Мелочи жизни. Русская сатира и юмор второй половины XIX — начала XX в.
М., «Художественная литература», 1988. (Классики и современники, Рус. классич. лит.)
OCR Бычков М. Н.
I
Я страшно не люблю отупевших, нелюбознательных людей, для которых все, выходящее из тесного круга их профессиональных интересов, тупо, мертво и ненужно, и слушать около двух часов хорошо продуманный, небездоказательный рассказ о том, что если бы местное мясо перевезти на гамбургскую биржу, то будет известное колебание цен, я не мог.
Поэтому-то я встал и вместо задуманных двенадцати часов, которые свободно можно было растянуть до двух, ушел в восемь часов вечера, полный презрения к этому черствому, мучительно-спокойному человеку, которого слепой случай, и ничто другое, натолкнул сделаться отцом Нины.
Отправляясь к Улитиным, я обычно распределял время так:
Разговор в передней (полушепотом) с Ниной о том, как ловким движением проскользнуть из столовой в ее комнату.
Разговор за чаем с папой о поднятии нефтяной промышленности в Гренландии.
Легкое припоминание папы вчерашних биржевых цен.
Вынужденный спор о том, нужно ли уходить домой после чая сразу или оставаться.
Мамин рассказ о разбитой сегодня миске и об общем огрубении прислуги.
И все же, несмотря на такое явно несправедливое распределение моего рабочего времени у Улитиных, в рубрику пребывания с Ниной вдвоем я мог вставить свободно два или три часа, изредка прерываемых приходом дорогого папы, с рассказом о том, что узкоколейные дороги, видимо, переживают сильный кризис и что его знакомый инженер совершенно тождественного с ним мнения.
Иногда предполагаемый распорядок круто менялся, и вместо того, чтобы отпустить нас с Ниной отдышаться от очередного рассказа о неудачных операциях сибирского банка, папа садился поудобнее в кресло и читал нам вслух, сопровождая ценными и не без известной насмешливости замечаниями отчет местного общества борьбы с бугорчаткой.
Нина с трагической улыбкой кивала в такт чтецу головой и бессильно смахивала крупные набегающие слезы. Я смотрел в окно на заснувшего извозчика с таким бешеным вниманием, как будто бы и он, и его лошадь были теми только что найденными существами, с которыми я хотел навеки соединить свою одинокую полную разочарований жизнь.
Я донимал, что дальше идти было некуда. Оставалось только одно — чтобы Нина совсем уходила из дому, заметив мое приближение, а я сам настолько увлекся бы прелестями доброго папы как рассказчика и популяризатора экономических доктрин, что тут же очертя голову сделал ему предложение.
Поэтому-то я и пошел к Лухину.
— Видишь ли,— задумчиво произнес Лухин,— я, собственно, не знаю, чем я тебе здесь могу быть полезен. Если ты хочешь предложить убрать этого человека, я не согласился бы. Ты прекрасно знаешь, что моим очередным делам и литературным связям сильно помешала бы бессрочная каторга… Не меньше помешала бы и заранее обусловленная сроком, если бы я просто поджег дом Улитиных и заставил бы старика пережить настолько сильное ощущение, чтобы он или онемел, или просто настолько обгорел, что твои взаимоотношения с ним свелись бы исключительно к переговорам с бюро похоронных процессий…
— Делай что знаешь,— уныло простонал я,— только помни… Пойдем со мной к Улитиным. Я хоть один вечер поговорю с Ниной, а ты в то время будешь говорить с папой… Говори о чем хочешь. Захвати сборник тригонометрических задач на конкурс, заучи наизусть несколько технических названий — только займи ты этого зверя… Наговори обо мне кучу лестных вещей, и я тебя озолочу…
— Озолоти, пожалуй… Мне все равно,— равнодушно заметил Лухин,— только как же тебя расхваливать…
— Ну, как, как… Конечно, не настаивай на том, что я могу приподнять одной рукой восемь пудов, что из меня мог бы выйти превосходный станционный жандарм или что в моем лице русские фальшивомонетчики потеряли достойного теоретика… Что хочешь говори, только будь этим, как его… громоотводом…
Лухину, по-видимому, сильно понравилась эта незатейливая роль, и он скоро согласился.
— Идем. Буду. Весь заряд электричества приму сюда.— Он показал на то место, между грудью и желудком, куда, по его мнению, всякий добросовестный громоотвод прячет получаемое им электричество.
