Первая пристань

Автор: Комаровский Василий Алексеевич

Скачать

Василий Комаровский

(1881-1914)

Собрание стихотворений

ПЕРВАЯ ПРИСТАНЬ

(СПб., 1913)

Набор и текстологическая сверка — Недреманное Око (aka Владислав Резвый)

При копировании стихов Василия Комаровского ссылка на сайт «Век перевода» обязательна.

* * * («Сад сегодня тихой дрожью…»)

* * * («Тишиною, умéршей зарею…»)

* * * («Из сизых туч, летевших мимо…»)

РАССВЕТ

* * * («День ниспадал, незримыми парами…»)

* * * («Вдали людей, из светлых линий…»)

* * * («И горечи не превозмочь…»)

К МОРЮ

INSANIA

* * * («Со всех сторон, морозный и зыбучий…»)

* * * («В душе земля с подземным, злым огнем…»)

* * * («Благодарю тебя за этот тонкий яд…»)

* * * («Над городом гранитным и старинным…»)

* * * («Горели лета красные цветы…»)

* * * («Где лики медные Тиверия и Суллы…»)

* * * («Бессильному сказать — «какая малость»…»)

* * * («Самонадеянно возникли города…»)

* * * («Дорогой северной и яркой…»)

СЕНТЯБРЬ

* * * («Устало солнце, жегшее спокойно…»)

ИСКУШЕНИЕ

* * * («Видел тебя сегодня во сне, веселой и бодрой…»)

LA CRUSHE CASSÉE

ОХОТА

МУЗЕЙ

ВЕЧЕР

АВГУСТ

TOGA VIRILIS

ВОЗРОЖДЕНИЕ

В НЕМЕЦКИХ ГОРАХ:

I. * * * («О страннике, одетом в плащ зеленый…»)

II. Песнь служанки

РЫНОК

* * * («Изгнанники, из тьмы пещер…»)

БЛУДНЫЙ СЫН

ЗАКАТ

III

ИТАЛЬЯНСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

I. («Утром проснулся рано…»)

II. «Пылают лестницы и мраморы нагреты…»

III. «Вспорхнула птичка. На ветвистой кроне…»

IV. «Гляжу в окно вагона-ресторана…»

V. «И ты предстала мне, Флоренция…»

VI. «Как древле — к селам Анатолии…»

VII. «В гостинице (увы — в Неаполе!)…»

СТИХОТВОРЕНИЯ,

ОПУБЛИКОВАННЫЕ ПОСМЕРТНО

РАКША

* * * («Лицо печальное твое осеребрило…»)

* * * («Шумящие и ветреные дни!..»)

В ЦАРСКОМ СЕЛЕ

* * * («Как этот день сегодня странно тонок…»)

* * * («Мы, любопытствуя, прошли дворец и своды…»)

АННЕ АХМАТОВОЙ

СТАТУЯ

* * * («Я рад, сегодня снег! И зимнему беззвучью…»)

* * * («Видел тебя красивой лишь раз. Как дымное море…»)

* * * («Июль был яростный и пыльно-бирюзовый…»)

* * * («То летний жар, то солнца глаз пурпурный…»)

НОВОНАЙДЕННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

* * * («Июньской зелени дубов, прохладно-черной…»)

* * * («Листок сухой, без жизни и названья…»)

* * * («Единым саваном хамсин людей засыпет…»)

DUBIA (фрагменты)

* * *

Аполлинарии Владимировне

Коссиковской

«Сад сегодня тихой дрожью

И туманом весь окутан,

Вялый лист к его подножью

Обронен и перепутан.

Он шумит, шумит широко,

Лес дубовый, лес соседний.

Как печальна, как глубока

Эта песнь в тоске последней.

Милый друг уехал в поле,

За волками, наудачу.

Я гадаю поневоле…

Ну, а вечером — поплачу».

1903

* * *

Тишиною, умéршей зарею

Еще полн успокоенный дом.

И серебряно-светлой порою

Ночь приходит, и меркнет кругом.

Выхожу и стою у порога.

Мне дышать холоднó и легко.

Снег синеет. Темнеет дорога.

И деревья молчат глубоко.

Вижу — тают последние тени

У сиренево-сизых берез.

Дар ненужный — смотрю — на ступени

Ветер черные сучья принес.

И над садом, я вижу небрежно,

Поднялась и стоит, как тогда,

И глядит одиноко и нежно

Голубая, живая звезда.

1905

* * *

Из сизых туч, летевших мимо,

И из созвездий без числа,

О призрак с взглядом серафима,

О ночь, — ты мантию несла!

Я видел: пьяными волнами

Всё море потемнело вдруг.

Расплавленными ступенями

Упало солнце в мертвый круг.

В долине смутной и вечерней

Стонало что-то. Кто-то звал.

Она спускалась всё безмерней

На выси огненные скал.

И с моря двинулась прохлада,

И скоро день совсем потух.

В пыли мелькающее стадо

Усталое, загнал пастух.

Тверди случайную молитву

И вежды сонные смежай.

А завтра гаснущую битву,

Безумец, первый продолжай!

1906

РАССВЕТ

Ты посмотрел. Поля блаженны.

И ясен ястреба полет.

И запоздалый, и смятенный,

Туман к лощинам припадет.

Смотрел ты, огненный и ранний,

И лезвием горит река.

Блестят отточенные грани,

Летят и блещут облака.

Сверкает праздник колокольный

Над травами росистых нег.

И зверь ночной, лесной и дольный,

Хоронит хищный свой набег.

Потухших снов мне было мало.

Поющих — и забытых слов.

Пусть это пламя ликовало

С своих сафирных берегов.

Веселый блеск, движенье пятен

На этих солнечных ветвях,

Весь мир — он не был мне понятен

В своих звенящих зеленях.

1907

* * *

День ниспадал, незримыми парами

Пронизанный. В дыханье тяжком трав.

Ночь подошла, смиренными тенями

К земным полям ласкаясь и припав.

И душный сон меня объял глубоко.

