Письмо

Автор: Савин Иван

   Иван Савин

Письмо

   Если когда-нибудь эти строки — чудом ли, невнимательностью ли советского цензора — задрожат в Ваших руках, не гневайтесь на меня за то, что острым скальпелем вскрываю Вашу заплеванную душу, рассказываю о ней простыми и страшными, вульгарными и нежными, циничными и святыми словами Вашего же письма! Поверьте, жалкая, поверьте, упавшая в красный хмель, — Ваш грех не радостен. Как распятие, как бешено свистящий бич, как удушье долгого издевательства — мучителен Ваш девичий, Ваш детский, Ваш безрассудный грех. Поймите, безумная, — Вас много, слишком много. Вас — тысячи, миллионы безвольных, преступно слабых, но все вы невиновны в преступлении своем. В каждой из вас — слив кровавой грязи, позора и безнадежности, и над каждой из вас — еле видный, смутно-белый венчик Божьего прощения…

   И нам ли, познавшим раскаленную кару его гнева, судить Вас, сгорающую в этой каре?

  

   11, 28 октября, 22.

  

   …Знаете, мне все кажется, что детство мое — ложь, красивая и наивная. Кто-то сочинил рождественскую сказку, елку, залитую огнем, девочек белых, фарфоровых, чистоту, смех — и мы поверили, глупые такие… Где же она теперь, эта сказка? Ведь с тех пор прошло только 8- 10 лет… Только 10 лет, а теперь… я каждый день пьяна, крашу губы до омерзения ярко и получаю записки: «Сегодня заеду на автомобиле. Танька тоже. Достал шипучки!»

   Таня, Вы ее знаете, — бывшая смолянка, — и я еду. Не все ли равно куда? К «ним» на квартиру, в гостиницу последнего сорта, летом — в лес, в городской сад. Мне не противны уже грязные простыни, пьяная брань, самогон, кокаин. Ничего. Плевать!

   А ведь было когда-то прошлое. Ведь было же, правда? Ну, скажите, ответьте, было? Был когда-то наш парк, березки, пряные тополя, такой светлый дом, живой папа, вера в Боженьку, и во всем этом — ощущение какой-то большой радости. Я сказала бы — счастье, но какое оно, расскажите! Похоже на книги, которые я так любила, на музыку? Не помню…

   Мне двадцать лет. Я не замужем, но… как сострил недавно один из моих поклонников: «Ты, Маруська, кажинную ночь замужем!..» Тогда мне это показалось забавным, я была пьяна в доску, я хохотала, а теперь…

   Мне так больно. Если бы Вы знали, как мне здесь больно! Так неудержимо, так сильно хочется чистой, самое главное — чистой ласки, доброй привязанности, без шипучки и галифэ. Получить от кого-нибудь и отдать свою душу взамен — пусть лепят из нее, что хотят. Но кто возьмет ее, загаженную? Будь я только одна такая, только одна продавала себя за пару шелковых чулок, я, может быть, боролась бы, но мы все здесь такие. Честное слово — все. Это как зараза, своего рода «развратный тиф». Прямо страшно иногда: девочке 14-15 лет, а она уже «гуляет».

   Началось это просто — с куска хлеба, мы очень голодали. Первое время это было так мерзко, что я не мылась по неделям, чтобы казаться еще грязнее, не смотрелась в зеркало — было стыдно самой себя. Потом — театры, платья, духи, безделушки, к которым я так привыкла… Потом, вдруг как-то сразу поняв, что возврата нет, привыкнув и плюнув на все, я опустилась на самое дно. И вот теперь это дно куда хуже «Ямы» Куприна — вонь, спирт, грошовые подарки и редкие, такие редкие минуты стыда, с той только разницей, что денег я не беру. Клянусь Вам моей продажной, но все же несчастной душой, поверьте — денег я никогда не брала!

   В такую-то минуту я и пишу Вам. Родной мой, добрый, научите меня — что делать, как мне исправиться, это неисправимо уже — как хотя бы остановиться, не падать глубже? Я не могу уже больше. Вчера брат Володя, озверев (я понимаю его), крикнул на весь дом: «Проститутка!» Мама — ничего, плачет. Мне некому сказать, как я мучусь, как мне стыдно. Помню, когда-то Вы, не то шутя, не то серьезно, говорили, что я плохо кончу, что меня надо воспитывать по Домострою… И вот я так кончаю. Или, может быть, это еще не конец? Может быть, еще можночто-нибудь сделать? Знаю, я — гадость, гулящая девка, рублевая дрянь, я безмерно, глубоко виновата, но вспомните, что, может быть, Ваша сестра, Ваша невеста — тоже такие. Здесь все захлебываются в грязи, никто не знает, не скажет, не знает… У Вас там — чище. Много есть там, много хороших, чутких, чистых девушек, матерей, сестер. Спросите у них: что делать? Как забыть все это все? Чем смыть? Я опускаю руки… Мария Р. (В)?

***

   Вы, ясными, добрыми глазами пробегающие эти строки, вы, девушки и женщины, невесты и сестры, волею счастливого Рока(?) переживающие Голгофу русской женщины здесь, за гранью изнасилованной России, — научите меня словам утешения, гнимета(?), совета! (?)…  

  

   Опубликовано в газете «Русские вести» 2 декабря 1922 г.