣли Зиля лежащимъ на постели; въ комнатѣ стоялъ запахъ пороха… Гвиннъ попытался увести старика, но тотъ уже замѣтилъ адресованное ему письмо, и поспѣшилъ вскрыть его.

«Милордъ,

   «Я убилъ Брэслэнда — въ пьяномъ видѣ. Жалкіе остатки моего личнаго состоянія ушли на покрытіе расходовъ по затушевкѣ скандала. Но даже и это можетъ не спасти меня отъ палача — мы стали такъ чертовски демократичны! Вѣроятно, и вы найдете, что для меня приличнѣе — своевременно сойти со сцены. Джэкъ можетъ сообщить вамъ подробности, если вы интересуетесь ими.

«Зиль».

   На мертвыхъ губахъ застыла насмѣшливая улыбка. Его радовала возможность «сыграть штуку» съ ненавистнымъ главою семьи.

   — Не читайте этого, не читайте!— воскликнулъ Гвиннъ, испуганный перемѣною въ лицѣ дѣда. Но тотъ уже успѣлъ прочесть и рухнулъ, какъ снопъ, у постели…

   Всѣ эти ужасы возставали въ умѣ Гвинна. Пріѣздъ коронера, неизбѣжныя формальности, интервьюеры, влѣзающіе въ окошко, необходимость взвѣшивать каждое слово, мучительныя церемоніи похоронъ, ненавистное повтореніе словъ: «ваше сіятельство!»…

   Письмо Джуліи Кэй явилось для него подобіемъ голубя съ оливковою вѣтвью обѣщаній, но въ немъ его непріятно рѣзнуло ея неумѣніе разбираться въ титулахъ и сложныхъ подробностяхъ геральдическаго ритуала. Глухой къ сплетнямъ, онъ не зналъ, что надъ нею часто потѣшались по этому поводу. Герцогиню она называла то просто герцогиней, то титуловала ее «ваша свѣтлость». Страннымъ образомъ, она какъ-то не умѣла усвоить себѣ эти мелочи, играющія такую важную роль въ свѣтскомъ кругу.

   Гвиннъ мысленно упрекнулъ себя за придирчивость въ любимой женщинѣ; проклиная свои нервы, онъ вскочилъ на ноги и вдругъ невольно вздрогнулъ при видѣ показавшейся въ глубинѣ корридора высокой фигуры въ бѣломъ, со свѣчою въ рукѣ.

   — Я не лэди Макбетъ,— сказала, входя, Изабелла съ нервною дрожью въ голосѣ,— но я, подобно ей, боюсь оставаться одна въ своей комнатѣ. Флору ваша мать уложила у себя.

   — Что вы за малыя дѣти!— воскликнулъ онъ, довольный возможностью излить презрѣніе къ самому себѣ на кого-нибудь другого и втайнѣ радуясь присутствію красивой женщины послѣ всѣхъ этихъ «рожъ въ траурѣ». Онъ ненавидѣлъ черное. За обѣдомъ Изабелла тоже была въ траурѣ, а теперь на ней былъ капотъ изъ мягкой бѣлой ткани, а ея удивительные волосы были заплетены въ косу, ниспадавшую почти до полу.

   Цѣлый день шелъ дождь, нельзя было выйти, и это физическое бездѣйствіе еще болѣе томило его. Онъ позвонилъ и велѣлъ подать чаю.

   Они заговорили о покойномъ Зилѣ. Изабелла спросила: очень ли онъ потрясенъ?

   — Тѣмъ, что потерялъ сразу двоихъ близкихъ людей?

   — Нѣтъ, тѣмъ, что вы уже — не Эльтонъ Гвиннъ и вамъ придется заново завоевывать себѣ громкую извѣстность.

   Ея прямыя, рѣзкія слова ударили его по больному мѣсту и сразу разсѣяли окутывавшую его летаргію. Его душа глянула на нее изъ его побѣлѣвшаго лица и измученныхъ глазъ. Но она не перемѣнила темы разговора.

   — Вѣроятно, вы не читали газетъ? Я вырѣзала все, что можетъ васъ интересовать. Въ одномъ изъ крупныхъ органовъ говорится, что эта перемѣна въ вашей судьбѣ — такая же политическая трагедія, какъ участь Парнелля или Рандольфа Черчилля…

   — Вотъ что они говорятъ! Видитъ Богъ: для меня это — настоящая трагедія…

   — Неужели вамъ ни крошечки не льститъ мысль — сдѣлаться пэромъ, носить такой красивый титулъ? Въ глазахъ свѣта вы — болѣе крупная особа, чѣмъ были недѣлю тому назадъ.

   — Не обладай я темпераментомъ борца и извѣстными способностями, я, несомнѣнно, былъ бы польщенъ въ моемъ тщеславіи, особенно — если бы я имѣлъ соотвѣтствующій моему титулу доходъ, а теперь, за выдѣломъ всѣхъ частей, я буду прямо бѣднякомъ. Но я не могу себя передѣлать,— я безконечно несчастенъ изъ-за того, что карьера моя разбита.

   — Вы можете быть либеральнымъ пэромъ.

   — Парадоксъ! Не въ натурѣ человѣка — устоять противъ соблазна высокаго положенія и связанныхъ съ нимъ преимуществъ. Они опутываютъ насъ по рукамъ и по ногамъ. Я сознательно, по глубокому убѣжденію, примкнулъ къ либеральной партіи, и если бы судьбѣ угодно было пощадитъ меня, всѣ моя силы и способности я употребилъ бы для того, чтобы создать въ Англіи республику… Я никому объ этомъ не говорилъ, вамъ — первой. Вы заворожили меня…

   — И вы были бы въ ней президентомъ?

   — Рано или поздно; чѣмъ раньше, тѣмъ лучше… Но это все — мечты, моя прекрасная кузина!

   — Почему? Здѣсь, конечно, вы уже не осуществите ихъ. Вамъ остается одно: переселиться въ Америку.

   — Что?..— Онъ вздрогнулъ, а затѣмъ засмѣялся.

   — Тамъ у васъ будетъ широкое поле для борьбы, и работы вамъ предстоитъ вдесятеро болѣе, такъ какъ ваша индивидуальность, вашъ акцентъ, ваши тридцать лѣтъ, прожитыхъ въ Англіи — все будетъ противъ васъ. Вы побѣдите въ концѣ концовъ, такъ какъ вы по природѣ — побѣдитель, но вы узнаете, что такое быть одинокимъ въ борьбѣ; даже ваше происхожденіе послужитъ лишь во вредъ вамъ — и за то вы насладитесь всѣмъ упоеніемъ успѣха. Будь вы просто Джонъ Смитъ,— согласитесь, что газеты не стали бы заниматься вашими семейными дѣлами и высшій свѣтъ не скоро обратилъ бы вниманіе на ваши таланты. Америка приметъ васъ за то, что вы есть — ни болѣе, ни менѣе. Вамъ придется «опроститься», дружить съ простымъ людомъ, не сходить съ лошади по цѣлымъ днямъ, огрубѣть, загорѣть, говорить о политикѣ въ салонахъ, на перекресткахъ, ходить въ кожанѣ или въ холщевой курткѣ, «обамериканиться» или «окалифорниться» до такой степени, что самое воспоминаніе о засушенномъ Старомъ Свѣтѣ покажется вамъ скучнымъ…

   Въ глазахъ Гвинна мелькали искорки смѣха, но они были широко раскрыты и ярко блестѣли.

   — Вы хотите совратить меня въ вашу вѣру, какъ вижу? Вы начали дѣйствовать съ перваго же дня. Подозрѣваю, что вы предприняли противъ меня крестовый походъ.

   — Тогда это была минута вдохновенія, но не стану отрицать, что съ тѣхъ поръ я не разъ объ этомъ думала…

   Онъ откинулся на спинку кресла и пристально смотрѣлъ передъ собою.

   — Что жъ? Превратиться временно въ пастуха, пасти стада…

   — Не обольщайтесь. Вы нисколько не похожи на пастуха, самое большее — на сѣверно-калифорнійскаго ранчеро. Но Lumalitos — небольшое ранчо, и вамъ выгоднѣе сдавать пастбище, а самому заняться молочнымъ хозяйствомъ и разведеніемъ куръ…

   Онъ такъ искренно расхохотался, словно ничего ужаснаго не случилось.

   — Переходъ отъ парламентскихъ сессій въ Лондонѣ и великосвѣтскихъ охотъ — къ цыплятамъ и маслу въ Калифорніи! Изъ Кэфитона — въ Рокуотэръ! Но разскажите мнѣ вашимъ неподражаемымъ стилемъ объ этомъ мѣстѣ. Вотъ лучшее средство противъ призраковъ.

  

ХII.

   Джулія Кей, урожденная Тинкетъ, предназначалась природою для роли романической особы à la m-me Бовари, но богатство смягчило ея аппетиты и дало ея страстямъ другое направленіе. Отецъ ея, ставшій всѣми неправдами милліонеромъ, дѣлецъ съ сомнительнымъ и бурнымъ прошлымъ, женился на дочери фабриканта. Послѣ неудачной попытки проникнуть въ заколдованный лондонскій кругъ, супруги Тинкетъ основались въ Брайтонѣ, гдѣ мало-по-малу втерлись въ общество. Джулію отдали въ великосвѣтскій парижскій пансіонъ, и она предусмотрительно завязала дружбу съ дѣвицами аристократическихъ фамилій, давъ себѣ слово, что выйдетъ замужъ не иначе какъ за пэра. Связи мало помогли ей однако — въ виду полной непрезентабельности ея родителей. Тогда она повезла ихъ путешествовать и схоронила обоихъ въ Индіи отъ холеры. Жена вице-короля приняла въ ней живое участіе и пригласила ее къ себѣ. Въ ея домѣ Джулія встрѣтила достопочтеннаго Аугустуса Вэй, капитана и будущаго баронета, рыцарски любезнаго и очень нуждающагося въ деньгахъ. Она безумно влюбилась въ него; онъ походилъ на героя изъ романа Уйда. Когда послѣ свадьбы они поселились въ Парижѣ, у нея оказался княжескій домъ, право пріѣзда ко двору и ни одного родственника въ Лондонѣ. Она была безгранично счастлива, и за эти пять лѣтъ брачной жизни изжила весь запасъ страсти, вложенный въ нее природою; но когда капитанъ умеръ, преобладающимъ ея чувствомъ была ярость на то, что онъ такъ несвоевременно покинулъ міръ. Быть просто богатою женщиною — не могло удовлетворить ея тщеславіе.

   Она давно уже усвоила себѣ спокойно-холодную манеру англійской аристократки, во, подобно всѣмъ подражательницамъ, впадала въ нѣкоторую утрировку. Тѣмъ не менѣе, благодаря своему богатству, вкусу, уму, ловкости, парижскому повару, случайнымъ знакомствамъ съ особами королевской крови и щедрымъ пожертвованіямъ на благотворительныя учрежденія — она добилась успѣха.

   Такова была женщина, бывшая для Гвинна — въ наиболѣе критическую пору его жизни — олицетвореніемъ всѣхъ совершенствъ. Сама она увлеклась одно время блескомъ восходящей звѣзды, хотя и не скрывала отъ себя, что онъ будетъ несноснымъ мужемъ, но затѣмъ перспектива имѣть въ гербѣ герцогскую корону — увлекла ее въ сторону Брэслэнда. Послѣ его смерти колебаться было уже нечего, и она была вознаграждена за свою рѣшимость — извѣстіемъ о полученіи имъ титула маркиза. Голова ея поднялась еще выше и улыбка на широкихъ твердыхъ губахъ стала еще презрительнѣе.

   Гвиннъ просилъ ее пріѣхать на конецъ осени въ Кэфитонъ, но она совсѣмъ этого не желала; ей удалось очаровать лэди Викторію, но она боялась, что ближайшее знакомство и долгое пребываніе подъ одною кровлею — разрушатъ это очарованіе. Она писала ему прелестныя письма, и когда, наконецъ, не выдержавъ долѣе, онъ въ концѣ октября прислалъ ей пылкое письмо съ просьбою пріѣхать въ Лондонъ, она не рѣшилась отказать ему.

   М-ссъ Кэй жила, конечно, въ Паркъ-Лэнѣ, въ домѣ, убранномъ съ роскошью, которая лишь благодаря присущему ей чувству мѣры не перешла въ стиль cocotte.

   Джулія ожидала новаго пэра въ очаровательномъ уголкѣ за ширмочкою изъ матово-золотистой матеріи. На столѣ «политической женщины» были разбросаны газеты и журналы. Она менѣе волновалась, чѣмъ если бы ожидаемый гость былъ лордомъ Брэслэндомъ, но тѣмъ не менѣе она чувствовала пріятное возбужденіе. Его титулъ окружалъ его ореоломъ; она позволила ему обнять и поцѣловать ее, и когда они сѣли рядомъ на диванчикѣ, она казалась олицетвореніемъ нѣжной влюбленной женщины. Джэкъ — съ огнемъ страсти въ глазахъ и молодой порывистостью движеній — показался ей почти красивымъ.

   За чаемъ, который имъ подали полчаса спустя, она прелестно хозяйничала, и онъ спросилъ ее: что она думаетъ о томъ, чтобы назначить свадьбу на послѣднее число мѣсяца?

   — Я думаю, что поспѣю. Теперь дѣлаютъ приданое только барышнямъ, такъ какъ у нихъ, бѣдняжекъ, нѣтъ платьевъ. Я мечтаю провести медовый мѣсяцъ въ Аббатствѣ, но, пожалуй, это будетъ неудобно. Какъ вы думаете?

   У него не было ни капли такта; поэтому онъ сразу ринулся на свою погибель.

   — Намъ не придется быть въ Аббатствѣ: я хочу отплыть въ Калифорнію черезъ три недѣли.

   — Вотъ какъ!— сказала она сухо.— Вамъ бы слѣдовало посовѣтоваться со мною. Не то чтобы мнѣ не нравилось поѣхать въ Калифорнію, но вы ужъ слишкомъ повелѣваете мною…

   — Дорогая моя, я слишкомъ занятъ. Когда человѣку приходится перекраивать заново свою жизнь, ему надо считаться прежде всего съ собою.

   Онъ остановился, и она, скрывая досаду, ласково отвѣтила, что вполнѣ понимаетъ его. Ему еще рано быть пэромъ, но съ нимъ верхняя палата помолодѣетъ, заживетъ новою жизнью, къ которой пробудитъ ее онъ,— самый неутомимый и безстрашный изъ рыцарей Круглаго Стола…

   Гвиннъ сухо разсмѣялся.

   — Эта роль — не по мнѣ. За нынѣшній мѣсяцъ я вынесъ самую тяжелую борьбу съ собою. Все прежнее кажется мнѣ въ сравненіи съ нею — дѣтскою игрою. Я пришелъ къ убѣжденію, что моя карьера въ Англіи кончена, и я рѣшилъ создать себѣ новую — начавъ все сызнова — въ Соединенныхъ-Штатахъ.

   Она взглянула на него, еще не вѣря, съ неизмѣнившимся лицомъ.

   — Вы намѣрены покинуть Англію?

   — Навсегда. Безвозвратно. Все или ничего! Ранѣе пяти лѣтъ, по мѣстнымъ законамъ, я не могу стать американскимъ гражданиномъ, и я не хочу терять времени. Я откажусь, конечно, отъ титула и начну жизнь подъ именемъ Джона Гвинна. Довольно сожалѣній о неизбѣжномъ,— меня возбуждаетъ мысль о борьбѣ, и я надѣюсь, что вы съ вашимъ умомъ и энергіей такъ же, какъ я, увлечетесь ею и поможете мнѣ побѣдить. Мы ѣдемъ не въ пустыню, но въ мѣсто, отстоящее всего въ двухъ часахъ пути отъ Санъ-Франциско, который менѣе всѣхъ другихъ похожъ на европейскій городъ. Въ ранчо вы найдете всевозможный комфортъ и роскошь. Я увѣренъ, что Лондонъ наскучилъ вамъ,— здѣсь все уже давно у вашихъ ногъ…

   Онъ остановился и, несмотря на свою самоувѣренность, поглядѣлъ на нее съ нѣкоторымъ опасеніемъ. И хотя онъ ожидалъ слезъ и упрековъ, онъ не былъ подготовленъ въ болѣе тонкому оружію насмѣшки, пущенному ею въ ходъ съ полнѣйшимъ спокойствіемъ. Ему вдругъ захотѣлось, чтобы она была моложе; онъ вдругъ вспомнилъ, что она двумя годами старше его, и почувствовалъ себя какимъ-то несовершеннолѣтнимъ юнцомъ.

   — Милый мой мальчикъ,— сказала она изумленно,— я не слышала ничего столь романическаго и невозможнаго! Безъ сомнѣнія, это ваша кузина, съ которою вы провели взаперти нѣсколько недѣль, вбила вамъ въ голову такую дикую идею. Я всегда говорила, что природа сдѣлала ошибку, не создавъ изъ васъ поэта. Но если вы желаете быть самимъ собою до конца и достигнуть безсмертія на страницахъ исторіи, вы вспомните, что Англія — единственный край, въ которомъ англо-саксъ можетъ вырости въ крупную историческую фигуру. Только здѣсь человѣкъ получаетъ при жизни должную оцѣнку; тамъ даже успѣхъ будетъ приписанъ не столько вашимъ талантамъ, сколько счастью, простой удачѣ, способности къ интригѣ.

   — Я обдумалъ все это, но препятствія лишь разжигаютъ мое желаніе помѣриться силами съ судьбою. Я жажду дѣятельности, борьбы, покуда я молодъ и пылокъ. Я съ ума сойду отъ бездѣйствія… Если мнѣ суждено пораженіе, я снесу его, какъ мужчина.

   — Почему же вы не можете проявить своихъ силъ въ верхней палатѣ?

   — Вы знаете, что значитъ быть пэромъ? Незаслуженная лесть гибельна для человѣка съ моимъ характеромъ; эта среда развращающимъ образомъ подѣйствуетъ на меня. Развѣ вы такъ привязаны къ Лондону?

   — Лондонъ — raison d’étre моей жизни. А вамъ не приходило въ голову, что я могу отказаться поѣхать съ вами въ Америку?

   — Я подозрѣвалъ, что въ первую минуту это поразитъ васъ, но надѣялся, что вы сдадитесь на мои доводы.

   — Видите ли, у меня есть моя собственная индивидуальность, а вы распорядились моею участью, словно я — семнадцатилѣтняя дѣвочка, радующаяся возможности выскочить замужъ.

   — Вы неправы!— воскликнулъ онъ въ отчаяніи,— но повторяю: я долженъ былъ рѣшить этотъ вопросъ одинъ. Было бы несправедливо взваливать на васъ часть отвѣтственности. Неужели вы думаете, что я не заботился о вашемъ счастіи? Предоставьте маѣ думать за насъ обоихъ.

   Она готова была бы расхохотаться, если бы внутри у нея все не кипѣло отъ ярости. Она нарочно не поднимала глазъ для того, чтобы не выдать сверкавшей въ нихъ злобы. Но вдругъ ее осѣнило вдохновеніе; она придала нѣжное выраженіе взору и мягко проговорила:

   — Я люблю Лондонъ; до нашей встрѣчи — я ничего такъ не любила… Не думаю, чтобы это удивительное ваше рѣшеніе уже успѣло окончательно созрѣть. Дайте мнѣ слово, что, по крайней мѣрѣ въ теченіе года по пріѣздѣ, вы не станете добиваться правъ американскаго гражданина.

   — Я сдѣлаю это въ первый же день по прибытіи въ Розуотэръ.

   Онъ твердо стоялъ на своемъ, вѣря въ свое умѣніе заставить женщину покориться, и продолжалъ:

   — Жалѣю лишь объ одномъ — что срокъ искуса такъ дологъ. Мнѣ хотѣлось бы сразу выступить на арену. Покуда я буду изучать законы: это само по себѣ — уже общественная дѣятельность въ Америкѣ.

   Онъ смотрѣлъ какъ зачарованный въ ея глаза. Они принимали все болѣе и болѣе жесткое выраженіе и при свѣтѣ солнца стали бронзовыми. Ей некогда было слѣдить за собою, такъ какъ она пристально изучала его лицо, прежде чѣмъ придти въ окончательному рѣшенію, и все еще вѣря, что умнѣйшая женщина въ Лондонѣ съумѣетъ побѣдить мужскую волю.

   — Вижу, что ваше рѣшеніе непреложно. Будьте самимъ собою. Я не рѣшусь — Боже избави — отговаривать васъ, но я не желаю слѣдовать за вашею колесницею. Мнѣ тридцать-два года, и я тоже хочу быть самостоятельной. Я буду издалёка слѣдить съ величайшимъ интересомъ за вашею дѣятельностью, и надѣюсь, что миссъ Отисъ удастся выйти за васъ замужъ. Не могу себѣ представить ничего болѣе подходящаго…

   Онъ поблѣднѣлъ; ему показалось, что земля уходитъ у него изъ-подъ ногъ; затѣмъ онъ бурно схватилъ ее въ свои объятія, онъ умолялъ, настаивалъ, убѣждалъ,— но она, полчаса назадъ покорявшаяся его ласкамъ, теперь окаменѣла какъ статуя. Наконецъ, пылкость его моленій убѣдила ее въ томъ, что страсть побѣдила въ немъ разсудокъ, и тогда она, обвивъ руками его шею, предложила ему обвѣнчаться завтра, если только онъ обѣщаетъ ей не уѣзжать изъ Англіи. Но онъ остался твердъ, и она выскользнула изъ его объятій.

   — Мы теряемъ понапрасну время. Я всегда катаюсь передъ обѣдомъ, и мнѣ еще нужно переодѣться.

   Она мысленно изыскивала слова, которыми могла бы наиболѣе чувствительно уяэвить его. Никогда и никого не ненавидѣла она такъ сильно, даже во времена своей молодости, когда самолюбіе ея получало жестокіе щелчки. Въ третій разъ корона выскальзывала изъ ея твердыхъ, вдругъ оказавшихся безсильными рукъ!

   Она еще могла простить мужу и Брэслэнду ихъ несвоевременную смерть, но при мысли, что этотъ молодой, страстно влюбленный въ нее человѣкъ отталкиваетъ желанный призъ, какъ бутафорскую корону, она ощутила такую ярость, что въ первый мигъ у нея мелькнула мысль — дать волю своимъ наслѣдственнымъ инстинктамъ и выцарапать ему глаза. Но она только проговорила своимъ журчащимъ голосомъ:

   — Лучше всего положить этому конецъ, сказавъ вамъ, что я была невѣстою Брэслэнда и любила его болѣе, чѣмъ я могу полюбить кого-либо другого. Вы застали меня врасплохъ: я сходила съ ума отъ горя и жаждала забвенія, а вы можете служить развлеченіемъ. Я въ сущности еще не рѣшила: пойду ли я за васъ, такъ какъ, говоря по правдѣ, другъ мой, вы слишкомъ — enfant gâté для женщины, которая недостаточно молода и недостаточно стара для того, чтобы искать въ мужѣ одной молодости. Рискуя быть обвиненной въ снобизмѣ, я даже скажу, что въ качествѣ Джона Гвинна вы очень умалили себя въ моихъ глазахъ… Тѣмъ не менѣе,— тутъ она приняла видъ знатной дамы, отпускающей просителя,— я искренно желаю вамъ успѣха, я надѣюсь, что прочту когда-нибудь въ газетахъ о Джонѣ Гвиннѣ, сенаторѣ, который напомнитъ мнѣ на мигъ о блестящемъ Эльтонѣ Гвиннѣ, давно уже позабытомъ въ нашемъ занятомъ Лондонѣ.

   Во время первой половины ея рѣчи Гвиннъ чувствовалъ, что на душу его падаетъ огненный дождь, и ему хотѣлось, чтобы его поглотила бездна, въ которой онъ могъ бы скрыть свое униженіе и раны. Но она «переиграла» свою роль, и гордость его воспрянула; онъ почувствовалъ, что она приказываетъ ему сохранить уваженіе къ себѣ и уйти съ честью. Давъ ей договорить, онъ выпрямился; лицо его было совершенно безстрастно, даже глаза не сверкали.

   — Вы правы,— сказалъ онъ — вы задали мнѣ хорошую трёпку, и я очень вамъ благодаренъ. Именно этого мнѣ недоставало для того, чтобы окончательно порвать узы съ Англіей и запылиться для новой жизни въ Америкѣ. Это даетъ мнѣ смѣлость обратиться къ вамъ съ одной просьбой: сохраните въ тайнѣ нашъ разговоръ. Я не хочу, чтобы въ Америкѣ знали — кто я. Здѣсь будутъ думать, что я отправился въ путешествіе. Къ тому времени, какъ я сдѣлаю себѣ имя въ Новомъ Свѣтѣ, мое старое имя будетъ здѣсь забыто. Вы даете мнѣ обѣщаніе?

   — Клянусь!— отвѣтила она, овладѣвъ собою и думай только о «позѣ».

   Она позвонила и протянула ему руку.

   Гвиннъ вѣжливо пожалъ ее, и, минуту спустя, онъ шагалъ по Паркъ-Лену въ томъ возбужденномъ состояніи, которое у бодрыхъ и живучихъ натуръ проявляется вслѣдъ за тяжелыми ударами судьбы, словно всѣ силы духа возстаютъ имъ на помощь.

  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

  

I.

   Для Изабеллы Отисъ «Genius loci» обладалъ болѣе могущественною притягательной силой, чѣмъ для всѣхъ другихъ, съ кѣмъ ей случалось сталкиваться. Она ощущала ее еще безсознательно во времена своего ранняго одинокаго дѣвичества, проведеннаго ею у озеръ Розуотэра. Среди своихъ странствованій по Европѣ она перебывала въ самыхъ очаровательныхъ уголкахъ, неизвѣстныхъ большинству туристовъ, но ни одинъ край такъ не волновалъ, не раздражалъ ее, не захватывалъ всѣ корни ея существа, какъ ея родная Калифорнія.

   Ея воспоминанія дѣтства витали то вокругъ дома на такъ называемомъ Русскомъ холмѣ, гдѣ самыми радушными сосѣдями были козьи пастухи, то вокругъ залива въ бурные дни и среди окружавшихъ его почти отвѣсныхъ скалъ. Изрѣдка вспоминались дѣтскіе праздники въ богатыхъ домахъ въ долинѣ. Она сохранила очаровательныя воспоминанія о матери, когда та въ вечернемъ туалетѣ, предусмотрительно скрытомъ подъ дорожнымъ плащомъ — заходила поцѣловать ее на сонъ грядущій прежде, чѣмъ спуститься по лѣстницѣ въ скалѣ къ ожидавшему ее внизу экипажу. Но за два года до своей смерти м-ссъ Отисъ принуждена била разстаться съ домомъ въ Санъ-Франциско на Русскомъ холмѣ и скрыть свое разочарованіе въ Розуотэрѣ. Ея мужъ, искусный стряпчій, человѣкъ недюжиннаго ума, все болѣе предавался страсти къ пьянству и кончилъ тѣмъ, что потерялъ послѣдняго кліента. Изабеллѣ пришлось побывать въ Санъ-Франциско уже шестнадцатилѣтнею дѣвочкою. Это случилось во время одного изъ краткихъ промежутковъ трезвости ея отца. Онъ долженъ былъ навѣстить свою пріемную дочь, жившую съ мужемъ и ребенкомъ круглый годъ въ городѣ, и взялъ съ собою свою надзирательницу и жертву. Изабелла бродила, какъ очарованная вокругъ ихъ дома, куда сидѣвшій въ качалкѣ у окна спальни арендаторъ не пригласилъ ее войти. Она была заинтересована блестящими магазинами, толпою на улицахъ, ресторанами, но, къ сожалѣнію, м-ръ Отисъ, не пившій болѣе полгода, избралъ это время для «рецидива», нашумѣвшаго отъ Телеграфнаго холма до Market-Street и напомнившаго въ мѣстныхъ «салонахъ» тѣ дни, когда «Джимъ Отисъ» былъ самой отчаянной головою въ самомъ отчаянномъ городѣ на свѣтѣ. Его подвиги относились къ эпохѣ шестидесятыхъ годовъ; въ восьмидесятыхъ онъ уже исчезъ съ горизонта, и забывчивый городъ успѣлъ о немъ позабыть. Въ семидесятыхъ и въ началѣ восьмидесятыхъ онъ, увлеченный духомъ реформъ, только-что женившійся на красивой и смѣлой дѣвушкѣ, Мэри Бельмонтъ, попытался сыграть партію въ политической игрѣ и очистить административныя Авгіевы конюшни. Его столкновеніе съ городскимъ совѣтомъ, имѣвшимъ Бёкли во главѣ, надолго осталось памятнымъ. Неудача, равнодушіе безпечнаго города къ тому, что творилось въ его вертепахъ — озлобили его, подорвали вѣру въ себя и привели въ концѣ концовъ въ Розуотэръ, гдѣ онъ кое-какъ перебивался, гордясь тѣмъ, что женѣ его все же не приходится справлять домашнюю работу. Зять Изабеллы показывалъ дѣвочкѣ городъ, и она въ сопровожденіи его извлекла отца изъ четырнадцати счетомъ «салоновъ». Когда она увезла его обратно въ Розуотэръ, имъ овладѣлъ одинъ изъ обычныхъ припадковъ раскаянія, во время котораго онъ былъ такъ милъ, и она простила ему и даже стала надѣяться на лучшее. Кончилось однако продажею коттэджа въ Розуотэрѣ, и имъ пришлось перебраться въ ранчо, къ которому прилегали нѣсколько сотъ кровъ земли, доставшіеся имъ отъ дяди Гирама. Отецъ умеръ; во время,— ранѣе, чѣмъ онъ успѣлъ безповоротно омрачить жизнь дочери. Свобода была дарована ей какъ разъ въ ту пору, когда она уже перестала ненавидѣть съ нетерпимостью ранней юности и уже научилась жалѣть. Душеприказчикомъ отца и дяди былъ судья Лесли, но черезъ годъ миссъ Отисъ была уже госпожею своего имущества и своей свободы.

   Счастливѣйшею минутою ея жизни была та минута, когда, сидя въ конторѣ нотаріуса въ Санъ-Франциско, она получила обратно закладную на домъ. Джемсъ Отисъ сдержалъ данное женѣ слово и не продалъ его, хотя проценты выплачивалъ послѣдніе годы дядя Гирамъ, по своему преданный племянницѣ. Передъ отъѣздомъ въ Европу Изабелла сдала домъ молодому журналисту со средствами, но по возвращеніи жена его заявила ей, что она примирилась съ карьерой мужа, но не съ перспективой паденія со скалы его самого или кого-нибудь изъ дѣтей. Довольно съ нея «живописнаго вида!»

   Миссъ Отисъ съ восторгомъ вступила во владѣніе своимъ домомъ, хотя пять-шесть дней въ недѣлю она принуждена была проводить въ своемъ ранчо, гдѣ цыплячья колонія находилась въ такомъ цвѣтущемъ состояніи, что она уже начинала богатѣть. Со временемъ она займетъ выдающееся положеніе въ городѣ и совсѣмъ переѣдетъ туда, а покуда она просиживала чуть не весь день у окна, любуясь видомъ, который даже и въ дурную погоду былъ для нея самымъ привлекательнымъ въ своей дивой красотѣ.

   Эта часть Русскаго холма представляла собою громадный почти отвѣсный утесъ, поднимающійся на сѣверномъ выступѣ Главнаго холма, который въ свою очередь почти свѣшивался надъ крутымъ спускомъ въ долину. Въ «ранніе дни» по этимъ холмамъ карабкались однѣ возы, но затѣмъ упорная культура преодолѣла всѣ трудности пути, и теперь это мѣсто считалось аристократическимъ. Потомки старинныхъ испанскихъ фамилій — Аргуэлло, Іорба, Бельмонты — поселились тамъ раньше, чѣмъ вновь испеченные милліонеры загромоздили городъ постройками, свидѣтельствовавшими не столько о вкусѣ ихъ, сколько о фантазіи. Когда Мэри Бельмонтъ — впослѣдствіи м-ссъ Джэнсъ Отисъ — принимала у себя калифорнійское высшее общество, молодежь охотно взбиралась въ дождь и туманъ по скользкимъ ступенямъ лѣстницы въ скалѣ и съ радостью полѣзла бы и луну ради любезнаго пріема гостепріимной и веселой молодой хозяйки.

   Изабелла часто мечтала о томъ, что она будетъ въ числѣ первыхъ владѣльцевъ, которые на этихъ дикихъ скалахъ возведутъ зданія, достойныя древнихъ Аѳинъ, когда въ городѣ пробудится сознаніе его вины противъ чистаго архитектурнаго стиля. Покуда, будучи человѣкомъ практическимъ, она прежде всего укрѣпила фундаментъ своего дома, что было очень важно въ виду постоянныхъ землетрясеній, и продала кое-что изъ безвкусной старой мебели, сохранивъ въ пріемной длинныя зеркала въ узкихъ золоченыхъ рамахъ. Въ pendant къ нимъ она велѣла выкрасить стѣны въ бѣлый цвѣтъ; для обивки мебели и драпировокъ она выбрала темно-голубой неопредѣленный цвѣтъ, а въ столовой, украшенной портретами испанскихъ и англійскихъ предковъ, замѣнила обои — кожею. Кромѣ кухни и людскихъ, внизу были три комнаты, а громадная пріемная вмѣстѣ съ тремя другими — наверху. Ихъ она приготовила для своихъ англійскихъ родственниковъ, но они не спѣшили посѣтить городъ своихъ предковъ. Гвиннъ уѣхалъ изъ Англіи еще въ прошломъ октябрѣ, годъ тому назадъ; узнавъ отъ мѣстнаго юриста, что онъ можетъ хлопотать о правахъ гражданства не ранѣе, какъ на третій годъ по прибытіи, онъ сообщилъ Изабеллѣ о своемъ намѣреніи побывать въ отдаленныхъ мѣстахъ востока, юга и запада и основательно ознакомиться съ новымъ своимъ отечествомъ. Съ тѣхъ поръ онъ нѣсколько разъ писалъ ей, но всегда — по дѣлу.

   Въ январѣ она вернулась домой и стала приводить его домъ въ порядокъ. Гвиннъ выслалъ ей полную довѣренность, и она отдавала ему дѣловой отчетъ, не пускаясь въ дружескую откровенность, въ которой онъ, очевидно, не стремился.

   О леди Викторіи она имѣла свѣдѣнія черезъ Флору Сэнгъ. Цвѣтущее здоровье милэди, къ ея собственному изумленію и скрытому бѣшенству, нѣсколько пошатнулось послѣ сильнаго приступа инфлуэнцы, и докторъ не совѣтовалъ ей пускаться покуда въ дорогу. Тѣмъ не менѣе она уже сдала въ аренду Аббатство и Кэфитонъ и готовилась прибыть въ Калифорнію въ концѣ года.

   Изабелла надѣялась, что вслѣдствіе отсутствія сына материнскія чувства лэди Викторіи нѣсколько поостыли. Миссъ Отисъ имѣла опредѣленное намѣреніе руководить новою карьерою Эльтона Гвинна и не желала капризнаго вмѣшательства его матери.

  

II.

   Стоя въ это солнечное сентябрьское утро у себя въ портикѣ, Изабелла не жалѣла о томъ, что не осталась въ Англіи на лондонскій сезонъ, сулившій ей блестящій успѣхъ. Она не только съ пользою употребила время, но и вернула себѣ свой домъ, который ея повѣренный снова сдалъ бы въ аренду. На Тихомъ океанѣ свирѣпствовали вѣтры и туманы, но городъ, расположившійся внизу, въ видѣ неправильнаго амфитеатра, рѣзко вырисовывался въ золотистомъ свѣтѣ. Ей казалось, что солнце черпаетъ новые запасы свѣта изъ золотыхъ копей на сѣверѣ и югѣ. На ближайшихъ отрогахъ виднѣлись слѣды невиданнаго нигдѣ въ мірѣ архитектурнаго разгула: деревянныя строенія въ стилѣ Возрожденія, готическій замокъ изъ дерева со сводчатыми окнами, большой коричневый каменный домъ нью-іоркскаго образца и проч. Внизу, въ долинѣ, виднѣлись постройки изъ кирпича и желѣза, магазины и склады. Гордые куполы Сити-Голль, зданіе редакціи большой газеты, нѣсколько церковныхъ шпилей и большой отель изъ бѣлаго камня за горѣ — одни могли претендовать на красоту. Миссъ Отисъ, подобно большинству согражданъ, отличалась патріотизмомъ. Граждане Санъ-Франциско привыкли къ независимости, отчасти вслѣдствіе изолированнаго положенія города, но еще болѣе — благодаря старинному духу ихъ предковъ-золотоискателей, отчаянныхъ игроковъ и головорѣзовъ, привыкшихъ спать съ револьверомъ въ рукѣ.

   Лѣтъ десять тому назадъ во главѣ городского управленія стояли вполнѣ порядочные люди. О подкупахъ или такъ называемой «подмазкѣ» тогда не было и рѣчи; городъ былъ свободенъ отъ долговъ, но безкорыстные люди опочили на лаврахъ, а голодные и корыстные снова появились, какъ крысы, ищущія добычи. Они выползли изъ разныхъ подозрительныхъ притоновъ и, раздувая недовольство недостаточныхъ классовъ, подготовили перемѣну. Въ одно непріятное утро Санъ-Франциско проснулось съ сознаніемъ, что оно опутано сѣтями компаніи съ Бекли и его присными во главѣ. Но безпечное большинство продолжало не обращать на это особеннаго вниманія. Беззаботность и легкость, чувствовавшіяся въ самомъ климатѣ, скрывали отъ нихъ перспективу полнаго развращенія города, когда жизнь среди дерзкихъ грабителей, проститутокъ и анархистовъ — сдѣлается совершенно невозможной.

   Группа болѣе разумныхъ и любящихъ свой городъ гражданъ дѣлала при помощи единственной боевой газеты все возможное для того, чтобы предотвратить вторичное избраніе мэра. Изабелла со страстнымъ интересомъ слѣдила изъ своего уединенія за перипетіями этой борьбы, и у нее часто являлось искушеніе покинуть свое ранчо и вступить въ сношеніе съ видными избирателями. Но она была слишкомъ скромна и не довѣряла своимъ силамъ. Теперь, глядя на купавшійся въ солнечномъ свѣтѣ городъ, она желала, по крайней мѣрѣ, подѣлиться съ кѣмъ-нибудь своими стремленіями.

   Думая объ этомъ, она замѣтила, что кто-то идетъ по тропинкѣ, ведущей къ ступенямъ. Фигура человѣка — высокая, тонкая, но совершенно лишенная граціи, показалась ей странно знакомою, а въ слѣдующую минуту она уже летѣла внизъ по лѣстницѣ ему на встрѣчу.

   Гвиннъ, увидѣвъ ее, тоже побѣжалъ. Ей казалось, что онъ поцѣлуетъ ее, но онъ въ теченіе цѣлой минуты только пожималъ ея руку.

   — Никогда въ жизни моей никому не былъ такъ радъ!— воскликнулъ онъ съ увлеченіемъ пріѣхавшаго на каникулы школьника,— вотъ было счастье узнать, что вы — въ Санъ-Франсиско.

   — Но почему же вы не телеграфировали? Я даже разочарована, какъ я ни рада васъ видѣть. Я хотѣла встрѣтить васъ въ Оклэндѣ и проводить въ ваше ранчо Lomalitas, гдѣ мы приготовили бы вамъ торжественную встрѣчу. Но какъ же вы узнали, что я — въ городѣ?

   — За завтракомъ,— я пріѣхалъ сегодня утромъ,— просматривая мѣстную газету, я замѣтилъ ваше имя и прочелъ, что «очаровательная молодая хозяйка стариннаго дома Бельмонтъ, на Русскомъ холмѣ, возбудившая за послѣднее время такой интересъ къ себѣ, прибыла, какъ всегда, на воскресенье въ городъ».

   — Право?— Изабелла, какъ замѣтилъ Гвиннъ, вспыхнула въ первый разъ за все время ихъ знакомства.

   — Это еще впервые имя мое упоминается въ газетахъ,— исключая Розуотэрскихъ, конечно,— и я въ восторгѣ, какъ были, вѣроятно, и вы, впервые увидѣвъ ваше имя въ печати?— прибавила она нѣсколько вызывающе, но въ улыбкѣ Гвинна не было ни малѣйшаго оттѣнка насмѣшки.

   — Понимаю,— отвѣтилъ онъ просто.

   Когда улыбка сбѣжала съ его лица, миссъ Отисъ замѣтила, что оно казалось старше и худощавѣе, а вмѣстѣ съ тѣмъ утратило отчасти свою надменность. Голову онъ держалъ уже не такъ высоко, и волосы его были острижены. Въ немъ замѣчалась какая-то растерянность, и материнскій инстинктъ Изабеллы сразу пробудился.

   Они вмѣстѣ поднялись на лѣстницу. Она указала ему на старинное бамбуковое кресло и въ виду того, что завтракъ будетъ готовъ не ранѣе перваго часа, а теперь только десять часовъ, предложила сварить ему чашку настоящаго испанскаго шоколаду.

   Когда она вернулась, неся чашку съ пѣнящимся, ароматнымъ напиткомъ, она застала его стоящимъ у перилъ, съ руками, засунутыми въ карманы. Онъ быстро обернулся, но въ глубинѣ его глазъ было страдальческое выраженіе, хотя онъ сейчасъ же плотно сжалъ губы, а потомъ улыбнулся.

   — Благодарю васъ. У меня слабость къ шоколаду. Я терпѣть не могу пива и въ Мюнхенѣ постоянно пилъ шоколадъ. Знаете, кафе Луитпольдъ съ маленькими столиками въ саду?..

   Онъ вдругъ остановился и прищурился. Изабелла поблѣднѣла.

   — Я долженъ выслушать вашу исторію,— сказалъ онъ спокойно,— вы здѣсь — мой единственный другъ и были причиною перемѣны въ моей жизни. У насъ совершенно особенныя отношенія, требующія полной откровенности. Я разсказалъ вамъ о непріятномъ окончаніи моего романа съ м-ссъ Кэй. Я ненавижу тайны и уже замѣтилъ, что вы блѣднѣете при упоминаніи о Мюнхенѣ. Исповѣдь — хорошее дѣло. Это — не пустое любопытство и вмѣшательство въ чужія дѣла, но я долженъ знать васъ. Вы словно окружены стѣною, а въ этой проклятой Богомъ странѣ вы — мой единственный другъ!— вырвалось у него неожиданно.

   Изабелла, уже успѣла оправиться.

   — Я все вамъ разскажу, но не сейчасъ. Надо быть въ настроеніи. Теперь я интересуюсь только вами. Садитесь. Что было съ вами въ теченіе этихъ мѣсяцевъ? Вы пережили что-то непріятное? Были у васъ какія-нибудь приключенія? Васъ гдѣ-нибудь узнали?

   Онъ выпилъ шоколадъ и откинулся на спинку кресла, заложивъ руки за голову.

   — Нѣтъ,— сказалъ объ сумрачно,— меня нигдѣ не узнали. Сначала я изъ осторожности избѣгалъ большихъ отелей, но затѣмъ расхрабрился. Въ курительной комнатѣ нью-іоркскихъ отелей и въ поѣздѣ я разговаривалъ со всѣми, кто былъ расположенъ говорить. Не то, чтобы я самъ былъ расположенъ, но это входило въ мои планы. Вы совѣтовали мнѣ измѣнить манеру, сдѣлаться доступнымъ. Въ Нью-Іоркѣ мнѣ самому приходилось желать, чтобы люди были доступнѣе. Бостонцы оказались любезнѣе. Тамъ я по-долгу бесѣдовалъ даже съ журналистами; они знали, что я — англичанинъ, но никто не догадался о томъ: кто я? Обо мнѣ не появилось ни одной замѣтки.

   Онъ засмѣялся, но глаза его были такъ сощурены, что она не могла уловить ихъ выраженія. Она улыбнулась ему очень ободряюще и нѣжно.

   — Насталъ мигъ, когда я почувствовалъ себя выброшеннымъ на берегъ мореходомъ. Забытъ! Покинутъ! Кончилось тѣмъ, что я готовъ былъ рискнуть всѣмъ для того, чтобы напомнить о себѣ. Я пріѣхалъ въ Чикаго поздно вечеромъ и записался въ книгѣ отеля подъ своимъ именемъ: Эльтонъ Гвиннъ. Я пробылъ тамъ три дня. Ни одинъ репортеръ не занесъ своей карточки, ни одна строка не появилась въ газетахъ. Это былъ весьма охлаждающій экспериментъ. Онъ долженъ послужить мнѣ на пользу; мое я почувствовало, что сразу убавилось въ вѣсѣ, но все же это больно царапнуло меня…

   — Ничего. Это будетъ интереснымъ эпизодомъ для вашей біографіи. Ничто легко не дается. А какъ вамъ понравилась ваша родина?