Быть может, тьма обильно пролилась,

Быть может, ночь тревогою потока

Здесь в тишину сурово ворвалась.

Но день другой вставал непобедимо.

Вода и холод. Мокрые кусты,

Продрогшие от утреннего дыма,

Струятся робко в небе красоты.

Кругом леса, шумящие просторно,

И ветер тучу рвет со всех сторон.

Как радостно кричит железный ворон

Навстречу дням, крылатым, как и он!

1907

* * *

Баронессе М. В. Таубе

Вдали людей, из светлых линий,

Я новый дом себе воздвиг.

Построил мраморный триклиний

И камнем обложил родник.

Холмы взрывая дважды плугом,

Я сеял трепетной рукой.

И стали за волшебным кругом

Колосья, тишина, покой.

И сад шумит. Колеблят воды,

Прияв, осеннюю звезду.

Но я сегодня в дом свободы

Кого-то суеверно жду.

Смутит ли он нескромным эхом

Листы тускнеющих аллей

И шумным опорочит смехом

Простор молитвенных полей.

Прискачет всадник в броне медной.

Или усталая жена

Придет ко мне в одежде бедной,

И непонятна, и бледна.

Кто знает? — или недруг тайный

Войдет в отворенную дверь

Рассказом горести случайной

Тревогу разбудить потерь.

1907

* * *

И горечи не превозмочь —

Ты по земле уже ходила, —

И темным путником ко мне стучалась ночь,

Водою мертвою поила.

1909

К МОРЮ

Дыханьями целебными врачуя

И дуновеньем жарких островов,

Ты притекло, без устали кочуя,

До каменных — до наших берегов.

И, сумраком свисающим объято

И с якорей срывая корабли,

Течешь назад — бездонное когда-то —

Бессильное у мертвенной земли.

И с горечью, теперь усугубленной,

Земную муть с собою уноси!

И пеной брызг, и легкой, и соленой,

Мои глаза и душу ороси!

Но к пристани иного новоселья

Моей души веселую печаль,

Моей души изменчивое зелье,

Слабеющим движеньем не причаль.

1909

INSANIA

Гр. Ю. А. Олсуфьеву

Воскресшей памятью к истлевшим именам

Я уходил, неосторожный,

В померкшие поля, по стертым ступеням,

С душой тоскующей мешая фимиам,

Как с этой пылью придорожной.

В туманной прелести морская полоса

Сквозь дым скользящий протекала.

И ветер шевелил и трогал волоса,

И утра брезжила тревожная краса,

Вставало солнце — и сверкало.

И в дымной пристани проснулись корабли,

В песок окутанные вязкий.

Их крылья в небосвод подняться не смогли.

И маки темные стоят. И отцвели

У мутных вод забытой ласки.

Отчалить медленно на чутком корабле?

Соленый ветер развевался.

Но снасти сплетены в запутанном узле.

Остаться… Или плыть к невидимой земле?

И я стоял — и колебался:

Там гордых мучениц горячая тоска

Свою любовь запечатлела

За медной тишиной и тяжестью замка.

Да не дотронется случайная рука

Их недоступного предела.

1909

* * *

В. М. Дешевову

Со всех сторон, морозный и зыбучий,

Ночной простор со всех сторон хрустит.

И, в пыль снегов мешая дым колючий,

Широкие напевы шелестит.

И по стезям извилистого следа,

Впрягая пса в узорчатый ремень,

Пустынен бег кочевий самоеда,

Голодных стад безрадостная тень.

И к берегам лиловым океана,

Где черных вод блуждающий пустырь,

Молвою вод, пургою урагана

Несет свой вздох угрюмая Сибирь.

И холодней незыблемого снега,

Синее льда и Лены холодней,

Полярных стран скучающая нега,

Сверкает ночь блистанием кремней.

1910

* * *

О. Л. Делла-Вос-Кардовской

В душе земля с подземным, злым огнем.

А сверху стебли тонко перевились.

И небо есть — и в черный водоем

Потоки звезд бесчисленно склубились.

Колючий снег истаял и ушел.

По берегам зазеленели вёсны.

В моей душе цвело жужжанье пчел,

Благоуханий запах перекрестный.

В последний час на землю упадет

Осенний плод, и сладкий, и упругий.

Тогда услышу гул внезапных вод,

Услышу крик оледенелой вьюги!

1910

* * *

Благодарю тебя за этот тонкий яд,

Которым дышит клен осенний,

И городских небес зелено-мутный взгляд.

За шумы дальние, за этот поздний час,

И эти жесткие ступени,

Где запыленный луч зарделся — и погас.

1910

* * *

Je t’adore à l’égal de la voûte nocturne.

Baudelaire*

«Над городом гранитным и старинным

Сияла ночь — Первоначальный Дым.

Почила Ночь над этим пиром винным,

Над этим пиром огненно-седым.

Почила Мать. Где перелетом жадным

Слетали сны на брачный кипарис —

Она струилась в Царстве Семиградном

В зияньи ледяных и темных риз!

И сын ее. Но мудрости могильной

Вкусивший тлен. И радость звонких жал?

Я трепетал, могущий и бессильный,

Я трепетал, и пел, и трепетал».

1911

_____________________

* Я люблю тебя так, как ночной небосвод.

Бодлер.

* * *

Горели лета красные цветы,

Вино в стекле синело хрупко;

Из пламенеющего кубка

Я пил — покуда пела ты.

Но осени трубит и молкнет рог.

Вокруг садов высокая ограда;

Как много их, бредущих вдоль дорог,

И никому из них не надо

Надменной горечи твоих вечерних кос.

Где ночью под ногой хрустит мороз

И зябнут дымные посевы.

Где мутных струй ночные перепевы

Про коченеющую грусть

Моей любви — ты знаешь наизусть.

1912

* * *

Где лики медные Тиверия и Суллы

Напоминают мне угрюмые разгулы,

С последним запахом последней резеды

Осенний тяжкий дым вошел во все сады,

Повсюду замутил золóченые блики.

