Избранные стихотворения
Автор: Поплавский Борис Юлианович
СкачатьБорис Поплавский
ИЗБРАННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Содержание
ИЗ КНИГИ «СНЕЖНЫЙ ЧАС»
* * *
Снег идет над голой эспланадой;
Как деревьям холодно нагим,
Им должно быть ничего не надо,
Только бы заснуть хотелось им.
Скоро вечер. День прошел бесследно.
Говорил; измучился; замолк,
Женщина в окне рукою бледной
Лампу ставит желтую на стол.
Что же Ты, на улице, не дома,
Не за книгой, слабый человек?
Полон странной снежною истомой
Смотришь без конца на первый снег.
Все вокруг Тебе давно знакомо.
Ты простил, но Ты не в силах жить.
Скоро ли уже Ты будешь дома?
Скоро ли Ты перестанешь быть?
Декабрь 1931
* * *
В зимний день на небе неподвижном
Рано отблеск голубой погас.
Скрылись лампы. Гаснет шорох жизни
В тишине родился снежный час.
Медленно спускаясь к балагану
Снег лежит на полосатой ткани,
Пусто в роще, грязно у шлагбаума,
Статуи покрылись башлыками.
Расцвело над вымершим бульваром
Царство снега заметя следы.
Из домов, где люди дышат паром,
Страшно выйти в белые сады.
Там все стало высоко и сине.
Беднякам бездомным снежный ад,
Где в витринах черных магазинов
Мертвецы веселые стоят.
Спать. Лежать, покрывшись одеялом.
Точно в теплый гроб сойти в кровать.
Слушать звон трамваев запоздалых.
Не обедать, свет не зажигать.
Видеть сны о дальнем, о грядущем.
Не будите нас, мы слишком слабы.
Задувает в поле наши души
Холод счастья, снежный ветер славы.
И никто навеки не узнает
Кто о чем писал, и что читал,
А наутро грязный снег растает
И трамвай уйдет в сияньи в даль.
27 декабря 1931
* * *
Как страшно уставать.
Вся жизнь течет навстречу,
А ты не в силах жить
Вернись в закуток свой.
Таись, учись скрывать,
И слушай там весь вечер,
Как мелкий лист дрожит
Под каплей дождевой.
В окне спокойный свет,
Едва трепещут листья,
Темнеет длинный день,
Слабеет улиц шум,
Чего-то в мире нет,
Ни в блеске гордых истин,
Все это тени тень,
И ты устал от дум.
Сквозь сумрак голубой
Спешат больные люди,
За тьмой насущных дел
Не видя лучших лет.
Молчи и слушай дождь.
Не в истине, не в чуде
А в жалости Твой Бог,
Все остальное ложь.
Ты им не нравишься,
Ты одинок и беден,
Зато она с Тобой,
Что счастье без нея.
А с ней, к чему покой
И даже сон о небе,
Дождливым вечером
Закатные края.
1931
* * *
Шары стучали на зеленом поле,
На стеклах голубел вечерний свет,
А я читал, опять лишившись воли,
Журналы, что лежат за много лет.
Как мы измучены и хорошо бывает,
Забыв дела, бессмысленно читать
И слушать, как в углу часы играют,
Потом с пустою головой ложиться спать.
Зачем наполнил Ты пустое время,
Часы идут, спешат ряды карет,
По толстому стеклу ползут растенья,
На листьях отражен вечерний свет.
Покинув жизнь, я возвратился в счастье
Играть и спать, судьбы не замечать —
Так разлюбить бывает в нашей власти,
Но мы не в силах снова жить начать
* * *
Город тихо шумит. Осень смотрится в белое небо,
Скоро в сумерках снег упадет, будет желто и тихо.
Газ зажгется в пустых переулках, где много спокойного снега,
Там останутся наши шаги под зеленым сиянием газа.
Будут мертвы каналы, бесконечно пустынны холодные доки,
Только солнце, огромное, зимнее солнце, совсем без лучей
Будет тихо смотреть и молчать, все закроют глаза,
Будут кроткие вздохи,
Все заснет в изумрудном молчании газа ночей,
Будет так хорошо опуститься на снег,
Или, вдруг обернувшись, вернуться, следы оставляя.
Высоко над заводом вороны во тьме полетят на ночлег,
Будет холодно, мокро в ногах. Будет не о чем думать, гуляя,
Боже мой, как все было, какие огромные горы вдали,
Повернуться смотреть, бесконечно молчать и обдумать.
Тихо белые шапки наденут ночные цари фонари,
Все будет царственно хрупко и так смертно, что страшно и думать.
* * *
Поля без возврата. Большая дорога,
Недвижные желтые нивы.
О, как Ты спокойна, душа-недотрога,
Довольна, легка, молчалива.
Ручей еле слышен, и время как море,
Что значат здесь все разговоры?
Неси свое дело, люби свое горе,
Спокойно неси свое горе.
Душа обреченность свою оценила,
Растения строгую долю,
Взойти и, цветами качая лениво,
Осыпаться осенью в поле.