   — Я ненавижу ее! Вашингтонъ — деревня, Нью-Іоркъ — кошмарный городъ, описанный романистомъ извѣстнаго сорта въ новеллѣ подъ заглавіемъ «Міръ въ 2000 году«. Чикаго — брюхо вселенной. Города и мѣстечки восточныхъ штатовъ — настоящіе мавзолеи; нѣкоторыя мѣстности на югѣ мнѣ понравились, но онѣ безжизненны, какъ ихъ негры. Западные города — ульи, и кто видѣлъ одинъ, тотъ видѣлъ ихъ всѣ. Гудзонова рѣка, преріи и пустыни — многое искупаютъ. Послѣднія три недѣли я провелъ въ южной Калифорніи. За Санта-Барбарою это — пародія на пустыню; ничего кромѣ низкорослыхъ кустарниковъ и до-исторической грязи. Я радъ, что ранчо въ хорошихъ рукахъ. Не желаю видѣть этихъ мѣстъ. Это вѣчно раскаленное небо! Эта мертвенная атмосфера! Конечно, я не ожидалъ найти земной рай, но все же…

   — Но вы должны полюбить Калифорнію, должны!— воскликнула Изабелла въ тревогѣ,— тутъ ваша родина, ваша будущность!..

   — Хорошо, менторъ, постараюсь. Отсюда съ вашей вышки, напримѣръ, все кажется гораздо лучше, но мнѣ хотѣлось бы вонъ изъ города. Нельзя ли поѣхать сегодня же послѣ обѣда въ ранчо?

   — Почему же нѣтъ?— Изабелла незамѣтно вздохнула, но она чувствовала, что онъ — на ея попеченіи. Она предложила отправиться въ четыре часа на ея катерѣ. Нужно захватить приливъ. Если бы онъ зналъ, какъ у него въ домѣ уютно! Она уже отправила туда всю сельско-хозяйственную и юридическую библіотеку.

   — Я переговорила съ судьей Лесли; онъ считается первымъ здѣсь законовѣдомъ, и вы можете сейчасъ же поступить къ нему въ контору. Кромѣ него, васъ знаетъ только вашъ банкиръ, м-ръ Кольтонъ, и сынъ его Томъ. Кстати, онъ принадлежитъ къ демократической партіи, и если вы уже рѣшили…

   — Да, рѣшилъ. На практикѣ одна не лучше другой, но демократическая программа болѣе совпадаетъ съ моею. Притомъ эта партія теперь числится побѣжденной, и потому именно мои симпатіи — на ея сторонѣ. А теперь пройдемся по этимъ холмамъ.

  

III.

   — Неужели вы сами управляете этой штукой?— спросилъ Гвиннъ, когда они подошли къ катеру, стоявшему на якорѣ у подножія Русскаго холма.

   — Конечно. Какъ же вы хотите, чтобы я разбогатѣла, если я не буду работать сама? Приходилось на практикѣ учиться экономіи. Старый катеръ принадлежалъ дядѣ Гираму; я исправила его и три раза въ недѣлю сама привожу моя продукты и яйца въ Розуотэръ. Такимъ образомъ, я непосредственно сношусь съ покупателями, и мой катеръ служитъ мнѣ конторою. Въ немъ же я пріѣзжаю сюда по воскресеньямъ. Желѣзную дорогу я не люблю, а лодка идетъ слишкомъ медленно.

   Катеръ имѣлъ двадцать футовъ въ длину, маленькую каюту и былъ выкрашенъ въ коричневую краску. Онъ легко несся по глади залива. Гвиннъ сидѣлъ на крышѣ каюты, свѣсивъ свои длинныя ноги, и смотрѣлъ съ нѣкоторою завистью на сновавшія вокругъ сотни яхтъ. На островахъ зелень давно уже была сожжена, но сухая трава горѣла въ солнечномъ блескѣ, какъ потемнѣвшее золото. Горная цѣпь по той сторонѣ залива казалась отлитою изъ бронзы, но вулканическій конусъ Чертовой Горы былъ окутанъ голубовато-блѣднымъ туманомъ. Сѣверная часть Золотыхъ воротъ и поднимавшіяся за ними вдалекѣ горы были такого яркаго, рѣзко-синяго цвѣта, что, выдѣляясь на безоблачномъ небѣ, онѣ производили на Гвинна впечатлѣніе чего-то жуткаго, нереальнаго.

   Катеръ направлялся въ западной сторонѣ острова Ангеловъ, и Гвиннъ съ любопытствомъ оглядывался вокругъ. На материкѣ и на нѣкоторыхъ островахъ земля густо поросла деревьями — дубами, буками, ивами, за которыми прятались виллы изящной легкой постройки съ верандами, обвитыми виноградомъ. У подножія Бельведера и городка Тибурона виднѣлись плавучіе дома, гдѣ люди жили по восьми мѣсяцевъ въ году.

   И всюду былъ народъ, народъ, народъ… Яхты, берега, дорожки, веранды кишѣли народомъ. Наряду съ богатыми яхтами и катерами — тутъ были рыбацкіе челны съ цѣлыми семьями итальянцевъ и китайцевъ; въ это свѣтлое солнечное послѣ-обѣда надъ заливомъ стоялъ гулъ всевозможныхъ нарѣчій. Въ гавани стояли корабли всѣхъ странъ, цѣлый лѣсъ мачтъ и трубъ, между прочимъ — старинная итальянская шкуна и китайская джонка.

   Когда насыщенный электричествомъ вѣтерокъ сталъ обвѣвать Гвинна, пріятно возбуждая нервы, онъ ощутилъ нѣкоторую гордость при видѣ страны, въ которой ему придется работать и завоевывать себѣ положеніе; его предки способствовали ея процвѣтанію, разработкѣ ея многочисленныхъ богатствъ. Онъ улыбнулся Изабеллѣ, которая щурилась, сидя противъ солнца, и втайнѣ вздыхала о забытой дома вуали. Гвиннъ нашелъ ее очень хорошенькой въ ея модномъ костюмѣ и шляпкѣ-канотьеркѣ; она болѣе понравилась ему, чѣмъ въ Кэфитонѣ, гдѣ она одѣвалась въ болѣе строгомъ стилѣ, хотя онъ помнилъ, что тамъ много говорили о ея красотѣ, и онъ самъ не былъ въ ней нечувствителенъ. Но въ Калифорніи она казалась ему красивѣе. Взоръ ея былъ оживленнѣе, голосъ менѣе однотоненъ, а черныя родинки казались особенно обольстительны на бѣлоснѣжной кожѣ при яркомъ дневномъ свѣтѣ. Онъ думалъ, что они естественнымъ путемъ должны придти къ браку, а то обстоятельство, что она казалась настолько же равнодушной и безстрастной, насколько она была хороша и умна — вполнѣ соотвѣтствовало его теперешнему настроенію. Его любовь къ м-ссъ Кэй умерла насильственною мгновенною смертью, и это закалило его противъ женскихъ чаръ. Со временемъ ему понадобится жена, и, конечно, Изабелла будетъ идеальной супругой политическаго дѣятеля. Тѣмъ не менѣе все, что онъ сказалъ ей, было:

   — У васъ будутъ веснушки на носу. Я уже замѣтилъ одну — маленькую.

   Она презрительно пожала плечами. Это не понравилось ему,— онъ не любилъ чуждыхъ кокетства женщинъ. Втайнѣ Изабелла была огорчена веснушкой. Она вспомнила времена ранняго дѣвичества, когда обѣ онѣ съ Анабель Лесли выдумали пробовать разные рецепты для наведенія красоты и чуть было не поплатились за это.

   Гвинну всегда нравилась въ его кузинѣ способность молчать, когда не хочется говорить, и соотвѣтствующее этому отношеніе въ молчанію другихъ. Они не обмѣнялись ни словомъ, покуда не выѣхали на болѣе широкое мѣсто; онъ любовался горами и холмами слѣва, съ ихъ веселыми городками и темными чащами лѣсовъ. Кое-гдѣ фабрики и склады нарушали прелесть почти первобытной природы, но сегодня паутина дыма не застилала сіяющаго неба.

   Они миновали послѣдній городовъ. Башни и остроконечныя кровли виллъ выглядывали изъ-за массы, культивированныхъ деревьевъ парка: тутъ были сосны и пальмы, эвкалипты и дубы, мадроны, лавры и акаціи. Сады были полны птицъ и дѣтей. Лица людей утратили свойственное имъ дѣловое, озабоченное выраженіе. Сидѣвшій на палубѣ своего катера одинъ изъ мѣстныхъ милліонеровъ широко улыбался; даже ротъ у него былъ открытъ и жадно втягивалъ чистый бодрящій воздухъ.

   Изабелла объяснила, что онъ не «заработался», такъ какъ получилъ свои милліоны въ наслѣдство, да и вообще у здѣшнихъ дѣльцовъ здоровый видъ: это зависитъ отъ климата и отъ кухни, которая въ Калифорніи превосходна.

   Когда они вошли въ каналъ залива Санъ-Пабло, Изабелла стала править очень осторожно,— мѣсто было узкое и опасное. За подъемнымъ мостомъ они не только оказались одни на серебристомъ водяномъ просторѣ, но имъ перестали попадаться на встрѣчу и загородные дома. За то горы становились все грознѣе и внушительнѣе по мѣрѣ приближенія къ Розуотэрской бухтѣ. Катеръ вошелъ въ зеленоватую воду озера, превратившагося затѣмъ въ каналъ, извивавшійся подобно гигантскому змѣю и порою настолько съуживавшійся, что можно было достать рукою траву съ берега. Тутъ и тамъ попадались на встрѣчу рыбачьи лодки. Это зрѣлище напоминало Голландію, но было гораздо прекраснѣе въ виду дикаго грандіознаго характера мѣстности и величественныхъ горъ.

   Изабелла указала на островокъ, гдѣ красовался среди деревьевъ бѣлый домъ. Въ тѣни ихъ сидѣли и полулежали мужчины безъ сюртуковъ.

   — Это — мѣстный клубъ. Томъ Кольтонъ введетъ васъ въ него, но если вы не расположены охотиться въ компаніи, вы можете стрѣлять утокъ сколько вамъ будетъ угодно — на моей землѣ. Какъ? Вы не знаете, что это — лучшее въ мірѣ мѣсто для охоты на утокъ? Она начинается съ 15-го октября. Я не сдала нынче въ аренду моихъ болотъ и намѣрена стрѣлять утокъ на продажу. Вы поможете мнѣ, а барышъ — по-поламъ.

   Глаза Гвинна засверкали,— онъ былъ страстный охотникъ.

   Тѣмъ временемъ небо померкло, стало блѣдно-голубымъ, горы уходили налѣво, солнце сѣло, и лишь на западѣ еще оставалась алая полоса. Вдали показались деревни, обработанныя поля; надвинулись сѣрыя сумерки, и обширное пространство приняло унылый пустынный видъ.

   — Вотъ Розуотэръ — тамъ, гдѣ свѣтятся огни. Мы пріѣхали,— сказала Изабелла.

   Задумавшійся Гвиннъ вздрогнулъ и увидѣлъ, что она готовится причалить въ небольшой пристани. Позади нея лежала группа невысокихъ холмовъ, бѣлыхъ домиковъ и полей. Среди нихъ выдѣлялся двухъэтажный большой домъ безъ всякой претензіи на архитектурный стиль, но съ совершенно плоскою кровлею и просторною верандою. Въ саду стояли голые розовые кусты и цвѣтущія хризантемы, но деревьевъ совсѣмъ не было. Далѣе виднѣлись многочисленныя службы.

   — Неужели вы здѣсь живете?— спросилъ Гвиннъ, ожидавшій живописной мѣстности въ калифорнійскомъ духѣ.

   — Дядя Гирамъ продалъ красивѣйшія мѣста, но я не горюю о томъ, чему помочь не могу; зато изъ оконъ прекрасный видъ. Но гдѣ же мальчикъ?

   Она возвысила голосъ и позвала:

   — Дзума! Дзума!

   На зовъ ея выбѣжалъ мальчикъ-японецъ. Она объяснила Гвинну, что двое слугъ проводятъ воскресенье въ Рогуотерѣ, но ея «япончикъ» умѣетъ дѣлать «всего понемножку». Притомъ онъ очень услужливъ, чѣмъ большинство ихъ не отличается. Онъ — и поваръ, и горничная.

   — Неужели же у васъ нѣтъ женской прислуги?

   — Ни одна женщина не станетъ жить въ такой глуши. Старикъ Макъ, служившій тридцать лѣтъ дядѣ Гираму, спитъ въ домѣ. Прежде тутъ была гостинница, его до сихъ поръ зовутъ Ольдъ-Иннъ. Это было въ дни романическаго грабительства, и у дома есть свои «страшныя исторіи», но нѣтъ привидѣній.

   Было рѣшено, что Гвиннъ будетъ обѣдать у Изабеллы и ночевать въ гостинницѣ въ Розуотэрѣ. Она телефонировала япончику, и въ каминѣ гостиной былъ разведенъ огонь. Покуда миссъ Отисъ переодѣвалась наверху, Гвиннъ съ любопытствомъ осмотрѣлъ комнату. На стѣнахъ онъ увидѣлъ массу фотографій, эскизовъ,— онъ вспомнилъ объ ея жизни заграницей и спросилъ себя: какъ она пользовалась своей свободой? Онъ былъ убѣжденъ, что она не могла злоупотребить ею: въ ней чувствовалась даже нѣкоторая чопорность, унаслѣдованная отъ предковъ-пуританъ.

   Было, однако, очевидно, что она чувствовала себя вправѣ наслаждаться полнымъ отдыхомъ послѣ дневного труда. Въ комнатѣ стояли съ полдюжины креселъ и широкій диванъ съ множествомъ подушекъ. Коверъ и подушки были краснаго цвѣта, и вся комната, хотя удивительно уютная и симпатичная, могла принадлежать холостяку — до такой степени въ ней недоставало никакихъ чисто женскихъ украшеній. За то полки были уставлены массою книгъ, среди которыхъ Гвиннъ нашелъ выдающіяся произведенія современныхъ русскихъ, нѣмецкихъ, французскихъ, итальянскихъ авторовъ и лишь нѣсколько томиковъ англійскихъ критиковъ.

   Изабелла сошла внизъ — очень хорошенькая въ голубомъ платьѣ, достаточно простомъ для того, чтобы не представлять слишкомъ большого контраста съ его собственнымъ дорожнымъ костюмомъ. Затѣмъ она пригласила его пройти въ ея комнату, гдѣ онъ могъ привести въ порядокъ свой туалетъ.

   — Мнѣ нужно было бы меблировать комнату для гостей, но въ такомъ случаѣ моя пріемная сестра Паула непремѣнно стала бы пріѣзжать ко мнѣ съ дѣтьми въ самое неудобное время.

   Гвиннъ скорчилъ гримасу, сѣвъ со щеткою въ рукѣ передъ ея туалетнымъ столикомъ. Онъ, словно извиняясь передъ обладательницею спальни, оглядѣлся кругомъ — она была такъ скромна и дѣвственна, что доставила ему смутное удовольствіе.

   Окна, туалетъ, постель — все было задрапировано бѣлой кисеей; въ углу стояла качалка, полъ прикрывался голубыми японскими циновками, и два громадныхъ банта того же цвѣта украшали пологъ у постели и туалетъ. Спускаясь по лѣстницѣ, онъ рѣшилъ, что она обладаетъ вкусомъ и пониманіемъ комфорта, и это нѣсколько примирило его съ мыслью объ его собственномъ уединенномъ ранчо.

  

IV.

   Между Розуотэромъ и ранчо Ольдъ-Иннъ было всего три мили, и, хотя Изабелла ѣхала рысью и наслаждалась опьяняющей свѣжестью утренняго воздуха, дѣлавшею ее порою нечувствительною въ человѣческимъ сторонамъ жизни, мысли ея постоянно возвращались къ пріятному вчерашнему вечеру у камина, къ ужину въ низкой съ балками комнатѣ перваго этажа, ужинъ изъ жареныхъ цыплятъ, прозрачной спаржи и содовыхъ бисквитъ, отъ котораго Гвиннъ пришелъ въ мальчишескій восторгъ. Они говорили о сотнѣ постороннихъ предметовъ, такъ что Абъ, второй слуга, которому предстояло проводить Гвинна въ Розуотэръ, трижды пріотворялъ дверь и кашлялъ. Изабеллѣ еще ни разу не приходилось поговорить здѣсь съ кѣмъ-нибудь по душѣ о томъ, что составляло широкій кругъ ея интересовъ. Въ уютной домашней обстановкѣ, полулежа въ креслѣ передъ огнемъ, Гвиннъ тоже «отошелъ» и разговорился о своихъ любимыхъ книгахъ и видѣнныхъ имъ странахъ, скользя взоромъ по оживленному лицу кузины. Онъ заворчалъ, когда пришлось собираться въ путь, и попросилъ ее заѣхать за нимъ пораньше въ гостинницу: безъ нея онъ не поѣдетъ въ свой ранчо.

   Несмотря на удовольствіе, доставленное ей этимъ вечеромъ, миссъ Отисъ не была въ сантиментальномъ настроеніи; она только удивлялась: какъ могла она такъ долго обходиться безъ товарища? Одиночество и независимость — были главными идеалами ея жизни, но пріятное общество могло придать имъ новую привлекательность. За этотъ годъ она ни съ кѣмъ не видѣлась, за исключеніемъ судьи Лесли, и не имѣла другихъ разговоровъ, кромѣ дѣловыхъ. Розуотэрское общество могло, конечно, очень немногое дать ей, но и оно словно забыло объ ея существованіи. При встрѣчѣ въ магазинахъ бывшія пріятельницы увѣряли, что «стремятся въ ней», но ни одна въ ней не заглянула. Не пугало ли ихъ ея превращеніе въ «дѣловую женщину»?

   Загадка разъяснилась, благодаря ея встрѣчѣ съ первой мѣстной красавицей — миссъ Долли Баутсъ. Оказалось, что въ Розуотэрѣ всѣ женщины поголовно, молодыя и старыя, не исключая дѣвицъ — увлечены до такой степени карточной игрой, что не выходятъ по цѣлымъ днямъ изъ клубовъ. Изабелла улыбалась, вспоминая этотъ эпизодъ. Она радовалась утру, солнцу и тому, что съумѣла заинтересовать Гвинна.

   Услышавъ отъ слуги, что миссъ Отисъ ожидаетъ его внизу, Гвиннъ быстро сбѣжалъ по лѣстницѣ. Абъ держалъ въ поводу другую лошадь, при видѣ которой Гвиннъ милостиво объявилъ, что она дѣлаетъ честь Калифорніи. Онъ плохо спалъ,— въ гостинницѣ давала представленіе бродячая труппа, и всю ночь былъ шумъ и гамъ… Они сейчасъ же ѣдутъ? Отлично.

   Во время медленнаго подъема на холмъ, ведшій на Main-Street, Гвиннъ украдкою поглядывалъ на кузину. На ней былъ костюмъ для верховой ѣзды свѣтло-каштановаго цвѣта: разрѣзная юбка въ видѣ шароваръ, мягкая фетровая шляпа и перчатки того же оттѣнка, что очень гармонировало съ золотистою мастью ея кобылы.

   Изабелла лукаво поглядѣла на него.

   — Вамъ не нравится, когда женщина ѣздитъ по мужски? Но здѣсь такія дороги, что иначе невозможно, особенно — зимою; онѣ позоръ для вашей цивилизаціи. Вотъ здѣсь — центръ вашей будущей дѣятельности на многіе годы. Main-Street для этой части нашего края, тоже что Wall-Street — для Соединенныхъ Штатовъ.

   Въ концѣ улицы у двойной рѣшетки уже стоялъ рядъ пыльныхъ повозокъ, запряженныхъ сильными, крупными лошадьми. За рѣшеткою тянулось массивное длинное зданіе, нѣчто вродѣ безконечнаго базара или пассажа, въ которомъ были сконцентрированы всѣ склады и магазины, обыкновенно разсѣянные по всему городу. Общій ихъ видъ напоминалъ рядъ каютъ, выходящихъ въ корридоръ парохода, только всѣ онѣ были большихъ размѣровъ. Тутъ помѣщались банки, салоны, курятники, фруктовая и бакалейная торговли, магазины готоваго платья и шляпъ, ювелирныя лавки, пять аптекъ. Витрины нѣкоторыхъ изъ нихъ могли поспорить въ блескѣ съ витринами въ Санъ-Франциско. Съ одной части зданія примыкала крытая галлерея, и на ея кровлѣ красовались самыя эксцентричныя по формѣ и цвѣту вывѣски.

   Гвиннъ разсматривалъ это очевидно старинное, напоминавшее время піонеровъ сооруженіе съ тѣмъ интересомъ, котораго, за исключеніемъ Санъ-Франциско и Миссіи, ничто въ Калифорніи не возбуждало въ немъ. Ему почти захотѣлось жить въ это время. Голосъ миссъ Отисъ отвлекъ его отъ мечтаній. Она говорила:

   — Розуотэръ — финансовый и торговый центръ громаднаго земледѣльческаго района. Здѣсь есть четыре банка — очень солидныхъ, они однихъ лѣтъ съ американскою Калифорніею. Ежедневный оборотъ — въ полмилліона долларовъ, а жителей здѣсь менѣе пяти тысячъ человѣкъ…

   Она говорила сухимъ дѣловитымъ тономъ, и Гвиннъ почти не узнавалъ ее: вчера она была нѣжна и женственна. Онъ рѣшилъ, что скорѣе женится на портретѣ Джорджа Вашингтона, но въ этотъ мигъ, въ отвѣтъ на чей-то окликъ, Изабелла быстро обернулась съ порозовѣвшими отъ удовольствія щеками и блестящими глазами, и тотчасъ же подскакала галопомъ въ кабріолету, въ которомъ сидѣла очень хорошенькая блондинка. Послѣ первыхъ привѣтствій Изабелла поспѣшила ихъ познакомить.

   — Это — мой лучшій другъ — Анабель, м-ссъ Томъ Кольтонъ. Она вернулась только вчера вечеромъ.

   Гвиннъ пожалъ руку молодой женщины, глядѣвшей на него веселыми, смѣющимися глазами. Она держалась изящно, увѣренно, и вмѣстѣ съ тѣмъ казалась такой любезной, радушной и сердечной, что сразу произвела на Гвинна самое лучшее впечатлѣніе. Она говорила безъ «slang», не употребляя никакихъ «словечекъ», и ея простой полотняный костюмъ былъ, очевидно, произведеніемъ первокласснаго портнаго.

   — Анабель — прелесть,— сказала миссъ Отисъ, когда они отъѣхали,— я гораздо больше люблю ее, чѣмъ мою пріемную сестру Паулу, хотя у насъ нѣтъ рѣшительно ничего общаго. Она обожала дѣтей еще въ ту пору какъ играла съ куклами. Разумѣется, она сейчасъ же вышла замужъ. Ея мать, м-ссъ Лесли, принадлежитъ къ мѣстной старинной фамиліи и знала мою мать. Я очень ее люблю, но не скажу, чтобы мнѣ ея не доставало. Полнота счастія наступаетъ, пожалуй, только тогда когда намъ не будетъ никого не доставать.

   Гвиннъ уже вздыхалъ отъ жары и нѣсколько разъ отиралъ покрывавшееся пылью лицо, но Изабелла сказала смѣясь, что она нарочно повезла его въ объѣздъ для того, чтобы онъ могъ полюбоваться своими владѣніями.

   Внизу, подъ ихъ ногами, разстилалась окаймленная съ одной стороны горнымъ кряжемъ долина, перерѣзанная холмами и лѣсами; далеко за ними поднималась гигантская гора св. Елены, названная такъ въ честь русской княжны, жены послѣдняго изъ русскихъ губернаторовъ въ сѣверной Калифорніи. Долина пестрѣла золотистыми полями, фруктовыми садами, эвкалиптовыми деревьями, разсаженными для защиты скота отъ непогоды или нестерпимой жары. Тамъ паслись большія стада рогатаго скота; въ одномъ мѣстѣ все казалось отъ него бѣлымъ. Дальше паслись лошади. На горахъ лежала нѣжно-алая и блѣдно-лазурная дымка съ постоянно переливавшимися оттѣнками.

   — Это все ваше!— сказала Изабелла, выходя изъ роли простаго чичероне,— неужели вы не чувствуете гордости?

   Гвиннъ былъ въ восторгѣ, но поспѣшилъ себя увѣрить, что причиною тому красота мѣстности, а не девятнадцать тысячъ акровъ земли. Не было ли у его дѣда вчетверо больше? Правда, тѣ имѣнія были заложены, а это все принадлежало ему безусловно. Раньше онъ какъ-то не думалъ о своихъ владѣніяхъ (даже въ смыслѣ дохода), какъ о чемъ-то реальномъ, и даже описанія Изабеллы ничего не говорили его воображенію.

   Но теперь, не отрывая глазъ отъ дивнаго простора (даже часть горной цѣпи принадлежала ему), онъ ощутилъ переполнившую его сердце великую благодарность къ Отису, имя котораго онъ забылъ. Онъ вспыхнулъ подъ пристальнымъ взглядомъ Изабеллы, сознавая, что чувства его отражаются на лицѣ его, но вдругъ былъ пораженъ изумленіемъ, лишившимъ его дара слова, когда она неожиданно обвила его шею руками и крѣпко поцѣловала его.

   — Вотъ!— воскликнула она,— до сихъ поръ я не настоящимъ образомъ любила васъ, хотя и не отрицала, что вы очень интересный человѣкъ. Мужчины въ сущности — взрослые мальчики. Одни бываютъ милы, другіе — нѣтъ. Вы милы. И я съ этихъ поръ беру васъ на свое попеченіе: раньше я лишь исполняла свой долгъ. А теперь посмотрите на эти горы. Чертова гора и гора св. Елены — бывшіе вулканы…

   Болѣе взволнованный, чѣмъ онъ считалъ это для себя возможнымъ, юной теплотою и магнетизмомъ этого поцѣлуя, хотя было очевидно, что она такъ же точно поцѣловала бы маленькаго мальчика, Гвиннъ стадъ машинально смотрѣть по направленію ея хлыстика.

   — Здѣсь постоянно говорятъ о вулканахъ и землетрясеніяхъ, сказалъ онъ,— что это значитъ?

   — Если бы вамъ пришлось здѣсь рости — вы не удивлялись бы? Существуетъ теорія, въ силу которой калифорнійцы такъ легко относятся ко всякимъ невзгодамъ. Помимо воздуха, насыщеннаго электричествомъ, и восьми мѣсяцевъ солнечнаго сіянія, они обязаны этимъ постоянному ожиданію землетрясеній. Стоитъ ли заботиться о завтрашнемъ днѣ?

   Домъ Гвинна былъ некрасивъ, но просторенъ и окруженъ съ трехъ сторонъ рощею изъ сѣрыхъ дубовъ. Пріѣзжихъ встрѣтилъ взрослый слуга-японецъ, нанятый Изабеллою, и совмѣщавшій амплуа буфетчика, горничной и выѣздного.

   Внутреннее убранство дома вызвало полное одобреніе Гвинна; тутъ были его кресло, книги изъ его библіотеки, портреты друзей. Онъ замѣтилъ кипу англійскихъ газетъ и умышленно отвелъ глаза. Изабелла провела его по всѣмъ комнатамъ и наконецъ на кухню, гдѣ представила ему кухарку, пожилую мексиканку, привѣтствовавшую его съ большимъ достоинствомъ. Кромѣ нея, было еще двое рабочихъ на фермѣ. Исполнивъ все это, она стала прощаться съ нимъ, такъ какъ обѣщала завтракать у Анабель Кольтонъ.

   — Неужели вы покинете меня?— воскликнулъ онъ въ огорченіи.

   — Тяжелая минута должна была наступить рано или поздно!— сказала она лукаво.

   Она кивнула ему головою, взмахнула хлыстикомъ и скрылась въ облакѣ пыли. Гвиннъ, недовольный, пожалъ плечами и вошелъ въ домъ, гдѣ его ожидали письма изъ Англіи.

  

V.

   Несмотря на обѣщаніе провести съ нею цѣлый день, Изабелла едва могла просидѣть у подруги дѣтства два часа и уѣхала подъ благовиднымъ предлогомъ вскорѣ послѣ завтрака.

   Изящный домъ, безукоризненная сервировка стола, прелестныя избалованныя дѣти и любезная, милая хозяйка, оживленно говорившая о непомѣрныхъ претензіяхъ рабочаго класса, о воспитаніи дѣтей, о страсти въ картамъ, проявившейся въ Розуотэрѣ,— все это нагнало на нее такую безумную скуку, какой она не испытывала даже въ безпорядочномъ домѣ своей пріемной сестры Паулы. Вырвавшись оттуда, она только въ силу своей благовоспитанности воздержалась отъ громкаго возгласа облегченія и понеслась по улицѣ съ быстротою, всполошившей сонный городовъ. Дорогою она напѣвала испанскія пѣсенки, а вернувшись домой, почувствовала себя такою счастливою, что не легла спать до полуночи, наслаждаясь сознаніемъ своего одиночества.

   Между тѣмъ Гвиннъ принялся за почту. Мать извѣщала его о скоромъ пріѣздѣ, но его огорчило отсутствіе письма отъ Флоры Сэнгъ — всегда интереснаго и живого. Первымъ его движеніемъ было — сжечь газеты, но онъ не утерпѣлъ и принялся пробѣгать ихъ, стыдясь сознаться самому себѣ, что онъ ищетъ въ нихъ чего-нибудь, относящагося къ нему, и огорчается тѣмъ, что не видитъ своего имени. Наконецъ онъ схватилъ шляпу и отправился въ отдаленныя мѣста своихъ владѣній.

   Приливъ горечи уступилъ мѣсто сомнѣніямъ, рѣдко тревожившимъ его въ прежніе годы, когда всѣ благодѣтельныя феи осыпали его дарами, а мелкія неудачи лишь подстрекали его энергію. Но со времени отъѣзда изъ Англіи онъ не встрѣчалъ ни поощренія, ни лести. Правда, онъ являлся въ роли слушателя, наблюдателя, но онъ слишкомъ давно привыкъ смотрѣть на себя, какъ на выдающуюся личность: съ дѣтства его прочили въ великіе люди. А что, если таланты его были не болѣе какъ плодомъ самолюбія, самообольщенія, поощряемаго сцѣпленіемъ благопріятныхъ для него обстоятельствъ?

   Въ настоящее время онъ менѣе всего чувствовалъ себя «великимъ человѣкомъ», но еще болѣе его удручало отсутствіе въ немъ симпатій къ новой отчизнѣ. Она была ненавистна ему со всей своей политикой, обѣими партіями, открытой грубой борьбой за власть и деньги. Ни одинъ изъ «реформаторовъ» не съумѣлъ удержаться на высотѣ своей первоначальной миссіи, хотя многіе изъ нихъ теперь занимали высокія мѣста.

   Ему вспомнился разговоръ въ вагонѣ съ молодымъ политическимъ дѣятелемъ, говорившимъ напрямикъ:

   — Или надо примкнуть къ «смазчикамъ», или вамъ крышка. Вся эта борьба съ трестами — одинъ разговоръ. Преуспѣваетъ не честнѣйшій, а тотъ, кто половчѣе. Партія труда кричитъ противъ капиталистовъ, а изъ ея же рядовъ выходятъ капиталисты, которые спѣшатъ наступить на горло бывшимъ товарищамъ. Они знаютъ, какъ знаю я, и какъ узнаете впослѣдствіи и вы, что на свѣтѣ только и есть стоящаго вниманія что власть и деньги…

   Эту же тему передъ нимъ развивали безъ конца разные люди, заранѣе охлаждая его рвеніе. Для того, чтобы испытать прежній пылъ восторга, жажду борьбы, увѣренность въ себѣ, возвышавшую его, какъ ему казалось, надъ простыми смертными, онъ отдалъ бы теперь все на свѣтѣ.

   Гвиннъ поднялся до половины горы и осмотрѣлся. Передъ нимъ разстилалась громадная долина; съ сѣвера и съ юга очертанія горъ казались воздушными и заволакивались нѣжною дымкою, переливавшею изъ одного оттѣнка въ другой. Но самая красота картины пугала его,— въ ней было нѣчто не реальное, неправдоподобное,— то, что зачастую охватывало его съ самаго его пріѣзда въ Америку. Тутъ все было слишкомъ грандіозно. Онъ почувствовалъ вдругъ такую тоску по знакомымъ роднымъ пейзажамъ старой Англіи, что ему захотѣлось уѣхать съ первымъ поѣздомъ. Если онъ и обладалъ какими-нибудь дарованіями, онъ могъ проявить ихъ лишь тамъ.

   Но до дому было далеко, и онъ вернулся поздно, очень усталый и очень голодный. Когда онъ вошелъ въ свою уютную, полную цвѣтовъ гостиную, его охватило внезапное спокойствіе, а послѣ холодной ванны и прекраснаго ужина онъ пришелъ къ убѣжденію, что лучше всего было выдержать съ собою эту борьбу въ самомъ началѣ.

   Ему не пришлось видѣть Изабеллу цѣлыхъ три недѣли. Онъ отнесся къ женскому непостоянству съ нѣкоторой философіей, быть можетъ, потому, что онъ былъ очень занятъ приведеніемъ въ порядокъ дѣлъ по имѣнію. Главною доходною статьею были сѣнокосъ и скотоводство; фруктовый садъ и огородъ могли при нѣкоторыхъ реформахъ тоже давать доходъ, но молочная ферма шла плохо. Управляющій, взятый м-ромъ Кольтономъ старшимъ «на испытаніе», посовѣтовалъ Гвинну заняться разведеніемъ цыплятъ, но это предложеніе привело владѣльца въ ярость. На управляющаго можно было положиться, судя по словамъ м-ра Кольтона, лишь наполовину: онъ былъ человѣкомъ свѣдущимъ, но, пожалуй, охулки на руку не положитъ. Гвиннъ пришелъ къ убѣжденію, что ему лучше всего сдѣлаться своимъ собственнымъ управляющимъ. Къ сожалѣнію, на это потребовалось бы слишкомъ много времени и труда, и онъ сталъ подумывать о совѣтѣ судьи Лесли и Тома Кольтона — продать половину своихъ владѣній, разбивъ ихъ на небольшіе участки, на которые былъ громадный спросъ.

   Окончательно рѣшившись, онъ поѣхалъ въ городъ — сдать объявленіе въ обѣ мѣстныхъ газеты, а также — отправить публикацію въ Санъ-Франциско.

   Въ городѣ былъ большой съѣздъ у торговаго ряда. Двери «салоновъ» такъ и хлопали. Большинство фермеровъ было въ полотняныхъ накидкахъ и широкополыхъ соломенныхъ шляпахъ, но дамы ихъ принарядились. Мѣстныхъ дѣвицъ можно было узнать по свѣжей кисеѣ и бѣлымъ шляпкамъ. Несмотря на стеченіе разномастной публики, не было видно ни одного полисмена, ни одного револьвера. Прошли дни, когда люди напивались до того, что ихъ пистолеты стрѣляли сами собой.

   Гвиннъ встрѣтилъ въ толпѣ Изабеллу и направился къ ней, позабывъ о своей обидѣ. Она вся просіяла и объяснила, что вернулась наканунѣ изъ Санъ-Франциско отъ Паулы и проспала, а потому не успѣла протелефонировать ему. Зато она приглашаетъ его охотиться на утокъ. Сезонъ открывается именно сегодня. Она только окончитъ здѣсь нѣкоторыя дѣла, и они отправятся.

   Дорогою Изабелла весело разсказывала ему о томъ, какъ она ѣздила сначала въ Los Angeles — выставлять своихъ цыплятъ, а оттуда — въ Санъ-Франциско; ея зять-художникъ знакомилъ ее съ городомъ. У нихъ мало денегъ, но онъ беззаботенъ, любитъ повеселиться, съ нимъ постоянно бываютъ забавныя приключенія.

   Гвиннъ слушалъ ее, смѣялся, но потомъ вдругъ смолкъ. Она нашла его измѣнившимся къ лучшему въ костюмѣ для верховой ѣзды, въ высокихъ сапогахъ, съ загаромъ на лицѣ. Была еще какая-то неуловимая перемѣна, но сразу она не могла ее опредѣлить.

   Гвиннъ воздержался отъ выраженій радости при видѣ миссъ Отисъ. Онъ не только огорчался ея забвеніемъ, но не хотѣлъ, чтобы она знала, какъ сильно нуждался онъ за это время въ большемъ, чѣмъ простой совѣтъ. Ему недоставало ея симпатіи, ея поддержки, но онъ рѣшилъ, что долженъ закалить себя и въ этомъ отношеніи и одинъ выдержать борьбу.

   Онъ ничѣмъ не выдалъ своихъ чувствъ, но когда они подъѣхали въ ранчо, его первое замѣчаніе было немного странно для него самого.

   — Много интересныхъ молодыхъ людей встрѣтили вы въ вашемъ возлюбленномъ Санъ-Франциско?

   — Конечно. Черезъ часъ жара спадётъ, и мы поѣдемъ, захвативъ съ собою чай и сандвичи, такъ что намъ не надо будетъ спѣшить къ ужину. Кстати, я сохраняла охотничье платье дяди Гирама. Оно будетъ вамъ какъ разъ впору.

   Она вдругъ указала хлыстикомъ на холмистый лугъ позади дома. Все пространство было покрыто бѣлоснѣжными мохноногими, съ красными гребешками цыплятами, и ихъ бѣлые дома сверкали на солнцѣ. Зрѣлище было не лишено красоты, но Гвиннъ презрительно вздернулъ носъ. Онъ ненавидѣлъ цыплятъ.

   — Видѣли вы что-нибудь красивѣе?— спросила она съ гордостью,— всѣ они знаютъ меня, и я каждаго изъ нихъ люблю.

   — Конечно, они даютъ доходъ,— сказалъ онъ сухо,— но въ смыслѣ предмета любви я предпочелъ бы даже кота.

   — Я вожусь съ ними только въ случаѣ ихъ болѣзни. Кстати, я нахожу вашу идею насчетъ продажи половины Lumalitos — превосходной. Вы можете выгодно помѣстить деньги въ Санъ-Франциско, а въ другой половинѣ ранчо — устроить питомникъ для цыплятъ…

   — Нѣтъ, сударыня!

   Гвиннъ оглянулся на нее, сверкая глазами, какъ затравленный звѣрь, и затѣмъ расхохотался.

   — Я слышу это предложеніе отъ перваго встрѣчнаго и слышалъ его ежедневно отъ моего управляющаго, покуда ее отказалъ ему. Не потерплю ни одного цыпленка, ни одного куренка на моей землѣ! Помимо скуки — какой превосходный сюжетъ для каррикатуръ: «Гвиннъ до отъѣзда въ Америку и Гвиннъ въ Америкѣ». На заднемъ планѣ — Вестминстеръ, на переднемъ Гвиннъ, обращающійся съ рѣчью въ избирателямъ отъ цыплятъ Гвиннъ Мохноногій! Депутатъ отъ цыплячьяго округа! Благодарю васъ. Это курамъ на смѣхъ!

  

VI.

   Октябрьскій вечеръ былъ мягкій и колоритный, озеро тонуло въ золотистомъ блескѣ. Гвиннъ, держа ружье на колѣняхъ, осторожно гребъ, Изабелла сидѣла почти спиною къ нему, также держа ружье на готовѣ. На ней былъ мужской костюмъ, и ее можно было принять за мальчика. Гвиннъ неохотно облекся въ широкую куртку и доходившіе ему до пояса сапоги дяди Гирама. Они уже сдѣлали порядочный конецъ, но не видѣли еще ни одной утки. Вдругъ Изабелла взяла на прицѣлъ. Они обогнула мысокъ, и открывшаяся имъ поверхность плёса и узкій каналъ оказались черны отъ спящихъ утокъ. Оба они сразу выстрѣлили направо и налѣво, и испуганныя птицы поднялись стаей. Покрайней мѣрѣ съ полдюжины ихъ упало, и пока Изабелла заряжала ружье, Гвиннъ полѣзъ за утками и вернулся торжествующій, но весь въ грязи. Выстрѣлъ всполошилъ сосѣднія стаи: со всѣхъ сторонъ поднялись темныя тучи птицъ, но сейчасъ же снова сѣли.

   Изабелла взяла на себя обязанность заряжать ружья, а Гвиннъ стрѣлялъ безъ промаха, но черезъ нѣкоторое время онъ объявилъ, что съ него довольно: слишкомъ легкая добыча.

   — Всѣ мужчины — дѣти,— сказала миссъ Отисъ снисходительно,— привяжите лодку и пойдемъ пѣшкомъ.

   Они отправились по болотамъ, въ которыхъ она знала каждый уголокъ; тутъ утки попадались рѣже, и Изабелла радовалась при видѣ очевиднаго восторга своего спутника. Она никогда не сидѣла его вполнѣ счастливымъ. Въ Кэфитонѣ послѣ побѣдоноснаго возвращенія съ выборовъ онъ держалъ себя такъ безстрастно, какъ этого требовали традиціи. Въ день своей помолвки онъ показался ей глуповатымъ. Но сегодня, со сдвинутою назадъ фуражкою, съ раздувающимися ноздрями и сверкающими глазами, онъ казался юношей, для котораго настоящее — все! Изабелла не безъ сарказма подумала, что возможность кого-нибудь убить — примиряетъ людей съ жизнью. Но она сама была страстнымъ охотникомъ и понимала его настроеніе. Она нѣсколько разъ предлагала ему вернуться на лодку, напиться горячаго чаю и закусить, но онъ не соглашался, хотя охотничья сумка уже оттягивала ему плечи; сумка Изабеллы тоже была полна, и ноги ихъ еле двигались.

   Наконецъ онъ согласился, соблазняемый перспективою вкуснаго ужина изъ утокъ, но когда они добрались до лодки, Изабелла вскрикнула отъ ужаса и съ досадою сбросила свою ношу на землю. Лодка стояла среди густого ила, облѣпившаго ее со всѣхъ сторонъ: начался отливъ.

   — Не могу простить себѣ, что повѣрила на слово безпамятному старому Маку. Онъ никогда не помнитъ времена прилива и отлива, а сама я забыла. Вотъ, что значитъ разъѣзжать по гостямъ вмѣсто того, чтобы сидѣть дома и заниматься дѣломъ!

   — Ну что жъ такое? Посидимъ, подождемъ прилива!

   — Шесть часовъ!

   — Что за бѣда? Охотничье приключеніе, вотъ и все! У насъ есть чай и сэндвичи.

   Для Гвинна это было первою возможностью утѣшить кого-нибудь, и онъ поспѣшилъ ею воспользоваться.

   — Мы тепло одѣты, погода чудная; если озябнемъ, можно будетъ походить…

   — Въ этихъ-то сапогахъ? Я и такъ чуть жива.

   У нея явилось желаніе прислониться головою къ его плечу и заплакать, но гордость явилась ей навстрѣчу, и она пожала плечами. Ей только досадно, что она была такой идіоткой! Она изжаритъ утокъ не хуже Дзумы, а онъ пусть завариваетъ чай.

   Гвиннъ развелъ костеръ изъ хворосту, они заварили чай и съ жадностью слѣдили за птицами, жарившимися на крюкѣ отъ лодки. Жаркое пришлось ѣсть пальцами, но они этимъ не смущались, выпили весь чай и съѣли до кусочка взятую съ собою провизію. Изабелла, вспоминая, какъ негодовали ея отецъ, дядя и зять на всякое нарушеніе ихъ комфорта, почувствовала истинную симпатію къ Гвинну, который былъ веселъ и добродушенъ. Вымывъ руки въ болотной травѣ, онъ растянулся во всю длину и закурилъ трубку; она тоже достала папиросу, но сейчасъ же вскочила на ноги.

   — Надо садиться въ лодку! Становится все сырѣе, и скоро поднимется такой туманъ, что мы почувствуемъ себя какъ въ склепѣ, если не будемъ сидѣть на сухомъ.

   Она указала на сѣверъ, и Гвиннъ увидѣлъ призрачную гору, двигавшуюся по гладкой поверхности болота, подобно кораблю, идущему подъ всѣми парусами. Странныя очертанія туманной массы заинтересовали Гвинна, и онъ смотрѣлъ на грозное приближеніе этого ночного пришельца, несшагося съ сѣвера и готоваго, казалось, окутать цѣлый міръ. Онъ спрыгнулъ въ лодку и помогъ войти Изабеллѣ, а затѣмъ туманъ надвинулся на нихъ такимъ густымъ облакомъ, что оставалось лишь смирно сидѣть и слѣдить за свѣтившимися во мглѣ огоньками трубки и папиросы.

   — Онъ разсѣется, какъ только взойдетъ луна,— сказала Изабелла, слегка вздрагивая,— вы не озябли?

   — Что за вопросъ? Вы — не мать мнѣ. Я долженъ былъ бы спросить васъ объ этомъ. Мы можемъ время отъ времени грѣться чаемъ.

   — До начала прилива осталось еще часа два.

