Призовая горячка

Автор: Дорошевич Влас Михайлович

Влас Михайлович Дорошевич

Призовая горячка

  

   Иван Иванович — милейший человек в мире.

   Но он пускает на призы свояченицу.

   Ввиду этого, с ним нет возможности разговаривать.

   О таком странном для каждого человека занятии я узнал неделю тому назад.

   Мы сели ужинать.

   Иван Иванович был задумчив.

   Я заказал телячью котлетку.

   — И мне телячью котлетку! — задумчиво произнёс Иван Иванович.

   — С чем прикажете?

   — Гм… с чем?..

   Иван Иванович пристально, хоть и рассеянно, посмотрел на человека:

   — С чем?.. Гм… А что если припустить слегка отделочку из аграмантика…

   — Как-с?

   — Из аграмантика. Не слышишь? Нет, стой! Лучше из горностайчика. Горностай нынче в большой моде! Отделаешь, братец, горностаем, и чтоб с хвостиками. Непременно с хвостиками!

   У лакея лицо начало принимать испуганное выражение.

   — Хвостики, понимаешь ты, должны идти так, чтоб…

   — Иван Иванович!

   — Так должны идти…

   — Иван Иванович! Милый! Что ты? Что с тобой? Какая котлета с хвостиками?

   Иван Иванович в недоумении посмотрел на меня.

   — А? Что? Какая котлета? Какой котлете? О какой котлете?

   — Да ведь ты котлету заказываешь! И вдруг хвостики…

   — Коклетку-с изволили заказывать!

   Иван Иванович даже вскочил с места.

   — Какую «коклетку-с»? Никакой «коклетки-с». Я о деле, а он о глупостях. Пошёл прочь! Никакой «коклетки» мне не нужно. Тьфу! Только сбили. Я о горностае, а он о «коклетках»!..

   — Да за что ж ты на него сердишься? Ведь ты сам же сказал.

   — Ах, мало ли что человек скажет, ежели он не в себе!

   Мы посидели молча.

   — Иван Иванович, милый, да что с тобой?

   Он только вздохнул.

   — Влюблён, может быть?

   — Умнее ничего не выдумал?

   — В карты проигрался? Желудок…

   — Отстань. Не пью, не ем, в винт даже не играю… Свояченица подлая из головы не идёт!

   — Какая свояченица? Почему подлая? Отчего из головы не идёт?

   — А, ничего ты не знаешь! Свояченицу на призы пускаю.

   — Милый, милый Иван Иванович! Да что с тобой, наконец? Ты бы того… с доктором… Что ты говоришь? То телячью котлетку с горностаевыми хвостиками заказываешь, то вдруг свояченицу на призы!

   — Ну, ну? Что ж тут такого? Ну, свояченица на призы. Ну, что тут такого необыкновенного? Чего ты глаза выпучил?

   — Да как же так? Бега, что ли, своячениц устраиваются? Лошадь она у тебя, что ли, твоя свояченица?

   — Очень тебе благодарен! Вижу, что друг.

   Иван Иванович расхохотался жёлчным смехом.

   — Сразу видно! Свояченицу с лошадью сравнил! Спасибо! Ещё скажешь кому-нибудь, что моя свояченица на лошадь похожа. Жди тогда приза! Что же, говори, говори, злоязычничай, сплетничай, труби на весь город: «Вот, мол, у Ивана Ивановича свояченица на лошадь похожа, а ещё на призы идёт». Труби, — конечно, не дадут. На балу, в костюме, и вдруг на лошадь похожа! Конечно, где ж тут о призах думать!

   — Так ты вот про какие призы?!

   — «Вот про какие»! Газет, что ли не читаешь? Тут человек вторую неделю бьётся, костюм для свояченицы выдумывает, а он вдруг её с лошадью сравнивает. Не ожидал!

   — Да я…

   — Да уж довольно! Знаем мы вас, друзей. Пётр Петрович, например. Сколько лет друзьями считались. Хлеб-соль водили, в винт играли. И вдруг! Мог ли я ждать такой гадости!

   — Что ж такое?

   — Бархатное платье жене шьёт. Не низость?

   — Да что ж тут такого?