Таким как ходилось, таким как хотело,
Каким полюбила Тебя,
Ждала, целовала тяжелое тело
Знакомая радость — судьба.
* * *
Как холодно. Молчит душа пустая,
Над городом сегодня снег родился,
Он быстро с неба прилетал и таял.
Все было тихо. Мир остановился.
Зажгите свет, так рано потемнело,
С домов исчезли яркие плакаты.
Ночь на мосту, где, прячась в дыме белом,
В снежки играют мокрые солдаты.
Блестит земля. Ползут нагие ветви,
Бульвар покрыт холодною слюдою,
В таинственном, немом великолепьи
Темнеет небо полное водою.
Читали мы под снегом и дождем
Свои стихи озлобленным прохожим.
Усталый друг, смиряйся, подождем.
Нам спать пора, мы ждать уже не можем.
Как холодно. Душа пощады просит.
Смирись, усни. Пощады слабым нет.
Молчит январь и каждый день уносит
Последний жар души, последний свет.
Закрой глаза, пусть кто-нибудь играет,
Ложись в пальто. Укутайся, молчи.
Роняя снег в саду, ворона грает.
Однообразный шум гудит в печи.
Испей вина, прочтем стихи друг другу,
Забудем мир. Мне мир невыносим —
Он только слабость, солнечная вьюга
В сияньи роковом нездешних зим.
Огни горят, исчезли пешеходы.
Века летят во мрак немых неволь.
Все только вьюга золотой свободы
Лучам зари приснившаяся боль.
Январь, 1932
* * *
В кафе стучат шары. Над мокрой мостовою
Едва живое дерево блестит,
Забудь свои миры, я остаюсь с Тобою
Спокойно слушать здесь, как дождь шумит.
Нет, молод я. Так сумрачно, так долго
Все только слушать жизнь, грустить, гадать…
Я жить хочу, бессмысленно и горько,
Разбиться и исчезнуть, но не ждать.
Мне нравится над голыми горами
Потоков спор; сред молний и дождя,
Сред странных снов свидание с орлами
И ангелов падение сюда.
Огонь луны в недопитом бокале,
Расцвет в цветах, отгрохотавший бал,
И состязанье лодок на канале,
И шум толпы, и пушечный сигнал.
Над городом на проволоках медных
Свист кратких бурь, и долгий синий день,
Паровика в горах гудок бесследный,
И треск стрекоз ритмирующих лень.
На острове беспутная, смешная
Матросов жизнь, уход морских солдат,
Напев цепей, дорога жестяная
И каторжной жары недвижный взгляд.
Не верю в свет, заботу ненавижу,
Слез не хочу и памяти не жду,
Паду к земле быстрее всех и ниже,
Всех обниму отверженных в аду.
ФЛАГИ СПУСКАЮТСЯ
Над рядами серых саркофагов,
Где уже горел огонь слепой,
Под дождем промокший, ангел флагов
Продолжал склоняться над толпой.
Улица блестит, огни горят, а выше
Ранний мрак смешался с дымом труб,
Человек под тонкой черной крышей
Медленно идет во тьме к утру.
Дождь летит у фонарей трамвая
Тонкою прозрачною стеной,
Из витрины дева восковая
Дико смотрит в холод неземной.
Все темно, спокойно и жестоко,
Высоко на небе в яркой ризе
Ты сиял, теперь сойди с флагштока,
Возвратись к обыкновенной жизни.
Спи. Забудь. Все было так прекрасно.
Скоро, скоро над Твоим ночлегом
Новый ангел сине-бело-красный
Радостно взлетит к лазури неба.
Потому что вечный праздник длится,
Тают птицы, трубы отлетают,
Гаснет время. Снова утро снится
И про адский пламень воск мечтает.
Солнце всходит золотым штандартом,
Гибнут мысли. Небо розовеет.
Гаснет вечер. Солнце рвется в завтра.
И таить рассвета ночь не смеет.
Что ж, пади. Ты озарял темницу,
Ты сиял, приняв лазурный ужас.
Спи. Усни. Любовь нам только снится,
Ты, как счастье, никому не нужен.
1931
* * *
Тень Гамлета. Прохожий без пальто.
Вороны спят в садах голубоватых.
И отдаленный слышится свисток,
Вороны с веток отряхают вату.
Пойти гулять. Погладить снег рукой.
Уехать на трамвае с остальными.
Заснуть в кафе. В вине найти покой.
В кинематографе уйти в миры иные.
Но каково бродягам в этот час?
Христос, конечно, в Армии Спасения.
Снижался день, он бесконечно чах,
Все было тихо в ночь на воскресенье.
По непорочной белизне следы
Бегут вперед и вдруг назад навстречу.
Куда он шел, спасаясь от беды?
И вдруг решил, что поздно и далече.
Вот отпечаток рук. Вот снегу ком.
Все сгинули. Все ветер заметает,
Все заперто. Молчит господский дом
Там в роскоши, всю ночь больной читает.
Все спуталось и утомляет шрифт.