   — Я прекрасно себя чувствую и вообще никогда не сержусь ни на какія приключенія. Но вотъ подходящее время и мѣсто для той исторіи, которую вы обѣщали мнѣ разсказать. Долженъ же я, наконецъ, узнать васъ.

   — Зачѣмъ вамъ знать меня?

   — Я держусь другого взгляда на этотъ предметъ. Вы — мой единственный другъ среди 80-ти милліоновъ чужихъ людей.

   — Хорошо,— послышался изъ тумана спокойный голосъ,— кажется, мнѣ и самой хочется разсказать ее вамъ. Это тѣмъ удобнѣе, что вы даже не можете убѣжать: пропадете въ туманѣ…

   Гвиннъ рѣдко интересовался чьею-нибудь прошлою жизнью, но искусство, съ которымъ она дала новое направленіе его жизни, встревожило его мужское чувство независимости и побудило его предъявить на нее нѣкоторыя права, если дѣло дойдетъ до того, что ихъ воли когда-нибудь столкнутся, онъ долженъ выйти побѣдителемъ изъ борьбы.

   Она въ свою очередь тоже встревожилась давленіемъ, которое онъ незамѣтно оказывалъ на нее, и тоже рѣшила, что при безмолвномъ столкновеніи ихъ — она во всякомъ случаѣ не будетъ побѣждена, и оказанное ею Гвинну довѣріе — только дастъ ей возможность болѣе твердо и незамѣтно управлять его дальнѣйшею судьбою.

   Миссъ Отисъ разсказала о томъ, какъ до смерти отца она жила двойною жизнью: у нея достаточно было съ нимъ хлопотъ, не говоря уже о стараніяхъ свести концы съ концами, но она крѣпко спала въ тѣ ночи, когда ей не приходилось бѣгать за нимъ по холмамъ съ фонаремъ въ рукѣ. Отецъ не выносилъ никакого общества, и ей почти не случалось бывать на танцовальныхъ вечерахъ и церковныхъ праздникахъ, на которыхъ веселилась молодежь. На нее смотрѣли, какъ на жертву, и это развивало въ ней нездоровую сантиментальность. Она жила книгами и мечтами. Она считала себя сказочной принцессой и ждала принца.

   Когда умеръ отецъ — все измѣнилось. Она отправилась въ Европу; чувство свободы, путевыя впечатлѣнія опьянили ее, особенно въ первое время, но призракъ принца не переставалъ ее тревожить; по временамъ ей начинало казаться, что молодость ея уже прошла (это особенно сильно чувствуется между восемнадцатью и двадцатипятью годами). Ей встрѣчались интересные люди, но сердце ея оставалось холодно.

   Въ Парижѣ, гдѣ она прожила довольно долго и посѣщала мастерскую художника, она познакомилась съ дѣвушкой-американкой, болѣзненнаго вида, поражавшей ее своимъ необыкновеннымъ прилежаніемъ. Когда онѣ сошлись ближе, дѣвушка созналась, что страшно нуждается, что у нея въ прошломъ — большое горе, и она не можетъ вернуться домой.

   «Я упросила Веронику переѣхать ко мнѣ. Стоило большого труда удержать ее; послѣ краткаго отдыха она желала вернуться къ работѣ, но я знала, что если отпущу ее, то она бросится въ Сену. Герой ея романа оказался женатымъ человѣкомъ, и въ довершеніе всего она все еще любила этого негодяя. То, что я узнала отъ нея — сразу втоптало въ грязь мои мечты, внушило мнѣ отвращеніе къ мужчинамъ. Сказочный принцъ оставилъ меня наконецъ въ покоѣ.

   «Послѣ смерти Вероники я долго путешествовала по Германіи. Тяжелое впечатлѣніе мало-по-малу изглаживалось; въ такомъ настроеніи я пріѣхала въ Мюнхенъ, гдѣ безумно увлеклась искусствомъ, оперой, театромъ, и гдѣ на раутѣ баронессы Л. я встрѣтила человѣка, при видѣ котораго мнѣ показалось, что врата блаженства наконецъ распахнулись предо мной.

   «Онъ былъ богатый американецъ, любилъ искусство, много путешествовалъ, презиралъ все пошлое. Ему шелъ сорокъ второй годъ; онъ, очевидно, уже пережилъ періодъ пылкихъ страстей, но мною онъ сильно увлекся, вѣроятно, потому, что я представляла собою нѣчто для него новое.

   «Я жила въ пансіонѣ, онъ не бывалъ у меня, но мы проводили цѣлые дни въ странствованіяхъ по Мюнхену, заглядывая въ разные очаровательные готическіе уголки, гуляя по зеленымъ берегамъ Изара, завтракая на террасахъ ресторановъ, осѣненныхъ зелеными вѣтвями, я, конечно, постоянно бывали въ оперѣ. Мы посѣтили вмѣстѣ замокъ Людвига Баварскаго, любовались лебедями, словомъ, переживали настоящій сонъ любви.

   «Я была такъ счастлива, что не могла ни о чемъ думать даже оставаясь наединѣ съ собою: я сидѣла, какъ въ трансѣ, и мозги мои еле функціонировали. Мой молодой энтузіазмъ, вѣроятно, пробудилъ и въ немъ отблескъ его собственной молодости, но это не могло продолжаться безконечно. Не знаю, съ какихъ поръ я стала догадываться о томъ, что основная часть всего его существа была рожденная пресыщеніемъ скука, и что всякая надстройка надъ нею рисковала внезапно рухнуть. Мы ничего не рѣшали. Я не хотѣла выходить замужъ, но черезъ мѣсяцъ послѣ нашего знакомства, когда ему почти удалось убѣдить меня уѣхать въ Англію и тамъ обвѣнчаться, онъ однажды опоздалъ на свиданіе. Придя на него, онъ былъ такъ очарователенъ, такъ извинялся, что, будь я нѣсколько постарше, я заподозрила бы неладное.

   «На слѣдующій день я заболѣла инфлуэнцою и сообщила ему, что мнѣ не придется выходить цѣлую недѣлю. Онъ писалъ мнѣ по два раза въ день и присылалъ цвѣты. На четвертый день я послала ему записку съ извѣщеніемъ, что буду завтракать на террасѣ ресторана Neue Börse. Онъ не ожидалъ меня, онъ совсѣмъ не явился. Позднѣе я увидѣла его въ коляскѣ въ обществѣ замѣчательно красивой и, какъ мнѣ показалось, чуждой всякихъ иллюзій женщины.

   «Нельзя передать испытанныхъ мною мукъ ревности и негодованія. Въ пять часовъ я получила отъ него записку. Онъ извѣщалъ, что уѣзжалъ изъ города, и просилъ меня придти въ кафе Луитпольдъ, гдѣ мы часто пили шоколадъ, любуясь безконечною толпою. Я пошла, но въ душѣ моей гнѣвъ и обида боролись съ надеждою. Никогда онъ не былъ со мною такъ обворожителенъ, а я торжествовала отъ сознанія, что онъ — лжецъ, такъ какъ знала, что это поведетъ меня по пути открытій. Наконецъ я не выдержала и сказала, что видѣла его въ придворномъ саду. Онѣ страшно поблѣднѣлъ, но принялся увѣрять меня, что дѣйствительно уѣзжалъ, только-что вернулся и не успѣлъ прочесть моей записки. Я знала, что онъ лжетъ, но тутъ же онъ сталъ настойчиво умолять меня ѣхать въ Англію и обвѣнчаться.

   «Я впала въ мучительныя колебанія, притомъ я не могла уѣхать изъ Мюнхена,— деньги были высланы мнѣ сюда, а на его счетъ я не хотѣла ѣхать. Слѣдующія двѣ недѣли были самыми для меня тяжелыми. Я видѣла его съ этою женщиной три-четыpe раза и все болѣе убѣждалась, что я утратила для него обаяніе новизны. Его пресыщенная натура требовала возбужденія другого рода. Боясь поддаться его очарованію, я написала ему, что не рѣшаюсь выйти за человѣка, которому не могу вѣрить, и уѣхала въ Вѣну, оттуда — въ Венгрію. Я переѣзжала съ мѣста на мѣсто, нигдѣ не находя покоя. Я оставила распоряженіе моему мюнхенскому банкиру относительно того, чтобы въ банкѣ сохранялись письма, которыя могли получиться на мое имя. Послѣ мучительной борьбы съ собою я рѣшила наконецъ сложить оружіе. Быть можетъ, мнѣ и удастся удержать его любовь?

   «Я вернулась въ Мюнхенъ въ яркій, солнечный прохладный день — было, какъ я помню, 1-го ноября. Трамваи были переполнены, у людей — цвѣты въ рукахъ. На мой вопросъ: не праздникъ ли сегодня?— мнѣ сказали, что сегодня — день поминовенія усопшихъ.

   «Я уже видѣла празднество этого рода въ Венеціи, и мнѣ захотѣлось сравнить его съ мюнхенскимъ. Письмо въ банкъ было мною отослано (я не рѣшилась зайти сама); я написала также его банкиру, прося переслать отъ меня письмо м-ру П. Оставалось одно — ждать извѣстій. Машинально купивъ вѣнокъ у женщины въ живописномъ головномъ уборѣ, я послѣдовала за всѣми на кладбище, обнесенное съ трехъ сторонъ высокою стѣною. Я оказалась въ хвостѣ цѣлой массы народа. Нѣкоторые съ любопытствомъ заглядывали въ находившуюся у воротъ мертвецкую, и я вспомнила, что здѣсь имѣютъ обыкновеніе выносить покойника по прошествіи шести часовъ въ мертвецкую, во избѣжаніе погребенія заживо. Я тоже заглянула туда и отшатнулась при видѣ желтаго, какъ воскъ, лица старухи, покоившейся въ ближайшемъ гробу. У меня остался въ памяти даже узоръ кружева, украшавшаго ея чепецъ…

   «Я долго бродила по аллеямъ среди нарядной толпы. Могилы и памятники утопали въ цвѣтахъ; ленты, цвѣтные фонари, высокіе свѣтильники, пламя которыхъ казалось призрачно блѣднымъ при дневномъ свѣтѣ подъ яркимъ синимъ небомъ Баваріи — все напоминало какой-то Элизіумъ, но у меня не выходило изъ памяти желтое лицо старухи, ея костлявыя руки; оно преслѣдовало меня, и единственнымъ средствомъ отдѣлаться отъ навязчивой идеи было — пойдти туда.

   «Стиснувъ зубы, я пошла по Leichenallee и вошла въ покойницкую. Гроба были поставлены по наклонной плоскости, и подножья ихъ утопали въ цвѣтахъ и зелени, такъ что покойники казались полу-сидящими, полу-лежащими и словно принимали посѣтителей…

   «Я долго смотрѣла на двоихъ мужчинъ во фракахъ, на старую дѣвушку въ подвѣнечномъ нарядѣ, на молодую мать съ ребенкомъ. Затѣмъ я увидѣла гробъ, стоявшій рядомъ съ гробомъ старухи, и сразу словно окаменѣла. Мнѣ вдругъ представилось, что я сижу у озера въ Розуотэрѣ и вижу наяву страшный сонъ…

   «Въ гробу лежалъ онъ! Въ первую секунду я еле узнала его — такъ онъ былъ желтъ, и его нижняя челюсть такъ безобразно отвисла, измѣняя слегка насмѣшливое выраженіе рта. Дневной свѣтъ безпощадно изобличалъ каждую черту, проведенную на лицѣ его жизнью, посвященной одному наслажденію, морщинки вокругъ главъ, дряблость холеныхъ рукъ… Онъ былъ невыразимо старъ и ужасенъ. Я никогда не думала, чтобы такой блестящій духъ могъ оставить за собою такую жалкую оболочку! Я видѣла мертвымъ только отца, но онъ не казался мнѣ страшнымъ.

   «Моя любовь мгновенно умерла. Я содрогалась отъ ужаса при мысля, что я могла любить эту жалкую плоть. Это было не болѣе, какъ вспышка молодости, потребность любви, инстинктъ ея, не затронувшій духовной стороны моего существа. Вѣнокъ былъ еще у меня въ рукахъ, и я машинально положила его среди другихъ цвѣтовъ, о покупкѣ которыхъ позаботился, вѣроятно, его слуга.

   «Въ тотъ же день я послала за его слугою и узнала, что онъ и консулъ Соединенныхъ Штатовъ уже исполнили нужныя формальности для перевезенія тѣла въ Нью-Іоркъ. Онъ умеръ отъ Брайтовой болѣзни, обнаружившейся черезъ два дня послѣ моего отъѣзда.

   «Въ тотъ же день я уѣхала изъ Мюнхена. Смутно помню мое душевное состояніе во время долгихъ скитаній по Италіи и Швейцаріи. Я умышленно воздерживалась отъ анализа своихъ ощущеній. Наконецъ, я почувствовала, что пришло время откинуть черную завѣсу, задернутую мною между моимъ сознаніемъ и тайниками моего существа, и выпустить на свѣтъ Божій новаго гостя. Гостемъ этимъ оказалась свобода, которой я ждала всю жизнь.

   «Я почувствовала себя невыразимо сильной, легкой, свободной. Тираннія любви пала. Я заплатила неизбѣжную дань моей молодости и моему полу. Впервые я ощутила, что живу въ реальномъ мірѣ, не въ мірѣ мечтаній. Есть женщины и женщины. Ихъ достаточно для продолженія человѣческаго рода, но среди нихъ есть другія, и число ихъ все растетъ, которыя пробуждаются къ жизни уже послѣ того, какъ онѣ прошли сквозь это неизбѣжное безуміе и посвятили себя высшимъ интересамъ, за которыми материнство — счастливое или несчастное — обыкновенно захлопываетъ двери. Когда-нибудь я изложу вамъ мою теорію относительно дѣятельности такихъ женщинъ, а покуда — довольно съ васъ, и разсказу моему конецъ».

  

VII.

   Подъ вліяніемъ тумана и этого разсказа Гвиннъ почувствовалъ ознобъ съ головы до ногъ.

   Уже во второй разъ ему приходилось бросать взоры въ тайники чужой души: въ первый разъ это было въ ту ночь, когда онъ выслушалъ предсмертную исповѣдь лорда Зиля. Теперь онъ еще не рѣшилъ: привлекаетъ или отталкиваетъ его признаніе Изабеллы? Она была жестоко откровенна, но онъ все же сомнѣвался въ томъ: понимаетъ ли ее и теперь?

   — Не нахожу ничего подходящаго, что бы я могъ сказать вамъ, и потому лучше ничего не скажу. Когда все это случилось?

   — За восемь мѣсяцевъ до моего пріѣзда въ Англію. По возвращеніи сюда я предалась безумному восторгу, отъ радости я танцовала по комнатамъ. Калифорнія до того не похожа на все остальное, что не надо быть здѣшнимъ уроженцемъ для того, чтобы увлечься ею. Это приходитъ со временемъ. Если бы я такъ не думала, я не рѣшилась бы настаивать на вашемъ пріѣздѣ…

   Гвиннъ улыбнулся. Туманъ разсѣялся, и луна взошла. Теперь онъ ясно видѣлъ Изабеллу. Она спустила шарфъ, волосы ея растрепались, и темный шарфъ производилъ впечатлѣніе ленты, перехватывающей косу, на подобіе прически, какую носили предки-революціонеры, портреты которыхъ онъ видѣлъ въ домѣ на Русскомъ холмѣ. На минуту голова у него закружилась. Ему показалось, что онъ видитъ старинный портретъ-медальонъ.

   — Итакъ, вы не вѣрите въ любовь, какъ въ величайшее благо въ мірѣ.

   Она подняла на него свои ясные, задумчивые глаза.

   — Я вѣрю въ любовь, какъ вѣрю въ смерть, какъ — во многое, чего отрицать нельзя. Но я не вѣрю, чтобы она была первымъ благомъ жизни, даже — для убѣжденныхъ семьянинокъ, если только онѣ не безнадежно тупы. Для женщины, рождающей дѣтей — любовь такова, но другія женщины пришли къ убѣжденію, что она — случайность, и это открытіе принесло имъ счастье. Женщины типа Анабель знаютъ лишь одну свободу — которую даютъ богатство и снисходительный мужъ, но для другихъ она нѣчто высшее — абсолютная свобода души, для которой внѣшняя независимость служитъ лишь символомъ. Мы находимъ ее, лишь успѣвъ покончить съ божкомъ любви. Когда умныя женщины поймутъ, что онѣ составляютъ особый полъ и помедлятъ (по крайней мѣрѣ до окончанія первой молодости) съ выборомъ товарища и друга, принадлежащаго въ другому полу, болѣе интересному для насъ, конечно, чѣмъ нашъ,— лишь тогда человѣчество сдѣлаетъ первый шагъ по пути въ истинному счастью.

   — Недурная идея, такъ какъ товарищество — одна изъ лучшихъ вещей въ мірѣ. Женщина во многомъ полезнѣе мужчинѣ, чѣмъ товарищъ его пола. Очевидно даже, что она не уступаетъ ему въ различныхъ видахъ спорта…

   — Если бы вы знали, какъ я бываю счастлива, ложась каждый вечеръ въ постель съ убѣжденіемъ, что я засну сномъ младенца! Я люблю трудъ. Люблю жизнь подъ открытымъ небомъ. Люблю долгіе вечера наединѣ съ моими книгами, мечтами и планами на будущее — моими собственными. Я радуюсь при мысли, что я никого не полюблю и никогда уже не буду несчастной. Я любила моего отца и была несчастна. Этого человѣка, о которомъ я говорила вамъ, я, безъ сомнѣнія, любила. Теперь я питаю къ людямъ лишь симпатію и дружескія чувства. Мой зять любитъ Паулу, но онъ требуетъ, чтобы даже мысли ея принадлежали ему. Семья любила Анну Монгомери — вы узнаете ее,— она заласкала, опутала ее, и дѣвушка съ большимъ музыкальнымъ талантомъ и нѣжною красотою цвѣтка — безплодно завяла…

   — Настоящее счастье, быть можетъ, заключается въ забвеніи того, что любовь — эгоистична.

   Снова наступило долгое молчаніе. Все окружающее приняло невыразимо зловѣщій, мертвенный видъ. Необычайная яркость луны усиливала черноту ночи, зато ближайшіе предметы вырисовывались съ такою отчетливостью, словно они были изъ хрусталя. Все кругомъ походило на землю, надъ которою навѣки зашло солнце, или на планету, еще не вошедшую въ солнечную систему. Гвиннъ вспомнилъ, какъ, стоя ночью на палубѣ корабля, подходившаго къ Санъ-Франциско, онъ испыталъ тоже самое впечатлѣніе. Эта отрѣшенность отъ остального міра дѣлала для него понятнѣе характеръ народа, создавшаго въ теченіе полувѣка такой городъ — изъ пустыни. И снова онъ ощутилъ смутное чувство гордости при мысли, что у него есть связь съ этимъ народомъ.

   — Здѣшнія пустыни и озера бываютъ почти страшны при лунномъ сіяніи,— сказала Изабелла,— такъ и кажется, что они притаились, насторожились и втайнѣ собираются съ силами для взрыва. Страна землетрясеній не можетъ быть вполнѣ нормальной и прекрасной. Но вотъ и приливъ. Воображаю, какъ старый Макъ будетъ ворчать на насъ! Но все же я думаю, что плита у него топится, и я не отпущу васъ домой безъ чашки горячаго кофе.

  

VIII.

   На слѣдующій день Гвиннъ всталъ поздно и былъ отъ этого не въ духѣ. Покуда онъ одѣвался, ему принесли записку отъ Изабеллы.

   «Дорогой товарищъ! Сейчасъ Анабель мнѣ телефонировала, что Томъ, м-ръ Лесли и двое другихъ вліятельныхъ здѣшнихъ гражданъ собираются къ вамъ послѣ завтрака, и, какъ я подозрѣваю, не просто для знакомства. Не будьте слишкомъ англичаниномъ; хотя вы уже сдѣлали успѣхи въ этомъ отношеніи, но все еще впадаете въ погрѣшности. Довольны ли вы вашимъ японцемъ? Онъ, вѣроятно — не менѣе чѣмъ принцъ, и надменность его можетъ по временамъ сравниться съ вашею. Онъ не снизойдетъ до кражи вашихъ сигаръ, но будетъ брать ихъ по праву. Зато онъ станетъ содержать вашъ домъ въ чистотѣ. Если онъ исчезнетъ, дайте мнѣ знать немедленно, а позабочусь о вашихъ удобствахъ. Подождите судить о насъ, покуда не увидите Санъ-Франциско.— Изабелла».

   Гвиннъ улыбнулся словамъ «дорогой товарищъ», но нахмурился при совѣтѣ быть поменьше англичаниномъ.

   — Буду чѣмъ мнѣ вздумается, чортъ побери!— воскликнулъ онъ къ изумленію Имуры-Кизобуры-Хиномото, входившаго въ эту минуту съ кипяткомъ для бритья.

   Тѣмъ не менѣе онъ принялъ гостей очень любезно и предложилъ имъ сигаръ и виски.

   Судья Лесли былъ умный и тактичный юристъ, одно изъ свѣтилъ адвокатуры на сѣверѣ, человѣкъ настолько прямой, что онъ не долго просидѣлъ на судейскомъ креслѣ: для этого надо было ладить съ политическими заправилами. Онъ былъ толстъ, мѣшковатъ, просто одѣвался, принадлежалъ въ республиканцамъ и не особенно восхищался своимъ зятемъ, виднымъ членомъ демократической партіи.

   Этотъ молодой человѣкъ заинтересовалъ Гвинна. Блѣднолицый, бѣлесоватый, съ длинной фигурою и лицомъ, освѣщеннымъ блѣдно-голубыми невинными съ виду глазами, онъ произвелъ на Гвинна впечатлѣніе человѣка сильнаго съ циничнымъ складомъ ума.

   М-ръ Уитонъ, одинъ изъ «отцовъ города», бывшій золотоискатель и фермеръ, теперь — банкиръ, былъ наоборотъ широколицъ, костистъ, съ рѣзкимъ ртомъ и жесткими глазами. М-ръ Баутсъ, толстый, маленькій человѣкъ, казался всегда на-сторожѣ. Онъ былъ одѣтъ очень чисто, даже элегантно; глаза его показались Гвинну плутовскими. Репутація у него была сомнительная, но нѣкоторыя «уклоненія» въ сторону отъ законности прощались ему ради его привязанности къ родному Розуотэру, процвѣтанію котораго онъ много способствовалъ.

   Послѣ прелюдій въ видѣ разговора о погодѣ и хозяйствѣ, гости перешли къ дѣлу. М-ръ Баутсъ высказался отъ лица остальныхъ. Узнавъ о намѣреніи Гвинна продать часть земли, они собрали митингъ и вынесенную собраніемъ резолюцію — имѣютъ честь сообщить м-ру Гвинну. Послѣ изгнанія китайцевъ, о которомъ многіе весьма сожалѣютъ, въ Калифорнію начался наплывъ японцевъ, съ которымъ скоро придется серьезно бороться. Китайцы были безобидны,— они были усердными, нетребовательными слугами и не добивались ничего большаго.

   Японцы — не то. Они являются въ нашу прекрасную страну менѣе всего для того, чтобы быть слугами. Они скупаютъ земли въ самыхъ плодородныхъ мѣстностяхъ. Крупныя владѣнія, подобныя Lumalitas, теперь разбиваются на участки, и многіе изъ нихъ уже перешли въ руки японцевъ, которые удивительно ловки. Они прибываютъ съ каждымъ пароходомъ, скоро они образуютъ настоящее нашествіе. Сами же они нѣсколько лѣтъ тому назадъ, когда еще только формировались изъ полудикаго племени въ націю, громко заявили, что Японія — для японцевъ. И здѣсь необходимо заявить: Калифорнія — для калифорнійцевъ. Въ здѣшнемъ округѣ это уже сдѣлано.

   — А теперь, м-ръ Гвиннъ, мы явились просить васъ не продавать вашей земли японцамъ. Это и есть молоко въ кокосовомъ орѣхѣ, какъ говорится, т.-е. главная причина нашего визита.

   Не давая времени отвѣтить Гвинну, котораго подобное коллективное вмѣшательство могло взбѣсить, заговорилъ судья Лесли, поддержавшій доводы м-ра Баутса.

   — Этотъ маленькій желтый народъ, передъ которымъ я готовъ многихъ случаяхъ снять шляпу,— нежелательный элементъ въ странѣ бѣлыхъ. Не только всѣ ихъ взгляды и вѣрованія настолько разнятся отъ нашихъ, что ни о какой ассимиляціи не можетъ быть и рѣчи, но главное для здѣшняго края то обстоятельство, что они — угроза нашей промышленности и торговлѣ. При ихъ удивительной воздержности и работоспособности они могутъ подорвать любое предпріятіе. Наша задача — выкурить ихъ отсюда. Если мы нуждаемся въ мелкихъ собственникахъ, то для этого у насъ есть наша молодежь. Наконецъ есть эмигранты изъ Европы, которыхъ мы всячески должны поощрять. Но несмотря на нашъ желудокъ страуса, мы не можетъ переварить японца. Это — чувство всего народа.

   Покуда говорилъ судья, Гвиннъ быстро соображалъ. Ему не хотѣлось уступать давленію, а съ другой стороны — было нежелательно сдѣлать ошибку въ самомъ началѣ. Къ сущности ему было, выражаясь вульгарно, наплевать на японцевъ, но въ тоже время — и на Калифорнію. Тутъ онъ замѣтилъ, что Кольтонъ лѣниво приподнялъ вѣки и посмотрѣлъ на него, словно предупреждая. Гвиннъ отвѣтилъ съ изысканной вѣжливостью.

   — Очень благодаренъ всѣмъ вамъ, господа, за то, что вашимъ обращеніемъ во мнѣ вы избавили меня отъ возможности совершить крупную ошибку. Я вовсе не жажду имѣть японцевъ сосѣдями. Я былъ однимъ изъ немногихъ, всегда признававшихъ опасность Японіи для нашей цивилизаціи — еще въ то время, когда всѣ выказывали имъ симпатіи по случаю войны съ русскими. Не я, во всякомъ случаѣ, буду ихъ поощрять. Можете на меня разсчитывать.

   — Вашу руку!— сказалъ басомъ м-ръ Уитонъ.

   Всѣ четверо торжественно пожали руку новому сосѣду и съ увлеченіемъ выпили за его здоровье. Помня мѣстныя традиціи, Гвиннъ пригласилъ ихъ въ ужину на утокъ, но трое отказались, принялъ приглашеніе одинъ Кольтонъ, жена котораго обѣдала у судьи. Онъ зайдетъ за нею попозже. Маріанна приготовила утокъ съ искусствомъ настоящаго мастера и подала къ нимъ еще другія кушанья, названія которыхъ были извѣстны лишь ей одной. Кольтонъ ѣлъ какъ-то механически, а затѣмъ, когда они перешли на веранду, вытащилъ изъ кармана свертокъ съ орѣхами, безъ которыхъ, какъ онъ замѣтилъ, всякая ѣда — не ѣда. Гвиннъ отказался отъ національнаго лакомства, такъ какъ всякой дипломатіи есть границы, и закурилъ трубку. Разговоръ естественнымъ образомъ перешелъ на политику.

   — Я неожиданно сдѣлался вашимъ повѣреннымъ и потому не вижу препятствій къ тому, чтобы довѣриться вамъ,— заговорилъ Кольтонъ, щелкая орѣхи, и тотчасъ перешелъ къ изложенію своей программы. Онъ — демократъ, такъ какъ всѣ шансы — на сторонѣ демократіи. Земледѣльческій классъ, избалованный легкою жизнью, становится все требовательнѣе и недовольнѣе; демократическая партія систематически раздуваетъ его недовольство, воюетъ посредствомъ печати съ трестами, возмущается неравнымъ распредѣленіемъ капиталовъ, и, конечно, все это дѣлается для того, чтобы стать во главѣ земледѣльцевъ. Люди эти невѣжественны, но демократы держатъ ихъ въ уздѣ, хотя и соблазняютъ ихъ чуть-ли не анархистскими теоріями.

   — Я самъ одѣваюсь въ тряпьё, при видѣ котораго моя бѣдная жена чуть не плачетъ, и разъѣзжаю въ старомъ кабріолетѣ по фермерамъ, а карманы мои набиты сластями для ребятишекъ — все за тѣмъ, чтобы показать: какой я добрый демократъ. Черезъ пять лѣтъ я буду въ конгрессѣ я надѣюсь при первой вакансіи пройти въ сенаторы. Въ президенты я не мѣчу; большинство ихъ если и уходитъ изъ Бѣлаго Дома живыми, то все равно уже они — «мертвые люди». И отвѣтственность слишкомъ велика. Конечно, для моей женки я желалъ бы такого положенія, но и въ качествѣ жены сенатора она будетъ прекрасно поставлена. У меня имѣются двѣ тысячи акровъ, оставленныхъ мнѣ теткою. Они находятся въ безводной мѣстности, и владѣлецъ озера, къ которому они прилегаютъ, надѣется скупить ихъ у меня за гроши, но не на такого онъ напалъ. Я не даромъ состою членомъ законодательнаго учрежденія, и мнѣ удастся провести законъ объ отчужденіи озера въ пользу штата. Тогда я окажусь владѣльцемъ хорошо орошенной земли, которую распродамъ по участкамъ — тысячъ за сто долларовъ, а деньги помѣщу частью въ строительной компаніи въ Санъ-Франциско, частью — въ акціяхъ новой электрической дороги Баутса — совѣтую и вамъ взять ихъ. Тогда я построю домъ въ Вашингтонѣ, и жена будетъ выписывать платья изъ Парижа по четыре раза въ годъ…

   Онъ съ сіяющими глазами обернулся въ Гвинну.

   — Вы видѣли ее лишь мелькомъ, и совсѣмъ не видѣли ребятишекъ. У насъ самый уютный домикъ на свѣтѣ, и мы рады будемъ васъ видѣть во всякое время.

   Гвиннъ разсѣянно поблагодарилъ его. Все въ немъ кипѣло отъ негодованія и отвращенія.

   Циническая откровенность молодого провинціала съ его вѣрою въ свою звѣзду — напомнила ему въ каррикатурѣ его собственную юношескую самоувѣренность. Въ то время какъ онъ колебался между желаніемъ высказаться откровенно о причинѣ своего пріѣзда въ Америку и опасеніемъ обнаружить свою игру передъ возможнымъ соперникомъ, Кольтонъ, уже покончившій съ орѣхами и сбросившій на полъ массу скорлупокъ, вытащилъ изъ кармана большое красное яблоко и принялся осторожно чистить его своимъ ножомъ.

   — Не могу сказать, чтобы мнѣ нравилась изнанка политики. Жена моя всегда утверждаетъ, что я — честнѣйшій человѣкъ. Во всякомъ случаѣ мнѣ пріятнѣе сдѣлать другому хорошее, чѣмъ дурное. Но если онъ станетъ мнѣ поперекъ пути — какъ съ этимъ быть въ странѣ, гдѣ политика подобна машинѣ, каждый зубецъ и винтикъ которой нуждаются въ смазкѣ? Я радуюсь тому, что мнѣ не придется брать взятокъ. Давать или брать самому — большая разница.

   — А мнѣ все же кажется, что лучшій путь къ славѣ и могуществу заключается въ той высшей силѣ, которая связана съ безукоризненною честностью. Человѣкъ, владѣющій массами и мѣтящій въ государственные люди, долженъ идти къ цѣли чистымъ путемъ.

   Гвиннъ не безъ краски въ лицѣ (онъ достаточно ознакомился съ Америкой) рискнулъ изложить эти теоріи. Кольтонъ фыркнулъ.

   — Ничего не выйдетъ. Это — взгляды Изабеллы. Говоря откровенно, развѣ ваша политика лучше?

   — Много лучше, хотя и она далека отъ совершенства. И у насъ много негоднаго, но это — пустякъ въ сравненіи со здѣшнимъ цинизмомъ. Странная аномалія: очень немногіе изъ американцевъ, взятыхъ по одиночкѣ, производятъ впечатлѣніе людей нечестныхъ, но едва они вступаютъ на общественную арену, какъ становятся неузнаваемы. Зато здѣсь меньше лицемѣрія, чѣмъ въ Европѣ.

   — Можетъ быть, не спорю. И у насъ бывали судорожныя попытки реформъ въ этой области. Но одна сессія въ Сакраменто обыкновенно излечивала нашихъ идеалистовъ. Знаете что? Вамъ надо жениться. Сначала я думалъ, что вамъ подойдетъ Изабелла, но нѣтъ. Возьмите жену такую, какъ моя, не отличающую одну партію отъ другой. Я знаю самую подходящую для васъ невѣсту — очаровательную дѣвушку… Это — Долли Баутсъ. Она свѣжа, какъ персикъ, и такая же хозяйка, какъ Анабель.

   Гвиннъ хранилъ молчаніе,— онъ былъ до того взбѣшенъ, что не рѣшался говорить. Кольтонъ ничего не замѣчалъ. Онъ еле помнилъ имя Гвинна, такъ какъ мало занимался внѣшнею политикою и рѣшилъ, что тотъ пріѣхалъ въ Америку спеціально съ цѣлью поправить дѣла и зажить землевладѣльцемъ.

   — Я пріѣхалъ въ Калифорнію съ единственною цѣлью — работать здѣсь на политическомъ поприщѣ, такъ какъ мое неожиданное пэрство лишило меня возможности дѣлать это въ Англіи. Я избралъ демократическую партію именно потому, что она нуждается въ людяхъ и болѣе подходитъ къ программѣ виговъ. Но если она такова, то нечего торопиться. Ранѣе четырехъ лѣтъ я не буду избирателемъ, и если въ концѣ концовъ вступлю въ ряды республиканцевъ, мы, по крайней мѣрѣ, не будемъ соперниками.

   — Что вы?— воскликнулъ невинно Кольтонъ, но Гвиннъ замѣтилъ, что глаза его блеснули,— хоть въ извѣстномъ смыслѣ обѣ партіи недорого стоятъ, но демократы должны побѣдить и дать намъ возможность сдѣлать карьеру. Соперники? Ничуть! Для всѣхъ найдется мѣсто, а вы именно такой человѣкъ, какой вамъ нуженъ. Изабелла разсказывала, что вы — удивительный ораторъ. Я и забылъ. Что до меня касается, я совсѣмъ не умѣю говорить, и у насъ никого нѣтъ, кто бы могъ увлечь толпу. Еще на дняхъ въ комитетѣ объ этомъ сокрушались. За четыре года вы можете многаго достигнуть. Вы будете бывать на всѣхъ митингахъ и собраніяхъ и говорить за меня рѣчи. Судья Лесли вамъ также поможетъ, и какъ только вы осилите здѣшніе законы, вы можете выступить на судѣ. Затѣмъ я возьму васъ съ собою въ будущемъ году въ Сакраменто — къ тому времени я буду сенаторомъ — въ качествѣ моего личнаго секретаря. Сначала у васъ волосы встанутъ дыбомъ, но это — пустяки. Для того, чтобы попасть въ конгрессъ — вамъ нужно семь лѣтъ, для сенаторства — девять. Только вы должны принять насъ цѣликомъ: такими, какіе мы есть. Конечно, мы потребуемъ реформъ, и тутъ-то вы можете развернуть ваше краснорѣчіе, громя республиканцевъ, которые грабятъ вдову и сироту, земледѣльца и фермера. Мы пообѣщаемъ рабочимъ нѣчто вродѣ подсахареннаго соціализма, но не больше того. Иначе нашей партіи — конецъ. Обдумайте это. Теперь я долженъ ѣхать. Моя жена не любитъ поздно возвращаться домой. Заходите къ намъ, когда будете въ городѣ.

   Гвиннъ позвонилъ, чтобы подавали экипажъ гостя, поблагодарилъ его за совѣтъ, затѣмъ приказалъ подать себѣ лошадь и чуть не половину ночи проѣздилъ по своему ранчо.

  

IX.

   Недѣли черезъ двѣ Изабелла устроила вечеръ въ честь своего кузена, съ которымъ жаждали познакомиться мѣстныя красавицы. Давно не отворявшійся парадный залъ былъ праведенъ въ порядокъ и очищенъ отъ всякаго хлама — трудами незамѣнимаго Дзумы. Гвиннъ съ Изабеллою украсили стѣны пальмовыми вѣтвями и вѣтвями апельсиновыхъ деревьевъ, густо усѣянными мелкими желтыми плодами — первыми въ этомъ году. Приглашенъ былъ оркестръ. Томъ Кольтонъ и мѣстный «левъ» Хиліардъ Уитонъ съѣздили въ Lumalitas для того, чтобы узнать — будетъ ли Гвиннъ во фракѣ? Анабель, Кольтонъ, Долли Баутсъ, Серена Уитонъ, послѣ долгихъ переговоровъ по телефону, рѣшили надѣть открытыя платья. Изабелла, вопреки мѣстнымъ традиціямъ, рѣшила «поразить» гостей и предложить имъ выписанный изъ города ужинъ.

   — Кажется, вы честолюбивы,— засмѣялся Гвиннъ,— вы намѣрены разбогатѣть и стать самою модною женщиной въ Санъ-Франциско? Кстати, я уже цѣлый годъ не видѣлъ васъ въ бальномъ платьѣ. Я помню, какъ вами восхищались въ Аркотѣ. Изъ любви къ вашей родинѣ вы отказались отъ блестящаго положенія, и этого я тоже не забылъ…

   Вечеръ оказался очень оживленнымъ. Всѣ приглашенія были приняты. На хозяйкѣ было платье изъ чернаго шиффона съ блѣдно-голубою отдѣлкою, и Гвинну, видѣвшему ее то въ охотничьемъ, то въ верховомъ костюмѣ или въ простыхъ вечернихъ платьяхъ — какъ-то странно было увидѣть ее съ открытыми плечами и руками.

   Вальсируя съ нею, онъ даже удивился, что такая красавица не производитъ на него никакого впечатлѣнія, какъ женщина, хотя она сошла со своего пьедестала и была оживлена и мила. М-ссъ Уитонъ, смотрѣвшая на нихъ въ лорнетъ, рѣшила, что Изабелла слишкомъ независима для того, чтобы нравиться мужчинамъ, а мѣстная сплетница м-ссъ Минерва Хэйтъ замѣтила, что ей во всякомъ случаѣ слѣдовало бы выйти за своего кузена: о нихъ уже начинаютъ говорить. На дняхъ, встрѣтивъ миссъ Отисъ въ городѣ, она высказала ей свое мнѣніе, состоявшее въ томъ, что ей слѣдуетъ взять въ домѣ «chaperon», и что же отвѣтила эта гордячка? Ровно ничего! Она поглядѣла черезъ нее, словно ея совсѣмъ тутъ не было. Но она за это поплатится!

   М-ссъ Хэйтъ произнесла эту фразу, поведя носомъ, словно сочувствовавъ непріятный запахъ: такъ выражалась у нея надменность. Присутствующимъ была хорошо знакома эта фраза болѣзненно завистливой, самолюбивой, истерической женщины, считавшей, что судьба обездолила ее, хотя она имѣла прекраснаго мужа и состояніе.

   Гвиннъ много танцовалъ съ Долли Баутсъ, обладавшей, несмотря на расцвѣтъ своей немного яркой красоты, умомъ шестнадцати-лѣтней дѣвочки; Изабелла уже знала, что Кольтонъ прочилъ ему Додли въ невѣсты, и, повидимому, ничего противъ этого не имѣла. Кромѣ Гвинна, вокругъ Долли кружился цѣлый рой молодежи: такой типъ красоты всегда влечетъ мужчинъ.

   Ужинъ произвелъ сенсацію; втайнѣ Изабеллу осуждали за мотовство, но всѣ сдѣлали честь ея пиру. А сама хозяйка подъ конецъ почувствовала тоску. Все это показалось ей такъ, мелко, такъ неинтересно! Она завидовала Долли съ ея плебейскою кровью въ жилахъ и полной неспособностью мыслить. Она нѣсколько удивилась вниманію къ Долли Гвинна, но вѣдь мужчины могутъ судить о дѣвушкахъ лишь по наружности, а всѣ прелести Долли были выставлены наружу въ лучшемъ свѣтѣ, какъ товаръ въ витринѣ.

   Гости благодарили «очаровательную молодую хозяйку», восхищались вечеромъ, и, конечно, Изабеллѣ не стоило бы труда искоренить карточную эпидемію, но она рѣшила, что съ нея довольно.

——

   Послѣ вечера Гвиннъ съ особеннымъ усердіемъ засѣлъ за законы, и судья Лесли не могъ имъ нахвалиться. Его настроеніе сразу удивительно поднялось: онъ вдругъ почувствовалъ себя на твердой почвѣ. Мозгъ его послѣ долгаго бездѣйствія жадно поглощалъ новую умственную пищу. Онъ вспомнилъ слова одной умной женщины, говорившей, что каждый разъ, какъ она чувствовала себя blasée, она начинала изучать новый языкъ, и это сразу молодило и оживляло ее.

   Однажды послѣ визита Анабель, пріѣхавшей въ новомъ экипажѣ, запряженномъ парою чудныхъ лошадей — послѣдній подарокъ мужа — поговорить съ Изабеллою по поводу м-ра Гвинна и Долли, миссъ Отисъ на слѣдующій же день предложила молодой дѣвушкѣ поѣхать въ Lumalitas, гдѣ ей нужно было сдѣлать выписки изъ сельско-хозяйственныхъ книгъ кузена.

   Долли, краснѣя, согласилась, и въ условный часъ заѣхала за нею — нарядная, въ красной шляпкѣ съ перьями и въ яркомъ платьѣ, похожая на пышную махровую розу.

   Гвиннъ выбѣжалъ къ нимъ на встрѣчу. Когда онѣ сняли ватерпруфы, онъ подумалъ, что никогда еще не видѣлъ рядомъ двухъ такихъ красавицъ. Изабелла была проще одѣта, но ея черная жакетка сидѣла безукоризненно, блѣдно-голубой рюшъ у шеи и такой же рюшъ, обрамлявшій подкладку большой черной шляпы, оттѣняли биній цвѣтъ ея глазъ, и длинныя густыя рѣсницы. Никогда она не казалась ему такой невинной и дѣвственной. Она не глядѣла на него, и онъ видѣлъ только ея улыбающіеся глаза и полуоткрытыя губы.

   — Приличія запрещаютъ мнѣ бывать у васъ одной, вотъ я и убѣдила м-ссъ Баутсъ пріѣхать со мною. Вы займете другъ друга на верандѣ, покуда я буду сидѣть за работой. Хорошо?

   Уходя она замѣтила, что Гвиннъ обратился въ Долли съ оживленіемъ, какого она не замѣчала въ немъ со времени его увлеченія м-ссъ Кэй. Удобно усѣвшись въ креслѣ, она стала прислушиваться въ дуэту голосовъ, превратившемуся затѣмъ въ соло. М-ссъ Долли знала, что американка должна быть интересна, оживлена и «занимать» англичанина, который это любитъ. По временамъ слышалась мужская реплика, но смѣхъ становился рѣже, оживленный тонъ замѣтно понижался. Изабелла брала томъ за томомъ, снова ставила ихъ на мѣсто, одну книгу она уронила… Прошелъ часъ. Она придвинула чернильницу съ перомъ и, казалось, прилежно дѣлала отмѣтки. Вдругъ въ комнату вошелъ хозяинъ.

   — Не хотите ли вы чаю? Еще немного рано, но можетъ быть съ дороги?..

   — Слишкомъ рано,— сказала Изабелла разсѣянно. Ея подбородокъ покоился на рукѣ, глаза были устремлены на страницу,— Маріанна еще, навѣрно, спитъ. Ступайте назадъ къ Долли, она не выноситъ, чтобы ее оставляли одну. Я не затѣмъ привезла ее сюда, чтобы она скучала.

   — Не затѣмъ? Но куда вамъ всѣ эти замѣтки? Не собираетесь же вы писать руководство?

   — Конечно нѣтъ. Ступайте отсюда.

   Гвиннъ вернулся на веранду. Еще въ теченіе цѣлаго часа оттуда продолжали доноситься звуки дѣвическаго — немного въ носъ — щебетанія. Затѣмъ наступило молчаніе, прерываемое короткимъ «staccato» случайныхъ замѣчаній, и наконецъ водворилась тишина. На порогѣ снова показался Гвиннъ.

   — Изабелла!— позвалъ онъ тихимъ, злымъ голосомъ.

   Она задумчиво обернулась и увидѣла блѣдное лицо и сверкающіе глаза.

   — Я никогда не прощу вамъ!— шепнулъ онъ.

   — Чего?

   — Чего? Да вы хотите свести меня съ ума? Увезите ее домой.

   — Какъ? Вамъ не было весело?

   — Весело? Это сущая пытка.

   — Ну, вотъ! А я еще думала, что угадала вашъ вкусъ?

   — Оставьте пожалуйста!

   — Что такое?