И черных лебедей испуганные крики

У серых берегов открыли тонкий лед

Над дрожью новою темно-лиловых вод.

Гляжу: на острове посередине пруда

Седые гарпии слетелись отовсюду

И машут крыльями. Уйти, покуда мочь?

…………………………………………….

И тяготит меня сиреневая ночь.

1912

* * *

Бессильному сказать — «какая малость»

Мне что-то смутное сегодня мстит.

Июльский день. И жаркая усталость

Коричневой листвою шелестит.

Пока идут года, душа на убыль

Идет. И, в отцветании минут,

Среди стволов белеющие клубы

В лазурном дне медлительно плывут.

Дразнящей весело, и бессердечно

Волнующей неопытную грудь,

Конечно, я еще хочу улыбки встречной,

Я думаю еще — «когда-нибудь».

Но этих облаков, летящих мимо,

Таящих молнию, и смерч, и лед,

Счастливых стад серебряного дыма,

Надоедает белый перелет.

1912

* * *

Самонадеянно возникли города

И стену вывел жадный воин,

И ядовитая перетекла вода,

Отравленная кровью боен.

Где было всё и бодро и светло,

Высокий лес шумел над лугом,

Там дети бледные в туманное стекло

Глядят наследственным недугом.

И девушка раскрашенным лицом

Зовет в печальные вертепы;

И око мертвое, напоено свинцом,

Глядит насмешливо и слепо.

Заросшим следом авелевых стад

Идти в горячем ожиданьи?

Где игры табунов раздолье возвестят

Своим неукротимым ржаньем?

Где овцы тучные, теснясь, перебегут

По зеленеющим обрывам,

К серебряным ручьям блаженно припадут

Глотками жажды торопливой?

Так: прежде хищника блестел зеленый глаз,

Стервятник уносил когтями.

И бодрствовал пастух, и, опекая, пас,

И вел обильными путями.

Но вымя выдоил, и нагрузил коня

Повсюду осквернивший руку:

По рельсам и мостам, железом зазвеня,

Несет отчаянье и скуку.

И воды чистые, они не напоят,

Когда по нивам затоплённым

Весенний табунок понурых жеребят

Тоскует стадом оскопленным.

1912

* * *

Дорогой северной и яркой

Старуха — и навстречу мне

Она идет в одежде жалкой

В лесной и строгой белизне.

Сегодня утром воздух синий.

Благоухающий мороз.

И под ногой хрустящий иней,

И космы звонкие берез.

Вино нерукотворной пищи

Дозволил справедливый Бог:

И в одинокой этой нищей

Он солнце радости зажег.

Но я мучительным соблазном

Колеблюся, как темный бес,

Пока вокруг слепит алмазным,

Алмазным снегом белый лес.

1912

СЕНТЯБРЬ

Внезапной бурею растрепана рябина

И шорохом аллей,

Вчерашнего дождя осыпались рубины

На изморозь полей.

И снова солнечный, холодный и приятный,

И день, и блеск садов.

И легкой зелени серебряные пятна

В прозрачности прудов.

Морского воздуха далекое дыханье

Как ранняя весна.

Глав позолоченных веселое сверканье.

Безлюдье. Тишина.

Пусть это только день, и час, или мгновенье,

Пусть это день один,

И в тонком воздухе я чую дуновенье

И холод первых льдин.

Но солнце катится, и сердце благодарно

В короткие часы

За желтый мед листвы, и полдень светозарный,

И ясный звон косы.

Церера светлая сегодня отдала мне

И запахи смолы,

Все эти серые и розовые камни,

И мокрые стволы.

1912

Царское Село

* * *

Устало солнце, жегшее спокойно

Полет стрекоз и зоркие труды.

И отсверкал Июль рекою знойной,

Роняя недозрелые плоды

В зеленый хмель. Завянул дягиль белый.

Вливая горечь в сумрак отсырелый,

Анисовые чахли кружева…

Повсюду буйная сошла трава,

И облака, как клочья серой ваты,

Текли гурьбой в огнистые закаты.

А я следил природы поворот:

Внезапные и злые перемены,

И трепеты осин над рябью вод,

И мокрых пней зияющие тлены,

И снизу зеленеющие мхи.

Сметая горсть осенней шелухи,

Рождался ветер в холоде и буре.

Дожди шумели вновь. В овечьей шкуре

Стоял старик. И влажен был, и вял

Бесцветный взгляд. Но я таким не стал.

Я не ушел безлунною, вечерней,

Щемящею порой, угрюмый, в сад,

Где полон пруд и золота и черни,

Где гнезда разоренные висят,

И воронья гортанное стенанье.

Где обессилено припоминанье

За шумом вод, за убылью мечты.

Ноябрьским утром не вернешься ты

Над черною и гневною рекою,

С печальным ртом и тонкою рукою.

Но в яркий день, когда слепят снега,

На глянце этих прутьев рыже-красных

Стеклянный лед. И бодрая нога

Хрустит поляной белой и безгласной,

Блеснул иной, зелено-карий взгляд.

Кругом мороз, а я гляжу назад,

За розовым ее — мужицким платьем.

Она сурово тронет сладострастьем

Упорного и черствого скупца.

Она играет прелестью лица

Веселою своей. И кровь напрасно

Перебежит. Безлюдье. Всё опасно.

1913

ИСКУШЕНИЕ

Она уже идет трущобою звериной,

Алкая молодо и требуя права,

И, усыпленная разлукою старинной,

Любовь убитая — она опять права.

Ты выстроил затвор над северной стремниной,

Где в небе северном скудеет синева;

Она передохнет в твой сумрак голубиный

Свои вечерние и влажные слова.

И, сердце ущемив, испытанное строго,

Он в расселине елового порога

Воздушною струей звенит и шелестит.

Скорее убегай и брось далекий скит!

С глазами мутными! Ночными голосами

Она поет! Шумит весенними лесами!

1913

* * *

Видел тебя сегодня во сне, веселой и бодрой.

(Белый наш дом стоял на горе, но желтый от солнца.)