Как медленно ползут часы и сроки.
Однообразно поднимаясь, лифт
Поет, скуля. Как скучно одиноким.
Звенит трамвай. Никто не замечает.
Все исчезало, таяло, кружилось,
Лицо людей с улыбкой снег встречает —
Как им легко и тихо становилось.
А смерть его сидит напротив в кресле
И, улыбаясь, стены озирает.
Уж ей давно известны эти песни;
Она газету смятую читает.
Известно ей, лишь только жар спадет
Забудет все, и вдруг удар из мрака
Снег в комнату и посиневший рот,
Как мне понять? — Тебе довольно страха.
Когда спадает жар и день встает,
Прощай пока. Наутро снег растает,
С письмом веселый почтальон придет.
Как быстро боль воскресший забывает.
Не ведая живет и вдруг врасплох…
Погаснет лампа, распахнутся окна.
— Дай мне подумать, я устал, я плох.
— Не время думать. Время забывает.
А бедный нищий постоянно видит
Перед собою снег и мокрый камень
Он фонари в тумане ненавидит.
Его, мой друг, не обмануть стихами.
Он песенку поет под барабан.
В мундире синем. — Господи помилуй!
Ты дал мне боль Своих ужасных ран.
Ты мне понятен. Ты мне близок, милый,
Я ем Твой хлеб, Ты пьешь мой чай в углу
В печи поет огонь. Смежая очи,
Осел и вол на каменном полу
Читают книгу на исходе ночи.
1931
НАД СОЛНЕЧНОЮ МУЗЫКОЙ ВОДЫ
* * *
Посв. Наталии Столяровой
Не говори мне о молчаньи снега.
Я долго спал и не был молодым,
И вдруг очнулся здесь, когда с разбега
Остановился поезд у воды.
Смерть глубока, но глубже воскресенье
Прозрачных листьев и горячих трав.
Я понял вдруг, что может быть весенний,
Прекрасный мир и радостен и прав.
И все, о чем мы говорили в поле,
На мокрый хлеб поваленный глядя,
Все было где-то на границе боли
И счастья долгожданного дождя.
Еще в горах, туманной полосою
Гроза скрывает небо за собой,
Но рядом за песчаною косою,
Уж ярко солнце встретилось с водой.
Мгновенно отозвавшись счастьем новым,
Забыв о том, чем мучила зима,
Она довольна голубой обновой,
До края неба гребнями шумя.
Сияет жизнь, она близка к награде,
Свой зимний труд исполнивши любя,
И все вокруг одна и та же радость,
Что слушает во всем и ждет себя.
С ленивою улыбкой молчаливой,
В кустах, где птицы говорят с Тобой,
Читая так, Ты кажешься счастливой,
И радостью Твоей блестит прибой.
И в ней бродячим кажется цветком
Мороженщик под зонтиком линялым,
И парусник за низким маяком
Уходит, уменьшаясь в небе талом.
1932
* * *
В ярком дыме июльского дня,
Там, где улица к морю ведет,
Просыпается утро от сна,
Сад цветет и шарманщик поет.
Огибая скалистый мысок,
Пароход попрощался с Тобой.
Темно-желтый дорожек песок
Свеже полит водой голубой.
В ресторане под тентами штор.
Отраженья речной глубины,
И газета летит на простор
В шум морской и воздушной волны.
Посмотри! все полно голосов,
Ярких платьев, карет дорогих,
И в горячий уходят песок
Руки смуглые женщин нагих.
Вдалеке, средь молочных паров
Солнце скрыло хрустальной дугой
Грань воздушных и водных миров,
И один превратился в другой.
А за молом, где свищет Эол,
И спускаясь пылит экипаж
Сквозь сады, в сновидении пчел,
Гордый дух возвратился на пляж.
Значит рано молитвы творить,
Слишком летняя боль глубока —
Так, впадая, на солнце горит
И, теряясь, сияет река.
* * *
Ветер легкие тучи развеял.
Ширь воды лучезарно легка,
Даль омытая влагой новее
И моложе земля на века.
Желтый сумрак проходит горами.
Вот и солнце, зажмурился сад.
У стены, водяными мирами
Дружно вспыхнули листья посад.
Вешний ветер сегодня в удаче,
Лес склоняется в шумной мольбе.
И на камнях, под новою дачей,
Пена белая рвется к Тебе.
Так устав от покоя до боли,
Вечно новые, с каждой весной,
Души рвутся из зимней неволи
К страшной, радостной жизни земной.
Раздувается парус над лодкой.
Брызги холодом свежим летят.
Берег тонкий, зеленой обводкой
Уменьшаясь уходит назад.
И не страшно? Скажи без утайки.
Страшно, радостно мне и легко.
Там за мысом, где борются чайки,
Нас подбросит волна высоко.
Хлопнет парус на синих качелях.
Так бы думать и петь налегке,
Без надежды, без слов и без цели.
Возвратившись, заснуть на песке.
Хорошо сквозь прикрытые веки
Видеть солнце палящим пятном.
