Рассказ маленького человека

Автор: Измайлов Владимир Константинович

Владимир Измайлов

Рассказ маленького человека

От составителя

Этот рассказ был передан мне «маленьким человеком», разумеется, далеко не в один раз. Я собрал здесь воедино немало его отрывочных разговоров. Больше всего я стремился к точности передачи. Планировка по главам также принадлежит мне. Все это, по моему мнению, дает мне некоторое право разделить с «маленьким человеком» славу авторства, подписав под его рассказом свою фамилию. А если и найдется столь строгий читатель, который обвинит меня в плагиате, я найду себе некоторое утешение в том, что главный-то виновник рассказа, в своем настоящем возрасте, ко всякой славе — и литературной в особенности — совершенно равнодушен.

Все говорят, что я — маленький. Положим, это верно. Папа, мама, няня и много других людей — все выше стола. Даже сестра Лида, которой я ни капельки не боюсь, выше стола. Я должен подняться на цыпочки, чтобы видеть на столе чайные чашки, стаканы, или тарелки, в которые наливают горячий суп.
На столах вообще бывает очень много интересных вещей. Например, на папином столе в кабинете есть крошечная железная собачка с желтыми глазами; в спину собачки вделана щетина, а в щетину воткнута ручка… Собачка стоит и ручка не падает! Там же на столе есть еще тяжелая белая каменная доска, а на доске человечишка стоит. Тоже белый и каменный. Он стоит в удивительной шляпе, — концы шляпы спереди и сзади точь-в-точь утиные носы! Руки у человечишки на груди — и такой он сердитый… Хочется щелкнуть его по носу. Он ведь не живой, а каменный. Даром — что сердитый. Я много раз щелкал его по носу.

Когда большие садятся обедать и очень шумят стульями и молчат — меня, нянька поднимает с полу высоко и сажает на стул. Этот стул выше всех других стульев! Я делаюсь выше всех! Я смеюсь и кричу за столом. На меня прикрикнут, — я начинаю сердиться. Чтобы показать маме, что сердишься, надо ничего не говорить и вот так надуть губы.

Я люблю, когда мама увидит мои толстые губы и скажет: «ну, нечего губы дуть, кушай!» А папа «капризник-мальчишка… губа толще, брюхо тоньше». Что это такое?

Мама говорит: если бы на меня поставить половинку меня, я был бы не ниже Лиды. Лида сильнее меня. Когда я нападаю на нее и махаю руками, мне больно достается. Но я не плачу, а то она может обрадоваться и скажет: «ага, больно небось; то-то вот!..»

Когда я буду большой, я буду сильнее Лиды. Я — мужчина. Не так ли? Один раз папа говорит мне: «Я — мужчина и ты — мужчина». Папа сильнее мамы. Папа поднимает за ножку огромный стул, а мама не может.

Лиде еще когда-нибудь достанется.

II.

Меня спрашивают: «любишь ты Лиду?» Я очень люблю ее.

Один раз она взяла картонную лошадь за шею, а я ухватился за хвост. И крепко держу! Эта лошадка не живая, она не дышит и не кричит, и сама не может бегать. Ей никогда не бывает больно. Тянули — тянули, и я выдернул хвост.

Я ударился затылком о стену. Глаза у меня сейчас же стали мокрые, А Лида подняла голову, громко захохотала, потом подбежала ко мне и поцеловала меня в щеку и в мокрые глаза.

Я сказал:

— Подуй мне в затылок!

Лида стада дуть мне в затылок. Мне не стало больно.

Другой раз я хотел сдернуть со стола скатерть. Лиза топнула ногой, точь-в-точь, как мама, и сердито сказала:

— Ах ты, негодный мальчишка! Не смей тянуть за скатерть. На столе стакан!

Я не знал, есть ли на столе стакан. Я сказал.

— Нет стакана!

— Ты не можешь видеть!

— А вижу!

— Ах упрямый мальчишка, — закричала Лида, взяла меня и оттащила от стола.

А кончик скатерти вот тут в руке был у меня. Скатерть сползла со стола. Стакан упал и разбился. Пришла мама. Но Лида ничего не сказала.

Мама Лиду поставила в один угол лицом, а меня в другой угол лицом. Я перестал говорить и надул губы. У Лиды глаза стали мокрые.