   — «Что такого»? А зачем оно птицами заткано? У моей жены птицами заткано, так чтоб и у его тоже было. Не гадость? Где ж тут, как тут приз взять, ежели все дамы с птицами придут? Ведь это птичник какой-то, а не бал будет. Соперничай, — кто говорит, — но соперничай честно, а не делай гадостей! Нет, брат, шалишь! Я этого так не оставлю! Пусть, пусть покажется на балу в платье с птицами! Полицию позову, протокол составлю…

   — Иван Иванович!

   — Я давно Иван Иванович! Я, брат, знаю. Я с адвокатом советовался. Говорит, — притянуть можно! Даже пятьдесят рублей вперёд взял. Значит, уж верно…

   — Иван Иванович!..

   — Я вам покажу, какой я Иван Иванович! Под суд, в тюрьму, на поселение! Адвокат говорит, что ежели по закону…

   — Да в каком же таком законе о фасоне дамских платьев написано? Ну, посуди ты, возможно ли это?

   — Значит, возможно. В законе про всё есть. Не беспокойся! Адвокат говорит, что это наравне с похищением изобретения. «Плагиат», что ли, чёрт там его знает, как это называется, но только вообще тюрьма. Руки не подам при встрече! В физиономию плюну! Векселя скуплю!

   — Иван Иванович!

   — На дуэль вызову! В живот целить буду. Пусть умрёт, — перед смертью мучается. Я, брат, человек по этой части опытный! Я бретёр. У меня двое знакомых были, которых чуть-чуть на дуэль не вызвал. Я человек отчаянный, мне жизнь не дорога, я детей у него зарезать могу!..

   — Иван Иванович!

   — Ты посмотри, какой у меня склад головы. Каторжник, совсем каторжник! Сильное развитие затылочных костей. Преобладание низких инстинктов, кровожадность. Мне всё равно на каторге быть, — но уж и его жене в платье с птицами на балу не бывать.

   Иван Иванович был страшен.

   Глаза налились кровью. Лоб вспотел. Мокрые волосы прилипли к вискам.

   В общем, он напоминал мокрого воробья, в состоянии крайнего бешенства.

   — Убью!

   — Иван Иванович, да выпей воды.

   Он залпом выпил стакан, стуча зубами о края.

   — Спасибо! Ещё минута — со мной случился бы удар. Спасибо. Дай, я тебя поцелую. Фу-у! Ты не поверишь, брат, как трудно призовые костюмы придумывать…

   — Да зачем тебе?

   — Как зачем? Все делают. В газетах пишут. Слава, чёрт побери! Да ты читал ли, призы-то какие? Веер, которым только слониху во время тропической жары обмахивать; гребень в 600 рублей, сервизы, картины! И вдруг всё это зацапать! А? По стенам картины, веера, в волосах гребни, на столах сервизы, и по комнатам призовое семейство ходит. А? В газетах читают. Кто взял веер? Жена Ивана Ивановича. Кто взял сервиз? Свояченица Ивана Ивановича. Кто картины взял? Дочь Ивана Ивановича. Слава-то, слава какая! Отец призового семейства! Первый человек во всём городе! Популярность! Известность! В городские головы могут выбрать!

   — Так неужели же ты всех на призы готовишь?

   — Всех. Мамашу даже думаю, старушку, пустить!

   — Как мамашу?

   — Ведьмой одену. По возрасту — как раз, к тому же, знаешь, у неё в наружности есть что-то такое. Ты присмотрись к ней в профиль. Похожа моя мамаша на ведьму?

   — Что ты, Иван Иванович, что ты?

   — Ну, вот, я знаю, ты всегда рад только неприятное мне что-нибудь сказать. Только, брат, меня не проведёшь. Я её художнику одному показывал. Говорит: «Ведьма». Одену в лохмотья и пущу.

   — Это родную-то мать?

   — A la guerre, братец, comme à la guerre! [На войне как на войне. Прим. ред.] Тут нечего рассуждать. Зато слава-то какая! Мамаша-старушка — и та призы берёт. Популярность — это, брат, всё. Мало ли чего для популярности не делал. Когда в гласные выбирали, к кому, к кому только не ездил. Пред членами управы почтение свидетельствовал! А в уполномоченные кредитки! Молдаванским домовладельцам по грязи, с опасностью для жизни, визиты делал. К себе в дом звал, вечеринки для них устраивал. У двоих детей крестил, семи молдаванкам в любви объяснялся, чтоб только на мужей воздействовали. Ну, достиг! А что толку? Гласный! Уполномоченный! Мало ли гласных, мало ли уполномоченных? А тут один на весь город. Отец призового семейства, сын призовой матери! В газетах… в клубах что говорить будут!.. В обществе!.. Дай я тебя от избытка чувств поцелую!