   Они стояли другъ противъ друга: Гвиннъ — красный и взбѣшенный, Изабелла — холодно вопросительно. Гвиннъ почувствовалъ, что обязанъ сдержаться. Было слишкомъ дерзко сказать женщинѣ, что онъ проникъ въ ея умыселъ — разочаровать его въ соперницѣ. Это значило бы — идти на ссору, а онъ этого не хотѣлъ, хотя и сердился на нее за ея вмѣшательство, и въ особенности — за эту послѣднюю ея побѣду. Поэтому онъ проговорилъ насколько могъ спокойнѣе.

   — Пожалуйста, увезите ее домой. Я верну вамъ всю библіотеку, если угодно.

   — Я уже кончила. Мнѣ жаль, что вы проскучали.

   Она тщательно собрала свои бумаги и пошла на выручку усталой м-ссъ Баутсъ, покуда Гвиннъ приказывалъ подавать экипажъ.

   По дорогѣ домой Долли замѣтила, что англичане ей не нравятся, а вообще она больше молчала.

   Такъ окончилась реформа общественной жизни въ Розуотэрѣ.

  

X.

   Однажды утромъ Гвиннъ проснулся съ жаждою города во всемъ своемъ существѣ. За неимѣніемъ Лондона, онъ удовольствовался бы тремя днями въ Нью-Іоркѣ, но въ виду настоящихъ обстоятельствъ приходилось помириться на Санъ-Франциско, гдѣ онъ не былъ со дня своего отъѣзда оттуда въ свѣтлое сентябрьское послѣ-обѣда. Кольтонъ совѣтовалъ ему снести старыя постройки на Market-Street и выстроить новое зданіе; онъ предлагалъ достать деньги на это предпріятіе, сулившее большія выгоды, а Гвиннъ кстати получилъ письмо отъ матери, просившей его увеличить ея доходъ.

   Одѣваясь, онъ думалъ о городѣ, вспоминая странное, сильное и смѣшанное впечатлѣніе, какое у него осталось отъ него. Несмотря на колоссальную массу издали сливавшихся между собою зданій, городъ казался возведеннымъ въ пустынѣ, отрѣзаннымъ отъ всего міра. Гвиннъ не любилъ Калифорнію и удивлялся тому, что среди своихъ занятій онъ постоянно думаетъ о городѣ и мечтаетъ перестроить его сверху до низу, начиная съ общественныхъ устоевъ и кончая — домами. Онъ приписывалъ это наслѣдственности, чувствуя страннымъ образомъ свое сходство не только съ романтическою испанскою расой, но и съ породою блестящихъ, стоявшихъ внѣ закона авантюристовъ, создавшихъ и возвеличившихъ этотъ городъ и вложившихъ въ его основаніе свою нравственную гнилость, надъ которою витаетъ, однако, ихъ предпріимчивый, смѣлый и прогрессивный духъ.

   Ему хотѣлось уѣхать одному. Онъ подозрительно и досадливо относился въ попыткамъ Изабеллы вліять на него и чувствовалъ, что между ними должна когда-нибудь произойти рѣшительная схватка. Но онъ не рѣшился послѣдовать своему внушенію: это было бы невѣжливо, и она, чего добраго, подумаетъ, что онъ бѣжитъ отъ нея, спасая свою независимость.

   Гвиннъ заѣхалъ за Изабеллою, которая въ ватерпруфѣ и съ косою, обмотанной въ нѣсколько разъ вокругъ шеи въ видѣ боа, сама кормила цыплятъ во дворѣ. Въ этомъ странномъ костюмѣ она не годилась, конечно, въ героини романа, но будь въ ея синихъ спокойныхъ глазахъ хоть отблескъ чего-нибудь порочнаго, она — со своимъ блѣднымъ лицомъ и волосами вокругъ шеи — могла бы напомнить «Грѣхъ» Штука въ новой Мюнхенской Пинакотекѣ.

   Онъ объявилъ ей, что соскучился по городу. Она обрадовалась и сказала, что онъ не могъ выбрать лучшаго времени: сегодня суббота.

   Надъ заливомъ еще стоялъ туманъ, когда они отплыли на катерѣ; горы казались черными и безформенными.

   Изабелла указала ему на одну изъ нихъ, замѣтивъ, что она перевернулась раза четыре. Гвиннъ прервалъ ее. Довольно онъ наслушался ужасовъ объ этой странѣ. Сегодня горы похожи на допотопныхъ чудовищъ, которыя дѣйствительно могутъ перевернуться въ любую минуту…

   — Такъ и будетъ. Одна изъ причинъ нашей любви къ Калифорніи состоитъ въ томъ, что мы не знаемъ, въ какомъ видѣ она предстанетъ намъ. Одежда цивилизаціи слишкомъ тѣсна ли нея. Я люблю Англію, но я не могла бы тамъ жить,— тамъ все черезчуръ спокойно. А здѣсь — вся страна можетъ въ одинъ прекрасный день встать на голову, и тѣмъ не менѣе у насъ снова могутъ возникнуть города такого же размѣра, какъ Вавилонъ и Ниневія.

   — Посмотримъ. Сознаюсь, что меня плѣняетъ мысль — заложить основаніе великаго обособленнаго города, и не вижу другого такого города, кромѣ Санъ-Франциско.

   Изабелла наклонилась въ его сторону, глаза ея сверкали торжествомъ.

   — Вы думали о Санъ-Франциско! Ура!

   Онъ расхохотался и въ первый разъ не разсердился на ея «приставанье» съ Калифорніей. Глаза ея сіяли такой молодой и женственной радостью, что онъ отнесся къ ней снисходительно.

   — Я мирюсь съ моею участью — вотъ и все.

   — Да, вы кажетесь теперь счастливѣе. Меня мучила мысль, что я — причиною вашего несчастья.

   — Какое несчастье?— Гвиннъ досадливо вспыхнулъ: — неужели я — какой-то юноша, страдающій тоской по родинѣ?

   — Не безпокойтесь. По наружности вы казались настолько спокойнымъ, насколько этого требовала ваша гордость. Вы превзошли себя. Но женскій инстинктъ всегда подсказывалъ мнѣ…

   — Слава Богу. Я радъ, что у васъ оказываются общеженскіе инстинкты…

   — Развѣ я не женственна? Развѣ я мужеподобна?— спросила она съ тревогою.

   — Въ обыкновенномъ смыслѣ — нѣтъ, но вы — черезчуръ сильная натура, даже — физически. Это — узурпація мужскихъ правъ.

   — А я молюсь только объ одномъ: Боже, дай мнѣ силы!

   — Чего ради, скажите мнѣ? На что вамъ эта сила? Вы отрекаетесь отъ материнства. Вы не желаете принять участіе въ общественной борьбѣ, вы говорите, что у васъ нѣтъ талантовъ. Любви вы тоже не признаете. Денегъ у васъ довольно, и вы, кажется, обладаете способностью богатѣть. Вы можете быть одною изъ первыхъ дамъ въ Санъ-Франциско, но, кажется, васъ и къ этому не влечетъ?

   — Можетъ быть, я и захочу современемъ играть здѣсь первенствующую роль, во не изъ пустого тщеславія; это входятъ въ общій мой планъ.

   — Что это за знаменитый планъ?

   — Вы не поймете, если я вамъ скажу. Мужчины — не субъективисты, за исключеніемъ поэтовъ, романистовъ и тому подобныхъ людей, которыхъ я и за мужчинъ не считаю. Причина, по которой вы съ самаго начала мнѣ понравились (несмотря на многое, отъ чего кипѣла моя американская кровь), состоитъ именно въ томъ, что вы — мужчина, настоящій, дерзкій, цѣльный мужчина, безъ болѣзненнаго влеченія къ самоанализу…

   Гвиннъ сидѣлъ, опершись руками о колѣна. Онъ порадовался тому, что Изабелла, несмотря на свою проницательность, проглядѣла его внутреннія муки, разрывавшія душу его на части. И его охватило чувство печали: какъ мало знаютъ люди другъ друга, какъ бы ни были они близки! Онъ зналъ ее такъ же мало, какъ она — его. Исторія ея любви, того, что она считала «me grande passion», помимо зловѣщей рамки разсказа и ея собственнаго страннаго холоднаго магнетизма, показалась ему просто вспышкою разгоряченнаго воображенія и богатой фантазіи, лишенной опыта. Ея мгновенное исцѣленіе при видѣ жалкой плоти, чуждое всякихъ сожалѣній о духѣ, покинувшемъ эту плоть, казалось ему чѣмъ-то вродѣ выздоровленія отъ болѣзни: словно этотъ человѣкъ заразилъ ее микробомъ инфлуэнцы. У женщины, любившей достаточно пылко для того, чтобы позволять мужчинѣ цѣловать себя, должна была сохраниться глубокая жалость къ отлетѣвшей жизни, богатой ощущеніемъ и внезапно ввергнутой во мракъ. И вмѣстѣ съ тѣмъ онъ ощутилъ обиду при мысли, что эта безупречно-дѣвственная статуя — несмотря на ея элегантный костюмъ tailleur и большую черную шляпу — могла хоть отдаленно принадлежать мужчинѣ.

   — Этотъ франтъ цѣловалъ васъ?— спросилъ онъ рѣзко.

   — Конечно. Вѣдь мы были женихомъ и невѣстой, хотя намъ рѣдко приходилось бывать съ глазу на глазъ. Но именно эта сторона любви кажется мнѣ очень преувеличенной. Я была всего счастливѣе въ то время, когда сидѣла въ какомъ-то забытьи и думала о немъ…

   — Гм!— проговорилъ Гвиннъ.

   Туманъ разсѣялся. Востокъ казался подобіемъ золотистаго полога, а горы — вкрапленными въ него тяжелыми темными драгоцѣнными камнями. Онъ пересѣлъ ближе къ Изабеллѣ, спрашивая себя: чувствуетъ ли она такой же приливъ молодости, какъ онъ, среди удивительной свѣжести и красоты восхода. Она сидѣла задумавшись, когда онъ неожиданно спросилъ ее: почему она, къ неудовольствію розуотэрцевъ, отказалась вступить въ мѣстный общественно-литературно-политическій и прочее клубъ?

   На это послѣдовалъ неожиданный отвѣтъ:

   — Я желаю соединить цѣлый клубъ въ себѣ самой.

   — Поразительное совмѣстительство! Не благоволите ли вы объяснить мнѣ: что вы подъ этимъ подразумѣваете?

   — Я выработала мою собственную теорію. Трудъ, капиталъ, всѣ силы — становятся могущественнѣе, когда онѣ сосредоточиваются и организуются. Мнѣ думается, что высшія способности даются намъ для того, чтобы вырабатывать внутри насъ индивидуальную силу, которая должна увеличить собою сумму міровыхъ силъ. Если каждый будетъ стремиться къ тому же, мы уничтожимъ позорную слабость, нравственную дряблость и гнилость. Каждый будетъ зависѣть только отъ себя. Лишь путемъ культивированія въ себѣ такой силы человѣчество можетъ очиститься. Быть можетъ, мнѣ суждено быть одною изъ безшумныхъ пропагандистовъ этой мысли.

   — Не отрицаю положительныхъ сторонъ вашей программы, но не будетъ ли такой міръ черезчуръ суровымъ? Что станется съ любовью, съ взаимною зависимостью половъ и всякими человѣческими отношеніями?

   — Они-то и есть причина всѣхъ бѣдствій; все горе женщины состоитъ въ убѣжденіи, что любовь для нея — все. Конечно, должны быть браки, но — по свободному выбору, послѣ многихъ лѣтъ платонической дружбы и взаимнаго изученія, Я допускаю союзъ мужчины и женщины съ тѣмъ, чтобы каждый сохранялъ свою индивидуальность. Сама я никогда замужъ не выйду. Если бы я вышла за этого человѣка, я навѣрное полюбила бы его еще безумнѣе на нѣкоторое время, но затѣмъ у меня осталось бы лишь непріятное сознаніе того, что я сдалась, что я утратила свою человѣческую свободу.

   — А меня еще называли эгоистомъ!— проворчалъ Гвиннъ:— я чувствую себя настоящимъ… мохноногимъ цыпленкомъ въ виду этого грандіознаго рѣшенія — возсѣсть на Божій престолъ и править міромъ. Но какъ бы то ни было, я вѣрю, прекрасная кузина, что мужчина и женщина — лишь двѣ половины одного цѣлаго.

   — Такова моя собственная теорія, Я вѣрю, что эти двѣ половины соединятся, когда каждая изъ нихъ побѣдитъ въ себѣ плотское начало и очистится отъ зла.

   — Не цитируйте мнѣ Толстого! Онъ сталъ проповѣдывать эти теоріи въ старости, и потому онѣ такъ же мало имѣютъ для меня цѣны, какъ и дѣвическія фантазіи…

   — Не горячитесь, хотя вы мнѣ больше всего нравитесь въ то время, когда вы вспыхиваете какъ порохъ! Я только хотѣла сказать, что женщину извратила не страсть, но примѣненіе и развитіе ею въ теченіе цѣлыхъ вѣковъ ея наиболѣе низменныхъ качествъ, направленныхъ въ завоеванію мужчины. Они ведутъ или въ лукавству, или — къ развращенности рабыни. Даже материнство дѣлаетъ ее рабою. Этими качествами она приковываетъ мужчину къ землѣ, а не высшими сторонами своего существа. Я готова допустить, что страсть — великолѣпна.

   Гвиннъ заскрипѣлъ зубами. Ничто не казалось ему столь несообразнымъ, какъ эта красивая, полная жизни, развитая, изящная дѣвушка, говорившая о страсти такимъ же тономъ, какимъ она говорила бы о цыплятахъ. У него явилось желаніе первобытнаго человѣка — избить ее до синяковъ и затѣмъ — овладѣть ею.

   Когда Изабелла обернулась, она удивилась выраженію его глазъ. Они метали искры, онъ густо покраснѣлъ. Такимъ онъ долженъ былъ стоять на трибунѣ, передъ лицомъ врага.

   — На что вы разсердились?— спросила она спокойно:— на то, что я забочусь о моемъ полѣ вмѣсто того, чтобы заботиться о вашемъ? Имъ я нужнѣе. Вы найдете милліоны женщинъ въ вашемъ вкусѣ. Мнѣ ничего не нужно отъ вашего пола. Я найду счастье въ самой себѣ.

   Тутъ Гвинна взорвало до того, что онъ, забывшись, потерялъ всякую власть надъ собою. Онъ нагнулся и, впившись пальцами въ ея руки повыше локтя, началъ такъ трясти ее, что у нея застучали зубы.

   — Чортъ бы васъ побралъ! Вамъ нужно выйти за кого-нибудь изъ вашихъ проклятыхъ индѣйцевъ!

   — Пустите меня!— въ бѣшенствѣ воскликнула Изабелла, чувствуя сильную боль въ рукахъ.— Вы перевернете лодку… Съ ума вы сошли? Я готова дать вамъ пинка!

   — Хорошо,— сказалъ Гвиннъ, выпустивъ ее и садясь на мѣсто,— вотъ первое женственное слово, какое я слышу отъ васъ! Я не извиняюсь. Можете не говорить со мною. Высадите меня на берегъ.

   — Вы причинили мнѣ боль!— воскликнула она съ гнѣвомъ и отчаяніемъ.— Я васъ ненавижу!

   — Отъ всего сердца плачу вамъ тѣмъ же. Желаете высадить меня на берегъ?

   — Мнѣ нѣтъ до васъ никакого дѣла! Вы меня прибили!

   Она опустила голову на руки и разразилась отчаянными рыданіями, какъ побитый впервые ребенокъ.

   Гвиннъ разсмѣялся.

   — Мы сядемъ на мель, а теперь отливъ.

   Изабелла ухватилась за веревку, и катеръ избѣжалъ опасности. Но она едва могла видѣть, и Гвиннъ, чувствуя раскаяніе, котораго онъ старался не обнаруживать, предложилъ править самъ. Она не удостоила его отвѣтомъ, поэтому онъ сѣлъ на мѣсто, твердо рѣшивъ не извиняться, но все-таки помириться съ нею. При этомъ лицо его приняло такое каменное выраженіе, что Изабелла, старавшаяся успокоиться, расхохоталась съ искренностью, могущею обмануть любого мужчину.

   — Мы — просто глупыя дѣти. Или, быть можетъ, такъ рано поутру люди не бываютъ вполнѣ цивилизованными? Подите сюда, я научу васъ править катеромъ, онъ — стариннаго устройства. Намъ, вѣроятно, часто придется на немъ ѣздить, и потому по справедливости половина работы ложится на васъ.

  

XI.

   Изабелла съ Гвинномъ, своею пріемною сестрою м-ссъ Стонъ и ея мужемъ — сидѣла за обѣдомъ въ модномъ ресторанѣ «Пудель», гдѣ на ряду съ прожигателями жизни бывало и порядочное общество, конечно — въ общей залѣ. Миссъ Отисъ пригласила пріемную сестру погостить къ себѣ, но сегодня впервые вульгарность Паулы такъ рѣзко бросилась ей въ глаза. Костюмъ ея былъ скромнаго коричневаго цвѣта, но яркая красная блузка, громадная дешевая красная шляпка, бронзовыя туфли съ огромными красными бантами — придавали этой маленькой краснощекой, перетянутой въ таліи брюнеткѣ — видъ дешевой кокотки, не имѣвшей отдаленнаго сходства съ женщиною изъ общества. Но Гвиннъ, повидимому, не былъ шокированъ; онъ оставался невозмутимымъ при входѣ въ громадную, расписанную фресками валу, со множествомъ столовъ, занятыхъ публикою самаго разнообразнаго типа. Большинство принадлежало въ богемѣ высшаго порядка, не болѣе четверти — въ мѣстному избранному кругу, но всѣ казались веселыми и беззаботными, и Гвиннъ разсматривалъ ихъ съ любопытствомъ Колумба, открывающаго новую страну. Паула, всѣхъ знавшая въ лицо и читавшая мелкія газетки, называла ихъ по именамъ. Вотъ м-ссъ Мостинъ, моложавая женщина съ тонкимъ профилемъ и сѣдыми волосами; она принадлежитъ въ старинной аристократіи и очень горда. Вотъ м-ссъ Треннаганъ — смуглая, некрасивая, только глаза у нея хороши, но мужъ ея страшно въ нее влюбленъ; онъ очень богатъ, она принимаетъ здѣсь и въ Нью-Іоркѣ. Даже удивительно, что она удостоиваетъ этотъ ресторанъ своими посѣщеніями. М-ссъ Іорба,— мать ея, была «львицею» въ восьмидесятыхъ годахъ; въ спискѣ ея знакомыхъ числилось всего девяносто человѣкъ. Но теперь ихъ царство отошло. Главную роль играютъ ирландцы и нѣмцы. Въ настоящее время первая дама въ городѣ — м-ссъ Гоферъ. Вотъ она!

   Паула указала на высокую, замѣчательно сложенную молодую женщину, въ простомъ парижскомъ черномъ платьѣ и громадной шляпѣ съ каскадомъ бѣлыхъ перьевъ. У нея было круглое, смѣющееся личико и необыкновенно жизнерадостный видъ.

   Паула продолжала свои біографическія разъясненія. М-ссъ Гоферъ, дочь торговца, бывшаго разносчика, который, разбогатѣвъ, далъ дочери воспитаніе и даже отправилъ ее въ Европу, гдѣ она пріобрѣла такъ называемую стильность, шикъ и все такое, а затѣмъ подцѣпила Никласа Гофера, милліонера, человѣка очень популярнаго, члена партіи, стремящейся къ реформамъ. Домъ у нея удивительный. И ей, Паулѣ, хотѣлось бы тамъ побывать, но, конечно, ее не приглашаютъ, такъ какъ она — «никто», жена бѣднаго живописца…

   — Никласъ Гоферъ?— сказалъ заинтересованный Гвиннъ:— мать моя познакомилась съ нимъ въ Гамбургѣ и просила меня, чтобы я непремѣнно побывалъ у него.

   — Ну, тогда вы на насъ и не поглядите!— воскликнула м-ссъ Паула, вздернувъ головку.

   Гвиннъ, не привыкшій къ выходкамъ такого рода, занялся устрицами. Въ это время къ нимъ подошелъ м-ръ Стонъ, задержавшійся гдѣ-то съ пріятелями, и объявилъ, что Изабелла въ своемъ бѣломъ суконномъ костюмѣ производитъ фуроръ. Не только мужчины, но и женщины — всѣ заинтересованы ею. Съ этимъ ничего не подѣлаешь. Цыплятамъ придется вылупляться самимъ; Санъ-Франциско требуетъ ее къ себѣ, а онъ всегда умѣетъ поставить на своемъ.

   — Стали бы люди думать о ней, если бы она не происходила изъ стариннаго рода и у нея не было бы денегъ!— воскликнула, покраснѣвъ, м-ссъ Стонъ, взбѣшенная комплиментами супруга. Она считала свою красоту «очень пикантной» и не допускала мысли о соперничествѣ съ Изабеллою, которая «словно сошла съ запыленнаго стариннаго холста», но тѣмъ не менѣе похвалы мужа Изабеллѣ были ей непріятны. Глаза ея засверкали и языкъ заработалъ съ необыкновенною быстротою. Зачѣмъ являются сюда всѣ эти барыни? Ничуть не изъ-за хорошаго обѣда, а просто имъ интересно, ничѣмъ не рискуя, побывать въ такихъ мѣстахъ, гдѣ чувствуется ароматъ запретнаго плода. Это пріятно щекочетъ ихъ добродѣтель…

   — Я васъ не понимаю,— сказалъ Гвиннъ:— развѣ это — нѣчто въ родѣ притона?

   — Не совсѣмъ, но почти,— сказалъ Стонъ, доливая въ стаканъ изъ бутылки во льду.— У насъ есть пять-шесть таки ресторановъ, но въ этотъ часъ здѣсь не бываетъ «ночная публика». Наверху и съ боковыхъ входовъ есть кабинеты, и если бы кто-нибудь увидѣлъ даму, входящую сюда съ маленькаго подъѣзда — ея репутація погибла бы навсегда, но обыкновенно ее никто не видитъ…

   Онъ съ увлеченіемъ сталъ распространяться объ удобствахъ Санъ-Франциско, гдѣ имѣются «приспособленія» на всѣ вкусы и на всѣ цѣны, начиная съ великосвѣтскаго разврата и кончая кабацкимъ разгуломъ съ ножевщиной. Нѣтъ въ мірѣ другого такого города. Справедливы ли ходящія о немъ легенды? При всемъ желаніи — ихъ нельзя преувеличить. Онъ можетъ показать Гвинну много интереснаго; у него есть пріятели и между полисменами, безъ которыхъ въ нѣкоторыя мѣста попасть нельзя.

   Изабелла въ смущеніи отвернулась, но замѣтила, что Гвиннъ улыбался и былъ заинтересованъ; самъ м-ръ Стонъ, со своею непосредственностью богемы, не обозленнаго неудачами, больше нравился ему, чѣмъ его жена, а миссъ Отисъ была этому рада. Она избѣгала, однако, смотрѣть на Гвинна, боясь, чтобы онъ не подумалъ, что она простила ему.

   Въ это время молодой человѣкъ, сидѣвшій къ нимъ спиною, визави со знаменитою м-ссъ Гоферъ, вдругъ всталъ, отодвинулъ стулъ и началъ всматриваться въ Гвинна. Затѣмъ онъ быстро подошелъ къ нему; все его широкое, умное, веселое лицо свѣтилось радушіемъ. Гвиннъ также поднялся.

   — Такъ вы м-ръ Гвиннъ? Въ самомъ дѣлѣ?— воскликнулъ м-ръ Гоферъ, горячо пожимая руку незнакомца своею сильною рукою.— Я Никласъ Гоферъ. Ваша мать писала вамъ обо мнѣ? Мы только-что вернулись, и я собирался проѣхать къ вамъ. Я узналъ въ васъ англичанина, какъ только вы вошли, но мнѣ лишь сію минуту шепнули — кто вы. Пожалуйста, откиньте всякія церемоніи и позавтракайте завтра у меня. Потомъ покатаемся на моторѣ, я покажу вамъ городъ. На наше счастье — хорошая погода еще держится. Хорошо? Жду васъ непремѣнно.

   И онъ ловко ускользнулъ, прежде чѣмъ Гвиннъ успѣлъ представить его остальнымъ.

   — Ну, что вы думаете о здѣшнихъ манерахъ и наглости богачей?— спросила Паула торжествующимъ тономъ.

   М-ръ Стонъ отнесся къ этому снисходительнѣе: онъ торопился, жена ждала его, онъ былъ въ своей компаніи. Что за бѣда!

   Послѣ обѣда они отправились, какъ было условлено, въ китайскую часть города. Гвиннъ посѣтилъ Китай, и потому нашелъ, что иллюзія была полная. Та же толпа желтолицыхъ людей въ синихъ балахонахъ, яркія одежды женщинъ и купцовъ, сотни высокихъ балкончиковъ, окна, убранныя вышивками, фарфоромъ, бронзою. Ему пріятно было ходить съ Изабеллою по улицамъ, напоминавшимъ книжку съ картинками. Они зашли въ ресторанчикъ, гдѣ семьи сидѣли за круглыми столами и кушали изъ кукольныхъ тарелочекъ. Въ слѣдующей комнатѣ, съ верандою, китайскія пѣвички пѣли пѣсни, похожія на завыванія. Пышно одѣтые китайцы съ застывшими лицами курили опіумъ изъ длинныхъ трубокъ…

   — Это что! Одна выставка!— презрительно сказалъ Стонъ.— Погодите, я вамъ покажу ночью нѣчто настоящее.

   Они взяли экипажъ и поѣхали по освѣщеннымъ улицамъ. Въ аристократической части города было тихо, но слышалась музыка, проѣзжали экипажи. Гвиннъ, воспользовавшись тѣмъ, что супруги о чемъ-то заспорили, тихо спросилъ у Изабеллы, не сочтетъ ли она его невѣжливымъ, если онъ приметъ завтра приглашеніе Гофера, а сегодня пойдетъ съ м-ромъ Стономъ побродить по городу. Вѣдь онъ остановился у нея. Онъ можетъ пріѣхать въ другой разъ.

   — Пожалуйста, смотрите на мой домъ какъ на вашъ собственный. Если вы остановитесь въ другомъ мѣстѣ — я буду обижена.

   Они уже были у подножія лѣстницы въ скалѣ и высадили дамъ изъ экипажа. М-ръ Стонъ, взявъ Гвинна подъ-руку, ловко совершилъ отступленіе.

   — Ну, до свиданія, милочка!— крикнулъ онъ:— теперь мы отправляемся въ городъ! И мы не вернемся до раз-свѣта, до раз-свѣта!— пропѣлъ его голосъ уже за угломъ.

   Паула, буквально, тряслась отъ злобы, но Изабелла рѣшительно втащила ее на лѣстницу. Она бранилась и выражала желаніе, чтобы ихъ забрали въ полицію.

   — Неужели ты за тринадцать лѣтъ еще къ этому не привыкла?— сказала Изабелла.— Листеръ всегда былъ полуночникомъ.

   — Къ нѣкоторымъ вещамъ жена никогда не можетъ привыкнуть,— сказала Паула съ достоинствомъ, неохотно протягивая руку за свѣчою, которую ей подавала Изабелла.— Неужели у тебя нѣтъ въ домѣ электричества или, по крайней мѣрѣ, газа?

   — Есть газъ, но къ чему зажигать его? Свѣча напоминаетъ мнѣ очаровательные вечера въ Англіи. Нѣтъ ничего красивѣе этой процессіи красивыхъ женщинъ, въ платьяхъ съ длинными трэнами, декольтированныхъ, съ брилліантами въ волосахъ, поднимающихся со свѣчою въ рукахъ по лѣстницѣ.

   — Ну, у меня нѣтъ такихъ очаровательныхъ воспоминаній о знакомствѣ съ англійской аристократіей, и я боюсь закапать стеариномъ мое единственное приличное платье.

  

XII.

   Часа въ четыре утра Изабеллу разбудили подозрительные звуки у входной двери. Кто-то старался вложить ключъ въ замокъ. Она схватилась было за револьверъ, но услышала беззаботный смѣхъ м-ра Стона. Послѣ нѣкотораго колебанія обозрѣватели Санъ-Франциско стали подниматься по лѣстницѣ едва-ли не на четверенькахъ и затѣмъ прошли мимо ея дверей искусственно твердою походкой, напомнившею ей прежнихъ обитателей этого дома.

   Изабелла велѣла разбудить Гвинна за часъ до завтрака у Гоферовъ. Она сидѣла на верандѣ, когда онъ вышелъ; видъ у него былъ вполнѣ приличный, только лицо его даже подъ слоемъ загара было блѣдно. Она иронически разсмѣялась.

   — Ну, да,— сказалъ онъ невозмутимо,— я былъ пьянъ, и если бы я не былъ пьянъ, я не могъ бы выдержать вчерашняго, не будучи санъ-францисканцемъ. Я полагалъ, что знаю порокъ, но я не представлялъ себѣ этого смѣшенія древней цивилизаціи и непосредственности стана золотоискателей — въ самомъ центрѣ современнаго города. Я окончательно напился въ подземныхъ притонахъ, а начали мы, конечно, не съ нихъ… Когда мы рѣшили идти домой, намъ пришлось поддерживать другъ друга, такъ какъ у васъ обоихъ не нашлось и столько денегъ, чтобы взять кэбъ. Не мудрено, что люди, подобные Гоферу, сходятъ съ ума. Насъ сопровождалъ въ концѣ концовъ полисменъ; видъ драки на ножахъ произвелъ на него такъ же мало впечатлѣнія, какъ и безграничное распутство женщинъ… Я все-таки радъ, что сегодня мнѣ предстоитъ нѣчто совсѣмъ другое…

   Они простились. Когда онъ уже спустился по лѣстницѣ, Изабелла увидѣла, что онъ остановился съ очень высокою, элегантною женщиной, въ которой она узнала м-ссъ Гоферъ. Гостья стала подниматься, и по ея миловидному, раскраснѣвшемуся лицу видно было, что она настолько смущена, насколько это возможно для такой молодой, веселой, жизнерадостной, избалованной ирландки. Изабелла сбѣжала ей на встрѣчу.

   — Какъ вы милы, что принимаете меня!— воскликнула гостья звонкимъ высокимъ мелодическимъ голосомъ:— вы — прелесть! Я хотѣла сдѣлать вамъ визитъ и пріискивала предлогъ, такъ какъ мнѣ безумно, безумно хотѣлось васъ видѣть, но вчера я сказала м-ру Гоферу, что мой запасъ терпѣнія улетучился, испаримся… Вы не думаете, что я недостаточно соблюдаю приличія? Я дѣлаю это только за-границею. Дома я всегда стараюсь быть приличною.

   Изабелла, улыбаясь, пригласила ее въ домъ.

   — Я ни съ кѣмъ не была такъ рада познакомиться. Пойдемте.

   — Дайте мнѣ отдохнуть здѣсь на верандѣ. Я задыхаюсь отъ усталости и страха, да — страха… А нужно многое, чтобы напугать меня. Но вы произвели здѣсь сенсацію. Всѣ хотятъ васъ видѣть — безумно хотятъ! И я желала быть первою, не изъ тщеславія, нѣтъ… Я гостила въ одномъ домѣ въ Англіи, гдѣ слышала о васъ. Подумать только, что вы не пожелали сдѣлаться лэди Иксэмъ! У нихъ — не домъ, а настоящая жемчужина.

   Она усѣлась на кончикѣ стула, какъ птица на вѣткѣ. Ея веселые умные глава не отрывались отъ лица Изабеллы и она болтала безъ умолку. Почему она такъ интересуется ею? Старинная испанская кровь, романтическія легенды, связанныя съ этимъ домомъ на скалѣ. И въ особенности — она сама! Ея красота, умъ, дѣловитость… Это необыкновенно! А цыплята! Ея поставщики не смѣютъ присылать ей другихъ — подъ угрозою потерять ея практику. Теперь всѣ барышни — а онѣ всѣ поголовно des blasées — мечтаютъ посвятить себя уходу за цыплятами и отказаться даже отъ картъ.

   Изабелла разсмѣялась и объяснила, что для этого имъ пришлось бы слишкомъ рано вставать и подвергаться всякимъ неудобствамъ.

   — Я уже говорила имъ. Ни флирта, ни парижскихъ туалетовъ, ни крашеныхъ волосъ! Но онѣ въ восторгѣ отъ васъ. Мы жаждемъ васъ видѣть en grande tenne. Наканунѣ Рождества я даю балъ. Вы пріѣдете? Обѣщайте мнѣ сейчасъ же, на этомъ мѣстѣ.

   — Я буду очень рада. Я даже собиралась принимать сама, какъ только я буду въ состояніи. Балъ? Это чудесно. Я не танцовала цѣлый годъ.

   — Я въ восторгѣ, что вы такъ говорите. Сегодня у насъ дѣловой завтракъ — одни мужчины, но не согласитесь ли вы прокатиться со мною по городу? Пожалуйста! Мой моторъ на ходу, погода божественная. Мы позавтракаемъ вмѣстѣ въ ресторанѣ.

   Миссъ Отисъ согласилась, зная, что Листеръ Стонъ не встанетъ до вечера, а Паула собиралась извѣстить своихъ дѣтей

——

   Было около полуночи. Изабелла послѣ калейдоскопическаго дня чувствовала, что ей совсѣмъ не хочется спать; притомъ она ожидала Гвинна, телефонировавшаго ей, что онъ обѣдаетъ въ Бёрлингемѣ и вернется часамъ къ двѣнадцати. М-ссъ Гоферъ вмѣсто ресторана повезла ее завтракать къ пріятельницѣ, жившей въ долинѣ Миссіи, въ одномъ изъ большихъ старинныхъ деревянныхъ домовъ, настолько укрытыхъ отъ вѣтровъ и тумана, что теперь въ ноябрѣ мѣсяцѣ хозяева принимали гостей въ саду; подъ ногами были разостланы ковры и надъ головой раскрыты большіе зонты.

   Здѣсь Изабелла нашла самое разнообразное общество, и могла убѣдиться, что прежняя исключительность и чопорность, царившія во времена ея матери — канули въ вѣчность. Тутъ были: м-ссъ Треннаганъ, урожденная Іорба, со своимъ нью-іоркскимъ мужемъ; Анна Монгомери, бывшая знаменитая красавица, одаренная музыкальнымъ талантомъ, которымъ она пренебрегла изъ любви къ семьѣ, не отпустившей ее въ Европу и затѣмъ разорившейся. Теперь она зарабатывала себѣ хлѣбъ тѣмъ, что исполняла роль приходящей экономки въ большихъ домахъ и въ домахъ средняго достатка, гдѣ ея тоже замѣчательныя кулинарныя способности нашли себѣ широкое примѣненіе.

   Несмотря на это, вслѣдствіе своеобразнаго строя жизни, она продолжала бывать въ обществѣ; ее всюду приглашали, и она являлась по парадному ходу въ тѣ дома, куда приходила рано утромъ по черному. Ея нѣжная красота давно отцвѣла, платье на ней было очевидно дешевое, но она сохранила видъ настоящей лэди. Туалеты дамъ отличались также разнообразіемъ; тутъ было все, начиная съ бархатнаго платья и кончая блузкою «organdie». Миссъ Отисъ сидѣла между лидеромъ реформаторовъ, гостьей котораго она была, и воинствующимъ редакторомъ. Ей пришлось многое услышать относительно живо интересовавшей ее внутренней политики.

   Послѣ завтрака м-ссъ Гоферъ пригласила Изабеллу и Анну Монгомери прокатиться; она все время болтала безъ умолку, и лишь на возвратномъ пути, когда она зашла навѣстить больную пріятельницу, обѣ дѣвушки остались однѣ. Широкая улица, залитая солнцемъ, пестрѣла экипажами, нарядною, оживленною толпою, но миссъ Монгомери указала Изабеллѣ, которую она называла по старой памяти «неисправимою идеалисткою», на обратную сторону блестящей медали.

   — Видите вы тамъ на холмахъ цѣлые ряды тѣсно лѣпящихся другъ къ другу прилично-мизерныхъ домовъ? У каждаго изъ нихъ — окно аркою, и каждый нуждается въ свѣжей окраскѣ. Таковы и жизни ихъ обитателей. За исключеніемъ «подземнаго города», здѣсь имѣются всего четыре категоріи людей, дѣйствительно наслаждающихся жизнью: богачи, веселая богема, женщины, работающія въ ассоціаціяхъ и союзахъ, и земледѣльческій классъ, получающій неслыханно высокое вознагражденіе и радующійся такому ясному дню такъ же, какъ радуется ему пасущееся въ полѣ стадо. Но тысячи и тысячи людей застряли въ своей колеѣ, и имъ уже не выбраться… Было время, когда каждый могъ проложить себѣ дорогу, но это время уже прошло. Затѣмъ, въ Европѣ вы можете, скопивъ денегъ, куда-нибудь проѣхаться, освѣжиться, увидѣть новыя мѣста! Здѣсь вы — словно на Марсѣ. Нужно проѣхать три тысячи миль для того, чтобы услышать не другой языкъ, но другой акцентъ. А климатъ? Вѣчное солнце и четыре мѣсяца тумановъ и непрерывныхъ дождей. Порою, когда я спускаюсь съ горы или ѣду въ лодкѣ по заливу и рецепты соусовъ не выходятъ у меня изъ головы, я начинаю отчаянно желать какой-нибудь перемѣны: войны, землетрясенія,— чтобы надъ головами разрывались бомбы, рушились вокругъ зданія, люди, обезумѣвъ отъ страха, метались по сторонамъ… Все лучше, предпочтительнѣе, чѣмъ однообразіе этой полу-цивилизаціи. Монотонность, скука жизни — порождаетъ здѣсь среди женщинъ громадное число самоубійствъ.

   Изабелла была ошеломлена этимъ взрывомъ тоски. Ей вдругъ показалось, что солнце потускнѣло и лица людей превратились въ улыбающіяся маски. Не соображая сама, что говоритъ, она принялась умолять Анну взять отъ нея деньги въ видѣ ссуды и поѣхать въ Европу, чтобы докончить тамъ свое музыкальное образованіе.

   Миссъ Монгомери вспыхнула, улыбнулась,— и это сразу ее помолодило.

   — Это похоже на васъ. Когда вы были крошкою, вы раздавали дѣтямъ ваши вещи и игрушки, что не мѣшало вамъ тузить ихъ, когда они играли не по вашему. По возвращеніи вашемъ изъ Европы, я васъ видѣла: вы замкнулись въ самой себѣ, и по этой причинѣ я не напоминала вамъ о моемъ существованіи. Теперь я вижу, что вы — прежняя Изабелла, и это молодитъ меня.

   — Такъ вы согласны поѣхать?

   Миссъ Монгомери покачала головою.

   — Поздно! Мнѣ тридцать пять лѣтъ. Если къ этимъ годами вы въ Америкѣ не съумѣли пробиться, значитъ на васъ надо поставить крестъ. Не жалѣйте меня. Я пріѣду къ вамъ поговорить, какъ только будетъ посвободнѣе. Теперь сезонъ въ разгарѣ.

   М-ссъ Гоферъ, похожая въ своемъ пышномъ, сѣрыхъ оттѣнковъ платьѣ, на веселую птичку, легко впорхнула въ экипажъ. Она извиняется за опозданіе, но, можетъ быть, онѣ были рады отдохнуть отъ нея?

   — Дорогая миссъ Отисъ! Все время я хочу васъ спросить о лэди Викторіи Гвиннъ. Что вы о ней думаете? Я безумно ею интересуюсь… Она оживляется лишь при упоминаніи о своемъ сынѣ Джекѣ. О знаменитомъ Эльтонѣ она ничего не говоритъ. Вѣрно, они поссорились? А м-ръ Гоферъ чрезвычайно имъ восхищается. Я ничего не могла отъ нея добиться, а это со мною почти не случается. Лэди Викторія не похожа на большинство англійскихъ знатныхъ дамъ. Но какіе о ней ходятъ слухи! И тѣмъ не менѣе, съ нею дружили въ Гамбургѣ особы королевской крови. Но всего любопытнѣе было ея отношеніе къ сэру Кэджъ-Веннэку.

   — Что такое?— воскликнула изумленная Изабелла: — онъ вернулся изъ Африки? Я такъ и знала, что, помимо здоровья, ее что-то задерживаетъ.

   — Представляю себѣ лэди Викторію въ ранчо! Она умретъ съ тоски по Лондону. Относительно сэра Кэджа ея поведеніе было для всѣхъ загадкою. Онъ окружалъ ее вниманіемъ, она была холодна, какъ ледяная глыба. Разочаровалась она, что-ли, въ любви вообще? Она страшно «сдала». Я видѣла ее лѣтъ семь назадъ. Какъ она была хороша! Теперь мускулы у нея ослабѣли, а глаза — два бездонныхъ омута скуки… Ничего не можетъ быть хуже великосвѣтской demi-mondaine. Лучше — откровенно пойти въ чорту и умереть на чердакѣ. Это — живописнѣе и даже — честнѣе…

   Вернувшись домой, Изабелла рада была отдыху. М-ръ Стонъ все еще не просыпался, а м-ссъ Паула уѣхала, оставивъ записку съ извѣщеніемъ, что она отправляется «туда, гдѣ въ ней нуждаются, т.-е. къ себѣ домой».

   Перебирая впечатлѣнія дня и придумывая, что бы она могла сдѣлать для Анны Монгомери, Изабелла услышала въ темнотѣ шаги Гвинна по ступенямъ, и весело крикнула ему, чтобы онъ шелъ сюда съ докладомъ обо всемъ случившемся.

   — Надѣюсь, что вы носите съ собою револьверъ?— спросила она:— здѣсь ежедневно бываютъ случаи нападеній и вооруженныхъ грабежей.

  

XIII.

   — Ну, и выдался у меня денекъ!— сказалъ Гвиннъ, растянувшись въ креслѣ рядомъ съ Изабеллою.— За завтракомъ — не у Гоферовъ, а въ ресторанѣ на холмѣ, откуда открывается дивный видъ на заливъ и Золотыя Ворота — я встрѣтилъ дюжину очень умныхъ и энергичныхъ людей; затѣмъ мы ѣздили часа три по городу, обѣдали въ Бёрлингэмѣ въ клубѣ, и послѣ цѣлаго года отшельнической жизни я не зналъ, какъ себя держать за обѣдомъ съ хорошенькими женщинами, привыкшими въ комплиментамъ и отчаянному флёрту…

   — Но вамъ было весело,— сказала она, улыбаясь,— это поможетъ вамъ объамериканиться.

   — Не совсѣмъ. Отецъ м-ссъ Гоферъ, м-ръ Туль,— любитель англійской литературы; онъ хорошо знакомъ и съ нашею политикой. Я видѣлъ у него лондонскую прессу. Скажу больше — за завтракомъ зашелъ разговоръ объ Эльтонѣ Гвиннѣ. Но въ общемъ ихъ всѣхъ поглощаетъ идея возрожденія Санъ-Франциско. М-ръ Туль увѣряетъ, что реформа невозможна, «смазчики» отличаются необычайной энергіей, но тѣмъ интереснѣе борьба…

   — А въ глубинѣ души у васъ не является искушеніе вернуться въ Англію?

   — Не знаю,— проговорилъ Гвиннъ, глядя на огоньки, свѣтившіеся у подножія горы:— по временамъ меня сильно тянетъ туда; въ одинъ прекрасный день я могу уложиться и уѣхать съ первымъ поѣздомъ изъ Калифорніи…

   — Неужели вы могли бы это сдѣлать?

   — Ну, конечно, я простился бы съ вами, если бы только, въ концѣ концовъ, не побоялся финальнаго столкновенія съ вашею желѣзною волей,— онъ обернулся къ ней и увидѣлъ ея глаза, свѣтившіеся во мракѣ, какъ глаза кошки: — хотя я и зарылся въ законы, но я все же постоянно чувствую это незамѣтное давленіе на мою волю…

   — Можетъ быть, съ утра субботы вы стали менѣе чувствовать его?— спросила она ѣдко.

   Его глаза вспыхнули, онъ покраснѣлъ.

   — Совершенно вѣрно. Вы разбудили во мнѣ звѣря. Это была ваша вина.

   — Меня приглашали сегодня въ обѣду, и а должна бы отказаться — изъ-за синяковъ на рукахъ.

   — Я не раскаиваюсь. Развѣ вы не старались подчинить себѣ мою волю?

   — Я только пыталась быть вамъ полезною въ чужомъ краю.

   — Вы не вполнѣ откровенны. До пріѣзда сюда я думалъ, что я… захочу жениться на васъ. Съ вашей красотою, аристократичностью, умомъ и тонкостью — вы созданы для роли жены общественнаго дѣятеля. Но затѣмъ я испугался. Я видѣлъ слишкомъ многихъ мужей, управляемыхъ женами. Я согласенъ имѣть въ женѣ товарища, но съ тѣмъ, чтобы рѣшающее слово было за мною.

   — Вы найдете тысячи женщинъ, отвѣчающихъ вашимъ требованіямъ и ограниченіямъ.