Всё говорил о себе, да о том, что в тебе нераздельно

Трое живут: ненавистна одна, к другой равнодушен,

Третья прелестна и эту люблю старинной любовью.

1913

LA CRUSHE CASSÉE*

Ни этот павильон хандры порфирородной

(Предел, поставленный тоске простонародной),

Где сладострастие и дымчатый агат,

А ныне — факелов потушенный обряд;

Ни в триумфальный год воздвигнутая арка,

Где лицемерен цвет намеренно неяркий;

Ни гладь зеленая бесчисленных запруд,

Ни желтый мох камней, как будто плесень руд,

На скудном севере далекий отблеск Рима,

Меня не повлекут назад необоримо.

Я тоже не пойду по траурным следам,

Где — «равнодушная к обидам и годам»

Обманутым стихом прославленная Pace**

Стоит, довольная придворною удачей:

Помолодеть и ей внезапно довелось!

Отремонтирован ее ужасный нос

Ремесленным резцом; и выбелены раны,

Что накопили ей холодные туманы.

Я буду вспоминать, по-новому скупой,

Тебя, избитую обыденной тропой,

Сочувствием вдовы, насмешкой балагура…

С рукой подпертою сидящую понуро.

Я вечер воскрешу и поглотят меня

Деревьев сумерки. Безумолчно звеня,

Пускай смешается с листвою многошумной

Гремучая струя и отдых мой бездумный.

1913

Царское Село

__________________

* Разбитый кувшин (франц.).

** Нос Pace, статуи в Царскосельском парке (смотри «Кипарисовый ларец» И .Ф. Анненского), приделан в июне 1913 года. (Прим. В. Комаровского).

ОХОТА

Бар. Е. Ф. Таубе

Князь-Епископ сегодня гарцует.

Свита скачет на пегих конях.

В соснах бешено ветер танцует,

Бегло вьется в густых сединах.

Всюду эта глубокая осень

К бурым, сизым лесам прилегла,

Где склубились у северных сосен

Дым, и темная сырость, и мгла.

И смеется, и полнится лаем

Воздух влажно-соленый окрест.

И в тумане едва замечаем

На соборе сияющий крест.

Горделивая скачет охота,

Где недавние жаты овсы.

Князь-Епископ — сегодня забота

Только эти веселые псы!

1908

МУЗЕЙ

П. И. Нерадовскому

Июльский день. Почти пустой музей,

Где глобусы, гниющие тетради,

Гербарии — как будто Бога ради —

И черный шлем мифических князей.

Свиданье двух скучающих друзей,

Гуляющих в прохладной колоннаде.

И сторожа немое: «не укрáди»,

И с улицы зашедший ротозей.

Но Боже мой — какое пепелище,

Когда луна совьет свое жилище,

И белых статуй страшен белый взгляд.

И слышно только — с площади соседней,

Из медных урн изогнутых наяд,

Бегут воды лепечущие бредни!

1910

ВЕЧЕР

За тридцать лет я плугом ветерана

Провел ряды неисчислимых гряд;

Но старых ран рубцы еще горят

И умирать еще как будто рано.

Вот почему в полях Медиолана

Люблю грозы воинственный раскат.

В тревоге облаков я слушать рад

Далекий гул небесного тарана.

Темнеет день. Слышнее птичий грай.

Со всех сторон шумит дремучий край,

Где залегли зловещие драконы.

В провалы туч, в зияющий излом,

За медленным и золотым орлом

Пылающие идут легионы.

1910

АВГУСТ

В твоем холодном сердце мудреца

Трибун, и жрец, и цензор — совместится.

Ты Кассия заставил удавиться

И римлянам остался за отца.

Но ты имел придворного льстеца

Горация — и многое простится…

И не надел, лукавая лисица,

Ни затканных одежд, ни багреца.

Пасется вол над прахом Мецената,

Растет трава. Но звонкая цитата

Порою вьет лавровые венки.

Пусть глубока народная обида!

Как мерный плеск серебряной реки —

Твой острый слух пленяла Энеида.

1911

TOGA VIRILIS*

На площадях одно лишь слово — «Даки».

Сам Цезарь — вождь. Заброшены венки.

Среди дворов — военные рожки,

Сияет мед и ластятся собаки.

Я грежу наяву: идут рубаки

И по колена тина и пески;

Горят костры на берегу реки,

Мы переходим брод в вечернем мраке!

Но надо ждать. Еще Домициан

Вершит свой суд над горстью христиан,

Бунтующих народные кварталы.

Я никогда не пробовал меча,

Нетерпеливый, — чуял зуд плеча,

И только вчуже сердце клокотало.

1911

_____________________

* Toga virilis (лат.) — мужская тога, которую римский юноша надевал при достижении совершеннолетия, в 16 лет.

ВОЗРОЖДЕНИЕ

Гр. Л. Е. Комаровской

Я обругал родную мать.

Спустил хозяйские опалы.

И приходилось удирать

От взбешенного принципала.

Полураздетый, я заснул,

Голодный, злой, в абруцкой чаще.

И молний блеск, и бури гул,

Но сердцу стало как-то слаще.

И долго, шалый, по горам

Скакал и прыгал я, как серна.

Но, признаюсь, по вечерам

На сердце становилось скверно.

С холодных и сырых вершин

Спущусь ли в отчую долину?

Отдаст ли розгам блудный сын

Свою озябнувшую спину?

Нет. Забывая эту ширь,

Где облака бегут так низко,

Стучись, смиренный, в монастырь

Странноприимного Франциска.

Доверье, ласка пришлецу.

Меня берут — сперва как служку.

Пасу овец, или отцу

Несу обеденную кружку.

На всё распределенный день:

Доят коров, и ставят хлебы,

И для соседних деревень

Вершат молитвенные требы.

Или на сводчатой стене

Рисуют ангельские кудри…

А после мессы, в тишине, —

Дела еще смиренномудрей.

Постятся. Спаржа и салат.

Лишь изредко крутые яйца.

