В XX веке

Автор: Дорошевич Влас Михайлович

В. М. Дорошевич

В XX веке

   Источник: Дорошевич В. М. Собрание сочинений. Том V. По Европе. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 3

  

   Немцы, которые «никого не боятся, кроме Бога», боятся маленького мальчика, когда он молится по-польски.

   Можно подумать, что они разделяют трогательную и наивную веру познанских крестьян:

   — Господь Бог и все святые говорят по-польски.

   И опасаются, что Господь Бог, услышав польскую молитву маленького мальчика, вспомнит о Познани.

   И немцам тогда придётся «бояться Бога».

   Отсюда эта война, которая ведётся против женщин, и поражения, которые наносятся детям.

   И блестящие реляции:

   — Женщины разбиты на голову.

   — Дети потерпели страшный урон.

   Немецким газетам, требующим репрессалий, репрессалий и репрессалий для Познани, остаётся завести корреспонденции с театра военных действий.

   — 10-летний неприятель не сдаётся. Но его надеются взять голодом, для чего матери взяты в плен и посажены в тюрьму.

   — Захвачена ещё одна, страшно опасная, — но тринадцатилетняя девочка.

   Будущий историк с изумлением остановится на этих реляциях:

   — Что это за упорный «десятилетний» противник?

   — Ему отроду десять лет!

   У Германии есть свой Трансвааль, с десятилетними бурами.

   Мучительство матерей, мучительство детей.

   И всё это после стольких веков христианства, после стольких великих людей и учителей, после стольких успехов знания и морали.

   Интересен разговор, который ведут между собой две нации.

   Одна, которая считается самой культурной, и другая, которая считается самой философской.

   Самая философская говорит самой культурной:

   — Негодяи! Разбойники! Палачи! Это казнь, а не война. Вы расстреливаете людей, которые виновны только в том, что защищают свою родину! На ваших руках кровь, но это не кровь на руках воина. Это кровь на руках палача, совершившего казнь.

   Самая культурная нация отвечает самой философской:

   — Потише, приятельница! 77-й год не так уж далёк. Ещё живы семьи расстрелянных. Гордо выпятив грудь, украшенную орденами за доблесть, разгуливают ещё «ветераны», расстреливавшие беззащитных.

   Лужайки лондонского Гайд-парка, это — трибуна, с которой взывают к справедливости и человечности.

   Можно подумать, что эти лужайки ближе к справедливости, как Сион ближе к небесам.

   Где бы ни притесняли, кого бы ни притесняли, во имя чего бы ни теснили.

   Если на лужайках Гайд-парка не кривляется «Армия спасения», они отдаются на воскресенье под митинги протеста.

   И, может быть, в одно из ближайших воскресений в Гайд-парке состоится огромный митинг протеста против немецких изуверств в Познани.

   — Преступления против детей! Преступления против женщин!

   Немецким газетам останется ответить;

   — А заморенные в «концентрационных лагерях» бурские женщины и дети?!

   — Палач!

   — Сам в палачах был!

   — Что детей загубил!

   — Сам, брат, ребятишек истязал!

   Разговор, достойный сахалинской кандальной.

   Так поступают две просвещённейшие нации.

   Что ж остаётся прочим?

   Культура, прогресс.

   Слова — пустые, как звон.

   Культура, прогресс.

   Самое прочное, что они создали, — пристяжные воротнички.

   Всё остальное — вздор. Лак, очень дешёвый и быстро портящийся.

   Он не выдерживает первой пробы.

   Вспыхивает война в Китае, — массовые, зверские убийства, грабежи, жгут библиотеки, разрушают храмы.

   Весь лак, покрывавший варварство Европы, сразу, моментально полопался, сошёл.

   Самое совпадение китайских событий с парижской выставкой — ироническая улыбка судьбы.

   В то самое время, как в Париже мир праздновал пышный праздник внешней культуры, на другом конце материка он показывал себя таким же грубым, жестоким, варварским, каким был много сот лет тому назад.

   Самое выражение «двадцатый век» — анахронизм.

   Много ли народу живёт действительно в XX веке?

   Горсть учёных, мыслителей, теоретиков, далёких от жизни, поэтов, мечтателей.

   Всё остальное только носит фо-коли XX столетия.

   Век, когда, ведя войну, состязаются в варварстве и зверстве, когда мучение женщин и детей составляет государственное дело, — почему это двадцатый, а не один из самых мрачных, зверских, затхлых и удушливых средних веков?

   Вот задача для философа истории:

   — На основании фактов китайской войны, на основании действий англичан в Трансваале и подвигов немцев в Познани, определить, в каком столетии умственно и нравственно живёт сейчас Европа?