Кровяные, горячие реки
Окружают его в золотом.
Шум воды голоса заглушает.
Наклоняется небо к воде,
Затихает душа, замирает,
Забывает сама о себе.
* * *
Стекло блестит огнем.
Маячит утро в доме.
Все свежестью полно,
Что в лес пришло с воды.
Там будет жарко днем,
И в солнечной истоме,
Повиснут над волной
Стрекозы и сады.
Еще так сумрачно, так радостно смеется
Проснувшаяся к свежести душа,
И слушает, как жизнь воды из крана рвется
И моется, и дышит, не спеша.
Ей в лес идти, вести грибное дело,
Что скрыла от гостей поваленная ель.
Над ней кусты цветут и греются без дела,
А облако в ручье скользит на мель.
Все, кажется, понять необходимо,
Идти и вспоминать, ил на реку грести,
Купаться и, домой вернувшись невредимым,
В ушах с собою воду принести.
Еще полдня счастливый сон заметен.
За чайным хаосом, читая у стола,
Еще душа могла тогда ответить,
Как радуга, зачем она пришла.
Не опуская глаз, не притворяясь,
С серьезностью идя на грубый смех…
Окно раскрылось, зеркалом качаясь,
И сад вошел в сосновый дом для всех.
И снова долгим днем,
В саду, в сияньи листьев,
Где шляется пчела
Над лестницей, в пыли
Вода горит огнем,
И в бездне летних истин,
Навек душе тепла
Верна судьба земли.
* * *
Над солнечною музыкой воды,
Там, где с горы сорвался берег в море
Цветут леса и тает белый дым
Весенних туч на утреннем дозоре.
Я снова встал душой из зимней тьмы
И здесь в горах за серою агавой,
Который раз мне здесь раскрылся мир
Мучительной и солнечной забавой.
В молчаньи на оранжевую землю
Течет смола. Чуть слышный шум вдали
Напоминает мне, что море внемлет
Неспешно покрывая край земли.
Молчит весна. Все ясно мне без слова,
Как больно мне, как мне легко дышать.
Я снова здесь. Мне в мире больно снова,
Я ничему не в силах помешать.
Шумит прибой на телеграфной сети
И пена бьет, на улицу спеша,
И дивно молод первозданный ветер —
Не помнит ни о чем его душа.
Покрылось небо темной синевою,
Клубясь, на солнце облако нашло
И, окружась полоской огневою,
Скользнуло прочь в небесное стекло.
В необъяснимом золотом движеньи,
С смиреньем дивным поручась судьбе,
Себя не видя в легком отраженьи,
В уничижении, не плача о себе,
Ложусь на теплый вереск, забывая
О том, как долго мучился, любя.
Глаза, на солнце греясь, закрываю
И снова навсегда люблю Тебя.
1934
* * *
Разметавшись широко у моря,
Спит возвышенность каменным сном.
День недвижен. У низкого мола
Яхта клонится в воду крылом.
Над обрывом на горной дороге
Мир прозрачен, как жидкий хрусталь —
Там, устав от ходьбы, недотроги
В белом кружеве смотрятся вдаль.
На лугу под звенящей косою
Травы падают в омут небес.
Пароход, дымовой полосою
Горизонт опечалив, исчез.
А под кручей на тысячу блесок
Распадается солнце в воде
И сквозь пыль у соснового леса
Мчится гонщик навстречу судьбе.
В теплой лодке пишу без ответа,
Свесив руку, гляжусь в глубину,
Закрываясь рукою от света
У безбрежного моря в плену,
Где в немолчном своем разговоре
Блеск волны догоняет волну
И, теряясь, шумит на просторе,
Незаметно склоняя ко сну.
Чуть курлычет вода за кормою
В непрестанном движеньи своем,
Призрак лодки с уснувшей душою
Неподвижно висит в голубом.
И на ней, как весы в равновесьи,
Равнодушен к добру и ко злу,
Полон солнечной радостью весь я,
Свесив теплую руку к веслу.
* * *
Сегодня сердце доверху полно
Переливающимся шумом волн беспечных,
Я снова пред тобой сияющее дно
Земной судьбы, играющее вечно.
Вся жизнь души в глазах, вся жизнь природы в море,
И с каждою зарей рождается на нем
Другая красота, не знающая горя,
А вечером оно красивее чем днем.
Высокомерного мученья глубину
Я с младости познал, но не нашедши мира,
Теперь я верую и слушаю волну,
Поющую о том, что радость глубже мира.
Непомраченный день своим теплом
Наполнил лес и заблудился в чаще.
Покоем счастья полон низкий дом,
Весь озаренный облаком светящим.
Здесь, где глядя на мир сквозь хвойный лес,
Душа живет в счастливом одичаньи,
Свою стрелу октябрьский Стрелец
Еще не отослал в осеннее молчанье.
Уже желтеет горный лес вдали,
Где с кратким криком ласточки носились,
Укрощена усталостью земли,
Молчит душа, внемля осенней силе.
