Сказочка

Автор: Тэффи

  

Н. А. Тэффи

  

Сказочка

  

   Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 3: «Городок».

   М., Лаком, 1998.

  

   Дома все были заняты и отпустили Гришу погулять одного. Но с условием: в лес далеко не заходить. Гриша на даче жил всего три дня, по-французски говорил плохо — собьется с дороги и расспросить толком не сумеет. Лучше быть осторожнее.

   С тем условием его и отпустили.

   Но Гриша был мальчик не очень послушный, и к тому же всегда ему казалось, что он лучше других понимает, что можно, а чего нельзя.

   Поэтому, дойдя до лесу, он преспокойно свернул с дороги и пошел в самую чащу.

   Лес был густой. Между деревьями порос он колючими кустами ежевики, которые оплетали стволы так, что порой и продраться было трудно.

   Гриша наелся ежевики, разорвал о колючки чулки и платье и уже подумывал, как бы выбраться на дорогу, как вдруг заметил, что справа от него лес как будто редеет и свету больше — видно там и есть выход на дорогу.

   Пролез с трудом через кусты и выбрался из чащи.

   Но выбрался он не на дорогу, как думал, а на маленькую полянку.

   Посреди полянки торчал старый мшистый пень-коряга, а подо пнем булькал поросший незабудками ручеек.

   Устал Гриша. Сел на траву, привалился к косогорчику и даже глаза закрыл.

   «Отдохну, — думает, — как следует, да и разыщу дорогу. Торопиться тоже некуда. Дома трепка ждет за чулки и за платье, да и вообще зачем в лес пошел, когда не позволили».

   Закрыл глаза, отдыхает.

   В траве сверчок скрипит:

   — Грррри-шш! Гррри-шш!

   Прогудела пчела, словно кто струну тронул:

   — Дззз-ун.

   Птица из кустов спросила два раза:

   — Приду? Найду?

   И сама себя передразнила:

   — Ду-ду? Ду-ду?

   Зазвенела-загудела какая-то словно дудочка и так ясно выговорила:

  

   В лесу, где незабудочки,

   Играю я на дудочке,

   Играю и пою,

   Кто попадет на удочку,

   Тот запоет под дудочку,

   Под дудочку мою.

  

   Удивился Гриша, а глаза открывать лень.

   Вот словно засмеялся кто-то, и вдруг — бац! — щелкнуло что-то Гришу прямо в лоб.

   Орех!

   Свежий зеленый орех в шелухе.

   Осмотрелся Гриша — никого нет.

   Что за чудо! И свалиться ореху неоткуда — кругом только ежевика, пень да незабудки.

   Потянулся, опять глаза закрыл.

   Бац!

   Опять орех в лоб, да пребольно!

   Вскочил Гриша, обернулся: из самого пня смотрят на него два быстрых глаза. Смотрят, блестят, будто смеются. Пригляделся Гриша — человечек сидит.

   Странный такой — голенький. Загорел весь, совсем бурый стал, ноги мохнатые, будто шерстяные чулочки повыше колен натянул. Волосы надо лбом двумя мохрами взбиты, губы толстые. Смотрит на Гришу и так весь от смеха внутри себя дрожит. Видеть невозможно, до того самому смешно делается. У Гриши так в горле и защекотало и ноги задрыгали.

   А человечек, не сводя с Гриши глаз, вдруг прижал к губам маленькую зеленую дудочку. И запела дудочка. Сама выговорила:

  

   Медведь, коза с козлятами,

   Лисичка с лисенятами,

   И волки, и кроты —

   Попали все на удочку,

   Плясали все под дудочку —

   Попляшешь, друг, и ты!

  

   Удивился Гриша.

   — Вы русский?

   А человечек засмеялся:

   — Попляшешь, друг, и ты!

   — Значит, вы русский?

   Человечек отвел ото рта дудочку:

   — Я не русский. Я всяческий.

   Гриша надулся:

   — Смеетесь вы надо мной. Такого и народу на свете нет. Я все народы знаю, а такого у нас не учили.

   А человечек ничего, не обижается. Скосил глазки, подумал.

   — Так ты, — говорит, — русский? Вот и отлично. Ты мне большую услугу окажешь, а я тебя за это из леса выведу.

   — Что ж, я согласен, — отвечал Гриша. — Говорите, в чем дело.