Я сказал:

— Мама, это я разбил стакан.

Мама сначала молчала, а потом сказала:

— Ну, ладно. Идите оба в зал. В зале мы сели на полу и запели:

«Петушок, петушок!
Выгляни в окошечко…
Дам тебе… зернышко».

Потом мы захлопали в ладоши. Смеялись. Мне было хорошо… Лида обняла меня за шею.

III.

Маму мы видим всегда, а папу видим мало. Он каждый день уходит служить. Что это значит — служить? У нас на дворе служит на задних лапках Шарик. За это ему дадут корочку хлебца. Папа не ходит на четырех ногах и служить не может. Нет, он не служит!

Раз он сказал: «мне очень нравится игра в кегли». Папа уходит играть в кегли, а не служить. Его рука покрывает мою голову. Он легко берет рукой большой шар и бросает в деревянные бутылки. Это и есть игра в кегли.

Папа ужасно большой человек. Он меня никогда не бранит, а я его боюсь. Он говорит мало. Придет, пообедает, ляжет спать. Встанет — пьет чай и потом один сидит в кабинете.

Я люблю сидеть у него на коленях и теребить его за бороду! Ах, какая у него бородища! Гораздо — гораздо больше, чем грива у нашей лошадки у которой мы оторвали хвост… У маленьких мужчин никогда не бывает бороды. У Лиды никогда бороды не будет…

Я спросил папу:

— Ты — сильный, потому, что у тебя большая борода?

Папа громко засмеялся, показал даже зубы. Он обрадовался, что я — умный. Умный тот, кто говорит правду? Не правда ли?

Мама часто бранит и меня, и Лиду. Я ее не боюсь. Когда она бранит, она не сердится. Раз она улыбнулась, когда меня бранила. Когда я сержусь, я никогда не улыбаюсь. И Лида не улыбается. У Лиды глаза делаются большие и мокрые. А я перестаю говорить и надуваю губы…

IV.

Мама не пускает нас одних на улицу. Она говорит: «вас может задавить лошадка, вы можете заблудиться». Ведь она ошибается? Я всегда могу видеть, скачет на меня лошадка, или нет. Не правда ли? И заблудиться очень трудно. Я смотрю в окно, вижу улицу, потом она заворачивается, — и очень просто. По этой улице я пойду и потом приду назад. Наш дом я сразу узнаю; я в нем живу. Я сразу узнаю маму, папу, няню и даже Маруську — нашу кошку.

Я сказал Лиде:

— Мама не пускает нас одних на улицу. Уйдем тихонько, Ты наденешь соломенную шляпу и возьмешь красный зонтик. Я надену фуражку и возьму палку от тележки; по улице бегает большая черная собака; у нее длинные уши, длинный, высунутый на сторону язык и мохнатый хвост крючком.

Я делаюсь бравым мужчиною, когда надеваю фуражку. Если бы у меня было две длинных бороды — по одной стороне подбородка и по другой, — я походил бы на генерала Гурко, который храбро сражался с турками. Его портрет — в папиной книжке. Папа указал мне на портрет генерала Гурко и сказал: «бравый мужчина».

У меня есть фуражка. Жалко, что у меня нет двух длинных бород.

Я сказал Лиде: уйдем, — она обрадовалась и подпрыгнула от радости. Лида любит прыгать, когда обрадуется; это верно оттого, что у нее длинные ноги. Когда она прыгает, косичка у нее на затылке тоже прыгает. А глаза смеются.

Тогда и мне хочется подпрыгнуть высоко-высоко… под самый потолок!

Солнышко очень светило на улице. Встанешь у окна и от солнца весь, как золотой, сделаешься. Только уж больно жарко голове. И глаза щурятся. На солнышко нельзя долго смотреть. Посмотришь и вдруг ничего не видишь, что делается на улице. Зато, когда закроешь глаза, — к глазам прилетают красные, зеленые и желтые пятна.

Лида верно говорит: если смотреть на солнце, можно ослепнуть. И мама говорит то же. Верно, слепые только и видят черное, да еще зеленые, красные и желтые кружочки. Это очень скучно.