Из мяса же они едят —

И тоже редко — только зайца.

Послушен, кроток, умилен,

Ищу стигмат на грешном теле.

Дни чисты. Разум усмирен.

И сновиденья просветлели.

На пятый месяц, наконец,

Дрожит рука, берусь за кисти.

Ее, гонявшую овец,

Господь направи и очисти!

Ползком вдоль монастырских стен

На ризах подновляю блики.

Счищаю плесень: едкий тлен

Попортил праведные лики.

Мадонна в гаснущей заре.

Святой Франциск, святой Лаврентий,

И надписи на серебре

На извивающейся ленте.

Или с востока короли,

В одежде празднично-убранной,

В чалмах и перьях, повезли

Христу подарок филигранный.

Или под самым потолком,

Где ангел замыкает фреску,

Рисую вечером, тайком,

Черноволосую Франческу.

1910

В НЕМЕЦКИХ ГОРАХ

О страннике, одетом в плащ зеленый,

Расплакалась апрельская тоска.

Грустят снега. И сыростью влюбленной

В еловый лес спустились облака.

Сквозит туман. И в чермных котловинах

Стоит форель в стеклянной глубине.

И с каждым днем всё выше, гривой львиной,

Взлетает солнце в золотом огне.

Ты, Рюбецаль, над горной стороною

Раскатистым копытом простучи

И, промелькнувши челкой вороною,

Шальной поток внезапно протопчи!

1910

Песнь служанки

Пускай почтарь трубит с высоких козел,

Летит письмо в открытое окно,

Но Фихте Вам всю душу заморозил

И Вам весна и осень — всё равно?

Звучат ручьи — бессонны, неустанны,

Зеленым светом тлеют светляки.

Взойдет луна. Кругом цветут каштаны

И девушки — мы собрались в кружки.

Всем христианам новое стремленье

От глубины души дает весна.

В такие дни Ваш холод — преступленье…

Но господин барон, как сатана?

1911

РЫНОК

Д. Н. Кардовскому, на заданную им тему

Здесь груды валенок и кипы кошельков,

И золото зеленое копчушек.

Грибы сушеные, соленье, связки сушек,

И постный запах теплых пирожков.

Я утром солнечным выслушивать готов

Торговый разговор внимательных старушек:

В расчеты тонкие копеек и осьмушек

Так много хитрости затрачено — и слов.

Случайно вызванный на странный поединок,

Я рифму праздную на царскосельский рынок,

Проказницу, — недаром приволок.

Тут гомон целый день стоит, широк и гулок.

В однообразии тупом моих прогулок,

В пустынном городе — веселый уголок.

1911

* * *

Изгнанники, из тьмы пещер,

Мы провожали жадным взглядом

По морю яркому надменный бег галер,

Перебегавших к Симплегадам.

Исчезли. Взор блуждает, туп.

Печаль поет свои литии.

Но в криптах памяти воскресла радость труб,

Аргира в бармах Византии.

Под истязаньями вериг

Зажглись языческие ласки.

Победы вспомнились разубранных квадриг,

Пиров полуночные пляски.

Как будто в позабытый скит,

В пустыню каменного зноя,

Стопою легкою императрица Зоя

Вошла — и сердце бередит.

1911

БЛУДНЫЙ СЫН

Печален воздух. Темен стыд.

И не обут, и не умыт,

У запертых еще дверей

Стою. Репейник и пырей

Покрыты каплями росы.

Пускай мне ноги лижут псы

В саду почтенного отца.

И не заплаты беглеца,

Не копоть омертвелых рук,

Водивших в зное рабий плуг

И с принужденностью тупой

Свиней в скалистый водопой;

Но эта пыль земного зла

В душе так тускло-тяжела,

Что даже если б и возник

Родителей веселый крик,

Когда бы даже мать сама

Меня бы повела в дома,

Чалму стараясь развязать,

Я не сумел бы рассказать…

Отцу бессовестный палач,

Не удержал бы женский плач!

Испить на дне пустой души

Не уксус казни… только вши,

Исчадье вавилонских дев,

Испытывать внезапный гнев

И устыдиться, что на суд

Несешь заплеванный сосуд!

1911

ЗАКАТ

Я подвиг совершил военный и кровавый

И ухо напитал немолчным гулом славы,

И приобщен к Руну, и крепостные рвы

Над входом стерегут изваянные львы;

В весеннем воздухе серебряные трубы

Звучат без устали. Пажей пестры раструбы.

Друг Императора, великий Тициан,

Мне посоветовал соорудить фонтан,

Я окружил его стеблями тучных лилий,

Растущих сладостно в прохладе влажной пыли.

Дождливой осенью резвящиеся псы

Отыскивают след уклончивой лисы,

Рычат и прядают оскаленные доги,

В поток бросается олень широкорогий…

Собачьим холодом пронизанный январь

С собою принесет дымящуюся гарь,

И жарит кабана язвительное пламя,

А в небе плещется прославленное знамя

И с ветром говорит. И тихо шьет жена,

И шея нежная ее обнажена.

Мадонна! потуши припоминанья сердца:

Я, звонким молотом дробивший иноверца,

Фриульских берегов надежда и оплот,

У Кефалонии испепеливший флот,

В болотах Павии настигнувший Франциска,

Я в недрах совести ищу поступок низкий…

В телесной белизне коралловых цветов

Мне плоть мерещится изрубленных бойцов,

В кудрявой зелени мелькают чьи-то лица.

Моя жена молчит и спрашивать боится.

В огне играющем и красном видит взгляд

Кощунственные сны и воспаленный ад.

1912

ИТАЛЬЯНСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

La dove io t’amai primo…

Michel-Angelo*

Утром проснулся рано.

Поезд в горной стране.

Солнце. Клочья тумана.

Воздух свежий в окне.

Эхо грохотом горным

Множит резкий свисток.

Снег по деревьям черным.

Пенный мелькнет поток.

Знаю — увижу скоро

Древних церквей виссон.

Кружевом Casa d’oro**

Встанет солнечный сон.

