Стихотворения

Автор: Нарбут Владимир Иванович


                              Владимир Нарбут.

                               Стихотворения

----------------------------------------------------------------------------
     Антология русской лирики первой четверти XX века
     М., "Амирус", 1991
----------------------------------------------------------------------------

                                 Содержание

     Архиерей. (Аллилуйя. 1921)
     Бастилия. (Советская земля. 1921)
     В эти дни. (Там же)
     Волк. (Аллилуйя. 1921)
     Гадалка. (Там же)
     Горшечник. (Там же)
     Кобзарь. (Советская земля. 1921)
     "России синяя роса". (Там же)
     Россия. (Там же)

                                   ВОЛК.

                    Живу, как вор, в трущобе одичавший,
                    впивая дух осиновой коры
                    и перегноя сонные пары,
                    и по ночам бродя, покой поправши.
                    Когда же мордой заостренной вдруг
                    я воздух потяну и - хлев овечий
                    попритчится в сугробе недалече,-
                    трусцой перебегаю мерзлый луг,
                    и под луной, щербатой и холодной,
                    к селу по - за ометами крадусь.
                    И снега, в толщь прессованного, груз
                    за прясла стелет синие полотна.
                    И тяжко жмутся впалые бока,
                    выдавливая выгнутые ребра,
                    и похоронно воет пес недобрый:
                    он у вдовы - на страже молока.
                    "Не спит, не спит проклятая старуха!"
                    Мигнула спичка, желтый встал зрачок.
                    Чу!
                        Звякнул наст...
                                        Как будто чей прыжек...
                    - Свернулось трубкой, в инее все, ухо...


                                  ГАДАЛКА.

                      Слезливая старуха у окна
                      гнусавит мне, распластывая руку:
                      - Ты век жила и будешь жить - одна,
                      но ждет тебя какая-то разлука.
                      Он, кажется, высок и белоус.
                      Знай: у него на стороне - зазноба,..
                      На заскорузлой шее - низка бус:
                      Так выгранить гранаты и не пробуй!
                      Зеленые глаза - глаза кота,
                      скупые губы - сборками поджаты;
                      с землей роднится тела нагота,
                      а жилы - верный кровяной вожатый.
                      Вся закоптелая, несметный груз
                      годов несущая в спине сутулой,-
                      она напомнила степную Русь
                      (ковыль да таборы), когда взглянула.
                      И земляное злое ведовство
                      прозрачно было так, что я покорно
                      без слез, без злобы - приняла его,
                      как в осень пашня - вызревшие зерна.


                                 ГОРШЕЧНИК.

                     В кляксах дегтя шаровары у горшени
                     и на выпуск полосатая рубаха;
                     пояс - узкий ремешок.
                                        А в пышном сене -
                     за соломенной папахою папаха.
                     Златом льющейся, сверленою соломой
                     гнезда завиты: шершавый и с поливой,
                     тот - для каши, тот - с утробой, щам знакомой,
                     тот - в ледник - для влаги, белой и ленивой.
                     Хрупко-звонкие, как яйца, долговязы,
                     дутые, спесивые горшки-обжоры -
                     нежатся на зное, сеющем алмазы
                     на захлестнутые клевером просторы.
                     А за клевером пшеницы наливное
                     желтое-прежелтое сухое поле
                     рясным шорохом кузнезникам на зное
                     пособляет гомонить о ясной доле...
                     Вперевалку, еле двигая рогами,
                     мордою тупою и зобатой выей -
                     мерно тащатся волы над колеями,
                     и глаза их - луны синие, живые.
                     Деревянное ярмо квадратной рамой,
                     ерзая, затылок мшистый натирает...
                     Господи!
                           Как и пред Пасхой, тот же самый
                     колокольчик в небе песню повторяет!...
                     Вьется - плачет жаворонок-невидимка
                     (ты ль то, ангелок серебряно-крылатый?);
                     он - и над полями, он - и над заимкой,
                     он - и над колодцем, у присевшей хаты.
                     Скрипнул воз.
                          - "Горшки, горшки",- скороговоркой,
                     женщине веснущатой, в короткой юбке,
                     молвит человек, оглядываясь зорко,
                     и плюет сквозь зубы, покопавши в трубке.
                     А волы жуют широкими губами
                     (тянут деловито мокрую резину),
                     проверяя ребра вялыми хвостами
                     у горожи редкой - перед жердью длинной.