Уставшая внимать полдневной влаге,
О сне подземном думает она,
О том, что снова будет жить в овраге,
Где в ягоды свои оделась бузина.
Под именем другим, но с тем же восхищеньем
Сияющей судьбой воздушных превращений,
И тем, о чем средь полевой межи,
Несущиеся прочь поют стрижи.
Все тот же свет горит во всех мирах,
И все века шумят одним напевом,
И в них и я бессмертен, как в горах
Бессмертен день, всегда как будто первый.
Узнай себя в вечерней теплоте.
Святая радость всюду жизнь рождает.
Она в тебе, она вокруг, везде.
Она всегда любовь сопровождает.
1933
* * *
Холодное, румяное от сна,
Лицо зари склонилось над землею.
Ты снова здесь, весна моя, весна,
В рассветной тишине одна со мною.
В пустом лесу чуть слышный гам возник,
Там мертвый лист живую землю греет,
И отражает сумрачный родник
Свет облака, что над березой реет.
Хрустальными ресницами блестит
Роса высот на буераке мшистом.
И сердце ждет, оно давно не спит,
Чтоб встретить яркий свет на ветвях чистых.
Как за ночь успокоилась вода,
И далеко слыхать, как рыба плещет.
Идут круги и тают без следа.
Все ближе жизнь, все ярче небо блещет.
Весенний лес вдруг вспыхнул солнцем весь
Согретый лучезарною рекою.
Внезапно с солнцем встретившись, как здесь
Мы встретились с Тобою и покоем.
Смотрю на мир, где новые века
Вступают в жизнь, о небе забывая.
Весна красавица пришла издалека,
И мир пустой недвижно озирает.
Еще вдали не тают небеса,
Свинцовые, над мокрым черноземом,
В овраге птиц не слышны голоса
И грязный снег лежит в лесу зеленом.
Лишь слабый гром чуть слышно ворожит,
В сияньи туч, тяжелой влагой полных.
Ты, кажется, душа собралась жить,
И смотришь, родину стараясь вспомнить.
Под тяжкими ресницами глаза
Устремлены в предел знакомой боли,
Где вдалеке обречена гроза
Блеснуть и шумно вылиться над полем.
Все радостней, все крепче мир любя,
Смеясь и узы грусти разрывая,
Я здесь живу, я встретил здесь Тебя,
Я шум дождя Тобою называю.
1934
* * *
Жарко дышит степной океан.
Шорох птицы на скошенном хлебе.
Облаков ослепительный стан
Безмятежно раскинулся в небе.
Снова не было долго дождя.
Пыль рисует шоссе в отдаленьи,
Долгий день, в синеве проходя,
Треск кузнечиков слушал все время.
Телеграфный трезвон над землею
Не смолкает, недвижно певуч
И горячей лоснится водою
Желтый омут меж глиняных круч.
Над рубашкой Твоей голубою
Кудри вьются в лазури небес.
Эту книгу, что носишь с собою
Ты читаешь? — Нет, слушаю лес.
Удивляюсь векам, не читая,
В поле, там, где теряется след,
Приникаю к траве, не считая
Невозвратного горя, ни лет.
Боль весла привыкает к ладони,
Но бросаю и счастье молчит,
Лишь курлычет вода в плоскодоньи
И оса неподвижно звенит.
Все наполнено солнечным знаньем,
Полногласием жизни и сном.
На горячей скамье, без сознанья
Ты жуешь стебелек в голубом.
Кто покой Твой не знает, тот не был
За пределом судьбы ии беды.
Там Тебя окружают два неба,
Сон лазури и отблеск воды.
Без упрека, без дна, без ответа
Ослепительно в треске цикад
От земли отдаляется лето,
В желтой славе клонясь на закат.
Тщетно, словно грустя о просторе,
Ты пыталась волне подражать,
Только Ты человек, а не море —
Потому что Ты можешь скучать.
1934
* * *
Мать без края: «быть или не быть»,
Может быть послушать голос нежный
Погасить лучи и все забыть,
Возвратить им сумрак ночи снежной.
Мать святая, вечная судьба.
Млечный путь едва блестит. Все длится.
Где-то в бездне черная труба
Страшного суда не шевелится.
Тихо дышат звездные хоры.
Отвечает мать больному сыну:
Я — любовь, создавшая миры,
Я всему страданию причина.
Состраданье — гибель всех существ.
Я — жестокость. Я — немая жалость.
Я — предвечный сумрак всех естеств,
Всех богов священная усталость.
Спи, цари, Я — рок любви земной,
Я — почин священных повторений,
Я — вдали под низкою луной
Голос вопрошающий в сомненьи.
О, герой, лети святым путем,
Минет час, ты рок богов узнаешь.
Я же с первым утренним лучом
В комнате проснусь, что ты не знаешь.
Улыбнусь. Рукой тетрадь открою,
Вспомню сон святой хотя б немного
И спокойно, грязною рукою
Напишу, что я прощаю Бога.
Сон о счастьи. Газ в пыли бульвара,
Запах листьев, голоса друзей.