   — Много вы знаете! Правда, здѣсь достаточно интересныхъ женщинъ, но ни одной, обладающей тѣми качествами, которыя соединяются въ вашей загадочной и не удовлетворяющей меня во многомъ особѣ.

   — Я не похожа на м-ссъ Кэй, которую вы считали воплощеніемъ всѣхъ совершенствъ.

   — Я былъ ослѣпленъ глупою страстью. Во многихъ отношеніяхъ мнѣ пришлось бы краснѣть за нее.

   — И вы уже не способны къ любви?

   — Не знаю. Только теперь я сталъ оживать. Но у меня нѣтъ желанія влюбиться, даже — въ васъ, хотя, если бы не нѣкоторые пункты, я все же хотѣлъ бы на васъ жениться.

   — Вы такъ старательно обходите возможность сдѣлать мнѣ предложеніе, что я не могу вамъ дать отвѣтъ.

   — Я знаю вашъ отвѣтъ. Но все равно: если бы я даже любилъ васъ, но сознавалъ, что ваша воля — сильнѣе, я вернулся бы въ Англію съ первымъ пароходомъ.

   — А теперь, на правахъ хозяйки, я отсылаю васъ спать. Уже часъ.

   Она не сказала ему, не желая его тревожить, что Паулы нѣтъ въ домѣ, а Листеръ Стонъ снова «закатился», и Гвиннъ уѣхалъ утромъ съ первымъ поѣздомъ, не подозрѣвая, что они не только совершили вопіющее нарушеніе приличій, но что это нарушеніе уже сдѣлалось кое-кому извѣстнымъ.

  

XIV.

   Двѣ недѣли спустя, леди Викторія водворилась въ домѣ на Русскомъ холмѣ.

   Она пріѣхала неожиданно. Гвиннъ едва успѣлъ ее встрѣтить, захвативъ послѣдній поѣздъ въ Розуотэрѣ; изъ Санъ-Франциско онъ летѣлъ сломя голову въ Оклэндъ и несся по платформѣ, какъ преслѣдуемый полиціей злоумышленникъ, что было ему совсѣмъ не по вкусу. Онъ не любилъ такихъ сюрпризовъ. Потомъ онъ былъ очень занятъ, а такая женщина, какъ его мать, требовала особаго вниманія. Она была одной изъ царицъ общества въ Лондонѣ въ теченіе тридцати лѣтъ.

   Пришлось прибѣгнуть въ помощи Изабеллы. Проведя нѣсколько дней въ ранчо Lumаlitas, лэди Викторія съ удовольствіемъ приняла приглашеніе Изабеллы — поселиться у нея въ городѣ. Колоссальные рестораны, уличная толпа — заинтересовали пріѣзжую; м-ссъ Гоферъ съ восторгомъ взяла на себя трудъ познакомить ее съ обществомъ, а миссъ Монгомери нашла ей прислугу и организовала ея хозяйство.

   Изабелла замѣтила въ ней перемѣну. Подъ своею наружностью сфинкса лэди Викторія затаила громадную нервность, и, несмотря на всю свою благовоспитанность, порою бывала не въ состояніи скрыть свою раздражительность. Глаза ея, казалось, утратили всякую прозрачность; въ нихъ ничего нельзя было прочесть, такъ же, какъ нельзя было догадаться, намѣрена ли она остаться здѣсь на нѣсколько мѣсяцевъ, или на всю жизнь? Мѣстная богема понравилась ей болѣе, чѣмъ высшій кругъ. Она развлекалась въ обществѣ Листера Стона, держала Паулу на посылкахъ и дѣлала ей подарки.

   Тѣмъ временемъ Гвиннъ, помимо занятій у судьи Лесли и участія въ городской строительной коммиссіи, куда онъ вошелъ, совершалъ поѣздки съ Томомъ Кольтономъ въ его кабріолетѣ по окрестностямъ и знакомился не только съ фермерами, но и съ безграничнымъ честолюбіемъ молодого политика. Хотя Кольтонъ нуждался покуда лишь въ голосахъ избирателей своего округа, онъ далеко не ограничивался ими, зная, что придетъ время, когда ему понадобится широкая популярность, и со своею холодною предусмотрительностью онъ сѣялъ ея сѣмена. У него былъ громадный, разнообразный матеріалъ, нуждавшійся въ обработкѣ. Не только здѣшній округъ, но и два другихъ — размѣрами съ цѣлый штатъ — были раздѣлены на мелкіе участка, заселенные ирландцами, шотландцами, датчанами, норвежцами, шведами, венгерцами, швейцарцами и немногими природными американцами. Исключеніе составляли два три крупныхъ раичо въ родѣ Lumalitas и участокъ Асти, заселенный исключительно итальянцами и заключавшій лучшіе виноградники. Швейцарцы занимались сыровареніемъ; остальные разводили цыплятъ, овощи, цвѣты, занимались сельскимъ хозяйствомъ. Были плантаціи апельсиновъ и другихъ фруктовъ.

   Фермеры охотно отрывались отъ работы, чтобы поговорить о политикѣ съ Кольтономъ и излить негодованіе противъ монополистовъ, а главное — противъ желѣзныхъ дорогъ съ ихъ невозможно высокимъ тарифомъ. Онъ не скрывалъ отъ нихъ, что мѣтитъ въ сенаторы и, достигнувъ цѣли, позаботится о благѣ трудящихся классовъ. Кое-кто скептически относился къ его обѣщаніямъ, но иностранцы вѣрили охотно: простота и доступность богача плѣняли ихъ.

   На Гвинна они обращали мало вниманія, но это дало ему возможность ихъ изучить. Штатъ былъ республиканскій; со времени послѣднихъ выборовъ Калифорнія, ослѣпленная звѣздою Рузвельта, сдѣлалась республиканскою. Суждено ли было оправдаться возлагаемымъ на него надеждамъ — могло показать лишь будущее, но во всякомъ случаѣ люди шли къ избирательнымъ урнамъ, побуждаемые лучшими сторонами своей природы, тѣмъ, что было въ ней наиболѣе благороднаго и не-эгоистическаго. Торжество Рузевельта было одною изъ величайшихъ побѣдъ личнаго обаянія, такъ какъ лидеры ничего такъ не желали, какъ его провала.

   Человѣкъ, подобный Тому Кольтону, могъ временно повліять на массы, пробудить въ калифорнійцахъ желаніе добиться реформъ. Но онъ слишкомъ много наобѣщалъ, и со временемъ они обратятся къ человѣку, который меньше говоритъ, но больше дѣлаетъ.

   Гвинну пришлось быть на громадномъ митингѣ, созванномъ для выраженія сочувствія владѣльцамъ апельсиновыхъ рощъ, утопившихъ въ заливѣ двадцать возовъ раннихъ апельсиновъ для того, чтобы не платить бѣшеныхъ денегъ за провозъ. Гвиннъ рѣшилъ, что онъ долженъ воспользоваться этимъ случаемъ, и послѣ нѣкоторыхъ сомнѣній и колебаній онъ, по настоянію Кольтона, взошелъ на платформу съ чувствомъ остраго волненія, испытываемаго актеромъ при выступленіи въ новой роли.

   Черезъ минуту онъ увлекся, и для него уже не было ничего болѣе захватывающаго, чѣмъ интересы апельсинщиковъ и злоупотребленія желѣзнодорожниковъ. Онъ побѣдоносно очнулся отъ своего оцѣпенѣнія, и какъ прежде, аудиторія, смутно чувствуя, что она вдохновляетъ его, была поражена силою его рѣчи, похожей на прорывающій плотину бурный потокъ.

   Не то чтобы онъ позволилъ себѣ увлечься до самозабвенія. Не возбуждая чрезмѣрно ихъ гнѣва, онъ обратился къ ихъ разуму и гражданскимъ чувствамъ, убѣждая ихъ постоянно собираться для совѣщаній, избирать своими представителями людей, которые не будутъ только политиками, но и дѣятелями; онъ совѣтовалъ имъ чаще справляться съ законами, посвящая свободныя минуты ознакомленію съ политикой, вмѣсто того, чтобы безпечно отдавать свое личное дѣло въ руки людей настолько недобросовѣстныхъ, какъ мѣстныя фракціи и корпораціи. При помощи своего рѣдкаго дара онъ съумѣлъ не только убѣдить каждаго отдѣльнаго слушателя въ томъ, что онъ имѣлъ въ виду именно его, но и показать, что тотъ стоитъ въ одной плоскости съ ораторомъ.

   Когда онъ кончилъ — среди громкихъ рукоплесканій онъ увидѣлъ Кольтона, стоявшаго съ нахмуреннымъ лицомъ и острымъ взглядомъ. Гвиннъ взялъ его подъ-руку и отошелъ съ нимъ въ сторону.

   — Я радъ, что дѣло такъ скоро подошло къ развязкѣ,— сказалъ онъ,— иначе вы заподозрили бы во мнѣ лицемѣра. Не только наши воззрѣнія діаметрально противоположны, но вы должны смотрѣть на меня какъ на соперника. Конечно, за эти четыре года я не могу сдѣлать ничего опредѣленнаго, а вы тѣмъ временемъ попадете въ сенатъ Соединенныхъ-Штатовъ. Если это случится, я буду бороться съ вами. Тѣмъ не менѣе, я готовъ вамъ помочь пройти туда и всегда буду къ вашимъ услугамъ — въ обмѣнъ за пріобрѣтаемый мною опытъ и знанія. Вы — не хуже другихъ, а не вы пройдете, такъ — другой. Поэтому я предпочитаю провести васъ, но затѣмъ постараюсь занять ваше мѣсто.

   Кольтонъ стоялъ, глядя въ землю и заложивъ руки въ карманы. Затѣмъ онъ поднялъ глаза и безобидно улыбнулся.

   — Вы чертовски прямой человѣкъ, во всякомъ случаѣ! Я о себѣ настолько же хорошаго мнѣнія, какъ и вы — о себѣ. Вы можете провести меня въ сенатъ съ помощью вашего языка — ловко вы умѣете имъ дѣйствовать! И я долженъ пойти на рискъ, что вы меня оттуда выставите. Но я думаю, что съумѣю укрѣпить нашу машину. Буду такъ же откровененъ, какъ и вы. Когда я буду въ комитетѣ, я допущу васъ въ конгрессъ въ качествѣ сотоварища, если вы будете меня поддерживать.

   — Готовъ этимъ рискнуть. По крайней мѣрѣ, мы поняли другъ друга. Я буду работать для васъ, но когда стану гражданиномъ Соединенныхъ-Штатовъ, я постараюсь сломать и васъ, и вашу чортову машину…

   — Руку!— сказалъ Кольтонъ.

   И они пожали другъ другу руки.

  

XV.

   Изабелла сидѣла на террасѣ своего стараго дома въ Розуотарѣ. Сезонъ дождей еще не начался, съ моря доносился прохладный вѣтеръ, закатъ отливалъ золотомъ. Она не видѣла Гвинна нѣсколько дней; ихъ отношенія оставались чисто товарищескими, но она смутно предчувствовала въ будущемъ какой-то переломъ,— и ея безмятежное наслажденіе настоящимъ было отчасти испорчено.

   — Вы спите?— спросилъ вѣжливый голосъ, и Гвиннъ перелѣзъ черезъ перила террасы.

   — Я не слышала стука копытъ вашей лошади.

   — По весьма простой причинѣ: я пришелъ пѣшкомъ. Я до того начитался законовъ, что конституція Соединенныхъ-Штатовъ показалась мнѣ написанной черными буквами по золоту заката. Это такъ испугало меня, что я пошелъ прогуляться, и шаги мои сами собою привели меня сюда.

   — Очень любезно съ ихъ стороны. Макъ отвезетъ васъ въ экипажѣ или вы возьмете мою лошадь.

   — Какъ это похоже на васъ: толковать о моемъ отъѣздѣ раньше чѣмъ я успѣлъ войти въ домъ!

   Въ гостиной, уютной и красивой, пылалъ огонь въ каминѣ. Чувствуя пріятную усталость, Гвиннъ растянулся въ креслѣ Гирама Отиса. Онъ разсказывалъ ей о Вольтонѣ, о его программѣ, заключающейся въ двухъ словахъ: «обѣщать! надуть!» — и въ то же время смотрѣлъ на нее. Она была въ черномъ съ вырѣзомъ платьѣ, съ красною розою въ волосахъ и въ индійскомъ шарфѣ, наброшенномъ на плечи.

   — Волею-неволею я остаюсь здѣсь,— заключилъ онъ,— но я прошелъ пять миль не для того, чтобы говорить съ женщиной о политикѣ. Откуда у васъ этотъ шарфъ и эта тонкая золотая цѣпь съ сердечкомъ?

   — Я нашла ихъ въ сундукѣ моей матери. Видите на медальонѣ 1776 годъ — годъ основанія Миссіи въ Санъ-Франциско?

   Сегодня Изабелла казалась настоящею испанкой, и всѣ брюнетки, какихъ онъ зналъ, потускнѣли бы передъ нею. Въ своихъ обыкновенныхъ костюмахъ она не производила впечатлѣнія на Гвинна, но сегодня ея красота нашла должную рамку.

   — Сегодня вы — совсѣмъ другая. Испанская порода сказывается въ васъ особенно ярко. Вы утратили даже нѣкоторую откровенную рѣзкость, которая пріятна въ товарищѣ, но отталкиваетъ отъ васъ, какъ отъ женщины.

   — Неужели я отталкиваю, какъ женщина?

   Изабелла поставила одну ногу на рѣшетку, облокотилась о каминъ рукою и полуобернула къ нему голову. Старинный шарфъ смягчалъ строгость ея чертъ, вырѣзъ платья открывалъ бѣлизну ея шеи, а изящныя линіи ея фигуры выдѣлялись на фонѣ пламени.

   Гвиннъ не зналъ, новое ли это у нея настроеніе, или просто поза, и хотя онъ не желалъ «разыграть изъ себя дурака», онъ отвѣтилъ тѣмъ не менѣе на ея вызовъ.

   — Иногда. Но не сегодня. Если бы вы навсегда остались такою, я влюбился бы въ васъ, именно потому что я самъ — совсѣмъ не живописенъ, и мы зажили бы очень счастливо.

   — Какая тоска!

   — Неужели вы дѣйствительно счастливы?— спросилъ Гвиннъ съ любопытствомъ.

   — Разумѣется. Такъ счастлива, что это начинаетъ меня тревожить. Мой пуританскій инстинктъ говоритъ мнѣ, что я не имѣю права на полное счастье. Но мы — рабы отравы, влитой предками въ нашу кровь. Я живу при свѣтѣ разума, и все идетъ хорошо, покуда эта отрава не начинаетъ бродить во мнѣ, какъ выходецъ — вокругъ своей могилы.

   — Я думаю, что въ васъ бродятъ вложенные самою природою инстинкты, сводящіеся къ тому, что вы должны осчастливить какого-нибудь смертнаго.

   — Это — суевѣріе, которое я стараюсь пережить, покуда я молода. Ваша мать несчастна потому, что она пережила своихъ боговъ — молодость и красоту, и скука пожираетъ ее. Мы должны освободиться отъ власти пола — вотъ что изъ этого слѣдуетъ. Но если я буду продолжать, вы опять зададите мнѣ встряску…

   — Нѣтъ,— сказалъ Гвиннъ, улыбаясь,— мнѣ скорѣе захочется васъ поцѣловать. Ага!

   Онъ съ радостью увидѣлъ, что глаза ея засверкали. Докуривъ трубку, онъ съ наслажденіемъ вытянулся и заложилъ руки за голову.

   — Я настолько усталъ, что буду совершенно счастливъ, если могу глядѣть на васъ и васъ слушать…

   — Ни съ чѣмъ не соглашаясь?

   — Не скажу. Я думалъ о нашемъ разговорѣ, и пришелъ къ убѣжденію, что дѣйствительно есть женщины, которыя слишкомъ хороши для того, чтобы стать только женами и матерями. Ихъ дарованіямъ нуженъ просторъ, но жажду личнаго счастья ничѣмъ не вытравишь. Относительно васъ я думаю, напримѣръ, что въ качествѣ жены общественнаго дѣятеля вы съ большею пользою примѣнили бы ваши таланты, чѣмъ изображая собою Статую Независимости на вершинѣ Русскаго холма. И если бы вы страстно любили его…

   — Вотъ вы все испортили! Но мнѣ лестно, что вы нашли среди вашихъ занятій время подумать о моихъ теоріяхъ…

   — Сегодня даже сарказмъ не можетъ испортить вашу очаровательность. Я ничего не имѣю противъ жены-товарища,— только она должна быть хорошенькой. На некрасивой я ни за что не женюсь.

   — Вамъ не нужно никакой женщины. Въ Англіи вы какъ будто нуждались въ вашей матери, но здѣсь она — лишняя для васъ. Я хотѣла занять ея мѣсто, но вы отстранили меня.

   — Нѣтъ! Когда-нибудь и вамъ скажу, почему я не пришелъ къ вамъ въ самыя тяжелыя минуты моей жизни.

   — Почему не теперь?

   — Потому что не хочу. Какъ вы ни обольстительны, я не хочу доставить вамъ минуту торжества.

   Она не удостоила его отвѣтомъ. Наступило молчаніе. Изабелла задумалась, и когда она очнулась отъ забытья, она увидѣла, что онъ крѣпко заснулъ въ креслѣ.

   Она расхохоталась — съ оттѣнкомъ досады, затѣмъ слегка набросила ему на колѣни плэдъ и пошевелила огонь. Въ комнатѣ разлилась восхитительная теплота, ея кресло было такое удобное. Она тоже заснула.

   Ее разбудили. Гвиннъ стоялъ передъ нею и трогалъ ее за плечо, и лицо его было блѣдно отъ тревоги.

   — Боже мой!— воскликнулъ онъ: — знаете ли вы, который теперь часъ? Два часа! Какъ это вы позволили мнѣ заснуть? Здѣшнія старыя сплетницы…

   — Онѣ, по всей вѣроятности, тоже спятъ?— отвѣтила она равнодушно.— Пойдемте, я подержу фонарь, и вы осѣдлаете моего Кейзера.

  

XVI.

   М-ссъ Хейтъ, жена розуотэрскаго аптекаря, носившая имя Минервы и сдѣлавшая вмѣшательство въ чужія дѣла своею спеціальностью, была секретаремъ мѣстнаго Литературно-политическаго клуба Возрожденія и сидѣла по лѣвую сторону предсѣдательницы, м-ссъ Лесли.

   Просторная, свѣтлая комната съ видомъ на озеро была полна уже съ двухъ часовъ, такъ какъ по городу разнеслось извѣстіе, что м-ссъ Хейтъ вступила на «военную тропу» и что скальпъ, за которымъ она охотится, принадлежитъ Изабеллѣ Огисъ.

   М-ссъ Анабель Кольтонъ прочла отчетъ объ исправленіи троттуаровъ, о пальмовыхъ деревьяхъ, страдавшихъ тоскою по родинѣ въ городскихъ скверахъ, затѣмъ она перешла къ проекту новаго бульвара, давнишней мечтѣ розуотэрскихъ дамъ. Имъ никакъ не удавалось добыть нужныхъ фондовъ,— даже щедрый м-ръ Баутсъ не соглашался на новое пожертвованіе,— но дамы, уже превратившія бывшее становище піонеровъ въ хорошенькій городъ, не отчаявались.

   М-ссъ Лесли сдѣлала важное сообщеніе: м-ръ Гвиннъ составилъ проектъ осушки болотъ и убѣдилъ Тома Кольтона представить билль, въ которомъ доказывается необходимость производства работъ. Онъ обѣщалъ сдѣлать взносъ на устройство бульвара. Миссъ Отисъ, владѣющая 45-ю акрами болота, обѣщала, въ случаѣ если билль пройдетъ, пожертвовать тысячу долларовъ. Она намѣрена засѣять осушенную землю спаржею, что чрезвычайно выгодно. Вообще, ея дѣловитость и пониманіе мѣстныхъ интересовъ — достойны всякаго одобренія, и она совѣтовала бы молодымъ дамамъ брать съ нея примѣръ. Что же касается до м-ра Гвинна, онъ заслуживаетъ, чтобы клубъ вотировалъ ему благодарность.

   М-ссъ Хейтъ встала. Ея растрепанная шляпка изъ итальянской соломы криво сидѣла на ея плохо причесанной головѣ, придавая ей особо вызывающій видъ. Она почувствовала противный вѣтеръ, но рѣшила достигнуть цѣли — хотя бы вплавь. Хорошо зная благожелательный, но твердый характеръ предсѣдательницы, она заговорила, стараясь сдерживать свой шипъ, но онъ ежеминутно прерывался.

   — М-ссъ предсѣдательница, лэди,— начала она,— прежде чѣмъ вотировать благодарность м-ру Гвинну, мы должны узнать: такой ли онъ человѣкъ, отъ котораго мы можемъ принимать одолженія? А прежде всего — должны ли мы дозволить Изабеллѣ Отисъ имѣть какое-либо отношеніе къ клубу, членомъ котораго она отказалась быть? Я настаиваю на томъ, что съ ними обоими уважающіе себя люди не должны имѣть дѣла.

   — Почему?— спросила предсѣдательница, безстрастно глядя на нее.

   — Почему? Вы принуждаете меня сказать это? М-ръ Гвиннъ бываетъ у нея во всѣ часы ночи. До пріѣзда лэди Викторіи они вдвоемъ провели ночь въ домѣ на Русскомъ холмѣ, потому что Паула, чѣмъ-то взбѣшенная, отправилась домой. Это видѣла м-ссъ Фильвинсъ, живущая у подножія Русскаго холма. Я могла бы еще найти какое-нибудь оправданіе его позднимъ посѣщеніямъ, хотя дѣвушкѣ ея лѣтъ неприлично жить одной, по сегодня чаша переполнилась, лэди! Ныньче въ три часа утра я собственными моими глазами видѣла, какъ м-ръ Гвиннъ возвращался домой на ея гнѣдой лошади Кейзерѣ. Я нахожу, что нельзя терпѣть долѣе такихъ вещей, и вмѣсто вотума благодарности м-ру Гвинну, предлагаю объявить бойкотъ имъ обоимъ!

   Она шумно сѣла на мѣсто. М-ссъ Уитонъ, казначейша, поддержала ея предложеніе, но м-ссъ Кольтонъ старшая поспѣшно встала и предложила основательно обсудить это дѣло раньше, чѣмъ приступить къ баллотировкѣ. Она рада, что ея дочери Анабель Кольтонъ здѣсь нѣтъ. Та не допустила бы ни малѣйшаго сомнѣнія въ миссъ Отисъ и могла бы непочтительно отнестись къ мнѣнію старшихъ.

   — А вы что думаете, м-ссъ Баутсъ?— спросила предсѣдательница.

   — Въ качествѣ свѣтской женщины, я отчасти скептикъ. Дочь моя Долли, тоже отказавшаяся сюда придти, безгранично вѣритъ въ миссъ Отисъ. Но я думаю, что миссъ Отисъ слѣдуетъ дать понять, что она поступила неблагоразумно, и не приглашать ее впредь на собранія молодежи.

   — Такъ какъ за исключеніемъ бала, даннаго ныньче самою миссъ Отисъ, такихъ собраній у насъ, въ виду карточныхъ вечеровъ, не бываетъ, то миссъ Отисъ не рискуетъ пострадать отъ своего исключенія. М-ссъ Плюсъ, можетъ быть, вы что-нибудь скажете?

   М-ссъ Плюсъ, жена пастора аристократической епископальной церкви, миловидная суетливая дамочка, замялась. Все это такъ ужасно! Теперь она даже радуется тому, что миссъ Отисъ не посѣщаетъ ихъ церкви. Но она ничего не можетъ сказать, не посовѣтовавшись съ м-ромъ Плюсомъ.

   — М-ссъ Тоффитъ, я убѣждена, что у васъ есть ваше собственное мнѣніе?

   М-ссъ Тоффитъ, полная, румяная женщина лѣтъ сорока, ведшая послѣ смерти мужа его крупное торговое дѣло съ поразительнымъ успѣхомъ, была одною изъ самыхъ популярныхъ въ Розуотэрѣ женщинъ за свое добродушіе, веселость и полную независимость мнѣній.

   — Вотъ что я скажу,— воскликнула она:— мы — лицемѣрныя, шпіонящія, подглядывающія, противныя старыя бабы! Изабелла Отисъ занимается своимъ дѣломъ. Почему, ради самого Создателя, мы не занимаемся нашимъ? Въ долгу она, что-ли, у кого-нибудь? Отбила она у кого-нибудь возлюбленнаго? Или мужа? Разгуливаетъ она по улицамъ на показъ или катается съ различными кавалерами, мѣняя ихъ, какъ перчатки? Не окончила ли она блестяще высшую школу? Гордились мы или нѣтъ ея пребываніемъ въ Европѣ, ея аристократическими связями, ея дѣловитостью, ея примѣрнымъ отношеніемъ къ старому пьяницѣ, отцу ея? Вотъ что я хотѣла бы знать! Вся бѣда въ томъ, что она не просто «неглупая женщина», но выдающаяся, съ настоящимъ умомъ. Что же мудренаго въ томъ, что она готова просидѣть чуть не всю ночь съ человѣкомъ, у котораго въ головѣ не одни только доллары и цыплята? Я сдѣлала бы то же самое — будь у меня на то возможность. Зарубите это себѣ на носу, леди. Если м-ръ Гвиннъ пожелаетъ перенести свое вниманіе на меня, я готова просидѣть всю ночь на крыльцѣ у Минервы Хейтъ и говорить о чемъ ему будетъ угодно. Будь я молода и красива, какъ Изабелла Отисъ, я забрала бы себѣ самаго интереснаго человѣка,— можете мнѣ повѣрить на слово! И я повторяю — никому нѣтъ до этого дѣла.

   Она, вся красная отъ негодованія, обернулась къ блѣдной Минервѣ.

   — Славное занятіе, нечего сказать, шпіонить за людьми! Скоро бы вы завели съ кѣмъ-нибудь шашни, если бы Господь Богъ сотворилъ васъ иною. Оттого-то васъ и корчитъ со злости. Получили? Ну, и кушайте на здоровье!

   М-ссъ Тоффитъ сѣла на мѣсто среди громкаго смѣха и апплодисментовъ.

   М-ссъ Лесли энергично возстановила порядокъ, хотя углы ея рта подергивались отъ смѣха. Затѣмъ она произнесла цѣлую рѣчь. Она отказывается баллотировать этотъ вопросъ. Клубъ не былъ организованъ для наблюденія за нравственностью, а также за тѣмъ, что происходитъ на улицѣ. Она удивляется, что въ этомъ учрежденіи, служащемъ факторомъ для облагораживанія и расширенія интересовъ ихъ пола, могли сохраниться такіе… восточные инстинкты. Почему женщина, зарабатывающая себѣ пропитаніе, пользуется въ городѣ свободою личности, а въ деревнѣ этого нельзя? Стремясь къ освобожденію, мы сами накладываемъ на себя цѣпи. Мы работали надъ улучшеніемъ условій мѣстной жизни, а свое собственное положеніе ухудшаемъ. На карты можно смотрѣть, какъ на временное безуміе, но посвящать себя сплетнямъ и шпіонству — значитъ отрѣшиться отъ высшихъ идеаловъ, низвести себя до уровня неинтеллигентныхъ, неразвитыхъ женщинъ. Что мы сказали бы о мужчинѣ, который вздумалъ бы унизиться до такой роли? Если кому-нибудь изъ насъ не спится, мы можемъ употребить это время на самообразованіе или на работу для бѣдныхъ. Было бы справедливѣе выразить неодобреніе Минервѣ Хейтъ, чѣмъ Изабеллѣ Отисъ, но на этотъ разъ мы отъ этого воздержимся. Члены клуба вольны поступать по усмотрѣнію, но домъ ея — м-ссъ Лесли — всегда будетъ открытъ для миссъ Отисъ.

   Предсѣдательницѣ много апплодировали, предложеніе было сорвано, но все же нѣкоторыя изъ членовъ присоединились къ мнѣнію м-ссъ Хейтъ, которая не сочла свою партію окончательно проигранною.

  

XVII.

   Изабелла съ Гвинномъ вздумали прокатиться въ горы, въ охотничій домикъ, выстроенный еще первымъ Джемсомъ Отисомъ, славнымъ охотникомъ. Въ домикѣ былъ полный безпорядокъ. Изабелла, найдя старую щетку, подмела полъ на верандѣ, презрительно отклонивъ предложеніе Гвинна сдѣлать это самому. Затѣмъ она съ разгорѣвшимися щеками присѣла на старый табуретъ и, обмахиваясь шляпою, спросила, почему у него такой свирѣпый видъ? Что случилось?

   — Все! Кто-то — м-ссъ Хейтъ, я полагаю — видѣлъ меня возвращающимся отъ васъ въ три часа утра, и теперь весь Розуотэръ звонитъ объ этомъ. Въ клубѣ былъ митингъ, и судья Лесли совѣтовалъ мнѣ уѣхать на время, покуда сплетни не утихнутъ. Я сказалъ ему, что ѣздилъ именно съ тѣмъ, чтобы сдѣлать вамъ предложеніе, и, получивъ отказъ, разъѣзжалъ всю ночь по окрестностямъ, стараясь успокоиться. Я чувствую, что долженъ теперь дѣйствительно сдѣлать вамъ предложеніе.

   — Никогда не слышала ничего болѣе любезнаго! Я не выйду за васъ, если бы весь Розуотэръ всталъ на голову.

   — Извиняюсь за нѣкоторую рѣзкость. Я и самъ не особенно стремлюсь на васъ жениться, но намъ необходимо сдѣлать это,— иначе будетъ очень неудобно.

   — Еще неудобнѣе — жениться.

   — Будемъ говорить серьезно. Дѣвушка вашихъ лѣтъ и съ вашею наружностью не можетъ бравировать общественнымъ мнѣніемъ. Санъ-Франциско всего въ сорока миляхъ отсюда; онѣ — эти женщины — могутъ всѣми способами васъ скромпрометировать. Покуда м-ссъ Лесли, Анабель Кольтонъ, Долли и еще кое-кто — за васъ, но предразсудки слишкомъ сильны…

   — Я сильна и буду бороться. Я не позволю насильственно измѣнить весь планъ моей жизни. Я не уступлю — ради себя и васъ.

   — Обо мнѣ не безпокойтесь. Я думаю даже, что могу, отнестись довольно спокойно къ перспективѣ сдѣлаться вашимъ мужемъ. Если бы вы только дали себѣ волю — вы могли бы стать самою очаровательною женщиною на свѣтѣ. И я вамъ клянусь, что вы были бы счастливы.

   — Я и такъ счастлива. Къ чему стану я всѣмъ рисковать въ этой старой игрѣ?

   — Прекрасная игра, если умѣло вести ее. Мнѣ хочется васъ научить ей.

   — А я не хочу.

   — Въ такомъ случаѣ я уѣду изъ Калифорніи.

   — Вотъ угроза, недостойная васъ!

   — Это не угроза. Есть два пути — оградить васъ. Отъ перваго вы отказываетесь,— остается лишь второй.

   — Вы можете переѣхать въ Санъ-Франциско.

   — Вы говорите какъ ребенокъ. Только здѣсь я могу чего-нибудь добиться. Вчера черезъ посредство моего стряпчаго я получилъ письмо отъ Иксэма съ извѣщеніемъ, что обо мнѣ всѣ говорятъ, газеты заинтересованы; въ новомъ либеральномъ кабинетѣ для меня готово мѣсто. Вотъ самый удобный моментъ для возвращенія въ Англію.

   Наступило продолжительное молчаніе. Гвиннъ успѣлъ закурить другую трубку. Наконецъ, Изабелла заговорила.

   — Я за васъ не выйду, но мы объявимъ помолвку. Свадьба можетъ откладываться подъ различными предлогами и затѣмъ — совсѣмъ не состояться.

   — Принимаю вашъ компромиссъ, но мое предложеніе дѣлается вполнѣ bona fide, и я надѣюсь, что вы придете къ болѣе раціональному рѣшенію.

   На возвратномъ пути они молчали и простились у подножія горы. У своего дома Изабелла увидѣла экипажъ Анабель и стиснула губы. Обѣ онѣ — Анабель и Долли — ожидали ее, перегнувшись черезъ перила веранды. Скрывая гнѣвъ, миссъ Отисъ поздоровалась съ ними и, войдя въ домъ, сразу проговорила:

   — Вы, конечно, ждете извѣщенія о моей помолвкѣ съ м-ромъ Гвинномъ, но я рѣшила дать ему слово только сегодня.

   — Изабелла!

   Обѣ онѣ упали въ ея объятія, Долли — даже со слезами. Разыгрывая роль невѣсты, она удовлетворительно отвѣчала на перекрестный огонь ихъ вопросовъ, и даже по вопросу о свадебныхъ подаркахъ сказала Анабель, что предпочитаетъ серебро — китайскому сервизу. А когда они уѣхали, она хлопнула дверью, швырнула объ полъ книгу и, нѣсколько облегчивъ себя этихъ, сѣла читать письмо м-ссъ Гоферъ. Письмо было переполнено дружескими изліяніями и просьбами погостить у нея. Въ концѣ м-ссъ Гоферъ писала, что «ничего не можетъ подѣлать съ лэди Викторіей, которая сначала выѣзжала, но теперь словно окаменѣла и походитъ на ватиканскую статую. Американцы не выносятъ неодушевленныхъ красавицъ, даже болѣе молодыхъ, чѣмъ лэди Викторія».

   «Кстати, мы съ м-ромъ Гоферомъ имѣемъ нѣкоторыя подозрѣнія относительно того, гдѣ находится Эльтонъ Гвиннъ?.. Дамы сходятъ по немъ съ ума. Я знаю двухъ, которыя не задумались бы ради него отказать своимъ женихамъ. Онъ долженъ быть у меня. Я хочу, чтобы мой балъ былъ настоящимъ чудомъ и совпалъ съ вашимъ первымъ выѣздомъ. Это — слишкомъ хорошо! Но не пріѣдете ли вы теперь же ко мнѣ на недѣльку? Умираю отъ желанія васъ видѣть», и т. д.

   Изабелла телефонировала, что пріѣхать теперь не можетъ, но на балѣ будетъ непремѣнно.

——

   Балъ былъ назначенъ на 24-е декабря, и миссъ Отисъ не видѣла Гвинна цѣлую недѣлю: онъ уѣхалъ развлечься въ Берлингэмъ, гдѣ процвѣтала игра въ «поло» и всякій спортъ, танцевальные вечера въ клубѣ съ массою цвѣтовъ и хорошенькихъ дѣвушекъ, и провелъ нѣсколько дней у Треннагановъ. Въ Санъ-Франциско онъ пріѣхалъ уже вечеромъ 24-го и постучался къ Изабеллѣ. Здѣсь онъ ни разу не былъ въ ея комнатѣ, хотя въ Розуотэрѣ онъ часто приводилъ въ порядокъ свой туалетъ въ ея маленькомъ будуарѣ. Онъ нѣсколько удивился, получивъ позволеніе войти, и еще болѣе удивился, увидавъ Изабеллу, сидѣвшую передъ туалетомъ. Хотя они должны были поѣхать не ранѣе 11-ти, она уже была въ бальномъ платьѣ, въ томъ самомъ — бѣломъ тюлевомъ съ темносиними лиліями, въ которомъ она была на балу въ Аркотѣ. Глаза ея сіяли какъ звѣзды, щеки разгорѣлась, пунцовыя губы полуоткрылась отъ радостнаго волненія.

   — Идите сюда! Посмотрите, что ваша мать мнѣ подарила! Я одѣлась — для полноты эффекта!

   Она перебирала пальцами нить великолѣпнаго жемчуга, обвивавшую ея шею.

   — Видѣли вы подобную красоту? Всю жизнь я мечтала о жемчугахъ и радовалась, что у меня есть нитка старыхъ калифорнійскихъ жемчуговъ, не ожидая ничего лучшаго. Сперва я не хотѣла ихъ брать, но лэди Викторія говоритъ, что они были подаркомъ ея отца — ея матери, и должны были перейти ко мнѣ по наслѣдству, а потому пускай я лучше получу ихъ теперь, пока я молода.. Она увѣряетъ, что не можетъ носить жемчуга, такъ какъ кожа ея недостаточно бѣла, но я не могу этому повѣрить.

   Гвиннъ съ любопытствомъ поглядѣлъ на нее. Онъ не подозрѣвалъ, что ее занимаютъ такія вещи. Онъ подарилъ бы ей жемчуга. Но она всегда дѣлала видъ, что презираетъ слабости своего пола.

   — Тупой, вы человѣкъ! Если вы считаете наряды женской слабостью, то у меня она всегда была. Неужели вы думаете, что я нравлюсь себѣ въ ватерпруфѣ или верховомъ костюмѣ? У меня масса красивыхъ платьевъ; я одѣваюсь къ ужину даже тогда, когда бываю одна. Будь я милліонершей, я накупила бы кучу драгоцѣнностей…

   Гвиннъ поглядѣлъ на часы.

   — Магазины открыты до полуночи. На дняхъ я продалъ три фермы, и у меня въ банкѣ цѣлая кубышка денегъ. Гоферъ дастъ мнѣ чекъ. Я привезу вамъ кое-что къ балу. Вы не возьмете? Пустяки! Вы — не только моя невѣста, но и моя кузина. Я вернусь черезъ два часа. Но оставайтесь такъ сидѣть до моего возвращенія.

   Когда онъ ушелъ, глаза ея засверкали. Она можетъ вернуть ему впослѣдствіи его подарки. Теперь она была въ такомъ настроеніи, что готова была пожелать звѣздъ небесныхъ.

   Послѣ обѣда она пошла показаться лэди Викторіи, находившейся въ состояніи молчаливаго бѣшенства по случаю головной боли. Тѣмъ не менѣе, она одобрила наружность и туалетъ Изабеллы и прибавила:

   — Надѣюсь, что эта оффиціальная помолвка станетъ настоящею? Вы — нашей крови. Я все болѣе и болѣе это сознаю. Въ васъ есть именно то, что я желала видѣть въ Джуліи Кэй.

   — Вы, можетъ быть, хотите, чтобы онъ вернулся въ Англію?— спросила Изабелла.— Флора писала мнѣ на дняхъ, что миссія моя — вернуть его родинѣ.

   — Мнѣ все равно. Пусть онъ будетъ счастливъ, а пробить дорогу онъ можетъ вездѣ. Для васъ красота — не проклятіе, и если вы только захотите, то будете счастливы и дадите счастье другому. Ну, веселитесь сегодня, какъ слѣдуетъ молодой дѣвушкѣ, не думайте о Джэкѣ и тѣмъ болѣе — обо мнѣ!

   Лэди Викторія, лежавшая на диванѣ въ négligé цвѣта saumon, казалась почти такою же красивою, какъ годъ тому назадъ. Лишь усталое выраженіе глазъ и какая-то окаменѣлая неподвижность лица — говорили о разрывѣ съ долго длившейся, благосклонной къ ней молодостью. Но она глядѣла на сіяющую молодость Изабеллы безъ всякой зависти, и проговорила:

   — Выходите за него. Въ сущности мы не любимъ мужчинъ тою любовью, о которой мечтаемъ. Страсть отгораетъ,— на смѣну ей являются материнскія чувства. Мы могли бы полюбить полубога. Быть можетъ, въ какомъ-нибудь иномъ мірѣ — кто знаетъ?..

   Изабелла насторожилась. Она вспомнила то, что Флора писала ей объ увлеченіи лэди Викторіи теософіей. Задумчиво проходя къ себѣ, миссъ Отисъ подняла съ полу какую-то бумажку, оказавшуюся вырѣзкой изъ газеты, объявленіемъ о состязаніи борцовъ. Сбоку безграмотно было приписано: «въ деветь часофъ, ровна». Изабелла удивилась. Кто это могъ интересоваться борьбою? Исключая француженки-горничной лэди Викторіи, всѣ слуги въ домѣ были японцы. Она рѣшила показать вырѣзку лэди Викторіи, бывшей временной хозяйкою дома.

   Сидя за туалетомъ, миссъ Отисъ снова задумалась. Сегодня она любовалась собою, перебирала жемчужины, прикладывая ихъ въ ослѣпительной бѣлизнѣ кожи. Всѣ говорили ей о ея красотѣ; Флора Сэнгъ писала ей, что назначеніе ея — быть женою англійскаго пэра, стоящаго во главѣ либеральнаго кабинета. Развѣ это — плохая участь? Сегодня она какъ-то не думала о Калифорніи; ея мечты были чисто личнаго характера. Ей по-дѣтски хотѣлось быть «царицею бала», воскресить тріумфы прославленныхъ красавицъ прежнихъ временъ, о которыхъ она столько слышала. Двадцать лѣтъ тому назадъ первый выѣздъ Елены Бельмонтъ свелъ съ ума всю молодежь. Весь городъ былъ у ея ногъ. И сидя въ своемъ молчаливомъ домѣ, возвышавшемся надъ суетою и шумомъ города, она въ мечтахъ переживала тріумфы дѣвическаго самолюбія.

   Возвращеніе Гвинна прервало ея мечты. Она посмотрѣла на него съ нетерпѣливымъ ожиданіемъ.

   — Я возьму вашъ подарокъ. Я рада…

   — Надѣюсь, что вы возьмете, послѣ того какъ я такъ старался! Я поѣхалъ къ Гоферу, но его выгнали изъ дому, онъ отправился въ Миссію. Я взялъ автомобиль и помчался туда, но оказалось, что онъ обѣдаетъ съ друзьями въ ресторанѣ. По счастью, я нашелъ его тамъ, и мы вмѣстѣ поѣхали къ ювелиру…

   — Что вы привезли?— спросила Изабелла, не сводя глазъ съ длиннаго футляра.

   Но Гвинну рѣдко представлялась возможность ее помучить.

   Онъ приподнялъ двумя пальцами пышную прядь ея волосъ надъ ухомъ, слегка спускавшуюся ей на лобъ.

   — Мнѣ всегда хотѣлось видѣть здѣсь какое-нибудь украшеніе, въ родѣ того какъ на портретахъ Елизаветы Австрійской. Она носила — не припомню что: звѣзды или маргаритки…

   — Вы не привезли мнѣ маргаритки, надѣюсь?

   Онъ щелкнулъ замочкомъ, и она вскрикнула отъ восхищенія.

   — Зачѣмъ это? Я не ждала такого великолѣпія! Но все равно…

   Она взяла футляръ у него изъ рукъ и прикрѣпила брилліантовыя звѣздочки по его указанію — въ видѣ полумѣсяца. Ихъ было пять — разнаго размѣра, начиная съ самой маленькой, и онѣ своимъ блескомъ придали ея красотѣ законченность и оттѣнокъ особой поэзіи. Она сіяющими глазами глядѣла на свое ослѣпительное отраженіе въ зеркалѣ, затѣмъ порывисто обернулась, обвила шею Гвинна руками и поцѣловала его. Онъ отстранилъ ее.

   — Не дѣлайте этого. Я — не братъ вашъ и не барышня-подруга. Могу я осмотрѣть вашу комнату?

   — Смотрите что хотите! Я стану смотрѣть на мои звѣзды… Madré de Dios! какъ сказали бы наши испанскія прабабушки. Ay! уі! Y al game Dios! Dios de mi aima! Dios de mi vida! Я никогда не была такъ счастлива.

   Комната была вся задрапирована стариннымъ краснымъ шолковымъ дамассе, моднымъ во времена ея бабушки. Въ ней стояли кровать краснаго дерева, такой же туалетъ съ серебрянымъ приборомъ — какимъ-то чудомъ уцѣлѣвшій изъ вещей ея матери. Странное сочетаніе краснаго шолка и бѣдой кисеи понравилось Гвинну.

   Изабелла объявила, что вся эта недѣля посвящена удовольствіямъ. Она переѣзжаетъ къ м-ссъ Гоферъ, и уже приглашена на всѣ дни. Новый Годъ они будутъ встрѣчать вмѣстѣ въ ресторанѣ.

   — Это значитъ, что вы забудете о цыплятахъ и станете прилично одѣваться. Могу я поухаживать за вами?

   — Пожалуйста. Сегодня я мечтаю о томъ, чтобы быть царицею бала. Поѣдемте. Съ вами револьверъ? Праздники — опасное время.