Когда мы проходили мимо одного знакомого ресторана по пути к Улитиным, Лухин толкнул меня в плечо и подмигнул на вход.
— Ну?.. Как это говорится: громоотвод плавать любит…
— В первый раз,— скромно возразил я,— слышу о таких свойствах этого незатейливого прибора. Если уж очень хочешь, зайдем.
Плавал громоотвод с искусством опытнейшего спортсмена — до десяти часов вечера.
II
В начале одиннадцатого, когда папа уже собирался начать очередной вечерний рассказ о том, что он видел сегодня во время послеобеденного сна, мы пошли к Улитиным.
Только что представленный, Лухин сразу почувствовал себя душой общества, человеком, находящимся в дружеском семейном кругу.
— А… папа! Знаменитый папа! — весело закричал он, игриво похлопав Улитина по животу,— веселый рассказчик! Ну-ка, а расскажите об аргентинском экспорте сала? А? Не знаете?.. Здорово…
И, весело икнув от неприлично застрявшей в горле ресторанной осетрины, Лухин продолжал смотреть на моего смущенного врага с доброй, но слегка вызывающей улыбкой.
— А Мишка,— и он ткнул меня пальцем,— все рассказывал о вас… Сядет, говорит, за стол и рассказывает… Часа три битых говорит… И политика, и малитика, и история-кистория…
У меня беспомощно опустились руки. Папа Улитин сумрачно рассматривал обои, мало поддаваясь жизнерадостному настроению Лухина.
Почувствовав себя окончательно хозяином положения, тот шагнул, прибегая к поддержке незатейливой улитинской мебели, и обратился к Нине.
— Вот она… Богиня моего друга… Чай, хочется пойти поворковать друг с другом… Обняться, поцеловаться, сладким словом обмолвиться… Смотрит на нас и думает: посидели бы вы здесь, старые дураки, поговорили бы друг с другом, а мы бы уж нашли что делать… Старые, мол, вы идиоты…
— Извините,— сухо произнес обескураженный папа,— мне кажется…
— Да чего уж там кажется,— весело махнул рукой Лухин,— почему кажется… Старые мы с вами для них… Никудышные ослы.
— Мне думается, что ты немного,— попробовал я робко втереться в лухинский монолог,— что ты…
— Ну что — что ты, что я, что мы…— презрительно-ласково кинул Лухин,— тоже нюня… Другой бы взял девушку за руку, отвел бы в комнату, переговорил, что надо… А ты что олухом стоишь… Жених… Мы уж здесь папашкой займемся…
— Виноват,— холодно произнес Улитин,—кто здесь папашка, кто жених… Видите ли…
— Как — кто папашка,— фыркнул, затрясясь от смеха, Лухин,— да разве кто сомневался… Или был грешок.— И он весело кивнул на одинокую маму, застрявшую в портьере.
— Это что же-с,— вдруг сорвался с места папа,— это вы кого же привели сюда… Это…
— Сам пришел,— деловито заметил Лухин,— дай, думаю, выручу приятеля, сам бывал в таких положениях: придешь, а папочка с мамочкой слова сказать не дадут…
— Лухин,— жалобно простонал я,— Лухин…
— Ну что — Лухин, Лухин,— огрызнулся Лухин и вдруг, взглянув на меня с непонятным чувством возмущения, обратился к Нине,— то есть это, я вам скажу, черт знает что… Стоит — слюни распустил. В кабаке — душа нараспашку: чуть что — стаканы бить… Женщины из комнаты не выходят, а здесь тюря такая… Распустился…
Ниночка густо покраснела и, упав на стул, заплакала горячо и надолго. Папа потянулся к звонку…
Когда мы вышли, отнесясь презрительно к устаревшему институту прощания, Лухин уже на улице вдруг обнял меня в приливе какого-то радостного сознания хорошо сделанного дела и, засмеявшись, спросил:
— А ну, видел, как надо держаться с этими людьми? Сознайся сам, будет он теперь с тобой разговаривать по три часа подряд?
— Не будет,— глухо подтвердил я, чувствуя лухинскую правоту,— теперь не будет…
— То-то… А ты — громоотвод, громоотвод,— весело проговорил Лухин,— вот, брат, как надо делать… Да ты, кажется, сердишься? Вот чудак…
Скачать