Вот мы тихонько от мамы и няньки вышли из дому. Огромные люди широкими шагами быстро мчались по каменным плитам около домов. На лошадей было страшно смотреть. Мы взялись за руки и долго боялись перебежать улицу. Шла высокая дама под зонтиком. Лида распустила свой красный зонтик; а я посмотрел на свою палку от тележки и вспомнил большую черную собаку с высунутым языком. Собаки не было нигде.

Мы побежали на другую сторону. Ни одна лошадка нас не задавила. От радости я захлопал в ладоши, запрыгал и закричал: «ура!».

— Ну, ты, тише! — строго сказала Лида. — Здесь не дома.

Я перестал прыгать и кричать, — и все люди, которые бежали мимо нас, стали сердитые. Я прижался к Лиде и подумал: «когда же мы воротимся назад?» Но ничего не сказал.

VI.

Мы стояли около окна. На этом окне даже папа мог бы ходить взад и вперед, заложив руки назад, а я бы мог бегать со своей тележкой! На нем разложены разные блестящие вещи, потом разные чернильницы, ручки, красные резиновые куклы, собаки, лошади, коровы, барашки, слоны, разные звери и еще… черт! Черный с рожками, красными глазами, длинным-длинным хвостом!.. И ни капельки не страшный! Я завизжал от радости. Лида подпрыгнула и задела зонтиком проходившего человека с черной палкой.

Лида отставила ногу взад, присела, стала важная и сказала:

— Простите!

Я увидел одного человека с корзинкой на голове и тихонечко тронул его палкой от тележки; потом отставил ногу, присел и сказал:

— Простите!

Лида засмеялась и крикнула:

— Ах, ты глупый! Мальчики никогда не приседают. Мальчики шаркают ножкой…

И она шаркнула ножкой. Я шаркнул ножкой. Потом мы опять стали смотреть в огромное окно.

Я подумал: когда мы придем домой, я разобью свою глиняную копилку и куплю себе резиновую лошадку, а Лиде резиновую девочку. Тут я вспомнил, что у Лиды своя копилка. Пусть она, если хочет, разобьет свою копилку и купит девочку. Уж тогда не лучше ли разбить одну Лидину копилку?

Я ничего не сказал Лиде. Я прижал лицо к стеклу. Мой нос заворотился в сторону. Стекло такое гладкое!

В магазине стоял длинный господин без бороды, но за то у него огромные красные усы. Галстук у него голубой. Мама любит голубой цвет. Верно, и этот господин любит голубенькое. Но волосы на голове у него были белые, а пиджак и брюки серые.

Он вдруг погрозил мне пальцем. Палец у него длинный, белый и тонкий. Папа тоже иногда грозит мне пальцем и после этого смеется, а я сажусь к нему на колени.

И я погрозил господину пальцем. Господин притворился сердитым, зашевелил красными усами, открыл рот, замотал вот так головой, замигал глазищами…

Мы засмеялись и пошли дальше.

VII.

Когда мы отошли немного, я остановился и оглянулся назад. Господин с красными усами стоял в дверях магазина и смотрел на нас.

— Слушай, Лида, — сказал я, — спросим его об игрушках?

— Хорошо, спросим! — согласилась Лида.

— Ты ведь можешь разбить свою копилку? — спросил я.

— А ты почему не можешь?

— Лида! — сказал я громко, — не лучше ли разбить одну твою копилку, чем обе?

— Ишь ты! Так ты разбей свою…

— Мне жалко.

— А мне не жалко? Ишь какой!

— А ты тоже… ишь какая!

— Замолчишь ты, негодный мальчишка, или нет?

— А ты, негодная девчонка, замолчишь, или нет?

— Я вот… я вот тебе сейчас…

Лида замахнулась на меня раскрытым красным зонтиком.

Мы прежде ведь сражались! Я высоко поднял палку от тележки… Но тут случилось очень страшное…

— Ах, сорванец! — кто-то закричал тут же, около нас.

Я схватил Лиду за руку и прижался к ней. Лида побелела и схватилась за мое плечо.

Когда я замахивался на Лиду палкой, я не видел ничего позади себя. А мне бы надо оглянуться. Поэтому нянька и говорит: «ходи, да оглядывайся». Я замахнулся и концом палки попал в нос старенькому старичку. Нос у него большой, красный и горбатый.

