Оригинал здесь — http://www.vekperevoda.com/1855/grinev.htm
1864, Гродно — 1942, Ленинград, блокада
Драматург, прозаик, поэтесса, переводчица, критик; едва ли не первая русская писательница, принадлежавшая к бахаизму. Училась на Высших женских (Бестужевских) курсах. Владела многими европейскими языками, в начале своей деятельности писала, помимо русского, по-польски. Литературную деятельность начала переводами, позже печатала стихи, пьесы, рассказы, статьи, выпустила множество книг, ее одноактные пьесы шли на столичных и провинциальных сценах. Известность принесли ей пьесы «Баб» (СПб., 1903, 1916) и «Беха-Улла» (СПб., 1912), посвященные основателям бабизма и бахаизма — Бабу и Бехаулле. В процессе работы над пьесой «Баб» изучала труды историков и востоковедов. Тем не менее, исторические реалии оказываются у нее искаженными: Баб растет в доме отца Гуррат-уль-Айн, оказывается ее молочным братом, между ними развивается роман, Баб проповедует в Ширазе на базаре и т. д. В 1910 году Гриневская в качестве паломника бахаи удостаивается встречи с Абдул-Баха, который находился тогда в окрестностях Александрии в Египте. Абдул-Баха высказал одобрение литературной деятельностью Гриневской и сделал для ее пьес беспрецедентное исключение: согласно установлениям бахаи, Явители религий вообще не могут изображаться на сцене, чего в период работы над пьесами Гриневская, очевидно, не знала. Примерно до 1915 г. Гриневская работала над рукописью «Путешествие в страну солнца» о Вере Бахаи (не опубликована). После октябрьского переворота сотрудничала как переводчик с издательством «Всемирная литература». Несмотря на запрет деятельности групп бахаи в СССР начиная с конца 1920-х годов, ленинградский домашний адрес Гриневской продолжал открыто публиковаться в качестве контактного во всех выпусках Baha’i World в 1930-1940-х годах, вплоть до ее кончины во время блокады.
ТЕОФИЛЬ ЛЕНАРТОВИЧ
(1822-1893)
КАЛИНА
Над синим потоком в зеленом лесочке
Калина стыдливая тихо росла.
В росе серебристой купала листочки
И в солнышке майском она зацвела.
Сплелись ее ветви средь знойного лета,
Как волосы девушки, вставшей от сна.
В кораллах невестой счастливой одета,
Гляделась в потоке зеркальном она.
Ей ласковый ветер свободные косы
С зарей ежедневно любовно чесал
И стряхивал чистые светлые росы…
У этой калины искусно свивал
Пастух бледнолицый из ивы свирели,
С рассветом калине он песенки пел;
По росам искристым те песни летели,
В кустах соловей перед ними немел.
И песням печальным калина внимала,
Дрожа вся листами над синей рекой.
Но в час, как в могилу певца закопали,
Когда под распятием вечный покой
Нашел он осенней порою в долине, —
Развеяла листья калина с ветвей,
Кораллы в реку побросала. Калине,
Знать, дорог певец был, знать, дорог был ей.
АДАМ АСНЫК
(1838-1897)
ДВЕ ФАЗЫ
I
Когда, как солнце, мысль над миром загорится,
Людская сонная и мутная волна
В поток стремительный мгновенно заклубится
И в даль заветную уносится она.
Душа тогда, как вихрь, над бездной гордо мчится,
С надеждой ясною, беспечна и сильна,
И цель желанная всем близкой, близкой мнится,
И грудь у каждого отвагою полна.
Житейские валы все в искрах мощно плещут,
От чудного костра и старость всем светлей,
И крылья юности в огнях святых трепещут,
И даже смерть сама в венце златых лучей
Наградой кажется за подвиг жизни всей,
Обеты райские в глазах ее нам блещут.
II
Лишь только свет зари пурпурный угасает,
И мысль скрывается в далеких облаках —
Душа в смятении трепещет, изнывает,
Как птица вольная в раскинутых силках.
Людьми в тот мрачный час незримо управляет,
Как стадом немощным, один постыдный страх, —
Порок властительный коварно засевает
Гнилые семена в подавленных сердцах!
Весь Божий мир тогда нам кажется постылым;
А жизнь ненужною, бесцельной суетой,
Насильственным путем безрадостным, унылым,
К сырым и ждущим нас зияющим могилам,
И смерть нам кажется не кроткой и благой —
Жестоким призраком, нежданной карой злой.
ЧТО ЖЕ БЫЛО МЕЖДУ НАМИ
Что же было между нами?
Что сковало нас цепями?
Ах, в любви и дружбе вечной
Клятвы громкой, бесконечной
Мы друг другу не давали.