——

   М-ссъ Гоферъ превзошла себя. Она сдѣлала чудеса, не только превративъ танцовальную залу въ patio — внутренній дворъ испанскаго дома, но и убѣдила нѣкоторыхъ дамъ изъ нетанцующихъ явиться въ испанскихъ костюмахъ, въ высокой прическѣ съ гребнемъ, мантильей, и розою за ухомъ. Сводчатый потолокъ напоминалъ небесный сводъ. Шедшая вокругъ залы галерея была раздѣлена на балконы, съ которыхъ свѣшивались дорогія, вышитыя ткани, какъ въ Испаніи, въ дни большихъ festa. Задній планъ былъ декорированъ массою тропическихъ растеній, изъ-за которыхъ просвѣчивали рѣшетчатыя окна галереи. Неизбѣжный фонтанъ ниспадалъ въ чашу изъ бѣлаго мрамора. Всѣ общественные слои имѣли тутъ своихъ представителей. М-ссъ Гоферъ въ бѣломъ брокарѣ, вся залитая брилліантами, сіяющая оживленіемъ, подбѣжала къ Изабеллѣ, упрекая ее за опозданіе. Лучшіе кавалеры уже ожидаютъ ее… Изабелла въ нѣсколько минутъ уже раздала всѣ танцы до ужина, но она сразу поняла, что при такой обстановкѣ и громадномъ стеченіи гостей она не могла произвести такого впечатлѣнія, какъ Елена Бельмонтъ, дебютъ которой происходилъ въ танцовальной залѣ съ голыми стѣнами, среди небольшого сравнительно и очень исключительнаго кружка. Она слышала шопотъ одобренія; ее признали самою красивою изъ дебютантовъ, особенно — уцѣлѣвшіе кавалеры семидесятыхъ и восьмидесятыхъ годовъ, больше умѣвшіе цѣнить породу и стиль. Молодежь нашла ее черезчуръ «великолѣпною». Она только разъ провальсировала съ Гвинномъ, и онъ увидѣлъ ее уже въ четыре часа, передъ разъѣздомъ, и нашелъ ее прелестной въ длинномъ бѣломъ манто, съ кружевнымъ шарфомъ на головѣ и съ руками, полными дорогихъ котильонныхъ бездѣлушекъ.

  

XVIII.

   Они добрались до дому благополучно. Гвиннъ, снявъ пальто и шляпу въ передней, предложилъ Изабеллѣ, не хочетъ ли она посидѣть и поговорить, какъ тогда въ Аркотѣ? Ей тоже не хочется спать? Отлично!

   Она стояла у камина, все еще закутанная въ свое манто и въ высокихъ бѣлыхъ теплыхъ сапожкахъ.

   — Развѣ вы не снимете эти штуки?

   — Можете снять съ меня теплыя ботинки, а манто я покуда не сниму. Холодно.

   Онъ разсмѣялся и опустился на колѣни.

   — Кажется, вы меня передѣлали. Я знаю англійскихъ лэди, которыя снимаютъ съ мужей охотничьи сапоги. Вы бы этого не сдѣлали?

   — Въ видѣ взаимной любезности — почему же нѣтъ? Но вамъ не для чего возиться всю ночь со сниманьемъ моихъ ботинокъ.

   — Вы могли бы не лишать мою добродѣтель награды. Не часто она мнѣ перепадаетъ.

   — Встаньте, и не будьте идіотомъ. Вѣроятно вы все время флёртировали въ оранжереѣ и еще не успѣли перемѣнить настроеніе.

   — У м-ссъ Гоферъ нѣтъ оранжереи. Большой недосмотръ. А отъ дѣвицъ я скоро убѣжалъ, такъ какъ каждая изъ нихъ спрашивала меня объ Эльтонѣ Гвиннѣ. Какъ это онѣ узнали?

   — Ужъ такой у нихъ нюхъ. Дѣвушка изъ Санъ-Франциско чуетъ иностранца въ ту минуту, какъ онъ сходитъ съ поѣзда въ Оклэндѣ, и знаетъ о немъ все раньше, чѣмъ онъ записался въ отелѣ. Это Розуотэръ такъ долго укрывалъ васъ.

   Ей хотѣлось поговорить о своихъ впечатлѣніяхъ, но, видя, что Гвиннъ хочетъ что-то разсказать о себѣ, она стала его разспрашивать.

   Оказалось, что Гоферъ увелъ его въ свой кабинетъ, гдѣ собралось довольно большое общество — все члены ихъ партія. Тутъ онъ узналъ впервые такія вещи, отъ которыхъ волосы у него встали дыбомъ. Ужасающіе притоны, гдѣ происходитъ торговля человѣческимъ тѣломъ, растлѣніе дѣвушекъ и малолѣтнихъ, попойки съ ножевщиной, укрывательство краденаго и пристанодержательство — все это находится чуть ли не на откупѣ у отцовъ города. Мэръ и его шайка, съ полиціей включительно — получаютъ опредѣленный колоссальный доходъ отъ содержателей этихъ учрежденій. Всякія жалобы и просьбы о разслѣдованіи остаются тщетными, такъ какъ компанія эта слишкомъ хорошо сорганизовалась, и даже ревизіи изъ Вашингтона ни къ чему до сихъ поръ не приводили.

   Собесѣдники говорили настолько откровенно и подробно, что онъ почувствовалъ себя неловко, и въ концѣ концовъ счелъ необходимымъ назвать себя, платя имъ довѣріемъ за довѣріе. Въ отвѣтъ на это оня поочередно торжественно проговорили: «Вашу руку!» — а Гоферъ заявилъ, что они уже давно это подозрѣвали и рѣшили, что онъ будетъ «однимъ изъ нихъ», что они сразу отмѣтили его, какъ человѣка выдающагося, а затѣмъ узнали о его блестящихъ разнообразныхъ способностяхъ. Ему нельзя оставаться въ Розуотэрѣ; замѣчательные юристы нужны и въ Санъ-Франциско, а люди честные — въ особенности. Человѣкъ же, отказавшійся отъ громкаго титула и уже ставшій на свои ноги — тѣмъ болѣе.

   — На это я отвѣтилъ, что мнѣ нужно сперва закончить свои занятія у судьи Лесли, что, наконецъ, я имѣю здѣсь больше шансовъ пріобрѣсти голосъ и популярность для будущаго. Порѣшили на томъ, что я останусь здѣсь на годъ или на полгода, но если произойдетъ что-нибудь особенное, они вызовутъ меня и ранѣе.

   Гвиннъ вскочилъ и прошелся по комнатѣ. Онъ поблѣднѣлъ и глаза его блестѣли.

   — Честное слово, я болѣе польщенъ, чѣмъ тогда въ Аркотѣ, когда меня осыпали любезностями и прочили въ министры мои политическіе противники. Я почувствовалъ глубокое уваженіе и сочувствіе къ этой кучкѣ людей — милліонеровъ въ большинствѣ случаевъ, такъ самоотверженно преданныхъ идеѣ возрожденія своего родного города, который — чортъ его знаетъ, почему! (извините!) — обладаетъ непостижимымъ очарованіемъ… Оно въ концѣ концовъ захватитъ и меня. Сегодня я почувствовалъ, какъ мое собственное я словно растворяется въ томъ, въ чемъ я начинаю видѣть болѣе великую задачу, нежели это казалось сначала. Нынѣшняя Калифорнія — быть можетъ, лишь зародышъ новой великой западной цивилизаціи, столь не похожей на восточную. Современемъ она освободится отъ господства Америки; вѣдь она уже чувствуетъ, что Тихій океанъ принадлежитъ ей и она одна стоитъ лицомъ въ лицу съ Востокомъ. Перестроить этотъ городъ — видѣли вы изумительные планы Бёрнгэма?— сдѣлать изъ него прекраснѣйшій городъ въ мірѣ, дать ему идеальное самоуправленіе — какая мечта!

   — Я могла бы васъ полюбить!— воскликнула Изабелла,— если вы скажете еще что-нибудь — я васъ поцѣлую!

   — Если вы это сдѣлаете,— сказалъ онъ рѣшительно,— я не оттолкну васъ и не прибью, но вы все же можете объ этомъ пожалѣть.

   Онъ снова удобно откинулся въ креслѣ и спросилъ ее, веселилась ли она на балу. Судя по общимъ отзывамъ, она была, очевидно, царицею бала.

   — Мнѣ было бы веселѣе тамъ, наверху, съ вами. Конечно, мнѣ было пріятно сознаніе, что я имѣю успѣхъ, но я ни на минуту не обольщалась мыслью, что онъ хоть сколько-нибудь походитъ на тріумфъ прежнихъ красавицъ. Но такъ какъ условія измѣнились, мое самолюбіе не слишкомъ страдаетъ. Затѣмъ — очень скучно говорить съ этими молодыми людьми. И вообще въ мечтахъ все это — гораздо лучше.

   — Я такъ и зналъ. Когда всѣ противорѣчивые элементы въ вашей натурѣ поулягутся и примирятся, и болѣе естественные инстинкты возьмутъ верхъ, я увѣренъ, что влюблюсь въ васъ и сейчасъ же на васъ женюсь, если вы будете такъ хороши, какъ сегодня.

   — Отлично!— сказала Изабелла, дѣлая видъ, что ей хочется зѣвнуть.— Пойдемте смотрѣть восходъ солнца.

   Она завернулась въ манто, и они поднялись на вершину холма. Солнце поднималось изъ-за горъ и заливало Санъ-Франциско переливнымъ огнемъ, разгонявшимъ остатки тумана. Гвиннъ указалъ ей на юго-востокъ, на долину, разрѣзывавшую городъ по діагонали. Тамъ находился участокъ, принадлежавшій ему съ матерью.

   — Половина его продана, а другая заложена, и на эти деньги я построю домъ въ двѣсти тысячъ долларовъ — по новѣйшему способу, такой домъ, который уцѣлѣетъ при любомъ землетрясеніи… Сумма, уплачиваемая за страховку — чудовищна, но м-ръ Кольтонъ-банкиръ отличается сверхъестественною осторожностью.

   — Это — начало милліоновъ. Развѣ вамъ такъ хочется быть богачомъ?

   — Я знаю цѣну деньгамъ. Онѣ даютъ прежде всего — независимость.

  

XIX.

   Гвиннъ на слѣдующій день вернулся въ Lumalitas, а Изабелла переѣхала къ м-ссъ Гоферъ, которая окружила ее такою роскошью и вниманіемъ, что миссъ Отисъ, очень любившая роскошь, но болѣе — въ мечтахъ, стала подъ конецъ задыхаться. Впервые въ жизни ей надоѣли цвѣты, которые, по мѣстному обычаю, присылались ей въ громадномъ количествѣ старыми и новыми знакомыми, друзьями ея матери и отца. М-ссъ Гоферъ была одною изъ хозяекъ, считающихъ неприличнымъ предоставлять гостя — особенно такого желаннаго — самому себѣ. Миссъ Отисъ, знакомая лишь съ гостепріимствомъ англійскаго дома, гдѣ гость можетъ умереть и воскреснуть безъ вѣдома хозяйки, которую онъ видитъ только въ опредѣленные часы, страшно тяготилась неутомимымъ вниманіемъ хозяйки, удѣлявшей ей каждую свободную минуту. Она стала даже прятаться, заслышавъ звонкій голосокъ м-ссъ Гоферъ, раздававшійся по дому. Однажды она спряталась за толстыя драпри, а другой разъ, не долго думая, юркнула подъ громадный библіотечный столъ. Легкое хихиканье заставило ее сконфуженно вылѣзть оттуда.

   М-ръ Туль, отецъ м-ссъ Гоферъ, забавно подмигивалъ ей своими старчески-добродушными глазами.

   — Я никому не скажу. Мнѣ и самому порой не въ моготу становится. Ада — доброе дитя; она настолько добра, насколько это возможно для врожденной эгоистки. Но эта жизнь не по васъ. Вы — мечтательница. Сядьте здѣсь въ креслѣ и отдохните. Я почитаю вамъ Байрона.

   Изабелла съ невыразимымъ облегченіемъ вернулась въ канунъ Новаго Года въ свой холодный, цѣломудренный будуаръ въ домѣ на Русскомъ холмѣ.

   Пріѣхавшій часамъ къ семи Гвиннъ нашелъ ее не въ духѣ и блѣдною. Онъ выразилъ сожалѣніе, что она провела не такую пріятную недѣлю, какъ онъ.

   — Погода была чудная; я по цѣлымъ днямъ былъ на воздухѣ, охотился, ѣздилъ верхомъ, катался на лодкѣ, даже — на вашемъ катерѣ. Но я долженъ сказать, что вы не нравитесь мнѣ. Ваша бѣлизна превратилась въ блѣдность, и вы кажетесь, извините, сердитою… Судя, однако, по тѣмъ образцамъ изящества, которые именуются «свѣтскою хроникой», я вижу, что васъ чествовали, фотографировали какъ коронованную особу, занимались вашей родословной и…

   — Я хотѣла-бы, чтобы вы помолчали. Въ Англіи вы такъ много не говорили. Я возненавижу васъ, если вы сдѣлаетесь совсѣмъ американцемъ…

   — Я врожденный эгоистъ. Спросите мою мать и моихъ многострадальныхъ друзей и знакомыхъ… Но здѣсь мать моя не слушаетъ и не говоритъ…

   Онъ вдругъ остановился и понизилъ голосъ.

   — Вы не знаете, что такое съ нею? Она страшно измѣнилась. Можетъ быть, она ненавидитъ Калифорнію? Я предлагалъ ей заплатить ея долги. Она можетъ уѣхать, если желаетъ. Здѣсь я почти не вижу ее — времени нѣтъ.

   — У нея нервы. Съ утратою красоты она все потеряла.

   — А что съ вами? Развѣ вамъ не понравилось быть модной красавицей?

   — Я не модная красавица. Я неудачница.

   Она разсказала Гвинну свои впечатлѣнія и характеристику м-ра Туля. Она — мечтательница и ничего болѣе. Старикъ правъ.

   — И вы только теперь это открыли? Васъ разочаровалъ бы и лондонскій сезонъ. У васъ — неосуществимые идеалы.

   — Послѣ завтра я вернусь въ ранчо и буду счастлива.

   — Такого счастья не надолго хватитъ. Вамъ надоѣстъ сидѣть всю жизнь у окна и смотрѣть на озеро. Конечно, весьма желательно, чтобы человѣкъ поставилъ себя въ возможно большую независимость отъ обстоятельствъ жизни, но и это должно дѣлаться постепенно, не скачками,— иначе онъ впадетъ въ эгоизмъ…

   — А вы увѣрены въ томъ, что мы должны дѣлать другихъ счастливыми? Быть можетъ, и это — предразсудокъ? Достаточно, если мы сами будемъ счастливы.

   — Вотъ современемъ вы и пожелаете счастья — настоящаго.

   — По-вашему, я снова влюблюсь?

   — Нѣтъ, вы полюбите. Если бы я не былъ такъ занятъ законами, фермерами, строительствомъ, я сталъ бы ухаживать за вами. Мнѣ очень этого хочется, но все некогда.

   — Вы влюблены въ меня?

   — Не знаю, но, кажется, готовъ влюбиться. Еще одно: вамъ нуженъ буферъ; у васъ замѣчательныя способности, но онѣ находятся въ дремотномъ состояніи. Мы вдвоемъ могли бы завоевать міръ. А теперь — мечтайте себѣ на здоровье, пока мечты не выдохнутся и у меня не будетъ больше свободнаго времени.

——

   На улицахъ было настоящее столпотвореніе, и онѣ были, буквально, залиты свѣтомъ. Толпа состояла въ большинствѣ изъ людей весьма почтенныхъ, отбросившихъ по случаю Новаго Года свою сдержанность. Всѣ шумѣли, смѣялись, бросали серпантины и конфетти. Извѣстные дѣльцы гуляли съ женами и дочерьми, и на ихъ шляпахъ обвивались не много разъ бумажныя ленты всѣхъ цвѣтовъ. Изъ оконъ домовъ неслись звуки музыки. Прошла процессія рабочихъ съ какими-то гудѣлками и свистѣлками; Изабелла, шедшая подъ-руку съ Листеромъ Стономъ, закрыла уши, чтобы не оглохнуть. Но Паула была въ своей стихіи; она кричала, хохотала, на ея красную блузу сыпались конфетти; одинъ ражій молодецъ пожелалъ ее поцѣловать. Супругъ не воспротивился этому, произошла свалка, и Гвиннъ, ловко воспользовавшись ею, продѣлъ руку Изабеллы въ свою, и они выбрались изъ толпы, съ трудомъ, прокладывая себѣ дорогу къ ресторану, въ которомъ они съ Гоферами условились отпраздновать рожденіе Новаго Года. Они добрались туда лишь къ одиннадцати часамъ, и ихъ тотчасъ же провели въ уборную, чтобы они могли умыться и привести себя въ порядокъ, а затѣмъ — на галерею, шедшую вокругъ всей залы и раздѣленную на ложи. Въ ложѣ Гоферовъ былъ накрытъ для ужина столъ и приготовлено шампанское; въ соеѣднихъ ложахъ оказалось много знакомыхъ лицъ. М-ссъ Гоферъ сидѣла, полускрытая драпировкою, но мужъ ея хохоталъ и бросалъ конфетти внизъ въ общую залу, биткомъ набитую публикою, занявшею всѣ столы. Онъ вытащилъ Гвинна впередъ, и того встрѣтили съ равныхъ сторонъ привѣтственными криками.

   — Видѣли вы что-либо подобное?— воскликнулъ Гоферъ и тутъ же закашлялся, чтобъ освободиться отъ попавшихъ ему въ горло конфетти.— Тутъ всѣ они рядышкомъ — реформаторы и мэръ со своей шайкой. Добродѣтельная матрона и ея противоположность, прелестная барышня, надѣющаяся подцѣпить богатаго мужа, и дѣвица, могущая дать болѣе или менѣе, финансисты и артисты, журналисты, молодые люди изъ общества и т. д, и т. д.

   М-ссъ Гоферъ время отъ времени предостерегающе покашливала; подъ своею веселостью она скрывала большую дозу pruderie, но такъ какъ Изабелла была видимо заинтересована, то и она удостоила выглянуть изъ ложи.

   Трое остальныхъ, опутанные серпантиномъ, высунувшись изъ ложи, сыпали въ свою очередь въ публику конфетти. Зрѣлище было необычное. Люди пили, веселились и не заботились о приличіяхъ. М-ссъ Гоферъ замѣтила одну дѣвушку, извѣстную ей за вполнѣ порядочную, которая позволяла сегодня жениху обнимать себя и пила изъ его стакана. Изъ числа «этихъ дамъ» нѣкоторыя были въ простыхъ, изящныхъ черныхъ платьяхъ, расписаны деликатно — на манеръ миніатюръ. Другія, наоборотъ, щеголяли кричащими нарядами. При нѣкоторыхъ были сутенеры, то сегодня даже къ этимъ презрѣннымъ изъ презрѣнныхъ всѣ относились добродушно.

   Гоферъ съ гостями сѣлъ, наконецъ, за ужинъ, и едва они успѣли кончить, какъ всѣ колокола въ городѣ затрезвонили, какой-то юноша подбѣжалъ къ оркестру, отстранилъ капельмейстера и, вскочивъ на его стулъ, затрубилъ въ рогъ. Всѣ вскочили на ноги, зазвенѣли бокалами, замахали шляпами и платками; пѣли, хохотали, мяукали, дурачились какъ школьники. Красивая бѣлокурая кокотка, окруженная мужчинами, взобралась на столъ и, приподнявъ юбки, готовилась протанцовать какой-то дикій танецъ.

   — Это уже слишкомъ!— негодующе воскликнула м-ссъ Гоферъ, отбѣгая въ уголъ ложи.— Никласъ, я настаиваю…

   Но Никласъ хохоталъ какъ сумасшедшій и не обращалъ вниманія на ея протесты.

   Изабелла тоже собиралась отойти, какъ вдругъ у нея захватило дыханіе. Въ боковую дверь входила лэди Викторія въ сопровожденіи человѣка, бывшаго, очевидно, борцомъ по профессіи. Мысли вихремъ завертѣлись въ мозгу Изабеллы. Странная пара пробиралась къ столу:— заранѣе, по всей вѣроятности, заказанному. Гвиннъ, перегнувшись черезъ балюстраду, поднималъ свой бокалъ, издали чокаясь съ м-ромъ и м-ссъ Треннаганъ. Еще мигъ — и онъ увидитъ… Она вдругъ потянула его назадъ.

   — Выведите меня… скорѣе! Мнѣ дурно!

   Гвиннъ схватилъ шляпу и почти вынесъ Изабеллу изъ ложи. Такъ какъ она была очень блѣдна и вся дрожала, онъ подумалъ, что она дѣйствительно больна. Боковымъ выходомъ имъ удалось выбраться на улицу.

   — Если бы намъ удалось найти экипажъ!— говорилъ онъ заботливо.— Не удивляюсь, что вамъ сдѣлалось нехорошо. Такая жара! Лучше вамъ?

   Они шли по улицѣ; она опиралась на его руку и въ первую минуту не отвѣчала, боясь разрыдаться. Онъ, навѣрное, станетъ утѣшать ее, а несмотря на ея рѣшимость, его спокойныя, постоянно повторяемыя увѣренія, что онъ на ней женится — произвели на нее впечатлѣніе. А между тѣмъ никогда мысль о любви и «романѣ» не была ей такъ противна, какъ въ эту минуту.

   Усаживая ее въ экипажъ, онъ заглянулъ ей въ глаза.

   — Да вы никакъ собираетесь заплакать?

   — И не думаю. Но я измучилась… Такой шумъ, такая жара, такія картины! Но я увела васъ. Можетъ быть, вы хотите вернуться?

   — Не имѣю ни малѣйшаго желанія. Жаль только, что мама не поѣхала съ нами. Ея нѣтъ дома.

   — Я забыла вамъ сказать, что, кажется, видѣла ее въ толпѣ съ какими-то знакомыми. Я увѣрена, что она все видѣла.

   Изабелла прошла прямо къ себѣ и убѣдила Гвинна летъ спать, такъ какъ мать его навѣрное кто-нибудь проводитъ домой. Онъ согласился тѣмъ охотнѣе, что ему предстояло уѣхать завтра съ первымъ поѣздомъ.

  

XX.

   Миссъ Отисъ еще не спала, когда лэди Викторія вернулась — часа два спустя. Она металась на постели, думая о томъ, какъ ей сказать этой самой недоступной изъ женщинъ о томъ, чтобы она уѣхала изъ Санъ-Франциско, прежде чѣмъ сынъ ея успѣетъ узнать истину. Теперь она вспомнила о найденной ею вырѣзкѣ изъ газеты. Разочаровавшіяся во всемъ, свѣтскія женщины способны искать такихъ развлеченій.

   Наконецъ, она заснула. Ее разбудилъ сильный подземный ударъ — зловѣщій предвѣстникъ наступающаго года! Изабелла настолько привыкла къ нимъ, что не обратила бы на него особеннаго вниманія, но лэди Викторія, испустивъ пронзительный крикъ, уже бѣжала въ ея комнату, наскоро накинувъ капотъ. Гвиннъ стоялъ въ дверяхъ своей комнаты — заспанный и положительно недовольный.

   Лэди Викторія прислонилась въ стѣнѣ съ расширенными отъ ужаса глазами. Изабелла взяла ее за руку, привела въ себѣ въ комнату, усадила ее въ кресло и сама сѣла напротивъ нея.

   — Какой ужасъ! Я совсѣмъ забыла объ этихъ землетрясеніяхъ!

   — Землетрясенія!— презрительно отозвалась миссъ Отисъ:— это простое колебаніе. Въ прошлую зиму ихъ было шестьдесятъ-два. Каждыя десять лѣтъ у насъ бываетъ по настоящему землетрясенію.

   — Лучше не говорите. И моя горничная можетъ при этомъ спать!

   — Вѣроятно, ея нѣтъ дома. Ныньче ночью никого не было дома.

   — Что такое?

   — Я думаю, что теперь — самый подходящій случай, чтобы сказать вамъ, кузина Викторія, что я видѣла васъ въ ресторанѣ въ то время какъ било двѣнадцать часовъ.

   — Да?

   Ея лицо не выдало ее, но подъ свободнымъ капотомъ тѣло ее словно застыло, окаменѣло. Изабелла смотрѣла на нее съ мужествомъ отчаянія, и ей казалось, что она чувствуетъ всходящій отъ нея трепетъ ненависти, отвращенія къ жизни, тоски, послѣдней борьбы страстей, не желающихъ умирать… Изабелла спрашивала себя: не поступила ли бы она сама такъ же, какъ эта женщина, будь она на ея мѣстѣ? Ея раннія испытанія и жизнь въ глуши — оградили ее отъ искушенія, развили въ ней пуританскіе инстинкты, но порою при блескѣ молніи передъ ней раскрывались видѣнія бездны… Она задрожала и подняла глаза на безстрастное какъ маска лицо.

   — Мнѣ кажется, я понимаю васъ. Но вамъ надо уѣхать. Я помѣшала ему васъ увидать. Вы знаете, какъ онъ въ васъ вѣритъ, и можете себѣ представить, каковы будутъ послѣдствія… Вѣроятно, вы до вчерашняго дня не показывались такъ публично. Вчера врядъ-ли кто замѣтилъ, да если и замѣтили, то не повѣрили своимъ глазамъ. Поэтому, пожалуйста, уѣзжайте.

   Она остановилась. Лэди Викторія все смотрѣла на нее. Изабелла продолжала:

   — Лондонъ — великъ, и тамъ вы скорѣе можете пользоваться такого рода свободою. Въ этомъ смыслѣ Санъ-Франциско — гораздо нетерпимѣе. Если вы станете баснею города и васъ выслѣдятъ эти ужасныя маленькія газеты, Эльтону плохо придется. Его реформаторскія попытки предстанутъ въ смѣшномъ свѣтѣ. Быть можетъ, онъ и самъ откажется отъ нихъ.

   Она встала и пошла къ двери. Лэди Викторія тоже встала и пошла за нею. Отворяя дверь, она мрачно усмѣхнулась.

   — У васъ есть мужество,— сказала она;— я все болѣе убѣждаюсь, что вы — та жена, которая нужна Джэку. Я уѣду.

  

ЧАСТЬ III.

  

I.

   Лэди Викторія заболѣла аппендицитомъ. Она находилась въ опасности всего нѣсколько дней, но лучшій въ Санъ-Франциско докторъ, заботливо приглашенный Изабеллою, предписалъ ей продолжительный отдыхъ, что явилось для нея облегченіемъ во всѣхъ отношеніяхъ: ей не надо было ни о чемъ думать. Цѣлую недѣлю Изабелла и Гвиннъ дежурили поочередно, несмотря на присутствіе сидѣлки; но какъ только опасность миновала, больная потребовала, чтобы они вернулись къ своимъ занятіямъ. Ее будутъ навѣщать Анна Монгомери и м-ссъ Треннаганъ. Внутренно она была рада возможности избавиться отъ своихъ близкихъ.

   Вернувшись домой, Изабелла отъ избытка восторга освѣтила свой домъ сверху до низу и, несмотря на холодъ, цѣлый часъ проходила по верандѣ, любуясь приливомъ и темнѣющими холмами. Отъ радости она не хотѣла ложиться и кончила тѣмъ, что задремала въ креслѣ у огня. Проснувшись, она была смутно удивлена и разочарована, не найдя Гвинна въ креслѣ насупротивъ. Затѣмъ уже она уяснила себѣ причину своего прерваннаго сна. Со стороны цыплячьяго городка слышались выстрѣлы и собачій лай. Въ три минуты она подвязала юбки, надѣла высокіе сапоги и уже бѣжала съ револьверомъ въ рукѣ, стрѣляя на бѣгу. Въ теченіе цѣлаго часа она и ея люди сражались съ полчищемъ крысъ-эмигрантовъ. Миссъ Отисъ чувствовала къ нимъ отвращеніе, но въ своемъ костюмѣ, со своею мѣткостью прицѣла и дрессированными собаками — она ничѣмъ не рисковала. Остатки непріятеля были разсѣяны, и она, вернувшись домой, заснула молодымъ, здоровымъ сномъ.

   На слѣдующій день начались дожди, подобные тѣмъ, которые предшествовали потопу, и продолжались они почти безостановочно въ теченіе трехъ недѣль. Горы исчезли за сѣрою завѣсою дождя, вѣтеръ потрясалъ старый домъ и изъ оконъ не видно было ничего, кромѣ потопа пѣнящейся и бушующей воды, но Изабелла не скучала. Она имѣла по телефону извѣстія отъ лэди Викторіи, читала, мечтала и наслаждалась борьбою стихій. О Гвиннѣ трудно было не думать,— они очень сблизились за время болѣзни его матери; она не отрицала, что съ тѣхъ поръ, какъ онъ объявилъ ей о своемъ намѣреніи жениться на ней, она стала больше интересоваться имъ. Было бы громаднымъ наслажденіемъ свести его съ ума, но за это пришлось бы заплатить слишкомъ дорого: цѣною ея свободы.

   По мѣрѣ того, какъ дни проходили, ей становилось все скучнѣе безъ него; она удивлялась, почему онъ не ѣдетъ, и подъ конецъ, разсердившись на него, не стала отвѣчать ему по телефону.

   На четвертый день непрерывныхъ дождей терпѣніе Гвинна истощилось, и онъ, взявъ въ розуотэрской гостинницѣ помѣщеніе, перевезъ туда свою библіотеку по юриспруденціи, своего японца — Имуру Бизабуро Хиномото, нѣсколько удобныхъ креселъ, и, не видя болѣе изъ оконъ ни вздыхающихъ мокрыхъ деревьевъ, ни затопленной долины,— почувствовалъ себя почти счастливымъ. Глядя изъ окна на мужчинъ въ кожанахъ и высокихъ сапогахъ, онъ вспомнилъ, какъ Изабелла дразнила его этимъ костюмомъ, и изъ тщеславія рѣшилъ не показываться ей въ такомъ видѣ. Пусть лучше она думаетъ, что онъ равнодушенъ въ ней; это можетъ оказаться полезнымъ. И вообще, чѣмъ меньше будетъ онъ покуда думать о ней, тѣмъ лучше…

   Онъ впервые пришелъ въ ближайшее соприкосновеніе съ мѣстными «выдающимися людьми», которые были слишкомъ заняты для того, чтобы ѣздить къ нему въ ранчо. Но тутъ они скоро открыли, что комнаты его — очень уютны, а его виски и табакъ — «первый сортъ». Бездомные граждане, жёны которыхъ «дулись въ карты», стали заходить къ Гвинну, и помѣщеніе его скоро превратилось въ подобіе политическаго клуба. Судья Лесли и Томъ Кольтонъ бывали рѣдко, но м-ръ Уитонъ, банкиръ, м-ръ Хэйтъ, аптекарь, м-ръ Баутсь и другіе солидные дѣльцы сдѣлались его постоянными посѣтителями. Онъ былъ крупнымъ землевладѣльцемъ и уже продалъ нѣсколько небольшихъ фермъ желательнымъ покупщикамъ; онъ тратилъ деньги въ Розуотэрѣ вмѣсто того, чтобы тратить ихъ въ Санъ-Франциско; наконецъ, онъ изучалъ законы съ тѣмъ, чтобы практиковать впослѣдствіи въ ихъ средѣ, а съ удаленіемъ отъ дѣлъ судьи Лесли, который былъ самаго высокаго мнѣнія о его способностяхъ,— онъ долженъ былъ сдѣлаться его замѣстителемъ. Они чрезвычайно нуждались въ человѣкѣ съ выдающимися способностями, который могъ бы отстаивать ихъ интересы. М-ръ Уитонъ, заѣхавшій какъ-то случайно въ Гвинну въ необычное время, прозрачно намекнулъ ему въ разговорѣ, что, по истеченіи четырехъ лѣтъ, они охотно послали бы его въ Сакраменто. Есть группа вліятельныхъ людей, и онъ самъ въ томъ числѣ, которая не вѣритъ Тому Кольтону; демократическая партія, правда, ухватилась за него, но его честолюбіе все ростетъ, самъ же онъ въ сущности — анархистъ, хуже анархиста, пожалуй, такъ какъ тотъ рискуетъ своею жизнью, а этотъ не рискнетъ ради другихъ и кожею своею мизинца. Такой типъ уже чертовски начинаетъ надоѣдать; они много толковали объ этомъ между собою и если еще ничего не говорили Гвинну, то единственно потому, что онъ видимо дружитъ съ Кольтономъ.

   — Называйте это дружбой, если хотите. Я прямо сказалъ Кольтону, что если мнѣ удастся принять участіе въ политической жизни, я постараюсь искоренить его и ему подобныхъ. Онъ слишкомъ добродушенъ и увѣренъ въ себѣ и — въ своемъ штатѣ, чтобы сердиться на меня. Но между нами нѣтъ недоразумѣній.

   — Я подозрѣвалъ нѣчто подобное и очень радъ, что это выяснилось.

   Они заговорили о желательныхъ для края реформахъ, и на прощанье гость обѣщалъ прислать ему — что служило у него знакомъ особаго благоволенія — нѣсколько книгъ о Линкольнѣ.

   Гвиннъ слышалъ то же самое отъ своихъ пріятелей въ Санъ-Франциско.

   Одинъ изъ выдающихся адвокатовъ предложилъ ему вступить къ нему въ контору на правахъ сотоварища, но Гвиннъ отклонялъ покуда это предложеніе. До наступленія сезона дождей, онъ, подъ предлогомъ посовѣтоваться съ фермерами насчетъ хозяйства, часто посѣщалъ ихъ, и при случаѣ оказывалъ имъ услуги. Его долговязая американская фигура, смутное сходство съ Тираномъ Отисомъ, его готовность выпить съ сосѣдомъ и его доступность, въ которой чувствовалось однако, что онъ не допуститъ никакой лишней фамильярности, все это — вмѣстѣ съ репутаціей «чертовской прямоты» —создало ему извѣстную популярность.

   Бывали минуты, когда въ компаніи розуотэрскихъ пріятелей онъ непроизвольно начиналъ употреблять чисто американскіе обороты рѣчи, что казалось ему слѣдствіемъ атавизма. Когда очертанія предметовъ тонули въ табачномъ дыму и съ полдюжины паръ толстыхъ подошвъ грѣлись у его печки, ему не трудно было себя вообразить въ станѣ золотоискателей въ бурную зимнюю ночь.

   Тѣмъ не менѣе, общество мужчинъ утомляло его, и онъ сталъ желать, чтобы Изабелла переѣхала на зиму въ Розуотэръ. Едва эта мысль мелькнула у него, какъ онъ позвонилъ къ ней по телефону, но Дзуми отвѣчалъ ему, что ея нѣтъ дома. На слѣдующій день онъ протелефонировалъ снова и получилъ въ отвѣтъ, что она спитъ, а въ третій разъ ему сообщили, что она занята извлеченіемъ какого-то посторонняго предмета изъ горла курицы рѣдкой породы. Онъ выбранился и уѣхалъ на четыре дня въ Санъ-Франциско, откуда вернулся сердитый, съ сознаніемъ, что онъ утратилъ власть надъ собою и пренебрегъ дѣлами.

   Гвиннъ глядѣлъ въ раскаленное жерло печи, когда безшумный японецъ доложилъ ему о гостѣ. Гвиннъ прочелъ на карточкѣ имя судьи, имѣвшаго въ окрестностяхъ виллу, но смутный инстинктъ подсказалъ ему, что это посѣщеніе — не случайное.

   Гость оказался человѣкомъ лѣтъ пятидесяти-пяти, крупнымъ, съ виду благодушнымъ; у него было умное лицо, длинный носъ, хитрые глаза. Послѣ вступительныхъ любезностей и похвалы высшему качеству виски, онъ прямо заявилъ о цѣли своего посѣщенія. Ему извѣстно, что онъ говоритъ не съ кѣмъ инымъ, какъ съ м-ромъ Джономъ-Эльтономъ-Сесилемъ Гвинномъ. Онъ былъ близокъ съ Отисами и заинтересованъ карьерою блестящаго молодаго политическаго дѣятеля, отказавшагося (не его дѣло допытываться: чего ради?) отъ громкаго титула и высокаго общественнаго положенія. Сограждане должны чувствовать себя польщенными. Но неужели его честолюбіе ограничивается юридическою дѣятельностью?

   Гвиннъ вѣжливо отвѣтилъ, что многіе изъ первыхъ людей въ странѣ были адвокатами. Зачѣмъ стремиться въ большему?

   Судья сталъ возражать. Съ его энергіей и выдающимся талантомъ онъ никогда этимъ не удовлетворится.

   — Но честные адвокаты такъ рѣдки!— воскликнулъ Гвиннъ невинно-мальчишескимъ тономъ.— А я думаю, что буду честенъ. Вы угадали: я дѣйствительно честолюбивъ и хочу проложить себѣ дорогу; поэтому я и пріѣхалъ сюда, гдѣ у меня есть земельная собственность. Состоянія съ титуломъ я не получилъ, а титулъ безъ денегъ — одно неудобство. Вотъ причина, по которой я покинулъ Англію. Здѣсь съ каждымъ днемъ я становлюсь все болѣе американцемъ; я даже собираюсь наживать деньги; я помѣстилъ часть денегъ въ строительное предпріятіе, въ которомъ принимаютъ участіе и моя мать съ моею кузиной…

   Онъ догадывался, что судья знаетъ о немъ всю подноготную, но продолжалъ откровенничать. Тотъ улыбался, одобрительно качалъ головою, вставлялъ реплики, потягивая крѣпкое шотландское виски, и, наконецъ, прищуривъ глазъ, проговорилъ:

   — А все-таки, сэръ, не пытайтесь заговорить мнѣ зубы — ничто кромѣ политики не интересуетъ васъ. Сознайтесь!

   — Что-жъ? Вы правы,— отвѣтилъ Гвиннъ скромно,— но этотъ пятилѣтній срокъ дѣлаетъ изъ меня какого-то отщепенца…

   — Жаль, жаль, что вы отказались отъ правъ американскаго гражданина! Если бы не это — года пребыванія въ Калифорніи было бы достаточно.

   Гвиннъ насторожился, но ничего не сказалъ. Гость продолжалъ:

   — Кажется, вы — невысокаго мнѣнія о нашей внутренней политикѣ? Не скажу, конечно чтобы нѣкоторая чистка повредила дѣлу, но все же, сэръ, я знаю, вамъ напѣли реформисты много лишняго — мы не такъ страшны, какъ насъ малюютъ… Реформы — вещь обоюдоострая, а злоупотребленія бываютъ во всякомъ дѣлѣ и при каждомъ режимѣ. Талантливому человѣку нельзя бросаться очертя голову въ крайности… Это простительно какому-нибудь Тому Кольтону, а не вамъ, сэръ. Съ нимъ позабавятся и выбросятъ его за бортъ, а съ вами должны считаться. Если вы станете однимъ изъ крайнихъ — васъ близко не подпустятъ въ дѣлу, сэръ. Я говорю со стороны. Мое время уже ушло…

   Онъ продолжалъ съ весьма своеобразнымъ краснорѣчіемъ развивать эти положенія. Онъ знаетъ о предложеніяхъ, сдѣланныхъ Гвивну партіей реформистовъ. Они затѣяли донкихотскую игру и проиграютъ ее. М-ру Гвинну надо идти вѣрнымъ путемъ. Если онъ будетъ адвокатомъ корпораціи, онъ можетъ зарабатывать по сту тысячъ въ годъ. За это можно поручиться.

   — Можно поручиться?

   — Дѣло вѣрное. Корпораціи не бываютъ неблагодарны.

   — Видите ли, я происхожу изъ семьи реформаторовъ.

   — Ваши чувства дѣлаютъ вамъ честь, но, стоя непосредственно у власти, вы можете скорѣе способствовать искорененію злоупотребленій и всего такого. Въ качествѣ адвоката корпораціи вы пріобрѣтете славу и деньги.

   У Гвинна вертѣлся на языкѣ вопросъ: какой?— но въ немъ все уже кипѣло, и онъ долженъ былъ сдерживаться. Притомъ было очевидно, что онъ имѣлъ дѣло съ очень ловкимъ человѣкомъ, который не раскроетъ своихъ картъ. Поэтому онъ промолчалъ и обрадовался, увидѣвъ, что посѣтитель встаетъ.

   — Чортъ побери! Я пропущу поѣздъ, а я не желаю остаться еще на одну ночь въ этой грязной дырѣ. Вотъ моя карточка. Когда вы будете въ городѣ? Въ среду? Въ такомъ случаѣ сдѣлайте мнѣ честь — отобѣдайте у меня въ среду. Мы поговоримъ о вашей будущности. А теперь я спѣшу. Извините.

   Гвиннъ проводилъ его до лѣстницы и удержался отъ искушенія столкнуть его внизъ. Не было сомнѣнія въ томъ, что онъ подосланъ «смазчиками». Ему предлагаютъ взятку.

   Онъ надѣлъ непромокаемое пальто, взялъ шляпу и пошелъ въ судьѣ Лесли, у котораго долженъ былъ обѣдать; было еще рано, но до обѣда онъ успѣетъ поговорить съ судьею по поводу случайно запавшей ему въ голову мысли.

  

II.

   Это была самая бурная ночь за всю зиму. Старый домъ Отисовъ скрипѣлъ, и трещалъ, и стоналъ, какъ корабль въ бурю. Въ девять часовъ вечера было темно какъ въ полночь. Не будучи въ состояніи выйти изъ дону, Изабелла вымыла волосы и сидѣла на циновкѣ у камина, просушивая ихъ. Ей было тепло и уютно, и она не обратила вниманія на шумъ и стукъ на кухнѣ. Если явился путникъ, его накормятъ; если это — воръ, ея люди съумѣютъ съ нимъ справиться. Ее вывелъ изъ полузабытья голосъ Гвинна.

   Она собиралась оказать ему холодно-высокомѣрный пріемъ — въ наказаніе за то, что онъ бросилъ ее на цѣлый мѣсяцъ, но она не успѣла подняться, а сохранять достоинство, сидя на коврѣ съ распущенными по полу волосами, было невозможно. Поэтому она рѣшила быть очаровательной.

   — Я долженъ былъ пройти черезъ кухню и оставить тамъ мои доспѣхи. Не вставайте. Мнѣ всегда хотѣлось увидѣть ваши волосы распущенными. Джимми Иксэму тоже этого хотѣлось. Видѣлъ онъ ихъ?

   — Конечно, нѣтъ; не увидѣли бы и вы, если бы не явились въ такое необычайное для визита время. Конечно, я въ восторгѣ, что вижу васъ послѣ… столькихъ лѣтъ, но что это вамъ вздумалось?

   Онъ въ какомъ-то возбужденіи ходилъ по комнатѣ, несмотря на ея приглашеніе сѣсть. Не хуже ли лэди Викторіи? Нѣтъ, она оправляется, ее осыпаютъ цвѣтами, и, кажется, она даже тронута этимъ незаслуженнымъ ею вниманіемъ. Кромѣ Треннагановъ, она ни съ кѣмъ не была любезна. Вѣроятно, она скоро вернется въ Европу. Санъ-Франциско хорошъ для молодыхъ людей съ предпріимчивымъ духомъ…

   — А вы не думаете послѣдовать за нею? Теперь обстоятельства ваши измѣнились въ лучшему.

   — Денежныя обстоятельства — тутъ ни при чемъ. Вы забываете, что я могъ имѣть милліонъ Джуліи Кэй. Если вы не возьмете вашихъ словъ назадъ — я уйду.

   — Хорошо, я беру ихъ назадъ,— поспѣшно сказала Изабелла, которую мучило любопытство, и вмѣстѣ съ тѣмъ ей казалось, что одна изъ преградъ между ними — рушится.

   — Не знаю: перспектива ли будущаго богатства нарушила мое душевное равновѣсіе, но сейчасъ, когда я мчался къ вамъ по грязи, борясь съ каждымъ порывомъ вѣтра и дождя, какъ донъ-Кихотъ съ вѣтряными мельницами, мнѣ пришло въ голову, что Англія достигла въ сущности высшей точки цивилизаціи. Она — та Мекка современной культуры, въ которой должны стремиться всѣ могущіе ее оцѣнить. Ради чего же я разрываюсь здѣсь, на этомъ жалкомъ клочкѣ культуры, выдерживая борьбу съ почти первобытными условіями жизни? Какова моя цѣль? Установить то, что уже существуетъ въ Англіи, что уже мое по праву? Чего ради я брожу здѣсь по колѣна въ грязи?

   — Вы имѣли слишкомъ много,— поэтому васъ потянуло въ другую сторону. Вы жаждали тяжелаго труда для того, чтобы приложить въ дѣлу ваши силы.

   — А къ чему это приведетъ? Допустивъ даже, что я необычайно одаренъ,— что могу я сдѣлать противъ сплоченныхъ, грозныхъ организацій? Ваши общественные дѣятели связаны по рукамъ и по ногамъ. Въ Англіи премьеръ-министръ властвуетъ фактически надъ одиннадцатью милліонами квадратныхъ миль,— здѣсь даже президентъ зависитъ отъ людей, его окружающихъ.

   — Вы говорили въ Англіи, что личное честолюбіе у васъ на второмъ планѣ.

   — Мы легко увлекаемся недостижимо высокими идеалами. Но непріятно быть только инструментомъ въ чужихъ рукахъ, вѣчно день за днемъ бороться противъ людской подлости во всѣхъ ея видахъ. А если бы мнѣ и удалось организовать новую партію и стать во главѣ ея, я могу увлечься партійной близорукостью, что представляется мнѣ худшимъ изъ золъ.