— На улице поднял драку сопляк! — бранился старичок.

И пальцами держался за кончик своего длинного носа.

VIII.

Старичок был очень старенький. Голова его вместе с носом выставилась вперед, а плечи придвинулись к ушам.

— «Его нос сам виноват, вон он как высунулся». Я надул губы. «Он отнимет палку». Я спрятал ее за спину.

Тут подошел господин с красными усами из магазина. Он улыбнулся. Я подбежал к нему и схватился за его рукав, и сказал:

— Я не сопляк! Я не нарочно. У него нос большой!..

Господин спросил:

— Кто вы такие? Откуда? Не заблудились ли?

И старичок спросил:

— Уж и верно! Не заблудились ли?

— Мы гулять вышли, — сказала Лида, и присела.

— Мама нас не пускает одних на улицу. Она думает, что мы очень маленькие, — сказал я, и шаркнул ножкой.

Старичок зачем-то покачал головой, — вот так. Мне его стало жалко. Я захотел погладить и подуть на его длинный и красный нос. Я встал на цыпочки, а носа его так и не достал рукой. Я подул издали.

Господин спросил:

— Где вы живете?

Лида сказала:

В белом каменном доме.

— С лестницей, — сказал я. — В нашем доме много-много окошек.

— Где это?

И я и Лида посмотрели на другую сторону улицы. Но там все дома были белые, каменные и во всех домах было много окошек!

— С лестницей, — сказал я.

— Чьи вы?

— Чьи мы? — удивительно. Я надул губы. Лида подняла голову и, точь в точь как мама, когда она сердится — сказала:

— Сергеевы. У нас есть папа и мама…

— Что делает ваш папа — спросил старичок.

Лида сказала:

— Служит.

— Врет она! — закричал я. — В кегли играет!

И господин, и старичок улыбнулись. «Они смеются над Лидой… так ей и надо! А верно, его носу не больно»?

Около нас остановилась женщина в огромной красивой шляпке с цветами. Какое хорошее синее перо было на ней! Потом около нас остановился человек с белым фартуком на животе. Потом чья-то бабушка в черном платке. И потом мужик, грязный и в изорванной фуражке.

Господин из магазина увидел мужика и сказал:

— А-а, Семен… поищи-ка брат, с ними их квартиру. На той стороне… Может быть, узнают…

Я подумал: «неужели этот мужик ему брат?» Право, как все удивительно на улице!

Мужик ничего не сказал, а прямо взял нас за руки. Лида обернулась к господину с красными усами и сказала:

— Мерси!

Умная эта Лида. Все она знает!

Руки у мужика были такие огромные и черные, и жесткие, как деревяшки!

Мне стало страшно. Мы ничего не сказали, пошли.

IX.

Лида спотыкалась о камни. Неудобно иметь длинные ноги. Она смотрела на дома. Лицо у ней стало красное. Верно, она стыдилась, что — барышня, а идет с мужиком. Никогда барышни с мужиками не ходят. Я — мужчина. И папа мне раз сказал: «ну, мужчина, иди сюда». Мне ничего.

— Вот тут! — закричал я и указал на большой дом с крыльцом. Мужик сказал:

— Ага! Ну, и ступайте… ша-агом-арш! — Что это? Он отворил дверь и впустил нас.

— Куда мы пришли? — шепнула Лида. Глаза у ней стали большие-большие!

Все тут не наше. Лестница покрыта ковром, а наша лестница без ковра. Под лестницей комната с окошечком и с желтой дверью. И у нас под лестницей комната, но с белой, а не с желтой дверью…

Я сказал:

— Лида, убежим отсюда!

Лида взялась руками за дверь, надулась, покраснела и отворила дверь. Мы убежали. Мы дошли до другого дома и тут встали. Как много людей вдруг пошло по улице… там, где только на лошадках ездят! Я крепко ухватился за Лидину руку. В середине людей один нес длинную палку. А на палке болтался большой красный платок. «Это не солдатики, — подумал я, — солдатики ходят рядышком и они с ружьями»… Вдруг люди запели! «Нет, это не солдатики!

Солдатики играют в медные трубы… у них флаг, а не красный платок… Эти люди играют в солдатики».