Мы цепей других не знали
Кроме вешних грез коварных
И лучей зари янтарных,
Кроме песни соловьиной,
Шума леса над стремниной.
Ленты радуг, птичек хоры,
Запах роз, теней узоры,
Ручеек над старой ивой,
Тихий шепот боязливый.
В темных тучах блеск зарницы,
Блеск природы чаровницы,
Всё, что в бархат землю крыло,
Вот что между нами было.
Повилика над стеблями,
Вот что было между нами,
Что сковало нас цепями.
ЦВЕТЫ
О чувства первые, цветы весенних дней,
Свое ж чарует вас душистое дыханье,
Таитесь робко вы в тени густых ветвей
И мните, что далек час близкий увяданья.
Вот летние цветы, что радуги пестрей!
О близости конца исполнены сознанья,
Пьют жадно солнца свет, тепло его лучей,
Но вот еще цветы, цветы воспоминанья!
То астры грустные… С тревожною тоской
За жизнь ведут борьбу с дождями, бурей, мглой
Суровой осени безрадостной, унылой…
Вокруг всё отцвело! Лишь над холмом повис
Печали верный друг, зеленый кипарис —
Смиренья дерево, надежды над могилой.
ЛИШЬ СЕРДЦА ОДНОГО…
Лишь сердца одного, — так мало, ах, так мало, —
Лишь сердца одного на свете надо мне,
Чтоб близ меня оно любовью трепетало…
Меж тихими тогда я жил бы в тишине.
Мне надо уст таких, чтоб я, как из фиала,
Мог счастье вечно пить из них, как в райском сне,
И глаз, чтобы душа моя в них утопала,
В их чудной, в их святой блаженной глубине.
Лишь сердца одного, руки, чтоб веки нежно
Усталых глаз моих закрыла мне она,
И мне бы грезился мой ангел белоснежный,
И мне бы чудилась лазури глубина.
Лишь сердца одного всегда молил у Бога.
Так мало! Но и то, я вижу, слишком много.
ИДУ Я С НОШЕЮ…
Иду я с ношею… Трудна моя дорога,
И долго тянется безрадостная ночь.
Далеко мне идти до отчего порога…
И ношу волочить мне более невмочь.
О, бездна, расступись! глубокая, немая,
И в тайниках твоих навек меня зарой!
О, тьма, ночная тьма, моей мольбе внимая,
Заботливо меня ты пологом укрой!
Пусть ангел сумрачный, всеблагий и могучий
Мой след с лица земли крылом своим сметет…
Где я блуждал когда — пусть лес взойдет дремучий,
Река забвения пускай там потечет.
Напрасны все мечты. Напрасно все моленья
Несутся к небесам из трепетной груди —
Из дали слышится мне слово повеленья:
«Вперед, вперед иди…»
МНЕ ЖАЛЬ
Мне жаль цветов живых
По кручам скал;
Над бездной темной их никто
Не отыскал!
Жемчужин жаль, что красоту
Таят в волне,
И одиноких гордых чувств
Так жалко мне!
И жалко тающих во мгле
Весенних грез.
И жаль без меры жертв людских,
Невинных слез;
Желаний скованной души
Мне жаль! Мне жаль
Без эха песен, что летят
В глухую даль.
Отваги жаль, что вечных дел
Напрасно ждет.
И жизни жаль, что без любви
Как сон уйдет.
О, ЛЮДИ ЖАЛКИЕ
О, люди жалкие, земли ничтожной племя!
Проклятье следует за вами по пятам.
Где б вы ни встретились — вражды упорной семя
Войдет в богатую мгновенно жатву там.
Кипите местью вы, как древние Атриды;
За зло вы платите друг другу тем же злом!
Но каждая рука, несущая обиды,
Обиды соберет сторицею кругом.
Ах, всяк из вас палач и жертва в то ж мгновенье;
Недолго над врагом ваш торжествует взгляд!
С блестящей высоты грозит и вам паденье…
В безумии побед жестокий зреет яд.
Но в мире что-то есть не ведомое вами,
Что вас влечет туда, в неведомую даль,
Что из лучей венец плетет вам над челами
И сеет вам в сердца небесную печаль.
СЧАСТЛИВАЯ ЮНОСТЬ
Счастливая юность! Ей кажется кроток
И вихря сурового буйный полет,
Миг радости длинен, страданья — короток
И легким несчастия тягостный гнет!
Счастливая юность! Сердечные боли
Залечит в целебном источнике слез,
В оковах неволи, в тумане недоли
Найдет утешение в радости грез.
АРТУР ОППМАН (ОР-ОТ)
(1867-1931)
НЕ НАДО ТИШИНЫ
Не надо тишины! Я жажду гнева бури,
Что с дальней высоты симфонией гремит
И кроет сумраком спокойный блеск лазури.