Это все, что встанет от пожара
Солнечной судьбы. Смирись, ничей.
1935
ИЗ КНИГИ «ДИРИЖАБЛЬ НЕИЗВЕСТНОГО НАПРАВЛЕНИЯ»
23a
УХОД ИЗ ЯЛТЫ
Всю ночь шел дождь. У входа в мокрый лес
На сорванных петлях калитка билась.
Темнея и кружась, река небес
Неслась на юг. Уж месяц буря длилась.
Был на реку похож шоссейный путь.
Шумел плакат над мокрым павильоном.
Прохожий низко голову на грудь
Склонял в аллее, все еще зеленой.
Там над высоким молом белый пар
Взлетал, клубясь, и падал в океане,
Где над скалой на башне черный шар
Предупреждал суда об урагане.
Над падалью, крича, носились галки,
Борясь с погодой предвещали зиму.
Волна с разбега от прибрежной гальки
Влетала пылью в окна магазинов.
Все было заперто, скамейки пустовали,
Пронзительно газетчик возглашал.
На холоде высоко трубы врали
И дальний выстрел горы оглашал.
Все было сном. Рассвет не далеко.
Пей, милый друг, и разобьем бокалы.
Мы заведем прекрасный граммофон.
И будем вместе вторить как попало.
Мы поняли, мы победили зло,
Мы все исполнили, что в холоде сверкало,
Мы все отринули, нас снегом замело,
Пей, верный друг, и разобьем бокалы.
России нет! Не плачь, не плачь, мой друг,
Когда на елке потухают свечи,
Приходит сон, погасли свечи вдруг
Над елкой мрак, над елкой звезды, вечность.
Всю ночь солдаты пели до рассвета.
Им стало холодно, они молчат понуро.
Все выпито, они дождались света,
День в вечном ветре возникает хмуро.
Не тратить сил! Там глубоко во сне,
Таинственная родина светает.
Без нас зима. Года, как белый снег.
Растут, растут сугробы чтоб растаять.
И только ты один расскажешь младшим
О том, как пели, плача, до рассвета,
И только ты споешь про милость к падшим,
Про вечную любовь и без ответа.
В последний раз вященник на горе
Служил обедню. Утро восходило.
В соседнем небольшом монастыре
Душа больная в вечность уходила.
Борт парохода был высок, суров.
Кто там смотрел, в шинель засунув руки?
Как медленно краснел ночной восток!
Кто думать мог, что столько лет разлуки…
Кто знал тогда… Не то ли умереть?
Старик спокойно возносил причастье…
Что ж, будем верить, плакать и гореть,
Но никогда не говорить о счастьи.
РАСКАЯНИЕ
Как черный цвет, как красота руки,
Как тихое поскребыванье страха,
Твои слова мне были велики —
Я растерял их, молодой неряха.
Не поднимайте их, они лежат
На грязном снеге, на воде страницы,
Слегка блестят на лезвие ножа,
В кинематографе сидят, чтоб веселиться.
А здесь, внизу, столпотворенье зол,
Деревьев стон и перекресток водный,
Где ядовитый носится озон,
Опасный дух, прекрасный и холодный.
Горбясь в дожде, в паноптикум иду,
Пишу стихи и оставляю дома,
Как автомат, гадающий судьбу, —
Автоматический рояль незаведенный.
МНЕМОТЕХНИКА
Черное дерево вечера росло посредине анемоны
Со сказочной быстротой
Опять что-то происходило за границами понимания
Изменялись окна стекла касались времени
А за окном была новая жизнь
Все меняло свое название как в те прошлые годы
Железо улыбок звучало ударами дождевых лилий
Потом все прошло и снова была ночь
ДОПОТОПНЫЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ АД
1
Зеленую звезду несет трамвай на палке,
Народ вприпрыжку вырвался домой.
Несовершеннолетние нахалки
Смеются над зимой и надо мной.
Слегка поет гармоника дверей,
В их лопастях запуталось веселье,
И белый зверь — бычок на новоселье —
Луна, мыча, гуляет на дворе.
Непрошенные мысли-новобранцы
Толпятся посреди казармы лет.
Я вижу жалкого ученика при ранце,
На нем расселся, как жокей, скелет.
Болтает колокольня над столицей
Развязным и тяжелым языком.
Из подворотни вечер бледнолицый
Грозит городовому кулаком.
Извозчики, похожие на фавнов,
Поют, махая маленьким кнутом.
А жизнь твоя, чужая и подавно,
Цветет тяжелым снеговым цветком.
Пускай в дыму закроет пасть до срока
Литературный допотопный ад!
Супруга Лота, не гляди назад,
Не смей трещать, певучая сорока.
2
Как лязгает на холоде зубами
Огромный лакированный мотор!
А в нем, едва переводя губами,
Богач жует надушенный платок.
Шагают храбро лысые скелеты,
На них висят, как раки, ордена.
А в небе белом, белизной жилета,
Стоят часы — пузатая луна.