Лида очень любит, когда поют. Она от радости замахала красным зонтиком. Мы прислонились к стене, за зеленой трубой.

Лида сделала строгое лицо и стала молиться Богу и кланяться. Удивительно! Молятся только утром, вечером, — когда надо ложиться в кроватку, потом перед обедом… Я спросил:

— Лида, ты зачем молишься Боженьке?

Лида сказала:

— Глупый! Не слышишь, люди поют молитву?

Так значит, они не играли в солдатики? Они шли обедать? Я тоже стал молиться Боженьке. И тут я захотел кушать. Человек подошел к нам, засмеялся, погладил меня по плечу. У него была синяя грязная рубаха, а лицо — в саже. Все-таки он не был трубочист. Трубочист вовсе черный, — с помелом и с ведром. Я еще больше стал молиться Боженьке. Потом все люди побежали. Я сказал:

— Лида! Побежим и мы домой; — и мне кушать хочется.

Вдруг Лида обрадовалась, засмеялась, закричала:

— Гляди-ка! Гляди-ка!

Очень далеко от нас мчались блестящие люди на лошадках. И тоже было их много!

Я запрыгал и закричал:

— Ура! Это настоящие солдатики на лошадках!

Солдатики на лошадках подъехали близко. У одного была борода точь-в-точь как у папы. Я замахал ему своей палкой от тележки. И все они были в красивых серых сюртуках с серебряными пуговицами. И держали в руках cабли! «Зачем я не большой? Я сел бы на лошадку и держал бы в руках саблю! И мчался бы на лошадке! На мне был бы сюртук с серебряными пуговицами!»

Вдруг кто-то сзади схватил меня и Лиду, точно мы какие игрушки. И побежал с нами…

Лида взвизгнула. Мне стало страшно-страшно! «Пропали! Схватило нас, Лихо Одноглазое и несет-несет к себе в подвал, в подвал! И будет кормить нас сухими корочками, и будет возить на нас воду!» Я стал плакать и кричать.

— Солдатики на лошадках отнимите от Лиха Одноглазого! — отнимите от Лиха Одноглазого!

Побежало Лихо Одноглазое к крыльцу дома… Бежит-бежит!.. Торк! — а крыльцо заперто… заперто! Никто не хочет пускать Лиха Одноглазого… Бежит-бежит оно дальше! А лошадки скачут близко… тук-тук — стучат ногами… Мечется-мечется Лихо Одноглазое… «Ай, солдатики! Ай, мои милые! Бежите-бежите к нам!» А Лида визжит. А лошадка около нас… стучит ногами… Верно, ударил солдатик Лиху Одноглазого! Упало оно на колени… И выпустило нас из рук! А мы опять к стенке пришлись. Крепко прижались! Лида зонтиком закрылась. А у меня в руках палка от тележки!..

Побежало-побежало Лихо! А солдатик на лошадке нагнал его, и хлоп-хлоп кнутом по спине. Упало Лихо…

— Ура-а! Лихо Одноглазое убили!

Тут побежала Лида, красным зонтиком машет, соломенная шляпка на затылке болтается и кричит… не на Лиху Одноглазого кричит, а на солдатика! Кричит Лида:

— Дурной! Не смей бить! Сопляк! Не смей бить! Сорванец! — не смей бить!

И зонтиком тычет солдатика в ногу. И ногами топает.

Я закричал:

— Дура — Лидка! Дура — Лидка!

Ускакал солдатик на своей лошадке.

XI.

Я говорю:

— Убежим, Лида; вскочит Лихо, схватит нас!

А Лида стоит. Глаза у ней мокрые. А Лихо вставать стало. Я потащил Лиду за рукав. Я заплакал. Встало Лихо…

Это было не Лихо Одноглазое!

Лида сказала:

— Это не Лихо; видишь, у него два глаза…

Верно, — у этого человека два глаза! И из двух его глаз текли слезы. Тут около нас опять встали разные люди. Я подошел к человеку с двумя глазами и сказал:

— Ты, верно, большой шалун, вот тебя и побили?

Он ничего не сказал. Я спросил:

— Тебе больно? Ты наклонись, я тебе вытру глаза. Тебе тогда не будет больно. Мама вытирает у меня глаза, когда мне больно.