   Онъ шагалъ изъ угла въ уголъ; лицо его зарумянилось, глаза горѣли. Въ этомъ человѣкѣ, привыкшемъ, по мнѣнію Изабеллы, жить мозгомъ, проснулась страсть. Это придавало ему странное обаяніе, о которомъ она слышала отъ людей, близко его знавшихъ въ Англіи.

   Онъ продолжалъ развивать свою мысль. При такой громадной территоріи и разноплеменности населенія — никакой новый порядокъ управленія не принесетъ пользы. Все должно идти какъ заведенная машина, а тамъ, гдѣ царитъ такой порядокъ, въ людяхъ всегда развиваются низшія качества ихъ природы. Первѣйшій изъ здѣшнихъ богачей не знаетъ, что такое жизнь джентльмена — въ нашемъ смыслѣ слова. Никакія реформы не внесутъ сюда истинной цивилизаціи. Онъ чувствуетъ себя именно донъ-Кихотомъ, а весь этотъ проклятый край — одна гигантская вѣтряная мельница съ хлопающими крыльями…

   — Безъ сомнѣнія, вы — изъ породы донъ-Кихотовъ. Вы чувствовали, что у васъ есть миссія. Въ Англіи вы могли сдѣлать одно: сѣсть за трапезу избранниковъ, но вы недолго бы за нею усидѣли.

   — А здѣсь — начать съ того, что у меня руки связаны на цѣлыхъ четыре года. Это бездѣйствіе больше всего бѣситъ меня. Каждый разъ, ложась въ постель, я спрашиваю себя: зачѣмъ? для чего? А вы задаете себѣ подобные вопросы?

   Онъ вдругъ опустился въ кресло напротивъ нея и взялся за голову обѣими руками.

   Она кивнула головою. Онъ разсѣянно подумалъ, что она похожа на русалку со своими распущенными волосами, полу-скрывающими ея лицо. Онъ видѣлъ лишь уголокъ глаза и одно черное пятнышко на щекѣ, а также — крошечную ямочку въ углу рта. На ней былъ свободный голубой пеньюаръ, а позади нея поднималось отъ полѣньевъ въ каминѣ яркое пламя. Буря была жестокая, и ему вдругъ пришло на умъ, что — это единственная уютная комната, гдѣ онъ чувствуетъ себя какъ дома. Ему только-что казалось, что ничто не можетъ вернуть ему душевное спокойствіе, но онъ неожиданно ощутилъ радость при мысли,— что онъ — съ нею наединѣ въ эту бурную ночь.

   Она отвѣтила спокойнымъ тономъ, хотя внутренно волновалась.

   — «Cui bono!» — вотъ девизъ на щитѣ жизни. Счастье наше, что мы не всегда видимъ его. Бываютъ промежутки, когда мы играемъ въ политику, веселимся, наслаждаемся бурей и… обществомъ друзей…

   — Но вѣдь жизнь — не есть приготовленіе въ переходу въ лучшій міръ. Тогда на что же намъ были бы всѣ успѣхи культуры? Этой цѣли можетъ достигнуть отшельникъ въ пещерѣ. А если существуетъ предопредѣленіе, то имѣетъ ли право человѣкъ нарушать извѣстную стройность плана? Долженъ ли онъ насильственно исторгнуть себя изъ привычныхъ условій, съ тѣмъ, чтобы пустить корни въ дѣвственной почвѣ?!

   — Быть можетъ, его долгъ — быть тамъ, гдѣ онъ всего нужнѣе.

   — Вы хорошо аргументируете, иначе я не сталъ бы спорить съ вами. Что вы думаете о любви?

   Неожиданность аттаки заставила ее вскочить на ноги и нѣсколько отодвинуться. Онъ наклонялся въ ея сторону, и она почувствовала сильнѣе, чѣмъ когда бы то ни было, его мужской магнетизмъ. Она сознавала всю романтичность обстановки: бурную ночь, уединеніе, насыщенную трепетомъ атмосферу,— но отвѣтила сдержанно:

   — Я не думаю о ней, я уже давно все это похоронила.

   — Развѣйте прахъ. Опытъ послужилъ вамъ лишь на пользу, какъ онъ служитъ мужчинамъ. Это было простое влеченіе — безъ идеальныхъ порывовъ и безумія; онъ былъ, наконецъ, не пара вамъ. Словомъ, это было не настоящее…

   — А какимъ образомъ, смѣю я спросить, отличите вы настоящее отъ ненастоящаго, если влюбитесь?

   — Ужъ я отличу, не безпокойтесь. Я желалъ бы, чтобы вы подкололи ваши волосы. Вы похожи на колдунью, а не на женщину. Вы черезчуръ многосторонни. Я люблю васъ естественною и человѣчной…

   — Если вы думаете, что, причесавъ волосы какъ слѣдуетъ, я достигну этихъ результатовъ, то — шпильки мои вы найдете наверху, на туалетномъ столѣ…

   Онъ моментально исчезъ. Когда онъ вернулся, она стояла и свертывала волосы толстымъ жгутомъ; ея широкіе рукава откинулась назадъ, обнажая руки. Гвиннъ глядѣлъ на нее какъ очарованный, подавая ей шпильку за шпилькой. Но когда она окончила прическу и, опустивъ рукава, поглядѣла на него глазами, похожими на двѣ полярныхъ звѣзды, онъ рѣзко отвернулся и снова принялся безпокойно шагать по комнатѣ.

   — Я перемѣнилъ рѣшеніе,— сказалъ онъ отрывисто:— я рѣшилъ жениться на васъ при какихъ бы то ни было условіяхъ, потому что вы плѣнили мой избалованный вкусъ. Но я убилъ бы васъ, или вы убили бы меня. Вы на все способны. Одна любовь могла бы помирить насъ, ничто другое…

   — Значитъ, помолвка нарушена?— кротко спросила Изабелла, поставивъ одну ногу на рѣшетку камина.

   Онъ облегчилъ свои чувства, оттолкнувъ попавшійся ему на пути стулъ.

   — Можете вы полюбить меня?— спросилъ онъ.

   — Я не оракулъ.

   — Вы рѣшили не выходить за меня замужъ?

   — Что касается этого — да.

   — Потому ли, что вы не можете полюбить меня, или потому, что вообще не выйдете замужъ?

   — Я не хочу страдать. Я скорѣе бы вышла за васъ безъ любви, если бы думала, что я могу способствовать вашему успѣху въ жизни.

   — Я не желаю жениться на васъ на такихъ условіяхъ.

   — Вы и не находитесь въ непосредственной опасности. Боже, что за буря! Вы должны остаться у меня на ночь. Если въ комнатѣ для гостей слишкомъ холодно, вы можете лечь здѣсь на диванѣ.

   — Если это — вѣжливый намекъ, я принимаю его въ свѣдѣнію и ухожу. Я и такъ пробылъ здѣсь слишкомъ долго.

   — Я говорю серьезно. Не хочу и слышать о томъ, чтобы вы уѣхали въ такую тьму. Вы попадете въ болото. Вы можете вернуться завтра утромъ настолько поздно, что соглядатаи подумаютъ, что вы были у меня съ утреннимъ визитомъ.

   — Я вернусь сегодня ночью. Я пріѣхалъ въ такую же тьму; не совсѣмъ ужъ я дуракъ, и конь мой — тоже.

   — Но вы плохо знаете дорогу.

   — Вотъ — единственное путное слово, какое я слышу отъ васъ сегодня! Только эти неожиданные ваши возвраты въ вѣчноженственному и спасаютъ меня отъ отчаянія. Такая ночь — для любви, а мы съ вами изощряемся какъ два профессіональныхъ борца! Если бы вы дали мнѣ какъ-нибудь заглянуть въ вашу душу, я увѣренъ, что полюбилъ бы васъ такъ глубоко, какъ только можетъ мужчина полюбить женщину…

   — Можетъ быть, вы ничего бы въ ней не нашли. Я сама себя не знаю.

   — Значитъ, вы вполнѣ довольны тѣмъ, что не можете полюбить меня?

   — Это не имѣетъ никакого отношенія къ дѣлу.

   Она проговорила это, покраснѣвъ, и ея выразительныя губы дрогнули.

   — Очень большое. Не хотите ли вы меня увѣрить, что вы довольны теперешнею вашею жизнью, состоящею изъ чтенія и ухода за этими цыплятами, будь они прокляты! У васъ самый романтическій темпераментъ въ мірѣ, а надъ вашимъ способомъ удовлетворять запросы его — расхохотался бы слонъ!

   — Я мечтаю о будущемъ.

   — Какъ тогда — до переѣзда въ городъ? Что изъ этого вышло? Ничто кромѣ политики не можетъ увлечь васъ по настоящему.

   — Я интересуюсь женщинами, заинтересованными дѣломъ прогресса. Я ни на комъ не вымещаю моего дурнаго настроенія, какъ дѣлаете вы, и не хочу сдѣлать мужа несчастнымъ въ бракѣ…

   — Хорошо. Мнѣ уже наскучилъ этотъ вопросъ. Я пріѣхалъ съ тѣмъ, чтобы проститься. Завтра я ѣду на югъ, а затѣмъ — на востокъ, по дѣлу… Когда вернусь — не знаю… О, да вы можете блѣднѣть! Я могу заставить васъ поблѣднѣть?

   — Еще бы! Сразу ошеломить такою вѣстью? Что за этимъ кроется?

   — Было бы нехорошо утаить отъ васъ правду. Мнѣ намекнули, что если я при совершеннолѣтіи не отрекся формально отъ своихъ правъ, то могу пріобрѣсть американское гражданство. Судья Лесли посовѣтовалъ мнѣ поѣхать въ Вашингтонъ. Съ одной стороны, я тридцать-два года былъ британскимъ подданнымъ, служилъ Англіи въ войскѣ и въ палатѣ, ношу титулъ англійскаго пэра и за всѣ эти года не ступалъ ногою на американскую территорію. Съ другой стороны, я родился въ Америкѣ, платилъ большой поземельный налогъ и не отказывался отъ своихъ правъ; въ жилахъ у меня течетъ кровь двухъ президентовъ. Судья Лесли совѣтуетъ мнѣ познакомиться съ президентомъ и лично воздѣйствовать на него. Онъ можетъ дать дѣлу «законный ходъ», но можетъ рѣшать вопросъ, и своею властью. Это было бы въ его духѣ. Нужно только сохранить цѣль поѣздки въ тайнѣ. Вы заинтересовались?

   — Очень! Я боялась, что вы утомитесь и разочаруетесь. Четыре года — долгій срокъ. Вы рады?

   — Не знаю. Когда придетъ пора принимать присягу, я, можетъ быть, сяду на пароходъ. Впрочемъ, въ концѣ концовъ я, кажется, не отъ этого главнымъ образомъ волнуюсь… Я положительно начинаю думать, что причиною моей тревоги — вы. Неужели я уже люблю васъ? Только этого недоставало!

   Онъ смотрѣлъ на нее, и что-то въ его лицѣ заставило ее похолодѣть, но она отвѣчала:

   — Вы не сразу можете опредѣлить: влюблены вы или нѣтъ? Вы слишкомъ часто меня видѣли — за исключеніемъ этого мѣсяца. Когда вы уѣдете въ Санъ-Франциско, это впечатлѣніе развѣется.

   — Я васъ люблю!— повторилъ онъ медленно, словно съ усиліемъ:— я готовъ ждать и понимаю ваши колебанія. Когда я вернусь…

   — Все равно. Я не хочу выходить замужъ.

   — Оставимъ это покуда. Я хочу только знать: можете ли вы полюбить, любите ли вы меня?

   — Не знаю… Знаю только, что я не хочу… Вы имѣете надо мною какую-то власть. Все другое стало казаться мнѣ пошлымъ, неинтереснымъ. Я была очень обижена на ваше невниманіе въ теченіе этого мѣсяца. И еще — я готова сказать вамъ даже это — я мечтала, я представляла себѣ, что я въ васъ влюблена… Но я убѣждена, что если вы оставите меня въ покоѣ, то все это у меня пройдетъ.

   — Я не имѣю намѣренія оставить васъ въ покоѣ.

   Она вдругъ отступила, и онъ расхохотался.

   — Я не дотронусь до васъ и сорокафутовымъ шестомъ, если вы не желаете,— сказалъ онъ рѣзко,— но мало вы знаете мужчинъ и себя — тоже. Если бы я въ эту минуту поцѣловалъ васъ, вы бы не устояли…

   Онъ обернулся, вышелъ изъ комнаты, и кухонная дверь захлопнулась за нимъ раньше, чѣмъ она сообразила, что онъ дѣйствительно ушелъ и намѣренъ покинуть домъ. Она судорожно сжала руки; чувство облегченія и въ то же время сожалѣнія охватило ее. Но тревога одержала верхъ надъ женскимъ инстинктомъ. Она выбѣжала въ пріемную, на кухню, но его кожаное пальто, даже сапоги его исчезли. Она открыла дверь во дворъ и заглянула въ кромѣшную тьму. Въ конюшнѣ мелькалъ огонь. Дождь лилъ потоками, и отъ вѣтра она покачнулась, но, подобравъ платье, она опрометью кинулась къ конюшнѣ. Онъ былъ одинъ и подтягивалъ ремни у сѣдла при тускломъ свѣтѣ фонаря. Бросивъ на нее взглядъ, онъ продолжалъ свою работу.

   — Вы не должны уѣзжать!— Вѣтеръ заставлялъ ее кричать.— Вы не уѣдете! Вы сошли съ ума… Такой разливъ… Эти приличія прямо смѣшны. Я не признаю ихъ…

   Вмѣсто отвѣта онъ вывелъ лошадь, но прежде чѣмъ онъ успѣлъ вскочить въ сѣдло, она схватила его за руку.— Вы не уѣдете, не уѣдете!

   Она едва узнавала звукъ своего голоса, но она слышала его голосъ и чувствовала его прикосновеніе. На секунду ей показалось, что они остались въ мірѣ вдвоемъ, что сама юность воплотилась въ нихъ. Его рука готова была обвиться желѣзнымъ кольцомъ вокругъ ея стана. Она думала, что онъ хочетъ поцѣловать ее, и безсознательно повернула къ нему голову. Но онъ крикнулъ ей на ухо:

   — Я останусь, если вы согласны быть завтра моей женой.

   — Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!

   Это былъ крикъ ея воли, и прежде чѣмъ эта воля была сломлена, она увидѣла искру свѣта, блеснувшую и исчезнувшую во мракѣ. Она осталась одна лицомъ въ лицу съ бурею, и ей показалось, что міръ перевернулся.

  

III.

Понедѣльникъ утромъ.

   «Пишу лишь съ тѣмъ, чтобы увѣдомить васъ, что я не погибъ въ разливѣ, и что при моемъ возвращеніи мы возобновимъ этотъ разговоръ съ того же мѣста, на которомъ онъ былъ прерванъ.— Э. Г.»

   Изабелла получила эту записку рано утромъ, а вечеромъ, для того, чтобы отнять у себя возможность ждать Гвинна и ощущать его отсутствіе, она переѣхала въ м-ссъ Треннаганъ, жившей въ старинномъ домѣ Іорба. Она рѣшила, что должна взять себя въ руки. Треннаганы жили своимъ доходомъ, не стремясь богатѣть, и въ домѣ ихъ все успокоительно дѣйствовало на нервы, хотя, благодаря присутствію взрослой дочери, приходилось много выѣзжать. Иногда Изабелла выѣзжала съ вѣрною м-ссъ Гоферъ, братъ которой, молодой милліонеръ, оказывалъ ей серьезное вниманіе. Въ первый разъ въ жизни она отчаянно кокетничала, и на костюмированномъ балу, даваемомъ ежегодно на масляницѣ художественнымъ кружкомъ, она появилась въ испанскомъ костюмѣ и даже проплясала испанскій танецъ, аккомпанируя себѣ на тамбуринѣ и кастаньетахъ.

   Она имѣла громадный успѣхъ, получила два предложенія и вернулась домой съ сознаніемъ, что роль кокетки превосходно удалась ей. Но это была только роль.

   Отъ леди Викторіи она угнала, что Гвиннъ задержался на нѣкоторое время въ Санта-Барбара по случаю вывиха ноги. Черезъ Кольтона старшаго она получила отъ него оффиціальное извѣщеніе и просьбу присутствовать въ качествѣ хозяйки при закладкѣ громаднаго зданія, которое должно было носить названіе «Дома Отисовъ». Въ одно прекрасное весеннее утро она съ большимъ достоинствомъ и граціей выполнила эту церемонію, на которой присутствовали многіе изъ знакомыхъ, пріѣхавшіе въ убранныхъ цвѣтами автомобиляхъ.

   Треннаганы, собиравшіеся цѣлой компаніей въ Мексику на спеціально заказанномъ поѣздѣ, звали ее съ собой, но мѣсяцъ увеселеній утомилъ ее, и хотя она вернулась домой не съ прежнею бьющею черезъ край радостью, но все же она была довольна, что вернулась въ свое уединеніе, и до поздней ночи просидѣла на верандѣ.

   Исчезли всѣ слѣды зимняго безумія,— холмы зазеленѣли, листва распускалась, полевые цвѣты поднимали изъ травы свои головки. Пейзажъ почти напоминалъ мирную Англію.

   Подъ вліяніемъ ли городского переутомленія или ранней весны, но миссъ Отисъ ощущала какую-то невѣдомую ей вялость и подолгу лежала въ гамакѣ, повѣшенномъ подъ деревьями у портика. Теперь Гвиннъ, безъ сомнѣнія, уже убѣдился, что она не измѣнитъ своего рѣшенія, а можетъ быть, и онъ «раздумалъ». Ее вызвала изъ этого состоянія апатіи телеграмма изъ El-Paso.

   «Я здѣсь съ Треннаганами. Сегодня ѣду въ Вашингтонъ. Ожидайте меня во всякое время. Но если меня что-нибудь задержитъ, заглядывайте по временамъ ко мнѣ въ ранчо. Прошу васъ всѣмъ распоряжаться. Радъ, что вы развлеклись въ городѣ. Я предпочитаю для «Дома» окраску цвѣта terra-cotta. Получилъ извѣстіе, что заложены еще два новыхъ зданія по сосѣдству. Чувствую себя хорошо.— Э. Г.»

   Принесенныя ей этой телеграммою радость, облегченіе, нѣжная надежда и неуловимая лесть — не только вывели ее изъ апатіи, но привели въ такое состояніе возбужденія, что она вскочила, побѣжала къ себѣ въ спальню и зарыдала.

   Она не столько, была удавлена, сколько разсержена на себя и на жизнь, сыгравшую съ ней такую шутку. Менѣе чѣмъ когда-либо ей хотѣлось выходить эамужъ, перестать быть вполнѣ собою, примириться съ неизбѣжною смертью мечты и грядущими разочарованіями, но еще болѣе пугало ее и будущее, въ которомъ не было бы мѣста Гвинну. Ея прежніе планы показались ей призрачными, и если ей предстояло всю жизнь любоваться Розуотэрскими озёрами и болотами, она знала, что возненавидитъ природу, какъ ненавидитъ теперь свое измѣнническое я. Никто лучше ея не зналъ, что если человѣкъ покоряетъ невидимую, незащищенную сторону существа женщины, это значитъ, что ей все равно придется отдать ему все остальное. Это чувство духовнаго обладанія было такъ сильно, что, она даже оглянулась, чтобы убѣдиться, не видитъ ли духъ Гвинна ея покраснѣвшихъ главъ?

   И все же она за него не выйдетъ. Лучше быть несчастною одной, чѣмъ вдвоемъ, и сохранить нѣкоторыя иллюзія. Нѣтъ женщины счастливѣе и приспособленнѣе для семейной жизни, чѣмъ Анабель Кольтонъ, но и та жалуется порою на утомленіе и заботы.

   Цѣлую недѣлю она была такъ сумрачна и раздражительна, что Абъ дважды заговоривалъ объ уходѣ, а старый Макъ предусмотрительно заболѣлъ ревматизмомъ. Она замучила свою лошадь, ворчала по телефону на Анабель, дѣти которой заболѣли корью, и даже оттаскала за хохолокъ непослушнаго пѣтуха. Въ концѣ недѣли ея сходство со злою старою дѣвой напугало ее, а время и чудная погода — окончательно ее исцѣлили.

   Весна явилась неожиданно. Холмы расцвѣтились золотыми ранункулами, синими колокольчиками, желто-красными лупинами, яркими піонами. Молодая зелень плакучихъ изъ и перечныхъ деревьевъ казалась необычайно нѣжною на фонѣ яркаго синяго неба. Розуотэръ превратился въ паркъ — съ своими скверами, садиками, улицами, утопавшими среди массы камелій, розъ, апельсиновыхъ деревьевъ, гигантскихъ акацій, осыпанныхъ душистыми желтыми цвѣтами. Миндальныя деревья съ ихъ яркимъ алымъ цвѣтомъ видны были за двѣ мили. Дѣвушки одѣлись въ бѣлыя платья и ходили безъ шляпъ. Въ саду Изабеллы было много старинныхъ кастильскихъ розъ, примѣшивавшихъ свой нѣжный дѣвственный ароматъ въ одуряющему благоуханію акацій. Птицы распѣвали во все горло; даже нѣкоторые изъ премированныхъ пѣтуховъ Изабеллы вздумали перелетѣть черезъ заборъ, очевидно скучая въ своихъ гаремахъ, и отправились на поиски приключеній. Будучи изловлены неумолимымъ Абомъ и водворены къ своимъ дамамъ, они поколотили ихъ, испуская побѣдоносный крикъ самцовъ-побѣдителей.

   Языческое очарованіе весны совершенно овладѣло Изабеллою. Она сидѣла съ массою розъ на колѣняхъ, упиваясь весною и ощущеніемъ влюбленности. Пусть Гвиннъ не вернется, пусть онъ броситъ ее. Ей все равно.

   Любовь сама по себѣ уже была наслажденіемъ; однимъ изъ сильнѣйшихъ элементовъ ея природы было желаніе — испить каждую чашу до дна. О будущемъ она не заботилась. Она была безумно, идеально, нелѣпо счастлива. Дикое языческое блаженство лѣсной нимфы, радующейся своей свободѣ отъ земныхъ заботъ и погруженной въ видѣнія о будущемъ счастьи,— этого было съ нея достаточно. Она надѣялась, что ничто не нарушитъ этого состоянія, но случилось не такъ. Однажды Томъ Кольтонъ неожиданно вызвалъ ее по телефону. Ихъ бэби умеръ отъ кори, и Анабель сходила съ ума отъ отчаянія: это былъ первый ударъ судьбы, и онъ казался тѣмъ тяжелѣе. Самъ онъ бродилъ по дому, какъ потерянный. Изабелла, къ собственному своему изумленію, была глубоко потрясена при видѣ воскового личика ребенка и сама разрыдалась. Она пробыла нѣкоторое время у Кольтоновъ, пытаясь утѣшить и успокоить Анабель, не отпускавшую ее отъ себя; ей некогда было думать о Гвиннѣ, но когда она вернулась домой, его образъ снова завладѣлъ ею, только теперь ея мечты уже не текли золотымъ, безмятежнымъ потокомъ. Она волновалась при мысли, что онъ позабылъ ее, что Джулія Кэй пріѣхала въ Вашингтонъ, и тотчасъ принялась лихорадочно рыться въ накопившихся за это время газетахъ.

   О Гвиннѣ упоминалось дважды по случаю обѣдовъ въ Бѣломъ Домѣ; имя его стояло въ спискѣ приглашенныхъ и на другія увеселенія. Одно утѣшало ее: онъ не остановился въ англійскомъ посольствѣ, слѣдовательно это намѣреніе оставалось непоколебимо.

   Изабелла утратила спокойствіе. Неизвѣстность пожирала ее, а при ея пламенномъ воображеніи она склонна была въ преувеличенію. Но ея энергичная натура не допускала бездѣйствія, и, похоронивъ свою женскую гордость, она призвала на помощь всю женскую хитрость и написала Гвинну письмо. Оно начиналось въ дѣловомъ духѣ. Арендаторъ домика въ горахъ выѣхалъ неожиданно, захвативъ съ собою мебель, а также рамы и двери, другого жильца покуда не находится; ей совѣтуютъ учредить компанію и устроить тамъ санаторію. Тамъ нашлись сѣрные ключи, но безъ него, конечно, ничего рѣшить нельзя. Далѣе она сообщала о смерти бэби Кольтоновъ и спрашивала, что онъ подѣлываетъ? Вѣроятно, онъ не добился своихъ правъ; иначе онъ былъ бы уже дома, развѣ только британскій духъ въ концѣ концовъ одержалъ въ немъ побѣду.

   Она подписалась: «любящая кузина». И только тутъ ей пришло въ голову, что онъ, навѣрное, рѣшилъ въ умѣ, что первое письмо будетъ отъ нея. Это разозлило ее, но она во что бы то ни стало хотѣла получить отъ него извѣстіе.

   На шестой день пришла длинная телеграмма. Гвиннъ благодарилъ ее за милое письмо — болѣе чѣмъ желанное. Онъ здоровъ, надѣется со дня на день покончить дѣла и уѣхать въ Калифорнію. Ея сомнѣнія изумляютъ его. Его очень тянетъ домой.

   Изабелла задала себѣ вопросъ: не потому ли онъ телеграфируетъ, что не рѣшается написать письмо? Она нѣсколько успокоилась, снова отдавшись очарованію весны и мечтаній.

  

IV.

   Была уже половина апрѣля, когда Гвиннъ сошелъ съ поѣзда за милю отъ Lumalitas и пѣшкомъ отправился домой. Первымъ его побужденіемъ было — взять лошадь въ Розуотэрѣ и помчаться къ Изабеллѣ, но онъ побоялся «разыграть изъ себя дурака». Онъ не видѣлъ ее два съ половиною мѣсяца и не зналъ ея настроенія. Письмо ея онъ читалъ и перечитывалъ, но не былъ увѣренъ, что съумѣлъ прочесть между строкъ.

   Помимо этого его преслѣдовали другія сомнѣнія. За эти недѣли отсутствія онъ идеализировалъ Изабеллу. Онъ зналъ многія стороны ея характера, но многое ускользало отъ него. Въ умѣ ея онъ сомнѣваться не могъ, но почему она всегда словно скрывала отъ него и отъ другихъ благороднѣйшія черты своей натуры? Ея честность, гордость, независимость — давно завоевали его уваженіе. И то, что она была настоящею женщиной — было для него внѣ сомнѣній; съ человѣкомъ, слишкомъ близко ее знавшимъ, она не могла выдерживать роли безполаго философа. Самый чертенокъ, сидѣвшій въ ней, былъ несомнѣнно женственнаго типа. Умственно она могла быть незамѣнимымъ товарищемъ; ея чувство юмора и женское лукавство восхищали его. Но скрывается ли подъ всѣмъ этимъ душа?

   Весна напоминала людямъ о вѣчно-человѣческомъ. Всѣ жаворонки въ громадной долинѣ распѣвали на перебой. Синія, желтыя птицы перекликались между собою, словно думая, что на землѣ вѣчно будетъ май. Вся земля расцвѣтилась. Онъ никогда не думалъ, чтобы въ поляхъ могло быть такое количество цвѣтовъ — въ такомъ гармоническомъ сочетаніи оттѣнковъ. Его сѣрые дубы одѣлись пышною листвой, въ саду красовались бѣлыя, красныя, черныя вишни. Вся земля дышала надеждой, юностью, всѣми чарами обѣщаній.

   Гвиннъ не удивился, найдя на верандѣ Имуру-Бизабуро-Хиномото съ папиросою въ зубахъ, погруженнаго въ чтеніе «Геодезическаго Обозрѣнія». Слуга быстро всталъ, затушилъ папиросу и поклонился съ выраженіемъ величайшаго уваженія.

   Гвиннъ кивнулъ ему головою и, замѣтивъ, что онъ очень радъ видѣть его за полезнымъ чтеніемъ, распорядился, чтобы Карлосъ съѣздилъ на станцію за его багажомъ, а самъ, рѣшивъ отложить поѣздку къ Изабеллѣ до двухъ часовъ, прошелъ на кухню.

   Маріана, чистившая лукъ для olla podrida, вскрикнула и обняла его.

   — Извините, сеньоръ, никакъ не могла удержаться!— пояснила она.

   Гвиннъ отвѣтилъ, что вполнѣ цѣнитъ ея чувства, и что въ его чемоданѣ имѣются гостинцы изъ Нью-Іорка для дѣтей.

   Онъ сѣлъ на верандѣ, но уже не могъ любоваться красотою весенняго полудня; онъ нервничалъ и въ то же время думалъ, что этотъ періодъ ожиданія и неизвѣстности онъ будетъ вспоминать впослѣдствіи съ грустью, какъ все невозвратно ушедшее.

   По дорогѣ послышался стукъ колесъ, и на верандѣ неожиданно появился Томъ Кольтонъ. Гвиннъ радушно поднялся къ нему навстрѣчу, но Кольтонъ отстранился и не взялъ протянутой руки.

   — Такъ вы получили свидѣтельство?— спросилъ онъ, и его голубые глаза были полны рѣзвой враждебности.

   — Да,— отвѣтилъ Гвиннъ,— я намѣренъ былъ самъ сказать вамъ. Но какъ вы это узнали? Я принималъ присягу подъ величайшею тайной.

   — Мало есть такого, чего бы я не узналъ. Къ сожалѣнію, меня поздно извѣстили. Почему же вы не сказали мнѣ передъ отъѣздомъ?

   — Не видѣлъ въ этомъ необходимости. Во-первыхъ, успѣхъ былъ сомнителенъ; во-вторыхъ — вы сдѣлали бы все для того, чтобы мнѣ помѣшать. Когда я давалъ вамъ поводъ считать меня осломъ?

   — Вы слишкомъ умны,— пробормоталъ Кольтонъ,— лучше бы вамъ оставаться въ Англіи, тамъ у васъ не было враговъ.

   — Пусть дѣлаютъ что хотятъ. Враги — отличный стимулъ для всякой дѣятельности.

   — Какъ знаете.

   Къ изумленію Гвинна, онъ вдругъ сѣлъ и вытянулъ ноги, между тѣмъ какъ Гвиннъ стоялъ, засунувъ руки въ карманы. Кольтонъ откровенно наблюдалъ за нимъ. Глаза его все еще имѣли жесткое выраженіе, но онъ не видѣлъ причины къ тому, чтобы терпѣть неудобство, и притомъ онъ зналъ, что съ Гвинномъ онъ могъ позволить себѣ роскошь — быть откровеннымъ.

   Онъ сердился еще болѣе оттого, что чувствовалъ къ Гвинну дружбу, на какую только былъ способенъ. Онъ надѣялся такъ незамѣтно связать его судьбу со своею, чтобы тому уже нельзя было порвать съ нимъ, но, разумѣется, Гвиннъ долженъ былъ оставаться на второмъ планѣ. Иногда ему приходило въ голову, что англичанинъ, пожалуй, перехитритъ его, но чтобы это случилось такъ скоро — онъ не ожидалъ.

   — Трудно вамъ было добиться вашихъ правъ?— спросилъ онъ.

   — Порядочно. Никогда въ жизни моей не слыхалъ я столько низкой лести.

   — Я желалъ бы, чтобы это стоило вамъ еще большихъ трудовъ. Что же вы намѣрены дѣлать?

   Гвиннъ отвѣтилъ, что онъ будетъ продолжать занятія у судьи. Онъ много занимался и въ эти мѣсяцы. Въ сентябрѣ исполнится годъ, какъ онъ сюда пріѣхалъ,— онъ станетъ избирателемъ. Вотъ и все покуда. Его никто не знаетъ, исключая сотни фермеровъ, группы дѣятелей въ Санъ-Франциско, нѣсколькихъ лидеровъ партій. Вся разница въ томъ, что теперь онъ можетъ въ любой моментъ занять извѣстное положеніе и станетъ работать уже для себя…

   — Вы измѣнились,— сказалъ Кольтонъ,— я замѣтилъ это съ перваго взгляда.

   — Да, я измѣнился. До сихъ поръ я не былъ увѣренъ, что въ любую минуту я не вернусь въ Англію. Теперь съ этимъ покончено. Я — не только американецъ, но всегда имъ былъ. Высшій юридическій авторитетъ страны призналъ это. Теперь моя англійская жизнь — эпизодъ изъ прошлаго, какъ и мои похожденія въ Индіи и Африкѣ. Разумѣется, я никогда не буду врагомъ Англіи, но для меня облегченіе — знать, что не я бросилъ ее, что мы были всегда чужими другъ другу. Это отчасти деморализировало меня.

   — Наша присяга — очень торжественная,— сватъ Кольтонъ, почти забывая свою досаду и все болѣе заинтересованный разсказомъ:— принявъ ее, вы почувствовали себя американцемъ?

   — Да. Меня охватило какое-то возбужденіе. Жребій былъ брошенъ. Новая жизнь начинается.

   — Начинается, и чертовски трудная, я вамъ скажу. Что же вы бросаете меня?

   — Повторяю то, что уже говорилъ вначалѣ: это будетъ зависѣть отъ васъ. Я, вѣроятно, не стану вотировать до слѣдующихъ выборовъ въ президенты. Если до тѣхъ поръ не создастся новой независимой партіи, я подамъ голосъ за демократовъ. Вначалѣ они все же кое-что сдѣлаютъ, оказавшись у власти: новая метла всегда лучше мететъ. Во мнѣ нѣтъ энтузіазма Изабеллы, но у меня есть опредѣленная задача. Пришло время, когда личнымъ честолюбіемъ надо пожертвовать на пользу общую.

   — Гвиннъ!— отрывисто воскликнулъ Кольтонъ: — для чего въ сущности все это? Черезъ тысячу лѣтъ что произойдетъ вслѣдствіе того, что мы сидимъ здѣсь съ вами, обсуждая самый негодный въ мірѣ предметъ: нашу внутреннюю политику? Что значитъ наша роль въ исторіи будущаго? Я лучше бы умеръ — такова сила инстинкта,— чѣмъ допустить, чтобы Соединенные Штаты оказались во власти Японіи или другого восточнаго народа, хотя я перенесъ бы побѣду народа намъ равнаго. Но тутъ все дѣло — въ нѣсколькихъ годахъ. Кромѣ настоящаго у насъ ничего нѣтъ. Жена моя набожна, она вѣритъ въ загробную жизнь; я желалъ бы тоже вѣрить, во не могу. Я не занимаюсь отвлеченнымъ мышленіемъ, какъ вы съ Изабеллой, но и я часто спрашиваю себя: къ чему? Къ чему вся наша жизнь, кончающаяся ничѣмъ?

   — Мы этого не знаемъ. Можетъ быть, всѣ наши единичныя усилія зачтутся намъ и міру; быть можетъ, все идетъ извѣстными путями въ извѣстной цѣли — въ высшему совершенству, и когда заступитъ то, что мы называемъ суднымъ днемъ — произойдетъ послѣдній великій бой между добрымъ и злымъ началомъ, и добро побѣдитъ. Мы чувствуемъ себя счастливѣе, когда слѣдуемъ нашимъ высшимъ инстинктамъ, и страдаемъ, когда дѣлаемся рабами низшихъ инстинктовъ. Не доказательство ли это, что и нисшія внушенія приводятъ въ концѣ концовъ въ невѣдомой высокой цѣли?

   — И эта теорія не хуже другихъ.

   — А я вамъ совѣтую примкнуть въ независимой партіи, если она образуется.

   — Я и примкну, если она будетъ достаточно сильна. Ну, пока — до свиданія!— Онъ всталъ и пожалъ руку Гвинну.— Радъ, что вы поправились и пополнѣли. Это вамъ къ лицу. Когда будете въ Розуотэрѣ, заходите провѣдать жену.

   Онъ вышелъ, сохраняя дружелюбный видъ, но какія мысли таились подъ его неправильнымъ черепомъ — Гвиннъ не могъ разгадать, да и не пытался; ему было не до того. Онъ спѣшилъ къ Изабеллѣ.

   Ея не было дома. Онъ вошелъ въ знакомую комнату, полную лучшихъ воспоминаній. Тамъ вѣяло прохладой и полумракомъ. Окно, выходившее въ садъ, было открыто; рядомъ съ нимъ стояло удобное кресло, въ которое Гвиннъ опустился и сталъ смотрѣть въ старый, запущенный садъ. Громадная акація съ массою золотистыхъ цвѣтовъ виднѣлась изъ окна; въ саду цвѣли кастильскія розы, ставшія уже почти рѣдкостью; онѣ были темно-алыя, и зелени ихъ почти не было видно изъ-за множества бутоновъ. Широкія неправильныя грядки покрылись роскошною зеленью, изъ которой выглядывали синія звѣздочки барвинка, маргаритки, фіалки; тутъ же благоухали кусты сирени, жимолости, розъ и жасмина. Ароматъ былъ одуряющій. Наканунѣ Гвиннъ просидѣлъ съ матерью половину ночи; онъ утомился отъ долгаго путешествія по жарѣ и задремалъ.

   Сначала ему снилось, что онъ поднимается въ гору и слышитъ странный шумъ, и гулъ; затѣмъ онъ очутился въ пустомъ огромномъ залѣ съ массою колоннъ. Въ центрѣ зала стоялъ между двухъ колоннъ гигантъ, ухватившійся за нихъ обѣими руками…

   Тутъ какая-то невѣдомая сила заставила его очнуться отъ забытья и оглядѣться. Въ комнатѣ царилъ прохладный полумракъ, и ему показалось, что передъ нимъ стоитъ воплощенная Весна. Она была въ бѣломъ и уронила къ ногамъ массу полевыхъ цвѣтовъ. На шляпкѣ у нея красовались піоны и дикія азалеи; за поясомъ у нея были приколоты незабудки и ранункулы.

   — Я ничуть не отказываюсь отъ моихъ убѣжденій,— сказала она, когда Гвиннъ подошелъ къ ней,— но это — сильнѣе меня.

  

V.

   Изабелла встала, какъ всегда, въ пять часовъ, но вмѣсто того, чтобы сейчасъ же одѣться, она лѣниво стояла у окна и смотрѣла на озеро. Тринадцать часовъ тому назадъ она приняла рѣшеніе, приняла его, какъ ей казалось — мгновенно, и этотъ мигъ такъ сразу измѣнилъ всю ея жизнь, что у нея кружилась голова. Она сказала Гвинну — это было, по ея мнѣнію,— больше, чѣмъ простое признаніе въ любви,— что она въ состояніи прожить съ нимъ всю жизнь. Безъ сомнѣнія, между ними не обойдется безъ схватокъ, но онъ не обладалъ ни однимъ изъ мелочныхъ, эгоистическихъ недостатковъ, присущихъ ея отцу, дядѣ и Листеру Стону. Онъ былъ истинно гуманенъ и культуренъ, кромѣ того — молодъ, и она была молода. И все это казалось такимъ удивительнымъ: удивительно чувствовать себя такою счастливою и знать, что она ничѣмъ не поступилась.

   И все-таки она была немного грустна; она знала, что, несмотря на свою радость и торжество, Гвиннъ уѣхалъ смутно разочарованный. Онъ обернулся, садясь въ сѣдло, и бросилъ на нее быстрый вопросительный взглядъ. Она разсмѣялась, послала ему привѣтъ рукою и снова ощутила желаніе «тантализировать» его.

   Наканунѣ она радовалась, какъ прекрасная язычница, тому,— что ея пылкой юности выпала на долю пылкая молодая любовь, и тому, что онъ всегда будетъ съ нею. Отъ восторга, что онъ наконецъ у ея ногъ, она готова была плясать, и мучила его, какъ только смѣла.

   Это произошло въ среду. Свадьба назначена была на субботу для того, чтобы лэди Викторія, уѣзжавшая въ субботу въ Англію, успѣла благословить ихъ. Тогда, безъ сомнѣнія, Гвиннъ во многомъ поставитъ на своемъ, но покуда она желала насладиться своею властью надъ нимъ, и сознавала, что ни одна женщина не можетъ быть обворожительнѣе, задорнѣе, опаснѣе. Если Гвиннъ пріѣхалъ влюбленнымъ, то уѣхалъ онъ — готовый цѣловать слѣды ея ногъ. Она на все согласилась: на поспѣшное вѣнчаніе, на выборъ дома по его усмотрѣнію, на то, чтобы провести медовый мѣсяцъ въ Санъ-Франциско въ домѣ на Русскомъ холмѣ. Но она чувствовала, что онъ былъ смутно неудовлетворенъ — въ лучшихъ потребностяхъ своей души. И она плохо спала, раскаивалась, зная, что онъ тоже плохо спалъ, и боялась, что какъ только онъ пріѣдетъ, она отъ избытка счастія снова начнетъ сводить его съ ума.

   Она задумчиво смотрѣла на плоскую вершину Tamalpais, и вдругъ у нея мелькнуло сознаніе, что происходитъ нѣчто странное. Солнце уже взошло, но почему-то стояло низко. Въ эту пору утра небо бываетъ сѣрое, а теперь оно было какого-то призрачно-голубого электрическаго цвѣта. И въ ту же минуту она услышала грохотъ, похожій на пушечный залпъ, прогремѣвшій на все міровое пространство. Онъ пронесся отъ Золотыхъ воротъ черезъ заливъ и озеро и разразился у стѣны подъ окнами. Она ухватилась за подоконникъ, и домъ задрожалъ отъ сильнѣйшаго подземнаго удара, какой ей когда-либо случалось слышать.

   Изабелла стояла на колѣняхъ, держась за подоконникъ. Къ счастію, колебаніе земли продолжалось нѣсколько секундъ, но электрическіе огоньки — такіе же синіе и призрачные, какъ само небо — играли по озеру и болоту; она видѣла, какъ плоская вершина Tamalpais то поднималась, то опускалась, словно присѣдая въ какой-то безумной пляскѣ.

   Изабелла стала одѣваться, думая, что насталъ послѣдній день Калифорніи. Она знала, что бываютъ землетрясенія, которыя длятся часами, даже днями, и рѣшила, что оно только начинается, такъ какъ земля снова заколебалась и сила колебанія увеличивалась съ каждою минутой. Домъ сотрясался, какъ ящикъ съ игральными костями. Ей казалось, что онъ свалится въ озеро. Отъ утеса откалывались громадныя глыбы, но такъ силенъ былъ грохотъ стихіи, трескъ дерева, шумъ паденія кирпичей и даже штукатурки, что казалось, будто онѣ подпрыгиваютъ и низвергаются безшумно.

   Еще одно сотрясеніе, отъ котораго домъ содрогнулся до основанія, и вдругъ все сразу кончилось! Изабелла, не вѣря себѣ, встала. Явленія природы вызываютъ обыкновенно у людей два чувства: или ощущеніе дикаго, слѣпого страха, или какого-то страннаго равнодушія и любопытства.

   Одинъ изъ неписанныхъ законовъ Калифорніи состоитъ въ томъ, что землетрясеніе — шутка природы, и надо принимать его легко.

   Изабелла забыла на мигъ о себѣ, о Гвиннѣ; она была преисполнена изумленія и любопытства и жалѣла, что она не въ Санъ-Франциско.

   Она поспѣшила надѣть верховой костюмъ и сбѣжала по лѣстницѣ. Япончикъ Дзума, безупречно опрятный, подметалъ полъ, покрытый осыпавшеюся штукатуркою.

   — Что вы думаете о нашихъ землетрясеніяхъ?— спросила она.

   — Большое. Очень большое!— отвѣтилъ онъ весело.

   Старый Макъ бѣжалъ къ ней навстрѣчу, забывъ о своихъ ревматизмахъ. Красное лицо его было необычайно оживлено. Сѣдлая лошадь, онъ не переставалъ передавать ей подробности самаго сильнаго землетрясенія, видѣннаго имъ въ 68-мъ году, но нынѣшнее — вчетверо сильнѣе…

   Изабелла приказала приготовить катеръ и поскакала. Замѣчательно, что оба они нискольку не думали объ опасности, о возможной убыли воды или наводненіи, какой-нибудь дьявольской штукѣ природы.

   Кейзеръ скакалъ во весь опоръ, и миссъ Отисъ лишь поглядывала по сторонамъ: нѣтъ ли гдѣ-нибудь трещинъ? Розуотэръ еще стоялъ на своемъ мѣстѣ, огня не было видно. Подъѣзжая къ мосту, она увидѣла несшагося въ ней навстрѣчу всадника. Они поздоровались и вмѣстѣ поѣхали къ ней. Глаза его горѣли и казались почти чёрными.

   — Знаете, я видѣлъ, какъ горы качались; онѣ плясали какъ, пьяныя, и мнѣ казалось, что онѣ должны провалиться! St.-Peter — въ развалинахъ, разрушены общественныя зданія, четыре отеля, погибшихъ масса. У меня Карлосъ чуть не убилъ Имуру за его утвержденіе, что въ Японіи землетрясенія ничуть не хуже…

   — А что Розуотэръ?

   — Разрушено много трубъ, но зданія цѣлы, за исключеніемъ стараго школьнаго дома. М-ссъ Хэйтъ въ капотѣ сидѣла на тумбѣ и завывала замогильнымъ голосомъ, но хотя чуть не всѣ жители были на улицѣ и въ подобныхъ же костюмахъ — они вели себя спокойно. Проѣзжая мимо кладбища, я побоялся взглянуть туда. Всѣ памятники опрокинуты… Какъ вы думаете: что дѣлается въ Санъ-Франциско?