Вечером пенье. Длится

Радости краткий хмель.

Море. Сердце боится:

Поздний страшен апрель.

В прошлом — тяжкие веки,

Сонные дни, года;

Скованы русские реки

Серой корою льда.

Люди солнца не помнят;

Курят, снуют, грустят;

В мороке мутных комнат

Северный горький чад…

1912

_____________________

* Там, где я любил тебя прежде…

Микельанджело (итал.).

** Золотой Дом (ит.) — дворец в Венеции

Je montai l’escalier d’un pas

Théophile Gautier*

Пылают лестницы и мраморы нагреты,

Но в церковь и дворец иди, где Тинторетты

С багровым золотом мешают желтый лак,

И сизым ладаном напитан полумрак.

Там в нише расцвела хрустальная долина

И с книгой, на скале, Мария Магдалина.

Лучи Спасителя и стол стеклянных блюд.

Несут белеющее тело, ждет верблюд:

Разрушила гроза последнюю преграду,

Язычники бегут от бури в колоннаду

И блеск магический небесного огня

Зияет в воздухе насыщенного дня.

1912

_____________________

* Взойду по лестнице медлительно и грузно.

Теофиль Готье (фр.).

III

…Squilla di lontano

Dante*

Вспорхнула птичка. На ветвистой кроне

Трепещет солнце. Легкий кругозор,

И перелески невысоких гор,

Как их божественный писал Джорджоне.

Из райских тучек сладостный кагор

Струится в золотистом небосклоне,

И лодочник встает в неясном звоне,

И шевелится медленно багор.

Дохнула ночь болотом, лихорадкой.

Перегорев, как уголь, вспышкой краткой,

Упало солнце в марево лагун.

Ночь синяя — и в самом восхищеньи

(Я с севера пришел, жестокий гунн)

Мне тяжело внезапное смущенье.

1913

_____________________

* Дальний звон внимая, / Подобный плачу над умершим днем…

Данте (итал.). Перевод М. Лозинского

В стране, где гиппогриф веселый льва

Крылатого зовет играть в лазури…

Н. Гумилев

Гляжу в окно вагона-ресторана:

Сквозь перья шляп и золото погон

Горит закат. Спускается фургон,

Классической толпой бегут бараны.

По виноградникам летит вагон,

Вокруг кудрявая цветет Тоскана,

Но кофеем плеснуло из стакана,

С окурками смешался эстрагон…

Доносятся слова: Барджелло, Джотто,

Названья улиц, книжные остроты,

О форуме беседует педант.

Вот Фьезоле. Cuique* — свой талант:

И я уже заметил профиль тонкий

Цветочки предлагающей девчонки.

1913

_____________________

* Каждому — часть латинского выражения cuique suum — каждому свое.

И ты предстала мне, Флоренция,

Как многогрешная вдова,

Сжимающая индульгенцию,

Закутанная в кружева.

Его костер как будто курится!

Как будто серая зола

Все эти своды, эти улицы,

Все эти камни обмела.

Звеня узорными уздечками,

По ним спускался и сверкал,

Дразня бесстыдными словечками,

Неугомонный карнавал.

И будто здесь Савонаролою

Навеки радость проклятá…

Над мертвою Прокридой голою

Дрожат молитвенно уста!

1913

Как Цезарь жителям Алезии

К полям все доступы закрыл,

Так дух забот от стран поэзии

Всех в век железный оградил.

Валерий Брюсов

Как древле — к селам Анатолии

Слетались предки-казаки,

Так и теперь — на Капитолии

Шаги кощунственно-тяжки.

Там, где идти ногами босыми,

Благословляя час и день,

Затягиваюсь папиросою

И всюду выбираю тень.

Бреду ленивою походкою

И камешек кладу в карман,

Где над редчайшею находкою,

Счастливый, плакал Винкельман!

Ногами мучаясь натертыми,

Накидки подстилая край,

Сажусь — а здесь прошел в когортами

Сенат перехитривший Кай…

Минуя серые пакгаузы,

Вздохну всей полнотою фибр.

И с мутною водою Яузы

Сравню миродержавный Тибр!

1913

VII

O sol beato!*

В гостинице (увы — в Неаполе!)

Сижу один, нетерпелив.

Дробинки горестно закапали

И ощетинился залив.

Над жерлом хмурого Везувия,

Уснувшего холостяка,

Как своды тяжкие Витрувия —

Гроза склубилась в облака.

Раскрою книгу — не читается;

Хочу писать — выходит вздор;

А занавеска раздвигается,

Стучит дверями коридор.

А рядом едкими укорами

Супруга потчует жена,

Несдержанными разговорами

Моя печаль раздражена.

Минуты длятся бесталанные,

Как серый пепел серых лав;

Вдруг — и лучи обетованные

Вторгаются, затрепетав!

Опять смеется солнце южное,

Мгновенье — высохнет балкон;

А переулок блещет лужами,

На vetturino* — балахон.

Опять, размахивая косами,

В окне — и прямо против нас,

Она проветривает простыни

И полосатый свой матрас.

И всюду воздух опьяняющий,

Пестро-раскрашенный Восток.

А я — веселый, обоняющий

Ее мелькающий цветок!

1913

_____________________

* О прекрасное солнце! (итал.)

РАКША

Осенней свежести благоуханный воздух,

Всепроникающий, дарует сладкий роздых,

Балует и поит родимым молоком…

Под алебастровым и пышным потолком

Висит широкая, померкнувшая люстра.

В огромной комнате торжественно и пусто.

Квадратами блеснет дубовый, светлый пол…

Но сдвинут в малый круг многосемейный стол,

И — праздные следы исчезнувшего улья —

Расставлены вдоль стен рассохшиеся стулья.

Напыщенной рукой отодвигая трость,

Щедротой царскою задабривая злость,

С мутно-зеленого холста взирает Павел…

Он Ракшу подарил и памятник поставил

В румяной красоте бесчисленных девиц*;

И смотрит со стены безусых много лиц,

Сержанты гвардии, и, с Анною в алмазах,

Глядит насмешливо родоначальник Глазов**.