Человек с двумя глазами ничего не сказал. Он улыбнулся и тихонько пошел. Он был тоже чумазый, на нем был изорванный пиджак. Старенькая бабушка в черной шляпке спросила:

— Это чьи дети? Боже мой! Боже мой!

Тут у ней стало такое лицо! «Вот бабушка сейчас заплачет… верно, человек с двумя глазами ее сынок». Я сказал:

— Не плачьте, бабушка. Он вон где…

Бабушка спросила:

— Где вы, милые, живете?

Лида отставила ногу назад, присела и сказала:

— Мы не можем найти, где живем.

— Пойдемте, милые, со мной, — сказала бабушка, и взяла нас за руки.

Она повела нас в свой дом, — куда хотел утащить нас бабушкин сынок. Я спросил бабушку:

— Зачем ваш сынок не идет домой?

— Какой сынок? — спросила бабушка.

Лида сказала:

— Он еще глуп. Он говорит про человека, которого человек на лошади бил кнутом.

Бабушка сказала:

— Я не знаю его.

XII.

Мы с бабушкой шли по лестнице. Вдруг дверь на верху отворилась, с лестницы стала сходить женщина, как мама; а с ней — мальчик побольше меня. Верно, они шли встречать бабушку.

— Ну, что? — спросила мама мальчика.

— Ничего… — сказала бабушка. — Вот заблудились эти…

Тут она сказала слово «герои». Что это?

— Ах, бедняжки! — закричала мама мальчика и подбежала к нам. Глаза у ней стали мокрые. Что это такое? Бабушка хотела заплакать… И эта хочет плакать. Я посмотрел на Лиду. И у Лиды глаза мокрые! Я заплакал.

— Не плачь, — сказала бабушка, — Марья проводит вас домой… — Она увела нас в свою квартиру.

Я плакал. Мальчик сказал:

— Мне папа купит большую живую лошадь, я сяду верхом…

— А у меня есть не живая лошадка и тележка.

— А у тебя есть барабан? — спросил мальчик.

Он достал из-под стула барабан и забарабанил.

Я сказал:

— Я разобью свою копилку и тоже куплю барабан!

— Эх! — закричал мальчик. — Я давно разбил свою копилку, а деньги отдал нищему.

Лила громко спросила:

— Какому нищему? — Глаза у ней стали большие.

Мальчик ответил:

— Он к нам пришел. Он не обедал.

— Не обедал! — закричала Лида.

— Да, не обедал; и его девочка тоже не обедала.

Я крикнул:

— Девочка? — вот как Лида?

Лида сказала мальчику:

— Знаете что: приходите к нам, мы будем отдавать свои деньги нищему с девочкой, чтобы они обедали,

Я захлопал в ладоши и запрыгал.

Пришла мама мальчика вместе с нянькой и сказала:

— Вот ты и найдешь с ними их квартиру. Они не могли далеко уйти. Да верно, их уж ищут…

Я сказал:

— Нет, мы ушли очень далеко!

Заключение.

Мы с чужой нянькой вышли на улицу. Мальчик мне понравился. Такой тоненький и не смеется. Все рассказывает. Немножко мы прошли, — вдруг за нами бежит наша нянька. Кричит нянька:

— Ах, вы… куда занесло вас!

Я сказал:

— Никто не заносил нас, мы ушли сами.

Мы бегом побежали с нянькой, Увидели маму и бросились к ней на шею.

Я сказал:

— Я разобью свою копилку!

— И я — сказала Лида, — мама ты найди нищего, который не обедал.

— Да, да… и с девочкой! Мама, сопляк значит — драчун?

Мама ответила;

— Кто свой нос нечисто держит.

— У меня нос чистый. Я — не сопляк.

Лида сказала:

— Сопляк — свинушка? Носом землю роет…

Мама дала нам молока с булками. А копилки мы разбили. Мама нашла нищего, который не обедал. Нищий — это который не обедает и он… плешивый? Не правда ли? Жалко, что у нашего нищего нет девочки!

———————————————————-

Первая публикация: журнал «Пробуждение«, No 5, 1908 г.

Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.

Рассказ маленького человека

Автор: Измайлов Владимир Константинович

Обратная связь

Вопрос администратору