   Иван Иванович поцеловал меня даже почему-то взасос.

   Вероятно, это ему доставляет удовольствие. Мне — никакого.

   — Вот бы только свояченице костюм выдумать! Ах, ты не поверишь, как трудно костюмы выдумывать. Я больше всего мифологические. Откуда их, остроумные-то, выдумаешь!

   — Посоветовался бы.

   — Пробовал. Хроникёра одного на вечер к себе приглашал.

   — Ну, что?

   — Съел всю икру и говорит: «Это мы только в газетах народ весёлый, а так мы, премрачный народ, пессимисты, — оттого и смеёмся надо всем, что пессимисты». Пессимист, а икру ест! Любому оптимисту впору. Чёрт знает что за народ! Молодых людей пробовал спрашивать. Да нынче что за молодые люди. Как острят! Словно он в ресторанном кабинете сидит. «Какой, — говорит, — костюм поостроумнее? Да по моему, чем на хорошенькой женщине меньше костюма, тем остроумнее». Выгнал бы.

   — Ну, так что же?

   — Нельзя. Знакомых, бестия, много имеет. А ведь вторые-то призы по голосованию. Возьмёт, соберёт у знакомых билетики, да другой и отдаст. Ну, и терпишь.

   Иван Иванович глубоко вздохнул.

   — Тяжело, брат, свояченицу к призу выдерживать!

   После этого знаменательного разговора я видел Ивана Ивановича каждый день.

   И каждый раз с каким-нибудь необыкновенным сюрпризом.

   В первый раз он прилетел ко мне утром.

   — Вообрази, а ведь ты был вчера совершенно прав, когда говорил, что моя свояченица похожа на лошадь!

   — Да никогда и не думал…

   — Ну, всё равно! Но только лошадь! Совершенная лошадь! Я вчера, как вернулся, нарочно присматривался: есть что-то лошадиное. Я её сначала думал Минервой одеть. Но теперь передумал. Пусть будет лошадью.

   — Что-о?

   — Великолепный костюм. Волосы, понимаешь, распущены как грива, на затылке эгрет, как у лошадей в цирке. Платье в обтяжку, плюш такого гнедого цвета, сзади трен из искусственных волос как хвост. Чёрные перчатки, чёрные ботинки. А? Совсем лошадь!

   — Иван Иванович!

   — Оригинально! Думаю даже так и жену одеть. У них фигуры похожи. Пусть ходят! «Пара гнедых». Авось, хоть вдвоём гребень заработают.

   — Иван Иванович!!!

   — Нехорошо, думаешь?

   — Ничего хорошего.

   — Ну, ладно, что-нибудь другое придумаю! Главное, никак, чёрт возьми, не узнаешь, что другие себе шьют? В секрете держат. Вот канальство!

   В другой раз Иван Иванович влетел озабоченный.

   — Вообрази, дома чуть-чуть несчастья не случилось. Тётка, было, с голоду померла.

   — Как с голоду?

   — Кормить позабыли. Два дня пищи не давали.

   — Как кормить забыли?

   — Я разве тебе не говорил? Она ведь у меня в чулане сидит. Как же! Вторую неделю. Вообрази, этакая проклятая женщина! Пошла в гости и принялась разбалтывать, какие у нас костюмы делают. К счастью, вовремя узнал. Костюмы перешили, а тётку в чулан. Чтоб не разбалтывала. Там и сидит. Сначала кричала, теперь ничего, стихла, только прокурором стращает. Ну, да мне после бала хоть двадцать прокуроров — и то не страшно. Ведь войдёт же и прокурор в моё положение. Тем более, что мы её кормим. Это только вот последние два дня в пище задержка вышла — свояченицыным костюмом были заняты. Не до того было, ну, и забыли. А то каждый день кормим. Мы ведь не истязать, а только предохранительные меры, чтоб не болтала.

   В следующий раз Иван Иванович влетел весь сияющий.

   — Поздравь!

   — Что случилось?

   — Самое позднее послезавтра половину костюмов знать буду!

   — Каким образом?

   — Дочь младшую к портнихе в ученье отдал. По подложному паспорту, чтоб не знали, что это из нашего семейства.

   — Ваня!!!

   — A la guerre, брат, comme à la guerre. Оно, конечно, немножко против уложения о наказаниях, — зато все чужие секреты знать буду. Подсмотрит, узнает и скажет.

