«Отрекнемся от старого мира!..» — горланил однажды встречный солдат, лупорожий и пьяный, идучи по Литейному.
Это было давно. Тогда еще была революция; был Литейный проспект.
«Отрекнемся…» Отрекнулись. Да так, что действительно стал один мир — и другой. Европа, Америка и т. д. — один, этот, Совдепия — другой, тот мир, — «тот свет».
Разница между настоящим «тем светом» и Совдепией лишь одна: с настоящего не возвращается, а из Совдепии есть выходцы.
Выходцев с «того», совдепского света не надо смешивать с русскими эмигрантами. Эмигранты — это все покинувшие Совдепию, когда еще там оставались следы России; было еще что-то похожее на «этот» свет; это уехавшие ранее окончательного переворота мира наизнанку. Т. е. ранее того предела, за которым изменения могут происходить уже только в порядке количественном, а не качественном.
Я не знаю, в какой день и час перейден был предел. Но знаю, что этот день и час мы прожили в Совдепии. Мы вывернулись наизнанку. Мы выходцы с полного «того света». Мы понимаем кое-что сверх того, что понимают люди этого света.
Между прочим, мы отлично знаем, удельный вес большевиков, их силу. Для нас, оттуда так ясна была эта «сила», что мы непрерывно изумлялись: неужели зарубежный мир действительно верит, что большевики сильны? Как это может быть?
Теперь, отсюда, я начинаю убеждаться, что это может быть. Издали гигантская русская опухоль, злокачественный фурункул, очень может казаться несведущему, подслеповатому «старому» миру — каменной горой. Для особенно далекого и неосведомленного Ллойд Джорджа скалистые уступы горы уже достигают облаков… Насколько мужественная, героичная, близкая Польша яснее видит правду! Сейчас происходит величайшее историческое несчастье: слепому дана власть вести зрячего. Но слепой первый упадет в яму…
Польша — зрячая. Польша видит, что на востоке — не гора, а гнойный нарыв. А мы все, до последнего времени в бывшей России сидевшие, знаем еще больше: знаем то, что делается внутри. Внутри — гниль, прах, смрад, слизь. Нарыв давно готов — для операции. Без операции — он прорвется внутрь европейского организма. Тогда заражение крови, гибель — неизбежны.
Да, большевицкая власть, как и большевицкая красная армия, внутри — гниль, прах, смрад, слизь. Наступление красной армии никогда не может быть длительным. Большевики сразу бросают ее в одно место — «надо нагнать человечины», — как они выражаются. Человечина гонится вперед, затем, не останавливаясь, катится сама собою назад. Но до сих пор бывало так: пока она еще гонится — «враг» уже устрашен и начинает отступать. Еще бы немножко — и «человечина» неудержимо покатилась назад, тая. Большевики сами не сомневаются в этом. Отсюда их вечная паника — о ней здесь никто не имеет понятия. Не при опасности — при одной тени опасности, — они уже в сумасшедшей истерике, самой бабьей. Начинается метанье, визги, сборы; в комиссариатах — столпотворенье; автомобили все ночи наготове, сверкают белыми огнями.
Большевики — властители, сильны и мужественны, на взгляд несчастного Запада. А мы, видевшие их близко, чуть же, жившие с ними рядом, знаем, что они прежде всего — бабы. Они рыхлы, тупы, беспощадно и крайне истеричны. Не умны — но хитры. Ведь до сих пор, сказать правду, никакая серьезная сила на них упорно и выдержанно не шла; а они, при нас, постоянно кидались друг к другу с выпученными глазами: мы погибли! кончено!
И в то же время, озираясь и надрываясь, кричали: мы победим! Мы совершим чудо!
Не для русских, близких, знающих кричали: для дальних, ничего не знающих, для «старого» мира, который, бедняга, еще слушает их, и верит, и боится…
Безмерное преувеличение силы большевиков, полная слепота к их бабьей и звериной хитрости — вот два несчастья «старого» мира, «этого» света.
Неужели современные выходцы с того света так же немы, как апокрифические выходцы из гробов 2 тысячи лет тому назад? Апокриф повествует, что они могли только писать. Писать и мы можем. Но поймут ли нас, поверят ли нам наконец люди, не побывавшие сами на том свете?
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Свобода. Варшава, 1920. 17 июля. No 1. С. 2.
Скачать