Блестит театр золотом сусальным,
Ревут актеры, тыча к потолку,
А в воздухе, как кобель колоссальный,
Оркестр лает на кота-толпу.
И все клубится ядовитым дымом,
И все течет, как страшные духи,
И лишь во мгле, толсты и невредимы,
Орут в больших цилиндрах петухи.
Сжимаются как челюсти подъезды,
И ширятся дома как животы,
И к каждому развязно по приезду
Подходит смерть и говорит на ты.
О нет, не надо, закатись, умри,
Отравленная молодость на даче!
Туши, приятель, елки, фонари,
Лови коньки, уничтожай задачи.
О, разорвите памяти билет
На представленье акробатки в цирке,
Которую песок, глухой атлет,
Сломал в руках, как палочку иль циркуль.
АРМЕЙСКИЕ СТАНСЫ
Ты слышишь, колокол гудет, гудет,
Солдаты пришли домой.
Прав, кто воюет, кто ест и пьет,
Бравый, послушный, немой.
Прав, кто оправился, вышел и пал,
Под терновой проволокой сильно дыша,
А после — в госпиталь светлый попал,
В толстые руки врача.
В толстые руки — на белый стол,
В синие руки — под белый плащ.
Сладкую маску не снять, хоть плачь,
Хоть издай человек последний свисток.
Лежат солдаты в сырой земле,
Но в атаку идти — из землянки долой.
Идут солдаты в отпуск, как в бой,
Возвращаются навеселе.
С легоньким треском кончают вшей,
С громким стуком Господь их ловит и давит.
А потом, поевши холодных щей,
Ложатся спать — не спать не заставишь.
Или по линии прямой —
Равняясь, стоят вдоль своей казармы.
Но время. Прощай, действительная армия,
Солдаты пришли домой.
Солдаты пришли в рай.
Летит солдат на белых крылах,
Хвостиком помахивает,
А внизу сидят старики в домах,
Им черт твердит: скорей помирай,
И трясет за плечо прозрачной рукой,
Будто пьяного милицейский какой.
ТАНЕЦ ИНДРЫ
В полдневном небе золото горело,
Уже стрела часов летела в мрак.
Все было тихо. Только иностранец
Опять возобновил свой странный танец,
Смеясь, таясь и побеждая страх.
К какому-то пределу рвался он,
Где будет все понятно и ничтожно.
И пел Орфей, сладчайший граммофон.
Старик писал таинственную книгу,
Там ласточки с бульвара рвались в даль,
А даль рвалась к танцующему мигу:
Он выражал собой ее печаль.
ЭПИТАФИЯ
Извержен был, от музыки отвержен
Он хмуро ел различные супы,
Он спал, лицом в холодный мох повержен,
Средь мелких звезд различной красоты.
Пусть молоко вскипевшее снегов
Прольется на шелка средь клубов пара,
Под дикий рев трамваев и шагов,
Терзающих асфальтную гитару.
КЛИО
Увы, бегут Омировы преданья,
Ареевы решительные сны,
Улисовы загробные свиданья,
Еленины волосные волны.
Все это будет, не приподнимаясь
Не возмущаясь, уплывать туда,
Туда, где руки белые ломая,
Танцует сон, неведомо куда.
Беспочвенно, безветренно, бесправно
Падет твоя рука на крупный дождь,
И будет в мире тихо-благонравно
Расти пустая золотая рожь.
Скакать года, как воробьи над калом,
И раки петь — сюда, балда, сюда,
Где изумрудный яд на дне бокала
Танцует, не предчувствуя вреда.
СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ
НОЧЛЕГ
Ах, чаянье живет, но мало веры.
Есть нежность, но немыслима любовь.
Садятся птицы на деревья сквера
И скоро улетают в небо вновь.
Вода реки похожа на морскую,
Душа людей — на ветер или сад,
Но не покроет улиц, негодуя,
И не развеет тучи или град.
Мечты вздымают голову, как парус,
Но море наше — ох, как далеко!
Мне умереть? Но если медлит старость,
Живу, во смерть безудержно влеком.
Так, всюду видя на земле препоны,
А в небе стражу, что не побороть,
Я покрываюсь облаков попоной
И спать ложусь, как кобель у ворот.
НЕВЕРОЯТНЫЙ СЛУЧАЙ
Увы, любовь не делают. Что делать?
Необходимо для большой ходьбы
Любить вольно. Но ведь любовь не дело,
Мы в жизни, как поганые грибы.
Мы встретились случайно в кузовке.
Автомобиль скакнул, дрожа всем телом,
И прочь побег, как будто налегке.
А мы внутри своим занялись делом.
Смотрела Ты направо. Я туда ж.
Смотрел направо я, и Ты за мною.
Медведь ковра к нам вполз, вошедши в раж,
Я за руку его. Ты за руку рукою.
Но мы потом расстались навсегда,
Условившись встречаться ежедневно.
Грибы поганые, нас выбросили гневно
Обратно в жизнь, не сделавши вреда.
БЕЛЫЙ ПАРОХОДИК
Мальчик смотрит, белый пароходик
уплывает вдаль по горизонту,
несмотря на ясную погоду,
раскрывая дыма черный зонтик.