   — Тамъ, вѣроятно, гораздо хуже — Санъ-Франциско больше всѣхъ достается. Ваша мать навѣрное въ истерикѣ. Я велѣла приготовить катеръ.

   — Жаль, что она не уѣхала. Боюсь, что она посмотритъ на это не такъ, какъ мы съ вами. Я въ жизни моей не былъ такъ заинтересованъ. Еще рано ей телефонировать.

   Изабелла указала на повисшія оборванныя проволоки. Два телеграфныхъ столба лежали на землѣ.

   — Сообщеніе прервано. На наше счастье у насъ есть катеръ.

  

VI.

   Завтракъ изготовили на спиртовкѣ; Изабелла съ Гвинномъ позавтракали не спѣша,— быть можетъ, съ свойственною людямъ затаенною надеждой, что когда жизнь идетъ обычною чередою, то это способствуетъ тому, чтобы и природа вернула себѣ утраченное равновѣсіе.

   На катерѣ чувствовалось все время какое-то особенное подводное движеніе, похожее на мертвую зыбь. Изабелла сказала Гвинну о видѣнныхъ ею синихъ огонькахъ. Тамъ и сямъ на берегу виднѣлись слѣды разрушенія въ видѣ обвалившихся трубъ, кое-какія старыя строенія лежали на боку, но природа блистала всею роскошью красокъ, только птицы не пѣли и въ толпѣ около зданій замѣчалось что-то странное: люди были въ купальныхъ плащахъ, простыняхъ, накидкахъ, въ первомъ попавшемся подъ руку, и не рѣшались, очевидно, входить въ дома. Движеніе поѣздовъ тоже прекратилось.

   Гвиннъ правилъ катеромъ; они говорили о городѣ, и Изабелла радовалась, что основанія дома на холмѣ солидно укрѣплены. За «Домъ Отисовъ» она тоже не особенно безпокоится: его фундаментъ укрѣпленъ въ скалѣ, весь остовъ желѣзный. Её тревожитъ участь острововъ: не занесло бы ихъ пескомъ. Двѣсти лѣтъ тому назадъ заливъ Санъ-Франциско былъ, какъ думаютъ, долиною.

   Но съ островами покуда было все благополучно; когда же катеръ повернулъ въ востоку, Гвиннъ прищурилъ глаза и указалъ Изабеллѣ на черное, стоявшее надъ городомъ, облако дыма…

   — Это похоже на большой пожаръ.

   — Тамъ всегда бываютъ пожары во время землетрясеній. Огонь вспыхиваетъ сразу въ нѣсколькихъ мѣстахъ.

   Линія горизонта измѣнилась: очевидно, что всѣ трубы въ городѣ были разрушены. Облако дыма стояло какъ страусовое перо. Они направили катеръ въ сторону Эрба-Буэна, чтобы увидать, гдѣ горитъ, и какъ только открылся Телеграфный холмъ, они увидѣли большой пожаръ на East-Street, широкой артеріи, отдѣлявшей городъ отъ береговой полосы и желѣзныхъ строеній. Внизу, съ юга, отъ Market-Street тоже поднималось большое пламя. Горѣли, вѣроятно, склады. Лишь желѣзныя строенія — колоссальное зданіе — стояли невредимо, благодаря удивительной прочности своихъ основаній и честности строителей.

   На заливѣ царила необычайная тишина — ряды пароходовъ стояли неподвижно, вѣроятно машины у нихъ были попорчены. Отъ мола отчаливалъ оклэндскій пароходъ, на которомъ все было черно отъ народу. Изабелла изумилась. Неужели люди покидаютъ городъ? Надо поторопиться: лэди Викторія, навѣрное, перепугана. Она говорила, что никогда въ жизни не видѣла пожара.

   — Ваша пожарная команда славится. Но, кажется, и вы струсили?— засмѣялся Гвиннъ.

   — Какой вздоръ! Я нисколько не была испугана во время землетрясенія, но пожаръ — большое бѣдствіе. Я боюсь, чтобы среди общей паники ваша мать не вздумала уѣхать.

   — Каковы бы ни были теперь ея нервы, я готовъ поручиться, что она не уѣхала.

   Черезъ нѣсколько минутъ они причалили къ подножію Русскаго холма. Нѣсколько домиковъ вдоль склона обрушилось, но большія строенія были цѣлы.

   М-ръ Клэттъ, сторожившій суда, останавливавшіяся у этой пристани, вышелъ изъ своего коттеджа на зовъ Изабеллы.

   — Радъ видѣть васъ невредимой, миссъ. Я васъ поджидалъ.

   — Разрушеніе большое?— спросилъ Гвиннъ.

   — Порядочное, но главная бѣда — пожаръ. Городъ въ огнѣ.

   — Послѣ взрывовъ всегда бываютъ пожары,— сказала Изабелла сердито.

   — Городъ въ огнѣ. Онъ загорѣлся въ тридцати мѣстахъ сразу. Водопроводъ испорченъ. Начальникъ пожарной команды убитъ… Старому городу не уцѣлѣть.

   Гвиннъ обернулся въ хозяину пристани, покуривавшему свою трубочку.

   — Миссъ Отисъ и моей матери понадобится, быть можетъ, уѣхать изъ города на катерѣ. Могу я положиться на васъ, что вы не дадите никому завладѣть имъ? Если огонь перекинется сюда, я предлагаю вамъ убѣжище въ моемъ ранчо.

   — Я прострѣлю шкуру тому, кто до него коснется. Конечно, теперь въ городѣ безобразіе и въ полиціи на помощь уже призваны солдаты…

   На этой сторонѣ холма народу было мало; всѣ глядѣли на пожаръ съ вершины, но тѣ, кто попадался навстрѣчу, кричали имъ:— Городъ въ огнѣ! Водопроводъ испорченъ!

   Лэди Викторія, въ sortie de bal поверхъ ночного капота — ходила взадъ и впередъ по верандѣ.

   — Боже мой!— воскликнула она:— я не смѣла думать, живы ли вы или нѣтъ? Зачѣмъ пріѣхали мы въ эту забытую Богомъ страну!

   Глава ея сверкали, щеки горѣли, она была въ сильномъ возбужденіи и говорила такъ быстро, какъ никогда въ жизни.

   — Это было очень ужасно? Какъ выбрались вы изъ дому? Я выбѣжала вонъ, хотя меня бросало объ стѣны… Этотъ страшный качающійся городъ! Представьте себѣ тысячи домовъ — присѣдающихъ, подпрыгивающихъ, разрушающихся… Башни кланялись такъ торжественно, что я опозорилась: впала въ истерику… А этотъ трескъ и грохотъ падающихъ стѣнъ и трубъ! А эта пыль! Она, казалось, поглотила весь городъ. Когда она разсѣялась, улицы были полны людей въ бѣломъ… Въ бѣломъ — какъ цыплята Изабеллы… Какими пигмеями кажутся они отсюда! Пигмеи! Вотъ что мы такое… А горничная моя — такая дрянь — убѣжала…

   — Она не могла убѣжать далеко, поѣзда не ходятъ,— успокоительно сказалъ Гвиннъ.

   Изабелла убѣдила, наконецъ, леди Викторію войти въ домъ и одѣться, а Гвиннъ, вооружившись сильнымъ биноклемъ, принялся обозрѣвать городъ.

   Разрушеніе было значительное; больше всего пострадали фабрики и заводы; величественная башня городской ратуши обрушилась, какъ символъ недобросовѣстной работы и разграбленныхъ общественнымъ управленіемъ милліоновъ.

   Стѣны въ обломкахъ, зіяющія кровли, выбитыя окна — все это производило впечатлѣніе обрушившагося города, хотя многія солидныя постройки уцѣлѣли. Невредимъ былъ и «Домъ Отисовъ», колоссальный желѣзный остовъ. Но теперь Гвиннъ менѣе всего думалъ о своихъ интересахъ.

   Улицы, площади — кишѣли народомъ. Онъ видѣлъ офицеровъ верхами, группы солдатъ, пожарныхъ, безпомощно стоявшихъ у своихъ лошадей и насосовъ. Изъ нѣкоторыхъ домовъ люди таскали свои пожитки. Изучая горѣвшіе районы, Гвиннъ постепенно приходилъ въ убѣжденію, что онъ видитъ не просто большой пожаръ, но — горящій городъ. Возможно, что огонь не перекинется за черту Market-Street, но этотъ кварталъ былъ самъ по себѣ цѣлымъ городомъ; погибнетъ и Rincon-Hill со своими красивыми старомодными домами, и Южный Паркъ — съ его трагическими воспоминаніями. А если уничтожатся заводы, склады, торговая часть города, то онъ обѣднѣетъ на многіе милліоны.

   Автомобили — цѣлыми сотнями — мчались по всѣмъ направленіямъ. Ординарцы скакали сломя голову между Президіо и Nob-Hill. Одно изъ общественныхъ зданій было превращено въ госпиталь, и автомобили постоянно подвозили къ нему пострадавшихъ. Все это походило на рисунокъ Доре: дымная атмосфера, цѣлые фонтаны, букеты, массы пламени, низко нависшія облака, человѣческій потовъ, разрушенные дома, отдѣльныя уцѣлѣвшія зданія, гордо выдѣляющіяся на багровомъ фонѣ зарева…

   Одинъ изъ сосѣдей, вернувшійся съ развѣдокъ, остановился и сообщилъ ему, что мэра убѣдили созвать митингъ изъ выдающихся гражданъ для того, чтобы рѣшить, какъ предотвратить конечную гибель города и панику жителей.

   М-ръ Филэнъ, мэръ-реформистъ, стоявшій во главѣ управленія въ лучшіе дни Санъ-Франциско, посовѣтовалъ послать въ военные склады за динамитомъ и, взорвавъ часть города, локализировать пожаръ, но собственники не соглашались.

   Сосѣдъ посовѣтовалъ Гвинну наполнить всѣ ванны въ домѣ водою, покуда еще осталась вода въ трубахъ, и запастись припасами. Проволоки испорчены, подвозу нѣтъ, вѣроятно скоро начнется голодъ. Гвиннъ поблагодарилъ его, отдалъ японцамъ-слугамъ соотвѣтствующія приказанія и далъ имъ денегъ. Катеръ стоялъ наготовѣ, но у него не было никакого желанія покидать городъ, жившій усиленною жизнью. Не обѣщалъ ли онъ въ день бала Гоферу и его друзьямъ, что въ случаѣ надобности онъ готовъ быть на посту?

   Лэди Викторія съ Изабеллою спустились съ холма по лѣстницѣ, ставшей еще неудобнѣе.

   Двери въ домахъ были сорваны, мебель, украшенія — лежали сваленныя въ кучу. Въ домѣ Гоферовъ дивная мраморная лѣстница представляла груду блестящихъ осколковъ. Дорогія картины валялись на полу. М-ссъ Гоферъ слишкомъ спѣшила вступить во владѣніе аристократическимъ старымъ домомъ на Nob-Hill и не дала мужу времени на то, чтобы подвести новый фундаментъ. Отъ слугъ Гвиннъ узналъ, что вся семья, включая и дѣтей, уѣхала, съ часъ тому назадъ, на двухъ моторахъ осматривать городъ.

   Страшно перепугались итальянцы на Телеграфномъ холмѣ. «Вѣдь они — не калифорнійцы!» — говорили съ презрѣніемъ въ толпѣ. Китайцы на Портсмутской улицѣ потѣшались надъ дамами, выбѣжавшими изъ домовъ босикомъ и въ однѣхъ юбкахъ, но въ sorties de bal. Бще болѣе смѣшили ихъ блѣдныя, искаженныя лица узниковъ, прильнувшія въ тюремнымъ рѣшеткамъ.

   Какой-то человѣкъ, взявъ Гвинна за пуговицу, толковалъ ему, что у него «прахомъ пошли двѣсти-пятьдесятъ тысячъ».

   — Какъ странно — чувствовать себя въ самомъ центрѣ жизни, чисто физической жизни!— говорила лэди Викторія.

   Глаза ея были тревожны и блестѣли; маска ея упала, а съ нею — и бремя многихъ лѣтъ.

   Она снова помолодѣла. Хотя на время она сбросила съ себя тяжесть собственнаго я.

   Сравнительно люди были спокойны, хотя слухи распространялись самые дикіе: Нью-Іоркъ исчезъ, Чикаго залило водою…

   На площади Согласія толпа была особенно велика. Тутъ расположились обитатели громадныхъ отелей, между прочимъ — и оперные артисты гастролировавшей въ Санъ-Франциско труппы.

   Отъ Market-Street двигался потовъ людей, нагруженныхъ вещами, дѣтскими колясочками, колыбельками, домашними животными. А позади людей, въ концѣ каждой улицы, виднѣлось зарево и стлался дымъ. Темныя облака его, сверкавшія золотистыми искрами, поднимались все выше. Атмосфера была тропическая.

   Уже слышались фразы: «Обреченный городъ»… «Поясъ огня»… «Выгоритъ до основанія»… Всюду разъѣзжали военные патрули; они всѣхъ выпускали, но мало кого впускали. Въ госпиталѣ работа шла своимъ порядкомъ. Толпа была необыкновенно молчалива и сдержанна. Многіе смутно надѣялись, что огонь не перекинется на скалы: постройки на нихъ были каменныя и желѣзныя, на кровляхъ стояли люди съ насосами; окна домовъ, выходившія на пожарище, были затянуты мокрыми простынями. Но большинство не вѣрило, и слова: «обреченный городъ!» — были подхвачены и неслись все дальше и дальше.

  

VII.

   Гвиннъ уже начиналъ раздражаться отъ своего бездѣйствія, какъ вдругъ изъ-за угла повернулъ автомобиль, несшійся съ ужасающею скоростью. Онъ сейчасъ же узналъ сидѣвшаго рядомъ съ шоффёромъ Гофера и, недолго думая, сдѣлалъ ему знакъ остановиться. Гоферъ отвѣтилъ восклицаніемъ, моторъ замедлилъ ходъ, оба сидѣвшихъ встали, нагнулись и втащили къ себѣ Гвинна. Длинныя ноги его мелькнули въ воздухѣ, онъ едва успѣлъ обернуться и крикнуть своимъ дамамъ: «ступайте домой!» какъ автомобиль уже исчезъ изъ виду.

   Викторія широко раскрыла глаза. Это похоже на похищеніе!

   — Вѣроятно, Гоферъ увезъ его на митингъ въ подземелья. Они нуждаются въ человѣкѣ, могущемъ подать умный совѣтъ. Я провѣдаю Паулу и ея дѣтей. Пойдемте со мною.

   Викторія отказалась. Все это слишкомъ интересно, и она уже не боится. Онѣ встрѣтятся дома за вторымъ завтракомъ.

   Изабеллѣ пришлось проходить по бѣднымъ и грязнымъ кварталамъ, и она, сожалѣя о судьбѣ бѣднаго люда, въ то же время думала, что огонь оказываетъ городу услугу, очищая эти кварталы. На улицѣ, гдѣ помѣщаются извѣстнаго рода заведенія, она увидѣла несчастныхъ созданій, о спасеніи которыхъ никто не заботился. Многія изъ нихъ и при солнечномъ свѣтѣ были молоды и красивы. Она охотно отвѣчала на ихъ вопросы, но содрогнулась, когда у одной изъ нихъ вырвался крикъ:

   — Боже! вѣтеръ дуетъ съ юго-востока, и какой сильный вѣтеръ!

   Изабелла оглянулась. Окаймленныя краснымъ отблескомъ, волны дыма неслись быстрѣе. Если бы вѣтеръ былъ западный, пламя направилось бы къ заливу, гдѣ работали съ судовъ и пристани моряки, и огонь былъ бы потушенъ. Каждый разъ какъ порывъ вѣтра развѣвалъ ея волосы, она раздражалась и удивлялась тому, какъ могла она любитъ вѣтеръ!

   На Avenue-Van-Ness, представлявшей подобіе долины, почва и дома дали много трещинъ. Богачи сидѣли на чемъ попало въ садахъ и на троттуарѣ. Одна изъ красавицъ, блиставшихъ на балѣ м-ссъ Гоферъ, была въ купальномъ халатѣ и чулкахъ. Другая, растрепанная, держала на колѣняхъ неумытаго ребенка и поила его молокомъ съ ложечки. Нѣкоторые отправлялись въ Президіо, гдѣ раздавалась пища.

   Паулу она нашла одѣтою, даже подмазанною и чуть ли не гордившеюся тѣмъ, что она переживаетъ такое событіе. Отъ предложенія Изабеллы — укрыться съ дѣтьми у нея въ ранчо — она отказалась, но предложенный ей кошелекъ взяла безъ церемоній съ небрежнымъ: «Благодарю, дорогая!» — Сосѣдка угощаетъ ихъ завтракомъ, а въ случаѣ если огонь перекинется сюда, они пойдутъ ночевать въ Президіо. Это даже интересно. Листеръ ушелъ на развѣдки.

   Выйдя отъ нея, Изабелла почувствовала, что страшно устала, но попавшійся ей возница запросилъ съ нея пятьдесятъ долларовъ и — деньги впередъ.

   Она повернулась къ нему спиною и медленно пошла далѣе. Уже около California-Street ее обогналъ возчикъ, который, замѣтивъ ея усталость, предложилъ «подвезти ее». Она поблагодарила, отвѣтивъ, что у нея нѣтъ денегъ.

   — И не нужно. Надо же людямъ оказать услугу. Вѣдь вы подвезли бы меня, не такъ ли? А что вы обо всемъ этомъ думаете?

   Ея оптимизмъ заставилъ его покачать головою.

   — Нѣтъ, городъ обреченъ. Хотя я здѣсь и не живу, а жаль его. Господи, вотъ такъ ударъ былъ! Меня выбросило съ постели, а сосѣдній домъ вылетѣлъ на середину улицы. Одна женщина повредилась въ умѣ. Вывѣшены объявленія, что въ грабителей солдаты будутъ палить. Ну, времена! Я ѣду къ себѣ въ Оклэндъ и хочу захватить кое-кого изъ пріятелей. Не пожелаете ли поѣхать къ намъ, миссъ? Моя жена устроитъ васъ и угоститъ чѣмъ Богъ послалъ.

   Изабелла горячо поблагодарила его, но отказалась. Въ карманѣ ея жакетки нашелся долларъ; она предложила его, и старикъ философски его принялъ.

   — Я не изъ-за платы, миссъ, но если у васъ есть чѣмъ заплатить, я не отказываюсь. Пожалуй что теперь деньги скоро понадобятся. Всего хорошаго! Ваше общество доставило мнѣ большое удовольствіе.

  

VIII.

   Когда Изабелла вернулась домой, она нашла лэди Викторію на террасѣ, смотрѣвшую, не отрываясь, передъ собой. Она ничего не сказала, когда Изабелла подошла къ ней, и та въ свою очередь онѣмѣла. Пылало семнадцати-этажное зданіе съ куполомъ и семидесятью окнами съ каждой стороны; огонь съ невѣроятной быстротою пожиралъ его внутренность и вырывался изъ двухсотъ оконъ, подобныхъ пушечнымъ жерламъ… Масса бѣлаго дыма поднималась вверху и сливалась съ облаками черной копоти. По временамъ развѣваемыя вѣтромъ облака пламени и дыму словно танцовали какой-то дикій вакхическій танецъ; они постоянно мѣняли форму. Ревъ пламени доносился все явственнѣе; онъ походилъ на ревъ мора, стремящагося затопить землю.

   И вдругъ завѣса дыма заволокла картину.

   Викторія объявила, что имъ что-то приготовили на завтракъ, хотя она лично предпочла бы ванну. Но думать о ваннѣ было нечего, и онѣ съ черными лицами и руками сѣли за свою трапезу. Изабелла послала тарелку сэндвичей и бутылку пива вѣрному м-ру Клэтту, который продолжалъ сидѣть у катера, держа на колѣняхъ заряженный револьверъ. Вокругъ него уже собралась жужжавшая какъ улей небольшая толпа.

   Изабелла спросила Викторію, не желаетъ ли она ѣхать. Та покачала головою.

   — Вѣдь вы не ѣдете?

   — Нѣтъ. Я останусь до послѣдней возможности, такъ какъ не знаю плановъ Эльтона. Если катеръ отберутъ, мы отправимся въ Президіо или Портъ-Мезонъ. Но какъ же вы можете ночевать подъ открытымъ небомъ? По ночамъ бываетъ сыро.

   — Если вы можете, то и я могу. Я совершенно здорова, и — видитъ Богъ — это первое, что за послѣдніе годы меня заинтересовало… Притомъ, я увѣрена, что сюда огонь не дойдетъ. Я забыла вамъ сказать, что м-ссъ Треннаганъ была такъ добра, что заѣзжала ко мнѣ и звала съ собою въ Менло-Паркъ.

   Изабелла объявила, что она намѣрена прилечь и гаснуть, такъ какъ неизвѣстно, что будетъ ночью.

   Она сейчасъ же заснула, но черезъ нѣкоторое время леди Викторія вбѣжала въ ней.

   — Вставайте! Горитъ Palace-Hotel и большое зданіе — редакція газеты!

   Вся долина была сплошнымъ моремъ пламени… Сосѣди навѣдывались каждую минуту и сообщали извѣстія. Жители покидали городъ на южно-океанскихъ пароходахъ, на уцѣлѣвшихъ яхтахъ, катерахъ и фрахтовыхъ судахъ. Имъ приходилось плыть кругомъ, такъ какъ береговая линія и ближайшія улицы превратились въ горнило, хотя огонь еще не перекинулся на East-Street. Всѣ дома по другую сторону залива были открыты для пострадавшихъ; кромѣ того, на площадяхъ были раскинуты шатры и устроены полевые лазареты. На помощь войскамъ призвали милицію для охраны еще не охваченныхъ огнемъ районовъ.

   — Вы не боитесь за Эльтона?— вдругъ спросила Изабелла.

   — Нисколько. Я не боялась за него, когда онъ былъ ребенкомъ. Я никого не знаю, кто былъ бы ловчѣе его и умѣлъ, бы такъ приспособляться къ обстоятельствамъ.

   — Но онъ слишкомъ отваженъ. Онъ можетъ попасть въ огненную ловушку или быть убитымъ падающими бревнами.

   — Онъ человѣкъ предопредѣленія, и покуда не исполнитъ того, что долженъ — онъ будетъ жить.

   Двое слугъ японцевъ на возросъ Изабеллы отвѣтили, что они желали бы уѣхать въ Оклэндъ. Уплаты жалованья они подождутъ. Старшій изъ нихъ, солидный человѣкъ лѣтъ тридцати, предложилъ остаться. Онъ имѣлъ видъ ученаго и объяснилъ, что интересуется землетрясеніями; такого сильнаго ему ни разу не приходилось наблюдать. Ему интересно было бы знать о результатахъ, отмѣченныхъ сейсмографомъ, а также въ которомъ часу были они переданы въ Японію?

   — Вѣроятно, профессоръ Омора прибудетъ сюда,— сказалъ онъ скромно:— онъ пожелаетъ изучить почву.

   — Вы не испугались?

   — Нѣтъ. Но я не люблю огня. Я видѣлъ пожаръ Токіо. Я могу стряпать — не особенно хорошо, но временно могу замѣнить повара. Можетъ быть, вы возьмете меня потомъ въ деревню? Я согласенъ исполнять всякую работу за небольшое вознагражденіе, покуда все не придетъ въ нормальное состояніе, если вы разрѣшите мнѣ заниматься по вечерамъ. Покуда я буду дѣлать обходъ, чтобы какіе-нибудь глупые люди не развели по неосторожности гдѣ-нибудь огни.

   — Я буду очень рада, если вы примете на себя наблюденіе за этимъ,— отвѣтила Изабелла, спрашивая себя: не имѣетъ ли она дѣло съ принцемъ-инкогнито?— А теперь, пожалуйста, поднимитесь наверхъ и узнайте: успѣли ли вывезти раненыхъ изъ Корпуса Механиковъ? Онъ пылаетъ какъ востеръ.

   Японецъ вернулся съ извѣстіемъ, что больные, сидѣлки, доктора всѣ отвезены на автомобиляхъ на отдаленные временные перевязочные пункты. Арестанты тоже переведены въ военныя тюрьмы. Кто-то видѣлъ м-ра Гвинна, правившаго однимъ изъ автомобилей, въ которыхъ перевозили больныхъ. Онъ дважды сопровождалъ транспортъ — туда и обратно. Владѣльцы моторовъ много работаютъ, они эвакуируютъ раненыхъ, закупаютъ припасы. Другіе взобрались на кровли, разстилаютъ мокрые холсты и накачиваютъ воду изъ цистернъ. Нѣкоторые домй удалось такимъ образомъ отстоять.

   Изабелла пошла въ м-ссъ Гоферъ на Nob-Hill. У дома стоялъ крытый автомобиль, въ которомъ уже сидѣли дѣти съ няньками и старый м-ръ Туль, отецъ м-ссъ Гоферъ. Онъ вылѣзъ, чтобы поздороваться съ Изабеллою; его добрые старые глаза были очень грустны. М-ссъ Гоферъ вскрикнула при видѣ миссъ Отисъ, словно увидѣвъ привидѣніе.

   — Какъ я рада, что вы невредимы! Я не ждала подобнаго ужаса! А вы? И мы еще удивляемся живущимъ близъ Везувія… Все погибло, все! Вы надѣетесь на перемѣну вѣтра? Я не надѣюсь. Мы, очевидно, обречены… М-ръ Гоферъ потерялъ милліоны…

   Она встряхнулась и продолжала.

   — Онъ ихъ нажилъ, поэтому можетъ нажить и другіе. Но о чемъ, вы думаете, онъ главнымъ образомъ заботится? Онъ влетѣлъ сюда полчаса тому назадъ — черный какъ его шляпа,— чтобы объявить мнѣ о необходимости ѣхать немедленно въ Бёрлингэмъ, и тутъ же заговорилъ о «чисткѣ» города въ политическомъ отношеніи… Безумный идеалистъ! Знаете, чѣмъ они съ м-ромъ Гвинномъ теперь заняты? Перевозкою динамита между фортомъ Мезонъ и линіей огня. Они оба ѣздятъ до того, что автомобиль еле живъ, и предоставили себя въ распоряженіе властей… Какъ только пожаръ прекратится или м-ръ Гоферъ дозволитъ мнѣ, я вернусь и займусь устройствомъ столовыхъ. Теперь скоро начнется подвозъ припасовъ и понадобятся организаторы. Могу я разсчитывать на васъ?

   — Конечно. Я васъ разыщу.

   — Не тревожьтесь. Газеты ничего не упустятъ. Редакціи сгорѣли, но журналисты уже устроились въ Оклэндѣ. До свиданія. Если скажете словечко, я пришлю моторъ за вами, хотя безъ дѣтей его пожалуй не пропустятъ, а заберутъ для динамита. Въ немъ помѣстится нѣсколько бочекъ…

   Онѣ стояли уже на троттуарѣ, и она прильнула губами въ уху Изабеллы.

   — Хотѣла бы я навсегда убраться изъ этого проклятаго мѣста, чтобы глаза мои больше не видѣли его,— шепнула она.— Конечно, передъ другими я виду не подамъ. И не я одна такъ думаю…

   Она вскочила въ моторъ, кивнула головою, принужденно улыбаясь, и черезъ минуту экипажъ исчезъ за угломъ.

   Миссъ Отисъ стала спускаться съ холма и встрѣтила Анну Монгомери, которая, взявъ ее подъ-руку, увлекла ее съ собою за California-Street; здѣсь снова онѣ очутились въ толпѣ ищущихъ убѣжища. Это не была бѣднота, видѣнная Изабеллой поутру; большинство принадлежало къ среднему классу, пользующемуся довольствомъ. Ни дѣтей, ни домашнихъ животныхъ почти не было видно, люди спасали кое-что изъ имущества: документы, драгоцѣнности; нѣкоторыя женщины были въ мѣхахъ — лучшій способъ спасти ихъ. Казалось, они ни о чемъ не думали, всѣ они жили настоящею минутою. И здѣсь мало говорили и не жаловались, хотя многіе теряли не только состояніе, но и дома, дорогіе по воспоминаніямъ цѣлой жизни.

   Въ толпѣ имъ попался Листеръ Стонъ, везшій дѣтскую колясочку и нагруженный какъ мулъ.

   — Стойте!— крикнулъ онъ.— Гвиннъ просилъ вамъ передать, что онъ перевозитъ раненыхъ и динамитъ, и настаиваетъ, чтобы вы съ лэди Викторіей уѣхали сегодня же вечеромъ въ деревню.

   Толпа увлекла его. Дѣвушки пошли далѣе; миссъ Отисъ втайнѣ изумлялась взволнованному выраженію лица Анны. Та предупредила ея вопросъ.

   — Знаете, у меня удивительное ощущеніе свободы, свободы и надежды! Наконецъ произошло событіе! Всѣ колеи перепаханы. Жизнь уже будетъ другою — съ сотнею возможностей для каждаго. Всѣ начнутъ жить съизнова… И это выраженіе я подмѣтила въ глазахъ у многихъ людей… Теперь всѣ люди, достойные того, чтобы земля ихъ носила, заботятся о спасеніи несчастныхъ и ихъ имущества. Политическія фракціи и личные враги — работаютъ рядомъ, особенно — на линіи огня. Даже мэръ заслужилъ уваженіе согражданъ, хотя онъ разрывается между Комитетомъ Пятидесяти и военными властями, съ одной стороны, и собственниками — съ другой, которые не желаютъ, чтобы взрывали дома, надѣясь, что направленіе вѣтра перемѣнится. Земля терпитъ насъ и вашу заносчивость, покуда это ей не надоѣстъ, а потомъ стоитъ ей встряхнуться — и мудрѣйшій изъ людей становится безпомощнымъ какъ ребенокъ, принцу приходится хуже, чѣмъ нищему, такъ какъ послѣдній скорѣе можетъ выбраться изъ своей лачуги. Подобныя событія словно устанавливаютъ равенство между людьми, и мы втайнѣ чуть ли не гордимся тѣмъ, что сдѣлались свидѣтелями подобнаго переворота… Немудрено, что это даетъ чувство освобожденія отъ прежнихъ, годами носимыхъ узъ…

   Было уже подъ вечеръ, и онѣ встрѣтили цѣлую процессію китайцевъ, также тянувшихся къ Президіо. Богатые купцы въ роскошныхъ толковыхъ вышитыхъ одеждахъ выступали рядомъ съ кули въ ихъ простыхъ синихъ блузахъ. Жены богачей, въ башенно-подобныхъ прическахъ, еле держась на своихъ нелѣпыхъ ножкахъ, еле подвигались, поддерживаемыя мужьями и прислужницами. Тутъ же были дѣти и женщины легкаго поведенія, которыми кишитъ кварталъ. Всѣ эти люди казались такими же деревянными, какъ ихъ боги, и походили на священную праздничную процессію.

   Изабелла стала звать Анну къ обѣду. Вечеромъ миссъ Монгомери собиралась въ фортъ-Мезонъ, гдѣ былъ устроенъ лазаретъ для слабѣйшихъ. Миссъ Отисъ сказала, что, можетъ быть, и она пойдетъ съ нею, но прежде она должна дождаться извѣстій отъ Гвинна. Онъ можетъ нуждаться въ ея помощи.

  

IX.

   Ученый Сугихара варилъ супъ въ саду на спиртовой кухнѣ; тутъ же подъ деревомъ была вырыта яма, и онъ объяснилъ, что заставилъ Бушу и Бурапагу вырыть ее до ихъ ухода. Сюда надо спрятать серебро, которое слишкомъ тяжело для того, чтобы увезти его на катерѣ. Онъ вырѣжетъ изъ рамъ и портреты предковъ и уберетъ ихъ сюда передъ отъѣздомъ.

   — Вы сокровище,— сказала Изабелла со вздохомъ;— когда мы пріѣдемъ въ ранчо, вы ничего не будете дѣлать, только читать.

   Лэди Викторія по-прежнему ходила по террасѣ, не отрывая глазъ отъ огня, покуда дѣвушки обѣдали кусочками поджареннаго мяса и картофеля.

   По временамъ слышались взрывы, и грохотъ былъ такъ силенъ, что при нѣкоторомъ воображеніи можно было представить себя въ осажденномъ городѣ.

   М-ръ Клэттъ, которому Сугихара отнесъ обѣдъ и предложилъ временно смѣнить его, отвѣтилъ, что онъ останется на своемъ посту и прострѣлитъ голову всякому («тутъ онъ неприлично выразился, миссъ!») кто вздумаетъ приблизиться къ катеру.

   Послѣ обѣда Анна пошла въ кладовую — отбирать бѣлье для больныхъ, а Изабелла подошла къ лэди Викторіи, стоявшей къ ней въ профиль; выраженіе ея глазъ было странное, зачарованное, восторженно-сладострастное.

   — Я думала сейчасъ,— машинально отвѣтила она на вопросъ Изабеллы,— что я понимаю, наконецъ, въ чемъ состоитъ конечная цѣль, къ которой мы рвемся въ нашихъ — безумныхъ порою — поискахъ счастья. Это — смерть.

   — Что такое?

   — Не могу себѣ представить ничего упоительнѣе такой смерти въ пламени!— продолжала она глубокимъ груднымъ голосомъ:— я всегда восхищалась Эмпедокломъ, бросившимся въ Этну. Минута, когда этотъ дивный огонь охватилъ бы меня своими объятіями, была бы минутою величайшаго блаженства…

   Изабелла схватила ее за плечи и отвела въ сторону.

   — Вы не сдѣлаете ничего подобнаго! Во-первыхъ, васъ не пропустятъ сквозь линію огня; во-вторыхъ, вы нужны въ фортъ-Мезонѣ. Анна понесетъ туда корзину съ бѣльемъ для больныхъ я раненыхъ, тамъ работаютъ хрупкія женщины, а у васъ столько силъ и вы можете использовать ихъ вполнѣ. Скоро у васъ будетъ столько дѣла, что этотъ вздоръ вылетитъ у васъ изъ головы. Вы должны пойти. Вотъ и Анна.

   — Хорошо, я пойду,— отвѣтила лэди Викторія, напряженіе которой сразу ослабѣло.

   Она надѣла шляпу и жакетку, поданныя ей Изабеллою, и та, стоя наверху лѣстницы, видѣла, какъ онѣ стали спускаться, неся вдвоемъ тяжелую корзину.

   Изабелла осталась одна. Небо казалось такимъ же краснымъ, какъ и бушевавшее внизу, все шире разливавшееся море огня. Кто-то высчиталъ впослѣдствіи, что столбы дыма, поднимавшіеся въ высоту, были длиною въ семь миль. Кое-гдѣ по временамъ вспыхивали голубые огоньки, а когда взрывали гдѣ-нибудь домъ, тучи золотистыхъ искръ напоминали гигантскій фейерверкъ.

   Въ бинокль она видѣла людей, распростертыхъ на землѣ, похожихъ на войско послѣ боя.

   Она изумлялась тому, что гибель любимаго города не вызываетъ въ ней сожалѣнія. Онъ казался ей живымъ существомъ, получившимъ должное возмездіе за пожранныя имъ сердца, разбитыя жизни. Удивлялась она и тому, что не тревожится о Гвиннѣ. Быть можетъ, какъ и его мать, она была увѣрена, что онъ не можетъ погибнуть. Она какъ-то не вѣрила въ жизнь безъ него.

   Въ два часа она легла и, уходя съ веранды, видѣла, что огонь уже подбирается въ холмамъ.

  

X.

   Утромъ послѣ завтрака Сугихара убралъ въ яму серебро; Изабелла тоже уложила въ мѣшокъ наиболѣе цѣнныя вещи. Японецъ объяснилъ, что взрывы приносятъ мало пользы, такъ какъ взрываютъ не скалы, а только дома. Войско не вмѣшивается, а мэръ — въ подчиненіи у капиталистовъ.

   Изабелла на минуту испугалась, увидѣвъ пламя, всползавшее на холмъ; ей представилось, что оно охватило и восточный склонъ. Небо казалось совсѣмъ чернымъ, и лишь подобный сургучной печати дискъ указывалъ положеніе солнца. Жара была ужасающая, взрывы не превращались, но они не могли заглушить рева пламени и треска падающихъ стѣнъ. Пепелъ сыпался какъ снѣгъ и дымъ разъѣдалъ глаза.

   Кварталъ, расположенный у подножія холма и состоявшій главнымъ образомъ изъ большихъ деревянныхъ построекъ, былъ, буквально, сметенъ колоннами огня въ какой-нибудь часъ; затѣмъ пламя перекинулось на склоны, извиваясь какъ живое чудовище, поиграло съ ними, отступило и вдругъ устремилось на Nob-Hill.

   Изабелла входила по временамъ въ домъ и погружала лицо въ чашку съ водою, но затѣмъ снова возвращалась къ своему посту. Изъ академіи художествъ выносили вырѣзанныя изъ рамъ картины; солдаты прикладами выгоняли многихъ вѣрныхъ слугъ, не желавшихъ покидать домовъ своихъ господъ.

   Дома изящной архитектуры, съ ихъ арками и колоннами въ развалинахъ, смутно напоминали — въ колоссально увеличенномъ видѣ — римскій форумъ и Палатинскій холмъ.

   Внезапно, еле вѣря своимъ глазамъ, Изабелла увидѣла моторъ, который, развивая возможную скорость, вынесся изъ California-Street, уже объятой пламенемъ, и направился къ Русскому холму. Она знала, что въ немъ — Гвиннъ. Черезъ минуту Гоферъ высадилъ его, и помчался по Jackson-Street.

   Изабелла узнала Гвинна по фигурѣ; онъ былъ чёренъ какъ угольщикъ и волосы у него обгорѣли. Онъ попросилъ прежде всего умыться. Воды скоро не будетъ.

   — Сейчасъ. А закусить хотите?

   — Нѣтъ, я съѣлъ нѣсколько сэндвичей.

   Черезъ минуту онъ вернулся; теперь его можно было узнать, хотя его костюмъ цвѣта хаки былъ весь черный и прогорѣвшій; волосы съ одной стороны тоже обгорѣли, и казалось, что онъ вышелъ изъ лазарета.

   — Счастливо мы проскочили,— сказалъ онъ, садясь противъ нея: — мы не знали, доберемся ли мы сюда, или попадемъ въ подобіе жерла вулкана?.. Я отдохну съ вами нѣсколько минутъ и затѣмъ поѣду снова. Листеръ передалъ вамъ мое порученіе? Я видѣлъ мать мою и Анну часъ назадъ. Вы должны сейчасъ же уѣхать.

   — Скажите мнѣ, что вы дѣлали?— спросила она уклончиво.

   — Я жилъ!— отвѣтилъ онъ: — никогда во всю мою жизнь я не жилъ такъ интенсивно! За эти два дня я постоянно былъ на волоскѣ отъ смерти, и сознаніе, что мы боремся нашими слабыми силами въ союзѣ съ плодами тысячелѣтней культуры противъ могущественной стихіи,— это сознаніе преисполнило меня радостью жизни, какую я могъ бы узнать еще третьяго дня, если бы вы были тогда такою, какъ сегодня…

   Онъ съ минуту молча смотрѣлъ на нее, но не чувствовалъ потребности привлечь ее къ себѣ. Все это — въ возможномъ, но уже совсѣмъ иномъ будущемъ. Сегодня душа его была настроена очень высоко; онъ чувствовалъ себя не столько человѣкомъ, сколько борцомъ, отстаивавшимъ каждую пядь земли отъ захвата грознаго врага.

   — Боже мой, что это за люди!— вырвалось у него:— этотъ Комитетъ Пятидесяти съ м-ромъ Филэномъ во главѣ! Они уже говорятъ о новомъ городѣ. Вчера были созваны на совѣтъ архитекторы. А сколько дѣловой, предпріимчивой молодежи, жаждущей работы! Они говорятъ лишь о безграничныхъ возможностяхъ будущаго. Я читалъ, что нѣчто подобное происходило въ Лондонѣ послѣ великаго пожара: такой же необычайный подъемъ духа. Это самая удивительная вещь на свѣтѣ — быть въ состояніи безусловно уважать человѣчество. Сегодня въ немъ умерли всѣ трусливыя и себялюбивыя черты… Скоро мы снова станемъ піонерами. Помните, я какъ-то сожалѣлъ, что мнѣ не удалось работать надъ созиданіемъ новаго города? И вотъ, мы вернулись къ пятидесятымъ годамъ. Работы и борьбы будетъ много, но я вѣрю въ успѣхъ…

   Онъ всталъ, и она, желая удержать его, спросила:

   — Вы не спали?

   — Мы съ Гоферомъ забрались подъ утро въ пустой домъ на Western-Addition и проспали часа три. Теперь мнѣ пора… Я долженъ былъ повидать васъ и сказать, чтобы вы сейчасъ же уѣзжали.

   — Я не хочу оставлять городъ.

   — Вы должны. До полудня домъ загорится, а еще ранѣе этого васъ выселятъ. Можно спасти восточную часть отъ Man-Ness-Avenue, такъ какъ мэръ согласился, наконецъ, взорвать скалы… Я везу динамитъ. Если бы я увидѣлъ Русскій холмъ въ огнѣ и не былъ увѣренъ, что вы находитесь въ безопасности, это лишило бы меня мужества, а оно нужно мнѣ.

   — Я могу уйти въ фортъ-Мезонъ.

   — Я хочу знать, что васъ нѣтъ въ городѣ. Матери моей здѣсь лучше, она вся ушла въ дѣло и отказывается уѣхать. Я не настаиваю. Тамъ она въ безопасности. Никакой пожаръ не можетъ перекинуться черезъ песчаныя дюны, и ей нужно занятіе. Но вы должны уѣхать. Меня измучила бы тревога, а я не долженъ знать личныхъ чувствъ.

   — Хорошо. Я уѣду.

   — Какъ только прекратится пожаръ, я поѣду за вами, мы обвѣнчаемся и поселимся въ какомъ-нибудь шалашѣ, какъ піонеры 49-го года. Тогда у васъ будетъ довольно работы. Теперь прошу васъ, освободите меня отъ тревоги за васъ. Такъ вы ѣдете сейчасъ же? Катеръ еще здѣсь.

   — Я ѣду сейчасъ.

   Они простились, и черезъ минуту она съ узломъ на плечахъ уже спускалась съ холма. Позади нея шелъ Сугихара съ портретами предковъ подъ одною мышкой и со своею библіотекой — подъ другою. М-ръ Клэттъ, завидя ихъ, вскрикнулъ отъ радости. На пристани толпились мексиканцы и итальянцы, недружелюбно на нихъ поглядывавшіе. Тутъ же она замѣтила семью китайцевъ, находившуюся въ отчаянномъ положеніи. Женщина ростомъ съ дѣвочку, великолѣпно одѣтая, прислонилась къ стѣнѣ, не будучи въ состояніи двинуться далѣе; лицо ея исказилось отъ боли въ ногахъ и отъ страха. Хорошенькая дѣвочка лѣтъ трехъ, въ шелку и вышивкахъ, изливала свое горе на обще-дѣтскомъ жаргонѣ; нянька старалась утѣшить ее, а молодой мужъ не могъ помочь жевѣ, такъ какъ онъ несъ въ рукахъ тяжелый ящикъ.

   Изабелла, радуясь возможности кому-нибудь помочь, велѣла ему передать ящикъ м-ру Клэтту и взять на руки жену, чтобы перенести ее на бортъ; за ними послѣдовала нянька съ ребенкомъ и катеръ отчалилъ. Изабеллѣ невольно вспоминалась лодка бѣглецовъ изъ Помпеи.

   Она нѣсколько разъ оборачивалась въ сторону горящаго города: на фонѣ красной завѣсы огня поднимались столбы пламени, гонимые клубящимися массами дыма. Загорѣлся и Fairmont-Hotel; квадратная бѣлая масса камня ярко выдѣлялась на фонѣ пожара. Сотни оконъ казались мѣдными щитами. Послѣднее, что она видѣла, когда катеръ повернулъ въ заливъ Санъ-Пабло, была волна пламени, охватившая Телеграфный холмъ и бѣгущія передъ нею тысячи черныхъ пигмеевъ.

   Былъ чудный мирный вечеръ, когда катеръ вошелъ въ Розуотэрскій заливъ. Озёра были озарены слабымъ отблескомъ зарева. Птицы пѣли, люди сидѣли въ садахъ и паркахъ въ тѣни деревьевъ. Рыболовъ плылъ въ челнѣ, возвращаясь домой съ уловомъ. Если бы не блѣдное зарево на югѣ и не отдаленный гулъ, похожій на гулъ побѣдоноснаго войска, ничто не напоминало бы о томъ, что дѣло цивилизаціи остановилось и что великій городъ выгораетъ до тла.

Съ англійск. О. Ч.

«Вѣстникъ Европы», NoNo 6—9, 1908

OCR Бычков М. Н.