   В четвёртый раз Иван Иванович был огорчён.

   — Сон, брат, видел.

   — Какой?

   — Пророческий.

   — Да что ты?

   — Ей-Богу. Является мне покойница бабушка и говорит: «Иван Иванович, внук мой любезный, хочешь, чтоб твоя свояченица первый приз получила?» — «Желаю», — говорю. — «Внимай мне, — говорит, — одень её в листики из плюша и больше чтоб ничего не было». Сказала и исчезла. Я даже проснулся. Оно, конечно, заманчиво. Свояченица, надо тебе сказать, в этом костюме была бы весьма того… Я нарочно раз в замочную скважину подсматривал. Бабушка говорит дело. Но, ведь, это у них там на том свете это можно. А у нас, к сожалению, выведут. Только раззадорила меня старушенция. И к чему было являться? Тьфу!

   Иван Иванович ушёл, окончательно расстроенный.

   Дальше он начал являться ко мне по несколько раз в день с самыми странными просьбами:

   — Напиши, брат, будь добр, от моего имени записку тут одной горничной.

   — Какой горничной? Какую записку?

   — Любовную.

   — Иван Иванович, как тебе не стыдно?

   — Да, ведь, для пользы семейства. Понимаешь, Семёновы портниху взяли и дома костюмы шьют. Ну, я их горничную теперь и соблазняю. Надо написать, чтоб на свидание пришла. Я её обещал в «Альказар» свозить. Может, расскажет про костюмы. Неловко, знаешь, в «Альказар» как-то ехать. Ещё танцевать, пожалуй, заставит. Ну, да уж всё равно. Напиши.

   — Зачем же я-то писать буду?

   — Нескладно: записка может хозяевам в руки попасть. Мой почерк знают. Скандал на весь город. А твоего почерка не знают. Напиши, будь добренький!

   В другой раз — новая просьба.

   — Ты с Карповым знаком?

   — Отлично.

   — Не намекнёшь ли ты ему, что, мол, «свояченица Ивана Ивановича в вас влюблена до безумия». Бредит, — мол, будто я тебе жаловался. Он, дурак, растает, столько билетиков у знакомых наберёт — ужас! А?

   — Иван Иванович, да разве ж можно…

   — Ничего, валяй! Лишь бы лицом в грязь пред другими не ударить! Ему, я знаю, свояченица нравится. Кстати, он говорил как-то, — я слыхал, — что-то насчёт её бюста. Так, в холостой компании. Что, мол, вата и всё такое. Так ты его, будь добр, разуверь! Скажи, что в щёлочку видел, что ли…

   — Иван Иванович!

   — Не Иван Иванович, а отец призового семейства!

   В последний раз я видел его вчера.

   — Целая баталия!

   — Что такое?

   — Только что сейчас от себя Сидоровых выгнал. Как я их ругал. Бить даже хотел.

   — За что? Ведь вы, кажется, такие приятели?

   — Вообрази. У нас по комнатам костюмы разложены, а они вдруг всем семейством. «Мы, — говорит, — к вам запросто!» Ну, тут я не выдержал. «Что? — кричу. — Шпионить, подсматривать, секреты узнавать, костюмы подглядывать?» И пошёл, и пошёл. Как я их ругал! Не суйся.

   — Иван Иванович, что ты делаешь?

   — Пустяки. Нет, ты лучше послушай, что я с Петровой сделал.

   — Ну?

   Иван Иванович весь просиял.

   — Такая штука! Прямо гениально! Петровой завтра на балу не будет!

   — Почему?

   — Вот пойди, догадайся! Кухарку, братец, подкупил! 25 рублей дал, чтоб она завтра в какое-нибудь блюдо…

   Иван Иванович нагнулся к самому моему уху и прошептал.

   — Иван Иванович!!!

   — Вот тебе и Иван Иванович! Пусть-ка после этого поедет на бал! Вот тебе и бархатный туалет с птицами!

   Он залился счастливым смехом.

   Сегодня я не видел Ивана Ивановича.

   Я видел только тень Ивана Ивановича.

   Бледную тень, которая выходила из модного магазина и, увидев меня, прошептала своими бледными губами:

   — Сегодня начинается!

  

—————————-

   Оригинал здесь: Викитека.

   OCR, подготовка текста — Евгений Зеленко, январь 2013 г.