                                 АРХИЕРЕЙ.

                  Натыкаясь на посох высокий, точеный,
                  с красноватой ребристою рыбьей головкой,
                  строго шествует он под поемные звоны:
                  понамарь тормошит вислоухие ловко.
                  Городской голова, коренастый и лысый
                  (у него со лба на нос стекают морщины),
                  и попы, облеченные в крепкие ризы,-
                  благочинный вертлявый, как весь из пружины,
                  и соборный брюхатый (ужели беремен?),-
                  заседатель суда, запятая-подчасок,-
                  все за ним, все за ним.
                                     Бесшабашная темень
                  распылила по улице курево красок.
                  В кумаче да в китайке, забыв про сластены,
                  про возки, причитанья - торговки нахрапом
                  затирают боками мужчин.
                                          А с плетенной
                  галлереи аптеки глядят эскулапы.
                  И скрипит мостовая от поступи дюжей,
                  и слюдой осыпается колотый воздух.
                  И в середке лавины, как в бане.
                                                 Снаружи -
                  босоногим подросткам - без роздыха роздых.
                  А в хвосте - на тяжелых горбатых колесах,
                  будто Ноев ковчег, колымага с гербами;
                  точно в гроб она прячет владыку и посох,
                  и в нутре ее пахнет сухими грибами.
                  Уж гречихой забрызганы чалые кони,
                  все же сунут развалину.
                                          Угол и - церковь.
                  У, гадюкой толпа закрутилась: ладони
                  прикурнула колдобина, кисть исковеркав.
                  И жужжанье, и колокол - умерли оба,
                  только тонкие губы разверзлись и - слово
                  синеватые выжали десна.
                                          Как проба,
                  в них засела частица огрызка гнилого.
                  И увяла рука,
                                И вверху зазвонили:
                  проглотила соборная пасть камилавку;
                  Завизжала старуха в чепце: придавили.
                  А на репчатой шее, как клещ, бородавка.


                                  РОССИЯ.

                        Щедроты сердца не разменяны,
                        и хлеб - все те же пять хлебов,
                        Россия Разина и Ленина,
                        Россия огненных столбов!
                        Бредя тропами незнакомыми
                        и ранами кровоточа,
                        лелеешь волю исполкомами
                        и колесуешь палача.
                        Здесь, в меркнущей фабричной копоти,
                        сквозь гул машин вопит одно:
                        - И улюлюкайте, и хлопайте
                        за то, что мне свершить дано!
                        А там - зеленая и синяя,
                        туманно-алая дуга
                        восходит над твоею скинией,
                        где что ни капля, то серьга.
                        Бесслезная и безответная!
                        Колдунья рек, трущоб, полей!
                        Как медленно, но всепобедная
                        точится мощь от мозолей.
                        И день грядет и - молний трепетных
                        распластанные веера
                        на труп укажут за совдепами
                        на околевшее Вчера.
                        И Завтра... веки чуть приподняты,
                        но мглою даль заметена.
                        Ах, с розой девушка - Сегодня!
                        Ты -
                        обетованная страна.

                        Воронеж. 1918


                                  КОБЗАРЬ.

                        Опять весна, и ветер свежий
                        качает месяц в тополях...
                        Стопой веков - стопой медвежьей -
                        протоптанный, оттаял шлях.
                        И сердцу верится, что скоро,
                        от журавлей и до зари,
                        клюкою меряя просторы,
                        потянут в дали кобзари.
                        И долгие застонут струны
                        про волю в гулких кандалах,
                        предтечу солнечной коммуны,
                        поймой потом на полях.
                        Тарас, Тарас!
                        Ты, сивоусый,
                        загрезил над крутым Днепром:
                        сквозь просонь сыплешь песен бусы
                        и "Запов_т'а" серебром...
                        Косматые нависли брови,
                        и очи карие твои
                        гадают только об улове
                        очеловеченной любви.
                        Но видят, видят эти очи
                        (и слышит ухо топот ног!),
                        как селянин и друг-рабочий
                        за красным знаменем потек.
                        И сердцу ведомо, что путы
                        и наши, как твои, падут,
                        и распрямит хребет согнутый
                        прославленный тобою труд.

                        Харьков. 1920.


                                 БАСТИЛИЯ.

