В передней звякнули шпоры. Очень бледная и от этого еще более хорошенькая Саша подала визитную карточку, на которой стояло: Юрий Константинович Чижевский, гвардии штабс-капитан.
— Кто такой? Может быть, к барину? — спросила Варвара Дмитриевна.
— Все равно, — ответила Саша каким-то убитым голосом, — барин еще спят.
— Не понимаю… Ты нездорова?.. Проси.
Вошел высокий офицер в золотом пенсне, с подстриженными усиками, с пробором посреди головы, придававшим ему застенчивый, девичий вид. Варвара Дмитриевна с любезным недоумением сделала шаг навстречу.
— Извините, пожалуйста, — сказал офицер, — у меня к вам очень серьезное, неотложное дело, которое должно чрезвычайно удивить вас. Чижевский. Ваш бывший сосед по даче в Петергофе. Иван Александрович, кажется, дома?
— Он еще спит, но его можно разбудить, — встревоженно говорила Варвара Дмитриевна. — Я сейчас…
Будьте добры, разбудите. Должен успокоить вас — ничего неприятного для вас и для вашего мужа, так как дело касается исключительно меня, моего благополучия и чести. Только случайно оно связано с вашим домом. Это очень щекотливая и со стороны, может быть, немножко смешная история, но для меня она приняла почти роковой оборот. Одну минутку: вы разбудите вашего супруга немного позже. Вам, как женщине, мне будет легче изложить и эту историю, и связанную с нею просьбу.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала наконец Варвара Дмитриевна. — Вы меня и напугали и заинтриговали. Так странно… Мы хотя и были с вами соседями, но я вас ни разу не видала.
— Совершенно верно, — подтвердил штабс-капитан. — Я имел большие основания не показываться вам на глаза. Итак, если позволите, я приступлю к делу. Несколько дней тому назад, поздно ночью, около вашего дома произошел некоторый инцидент. Я повздорил с дворником, который не желал впустить меня в ворота. Он вел себя настолько вызывающе, что я обругал и ударил его. Благодаря этому дело дошло до моего начальства, и теперь, как это ни странно, от вас и вашего мужа зависит спасти или погубить меня. Возмутительнее всего, что человек знает меня давно и десятки раз пропускал меня в дом, но тут его какая-то муха укусила. Как бы там ни было, произошел скандал, и в результате дворник без всякого стеснения назвал моему начальству вашу квартиру и открыл правду, которая компрометирует мой мундир и за которую суд общества офицеров может попросить меня из полка… Ах, я все забегаю вперед. Так трудно произнести самое главное. Одним словом, я бывал в вашей квартире целых полгода, почти каждую ночь, и вы даже не подозревали об этом. Я ходил к вашей прислуге Саше. Прошу извинить меня, что я посвящаю вас в свою интимную жизнь, но этого требуют исключительные обстоятельства, и вы должны знать все. Познакомился я с Сашей летом на даче в Петергофе, и вот с тех пор… Я слишком волнуюсь, позвольте мне закурить… Клянусь честью, я не оправдываю своего поведения, считаю его очень рискованным, даже легкомысленным, но… с вашей квартирой у меня связаны лучшие воспоминания в моей жизни. Мне по-настоящему приходится исповедоваться перед вами, и я очень прошу поверить мне в том, что отношение мое к Саше совсем серьезно. Только фальшивые традиции той среды, к которой я принадлежу, мешают мне сделать некоторый весьма ответственный шаг. Хотя я не теряю надежды, что со временем…
— Саша очень хорошая девушка, — серьезно произнесла Варвара Дмитриевна, — но, однако, какая неприятная история… Чем же все-таки мы с мужем могли бы быть вам полезны?
— Я заявил командиру, что я ваш хороший знакомый и что все время бывал у вас. Мне он поверил на слово, но ввиду непонятного упорства дворника, продолжающего утверждать, что я ходил не к вам, а к Саше, командир требует с моей стороны доказательств.
— Это Василий, — сказала Варвара Дмитриевна. — Он все время сватается к Саше.
— Да, она говорила мне об этом. Так вот, если вам небезразлично то положение, в которое меня поставила глупая случайность, вы можете спасти меня от страшного несчастия — ухода из полка. Не согласится ли ваш муж поехать вместе со мной к командиру и подтвердить, что я бывал и засиживался до поздней ночи у вас?
— Хорошо, я поговорю с мужем.
Варвара Дмитриевна встала и, едва сдерживая улыбку, вышла из гостиной. Почтительный тон офицера, его смущение, отличные манеры, запах тонких духов от его платка, девичий пробор посреди головы внушали ей сочувствие к его горю, но в то же время ее невольно смешили навязчивые подробности его раскрывшегося далеко не гвардейского романа.
Штабс-капитан Чижевский неподвижно сидел в кресле и точно боялся повернуть к свету свое лицо. Бледная хорошенькая Саша крадучись подошла к порогу гостиной, посмотрела в щелочку на своего возлюбленного и вдруг, охваченная чувством холодного жуткого стыда, побежала назад.