   Человечек подумал, почесал ножку об ножку и сказал:

   — Родственница ко мне пожаловала. Из России. Беженка. Ничего я не понимаю, что ей нужно. Прямо беда. Поговори ты с ней — может, столкуетесь.

   Повел человечек Гришу по лесу. Идет точно по собственной квартире — каждый изворот-поворот знает, за каким кустом свернуть, какой пень обогнуть, под каким суком прошмыгнуть.

   Долго ли, коротко ли, привел он Гришу в густой орешник. Раздвинул ветки. Видит Гриша муравейник, а на муравейнике сидит баба-старуха, волосы нечесаные, сама в лохмотьях, на пальцах когти, как у вороны, а лица не видно, все лохмами закрыто.

   Посмотрел Гриша на бабу, и что-то ему страшно сделалось.

   Стоит, молчит.

   Зашевелила баба лохмами да вдруг как загудит, ровно ветер в трубе:

   — И чтой-то здеся русским духом запахло?

   Раздвинула лохмы, а глазищи у нее зеленые, нос у нее крючком, а изо рта желтый клык торчит.

   Затрясся Гриша да как заорет:

   — Баба Яга!

   Хотел бежать, а ноги от страха к земле приросли.

   А Яга улыбается, желтым клыком во рту шевелит.

   — Здравствуй, — говорит, — добрый молодец. Счастье твое, что у меня аппетит пропал, а то я бы тебя съела. Ты чего смотришь? Положение мое самое тяжелое, и попечаловаться некому — энтот стрекулист ничего не понимает.

   Показала Яга через плечо большим пальцем на человечка и сплюнула:

   — И все я свое добро порастеряла. Медну ступу и ту реквизировали, на одном помеле ускакала. Еще спасибо, леший визу выхлопотал — он у них в комиссарах по просвещению служит.

   Пригорюнилась Яга, подперла щеку костяной ногой.

   — Всю фамилию нашу ликвидировали. Капут! Кощея Бессмертного в Лондон повезли Европе показывать, что, мол, и при нашем режиме не все помирают. Мальчик с пальчик, проныра, в контрразведку пошел. Конька-Горбунка в Москве на разговенах съели, Спящая Красавица в Совнаркоме на телефоне сидит. Болотные черти все в хор пошли, на ихнем клиросе поют. Многие требуют, чтобы когда венчают вкруг ели, так чтобы черти пели, — ну вот, зарабатывают. Змей Горыныч уж на что твердый был — соблазнился! В Чрезвычайку пошел мертвыми костями заведовать. Кикимора по государственной эстетике пошла, Оборотень сдох, двадцать раз в минуту переворачивался и то не потрафил. Мне, говорит, за ними все равно не поспеть, и сдох.

   Заплакала Яга.

   — Ху-у-до мне. Что я делать буду! Тут у них и снега толкового не будет, как я метель закручу, как след замету? Пропадать мне, видно!

   Плачет Яга, разливается. Грише хоть и страшно, а жаль Ягу, даже в носу защекотало.

   Вытерла Яга слезы лопухом и говорит Грише:

   — Иди-ка ты, добрый молодец, своей дорогой, а то мне тебя здесь и изжарить не в чем. Печки нету. У них тут в лесу центральное отопление, чтоб им лопнуть.

   Повернулся Гриша, а из-за куста ему человечек кивает:

   — Сговорились? Понял?

   — Понял.

   — А я что-то ничего не понимаю.

   Схватил человечек Гришу за руки и закружил по лесу. Через кусты, через пеньки, через коряги, бежит-кружит, смеется:

  

   Попал и ты на удочку,

   Плясал и ты под дудочку,

   Под дудочку мою!

  

   Завертел он Гришу волчком, толкнул в спину и пропал. Только далеко-далеко в лесу ухнуло что-то и покатилось.

   Осмотрелся Гриша. Видит, кусты, а за ними дорога и дачи тут как тут.

   Поплелся домой.

   Дома влетело ему и за драные чулки, и за грязное платье, и зачем в лес ходил.

   А больше всего попало за то, что врет много.

   Нет, видно, на свете справедливости.

  

КОММЕНТАРИИ

  

   Сказочка. Образ Бабы-Яги неоднократно появляется в произведениях Тэффи. См., например, сказку «Баба-Яга» в т. 2 настоящего издания.