                    Мы не забыли, как в садах Пале-Рояля
                    И у кафе Фуа ты пламенно громил
                    Разврат Людовика, о Де-Мулен Камилл,
                    Как дым Бастилию окутал, день вуаля!
                    Сент-Антуанское предместье наша память,
                    Как раковина жемчуг, помнит и хранит,
                    И ненавистен башен спаянный гранит,
                    Возлегший, чтоб глухим венком позор обрамить.
                    Но пали, пали королевские твердыни:
                    Аристократа опрокинул санкюлот!
                    О, Франция!
                    О, времени тяжелый лет!
                    О, беднота воинственная, где ты ныне?
                    Одряхший мир - в параличе, и участили
                    События набухший кровью пульс его.
                    А в недрах зреет - зреет мести торжество
                    И гибелью грозит последней из Бастилии.
                    Так.
                    Рухнет и она.
                    От пролетарской пули
                    Кипит и пенится вселенская заря.
                    И сменим Двадцать Пятым Октября
                    Четырнадцатое Июля!


                                   * * *

                        России синяя роса,
                        Крупичатый, железный порох,
                        И тонких сабель полоса,
                        Сквозь вихрь свистящая в просторах,-
                        Кочуйте, Мор, Огонь и Глад -
                        Бичующее Лихолетье:
                        Отяжелевших век огляд
                        На борозды годины третьей.
                        Но каждый час, как вол упрям,
                        Ярмо гнетет крутую шею;
                        Дубовой поросли грубее,
                        Рубцуется рубаки шрам;
                        И, желтолицый печенег,
                        Сыпняк, иззябнувший в шинели,
                        Ворочает белками еле
                        И еле правит жизни бег...
                        Взрывайся, пороха крупа!
                        Свисти, разящий полумесяц!
                        Россия - дочь!
                        Жена!
                        Ступай -
                        И мертвому скажи: - "Воскресе".
                        Ты наклонилась, и ладонь
                        Моя твое биенье чует,
                        И конь крылатый, молодой
                        Тебя выносят - вон, из тучи...

                        1919 г., Харьков.


                                 В ЭТИ ДНИ.

                        Дворянской кровию отяжелев,
                        Густые не полощутся полотна,
                        И (в лапе меч), от боли корчась, лев
                        По киновари вьется благородной.
                        Замолкли флейты, скрипки, кастаньеты,
                        И чуют дети, как гудит луна,
                        Как жерновами стынущей планеты
                        Перетирает копья тишина.
                        - Грядите, сонмы нищих и калек,
                        (Се голос рыбака из Галилеи)!
                        Лягушки кожей крытый человек
                        Прилег за гаубицей короткошеей.
                        Кругом косматые роятся пчелы
                        И лепят улей медом со слюной.
                        А по ярам добыча волчья - сволочь,-
                        Чуть ночь, обсасывается луной...
                        Не жить и не родиться б в эти дни!
                        Не знать бы маленького Вифлеема!
                        Но даже крик: распни его, распни! -
                        Не уязвляет воиного шлема,
                        И, пробираясь чрез пустую площадь,
                        Хромающий на каждое плечо,
                        Чело вечернее прилежно морщит
                        На Тютчева похожий старичок.

     Нарбут  Владимир.-  Владимир  Иванович Нарбут - род. в 1888 году. Стихи
начал  писать  примерно  с  1909-10 г.г. Первое литературное выступление - в
студенческом  журнале  "Gaudeamus"  (Петербург) в 1910 г. С 1921 года бросил
писать  стихи  и  рассказы  и считает это "самым выдающимся событием в своей
жизни  по  литературной  (художественной)  части".  Активный работник РКП по
подотделу печати Ц. К. Отдельные издания: 1) Стихи. Изд. "Дракон". Пб. 1910.
2)  Аллилуйя.  (Второй сборник стихов). Изд. "Цех Поэтов". Пб. 1912. Издание
было  конфисковано  царской цензурой. 3) Любовь и любовь. (Стихи). Пб. 1913.
4)  Вий.  (Стихи).  Пб.  1915.  5)  Красноармейские  стихи.  "Политотдел N-й
армии".  Рост.  на  Д.  1920.  6) Огненный столп. (Стихи). Губиздат. Одесса.
1920.  7)  Советская  земля. (Стихи). Харьков. 1921. 8) Александра Павловна.
(Поэма).   Изд.  "Лирень".  Харьков.  1921.  9)  Аллилуйя.  Второе  издание.
(Губиздат). Одесса. 1921.