Усердно слушает его далекий внук —

И каждый птичий писк, и деревенский звук,

И скотного двора далекое мычанье…

И снова тишина и долгое молчанье.

В осенней сырости и холоде зимы,

Равно, еще стоят, средь серой полутьмы,

Шкапы, где спутаны и мысли и форматы,

Дела военные и мирные трактаты;

Где замурованы, уснувшие вполне,

Макиавелли, Дант, и Байрон, и Вине.

Бывало, от возни, мальчишеского гама,

Сюда я уходил, — Колумб, Васко де Гама, —

В новооткрытый сад и ядов и лекарств,

Где пыль моршанская*** легла над пылью царств,

И человечество — то прах, то бесконечность —

Свой хрупкий зигурат бесцельно зиждет в вечность.

Разыскивая всех, разузнавая всё,

Я всё перелистал: Лукреция, Руссо,

Паскаля чистые сомненья и уроки,

Под добродетелью сокрытые пороки,

Тщеславье, что в душе сидит так глубоко

(А герцог отыскал его Ларошфуко),

И всё, что, меж войной, охотой, фимиамом,

Былые короли писали умным дамам,

Что хитрый Меттерних, скучая не у дел,

В историю вписал или не доглядел,

Бантыш и Голиков, — где Миних, где Румянцев,

И Петр молодой со сворой иностранцев, —

Мысль Чаадаева, в дыму взлетевший форт,

И комментарии, и тяжкий шаг когорт, —

Всё ум мой тешило и сладостно манило

То кровь свою пролить, то проливать чернила.

Кандида прочитав — я начинал Задиг…

Но здесь нечаянно мой дед меня настиг,

Отнял и у себя запрятал том Вольтера, —

Чтоб разум не мутил и не погасла вера.

В лес ухожу бродить, в соседние поля…

Листом орешника налипшая земля

Душистой сыростью и грязью черноземной

Волнует сердце мне. Лесистый и огромный

Простор, и в зелени не видно деревень.

Но всюду около — полынь и серый пень,

Недавних вырубок поконченное дело;

Где прежде Заповедь**** сияла и шумела

Могучей красотой нетронутых лесов, —

Сменили белизну березовых стволов

Осины мелкие и небо грустных тучек.

Всё на приданое своих подросших внучек, —

Потомство иногда тягчайшая из бед, —

Леса обрек свести чадолюбивый дед,

Да управляющий, с улыбкой бессердечной,

Свой собственный карман наполнил, всеконечно…

Тропинка тянется через мохнатый луг,

И носится кругом пьянящий сердце дух,

И вьются облака набухшей вереницей

Над белой церковью и белою больницей.

1913

_____________________

* У В.Г. Безобразова, прежнего владельца имения «Ракша», было восемь дочерей. (Прим. В. Комаровского.)

** Ракша подарена Имп. Павлом генералу Глазову, командовавшему его гатчинским войском. (Прим. В. Комаровского.)

*** Название уезда. (Прим. В. Комаровского.)

**** Название леса в Ракше. (Прим. В. Комаровского.)

* * *

Лицо печальное твое осеребрило

И день бессолнечный, и вечер темнокрылый,

И ночь безлунную. Сиянием клинка

Мерцает римлянки прелестная тоска,

И лебединые волнующие складки

На шее мраморной — торжественны и сладки.

(На копенгагенский бюст Агриппины Старшей)

1912

* * *

Шумящие и ветреные дни!

Как этот воздух пахнет медом!

Насыщенное теплым медом,

О, лето позднее и ветреные дни!

В недоуменьи первых встреч

Какая нежная суровость…

Жечь эту мудрую суровость

В перегорании преображенных встреч?

Среди прохладно-синих трав

Восторг и грустные улыбки!

Восторг и белые улыбки

В прикосновении прохладных, синих трав?

Хочу над бледным этим лбом

Волос таинственную пышность,

Твою таинственную пышность

Хочу поцеловать над бледным этим лбом!

1913

В ЦАРСКОМ СЕЛЕ

Я начал, как и все — и с юношеским жаром

Любил и буйствовал. Любовь прошла пожаром,

Дом на песке стоял — и он не уцелел.

Тогда, мечте своей поставивши предел,

Я Питер променял, туманный и угарный,

На ежедневную прогулку по Бульварной.

Здесь в дачах каменных — гостеприимный кров

За революцию осиротевших вдов.

В беседе дружеской проходит вечер каждый.

Свободой насладись — ее не будет дважды!

Покоем лечится примерный царскосел,

Гуляет медленно, избавленный от зол,

В аллеях липовых скептической Минервы.

Здесь пристань белая, где Александр Первый,

Мечтая странником исчезнуть от людей,

Перчатки надевал и кликал лебедей,

Им хлеба белого разбрасывая крошки.

Иллюминация не зажигает плошки,

И в бронзе неказист великий лицеист.

Но здесь над Тютчевым кружился «ржавый лист»,

И, может, Лермонтов скакал по той аллее?

Зачем же, как и встарь, а может быть и злее,

Тебя и здесь гнетет какой-то тайный зуд? —

Минуты, и часы, и месяцы — ползут.

Я знаю: утомясь опять гнездом безбурным,

Скучая дóсугом своим литературным,

Со страстью жадною я душу всю отдам

И новым странностям, и новым городам.

И в пестрой суете, раскаяньем томимый,

Ведь будет жаль годов, когда я, нелюдимый,

Упорного труда постигнув благодать,

Записывал стихи в забытую тетрадь…

1912

* * *

Как этот день сегодня странно тонок:

Слепительный, звенящий ряд берез;

И острое жужжанье быстрых ос

Над влажностью коралловых масленок.

Сегодня облака белеют ярки,

Нагромождает ветер эти арки,

Идешь один, как будто жданный вождь.

Младенчески чему-то сердце радо.

И падает осенняя награда —

Блистательный, широкий, светлый дождь.