— Мой муж охотно исполнит вашу просьбу, — сказала Варвара Дмитриевна, возвращаясь вместе мужем, одетым в бархатную домашнюю тужурку. — Познакомьтесь, пожалуйста. Я уже посвятила Ивана Александровича.
— Пренеприятная история, — пробасил Иван Александрович, сочувственно по-мужски глядя штабс-капитану в глаза. — Эдакий мерзавец Василий! Я попрошу управляющего, чтобы его немедленно выгнали вон. Когда прикажете поехать с вами к командиру?
— Если бы можно, теперь, — отвечал офицер. — Мне дано сроку всего двадцать четыре часа.
— Тогда одевайся скорее, — сказала мужу Варвара Дмитриевна, — а мы тебя подождем, — она взглянула искоса на визитную карточку, — с Юрием Константиновичем.
Какая длинная, мучительная, бесконечно стыдная минута! Штабс-капитан посидел все в той же согнутой почтительной позе и вдруг, неожиданно для самого себя, спросил:
— Как учится Сережа?
— Хорошо, благодарю вас, — немного оторопела Варвара Дмитриевна, — только после тифа у него стала слабее память.
— Бедненький! — с искренней нежностью произнес Чижевский.
— А вы разве его знаете?
— Да. Со слов Саши. И притом я рассматривал ваш семейный альбом.
— Ах, да… я забыла…
— Мне все-таки ужасно неловко, — сказал офицер. — Не будучи знаком с вами, я нечаянно узнал вашу квартиру, вашу домашнюю жизнь… Поверьте, я никогда не употреблю этого во зло… Иван Александрович и вы всегда были мне симпатичны своим добрым отношением к Саше. А Сережу я прямо люблю. Когда он был болен, я ужасно боялся за него.
— Благодарю вас, — смущенно говорила Варвара Дмитриевна. — Простите за нескромный вопрос: вы бывали у Саши, у нее в комнате?
— Да.
— Значит, вы действительно многое могли слышать и даже видеть…
— О, ничего особенного, — поспешно возразил офицер, — только то, что доносилось обрывками. И главное, все это теперь мне кажется удивительно трогательным, близким… Вместе с Сашей я невольно сжился с вашими интересами. Помню, при мне принесли телеграмму о смерти вашего батюшки. При мне Иван Александрович вернулся из клуба после очень крупного проигрыша в карты…
— В конце концов, — оживленно воскликнула Варвара Дмитриевна, — это даже забавно! Вы должны мне обязательно рассказать, что вам случайно стало известным.
— Помилуйте, ничего такого, что могло бы создать какую- нибудь неловкость.
— Но все-таки… Вот вы говорите о возвращении мужа из клуба. От вас не могла ускользнуть наша крупная ссора в эту ночь. Ведь, разговаривая с ним, мы заходили даже в кухню…
— Ну, какие пустяки.
— Что ты рассказываешь о кухне? — вдруг спросил Иван Александрович, входя в гостиную и наскоро затягивая на шее галстук.
— Ах, ужасно смешно! Ведь Юрий Константинович был невольным свидетелем многого в нашей жизни. Он помнит, например, нашу ссору после твоего проигрыша.
— Вот как, — суховато произнес Иван Александрович, — неужели? А мы не опоздаем с вами? — обратился он к офицеру.
— Да, да, — сказал Чижевский, — надо ехать. Позвольте поблагодарить вас, Варвара Дмитриевна, за чуткое, исключительно тактичное и снисходительное отношение к моему делу. Еще последняя просьба: не сердитесь на Сашу, если она скоро будет вынуждена покинуть вас. Она так привыкла к вашей семье, но вы понимаете, что после случившегося… Она, конечно, даст вам время на приискание… своей заместительницы…
— Ах, пожалуйста… Я вполне понимаю…
— Я уже нанял ей небольшую комнату, и когда только вам будет удобно отпустить ее…
В передней штабс-капитану уже пришлось самому надеть свое пальто, так как Саша больше не появилась.
Когда подъезжали к казармам, Иван Александрович, всю дорогу говоривший с Чижевским о возмутительном состоянии мостовых, о колебаниях на бирже, о новых кантиках, которые, по слухам, будут введены в общегвардейскую обмундировку, вдруг сказал изменившимся и чуть-чуть сиплым баском:
— Да. Два слова. Я слышал часть вашего разговора с женой о моем проигрыше в клубе. В эту ночь вы были в комнате у Саши, слышали нашу семейную сцену в кухне и прочее. Значит, вы не могли не слышать и того, что происходило через полчаса, когда я вернулся в кухню за кипяченой водой и Саша переливала ее мне в графин из самовара?
— О, какие пустяки, — смущенно говорил офицер, — пожалуйста, забудьте об этом.
— Но подобные вещи происходили не один раз. Я теперь хорошо понимаю и холодность, и даже жестокость Саши, но все-таки ужасно неприятно, что вы были свидетелем моих унижений. Помилуйте, ползать на коленях, целовать руки…
— Иван Александрович! Клянусь вам честью, что все это умрет вместе со мною…
————————————————————————
Первое публикация: журнал «Синий журнал», 1910, No4.
Исходник здесь:Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал
Скачать