Мальчик думает: а я остался,
снова не увижу дальних стран.
Почему меня не догадался
взять с собою в море капитан?
Мальчик плачет. Солнце смотрит с высей,
и прекрасно видимо ему:
на корабль голубые крысы
принесли из Африки чуму.
Умерли матросы в белом морге,
пар уснул в коробочке стальной,
и столкнулся пароходик в море
с ледяною синею стеной.
А на башне размышляет ангел,
неподвижно-бел в плетеном кресле.
Знает он, что капитан из Англии
не вернется никогда к невесте.
Что, навек покинув наше лето,
корабли ушли в миры заката,
где грустят о севере атлеты,
моряки в фуфайках полосатых.
Юнга тянет, улыбаясь, жребий,
тот же самый, что и твой, мой друг.
Капитан, где Геспериды? — В небе.
Снова север, далее на юг.
Музыка поет в курзале белом.
Со звездой на шляпе в ресторан
ты вошла, мой друг, грустить без дела
о последней из далеких стран,
где уснул погибший пароходик
и куда цветы несет река.
И моя душа, смеясь, уходит
по песку в костюме моряка.
* * *
Вечер блестит над землею,
Дождь прекратился на время,
Солнце сменилось луною,
Лета истаяло бремя.
Низкое солнце садится
Серое небо в огне;
Быстрые, черные птицы
Носятся стаей в окне.
Так бы касаться, кружиться,
В бездну стремглав заглянуть,
Но на земле не ужиться,
В серое небо скользнуть.
Фабрика гаснет высоко,
Яркие, зимние дни.
Клонится низко осока
К бегу холодной волны.
Черные, быстрые воды
Им бы заснуть подо льдом.
Сумрачный праздник свободы
Ласточки в cepдце пустом.
1931
Борис Поплавский. Собрание сочинений.
Modern Russian Literature and Culture.
Studies and texts. Volume 8.
Berkley: Berkley Slavic Specialists, 1981.
ДРУГАЯ ПЛАНЕТА
Жюлю Лафоргу
С моноклем, с бахромою на штанах,
С пороком сердца и с порочным сердцем
Ехидно мним: планеты и луна
Оставлены Лафоргом нам в наследство.
Вот мы ползем по желобу, мяуча.
Спят крыши, как чешуйчатые карпы,
И важно ходит, завернувшись в тучу,
Хвостатый черт, как циркуль вдоль по карте.
Лунатики уверенно гуляют,
Сидят степенно домовые в баках,
Крылатые собаки тихо лают.
Мы мягко улетаем на собаках.
Блестит внизу молочная земля,
И ясно виден искрометный поезд.
Разводом рек украшены поля,
А вот и море, в нем воды по пояс.
Вожатые забрали высоту,
Хвост задирая, как аэропланы,
И на Венеру мы летим — не ту,
Что нашей жизни разбивает планы.
Синеет горный неподвижный нос,
Стекло озер под горными тенями.
Нас радость потрясает как поднос,
Снижаемся с потухшими огнями.
На ярком солнце для чего огни?
Но уж летят, а там ползут и шепчут
Стрекозы-люди, бабочки они,
Легки, как слезы, и цветка не крепче.
Вот жабы скачут, толстые грибы,
Трясясь встают моркови на дыбы,
И с ними вместе, не давая тени,
Зубастые к нам тянутся растенья.
И шасть-жужжать и шасть-хрустеть, пищать,
Целуются, кусаются — ну ад!
Свистит трава как розовые змеи.
А кошки! Описать их не сумею.
Мы пойманы, мы плачем, мы молчим.
Но вдруг с ужасной скоростью темнеет.
Замерзший дождь, лавины снежной дым.
Наш дирижабль уже лететь не смеет.
Пропала насекомых злая рать,
А мы, мы вытянулись умирать.
Замкнулись горы, синий морг над нами.
Окованы мы вечностью и льдами.
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко. Минск, Москва: Полифакт, 1995.
БЕЛОЕ СИЯНИЕ
В серый день у железной дороги
Низкорослые ветви висят.
Души мертвых стоят на пороге,
Время медленно падает в сад.
Где-то слышен на низкой плотине
Шум минут разлетевшихся в прах.
Солнце низко купается в тине,
Жизнь деревьев грустит на горах.
Осень. В белом сиянии неба
Все молчит, все устало, все ждет.
Только птица вздыхает без дела
В синих ветках с туманных высот.
Шум воды голоса заглушает,
Наклоняется берег к воде.
Замирает душа, отдыхает,
Забывает сама о себе.
Здесь привольнее думать уроду,
Здесь не видят, в мученьях, его.
Возвращается сердце в природу
И не хочет судить никого.
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
Оригиналы здесь: http://www.geocities.com/Paris/Salon/9917/bp.htm
http://www.litera.ru/stixiya/authors/poplavskij/all.html
http://webpages.ursinus.edu/nzabegailo/poplavbo.html