1913

* * *

Мы, любопытствуя, прошли дворец и своды,

Где тень внезапно леденит.

Но равнодушие бездумного народа

Их предрассудок сохранит…

Лазурная стена сияет веселее,

Чем синий, зимний небосклон.

И Камероновы белеют пропилеи

Беспечной четкостью колонн.

Ингерманландии окутанные дали

И елей сероватый цвет.

День этот солнечный, в котором нет печали,

Но счастья — счастья тоже нет.

И всюду важные и пышные дороги

Сплелись в себялюбивый круг.

А снегом искрится и блещет скат отлогий,

Равняя озеро и луг.

Лишь ветер налетит и жжет, немного пряный,

И временами, снова злей,

Он всюду закрутит, тоскуя окаянно

Среди расчищенных аллей.

1913

АННЕ АХМАТОВОЙ

(Вечер и Четки)

В полуночи, осыпанной золою,

В условии сердечной тесноты,

Над темною и серою землею

Ваш эвкалипт раскрыл свои цветы.

И утренней порой голубоокой

Тоской весны еще не крепкий ствол,

Он нежностью, исторгнутой жестоко,

Среди камней недоуменно цвел.

Вот славы день. Искусно или больно

Перед людьми разбито на куски,

И что взято рукою богомольно,

И что дано бесчувствием руки.

1914

СТАТУЯ

Над серебром воды и зеленью лугов

Ее я увидал. Откинув покрывало,

Дыханье майское ей плечи целовало

Далеким холодом растаявших снегов.

И равнодушная, она не обещала —

Сияла мрамором у светлых берегов.

Но человеческих и женственных шагов

И милого лица с тех пор как будто мало.

В сердечной простоте, когда придется пить,

Я думал, мудрую сумею накопить,

Но повседневную, негаснущую жажду…

Несчастный! — Вечную и строгую любовь

Ты хочешь увидать одетой в плоть и кровь,

А лики смутные уносит опыт каждый!

1914

* * *

Я рад, сегодня снег! И зимнему беззвучью

В спокойном сердце нет преград.

В окно высокое повсюду смотрят сучья

И белый свет, — которому я рад.

И знаю, смерть одолевая нежно,

Опять листы согласно зацветут.

И коченевшие печалью этой снежной,

Земля оттает, травы прорастут.

Зеленый сад, зеленые кочевья!

И блеклой памятью спеша,

Вернется к вам, осенние деревья,

В урочный час, вечерняя душа…

И говорливые и ропщущие думы

Застынут, замкнутые в круг,

Где легкий хруст ветвей и сумрачные шумы,

Всепроникающий недуг.

1913

* * *

Видел тебя красивой лишь раз. Как дымное море,

Сини глаза. Счастливо лицо. Печальна походка.

Май в то время зацвел, и воздух светом и солью

Был растворен. Сияла Нева. Теплом и весною

Робкою грудью усталые люди дышали.

Ты была влюблена, повинуясь властному солнцу,

И ждала — а сердце, сгорая, пело надеждой.

Я же, случайно увидев только завесу,

Помню тот день. Тебя ли знаю и помню?

Или это лишь молодость — общая чаша?

1913

* * *

Июль был яростный и пыльно-бирюзовый.

Сегодня целый день я слышу из окна

Дождя осеннего пленительные зовы.

Сегодня целый день и запахи земли

Волнуют душу мне томительно и сладко

И, если дни мои еще вчера текли

В однообразии порядка…

1914

* * *

То летний жар, то солнца глаз пурпурный,

Тоска ветров и мокрый плен аллей, —

И девушка* в тоске своей скульптурной

В осенний серый день еще милей.

Из черных урн смарагдовых полей

Бежит вода стремительно и бурно, —

И был тяжел ей лета пыл мишурный,

И ей бодрей бежать и веселей.

Над стонущей величественной медью

Бежит туман взволнованною твердью,

Верхушки лип зовут последний тлен.

Идет сентябрь, и бодрыми шагами,

В предчувствии осенних перемен,

Он попирает сучья под ногами.

<Первая публикация: "Звено",

Париж, 1924, No 69>

* * *

Июньской зелени дубов, прохладно-черной,

И полдню-золоту, и сини, точно горной,

И белым облакам — в ответ — молчат сердца.

Забывшие любить, усталые бороться,

Усталые глядеть и видеть без конца

Как медленно течет и терпеливо льется

Зеленая вода. Вот мертвая пчела

Упала с сломанною веткой. Поплыла.

И рябью движется в мучительном значеньи

Как этот летний день в сверкающем свеченьи?

1911

* * *

Листок сухой, без жизни и названья,

Я думал, май еще далек,

Но веет здесь весеннее дыханье,

Уже летает мотылек.

Окроплены незримою рукою

Весны душистые цветы.

И я вошел с сердечною тоскою

В твой светлый сад.

Простишь ли ты?

1911

* * *

Единым саваном хамсин людей засыпет,

Трехгранный обелиск крошит в песок пустынь,

Квадраты заметет разграбленных святынь,

Смешает с мусором храм-параллелопипед.

И переживший всё, — Арабов и Египет,

Размерной поступью качавший торг рабынь,

Верблюд несет воды проголклую полынь,

Колючие кусты, обгладывая, щипет.

В задоре похвальбы неисправимый род

То море теплое в Сахару низведет!

То мертвый Ассуан садами возродится!

Но ветер налетит — самовлюбленный бог

В расплавленную пыль, среди верблюжьих ног,

Дрожащий, плачущий, — по-прежнему ложится.

1914

DUBIA

фрагменты

<...> Гроза едва умчалась

И золотом вся чаща залита.

Смеешься ты, но в смехе том осталась

Слеза, грозы минувшей сирота.

………………………………………….

Чьи-то тени вдоль белой ограды

Идут в сад, где зеленая тьма.

………………………………………….

Песни любви — это песни мечтанья.

Верно одно — сладострастье лобзанья.

Первая пристань

Автор: Комаровский Василий Алексеевич

Обратная связь

Вопрос администратору